Гавани Луны Лорченков Владимир
Невероятно, – сказал я. – Ложись спать.
Что лежит на простыне слева от тебя? – спросила она.
Скажи мне, – сказала она.
Ничего, – сказал я, глянув туда,
Извини, – сказала она.
Да ничего, – сказал я.
Все время путаюсь, – сказала она, – ты же никогда не ложишься справа от женщины, потому что на левом боку ты спать не можешь.
Скажи, что лежит на кровати справа от тебя? – спросила она.
Милый? – сказала она.
Я встал с кровати, и ответил, не глядя на нее:
Я не хочу туда смотреть.
Ох, милый, – сказала она.
Да нет, ты не поняла, – сказал я.
Милый, ты убил ее, – сказала она.
К этому все и шло, – сказала Люба, – она тебя намеренно провоцировала.
Вот еще глупости, – не согласился я из приличия.
Это все видели, – уверенно сказала она.
Так что ты получишь от силы десять лет, а если учесть что мы наймем тебе хорошего адвоката и сможем доказать, что нас…
Я польщен, – сказал я, – но ты выдаешь свой сон за желаемое.
Тогда почему ты не хочешь смотреть на свою кровать? – спросила она.
Это не имеет никакого отношения к твоему сну, милая, – сказал я.
Ох, милый, – сказала она.
Я хочу тебя, – сказал я.
Приезжай, – попросил я.
Это говоришь не ты, а твоя утренняя эрекция, – сказала она.
Да, – твердо сказал я за свою утреннюю эрекцию, потому что помнил, как Люба любит прямоту во всех ее смыслах.
Мы, я, и мой член, хотим тебя, – сказал я.
У него нет души, – сказала она.
Само собой, это же просто кусок мяса, – сказал я.
Я о Дьяволе, милый, – сказала она.
Дьявол, мысленно взмолился я Ему вновь. Привези мне женщину, дай мне кусок сладкой, скользкой мохнатки, раздвинь передо мной ноги женщин, и я сделаю ради тебя все, что угодно. Разрежу чужое нутро, окропив кровью землю под красным светом Венеры, к примеру. Дьявол, пришли мне ее. Приди, воззвал я Любу. Приди ко мне. Я представил себе, что она муха, а я – паук, обклеивший ее своей слюнявой паутиной. Я потянул этими струнами ее неподатливое тело к себе. Всей силой своего воображения я представил, что я – гриб, прорастающий мицелием в тело жертвы, и высасывающий ее соки. Я пророс в тело Любу, в ее сальные с утра волосы, ее большущие сиськи, в ее скользкую щель, в ее пряный зад, и потянул ее к себе. Я буквально физически ощутил ее колебания. Она колебалась, чуть покачиваясь, словно утопленник под водой – от течения. Я усилил приток воды мыслями, и ее волосы заструились по набухшей от влаги коже. Я буквально видел это.
Ну.. – сказала она.
Не стану настаивать, – медовым голосом сказал я.
Что у вас вообще происходит? – спросила она вдруг.
Мне кажется, она уехала надолго, – сказал я.
Думаю, она бросила меня, – признался я, наконец.
И это вогнало тебя в депрессию, – сказала она.
Понятно теперь, почему мне приснился этот сон, – сказала Люба.
Видимо, ты так сильно хотел убить ее за то, что она тебя бросила, что твое желание материализовалось и проникло в меня.
Я бы с удовольствием проник в тебя сейчас, – сказал я.
Пошляк, – сказала она.
Тебе это всегда нравилось, – сказал я.
Сучка, – сказал я.
Грязная потаскушка, лживая кошелка, – сказал я.
Прекрати, – сказала она.
Заткнись, проститутка, – сказал я.
Заткнись и слушай, что тебе говорят, – сказал я.
Снимай свои чертовы трусики, надевай свое лучшее платье и приезжай сюда, чтобы подползти к дверям моего дома на коленях, дрянь, – сказал я.
Поче… – сказала она.
Без разговоров, – сказал я.
Она замолчала по-настоящему. Я, безусловно, рисковал. Кто знает, может быть ее привычки за эти пять лет изменились? Но нет.
Ох, я вся теку, – сказала она жалобно, но уже с долей игривости.
Зачерпни между ног и размажь по лицу, – сказал я.
Или подожди, и я сам это сделаю, – сказал я.
Гребанная потаскуха, – сказал я.
Мое лицо горело, в ушах было ощущение высоты в пять километров над уровнем моря, и кровь шумела, как при высоком давлении. Я не очень-то понимал, что говорю. У меня начинался обычный гон, в самом его зверином смысле. Я дико хотел трахаться, и, если бы на моем пути к женской дыре встал человек, убил бы его.
Впрочем, мы так и поступаем, правда ведь?
Хватит, а то я сейчас кончу, – сказала она.
Давай, – сказал я.
Приезжай, дрянь, – велел я.
Она вновь замолчала.
А я сосредоточился, и стал выкликать ее, словно испорченная женщина – бурю.
Я представил себе кровь Любы океаном, а себя – злым колдуном, взятым в путешествие ничего не подозревающими испанцами к Эльдорадо. Если бы они узнали, что я делаю по ночам, то сожгли бы меня в клетке с соломой, прицепив ее к носу корабля. Но они крепко спали. И я бродил по ночным палубам, поскрипывающим и пошатывающимся, и лил кровь крыс на плещущиеся в трюмах воды. На следующий день разражался ураган и экспедиция сходила на нет. Я плескал колдовским пометом в кровь Любы и звал ее воды к себе, словно я был Луна, и она – Океан. Я сжал зубы и кулаки, так крепко, что из-за нестриженных вторую неделю ногтей на моих ладонях выступили кровавые полумесяцы. Я представлял, что зажал в них складки ее мохнатки, и властно распоряжался ими по своему смотрению. Люба прерывисто молчала. Я распалился и вонзил в ее мохнатку сто тысяч раскаленных крючьев. Развернул ее, словно нелепый мясистый цветок, и подвесил в сумрачной шахте. Повиси– ка здесь, милая, прошептал я, и оставил ее стекать каплями белесой слизи на соляные полы. Давай, подумал я. Приди ко мне. Я больше, и, согласно закону притяжения, ты должна быть влекома ко мне. Падай на меня. Обрушься. Давай, сучка, велел я ей в мыслях, и, глядя на себя в зеркало, величаво выпрямился.
Прекрати, – сказала она вдруг.
Что? – показно удивился я, не ослабляя хватки,
Мне почему-то очень сильно захотелось тебя видеть, – жалобно сказала она.
Теперь молчал уже я. Дело было сделано. Я посеял в ней лихорадку своего желания. Слюнявый поцелуй оспы, вот что я передал ее слизистым оболочкам в то время, как она раздумывала у телефона, ехать ли ей ко мне, и куда запропастилась Рина. Мы, кстати, вспомнили о ней одновременно.
Но что ты сделал с Риной? – спросила она.
Клянусь тебе, – поклялся я с чистой совестью, – я не знаю, где Рина.
Стал ли бы я звать тебя сюда, если бы она была тут? – сказал я.
Не знаю, – жалобно сказала она, – мне так отчетливо привиделось во сне, что на твоей кровати лежит мертвая девушка…
Скажи мне честно, ты убил ее? – спросила она.
Я все равно приеду, – посулила она.
Нет, – сказал я, – я не убивал Рину и даже не знаю, где она.
Она сорвалась черт знает куда, и сейчас, наверняка, спит в постели в тремя мужиками, вся в засохшей сперме, – предположил я.
Ее нет дома вот уже четвертый день, а выяснять, где она, у меня нет ни малейшего желания, потому что я опустошен, – признался я.
А кровать? – спросила она.
На моей кровати нет Рины, – сказал я устало.
Хорошо, я уже выхожу, – сказала она.
Надень чулки, – сказал я вспомнив кое что.
Я легла в них, и еще не снимала, – сказала она.
М-м-м, – сказал я,
Мой любимый мужчина, – сказала она.
Скорее, – сказал я.
Положив трубку, и оглянулся, наконец, на нашу огромную кровать. Увиденное меня не удивило, хотя и потрясало еще раз. И Люба и я были правы.
Там действительно не было Рины.
Но там была девушка. И она действительно была мертва.
И, боюсь, я имел к этому кое-какое отношение.
13
– Откуда ты здесь взялась? – спросил я ее проформы ради.
После чего приоткрыл лицо девушки, до тех пор спрятанное под краем одеяла – с золотыми лунами и синим ночным небом, такой рисунок выбрала сама Рина, он будил какие-то ее детские воспоминания, – и всмотрелся, не останавливаясь взглядом ни на чем конкретно. Кажется, тонкие черты лица. Серое, – словно бумага, из которого осы делают свои гнезде, – лицо. Это значит, что жизнь ушла давно, не меньше чем десять-двенадцать часов назад, вспомнил я. После чего подумал – не мешало бы вызвать полицию. Правда, всего лишь подумал. Я не боялся объяснений, которые неизбежно предстояли. Я просто не хотел начинать всю эту суету. Как только я положу трубку, знал я, у моего дома завизжат тормоза, и начнется кутерьма: в комнатах будут ходить люди, по стенам станут жаться фотографы криминальной хроники, начнется бюрократическая тягомотина, и освобожусь я, в лучшем случае, через день.
Значит, еще целый день – вдобавок к пяти проведенных без Рины, – у меня не будет женщины.
При мысли об этом меня бросило в слабость, и я прислонился к окну лбом. Оставил отпечаток. Подумал о том, что неплохо бы проверить, нет ли отпечатков вокруг кровати, если, конечно, я не затоптал их своими босыми ногами. Легавые… Я буквально слышал диалог, который прозвучит в этой комнате.
В качестве собеседника я представил себе местного легавого, который иногда приходил к нам с Риной в гости, и, кажется, разочек присунул ей.
Я понимаю, что это звучит как в дурного сорта детективах… – скажу я.
Вы, кстати, пописываете эти детективы, да? – спросит легавый.
Да, время от времени, – смущенно скажу я.
Только они не дурного сорта. – отобью подачу я.
Надо будет почитать, – скажет он.
Я подарю вам экземпляр, – скажу я.
Кофе хотите? – спрошу я.
Ага, – скажет он и мы, по просьба эксперта, покинем комнату.
Мы пройдем на кухню, я заварю кофе под скептическим взглядом легавого, оказавшегося на кухне дома, который стоит двенадцать его жизненных окладов. Кофе станет закипать медленно, потому что кофеварка постоянно забивалась. А почистить ее времени у Рины никогда нет. Торопиться я не стану, нет.
Кстати, ваша жена, – скажет он.
Мы разъехались, – скажу я, и отчасти буду прав.
Она в курсе, что вы водите домой девушек? – спросит он.
Я не вожу девушек домой, – скажу я.
Она в курсе, что в ее постели лежит мертвая девушка, которую вы не приводили домой, и которая, видимо, пришла сама? – спросит он.
Она не приходила сама, – скажу я.
Стало быть, вы ее принесли мертвую? – спросит он.
Увидели у дороги, пожалели и подобрали? – спросит он.
Не нужно на меня давить, – скажу я.
Господи, – скажет он.
После чего отставит в сторону кофе, и скажет:
Знаешь я тебе что скажу, приятель.
Все вы, парни– засранцы, которые пишут детективные истории, – скажет он.
… ни хрена не понимаете в том, как происходят настоящие убийства, – приговорит нас он.
Вы говорите прямо как литературные критики, – скажу я.
Которые, кстати, понятия не имеют, как все это бывает на самом деле, – скажу я.
К тому же, – продолжит он, не обращая внимания на мою иронию, – все вы составляете представление об убийствах из книжек других таких же задротов, и понятия не имеете, как оно бывает По правде.
Вы повторяетесь, капитан, – скажу я.
Лейтенант, – скажет он.
Такими темпами вы им еще долго останетесь, – скажу я.
Угрожаешь знакомствами, парень? – спросит он.
Вот мы и подружились, – скажу я.
Вот мы уже и на «ты», – скажу я.
Зови меня «милый», – скажет он, ухмыльнувшись.
Да, милый, – скажу я.
И я налью ему еще кофе.
14
У меня осталось совсем мало времени.
Посветлело, и где-то на краю городка, отхаркиваясь, захрипел старый петух. Рину всегда раздражала эта старая птица, которую мы ни разу не видели. Она даже хотела, чтобы я, рано утром, прокрался в дом, где держат этого петуха, и укокошил его. Она считала, что я обязан совершить этот подвиг ради своей любимой жены. Ради ее сна.
По мне, так она просто боялась петуха, как и положено всякой нечисти.
Я подумал о том, что Люба, должно быть, уже в пути. Но я не двигался. В странном оцепенении, стоя у окна, я продолжил представлять, что произойдет, если я вызову в дом полицию. Кажется, мы остановились на кофе.
Да, спасибо, – скажет он мне.
Значит так, дружище, – скажет он.
Специально для тебя я сейчас открывают курсы писательского мастерства для новичков-детективщиков, – скажет он, и закурит, не пропустив мой жадный взгляд, брошенный на сигарету..
Стоя у окна, лбом в стекло, я буквально почувствовал запах сигарет, которые он курит.
Рассмотреть название я не успел, потому что давно уже близорук. Крепкий, достойный дым с легким ароматом чернослива. Вальяжный, и уверенный в себе дым – словно член клуба избранных с золотой бабочкой на шее. Улыбающийся дым.
Кажется, «Ротманс».
Интересно, хватает ли ему зарплаты лейтенанта полиции на дорогой сорт сигарет каждый день. И уловил ли я в этом дыме некий намек на привкус не только чернослива, но и лежалого запаха старых банкнот, запашка коррупции и продажности? Наверное, все эти мысли у меня на лице написаны, так что он перейдет к делу. Резко рубанет воздух рукой.
Я объясню тебе, как все бывает на самом деле, а ты за это окажешь мне услугу, – скажет он.
Просто расскажи мне, как это случилось, и мы оформим это как явку с повинной, и получишь ты за это не больше десяти лет, – пообещал он.
Располосованное горло мы выдадим за приступ безумия, а убийство за результат ссоры, – скажет он.
Аффект, ты был трезв, у тебя проблемы с женой, семь лет, – скажет он.
Пять ты отсидишь, а потом тебя выпустят за отличное поведение, – пообещает он.
И я уловлю в его обещаниях неуловимый запах разложения. Все легавые на предварительной стадии расследования готовы ноги перед тобой раздвинуть, лишь бы ты признался. На словах, конечно, о, лишь на словах. Это я как автор детективов знаю.
Вы ведете себя прямо как легавый из детективов, – скажу я.
Много ты о нас знаешь, – скажет он.
Как-то я написал книгу, в которой главная героиня на первой странице блюет и умирает, – скажу я.
О боже ты мой, – скажет он.
Продолжай, – скажет он, уловив мою паузу.
Ну, и после выхода меня сразу же обвинили в том, что я очерняю действительность, – скажу я. – Кровь, пот, все такое.
Ага, – согласно кивнет он.
Но никому из этих придурков, – скажу я, – обвиняющих меня в «чернухе» и в голову не пришло, что человек, умирающий от потери крови, Действительно блюет, его на части просто разрывает, так его тошнит…
Верно, – скажет он.
И, получается, в каждой моей строке больше знания жизни, чем во всех этих критиках долбаных, – скажу я и попрошу сигарету.
Тебя это так зацепило, ну, то, что книжку твою поругали, что ты уже даже посторонним людям об этом готов рассказывать? – спросит он.
Это я к тому, – скажу я, так и не прикурив, – что девушка-то умерла от потери крови.
Разрезанное горло, – напомню я ему то, о чем мы оба все это время и так думали.
Располосованное просто, – скажу я.
Все до капли сцежено, – скажу я.
Ну и? – скажет он.
Ну и где ее блевотина? – спрошу я.
Кто-то убил ее где-то, где она блеванула, – скажу я.
И уже потом принес ее обескровленное тело сюда, – скажу я.
И суну сигареты в рот, испытав невероятное чувство Узнавания. Голова закружится от одной лишь не зажженной сигареты во рту.
Тогда-то он и даст мне прикурить.
О нет, – скажет он, держа руки с огнем у моего лица.
Я до последнего надеялся, что мы избежим этих неприятных процедур, – скажет он.
Надеялся, что ты не станешь отпираться и усугублять свою положение, – скажет он.
Ты прямо как книжный легавый сейчас, – скажу я.
Что ты знаешь о легавых, – скажет он.
Немало, – скажу я.
После чего его отзовут в соседнюю комнату, и после трели мобильного он помолчит немного, осторожно дыша. Потом вернется. Нальет себе еще кофе. И меня не забудет.
Тебе крупно повезло как-то раз, – скажет он.
Тебя использовали как приманку, чтобы выйти на дилера, – скажет он.
… не посадили в тюрьму и ты после этого решил, что схватил Бога за яйца, – скажет он.
… написал об этом книжонку, купил домишко на курорте, и стал потрахивать девчонок тайком от жены, – скажет он.
… пока одна из них тебе не дала, и ты не обезумел, и не укокошил ее ножом для вскрытия консервов, – скажет он.
Вскрыл, как сгущенку, – сплюнет он на пол.
Здесь убирают, – скажу я.
Тут полно грязи, – скажет он, глядя мне в глаза.
Мы помолчим.
Но на этот раз все значительно хуже, – скажет он.
На этот раз ты попадешь в тюрьму и надолго, – скажет он.
Лет двадцать пять минимум, – прикинет он.
Это какое-то ужасное недоразумение, – скажу я.
Последний шанс, – скажет он
Что, черт побери, на тебя нашло? – спросит он.
Ты подцепил ее у пляжа, привел домой, стал раздевать, она заартачилась, и ты психанул? – спросит он.
Почему ты ее убил? – спросил он.
Она отказалась трахаться в задницу, или не позволила нагадить себе в рот? – спросил он.
О Боже, – скажу я.
Меня сейчас вырвет, ну и фантазия у вас, офицер, – скажу я.
Нет, ребята, это у ВАС фантазия, – скажет он.
Вы, интеллектуалы сраные, такие выдумщики, – сказал он.
Ну, рассказывай, чем ты поразил девушку, – скажет он.
Поразил настолько, что она предпочла сдохнуть, а не сделать то, чего ты от нее хотел, – скажет он.
Или ты этого и хотел? – спросит он.
Читать бесплатно другие книги:
