Елизавета. Завидная невеста Павлищева Наталья

Устав от лондонской сырости и холода, свита потихоньку начала покидать своего короля, под любым предлогом возвращаясь на родину. Филипп мрачнел с каждым днем, играть счастливого супруга становилось все труднее.

Единственной отрадой для него было возвращение Англии в лоно римской церкви. Ради этого он готов нести свой крест в виде влюбленной нелюбимой супруги, но не всю же жизнь!

А Мария была счастлива, произошло то, о чем она и мечтать не могла – Англия снова под благословенной рукой папы римского, а у нее молодой муж-красавец, который ждет не дождется рождения желанного наследника.

Модные веяния до Вудстока не доходили вовсе, а если бы и доходили, то уж одевать узницу в модные наряды в обязанности Бедингфилда не входило вовсе.

Конечно, Вудсток не Тауэр, но все равно тюрьма. Старый дворец готов развалиться от сильного ветра, его пришлось срочно латать. Всюду сквозняки, рамы окон от сырости повело, в щели немилосердно дуло, везде паутина и старый тростник, покрытый плесенью… Но Елизавета радовалась и этому.

Сначала Бедингфилд воспротивился ее командному тону, но девушка так глянула на своего мучителя, что он замолчал:

– Я не собираюсь жить среди крыс и улиток! Здесь нужно навести порядок, даже если вы привезли меня сюда уморить!

Несколько дней согнанные со всей округи селяне мыли, скребли, чистили. Наконец, дом приобрел мало-мальски жилой вид, но Елизавета поняла, что зимой в нем будет очень сыро и холодно. Печи немилосердно дымили, да и было их всего две. Располагаться рядом с ненавистным Бедингфилдом не хотелось, и она попросилась жить в двух маленьких не отапливаемых комнатках, из окон которых, однако, открывался прекрасный вид на окрестности. Бедингфилд фыркнул:

– Надеетесь бежать? Под вашими окнами постоянно будут находиться охранники.

Не выдержав, Елизавета огрызнулась:

– Когда я стану королевой, первым, кого прикажу казнить, будете вы, Бедингфилд!

Она тут же пожалела об отсутствии выдержки, потому что глаза сэра Генри зло блеснули. Ну разве можно дразнить того, от кого зависишь? Мало ли что он завтра напишет королеве?! Но и просить извинения у противного мучителя Елизавета тоже не собиралась, разве что стала осторожней, а вернее, попросту молчаливей. Именно в Вудстоке у нее развилось умение держать язык за зубами, когда нужно.

Правила содержания разработала сама Мария, они были строгими и предусматривали полный запрет на связь с внешним миром. Никаких писем, читать только то, что сочтет нужным прислать сама королева, на прогулку выходить под надзором ненавистного Бедингфилда. Даже присланного по ее просьбе Цицерона тот не просто пролистал, а только что не понюхал каждую страницу и переплет, чтобы ненароком не пропустить чего запрещенного. У Елизаветы мелькнула лукавая мысль поинтересоваться, читает ли он на латыни, а то ведь и труды римского философа, и Псалмы Давида на латыни, мало ли что в них… Но потом решила не рисковать.

Шли месяц за месяцем, Елизавета переносила эту ссылку очень тяжело. Вудсток не лучшее место, сыро, прохладно, в ее покоях часто даже холодно. От постоянных сквозняков и сырости, а также невозможности часто мыться у нее по телу и лицу пошли нарывы, волосы потускнели, а лицо слегка опухло. Еще несколько месяцев – и она превратится в безобразную старуху. Может, Мария этого добивалась?

Елизавета с тоской смотрела на туман за окном. Ей не с кем разговаривать, нельзя писать… Как долго продлится этот кошмар? Даже надоедливые дамы в камере Тауэра стали казаться не такими уж противными, все же людские голоса и возможность перекинуться парой слов. За окном который день дождь, вернее, даже не дождь, а противная морось. Пользуясь этим, Бедингфилд отказывался выходить из замка, а сидеть без дела в четырех стенах уже невыносимо… И как он сам не сходит с ума?

Она подышала на стекло и попробовала что-нибудь написать на туманном пятне. Хоть так… а то скоро и буквы забудет. И вдруг, глянув на свой перстень, принялась выцарапывать алмазом пришедшие в голову строчки:

  • Меня винят во многом,
  • Но доказать не могут.
Узница Елизавета.

Пусть попробует Бедингфилд стереть такое послание! Только кому оно? Прислуга неграмотна, больше здесь никого не бывает.

Мысли Елизаветы все чаще возвращались к товарищу по несчастью Роберту Дадли. Товарищем он был с детства, дружа с Эдуардом, Роберт поневоле общался и с его любимой сестрой Елизаветой. Но в последний раз Елизавета видела Дадли недавно и при весьма печальных обстоятельствах – в Тауэре в окне его башни Бошамп и во время единственной прогулки. Вместе со своими родственниками в тюрьму оказался заключен и Роберт, хотя всем было ясно, что вина этого Дадли не столь велика, чтобы привести его на плаху. Но королеве не до справедливости. Если уж собственную сестру упекла в тюрьму, то что делать с сыном главного заговорщика? В Тауэр его!

Тогда мысли Елизаветы занимал строившийся эшафот, но девушка все же заметила красавца. Роберта, как и ее, не сломило пребывание в узилище, он держался молодцом, был гладко выбрит и имел прекрасный цвет лица. Едва раскланявшись с гулявшим неподалеку узником (поговорить, конечно, не позволили, но это и к лучшему, любезничать Елизавета была просто не в состоянии), она почти сразу забыла об этой встрече, правда, мысленно отметив, сколь хорош давний друг Эдуарда по детским играм.

А вот теперь в одиночестве Вудстока вдруг вспомнила. Тонкое, умное лицо, пронзительный, почти веселый взгляд, несмотря на мрачность места… Вдруг обожгла страшная мысль: неужели его казнили?! Неужели эшафот строили для Роберта?!

Елизавета долго не решалась спросить о судьбе Дадли у Бедингфилда, боясь услышать страшный ответ. Зато образ молодого человека становился в ее мыслях все привлекательней. Сначала это было просто сожаление о гибели, безвинной, в этом Елизавета убеждена, молодого человека. Постепенно девушке стало казаться, что красивей, элегантней и умней Роберта в Англии просто не найти. О ком еще ей было думать, не о Бедингфилде же! И не о женихе сестры Филиппе Испанском!

Оторванность от людей сыграла с Елизаветой злую шутку, не имея других занятий, она теперь все время посвящала мыслям о Роберте Дадли. Наконец, девушка решилась задать Бедингфилду страшный вопрос. Тот недовольно передернул плечами:

– Помилован и выпущен из Тауэра.

Сначала Елизавета почувствовала, как сердце подпрыгнуло в груди – Роберт на свободе! До самого вечера у нее блестели глаза от счастья, даже хотелось расцеловать противного сэра Генри, но потом вдруг задумалась. Красивый молодой человек на воле, он же запросто может кем-нибудь увлечься, пока она тут торчит в Вудстоке! Елизавету охватила настоящая паника, словно в ту минуту Роберт уже делал кому-то предложение! О супруге Роберта Эми Дадли почему-то вообще не вспоминалось, будто ее и вовсе не существовало. Потом на смену панике пришла злость. Как Мария, которая совсем недавно и сама звалась незаконнорожденной, могла вот так поступать с ней?! Запереть молодую, полную сил и желания жить девушку в проклятом Вудстоке в обществе мерзкого Бедингфилда безо всякой связи с миром!.. Верх кощунства! Хотелось крикнуть: «Господи, покарай Марию!»

Елизавета злилась, часто срывалась к большому удовольствию Бедингфилда, кричала, но поделать ничего не могла. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы однажды из Лондона не пришли вести. Сразу и не поймешь – хорошие или нет.

Редкие известия с воли ее тюремщик приносил с удовлетворением, хотя Елизавета подозревала, что он говорит не все, но была рада и малому. Конечно, о Роберте Дадли Бедингфилд не знал ничего, кроме того, что тот на свободе.

В Англию прибыл жених королевы Марии инфант Филипп. Состоялась их богатейшая свадьба.

Елизавета пыталась понять, завидует или нет, и вдруг осознала, что нет. Слишком дорогую цену платит Мария за счастье быть замужем. Филипп не из тех, кого можно просто держать у трона под рукой, если он не станет королем, то не будет и мужем. А за Филиппом стоит его отец король Испании Карл. От нечего делать она принялась думать о том, как поступила бы в таком случае сама. Отказалась от брака? Но Марии почти сорок, еще немного, и вообще никто не возьмет! И так ведь не брали. Но как справиться с тем, от кого должна родить наследника?

Сам того не желая, Бедингфилд однажды сказал, что Филипп будет в Лондоне только, пока королева Мария не зачнет наследника. Елизавета усмехнулась:

– А если наследницу или если не зачнет?

– Вам не следует так неуместно шутить, леди! – Глаза Бедингфилда недобро блеснули. Но он тут же усмехнулся: – В таком случае Вы будете жить в Вудстоке вечно.

– Вместе с Вами, сэр? – не удержалась от возможности пнуть его Елизавета.

Того передернуло, сидеть в этой глуши и Бедингфилду становилось невыносимо.

– Просто никто не может ни на что рассчитывать. Все во власти Божьей, я это прекрасно знаю по себе. Потому и королева не может быть ни в чем уверенной… – Елизавета поняла, что зря дразнит Бедингфилда.

– Спешу Вас разочаровать, леди Елизавета, королева уже понесла! И все предсказания твердят, что это наследник.

Елизавета подумала, что по ее собственному поводу тоже много что предсказывали, но вслух ничего говорить не стала, только широко перекрестилась:

– Слава Богу! Я искренне рада за сестру.

И мысленно добавила: «Может, тогда меня оставят в покое?»

Вечером, размышляя над тем, сколь капризны Фортуна и судьба, она вдруг принялась писать прямо на стене:

  • Фортуна, жестоких ударов тьма
  • Отчаяньем полнит разум.
  • И снова мой страшный удел – тюрьма,
  • Миллион обвинений сразу.
  • Кто казнь заслужил, тот ее не боится,
  • Беззлобный в оковах страдает в темнице.
  • Невинный в опале, преступник на воле,
  • И лишь переменчивость ныне в фаворе.
  • Бог даст, и враги на себе испытают,
  • Все то, что сейчас для меня замышляют!

Сполна вкусив прелести заключения сначала в Тауэре, потом в Вудстоке, Елизавета мечтала только об одном, чтобы ей позволили вернуться в свое любимое имение в Хэтфилде и оставили в покое. И еще она поняла, что совсем не желает замуж. На свете был только один человек, которого она могла представить своим мужем, – Роберт Дадли. Но Елизавета даже не знала, где он теперь. Она боялась спрашивать у Бедингфилда, не желая навредить Роберту даже нечаянно. Опальная родственница королевы была опасна для прежних друзей и родственников. Недаром никто не вспоминал о Елизавете.

Она надеялась, что вспоминают, но Бедингфилд никого не допускает и письма тоже не передает. Так и было, упорно пытались писать Кэтрин и Парри, но, не получая ответа, быстро поняли, что леди в опасности и лучше ей не вредить. Изоляция была полной, а оттого очень тяжелой.

Оставалось только размышлять. О чем? Обо всем, о вопросах власти и взаимоотношений людей, о том, за что и чем можно жертвовать, а когда не стоит, как поступила бы в том или ином случае она сама. Эти размышления повлияли на характер Елизаветы в немалой степени. Она не просто повзрослела, она стала не в пример мудрее, осознав цену жизни и смерти.

А еще Елизавета невольно сравнивала себя с Марией, но не из-за разницы в их положении, а пытаясь понять, как она сама поступила бы в том или ином случае. Вышла бы замуж за Филиппа? Он испанский принц, делать мужа еще и королем Англии, значит, попросту отдавать свою страну в руки испанцев. Те только и ждут такого подарка! Жена должна подчиняться мужу во всем, значит, английская королева должна подчиняться испанцу даже в ущерб интересам собственной страны? Получалось так.

Не поэтому ли твердят, что женщина на троне – это катастрофа? Она обязательно посадит на шею себе и своему народу чужака. Тогда как же быть королеве, неужели оставаться незамужней? Основательно поразмыслив, она решила, что если не выходить замуж за своего подданного, то остается лишь девичество…

Хотя, к чему все эти размышления? Ей трон не светит, а Мария безо всяких раздумий вышла за Филиппа Испанского, не побоявшись, что супруг вместе со своим папашей приберут Англию к рукам. От такой мысли становилось тошно и внутри взыгрывало чувство протеста. Она бы никогда так не поступила! Скажи Елизавета кому-нибудь о своих размышлениях, посмеялись бы, но говорить было некому, потому приходилось размышлять молча.

С того дня, когда ей объявили: «Вудсток, леди Елизавета!» – прошел почти год.

В комнату, страшно топая (и почему она никак не научится ходить тихо?!), вбежала служанка, взятая из местных девушек. Грязные башмаки оставили следы на и без того не слишком свежем тростнике. Но по ее виду было ясно, что случилось нечто важное.

– Их Светлость сказал, чтобы Вы шли вниз!

Светлость! – мысленно фыркнула Елизавета, но подчинилась.

Бедингфилд явно был чем-то взволнован. Неужели королева родила?!

– Леди Елизавета, Вам приказано вернуться ко двору.

– Это еще зачем?

– Вы должны быть рядом с королевой, когда ей придет время рожать. Это скоро, потому мы выезжаем завтра.

Елизавете бы кричать от радости, а она вдруг заупрямилась:

– Почему так спешно?

Ее тюремщик ничего не стал отвечать. Эта протестантка страшно действовала на нервы уже много месяцев. Он никак не понимал слабохарактерности королевы Марии, на ее месте Бедингфилд давным-давно отправил бы противную Елизавету вслед за ее матерью! Но королева почему-то не только отпустила опальную леди из Тауэра, но и возвращала в Лондон.

Но Бедингфилд все же был рад, потому что отъезд Елизаветы означал и его собственное возвращение, когда опальная красавица посмеивалась над бедолагой, то была права, он сидел вместе с ней, разве что получал вести и сам мог писать.

Давненько Елизавета не испытывала такого потрясения… Сколько она пробыла в тюрьме и ссылке? Немногим больше года, но казалось, что половину жизни! Испанцы не просто наводнили Лондон, они превратили весь двор в нечто совсем не похожее на то, что было при короле Генрихе.

Вытаращив глаза, Елизавета смотрела на нелепо разодетых мужчин. Куда девались богатые мантии с пышными рукавами, какие носил отец? Дублеты стали короче, теперь они не только не прикрывали колени, но и вообще заканчивались чуть ниже талии. Из-под них во все стороны топорщились набитые короткие штаны с торчащими из прорезей яркими тканями. Высокие воротники-рафы подпирали шеи до самых ушей. Но слишком много нашлось тех, у кого уши росли очень близко к плечам, таким приходилось старательно тянуть подбородок вверх, чтобы не быть зарытым в воротник с носом. Смешней всего выглядели втиснутые в тесные джеркины объемные животы любителей пива. На них трещали застежки, а сами джеркины топорщились совершенно неприглядно.

Королеве рожать в мае. Самая прекрасная пора, еще не жарко, но уже много цветов, все радуется жизни.

Во дворце невообразимый переполох, у их величества, кажется, гораздо раньше срока начались схватки! Елизавета пыталась вспомнить свои собственные и не смогла. Но и забыть рождение ребенка тоже не удавалось. Это ее пугало, можно ненароком выдать свою тайну. Бедингфилд страшно переживал, что Елизавета сумеет улизнуть, пока он хоть что-то пытается разузнать в дворцовом бедламе. Сначала девушка смеялась над своим мучителем, чувствуя себя чуть отомщенной, но потом поняла, что если сэру Генри не удастся ничего толком сделать, она рискует ночевать прямо во дворе или еще где попало.

– Сэр Генри, успокойтесь, я не собираюсь бежать. Хочу сначала посмотреть на своего племянника.

Наконец, ее пристроили в отведенные покои, приставили не то служанок, не то охранниц и хотя бы до следующего утра оставили в покое. Лежа полночи без сна, Елизавета снова и снова мысленно перебирала свои последующие возможные действия. Чтобы выжить, нужно подчиниться или хотя бы сделать вид, что подчинилась. Еще раз испытывать судьбу рискованно, Тауэр недалеко. А если Мария потребует пойти к мессе?! Нет, она же должна считаться с верой сестры, не может королева вот так просто потребовать от Елизаветы переступить через свои чувства! И вдруг прекрасно поняла, что вполне может. Если посадила в Тауэр и не пожелала хотя бы выслушать, то сможет.

Что же делать? Устав от тяжелых мыслей, Елизавета решила, что думать об этом рано, кто знает, что произойдет завтра? Жизнь научила девушку так далеко не загадывать. Тем более, у королевы схватки…

Но схватки закончились ничем, видимо, рожать все-таки рано. Все решили, что к лучшему, преждевременно родившийся ребенок мог и не выжить. Марию даже поздравляли с тем, что роды не произошли, она растерянно кивала, явно чувствуя себя не слишком хорошо и уверенно.

Наряды дам хотя и изменились, но не столь сильно, здесь задавала тон сама королева, а Мария давно одевалась очень закрыто, никаких вольностей. И все же Елизавета испытала легкий шок, когда поняла, что ее рукава с богатыми отворотами теперь выглядят полной деревенщиной, а чепцы придется срочно менять! Но как раз по поводу чепцов она не расстроилась, носить большое сооружение, скрывающее роскошные волосы, ей всегда было в тягость. Зато маленькие чепчики, едва видные на расчесанных на прямой пробор волосах с пышными дугами по бокам, подходили Елизавете куда больше. Что ж, во всем есть своя прелесть, в том числе и в новой моде. Пусть у мужчин смешно топорщатся джеркины на пышных штанишках и пивных животах, ей самой очень шли и новые прически, и двойные рукава – верхние короткие с пышной сборкой, а нижние узкие безо всяких отворотов, лишь с небольшими оборками у запястья. Чепцы позволяли показать роскошные волосы, а рукава продемонстрировать красивые кисти рук – как раз то, чем Елизавета так гордилась. Талию можно утянуть, спину выпрямить, а вот пальцы длиннее или ровнее не сделаешь!

Но даже вполне подходящая новая мода не примирила ее с новым положением. Ни принцесса, ни узница, непонятно кто.

Елизавета попросилась на прием к королеве сама. Она решила, что не станет жаловаться ни на судьбу, ни на своего тюремщика, ни на что другое. Жалость унизительна, и младшей сестре вовсе не хотелось, чтобы старшая ее жалела, тем более Мария сама явно нуждалась в жалости. Елизавета поняла это, едва взглянув на Филиппа. Дело не в том, что супруг королевы много моложе ее и выглядел едва ли не сыном Марии. Главное – его взгляд, в котором не было никакой надежды! Он не желал рождения наследника от этой женщины!

От младшей сестры не укрылся и другой взгляд, которым Филипп окинул ее саму – оценивающий и даже вполне довольный. Сомнений не оставалось – если Мария не переживет роды, то ее супруг долго горевать не станет, предложив свою руку Елизавете. Это страшно испугало девушку, Мария могла простить ей попытку выскочить без спроса замуж за кого-то другого, но симпатию мужа не простит никогда. Запахло не просто Тауэром, а тем самым эшафотом, даже если его уже разобрали!

Самым большим желанием Елизаветы было уехать в Хэтфилд и больше в Лондоне не показываться. Пусть себе рожают наследников, правят, милуются или ссорятся, только без нее. Но Мария не собиралась отпускать сестру от себя. Почему? Этого не мог понять никто, сначала спрятала в самую глушь, а теперь требовала к себе каждый день. Началось хождение по жердочке над пропастью. Нельзя обидеть ни королеву, ни ее супруга, но и дать повод для сплетен тоже нельзя. Хоть бы уж Мария скорее родила! – мысленно молилась Елизавета. Тогда ей будет не до сестры и можно уехать.

Она вышивала для будущего племянника набор одежды, потому что всегда славилась способностью к рукоделию. Рубашечка и чепчик действительно получились на загляденье. Тяжелее всего заставить себя не думать, что такие же вещицы можно было вышивать для собственного ребенка. Наконец, ее набор, как и множество других, готовы… Готова и роскошная родильная комната, и еще более богатая детская с изумительной колыбелькой… Который месяц во дворце жила кормилица с тремя младенцами, чтобы молоко было в первый же миг, как только понадобится… Все готово для будущего наследника английского и испанского престолов…

Только вот не пригодилось!

Тащившая полную корзину белья прачка подняла голову, прислушиваясь. На нее почти налетел рослый конюх, спешивший по своим делам, ругнулся, но замер, повинуясь жесту женщины. Следом за ней насторожились и двое увлеченно беседовавших мужчин. Нет, не показалось, над Лондоном слышался колокольный звон! Первыми зазвучали колокола в храме Святого Стефана, что в Вальбруке. Один за другим им отозвались почти все остальные. Лондон приветствовал рождение у королевы сына, над городом поплыл перезвон в честь наследника двух престолов – английского и испанского. Жители перекрикивались:

– Родился?!

– А то, не слышишь, что ли?

– Сын?

Дурацкий вопрос, кто еще мог родиться у королевы, как не долгожданный сын!

Но радость была преждевременной, сама королева в роскошных покоях Хэмптонского дворца все еще мучилась от боли, окруженная немыслимым количеством придворных, всевозможных лекарей, повитух и просто любопытных из числа хоть чуть приближенных к Ее Величеству. Конечно, королеве не до них, но противиться не имела права. Когда рождается первенец, тем более мальчик, не должно быть никаких подозрений в подмене, потому множество людей окружили бедолагу.

За Елизаветой прибежала Кэт:

– Ваше Высочество, вам тоже надо поспешить в покои королевы…

– Кэт, уволь! Смотреть на эти мучения нет никакого желания.

– Но вы обязаны, леди.

Вздохнув, Елизавета принялась одеваться соответствующим образом. Она вовсе не торопилась, но все равно пришла в роскошно украшенную комнату, когда у королевы еще шли схватки.

Принцесса приблизилась к постели сестры и мягко проговорила:

– Ваше Величество, желаю скорейшего рождения первенца…

Мария, которую только что отпустил очередной приступ боли, едва переводя дыхание, вдруг прохрипела:

– Да, я рожу наследника! Рожу! И он станет следующим королем Англии, он, а не вы!

Не одна Елизавета недоуменно вытаращила глаза на мучавшуюся королеву. При чем здесь она? Младшая сестра присела в поклоне:

– Ваше Величество, конечно, родите и, конечно, он. Вам не стоит волноваться, это вредно для ребенка…

Мария хотела крикнуть, что Елизавете не должно быть дела до ребенка, пусть убирается в свой Хэтфилд! Но ее снова скрутила боль, королева отвлеклась от сестры, что позволило Елизавете незаметно покинуть королевские покои. Уходя, она встретилась глазами с королем. Во взгляде Филиппа было что-то такое, что заставило Елизавету чуть задержаться. Присев перед монархом, она сочувствующе произнесла:

– Ваше Величество, у королевы все будет хорошо, она родит здорового, крепкого сына. И красивого, как вы и королева Мария.

Филипп невесело усмехнулся:

– Вы уверены, что вообще родит?

Хорошо что короля отвлекли, сами по себе слова были слишком необычными. Елизавета беспокойно оглянулась, почувствовав, что снова запахло Тауэром… Рядом оказался Уильям Сесил, он коротко кивнул и жестом пригласил Елизавету отойти в сторону. Та с удовольствием подчинилась. После того письма, предупредившего об опасности, у нее не было возможности поговорить с Сесилом, который стал секретарем и при Марии.

Отойдя к окну, они остановились.

– Ваше Высочество, вам лучше покинуть Лондон…

– Как, Сесил? Я и сама рада бы, но королева вон рожает, а без ее согласия уехать нельзя.

– Никого она не рожает.

Елизавета не успела ничего больше спросить, Сесила позвали по делам, откланявшись, он удалился.

Повивальные бабки как-то странно переглянулись меж собой, госпожа Кларенсье, особо приближенная к Марии, наклонилась к королеве:

– Ваше Величество, вам нужно отдохнуть. Срок еще не подошел…

– Как… не подошел?.. – растерянно прошептала измученная болями королева. – Я же чувствую схватки, эта невыносимая боль внутри…

– Ваше Величество, схватки не всегда означают немедленные роды… Наберитесь терпения и немного отдохните. Иначе вы измучаете и себя, и свое дитя…

– Я могу повредить сыну?

– О, да, безусловно. Постарайтесь отдохнуть…

Мария бессильно откинулась на подушки. Остальные поспешили покинуть королевские покои. Находиться несколько часов в пусть и просторной, но старательно закрытой от любых сквозняков комнате большому количеству людей тяжело, хотелось выйти на воздух, заняться, наконец, собственными делами, если уж у королевы схватки снова закончились ничем, даже просто обсудить это происшествие. У дам чесались языки посудачить о странностях в родах Марии, они осторожничали, боясь сказать лишнее, но поахать-то можно!

Оставшись только с самыми близкими, Мария лежала, кусая губы, по ее щекам катились горькие слезы. Она выносила дитя, очень радовалась тому, что живот увеличивался с размерах, как и положено, что в сосках дряблой груди стала выступать жидкость, похожая на молозиво, что временами ее сильно тошнило, почему же теперь дитя никак не может родиться? Уже второй раз у нее начинались схватки и заканчивались ничем. Первый раз повитухи даже обрадовались, рожать было попросту рано. Но теперь-то пора?

– Кларенсье, – королева схватила за руку верную даму, – вы рожали, скажите. Почему у меня так?

– Так бывает, Ваше Величество. Бывает…

– Но ведь уже пора…

– Ваше Величество, наберитесь терпения, возможно, мы ошиблись в сроках. Кроме того, иные дети не торопятся появиться на свет, потому что им хорошо под защитой матери.

– Бывает? – с надеждой вгляделась в ее лицо королева.

– Постарайтесь отдохнуть, Ваше Величество…

В тот день схватки закончились ничем, но звонари храмов не были наказаны, даже разбираться, кто первым ввел лондонцев в заблуждение, не стали. Это бросило бы тень на Ее Величество, кроме того, королеве не до разборок, а король вообще постарался не показываться никому, слишком унизительно встречаться глазами с придворными и слышать сочувственные вздохи, прекрасно понимая, что настоящего сочувствия в них ни капли, напротив, многих переполняло злорадство. Ничто не радует так, как чужая неприятность…

Тянулись неделя за неделей, у королевы то и дело шли схватки, но родов все не было. Мало того, в один из дней Елизавете с ужасом показалось, что сам живот явно стал меньше, и походка Марии тоже изменилась. Мелькнула шальная мысль, что она все же тайно родила, спрятав неугодную девочку, но, приглядевшись к старательно упакованной в ткань груди сестры, девушка вдруг поняла, что в ней нет и не было молока! Можно безмолвно родить и спрятать ребенка, но грудь не перетянуть нельзя, выдаст. И вообще, грудь беременной женщины не может быть пустой и обвислой, а у Марии именно такой и была! Елизавета вдруг ужаснулась своему пониманию: грудь Марии была такой же и месяц назад, когда они только вернулись из Вудстока! А как же беременность? Неужели остальные, видевшие королеву ежедневно, этого не заметили?! Или заметили, но старательно скрывали свое понимание? И что дальше?

Елизавета с трудом поборола желание бежать в свое имение даже без разрешения Марии. Хотелось быть как можно дальше от кошмара, творившегося в Уайт-холле.

Мария действительно никого не родила. Это осталось загадкой для всех, в том числе и для нее самой (если, конечно, королева не скрыла роды из-за появления на свет уродливого ребенка) – растущий из месяца в месяц живот, множественные признаки беременности, даже схватки… Европа, ожидавшая появления на свет наследника английской королевы и испанского инфанта, то ликовала после получения ложных известий о благополучных родах, то потрясенно разводила руками: как долго женщина может носить свое дитя? Но нашлось немало злорадствовавших, это точно. Елизавета к числу таких не относилась, ее главной задачей было без потерь пережить этот кошмар и как можно скорее бежать из такого опасного Лондона.

Сторонники Марии были довольны уже хотя бы тому, что королева не умерла при родах, как часто случалось с женщинами.

Бедингфилд сказал Елизавете правду – Роберта Дадли, невзирая на его причастность к делам отца и брата, помиловали. На королеву огромное впечатление произвела красота молодого Дадли, она пощадила эту красоту, не только не казнив, но и вообще выпустив Роберта из Тауэра. Тот счел за лучшее немедленно унести ноги из Англии, отправившись воевать против французов.

Англии была совершенно ни к чему эта война, но она нужна Испании, и Мария пошла на поводу у мужа. Роберт не задавался вопросами зачем и почему, он старался завоевать ратную славу, которая, он твердо верил, откроет снова путь ко двору. Получалось неплохо.

Дадли особенно не дружил и даже ни с кем много не общался, но однажды ему случайно рассказали о французской старухе, способной предсказывать будущее совершенно точно. Поговаривали, что она словно видит все, что с человеком случится. Роберт, хорошо помнивший, что случиться может что угодно, подумал о пользе встречи с такой старухой. Встреча состоялась и многое изменила в жизни Роберта. Нельзя сказать, чтобы он до того стремился посвятить себя военной карьере, но тут стал рваться обратно в Англию.

Из троих пришедших к старухе, она сразу выделила Дадли, поманив крючковатым тощим пальцем:

– Иди, милок, тебе о тебе есть что сказать. Если хочешь, скажу. У тебя может быть очень необычная жизнь…

Хотелось огрызнуться, что у него уже она и так необычная, мало кому удается выйти из Тауэра, будучи приговоренным к смерти. Но пошел, не подавать же вида, что стало не по себе…

– Чтобы ты понял, что правду говорю, сначала скажу, что с тобой было… У тебя жена молодая дома осталась…

Эка невидаль, сказать молодому офицеру, что у него дома молодая жена! Старуха усмехнулась, заметив его чуть презрительный взгляд:

– Послушай, дорогой, послушай и сам реши, как тебе дальше быть. Ты в башне высокой сидел в заточенье. А неподалеку дева одна из тех, кому там вовсе не место… Можешь домой вернуться и с женой всю жизнь в добре и радости прожить, детишек вырастить, уважение снискать…

А можешь… та, что в неволе была… ее власть будет, надолго… Но путь рядом с ней, хотя и сулит богатство и возвышение, ни покоя не даст, ни уверенности. Она больше всего на свете власть любит, хотя сердце горячее имеет. Какой путь выбрать – сам думай, можешь к жене вернуться, можешь удачи с другой попытать. Только помни: любовь при власти счастливой не бывает. Она эту цену готова платить, а ты?

Роберт вышел из покосившейся избушки старухи сам не свой. Сколько товарищи ни пытали, молчал. В конце концов от него отстали. А сам Дадли в ту ночь заснуть так и не смог. Он вдруг отчетливо увидел отцовскую ошибку, за которую все так жестоко поплатились. Отец сделал ставку на Джейн Грей, а нужно было на Елизавету! Достаточно было просто найти способ поскорее убрать Марию, а права на трон у Елизаветы есть! Вот на кого надо было ставить! Эта рыжая способна стать королевой. А при ней должен быть король…

Уже через день Роберт Дадли добился своего возвращения в Англию.

Елизавета могла радоваться – сестра позволила ей вернуться в Хэтфилд. Это уже очень хорошо, по крайней мере, далеко от дворца.

Филипп уехал в свою Испанию, где его отец Карл из-за обострившейся подагры был не в состоянии даже поднять руку, чтобы поставить подпись на документе, а потом в Нидерланды, где тетушка вознамерилась передать племяннику бразды правления. Тетушка не спешила, но еще меньше спешил обратно к супруге сам Филипп, несмотря на все ее письма с мольбой о скорейшем возвращении. Мария прекрасно понимала, что время идет и немного погодя она вообще не сможет кого-либо родить, а супруг находил все новые и новые причины, чтобы оставаться на континенте…

Пожалуй, Елизавета даже жалела бы несчастную сестру, из-за которой перенесла немало тяжелых минут, но ее саму в это время увлекло совсем другое…

Хэтфилд благословенное место – в этом Елизавета не сомневалась никогда, а потому не очень удивилась, когда однажды увидела у своих ног… Роберта Дадли! О-о-о… если рядом будет тот, о ком столько мечталось в Вудстоке, то Мария с ее двором вообще могут не существовать! При этом запросто забывалось, что Роберт женат, его супруга Эми даже посещала бедолагу в Тауэре… Эми где-то там далеко, а Роберт рядом, его умное тонкое лицо, пронзительные глаза, его мягкие усы и тихий, ласковый смех… все это для Елизаветы, а не для Эми Робсарт!

Рядом не было Кэт Эшли, которая могла бы предупредить, но теперь Елизавета и сама достаточно осторожна, пребывание в Тауэре хоть кого научит осторожности. А если еще вспомнить о лорде Сеймуре и последующем обвинении в намерении выйти за него замуж… Ни за кого она замуж не пойдет! Вообще ни за кого! Поэтому то, что Роберт женат, даже к лучшему, не будет соблазна выйти за него и еще раз отправиться в Тауэр на пару. Глупо все же, законной принцессой не признают, а замуж выходить по собственному желанию не позволяют. Уж были бы последовательны.

Где-то там, в Хэптон Корте, маялась без мужа королева Мария, не сумевшая не только родить долгожданного наследника, но и вообще забеременеть. По Европе разъезжал ее несчастный супруг, изыскивая поводы, чтобы не торопиться к нежеланной жене. По всей Англии уже пылали костры, возносившие на небеса души протестантов. А в Хэтфилде младшая дочь давно почившего короля Генриха словно забыла обо всем остальном на свете. Она жила той жизнью, о которой мечтала долгие тяжелые месяцы в Вудстоке и потом в Хэптон Корте.

Могло ли быть большее счастье – просыпаться по утрам, зная, что тебя никто не охраняет, что после завтрака придет учитель, что после любимых занятий можно поехать покататься верхом, просто погулять в парке, не спрашивая разрешения у противного Бедингфилда, что вечером будут долгие посиделки у камина, вдоволь музицирования, но главное – может приехать Роберт Дадли! Умница, великолепный собеседник, очаровательный льстец, всецело преданный ей душой.

Душой, но не телом. Елизавета слишком хорошо знала цену даже мимолетной страсти, а потому с ужасом думала о том, что будет, если Роберт станет претендовать на физическую близость. Но у Дадли хватало ума не настаивать. Пока не настаивать.

Их сближало столь многое в жизненных перипетиях и в образе мыслей, что пока было достаточно простого общения и понимания, что они рядом. Старались не вспоминать детство, слишком болезненными были мысли об Эдуарде и событиях, последовавших за его смертью. У Елизаветы сердце обливалось кровью при воспоминании о том, что любимый брат признал ее незаконнорожденной, назвав своей преемницей Джейн, а Роберт не мог спокойно вспоминать, что за компанию с этой же Джейн сложили головы его брат и отец, хотя они-то были виноваты в преступных замыслах сами.

Не вспоминая об Эдуарде, не говорили и о самих детских годах, и о пребывании в Тауэре, достаточно встречи в Хэтфилде. Словно жизнь начиналась с чистого листа, супруга Роберта Эми тоже осталась в той, старой жизни… Но и новая жизнь существовала только в сиюминутном варианте, оба не знали, что с ними случится завтра. Королева сохранила и Роберту, и Елизавете жизнь, только обрадовавшись своей беременности. Кто знает, не передумает ли она однажды поутру из-за плохого настроения?

Но пока о них не вспоминали, жизнь была прекрасна, и молодость брала свое – страдать и плакать вовсе не хотелось.

– Роберт, почему Вы не представите королеве свою супругу? Возможно, Эми понравилась бы Ее Величеству.

Дадли поморщился:

– Или Его Величеству?

Ответ больно уколол сердечко Елизаветы. Значит, Роберт ревнует жену и просто боится возможной измены? Она получила еще один урок – если не хочешь получить неприятный ответ, лучше не спрашивай. Либо спрашивай так, чтобы человек не посмел ответить неприятно. И все-таки ее понесло дальше, чисто по-женски Елизавета не могла не довести разговор либо до конца, либо до нужного ей ответа.

– Вы ревнуете Эми к возможным поклонникам? Так неуверены в себе?

– Леди Елизавета, если бы я ревновал супругу, то жил бы вместе с ней в деревне…

– Или привезли бы в Лондон и держали взаперти! – натянуто рассмеялась Елизавета.

Куда больше непонятного ответа ее задело обращение «леди Елизавета». И этот туда же, не зовет «Ваше Высочество», даже для Дадли она просто леди, а не принцесса! Взяло зло, тонкие пальцы невольно сжались в кулачки: ну, погодите, я вам всем еще покажу! Кому вам – не знала и сама.

Несколько дней душила обида. Но сказался характер, полученный и от отца, и от матери, любые неприятности делали Елизавету только сильнее. Ее нельзя ослабить больше, чем создав тепличные условия жизни. Дело не в неудобствах, просто встречающиеся препятствия заставляли на время отступать, но никогда – сдаваться!

А еще почему-то появилась твердая уверенность, что Хэтфилд хоть и хорош, но ненадолго, она будет в Лондоне и на сей раз уже королевой! К такому появлению следовало основательно подготовиться, и Елизавета не жалела ни времени, ни сил. История сменяла философию, один язык другим, потом следовали музицирование, танцы, которые ей очень нравились… Партнером почти везде был Роберт Дадли, но теперь Елизавета помнила, что он женат и ревнует супругу к супругу королевы Филиппу. Что ж, это даже к лучшему, держит ее на расстоянии от красивого молодого человека, не позволяя забыться, но не мешает ему быть прекрасным помощником и товарищем на прогулках, охоте, в танцах, игре в шахматы или философских спорах.

Они не подозревали, что такое положение останется на всю жизнь. Много лет именно Роберт Дадли, надеясь на свой брак с Елизаветой, будет ей непременным и достойным товарищем во всех делах, прежде всего придворных.

А жизнь в Лондоне шла своим чередом.

Король все пребывал на континенте, королева ждала его, раньше времени превращаясь в сварливую старуху, болела и мечтала родить наследника. И стремясь доказать мужу и свекру свою преданность, рьяно выкорчевывала «ересь» в Англии, снова и снова пылали на кострах протестанты. Недаром англичане прозвали Марию Кровавой!

Король вернулся, правда, не скоро и не один, он привез с собой любовницу! Но Мария проглотила и это унижение, ей был нужен сын! Кроме того, она чувствовала себя в Лондоне страшно одинокой, остальные правители-католики жили на континенте. Отношения с теткой-католичкой, вдовствующей королевой Шотландии Марией де Гиз, которая правила за свою юную еще дочь, тоже Марию Стюарт, пребывавшую пока в Париже, почему-то не складывались. Видимо, из-за Франции, Мария де Гиз, естественно, тянулась к Парижу и не слишком радовалась замужеству своей племянницы с наследником испанского престола. Ее собственная дочь шестнадцатилетняя Мария Стюарт готовилась выйти замуж за французского дофина – болезненного Франциска. Такие браки не способствовали близкой дружбе двух королев соседних стран, хотя обе были католичками в протестантских странах.

Снова убедившись, что Мария не способна родить ему сына и к тому же серьезно больна, Филипп отбыл «по делам» обратно, а королева заболела окончательно. Протестантская Англия уже открыто распевала баллады, называвшие королевой Елизавету. От этого было и радостно, и страшно одновременно. Елизавета слишком хорошо помнила, что даже использование ее имени может привести в Тауэр, но не проникнуться благодарностью к людям, не испугавшимся даже костров, она не могла. Всегда Елизавета будет говорить «мой добрый народ» и твердить, что больше всего любит Англию и англичан.

Возможно, дело и закончилось бы для нее бедой, но королева Мария Тюдор все же умерла, так и не оставив наследника. Следующей, согласно завещаниям короля Генриха и самой Марии, была Елизавета. А по мнению католической Европы, та самая Мария Стюарт, что только что вышла замуж за наследника французского престола Франциска. Римская Европа не желала признавать законность рождения дочери у Анны Болейн и тем более ее права на престол! И дело, конечно, было не столько в ее родословной, сколько в ее вере. Католичку Марию на троне сменяла протестантка Елизавета.

Королева умерла! Да здравствует королева!

Королева

17 ноября 1558 года скончалась королева Англии Мария Тюдор, а через двенадцать часов после нее – самый ярый католик в Англии кардинал Поул. Больше серьезно противостоять молодой Елизавете было некому.

За три года и девять месяцев царствования королевы Марии на кострах было сожжено двести семьдесят восемь человек – в три раза больше, чем за целых сто предшествующих лет. И хотя это неизмеримо меньше, чем в той же Испании, англичане больше всего боялись, как бы новая королева не продолжила религиозную политику предыдущей. Недаром в памяти народа Марию прозвали Кровавой!

Но единства в Англии в вопросах веры не было, страна практически раскололась надвое. Чью сторону займет Елизавета – католиков или протестантов?

И тут молодая королева показала себя на удивление мудрым политиком. Она немедленно опубликовала обращение, в котором, выразив глубокое сожаление по поводу кончины своей сестры королевы Марии, приказала англичанам не предпринимать никаких шагов к переменам положения религии. Облегченно вздохнули обе стороны, каждая поняв это обращение в свою пользу. На редкость мудрый шаг, обеспечивший стабильность хотя бы для начала, а последующее было делом времени…

20 ноября она уже принимала клятву верности от своих министров.

Елизавета выслушала Уильяма Сесила, стоявшего перед ней, преклонив колено, и обратилась к нему:

– Я знаю вас как человека неподкупного, знаю, что вы будете верны нашему государству. Я знаю, что при всем вашем уважении ко мне вы будете давать мне советы, которые будете считать полезными, и если вы узнаете что-либо, что необходимо сообщить мне тайно, вы сделаете это, не предавая гласности, а я заверяю вас, что сохраню это в тайне.

Слышавший такие слова лорд Пемброк поразился разумности молодой королевы. Хорошо бы так во всем!

Уильям Сесил будет служить Англии и своей королеве до самой смерти еще сорок лет, и все годы будет поступать именно так, хотя рядом со своевольной и не всегда последовательной Елизаветой ему придется весьма не просто. Причем служить не за богатство, а из любви к Англии, потому что денег получит от прижимистой королевы куда меньше, чем получил всего за четыре года правления ее брата, малолетнего Эдуарда.

Министры принесли клятву верности, были изданы первые обращения королевы, началось сорокапятилетнее весьма примечательное правление Елизаветы I Английской, названное позже золотым веком, за время которого Англия из третьеразрядной, разоренной внутренними распрями и невзгодами и войной страны превратилась в сильную державу, владычицу морей и владелицу колоний в Новом Свете. В этом немалая заслуга по-женски непредсказуемой, но разумной королевы-девственницы. И хотя министрам пришлось в пору ее правления нелегко, они всегда были уверены, что главная ценность для их королевы – ее любимая Англия, ради которой Елизавета готова пожертвовать всем.

Утром 28 ноября 1558 года если кто и спал в районах Криплгейт и Барбикан, то непременно проснулся от шума и приветственных криков множества людей, вышедших на улицы, чтобы увидеть проезд новой королевы Англии Елизаветы. Окна, двери, стены, крыши были обильно украшены флагами, знаменами, гобеленами, просто яркими тканями, развевавшимися на ветру. Лондонцы приветствовали свою самую английскую королеву. Казалось, после полуиспанки Марии, приведшей в Англию множество испанцев, с воцарением Елизаветы наступит мир и покой.

Во главе процессии ехали лорд-мэр и герольдмейстер ордена Подвязки. За ними ярким пятном в камзолах из красной парчи гордо вышагивали лейб-гвардейцы, солнечные лучи, отражаясь от их позолоченных секир, разбрасывали во все стороны солнечные зайчики, усиливавшие ощущение праздника. Людские крики приветствий и восторга перекрывали звуки труб глашатаев, наряженных в малиновые с серебром костюмы.

Немилосердно вытягивая шеи, чтобы хоть что-то увидеть, лондонцы передавали другу сообщения:

– Вон лорд Пемброк несет государственный меч…

– А королева-то, королева где?

– Вон она!

– Едет!

– Господи, храни королеву!

– Боже, храни королеву Елизавету!

Сама Елизавета изо всех сил сдерживалась, чтобы ее сведенные от напряжения губы не перекосило и лицо от волнения не изуродовало. Горло перехватило таким спазмом, что трудно дышать. Сначала она не видела вообще ничего, перед глазами плыл туман, сквозь который прорывались обрывки фраз, отдельные звуки, непонятный шум. Но в какой-то момент королева все же перевела глаза на толпу у ног ее коня и вдруг в этой толпе разглядела восторженные глазенки рыжеволосой голубоглазой девочки. Встретившись с этим взглядом, Елизавета как-то сразу пришла в себя, в мир вернулись нормальные звуки, запахи, яркое солнце и восторг, буквально окутавший ее со всех сторон.

Мышцы лица отпустило, и королева широко улыбнулась ребенку, вызвав бурю эмоций окружающих. Красавица в пурпурном бархатном одеянии с распущенными по плечам рыжими волосами казалась англичанам спасением от всех бед последних лет, они готовы были на руках отнести новую королеву, правда, пока только в… Тауэр, где ей полагалось дожидаться коронации.

Елизавета сама назначила коронацию на окончание рождественских праздников, справедливо полагая, что к этому времени народ будет уже весьма милостив ко всему. А до тех пор ей действительно полагалось жить в Тауэре.

За Елизаветой следовал Роберт Дадли, назначенный королевским конюшим, она пожелала видеть собрата по несчастью подле себя постоянно. У самых ворот Тауэра Елизавета живо вспомнила тот дождливый день Вербного воскресенья, когда ее привезли в тюрьму по приказу собственной сестры. Обернувшись к сопровождающим, она усмехнулась:

– Некоторым пришлось низвергнуться от правителей до заключенных этого места. Я же поднялась от пленницы до правителя. Первое было следствием божественной справедливости, второе – Божьей милости…

Под орудийный залп, приветствовавший новую правительницу, она успела тихо поинтересоваться у Дадли:

– Не боитесь, Роберт?

Ответа Дадли не услышала, его перекрыл звук канонады, но по губам прочитала:

– С вами, Ваше Величество?

Роберт был прав, рядом с Елизаветой, ставшей королевой, ему можно было не бояться ничего.

Два человека сделали совершенно верную ставку на младшую дочь короля Генриха – Роберт Дадли и Уильям Сесил. Оба остались рядом с ней до самой их смерти, оба немало повлияли на политику своей дамы, взаимно ненавидели друг дружку и не представляли себе жизни без королевы Бесс. Но какие разные роли играли эти два мужчины при Елизавете!.. Сесил раз и навсегда стал главным ее советчиком в политических делах, Дадли – в альковных. Сесила она уважала, Дадли любила. Оба сносили все выходки и терпели все недостатки королевы, но каждый по своей причине, Уильям не желая терять возможность управлять Англией, направляя бурную энергию королевы Елизаветы в нужное русло, Роберт не оставляя надежды стать королем. Первому удалось, век Елизаветы назвали золотым веком Англии, второму нет, хотя «штатным» возлюбленным он остался навсегда.

Придворный астролог высчитал самый благоприятный день коронации – 15 января. У Елизаветы было время подготовиться. Ей самой казалось, что она давным-давно, еще прозябая в Вудстоке, до мелочей продумала всю процедуру, но, когда пришло время, от опасений сделать что-то не так и чего-то не додумать ей едва не стало плохо. Кэтрин Эшли качала головой:

– Ваше Величество, даже если вы совершите оплошность, эта оплошность немедленно станет модной! Теперь вы законодательница всех правил, вам и только вам подчиняются вкусы придворных дам.

Елизавета задумалась, а ведь Кэт права, кто посмеет наморщить нос при виде не по ее вкусу одетой королевы? При Марии, пожалуй, могли, но теперь все почувствовали, кто главный в Англии. И все же она возразила:

– Кэт, я не о нарядах думаю. Как вести себя с окружающими, с народом на улицах?

– Как сердце велит. Вы и так поступили прекрасно, когда в ответ на восторженные крики отвечали благожелательно. Служанки твердят, что народ в восторге от своей молодой королевы.

Елизавете хотелось сказать, что вести себя, как сердце велит, она уже никогда не сможет. Закончатся коронационные празднества, и она станет правительницей, с которой спрос прежде всего как с той, что обеспечивает повседневное благополучие, а не красивые выезды. Конечно, демонстрации своих нарядов избегать тоже не следует, но сначала повседневные дела. А еще сердце велело ей привечать Роберта Дадли, что категорически невозможно, помня о том, что тот женат.

Но пока Елизавете было не до друга детства и товарища по пребыванию в Тауэре. Она назначила Роберта главным конюшим, хватит с него. Главным советником стал, конечно, Уильям Сесил, Большую печать доверено хранить Николасу Бэкему, казначеем стал брат ее преданной Парри. В остальном Елизавета решила оставить как можно меньше всех, кто состоял в Тайном Совете Марии, ни к чему те, кто едва не отправил ее на плаху.

– Сесил, пока не прошли коронационные торжества, я едва ли смогу толком думать о чем-то другом. Если возможно, возьмите все на себя, меня беспокойте лишь в случае большой необходимости.

Сесил кивнул, в его больших, немного странных глазах мелькнула тень улыбки. Елизавета прекрасно поняла, о чем подумал советник, и не смогла промолчать.

– Как только я освобожусь от всех этих маскарадов и гуляний, вы немедленно начнете учить меня управлению государством! Зря радуетесь, это будет не так легко, но я упряма и пока не усвою все правила и не пойму сложности, вы будете работать за двоих!

– Всегда рад, Ваше Величество. Если позволите, я буду работать так рядом с вами всю жизнь. Для меня самое ценное – Англия и вы.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Можно ли сохранить любовь, если ты легкомысленно относишься к жизни?Когда рок-группа Келлана обретае...
Крупнейший английский писатель, тонкий мыслитель, общественный деятель, публицист, доктор медицины и...
Леня Маркиз, известный в узких кругах супераферист и мошенник экстра-класса, не мог отказать в помощ...
Беспощадный тиран, король Гай из Лимероса, захватил два соседних королевства и уничтожил их законных...
Эта книга не переиздавалась 60 лет. Этот исходный текст мемуаров величайшего советского аса был факт...
Никто не думал, что крупный преступный авторитет Иннокентий Серебряк может умереть так глупо – не от...