Мир в хорошие руки Русуберг Татьяна

1

Я сидел, ежась от холода, на облупленных прутьях ракеты, многие годы служившей чем-то вроде турника для росшей в нашем дворе детворы. Вообще-то на далекой заре своего существования ракета была горкой. Но жестяной лист, по которому с визгом скользила вниз мелюзга, давно с корнем выломали и сдали в металлолом. Деревянные ступеньки постигла та же судьба, только кончили они не в пункте приема сырья, а в костерке местных бомжей. Остались одни прутья, утратившие первоначально пестрые краски. Космический скелет, вечно летевший из детства в суровую взрослую жизнь, застрял на половине пути, уткнувшись носом в ночное небо. Прямо как я.

Вздохнув, я засунул руки глубже в дырявые карманы. Железо холодило зад. Родная девятиэтажка «Титаником» высилась в темноте, празднично сияя желтыми квадратиками окон. Я слегка прищурился. Оранжевые и желтые огоньки начали призывно мигать: казалось, в одних квартирах выключают свет, а в других так же быстро включают, будто жильцы затеяли какую-то странную игру. Ракета летела со мной на спине, «Титаник» плыл, опутанный новогодними гирляндами, а над всем этим хозяйством безразлично сияла ледяная искорка Венеры. Когда-то, когда Вовка еще не переехал в Купчино, мы, зачарованные чернотой бесконечности, до крика спорили, звезда Венера или планета. Теперь же мне было абсолютно пофиг.

Беспокоила проблема гораздо более насущная: идти домой сейчас, чтобы успеть к ужину, или отсрочить неизбежное, но прибавить к сегодняшним грехам еще и неявку к столу. Живот громко заурчал, высказывая свое мнение, хотя его никто не спрашивал. Отчим терпеть не мог, когда кто-то из нас опаздывал к ужину. Для меня такие опоздания чаще всего оканчивались голодным желудком. Сегодня, учитывая мой вид, все могло завершиться гораздо хуже. Эх, жаль, что Вовка переехал. У него всегда можно было переночевать, бабушка пускала. Я похлопал видавшее виды космическое судно по ребрам и спрыгнул на землю.

Жили мы на пятом этаже. Лифт, как обычно, не работал. На лестнице, тоже по обыкновению, воняло кошками и мусоропроводом, лампочки на первом и третьем вывернули. И хорошо, не хватало еще с соседями столкнуться – с такой-то рожей. На всякий случай я надвинул капюшон олимпийки поглубже. Звонить не стал, дверь открыл своим ключом. В коридор скользнул бесшумно, не включая света. Из кухни тянуло аппетитными запахами, доносились приглушенные голоса – за стол все-таки уже сели. Я сдвинул капюшон на затылок и глянул в темное зеркало.

М-дя, как говорится, ну и рожа у тебя, Шарапов! Левый глаз заплыл грозовой синевой, нос вспух и плохо помещался на лице, которое и лицом-то назвать теперь было совестно. Даже если из школы и не звонили, фингал и носяра говорили сами за себя. Сунув сумку с учебниками в угол и сняв куртку, я зашагал по коридору с чувством приговоренного к смертной казни. На кухне меня встретила семейная идиллия. Отчим Гена восседал на колченогом табурете, как на троне, вывалив на стол волосатые локти, между которыми затерялась тарелка с макаронами. Справа от него примостился Сашка, сражавшийся с полупустой бутылкой кетчупа так, что очки вспотели. Мать накладывала макароны Катюхе – то ли готовить сестренке было сегодня лень, то ли она оказалась на мели, вот на халяву покушать и приперлась.

При виде моей боевой раскраски мама шлепнула макароны мимо тарелки, Катерина изобразила улыбку из фильма «Челюсти», а Сашка бросил кетчуп и принялся протирать очки.

– Приятного аппетита, – вежливо поприветствовал я всех и протиснулся к свободному стулу. Мать подхватила чистую тарелку и принялась вылавливать в кастрюле еще не поглощенные макароны. Не сводя с меня глаз, сводная сестра сунула вилку за щеку: этот жест Катюха явно подсмотрела в каком-то фильме, запрещенном детям до шестнадцати. Сашка тер очки с риском выдавить стекла. Отчим уставился взглядом удава на мои сбитые костяшки. Я сунул руки под стол, Гена – сигарету в рот.

– Издеваешься?! – Отчим дохнул вонючим дымом. – Нет, вы только поглядите на него! – Затертые, как медяки, глазки обежали публику. – Ему исключение грозит, а у него – аппетит!

Я предпочел промолчать, созерцая извивы макаронных изделий, свисающих с моей вилки.

– Звонила завучиха, как ее… Любовь… – Гена щелкнул пальцами, призывая выпавшее из памяти отчество.

– Генриховна, – подсказал я, раздумывая, как отчим отреагирует на поползновение завладеть кетчупом, если я на него осмелюсь. Странно, но, несмотря на серьезность ситуации, аппетит у меня действительно был в полном порядке.

– Генриховна, – затянулся сигаретой Гена. – Ты снова ввязался в драку.

Сашка поправил очки на носу, стрельнул в меня испуганным взглядом и тут же утопил его в тарелке. Катюха слизывала кетчуп с вилки, как вампирша – свежую кровь. Мама сидела на втиснутой между столом и плитой табуретке, но внутренне отсутствовала.

– Вы ведь сами меня учили, – я упрямо обращался к отчиму на вы, как к постороннему взрослому, – что я должен быть мужчиной, уметь постоять за себя.

– Мужчиной! – Гена уставил на меня тлеющую сигарету. – Не уголовником! Отправлять того слабака в травмпункт было не обязательно!

Избегая смотреть отчиму в глаза, я сконцентрировался на кучке пепла в блюдце со сколотым краем. Говорят, собаки воспринимают прямой взгляд как вызов.

– Он сам напросился, – я не собирался посвящать Гену в подробности школьного эпизода. Тем более что девчонка, которую зажали под лестницей Факофф и Ко, даже не моя одноклассница.

– Это ты напрашиваешься!!!

Кулак с расплывшейся наколкой ударил в стол, тарелки подпрыгнули, мать вздрогнула, но глаза ее остались устремленными в маленький телевизор на холодильнике. Передавали прогноз погоды.

Дальше все пошло по заведенному сценарию. Отчим распинался на тему, как много он претерпел за свою доброту, приютив одинокую бабу с двумя неблагодарными щенками, один из которых кончит в тюряге, а второй – в приюте, потому как первый доведет благодетеля до инфаркта. Гене всегда надо было завести себя, прежде чем взяться за ремень. Голос его поднимался до визга, перекрывая сообщение диктора о порывах западного ветра до пятнадцати метров в секунду. Я следил за отмашками мерцающего огонька сигареты и узорами, которые рисовал на клеенке осыпающийся пепел. Сашка притворялся, что ест. Катюха – что случайно нацепила майку на два размера меньше в груди. Мать – что ее интересует моющее средство, удаляющее даже самые въевшиеся пятна.

Я притворялся больше всех. Но на этот раз недостаточно хорошо.

– Ты слышишь меня, выбл…док подзаборный! Смотри сюда, когда с тобой разговаривают…

Тяжелая рука легко достала меня через стол, предназначенный для малометражных городских кухонь. Окурок еще тлел и горячо укусил меня за щеку. Черно-белая женщина с улыбкой смотрела на все сверху вниз и утверждала, что я никогда не забуду отдых на пляжах Анталии. Я не услышал грохота упавшего стула – так ревела кровь в ушах, прокачивая литры ненависти через слишком узкие для нее вены.

Я смотрел в покрывшееся красными пятнами лицо с жирными слизнями губ, обмусоливавшими каждое бранное слово, в глаза, вместо души отражавшие выгребную яму. Туда я и плеснул из стоявшего перед отчимом стакана.

Пепси жутко жжет роговицу, особенно когда оно смешано с водкой. Гена взревел, как раненый медведь, и схватился за морду. Споткнувшись о стул, я вылетел в коридор. Сзади радостно завизжала Катюха, что-то стеклянное разбилось о пол, тяжелое тело ломанулось через кухню, как ледоход через арктические льды. Искать куртку в темном коридоре было некогда. Я порадовался, что не разулся: чувствовал, что ли, как все обернется? Дрожащие пальцы едва справились с замками в двойных дверях. Я поскакал вниз по лестнице, рискуя сломать ноги в неосвещенных пролетах. Вослед мне несся почти нечленораздельный рык, призывавший немедленно вернуться обратно, а не то!.. Неужели Гена действительно был такого низкого мнения о моих умственных способностях?!

Когда я немного пришел в себя, то обнаружил, что сижу на автобусной остановке. Не то чтобы я собирался куда-то ехать. Просто пластиковая будка-ракушка худо-бедно защищала от поднявшегося ветра (западного, до пятнадцати метров в секунду). К тому же остановка оправдывала мое позднее нахождение на улице в глазах возможных маньяков и педофилов: занят парень делом, ждет автобуса. Значит, где-то и его ждут. Хотя, насколько я мог разглядеть со своего поста, поблизости никого не было, кроме толкущихся у круглосуточного магазина унылых алкоголиков.

Я дрожал, с тоской вспоминая оставленную в квартире куртку, но капюшон не натягивал – может, моя морда отпугнет, если кто еще забежит в ракушку погреться. С пластиковой стенки настойчиво обещала незабываемый отдых женщина из Анталии. Загорелая кожа у нее шла складками, будто она мерзла в одном бикини. Какой-то умник откровенно выразил свое мнение о ее обещании, украсив полосатые трусики тремя жирными черными буквами. Я был с ним вполне согласен. Переполненная мусорка, грязный с выбоинами асфальт и издыхающий фонарь, вообразивший себя маяком, меньше всего напоминали Анталию.

Мучило беспокойство за Сашку и мать. Как там отчим переживет унижение? Обычно Гена их не трогал и срывал плохое настроение на мне. Но сегодня все было не совсем так, как обычно. Или совсем не так? Если бы Вовка не переехал, я мог бы сейчас завалиться к нему, и меня бы пустили без объяснений. Но теперь он жил с матерью в Купчино, бабушка его умерла, номер Вовкиного телефона был записан в какой-то из моих школьных тетрадей. Адресом я так никогда и не разжился. Оставалась еще, правда, бабушкина дача в Толмачево, которую мы втайне от предков посещали вне сезона. Но до Толмачева еще требовалось доехать, а в карманах – одни дыры. К тому же не хотелось прибавлять к списку моих преступлений против человечества еще и взлом, да и старого друга подставлять. Но переночевать где-то надо, и поесть я не успел…

От мрачных размышлений меня отвлекла одинокая фигура, возникшая из сгустившихся за кругом света теней. Облаченный в длинный, парусивший на ветру плащ человек именно возник – словно соткался из темноты в паузе между вспышками шипевшей над нами неоновой лампы. Только что вокруг никого не было – и вот он уже торчит на краю тротуара, будто всю жизнь только и делал, что ждал тут автобуса.

Я насторожился и стал исподтишка рассматривать стоявшего вполоборота незнакомца, раздумывая, не дать ли деру. Свободный плащ, вроде дождевого, укрывал его с головы до пят. Шляпа с мягкими полями, которую непонятно почему не сдувал разошедшийся ветер, была нахлобучена на уши. А погода расшалилась: сухие листья и беспризорные бумажки стайками носились по асфальту, закручивались вихрями, отрывались от залитой мазутом земли и уносились в ночное небо, словно огромные бабочки. Это зрелище завораживало, прямо как в «Американской красавице». Поздний пассажир глазел себе на мусорную возню и попыток завязать контакт не делал. Это усыпило мою бдительность.

Лампочка в фонаре на мгновение погасла, а когда снова зажглась, незнакомец стоял рядом со мной – так близко, что плащ почти касался моих колен. Я дернулся и поднял глаза. Фу ты, ну ты! Это был не незнакомец, а незнакомка, только высокая, как баскетболистка! Из-под шляпы струились длинные каштановые локоны, отличавшиеся каким-то особенным блеском, какой бывает только в рекламе шампуней и краски для волос. Хотя на лицо падала тень, я рассмотрел, что оно длинное и породистое, как у мачехи из пиндосовского фильма про Золушку. Губы, накрашенные алой помадой, улыбались, и ей это шло. Глаза были большие, но слишком круглые, чтобы назвать их красивыми. Огонек, плясавший в их темной глубине, припечатал меня к месту крепче клея «Момент».

Этот огонек я часто видел в зеркале, к холодной поверхности которого прижимался горячим лбом, давая себе невыполнимые клятвы. Из-за этого огонька я заработал прозвище Псих, которым я, в общем-то, даже гордился – в том числе потому, что оно не имело ничего общего с моим настоящим именем, доставлявшим одни огорчения.

– Лиан, – произнесли алые губы. В их исполнении дурацкое имя звучало так, что никому бы и в голову не пришло, что оно рифмуется с предводителем обезьян.

Фонарь снова мигнул, и когда сиреневый свет вернулся, незнакомка сидела на грязной лавочке рядом со мной.

– Вы меня знаете? – Инстинкт самосохранения все-таки сработал, и я отодвинулся на край скамейки.

– Ты меня боишься? – В круглых глазах что-то поднялось и опало, как крылья хищной птицы. Алый рот улыбался – теперь насмешливо.

Мне стало стыдно, и я попытался замаскировать это наглостью:

– Ну да, вы очень страшная. Вы знакомая моей матери? – сказал и тут же понял, что сморозил глупость. Ну откуда у бедной мамы, работавшей санитаркой в больнице, могли быть такие знакомые?

Шляпа качнула полями, пустив по кругу длинные тени.

– Я пришла, чтобы сделать тебе предложение.

Это прозвучало настолько дико, что я попросту разинул рот. Наверное, дама – какая-нибудь извращенка-маньячка. Может, она уже давно за мной следила, оттого и знает, как меня зовут. Я поискал глазами пути к отступлению. Вокруг только сор вихрился, толкался черными мотыльками под фонарем. Обтянутое плащом колено прижалось к моему – меня вдавили в угол.

– Эй, полегче! – голос сорвался. – Я вообще-то женщин не трогаю, но у меня в кармане нож.

Руки у меня действительно были глубоко упрятаны в дырки. Поди разбери, что там.

– А у меня в кармане – вот что, – маньячка сунула руку в глубины плащ-палатки. Сердце у меня бухнуло в пустой желудок. Не знаю, что я ожидал увидеть, топорик или презерватив, но на обтянутой черной перчаткой ладони оказался… волчок!

Да! Обыкновенный детский волчок в веселую полоску, какой с восторгом пускают по полу счастливые трехлетки. Только раза в три меньше обычного, так что как раз умещался в горсти. Что и требовалось доказать – дама явно не в себе. Напряжение отпустило так резко, что я не выдержал и глупо хихикнул:

– Я в эти игры уже не играю.

Женщина тоже рассмеялась. Смех у нее был глубокий и низкий, почти мужской.

– О, нет, Лиан. В эту игру ты еще не играл, – весело так сказала, но от ее слов мороз по коже продрал. А она склонилась ко мне – даже сидя выше меня была – так близко, что я ее почуял. Пахло от нее… свежестью, что ли, вроде первого глотка воздуха, когда распахнешь окно из душной комнаты в лето.

– Я хочу предложить тебе мир. – В круглых глазах отражался волчок, тоже круглый, цветной и блестящий.

До меня смысл ее слов дошел не сразу. Фонарь успел мигнуть пару раз, но сумасшедшая никуда не исчезала и на меня не бросалась. Смотрела только прямо в глаза не мигая. Ждала ответа.

– Как это – мир? То есть… какой мир? – Я покосился через плечо. Сквозь прозрачную стенку ракушки видно было, что улица совсем опустела. Даже пьянчуги исчезли – может, забились в тепло супермаркета? Машины перестали мимо проезжать. Да и автобусу давно пора бы подойти…

– Большой и настоящий, – круглые глаза смотрели на меня серьезно, безумный огонек в них исчез, – а главное – весь твой. Ты ведь хочешь уйти отсюда, да? Там, – незнакомка легко дотронулась до волчка пальцем в перчатке, – ты найдешь все, что ищешь. Мир, полный возможностей. Новые пути. Новое имя. Новое лицо.

Да, вот новое лицо мне сейчас как раз бы не помешало. Я шмыгнул опухшим носом:

– Ага. И все это – в детском волчке.

Хоть бы автобус пришел, что ли? Может, удалось бы психическую отпихнуть и дать стрекача – уж на глазах у пассажиров она не станет маньячить?

– Это не волчок.

Нет, конечно, это летающая тарелка! Или карманная галактика… Я не лох, я смотрел «Людей в черном».

– Это осколок межмировой грани.

А, что-то новенькое. Говорят, психи изобретательны.

– Он помогает войти в Ветер Времени. Ветер перенесет тебя по Оси. Он подхватит тебя так же легко, как эти листья. Смотри!

Я смотрел. Город вокруг будто вымер. Время остановилось. Только фонарь все еще мигал. Но каждая вспышка лиловатого света показывала все ту же картину. Пустая улица. Пустая проезжая часть. Темные кроны деревьев по бокам. И листья, скрюченные смертью, шуршащие с запада на восток – десятками, сотнями, тысячами. «Имя им – легион», – всплыло откуда-то в памяти. Единственный островок затишья был под козырьком автобусной остановки. Выйди я сейчас из-под него, и меня бы мгновенно погребло под ворохом листвы.

– Время, – произнесла незнакомка, взгляд которой летел по воздуху, как осенняя паутина, – его становится все меньше и меньше. Оно убывает с каждой смертью, – ее глаза обратились ко мне, вспыхнув кострами. – Ты нужен Миру, Лиан! Покрути волчок. Ничто не остановит тебя. Нет такой стены, которая бы остановила этот ветер.

Я посмотрел на игрушку в ее руке. Посмотрел на полуголую женщину, корчившуюся за прозрачным пластиком вместе с пляжем, морем и безоблачным небом. Три буквы, написанные несмываемым черным маркером, отрицали существование этого мира так же твердо, как я только что отрицал существование мира в волчке. Какой из них был более реальным?

– Как он называется? – тихо спросил я.

Выщипанные брови под шляпой недоуменно сдвинулись.

– Кто?

– Ну… Мир, – пробормотал я, краснея, то ли от сознания собственной тупости, то ли оттого, что говорил так, будто поверил в фантазию душевнобольной. Это Сашка у нас зачитывался «Гарри Поттером», «Властелином колец» и прочей фэнтезятиной, так что с него взять? Пацану всего десять лет.

Тень под шляпой прорезала алая улыбка:

– А как называется твой мир?

Я подавил желание покрутить пальцем у виска и буркнул:

– Земля.

Собеседница фыркнула, проявляя признаки нетерпения. Волчок глухо брякнул в ее руке.

– Земля! Это планета. Я спрашиваю, как называется твой мир?

Я задумался, глядя на летящую мимо листву.

– Солнечная система? – попробовал я снова. – Млечный Путь?

Шляпа укоризненно качнулась:

– Твоя вселенная, дурачок!

Я так озадачился вопросом, что даже на дурачка не обиделся. Надо же, а мне казалось, что я что-то вынес из уроков физики… Действительно, а как она называется? Наконец, я сдался:

– Не знаю.

– Конечно, не знаешь, – незнакомка удовлетворенно тряхнула волчком. – Вот и я не знаю.

Я опасливо скосил глаза на полосатый предмет, с которым так бесцеремонно обращалась дама в шляпе:

– Вы хотите сказать, что…

Незнакомка возвела круглые очи к небу, то есть к прозрачному козырьку остановки, за которым клубилась ночь.

– Так ты берешь его? – рука в перчатке сунула мне волчок.

Терпение дамы в шляпе стремительно истощалось. Я отважился вытащить руки из карманов и осторожно дотронулся до полосатого бока. Волчок как волчок. Металлический и холодный на ощупь. Интересно, а если я возьму его, шляпа отвяжется?

– И что мне делать с… ну, с целой вселенной?

Круглые глаза воззрились на меня, как на идиота той же формы.

– Править, конечно.

М-дя. Лиан – властелин вселенной. Звучит. Круче, чем властелин каких-то там колец. Я снова глянул через плечо. Там исчезли уже не только алкоголики, но и супермаркет с неоновой вывеской. За пластиковой стенкой летели в черную бездну сухие листья. Бесконечный серый поток. И в нем – мигающий островок света, остановка, мальчишка с подбитым глазом и женщина в плащ-палатке и шляпе. Такой вот парадиз-отель. Красотка с пляжа Анталии подмигнула мне зеленым, как сигнал светофора, глазом. Этот отдых вы никогда не забудете.

– А что я вам буду должен? – обернулся я к незнакомке. Прожив пятнадцать лет в стране дикого капитализма, я четко усвоил, что все хорошее дорого стоит. И быстро кончается.

Женщина махнула перчаткой.

– Не думай об этом. Я рада, что отдаю мир в хорошие руки.

– Значит, задаром? – уточнил я. Ощущение подвоха охватило меня с новой силой. За бесплатно только пенделя получают, и то «спасибо» говорить надо.

Дама замялась.

– Ну… не совсем. Сейчас мне ничего не надо. Отправляйся в мир. Наслаждайся, – алые губы выпятились сердечком, будто посылая мне воздушный поцелуй. – О плате мы поговорим позже. Я возьму с тебя мелочь. Безделицу.

«Дорогуша, так только на иглу сажают», – подумал я, а сам сказал:

– А что же вы сами туда не унесетесь на этом самом ветре? Раз мир у вас такой расчудесный?

Дама поправила шляпу над ухом, будто прислушиваясь. Глаза искали что-то в сумраке за пластиковой будкой.

– Я не могу. За мной уже пустили бладхаундов. Вот, слышишь?

Я навострил уши и не поверил им. Из сухого шуршания до нас донесся далекий лай. Бладхаунд… Это, кажется, такая гончая? Пес был не один, скорее звуки напоминали целую свору, взявшую след. Нет, это бред какой-то! Наверняка, бездомные шавки брешут. У соседнего гастронома кормится целая стая.

– Кто пустил?

Женщина нервно встала, зашуршав полами плаща. Прижала руки к груди, всматриваясь во тьму.

– Я не могу больше ждать. Решай, берешь его или нет?

Волчок поблескивал между черными пальцами, пуская по стенкам будки цветные блики. Почему-то мне не хотелось упускать его из виду.

– А я смогу вернуться?

– А ты хочешь? – круглые глаза метнулись ко мне, мгновение изучали и снова уставились во тьму.

Я подумал о матери и Сашке.

– Наверное. Да.

– Тогда ты найдешь путь. Просто поверти волчок в обратную сторону.

Женщина сделала шаг к краю тротуара. Ветер подхватил полы плаща, потянул в листопадную круговерть. Она сопротивлялась. Вытянула руку ко мне, предлагая игрушку. Я понял, что это в последний раз. Собачьи голоса взвыли по ту сторону ветра, уже громче, ближе.

– Ладно. Я беру его.

Торопливо поднялся со скамейки, шагнул к протянутой руке. В круглых глазах снова взмахнули крылья.

– Береги мир, Легкий. Им многие хотят завладеть. Не показывай никому… – Женщина тревожно прислушалась, склонив шляпу на плечо, и вдруг ступила с тротуара на проезжую часть.

Ветер мгновенно подхватил ее. На том месте, где она только что стояла, кружились несколько скукоженных листочков, потерянно тыкаясь в воздух. Где-то близко, скрытая листопадом, пронеслась, подвывая, свора, гнавшая дичь. Я посмотрел вниз, на свою руку. В не очень чистой ладони лежал, поблескивая полосатым боком, волчок.

Фонарь мигнул. Сиреневый свет зажегся вновь. Загорелая красотка из Анталии посылала меня на три буквы. Ветер гнал воздух на восток со скоростью пятнадцать метров в секунду. Листопад иссяк, у круглосуточного магазина снова тусовались алкоголики. Один из них раздобыл бутылку. Скособоченный автобус показался из-за поворота, натужно подкатил к остановке и разинул двери. В задней открывалась только одна створка. Этот номер шел к электричке. Я мог бы зайцем прокатиться до платформы и сесть на поезд в Толмачево. Я мог бы закинуть волчок в кусты на станции или отдать попрошайкам у касс.

Двери с шипением закрылись. Автобус судорожно дернулся и укатил, подгоняемый западным ветром. Я подождал, пока подслеповатые задние фонари растворятся во мраке. Поставил волчок на лавку рядом с собой. Я был почти уверен, что ничего не случится. Но просто не мог не попробовать. Закусил губу и вдавил металлический стержень в полосатое нутро. Еще и еще, пока игрушка не набрала скорость так, что зеленые, синие, красные и желтые полосы слились в одну пеструю спираль. Я отпустил рукоять, глядя, как спираль накручивает витки вокруг неподвижной оси – быстро, так быстро. Волчок довольно гудел, словно шмель, обнаруживший поляну сочных ромашек.

Ну вот, так я и знал. Обычная игрушка. Обычная шизофреничка. И я, заурядный неудачник с именем, рифмующимся с болваном. Всем своим существом я пожелал оказаться как можно дальше от этой позорной скамейки, автобусной остановки, алкоголиков, отчима с его сигаретами и ремнем и даже Анталии, посылающей всех в сторону, противоположную раю.

Что-то изменилось. Я стал легким. Я почувствовал ветер. Прозрачные стены остановки внезапно перестали быть для него преградой, и он заполнил все. Ветер летел сквозь меня, он был вне и внутри меня – или это я стал ветром? А может быть, я сделался флейтой, на которой играл мелодию воздух? Я не видел, что происходило вокруг – не мог отвести взгляда от уходящей в бесконечность спирали. Но я знал, что уже не сижу в пластиковом аквариуме. Я летел, я был легким и прозрачным, как воздух, как тьма. И издалека, которое становилось все ближе и ближе, пел незнакомый хрустальный голос:

2

Говорят, в прыжках с парашютом главное – научиться правильно приземляться. Оказалось, что в полетах между мирами умение приземляться тоже было ключевым, только вот ему меня никто не учил. Поэтому приложился я изрядно.

Ветер, что нес меня через пространства и плавно кружил, словно сорвавшийся с родной ветки листок, внезапно потерял ко мне интерес. Я выпал из потока где-то в метре над землей и брякнулся плашмя на негостеприимно-жесткую поверхность. Инерция подхватила тело, перевернула пару раз, как перекати-поле, пока я не тюкнулся затылком во что-то твердое. Вокруг стремительно стемнело.

Очнулся оттого, что даже через закрытые веки слепило солнце. Сразу все вспомнил и прислушался к ощущениям. Ничего себе ощущения, только голова побаливает, что вполне объяснимо. Еще жарко как-то. Я рискнул разлепить глаза. Сначала не много увидел – такой яркий был вокруг свет. Потом оказалось, что валяюсь навзничь, уставившись прямо в безоблачное небо, на котором по-летнему сияет солнышко. Небо как небо, голубое, пожалуй, с бирюзовым оттенком, но такое и у нас бывает. Светило в небе одно, вроде как поменьше, чем обычно, и жарит яростнее, но это мне, возможно, только кажется.

На пробу повернул голову направо. Потом налево. Потом снова направо. Увиденное с одной стороны от меня ничем не отличалось от наблюдаемого с другой стороны. Я приподнялся на локтях. Впечатление было такое, что я сидел на посадочной полосе гигантских размеров аэродрома. Закатанная в асфальт плоская поверхность простиралась на многие километры вокруг. Над ней дрожало знойное марево, отражая все тот же серый асфальт и скрадывая границы бетонного поля – если у него вообще есть границы. Вдалеке высилось что-то похожее на горы. Я сразу понял, что сдохну от жары и безводья прежде, чем дотопаю хотя бы до их тени. Ну, или от солнечного ожога окочурюсь.

Да, в довершение всего я обнаружил, что сижу на взлетно-посадочной полосе неизвестного мира совершенно голый! И даже фигового листка тут нет, чтобы прикрыться. Только валяющийся рядом нелепый полосатый волчок. Меня пронзила ужасная мысль: а что, если это действительно инопланетный космопорт? Сейчас тут приземлится какой-нибудь их «Челленджер», оттуда высыплют закаленные галактические разведчики, а тут я – бледнокожий, голый, с детской игрушкой, пускающей солнечные зайчики… Судорожно прикрывшись ладошками, я заозирался по сторонам. Вокруг по-прежнему был только наплывающий волнами жар. Прищурив заслезившиеся глаза, я уставился в небо. Ни тучки, ни крыльев, ни сверкающих огней… Бирюзовое пространство над головой оставалось глубоко и девственно пусто.

Я чуть расслабился, кое-как поднялся на ноги и подобрал волчок. Определенно, мое последнее желание сбылось! Куда бы меня ни занесло, я был сейчас невообразимо далек и от автобусной остановки с алкоголиками, и от отчима, и даже от пляжей Анталии. «Новые пути», – сказала дама в шляпе. Да уж, новых путей тут было хоть отбавляй. Налево, направо, прямо… Зюйд-зюйд-ост или, как его там, норд-норд-вест… Гуляй – не хочу. Дама еще бормотала что-то о новом теле и новом лице. Я критически оглядел себя. Даже за спину заглянул, вывернув шею. Мускулов у меня не прибавилось, хвост не отрос, и пальцев на руках было по-прежнему пять. Единственное, что было новым, – коллекция ссадин от неудачной посадки. Интересно, а чего я ожидал? Что Бэтменом стану или Человеком-пауком? Хотя крылья мне бы как раз очень не помешали…

В этом отношении баскетболистка-аферистка явно меня надула. Я погрозил кулаком куда-то в бирюзовую пустоту над головой да так и замер с воздетой дланью и округлившимися глазами. Рассаженные в драке костяшки были совершенно целы и отливали розовостью младенческой кожи. Я тут же устроил себе более тщательную проверку. Так оно и есть – все старые шрамы, включая отметины от выдавленных прыщей и отчимовых окурков, исчезли без следа! Руки, ноги и прочие части тела стали как новенькие, будто меня только что отмыли в ванне с тем самым чудо-средством, удаляющим самые въевшиеся пятна! Даже синяки были новорожденные, иномирные.

Я лихорадочно ощупал лицо. Нос сидел, как ему полагалось, ровно посредине, вернувшись к своим обычным размерам. Опухоль под глазом тоже спала, и его больше не дергало. Эх, жаль, тут зеркала нет, ну или хотя бы лужи! Я запустил пальцы в рот. Клыков вампирских там не оказалось, зато на месте выдранного в прошлом году зуба прорезался его безупречный двойник.

Так. Выходит, новые лицо и тело – хорошо забытые старые. Я вздохнул от разочарования и решил отправиться на разведку местности. Взял направление на «горы» – все-таки хоть какой-то ориентир. Сделал шаг… и тут же с воплем заскакал на месте. Бетонка жгла босые ноги, как раскаленная сковородка. Это поначалу я стоял на належанном пятачке, а теперь шутки кончились.

Вернувшись на исходную позицию, я с тоской окинул взглядом километры сероватого камня, покрытого тонкой сеткой трещин. Идти, изображая йога, или остаться и точно сдохнуть от жары и жажды – вот в чем вопрос. Хотя, конечно, есть и третий выход – покрутить волчок и вернуться обратно. Пятки будут целы, но нового мира я так толком и не увижу.

Упрямо закусив губу, я зафиксировал взгляд на дрожащих сквозь марево вершинах и маршевым шагом попер через «космодром». А чтобы не скулить и отвлечься от боли, предался серьезным размышлениям.

«Интересно получается, отправился я с ветром вечером, было часов девять… А тут день, солнышко в зените. Это потому, что я в отключке провалялся, или потому, что здесь время с нашим не совпадает? И что, если все-таки совпадает? Тогда лучше мне к ужину вернуться, а то мама с ума сойдет, а Гена выдерет. Хотя он, наверное, все равно выдерет, только, может, не так сильно…»

Я попытался сглотнуть, но обнаружил, что глотать, собственно, нечем. Язык напоминал засохшую половую тряпку, а горло горело, обожженное горячим воздухом. Я понял, что до вечера так не дотяну. И тут меня серьезно взволновала проблема возвращения.

Что сталось с джинсами и олимпийкой, покрыто мраком. Но вряд ли стоило надеяться, что одежка будет дожидаться хозяина под козырьком остановки. Конечно, можно попробовать пожелать вернуться в родную квартиру. Но кто даст мне гарантию, что волчок подчинится моим желаниям? Я представил себе собственное явление народу при ярком дневном свете на остановке, забитой спешащими с работы гражданами. Бр-р… Нет, уж лучше таки дождаться темноты. Просто на всякий случай. Скрепя сердце я поплелся дальше, хотя не очень понимал, зачем. Исследование безымянной вселенной пока не обогатило меня ничем, кроме волдырей на пятках. Радостных иновселенян, собравшихся поприветствовать нового правителя, что-то пока не было видно.

«Интересно, когда вернусь, нос распухнет обратно? Если не распухнет, проблематично будет объяснить такое быстрое исцеление. Все-таки мама не зря в больнице шесть лет проработала…»

Тут мои воспаленные глаза наткнулись на нечто, не характерное для однообразного ландшафта. В мире без теней, кроме моей собственной, короткой и путавшейся под ногами, они увидели – тень. Пока это было только маленькое пятнышко, скользившее по «асфальту» со стороны «гор» и медленно приближавшееся. От жары мозги, видно, спеклись, потому что прошло несколько минут, прежде чем я сообразил задрать голову.

Сначала я принял летящее существо за птицу. Сложив ладонь козырьком над глазами, я всматривался в растущие крылья, но что болталось между ними, разглядеть не мог – так слепило солнце. Наконец, летун настолько вырос в размерах, что заслонил проклятое светило. И тогда я понял, что это вовсе не птица. Крылья были кожистые, перепончатые и красного цвета. Тело между ними оказалось тоже красным, с желтым животом и без намека на перья. В остальном оно вполне напоминало человеческое, если представить себе чешуйчатого качка со здоровенными когтями на всех четырех конечностях, головой варана и хвостом с кисточкой. Неприятной новостью стало то, что лысый попугай сжимал в лапе устрашающих размеров секач. Похожий, только раза в три меньше, был у отчима – он мясником работал.

Секач убедительно говорил о разумности его обладателя, что делало вторую новость еще более неприятной – вооруженное существо явно заприметило меня и стремительно снижалось. Под ложечкой противно засосало. Вот вам, пожалуйста, контакт третьего рода. А у меня даже штанов нет. Впрочем, чешуйчатый тоже оказался нудистом. Очень хотелось развернуться и побежать. Но я представил, как буду смотреться сверху, и подавил желание в зародыше. К тому же тут, на открытой равнине, «попугаечный» меня в два счета догонит, я даже «мама» не успею сказать. Пальцы нащупали круглую рукоятку волчка. Просто покрутить его в обратную сторону и… Сбежать при виде первого попавшегося иновселенского существа? Это, конечно, достойно нового правителя мира! Может, ОНО вообще дружелюбное! Может, это тут такой страж. Или пограничник. Или таможенник. Я твердо решил стоять и ждать, пока предполагаемый мент подлетит.

Нервы у меня сдали, когда я разглядел острые частые зубы крылатого – в два ряда, как у чужого из ужастика. С них уже ниточками свисала слюна. Рассудок спрятался в свою раковину, и выскочивший из засады животный инстинкт погнал меня по плоскому, как блин, «космодрому». При виде моей прыти «попугайчик» испустил истошный вопль – что твой орел в фильмах про индейцев. Я обернулся через плечо. Чешуйчатый наддал за мной, хлопая крыльями. На вараньей морде появилось разочарованное выражение, будто мышь, притворившаяся дохлой, вдруг выскочила у ящера прямо из когтей. Я все-таки пискнул: «Мама!» – и заскакал зигзагами. Над ухом вжихнуло лезвие секача.

Наверное, мне повезло, потому что я споткнулся. Проехался пузом по «бетону», надо мной хлопнуло, по спине протянуло сквозняком – крылатый промахнулся и пронесся мимо на полном ходу. Пока он маневрировал, чтобы развернуться в воздухе, я сцапал выроненный волчок. Честно говоря, в этот момент мне было совершенно все равно, куда меня вынесет и в каком виде. Оставалась только одна проблема, о которой я раньше как-то не задумывался. Как покрутить волчок в обратную сторону, когда на оси у него нарезка? Потому он и крутится, верно?

У меня буквально опустились руки. Вот это подстава! Дама в шляпе провела меня по всем статьям! В итоге шляпой оказался я! Сидел и тупо пялился на игрушку, ожидая неминуемой смерти. «Попугай» снова завопил. Я безнадежно поднял взгляд. Да так и остался сидеть с задранной головой. Я никогда раньше не видел драконов, то есть видел, конечно, но только на картинках или в кино. И вот, в бирюзовом небе над моей головой выписывал кренделя самый настоящий дракончик! Белый, с прозрачными, как у стрекозы, крыльями, огромными и, кажется, фасеточными глазами. Но самое главное, возникший в самый критический момент «стрекозел» пытался оттеснить бешеного «попугая» как можно выше и дальше от моей злосчастной личности. «Чужой», в свою очередь, стремился подрубить дракончику крылья.

Шею скоро заломило, но я не сводил взгляд с воздушной карусели: не хотел ничего упустить, тем более что ставкой в этом аттракционе была моя собственная жизнь. Всей душой я болел за «стрекозла». Ну почему он просто не перекусит попугаечного гада пополам? Или огнем на него дыхнет – вроде драконы только этим и занимаются? Словно прочитав мои мысли, дракончик, наконец, поднатужился и дыхнул… То есть, скорее, хорошенько перднул. Из подхвостовой части у него вдруг вырвался ярчайший зеленый луч, который шибанул «чужого» промеж крыльев. Тот взвизгнул и свечечкой устремился к земле. Секач, медленно вращаясь, падал рядом. Сердце наполнило чувство злорадного удовлетворения: так тебе, нечего кидаться на беспомощных пришельцев! Но у самого «асфальта» попугаечный встрепенулся, выровнялся, выворачивая крылья в суставах, и тяжело набрал высоту. Испустив еще пару орлиных воплей, он зашлепал крыльями в направлении «гор». Оружие, сверкнув зеркальной плоскостью, вонзилось в камень с таким шандарахом, что твердь под моим задом дрогнула. «Вот это металл!» – мелькнуло у меня.

Я обнаружил, что весь вспотел от напряжения, и соль засыхает на теле, противно стягивая кожу. Но ничего еще не кончилось. Мой крылатый спаситель снижался кругами, и оставалось только надеяться, что он не голоден. На всякий случай я встал на ноги, крепко прижимая к груди волчок. Интересно, драконы тут говорящие?

«Стрекозел» между тем приземлился неподалеку, растопырив прозрачные крылья и вывалил язык. То есть это был вовсе не язык. Скорее, это походило на трап. Так же, как голова с фасеточными глазами походила на кабину управления, а прочее «драконье» тело – на корпус летательного аппарата. Это открытие настолько меня поразило, что я даже позабыл переместить волчок ниже. Так что когда пилот «стрекозла» появился из глубин «пасти», я предстал перед ним во всей красе.

Водитель «дракона» уверенно направился ко мне чуть раскачивающейся моряцкой походкой. Ростом он был примерно с меня, довольно хрупкого телосложения, облачен, как и полагается летчику, в высокие сапоги, бриджи, кожанку и шлем авиатора, почему-то с вытянутой пимпочкой на макушке. Остановившись в метре от меня, пилот упер руки в боки и смерил мою персону критическим взглядом. Я крепче прижал волчок к груди и невольно поджал пальцы.

– Ну, и что ты делаешь в Дарро? – спросил тоненький девчачий голос.

Так жарко мне никогда еще не было. Краска бросилась в лицо, уравнивая баланс температур. Теперь и снаружи, и внутри меня было градусов под сорок. Судя по ощущениям, полыхали также уши и шея. Как в слоу моушен, я переместил волчок ниже пояса. К моему ужасу, карие глаза последовали за ним. Когда они снова встретились с моими, в шоколадных радужках горели насмешливые искры.

– Чего не отвечаешь? Ты немой?

Я нашел в себе силы помотать головой.

– Чего от тебя хотел каннам?

Сообразив, что каннамом, очевидно, назывался кровожадный «попугай», я умудрился одновременно мотнуть башкой и пожать плечами.

– Так, – сочувственно подвела итог девушка-пилот. – А имя у тебя есть?

Я кивнул и пролепетал языком-тряпкой:

– Лиан.

– Это что еще за имя такое? – вздернула брови под буденовку летчица.

В этот момент я сообразил, что хоть и понимаю без труда мою собеседницу, говорит она вовсе не по-русски, и слово «лиан» на ее языке обозначает «легкий». М-дя, в этом мире мое несчастное имя имело не больше смысла, чем в родной стране.

– А я, как ежик, – решил я отшутиться, – сильный, но легкий.

– Какой еще ежик? – подозрительно выпятила нижнюю губу девица.

Я понял, что сморозил глупость. Кто знает, водятся ли вообще ежики в… Дарро?

– Да из анекдота, – я потупил взор. Как ни странно, это прокатило.

– А-а, – протянула моя спасительница. – Этого я еще не слышала. Ладно, по пути расскажешь.

Девушка развернулась на каблуках и промаршировала к торчащему из «асфальта» секачу. Крестовидная гарда была шириной с ее плечи и высилась на уровне груди. Не смущаясь этим фактом, летчица поплевала на перчатки и ухватилась за витую рукоять. Видно было, как напряглись мышцы под плотно сидящей курткой. Секач не двинулся с места.

– Ну, что стоишь? Помоги! – крикнула девчонка через плечо. Мне совсем не улыбалось изображать короля Артура. К тому же ради этого пришлось бы выпустить волчок, хотя он и так, в общем-то, мало что прикрывал. Я сделал несколько робких шажков в сторону летчицы:

– Я соврал, что я сильный. Я только легкий.

Девушка фыркнула:

– Хочешь тут остаться и подождать своего приятеля-каннама?

Я уже привычно помотал головой.

– Тогда помогай! – рявкнула она и снова ухватилась за рукоять.

Подойдя ближе, я увидел, что гладкое, как зеркало, лезвие застряло – глубоко и прочно – в одной из покрывающих «асфальт» трещин. Перспектива возвращения каннама, причем с возможным подкреплением, заронила в душу семя беспокойства. Я напряг мозги.

– Слушай, если тебе так нужна эта штука, почему бы ее драконом не вытащить?

– Каким… ф-ф-х… драконом? – пропыхтела летчица, упершись плечом в рукоять снизу и используя свой вес, как домкрат. Получалось у нее не очень.

– Вот этим, – ткнул я в «стрекозла» подбородком.

Ноги у девчонки вдруг подкосились, и она рухнула на землю, захлебываясь смехом. Не видя особой причины для веселья, я стоял, тоскливо переминаясь с ноги на ногу. Отсмеявшись, девица уставилась на меня снизу вверх, как на курицу, снесшую страусиное яйцо:

– Ну ты даешь! Дракон! Это же Су-13. Ты с какой грани Запада?

На мой взгляд, летающее средство было меньше всего похоже на Су, под каким бы номером оно ни значилось. Я открыл было рот, чтобы объяснить, что к Западу не имею никакого отношения, но водительница «стрекозла» решительно вскочила на ноги:

– Впрочем, в твоей идее что-то есть!

Махнув мне рукой, она направилась к Су-13, по-военному печатая шаг. Я поплелся следом. По сравнению с залитым ярким солнцем «космодромом», в кабине царил отрадный для глаз полумрак. Едва шагнув через порог, я наткнулся на уставленный мне в грудь палец:

– Куда?! А ноги вытирать?!

Я глянул вниз и, к полному своему изумлению, обнаружил мохнатый коврик, на котором вязью было выведено «Добро пожаловать!». Я кое-как зашаркал по этому рукоделию распухшими подошвами, а моя провожатая исчезла в низкой дверке, вырезанной в задней стенке кабины. Оттуда донеслись звуки лихорадочной возни, что-то бухнуло на пол, металлически забрякало и покатилось, из-за двери ушибленно ойкнуло. Наконец, дверка снова открылась. Оттуда высунулась голова в буденовке набекрень и раздраженно рявкнула:

– Вяжи веревку!

Моток этой самой веревки шмякнулся у моих ног. Голова снова исчезла в недрах Су-13. Я не спешил следовать приказу.

– Слушай, э-э… А штанов там у тебя, случайно, нет?

За дверкой сердито завозилось, фыркнуло:

– Штаны ему, видали! А ключей от зажигания не надо?

– Не надо ключей, – поразмыслив, честно сказал я. Единственное, что я умел водить, был велосипед с ржавой цепью. – Мне бы штаны… Ну, или шорты хотя бы.

В недрах «стрекозла» снова бухнуло и чертыхнулось. Дверка отлетела в сторону, скрипнув в петлях, из нее высунулась рука в перчатке, сжимавшая что-то, похожее на мятый флаг. Я не среагировал. За створкой раздалось нетерпеливое пыхтение, длань потрясла «флагом», который, по-видимому, предназначался мне. Я принял подарок, расправив его перед собой. Это действительно оказались шорты. Фасон – пифагоровы штаны. Цвет – ярко-алый. По краю штанин – желтая бахрома. Больше всего это напоминало перешитое в труселя знамя пролетариата.

– Спасибо, – ядовито пробормотал я и принялся натягивать изделие местного Версаче. Сказать, что оно было мне велико в талии, значило нагло преуменьшить. Я мог бы устроить заплыв от одного бокового кармана до другого. Посмотрел на кумач, на веревку, и тут меня озарило. Подхватив моток одной рукой, а пояс шортов – другой, я направился к секачу. Волчок запихал в карман.

Сначала я обвязался сам, надежно прихватив штаны у талии и обрезав веревку до нужной длины о зеркальное лезвие. Потом наступила очередь гигантской гарды. Я любовался делом рук своих, когда до меня донесся нетерпеливый окрик:

– Ну, что ты там возишься?! – летчица свисала головой вниз из люка в пузе «стрекозла». Шлем стойко держался на опрокинутой макушке. – Конец давай!

Я поспешил обратно и сунул веревку в протянутую руку. Девица тут же исчезла в глубинах аппарата. Немного постояв в ожидании новых указаний, которых не последовало, я снова полез по трапу.