Декабристы. Беспредел по-русски Щербаков Алексей
Поосмотревшись среди друзей Рылеева, Завалишин стал рассказывать о себе много интересного. Из его историй получалось, что он чуть ли не с пеленок стал сторонником радикальных идей. Мол, еще в Морском корпусе он пытался создать нечто вроде тайной организации. До сих пор неизвестно, вступил ли он в Северное общество. Но на месте службы, в Кронштадте, Завалишин стал вести себя так, будто не только вступил в общество, но и выбился там в большие начальники. Впрочем, о существующем тайном обществе Завалишин не распространялся. Он пошел другим путем.
Дело в том, что в 1824 году в Гвардейском экипаже возникло собственное тайное общество. Состояло оно в основном из младших офицеров, которые сами не знали, чего хотели. Ну, собраться, поговорить о том о сем, почитать книжки и тогдашний «самиздат»[9]. Не обязательно даже политический. Поругать начальство и позубоскалить над флотскими порядками: молодым всегда кажется, что они умнее всех.
Характерно, что об этом тайном обществе на следствии не упоминалось. Не потому, что не узнали о его существовании, – узнали обо всем. Просто не сочли нужным ставить членство в нем в вину морякам.
Беда с подобными безобидными тусовками только в том, что порой в них появляется кто-то, «кто знает, как надо». Таким типом и оказался Завалишин. Сослуживцы знали о его возне вокруг упомянутого Ордена восстановления. Так вот, он объявил кое-кому из офицеров, что на самом деле все не так: мол, императору он назвал ложную цель. Настоящая же тайная задача ордена состоит в немедленном установлении республики любыми методами. Суть его агитации была такой: вы, мол, тут с вашим обществом детским садом занимаетесь, а мы на самом деле…
Для подкрепления своих мыслей Завалишин стал таскать кое-какую литературку. Дворяне тогда неплохо знали языки, а уж моряки – тем более. Вот он и стал подсовывать им писания на иностранных языках. У России всегда было достаточно недоброжелателей в разных странах, включая таких, которые откровенно лили на Империю помои, не стесняясь рассказывать откровенную чушь[10]. От этих изданий тошнило даже «рылеевцев», которые и сами не прочь были позубоскалить над «тупым правительством». Но Завалишин с честными глазами уверял, что все это святая правда. Среди моряков Гвардейского экипажа такие вещи проходили.
Но это было только началом. Потом наш герой стал действовать вполне в духе Хлестакова: его понесло. Он начал рассказывать байки об огромной организации, якобы существующей в Москве. О том, что весной 1826 года намечено напасть на императора в Петергофе. Все уже продумано, подготовлено и найдены «киллеры».
Завалишин вдохновенно играл свою роль, он кричал: эка невидаль – перебить императорскую семью, это дело самой собой разумеющееся. Развесить их всех на деревьях вниз головами – вот как надо!
Интересно, что о подлинном Северном обществе Завалишин старался не упоминать, хотя в Гвардейском экипаже были члены кружка Рылеева. Но Завалишину хотелось играть самостоятельную роль, оказавшуюся весьма гнусной. Большинство офицеров Гвардейского экипажа, вышедших на Сенатскую площадь, вообще не очень понимали, что происходит. То есть Рылеев все-таки осуществил свою цель – использовал людей втемную.
Потом, на следствии, Завалишин долго и нудно утверждал, что ни в чем не виновен. Возможно, он и в самом деле так считал. Представьте, что Хлестакова привлекли бы к суду. Да он удивленно моргал бы глазами: а что я такого сделал? Завалишин пытался лично встретиться с государем, чтобы рассказать все «по-честному». Император ему ответил: «Если он действительно невиновен, то должен тем более желать, чтобы законным и подробным образом исследованы были все его показания».
Каторга его (в отличие от многих других мятежников) ничему не научила. До конца жизни он все «резал правду-матку», врал напропалую – и удивлялся, когда ему за это приходилось отвечать… Впрочем, о следствии, суде и каторге будет рассказано в отдельных главах.
Справедливости ради стоит сказать, что не все офицеры Гвардейского экипажа были эдакими чистыми и наивными мальчиками, которых втянул в сомнительное дело самовлюбленный болтун. Некоторые моряки, возможно, имели и свои собственные цели.
Рассказывая о тайном обществе Гвардейского экипажа, я не упомянул одного предположения, которое высказывает ряд исследователей. У членов этого общества были цели, которые, возможно, эти молодые люди и сами четко не сознавали: масонские. Только не в том смысле, о котором сейчас подумали борцы с сионизмом. Ведь в чем одна из причин популярности масонских лож? Это были своего рода закрытые клубы, члены которых по мере сил помогали друг другу, в том числе и в карьерном плане. Масонские ложи запретили. А ребятам смутно хотелось создать нечто подобное, эдакую «мафию» с расчетом на будущее. И если хоть кто-то из членов морского тайного общества мыслил подобным образом, то вся это возня приобретает несколько иное освещение. Они узнали, что готовится переворот. Ладно, мало ли их было на Руси? Заметим, что ни о каком освобождении крестьян Завалишин не говорил. А если и говорил, то не очень подробно. Царя хотят убить? И такое бывало. Будет новый. Что же касается криков о свободе и о республике, то за последние десять лет это стало общим местом. Всерьез большинство «передовых» дворян такие слова уже не воспринимали: это был обязательный ритуал, вроде как масонские церемонии с мечами и другими глупостями.
В этом случае становится понятно, почему Завалишину столь охотно верили. Почему персонажи бессмертной комедии Гоголя, тертые и неглупые люди, поверили Хлестакову? Да потому, что с ужасом ждали настоящего ревизора! А у страха глаза велики.
Но тут… Моряки – люди смелые. Почему бы им не увлечься идеей поучаствовать в перевороте? Рискнуть головой, а в случае удачи – стремительно взлететь наверх. Из мичманов и лейтенантов – в капитаны первого ранга. Такое бывало десятки раз – и не только в России.
Подобные мотивации были характерны не только для моряков-декабристов. Уже упоминавшийся литератор Александр Бестужев-Марлинский потом честно признавался – не только на следствии, но и в мемуарах, – что ему было глубоко наплевать на республиканские и прочие освободительные идеи. Его манили лавры графа Орлова, который выскочил наверх именно в результате переворота, совершенного Екатериной II. И который, кстати, помог свергнутому государю отправиться на тот свет. А ведь двое братьев Бестужева-Марлинского служили во флоте и стояли у истоков тайного общества Гвардейского экипажа.
Все логично: верили потому, что хотелось верить. Рассуждали так: если человек направо и налево кричит о подобных вещах и ничего не боится – значит, все уже схвачено. Все идет по плану. То есть надо лишь успеть прыгнуть на отходящий фрегат. Тем более что внешне ситуация с восстанием и в самом деле до слез смахивала на вульгарный дворцовый переворот.
Так что все шло очень хорошо. Выродок Завалишин нашел себе вполне достойную аудиторию. Что ж, с кем поведешься – так тебе и надо.
4. Человек с Кавказа
Но все-таки главной находкой Рылеева оказались два других персонажа – это были уже законченные отморозки.
Итак, номер первый: Якубович Александр Иванович. «Кавказец». В том смысле, что воевал на начавшейся тогда бесконечной кавказской войне. Угодил он туда, в общем-то, случайно. Как сын богатого украинского помещика, который, как Киса Воробьянинов, был уездным предводителем дворянства, Якубович начинал служить в гвардии. Точнее – в лейб-гвардии Уланском полку. В этой воинской части он дослужился до корнета[11]. Но потом не сложилось: помешала дуэль. И даже не своя, а чужая, в которой Якубович участвовал в качестве секунданта. Кстати, секундантом противника был Грибоедов. Тогда дуэль была вроде кирпича на голову. Отказаться честь не позволяла – за это офицер вылетал из полка, как пробка из бутылки, и навсегда приобретал в обществе репутацию труса. А за участие в дуэли карали. Правда, не всех и не всегда. Якубовичу не повезло: он «попал под раздачу». Его законопатили на Кавказ, точнее в Тифлис (Тбилиси), в обычный армейский драгунский полк, прапорщиком. То есть, согласно табели о рангах, его понизили на один чин. Фактически же – на два, потому что обычно из гвардии в армию выходили с повышением в чине. Вот это и стало главной причиной обиды Якубовича на императора: то, что его вышибли из гвардии и оторвали от веселой петербургской жизни. Кавказ, где шла война, был, конечно, опасным местом, но чины там наверстывались очень быстро. Именно потому туда и посылали дуэлянтов.
Впрочем, на Кавказе Якубович не скучал и первым делом вляпался в новую дуэль – на этот раз с самим Грибоедовым. Якубович считал его еще одним виновником своих неудач. Писатель отделался легким ранением, а бывшему гвардейцу на этот раз ничего за дуэль не было. На Кавказе, видимо, на такие вещи смотрели проще.
Воевал он довольно лихо. И не только воевал, но и прославился тем, что добровольно вызывался на «зачистки» и весьма добросовестно их осуществлял. Во всяком случае дослужился до капитана[12] и получил «Анну на шею», а вдобавок еще и пулю в череп. Пули тогда были большие и тяжелые, так что, возможно, после ранения Якубович немного повредился в рассудке. А может, дело и не в этом: и сегодня некоторые ветераны «горячих точек» ведут себя неадекватно и ввязываются в разные сомнительные дела. Хотя для Якубовича проблема социальной адаптации не стояла. Ему, подобно нынешним «афганцам» и ветеранам Чечни, не пришлось бы обивать пороги в поисках работы: у его батьки денег хватало.
По некоторым сведениям, Якубович состоял на Кавказе в каком-то загадочном обществе, о котором толком ничего не известно. Хотя, по другим данным, это тайное общество занималось исключительно тем, что «задвигало» в обход государства медь в Турцию.
В общем, Якубович был человеком с бурной биографией. В Петербурге же он появляется во всей красе кавказского героя: шляется по салонам и наводит ужас на дам рассказами о своих кровавых подвигах, которые очень напоминают байки конандойлевского бригадира Жерара[13]. Для того чтобы все постоянно помнили о том, откуда он прибыл, Якубович носил на голове черную повязку, хоть рана, по некоторым сведениям, давно уже зажила. Но одного успеха у дам ему показалось мало. Он решил заняться чем-нибудь более серьезным. Случай свел его с Рылеевым. Тот, понимая, что такие люди ему нужны, предложил Якубовичу вступить в организацию. По словам Рылеева, на предложение присоединиться к заговорщикам Якубович ответил: «Господа! Признаюсь, я не люблю никаких тайных обществ. По моему мнению, один решительный человек полезнее всех карбонаров и масонов. Я знаю, с кем говорю, и потому не буду опасаться. Я жестоко оскорблен Царем! Вы, может, слышали». Тут, вынув из бокового кармана полуистлевший приказ о нем по гвардии и подавая оный мне, он продолжал, все с большим и большим жаром: «Вот пилюля, которую я восемь лет ношу у ретивого, восемь лет жажду мщения». Сорвавши перевязку с головы, так что показалась кровь, он сказал: «эту рану можно было залечить и на Кавказе без ваших Арендтов и Буяльских, но я этого не захотел и обрадовался случаю, хоть с живым черепом, добраться до оскорбителя. И, наконец, я здесь! И уверен, что ему не ускользнуть от меня. Тогда пользуйтесь случаем, делайте, что хотите. Созывайте ваш великий собор и дурачьтесь досыта».
Может, это произошло и не совсем так. Во-первых, Рылеев выгораживал себя, во-вторых, он все-таки был поэт. Но о намерении свести счеты с царем Якубович кричал чуть не на каждом углу. Поэтому многие не воспринимали его всерьез. «От Якубовича на расстоянии несло фальшью, он был слишком театрален», – полагает исследователь декабристов М. Цейтлин. Это мнение усердно поддерживают те, кто доказывает: декабристы ничего страшного не хотели. Мол, посмотрите на Якубовича! Он дешевый позер! Верно, но одно другому не мешает. В конце концов, главарь террористов Савинков тоже был самовлюбленным позером, который кокетливо описывал свои «подвиги» в художественной литературе. А главарь американских сатанистов Чарльз Мэнсон тоже кричал на каждом углу, что будет убивать. И ведь такого натворил, что жуть берет. Так что Якубович был непростым человеком. К тому же не забудьте, ОТКУДА он вернулся. Не просто с войны, а с очень своеобразной войны, которая продолжается до сих пор. И его могло метнуть куда угодно – хоть в цареубийцы, хоть в святые подвижники.
Мы никогда не узнаем, как именно Рылеев оценил личность Якубовича. Но он повел с ним очень тонкую и, с точки зрения «политической целесообразности», грамотную игру. Рискну попытаться проследить логику его действий.
Для начала Рылеев сделал вид, что никогда и не думал предлагать Якубовичу войти в общество. И вообще – он до глубины души шокирован его планами. Это имело двойной смысл. С одной стороны, требовалось успокоить более умеренных членов общества, а то еще учинят что-нибудь с перепугу. К примеру, вызовут Якубовича на дуэль да пристрелят: и такие предложения были. С другой – требовалось раз и навсегда откреститься на случай победы. Дескать, мы тут ни при чем.
Кстати, насчет победы. Уверенность в скором успехе была порождена, в частности, информацией Трубецкого, который провел некоторое время в Киеве и виделся с представителями Южного общества. Так вот, он сообщил весьма завышенные сведения о силах товарищей по борьбе. И к тому же заявил, что люди Пестеля готовы начать хоть сейчас, а в будущем году двинут точно. Насчет планов, как мы знаем, он был прав, а вот насчет сил… Возможно, ему тоже прихвастнули. Но как-то так выходило, что господин Трубецкой постоянно подталкивал товарищей к активным действиям. А сам оставался в стороне…
Но вернемся к Пестелю и Якубовичу. Судя всему, «ликвидацию» царя Рылеев задумал всерьез. И теперь нашел исполнителя. Только проблем с ним было много. Пойди пойми, что на уме у такого вот кадра? Вдруг он побежит убивать императора завтра? И убьет… А ничего не готово. Все произойдет без какого-либо смысла. Наоборот – затея обернется полным пшиком. И ведь приказывать такому человеку невозможно: он абсолютно неуправляем. Вот и приходится обращаться с ним, как с заряженной миной.
Рылеев действовал весьма подло и хитро. Он вроде бы всеми силами отговаривал Якубовича от его намерения. А если точнее – предлагал ему отложить свое намерение на год. Дело происходило в 1825 году. То есть через год, по расчетам Рылеева, должны были выступить «южане». Но это было бы слишком просто. Ведь у людей, подобных Якубовичу, настроения меняются, как ветер на Ладожском озере. Мало ли что ему придет в голову завтра! Он может пустить себе пулю в висок. Или, допустим, уйти в монастырь. Или влюбиться да жениться на какой-нибудь впечатлительной барышне, уехать в поместье и стать мирным сельским жителем. Поэтому Рылеев старался эмоционально привязать Якубовича к себе. Он отговаривал его, но таким образом, чтобы на самом деле потенциальный «киллер» о своем желании не забывал. Но со стороны все выглядело вполне благопристойно. Благородный Рылеев пытается спасти пусть заблуждающегося, но хорошего человека. А если потом выяснится, что не получилось, то извините… Именно так Рылеев и обосновывал свое поведение на следствии.
Но иметь только одного потенциального цареубийцу было маловато. И тут появился еще один, который в итоге стал пятым человеком на эшафоте. С ним не требовалось таких ухищрений, как с Якубовичем, – он был типом попроще.
5. Герой дешевой мелодрамы
Петр Ильич Каховский был даже не неудачником, потому что неудачник – это человек, который чего-то хотел достичь, но по каким-то причинам не сумел. А чего хотел от жизни отставной поручик Каховский? Это понять трудно. Он принадлежал к тому сорту людей, которых величают «без царя в голове»: жил, как придется, делал, что в голову взбредет…
Родом Каховский был из дворянской семьи среднего достатка. По формулярному списку за ним числилось 230 душ. Но когда после его смерти брат получил наследство, выяснилось, что крепостных осталось лишь 17 человек. Остальные растаяли без следа.
Как и большинство молодых дворян, будущий пламенный революционер начал свою взрослую жизнь на гвардейской службе юнкером. Но нормально прослужить ему удалось чуть более полугода, после чего Каховский вляпался в скандал и был разжалован в рядовые. Не за дуэль или соблазнение чужой жены – за «шум и разные неблагопристойности в доме коллежской асессорши Ваннерсгейм, за неплатеж денег в кондитерскую лавку и леность к службе».
Вообще-то подобными грехами отличались чуть ли не все молодые гвардейские офицеры. А в России тех времен разжалование в рядовые было куда более серьезным наказанием, нежели в XX веке. И если за такие мелочи Каховского законопатили в рядовые – значит, вел он себя совершенно омерзительно. Его тоже сослали на Кавказ. Но, в отличие от Якубовича, Каховский там ничем особо не прославился. Правда, сумел-таки снова вылезти в офицеры. Хотя и в этом нет его особой заслуги: разжалованных дворян во времена Александра I в солдатах долго не держали, находили повод вернуть им эполеты. Дослужившись до поручика, Каховский покинул армию «по болезни». Несколько лет он без особой цели болтался по заграницам. Считалось, что ездил на лечение, но почему-то его путь к здравницам Дрездена лежал через Париж. Или наоборот… В общем, именно после этого турне от фамильного состояния Каховского осталось чуть больше чем воспоминание. Это понятно: в Париже и не такие состояния оставляли.
В самом конце 1824 года Каховский очутился в Санкт-Петербурге, на полной мели. Он жил в убогой комнатенке на Васильевском острове, а время проводил в походах по бывшим сослуживцам по лейб-гвардии Егерскому полку, где начинал службу. Он всем жаловался на жизнь, на то, что отчислен из полка из-за придирок командира. Обычно просил немного денег. Каждому встречному и поперечному рассказывал о своем намерении двинуть в Грецию. В этой стране шла долгая борьба за независимость против турок. После лорда Байрона, который отправился сражаться за греков, это стало модным и романтичным. И к тому же отдавало если не крамолой, то фрондерством. Дело в том, что по чисто политическим причинам Россия отказалась поддерживать Грецию. Но в либеральных кругах полагали: Александр I не желает помогать свободолюбивым грекам из-за своих «реакционных» настроений. Но в Грецию отставной поручик тоже не очень торопился, все больше предпочитая об этом болтать. Грекам повезло: там не знали, куда девать подобных персонажей, наползших к ним со всего мира и путавшихся под ногами.
Дворянский Санкт-Петербург был в то время маленьким городом. Так что в конце концов Каховский пересекся с Рылеевым.
Последний на следствии утверждал, что привлек Каховского, увлекшись его пылким характером. А он уж сам по себе дошел до идеи убить царя.
«В начале прошлого года Каховский входит ко мне и говорит: “Послушай, Рылеев! Я пришел тебе сказать, что я решился убить Царя. Объяви об этом думе. Пусть она назначит мне срок”». (Из показаний Рылеева на следствии).
Странно как-то получается: все потенциальные цареубийцы, как мухи на известное вещество, слетались именно к Рылееву и ни к кому другому. Будь вы следователем, вы бы такому поверили? Вот и Сенатская комиссия не поверила.
Впрочем, чуть дальше Рылеев проговаривается: «Мне несколько раз удалось помочь ему в его нуждах». На самом-то деле, как пишет в воспоминаниях Евгений Оболенский, «Рылеев щедро открыл ему свой кошелек». То есть, грубо говоря, взял на содержание. Зачем? По словам того же Евгения Оболенского, «Рылеев видел в нем второго Занда». Был такой весьма популярный в декабристской и околодекабристской тусовке либерально настроенный немецкий студент. Он отличился тем, что в 1819 году в городе Мангейме убил кинжалом некоего Коцебу, издателя журналов консервативного направления. Это, кстати, о приверженности декабристов к свободе. Выходит, что на свободу слова они смотрели так же, как и наши «демократы». Они хотели ее только для себя. А идейных противников не грех и кинжалом успокоить.
Оболенский знал, о чем говорил. Из «стариков» он был самым близким единомышленником Рылеева. И до конца жизни ни о чем не жалел.
Рылеев вместе с другими декабристами стал готовить исполнителя. Конечно, дело не исчерпывалось подачками и попойками. Каховскому внушали, что после победы он сможет поправить свои дела. Как вы думаете, сильно бы стали думать о народных нуждах ТАКИЕ люди?
Так что Каховский был на своем месте. Наверняка, хотя бы в глубине души, он осознавал свое положение в обществе. Как в «большом», так и в Северном: он никто и звать его никак. Чтобы взлететь наверх, нужно сделать что-то по-настоящему большое и очень значительное…
Бедный Каховский не понимал одной простой вещи. Граф Орлов жил совсем в другую эпоху. Да и условия того переворота были иными. Пришедшие к власти декабристы не оставили бы в живых цареубийцу. Пестель, к примеру, это и не особенно скрывал. Правда, он говорил о том случае, «если народ возмутится». Но… Ход его мыслей понятен. И Рылеев вряд ли стал бы выгораживать цареубийцу, потому-то и искал исполнителя со стороны, от которого всегда можно откреститься. Что, собственно, Рылеев и делал на следствии. Так что Каховский при любом раскладе получил бы то, что получил.
Но он-то этого не знал! И вообще Каховский был идеальным потенциальным исполнителем. С ним не надо было, как с Якубовичем, обращаться, словно со стеклянной вазой. Пока время не пришло, Каховский был у Рылеева на побегушках: он осуществлял связь с лейб-гвардии Гренадерским полком и ждал своего часа.
О настоящих планах Рылеева мы можем только предполагать. Но если взглянуть с циничной точки зрения «политической целесообразности», все становится более или менее ясным. Итак, в 1826 году происходит убийство царя. Люди, как полагал Рылеев, для этого имелись. Причем он, явно преувеличивая возможности общества, рассчитывал, что через год их станет куда больше. При этом – обратите внимание – у Рылеева, кроме всего прочего, имелась и собственная «гвардия», о которой другие декабристы практически ничего не знали. И, как оказалось на деле, именно эти люди первыми явились на площадь.
Далее – одновременно поднимается Южное общество и бодро двигается на Москву. Рылеев уже ненавязчиво поинтересовался у капитан-лейтенанта Торсона, не найдется ли у него кораблика, чтобы вывезти царскую семью. Впрочем, на всякий случай он предусмотрел и запасной вариант – Шлиссельбургскую крепость. И, казалось, дальше все пойдет как по маслу, можно будет делать, что душа пожелает.
К счастью для России, эти планы оказались сорваны. 19 ноября 1825 года в Таганроге неожиданно скончался Александр I…
Глава 5
Люди из темноты
1. Путаное наследство
Начиная эту главу, я должен извиниться перед читателями. Удобнее читать рассказ о событиях, изложенных в хронологической последовательности. Да и писать так проще. Но – не выходит. Мне придется немного изменить линейному построению повествования, потому что сейчас мы, как в болото, вступаем в область почти неизведанную. Бесчисленные исследователи декабристов предпочитали обходить ее стороной. Поэтому здесь будут только версии, плоды размышлений автора.
К моменту смерти Александра I в вопросе престолонаследия в России наблюдался некоторый казус. Вообще-то Александра Павловича, не имевшего прямых наследников, должен был в случае смерти сменить его старший брат – Константин Павлович. Но вот ведь вышла какая незадача: в 1820 году он, будучи наместником императора в Польше, увлекся тамошними красавицами. Да так, что в результате развелся с женой Анной Федоровной и женился на Жанне Груздинской, княгине Лович. В обычной семье такая ситуация – может быть, и грустная, но все-таки житейская. Но только не в императорской семье. Дело в том, что изданный Павлом I в 1797 году «Закон о престолонаследии» запрещает неравные браки. Однако закон сформулирован не очень четко:
«Лицо императорской фамилии, вступившее в брак с лицом, не принадлежащим к царствующему или владетельному дому, не передает другому прав, принадлежащих членам императорской фамилии, и дети от такого брака не имеют прав на наследование престола».
То есть член царской семьи должен жениться на дочери царствующей особы. Жанна Груздинская, при всех ее достоинствах и знатном происхождении, таковой не являлась. Но можно было толковать закон и так, что Константин Павлович не терял автоматически СВОИ права на престол.
Наследник, впрочем, за престолом не особо и гнался. По настоянию Александра I 14 января 1822 года Константин не моргнув глазом подписал отречение от престола. 16 августа 1822 года император составляет манифест, согласно которому права на престол переходят к Николаю Павловичу.
Но этот документ хранили в глубочайшей тайне. Подлинник был положен в Успенский собор в Кремле, а три его копии, заверенные подписью Александра I, хранились в запечатанных конвертах в Синоде, Сенате и Государственном совете. Их – «прежде всякого другого действия» – необходимо было вскрыть в случае смерти императора.
До «часа икс» получалось так: формальным наследником престола был следующий брат – Николай Павлович. Но в общественном сознании цесаревичем оставался Константин…
2. Идем в Америку!
Вот такой был странный политический расклад. Но давайте на время отвлечемся от тайн романовского двора и вернемся к декабристам. Попробуем поглядеть, какие силы, не вылезая на сцену, стояли за их спинами.
Сразу подчеркну – это не значит, что декабристы были послушными марионетками, исполнителями чьей-то воли. Пусть так говорят присяжные охотники за масонами. Нет, они не были чьими-то пешками. Как, что бы там ни говорили, не являлись немецкими шпионами большевики. Да и советские диссиденты, при всем моем к ним неуважении, все-таки не были прямыми агентами ЦРУ.
Дело гораздо сложнее. Любая организация, претендующая на роль политической, переходя от застольных споров к какому-то делу, сразу оказывается вовлеченной в большую игру, где друг с другом борются различные группировки, группы и группочки, объединенные политическими, экономическими и просто своекорыстными интересами. И каждый хочет использовать новичков в своих интересах. А те, если не совсем дураки, пытаются использовать в собственных целях всех остальных. Это и есть политика, и здесь ничего особо нового люди не придумали. Ученые установили: у человекообразных обезьян, например у горных горилл, происходит примерно то же самое.
Поэтому неудивительно, что вокруг декабристов мельтешили разнообразные деятели. Как мы помним, жили декабристы достаточно широко. И своих целей, по крайней мере, «внешних», особенно не скрывали, оказавшись в результате впутанными в очень серьезные интриги.
Пойдем «от меньшего к большему». Как вы помните, Рылеев занимал пост управляющего делами Российско-Американской компании. Основными ее пайщиками являлись члены императорской семьи – Александр I и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Подчеркну: паями владели члены семьи Романовых, а не государство. Кроме того, в числе пайщиков был бывший канцлер граф Петр Румянцев, который для того, чтобы войти в долю, распродал все свои многочисленные поместья. Были там и другие большие люди, а также многие представители элиты тогдашнего купечества. В общем, компания подобралась серьезная.
Каковы были цели Российско-Американской компании? Экспансия. К тому времени Россия владела Аляской, ей принадлежал форт Ситха в Калифорнии, широко известный по замечательной опере «“Юнона” и “Авось”». Планы у компании были широкие: внедриться в Калифорнию, тогда, по сути, ничью. Плотно обосноваться на Гаити…
Сильно, да? Аж дух захватывает. Трехцветный российский флаг над Америкой…
А вот великий князь Николай Павлович был категорически против таких затей. И на самом-то деле он был прав. Поглядите на карту. Где все эти земли? Вот именно. К тому же о золоте Аляски тогда никто и понятия не имел. Первую серьезную золотую россыпь открыл Джек Кармак в 1898 году. До этого Аляска была никому не нужной пустыней[14].
Но дело даже не в этом. В двадцатые годы XIX века весь русский Дальний Восток был, по сути, сплошным «белым пятном». К примеру, никто не знал, где находится устье реки Амур. Где граница с Китаем. Остров Сахалин упорно считали полуостровом. Дорог не было никаких. Чтобы добраться из Петербурга до Петропавловска – хоть по суше, хоть по воде, в обход всей Азии, – требовалось восемь месяцев! Захватить-то новые земли можно было. А удерживать как? Ведь для того, чтобы овладеть дальними колониями, мало воткнуть в землю палку с флагом своей страны, землю нужно удержать и освоить. Почему Великобритания, по словам Киплинга, «повсюду оставила следы от якорей» и захватила половину мира? Да потому что в этой стране в результате революционных экономических сдвигов оказалось множество крепких трудолюбивых людей, которые на родных берегах оказались никому не нужны. Как справедливо отмечал тот же Киплинг, голод гнал людей на кораблях за моря. А вот Франция, где положение было иным, растеряла все американские колонии – Луизиану и Канаду. В России избытка людей не имелось. Так что все затеи с Русской Америкой были чистой воды авантюрой. А вот ребята из Российско-Американской компании хотели набирать колонии направо и налево. Главное – воткнуть в карту еще один российский флажок. Зачем? Чтобы было!
Кстати, впоследствии Аляску продали по одной простой причине: не хватало сил ее удерживать. Так что Николай Павлович, который вообще не был особым сторонником новых территориальных захватов, рассуждал правильно: надо сначала на своей земле порядок навести, а потом хапать еще. Характерно, что когда Николай I пришел к власти, он тут же прикрыл поток государственных денег, щедро текший на финансирование движения в Америку. Можно представить, сколько этих денег разворовывалось на всех уровнях. Потому что на новых землях представители Российско-Американской компания были цари и боги. Никакого контроля над ними не было и быть не могло.
Чувствуете, куда я веду? Уж кто-кто, а императрица Мария Федоровна знала о завещании. Другие крупные пайщики, бывшие и действующие государственные мужи, наверняка тоже представление об этом имели. Так что идея поддержать людей, которые продвинут «своего» императора, была заманчивой.
Сразу возникает вопрос: как же так, ведь Рылеев задумывал республиканский переворот, хотел полностью истребить императорскую семью… Но ведь лидер крайних декабристов был не обязан рассказывать своим деловым партнерам ВСЕ. Имелась вполне пристойная умеренная программа – та, по которой нужно дождаться междуцарствия и посадить на престол нужного монарха. А там увидим, какие вам конституции и свободы. В конце концов, именно так, на штыках гвардии, взошла на престол Елизавета I. Она наобещала гвардейцам с три короба – а потом послала всех подальше. Так что в случае с декабристами шла нормальная политическая игра: все хотели обдурить друг друга.
3. Нити идут наверх
Но Российско-Американская компания – это все-таки детские игры. Имелись на сцене игроки гораздо серьезнее.
Вернемся к истории с отречением Константина Павловича. Отречение хранили в тайне, что противоречило не только принятым тогда правилам, но и обыкновенному здравому смыслу. По мнению В. О. Ключевского, «ничем разумным нельзя объяснить таинственность, в какую облечено было распоряжение о престолонаследии».
Судите сами: монархическая форма правления, как и любая другая, имеет свои сильные и слабые стороны. Так вот, самым слабым звеном в этой системе является момент передачи власти. Даже если имеется вполне законный наследник – и тогда частенько случаются различные осложнения. А если право наследника сомнительно – вот тогда и начинается грызня за власть, порой плавно переходящая в гражданскую войну. Именно поэтому любой государь более всего печется о том, чтобы иметь законного, всеми признанного наследника.
А вот Александр I поступил с точностью до наоборот. Законный наследник имелся – но вроде бы его и не было. Можно привести такое сравнение. Человеку, который имеет право считаться гражданином России, исполнилось шестнадцать лет – но паспорт он не получил. Имеет он права, положенные всем гражданам? Сомнительно. Вот и наследник престола без опубликования манифеста находился примерно в том же положении.
И вот что еще забавно: Александр I должен был бы благодарить судьбу за мезальянс своего брата. Дело в том, что Константин был, мягко говоря, своеобразным человеком. Видимо, природа, создав Александра, отдохнула на нем, набираясь сил для создания Николая. Ну не вышел великий князь умом и сообразительностью. В конце концов, не всем же звезды с неба хватать: два выдающихся государя среди четырех братьев – это уже много…
Кроме посредственных умственных способностей Константин обладал и своеобразным характером. Так, еще в раннем детстве он прославился тем, что укусил своего воспитателя Лагарпа. Еще веселее дело пошло, когда наследник получил офицерский чин. Он вел себя по отношению к подчиненным офицерам так, что это выходило за все мыслимые рамки. Изругав матом какого-нибудь не понравившегося ему офицера и получив от него, как и положено, вызов на дуэль, Константин тут же чуть ли не бросался ему на шею с извинениями. Для дворянской среды это было нонсенсом. Или, к примеру, Константин лично сажал какого-нибудь офицера под арест, а на следующий день выпускал его и тут же совместно с ним напивался. Короче, жил по принципу Дикого из знаменитой пьесы Островского: «Ты ндраву моему не препятствуй». То есть для руководителя великой страны он обладал всеми отрицательными качествами при полном отсутствии положительных.
Кажется, Александр I должен был бы обеими руками ухватиться за отречение, пока Константин не передумал. Ведь человек с такими качествами очень легко попадает под чужое влияние. Он и попал. Бросалась в глаза пропольская ориентация Константина, который занимал должность командующего армией, стоявшей в Польше. Константин откровенно сочувствовал польским националистам, утверждая, что в душе он поляк. Как бы ни относиться к этим самым националистам, но для руководителя Российской империи такие пристрастия были не к месту…
Так вот, если отречение хранится в тайне, то такой странный товарищ способен, наученный «хорошими людьми», в «день икс» вдруг заявить: мое отречение – это ложь и провокация, у меня его вырвали силой, ни от чего я не отрекался… И так далее. В общем, скрывая отречение, Александр I своими руками закладывал под династию бомбу.
И ведь не мог он этого не понимать! Я уже говорил, что Александр I был одним из умнейших людей своего времени. Он являлся гениальным дипломатом, а главное в работе дипломата – просчитывать последствия своих действий. И тут – на тебе, такой прокол. Главное дело монарха пущено на самотек.
Все это можно было бы понять, если бы Александр I жил по лозунгу, приписываемому французскому королю Людовику XVI: «После нас – хоть потоп». Но Александра можно обвинять в чем угодно – только не в равнодушии к судьбам России. Разумное объяснение может быть только одно: его вынудили так поступить.
Я уже не раз говорил о том, что наследственный монарх далеко не самовластен. Существуют силы, бороться с которыми ему очень и очень сложно. К тому же, помня, как он пришел к власти, он не слишком уверенно чувствовал себя на троне. Александр I всю жизнь вынужден был балансировать между различными группировками российской элиты… К примеру, он не слишком рвался воевать с Наполеоном. Клика все той же Марии Федоровны буквально вынудила его пойти на обострение, результатом которого стала война 1812 года.
Теперь давайте обратимся к событиям конца 1825 года.
Александр I умер. Казалось бы, согласно тогдашним законам великий князь Николай Павлович должен принять всю полноту власти. Но… Начинает твориться черт-те что. Отречение все так же не публикуют и никому о нем не сообщают. Более того, к Николаю является генерал Милорадович и буквально заставляет его присягнуть на верность Константину. Это генерал мотивирует тем, что, мол, Николая гвардия не любит, и если он не присягнет, она взбунтуется. И что было делать великому князю? Формально, с одной стороны, он был наследником престола, но с другой стороны – и не был. А Милорадович являлся губернатором Санкт-Петербурга, за ним стояли многочисленные войска. Мало того, он был чрезвычайно популярен в армии как герой войны 1812 года, многократно демонстрировавший на поле боя свою бесшабашную храбрость, а также как любитель широко и весело пожить – и дать жить другим. Такое тогда ценили более всего.
В общем, Милорадович сделал Николаю предложение, от которого невозможно было отказаться. И тот согласился, принес присягу. Это произошло 27 ноября, через два дня после вести о смерти Александра I. Вслед за Николаем присягу приносят все остальные – гвардия, войска, чиновники. В магазинах тут же выставили портреты нового императора. Императрица Мария Федоровна поспешила заявить, что вскоре ждет Константина в столицу. С невероятной поспешностью выпустили новую монету – так называемый «Константиновский рубль», который является теперь нумизматической редкостью.
Вам не кажется, что все это смахивает на обыкновенный дворцовый переворот? Кто-то сознательно доводил ситуацию до такого вот финала. Кто же? Некоторые историки называют уже знакомое нам имя: вдовствующая императрица Мария Федоровна. Женщина она была непростая, сильная и властная. «Центром этой неистовой оппозиции становится Павловский дворец, в котором жила вдовствующая императрица. Она иногда набрасывалась на сына, как волчица», – пишет историк А. Валлотон.
А если еще точнее, первую скрипку играли люди, группировавшиеся вокруг императрицы, ярые противники либеральных реформ, которые пытался проводить Александр I. Как известно, он вынашивал планы освобождения крестьян и многих других преобразований. В силу разных обстоятельств эти планы были на время отложены. Но группировке консерваторов хотелось, чтобы они были отложены навсегда.
Люди в этой группировке были серьезные. Взять хотя бы всесильного Аракчеева; брата императрицы, министра путей сообщения Александра Вюртембергского; председателя Государственного совета Петра Лопухина; министра финансов Егора Канкрина… В эту плеяду входил и генерал Милорадович, и знаменитый историк Н. М. Карамзин.
Они были не просто консерваторами, они являлись сторонниками принципиальной смены политической ориентации России. Империя при Александре I взяла курс на то, чтобы играть важную роль в европейской политике. А эти люди глядели на восток. Отсюда их повышенный интерес к Русской Америке.
А как же странности Константина, благодаря которым ему не то что империю – эскадрон было опасно доверять? Эта тема еще ждет своих исследователей. Возможно, группа старой императрицы полагала, что сможет держать ситуацию под контролем. А возможно, это был только первый ход по дороге к тому, чтобы довести ситуацию до абсурда.
Смотрите, что получалось: Константин стал императором. А вот жена его, согласно «Закону о престолонаследии», императрицей не являлась! Их дети наследниками быть не могли. Тупик. Конечно, будь на месте Константина человек, подобный Петру I, он мог бы наплевать на все эти тонкости с высокой колокольни. Но тогда эти ребята и не играли бы в такие игры.
Так в чем причина этих хитросплетений? Историк Михаил Сафонов полагает: «Важнейшую роль в создании межцарствования сыграла вдова Павла, стремившаяся завести династическую ситуацию в тупик, единственным выходом из которой могло бы стать провозглашение ее императрицей…». Альтернатива – возведение на престол младшего сына Михаила.
В общем, версий немало. И каждая имеет свои аргументы «за» и «против». Объединяет их одно: кружок консерваторов, группировавшийся вокруг Марии Федоровны, стремился любыми средствами помешать восшествию на престол Николая. Почему? Крутой он был человек. Чувствовали эти люди: при Николае не забалуешь. (Заметим, так оно и вышло). Довольно быстро многие, в том числе и всесильный при Александре Аракчеев, были задвинуты в отставку. Но, как мы увидим, если не личных, то своих политических целей они все-таки добились.
Но при чем здесь декабристы? А вот тут-то начинается самое интересное…
4. Высокие связи бунтарей
Стоит только посмотреть на родственные связи зачинателей движения декабристов – впору за голову схватиться. Как-то очень уж они связаны именно с кругом друзей и приближенных Марии Федоровны. Возьмем князя Сергея Трубецкого, на чье загадочное поведение я не раз обращал внимание. Так вот, он был одним из близких друзей президента Академии художеств Петра Оленина, который, в свою очередь, был весьма влиятельным человеком в том самом кругу консерваторов. Кроме того, в окружении декабристов фигурируют сыновья личных секретарей Марии Федоровны – Артемий Вилламов и Сергей Нелединский-Мелецкий. В само общество они не лезли, но крутились возле него. Их подлинное влияние на события так и не установлено.
Вспомним к тому же, что первоначально декабристы являлись, говоря современным языком, крайними национал-патриотами. Ведь первый раз мысль об убийстве царя пришла им в голову именно когда император, как они думали, изменил национальным интересам России: эти сведения им доставил Сергей Трубецкой. Как хотите, но это очень напоминает циничную политическую игру. Серьезные дяди наверху знают о том, что возникло некое тайное общество. Им «вбрасывают» нужную идею и смотрят, что получится. Возможно, столь бурная реакция напугала тех, кто претендовал на роль кукловодов. Потому-то Союз спасения быстренько свернули. А декабристы стали эволюционировать «влево» под влиянием уже совсем иных идей.
А как же освобождение крестьян? Ну, во-первых, консерваторы могли относиться к таким идеям как к безопасной блажи. Мало ли о чем молодые люди мечтают… Молодо-зелено. К тому же и среди приверженцев Марии Федоровны не существовало полного единодушия. Были там сторонники Никиты Панина, которого можно назвать первым русским «либеральным империалистом». Его взгляды почти точно повторяются в уставе Ордена русских рыцарей: нужно строить мощную империю, но крестьян необходимо освободить.
Нельзя пройти мимо еще одной очень странной структуры: масонской ложи «Избранного Михаила».
– Вот, приехали! – воскликнет ехидный читатель. – Обещал ведь автор про масонов речь не заводить, а все туда же!
Еще раз повторяю: масонские ложи были общепринятой формой общественной организации, клубами единомышленников. Вот и все. Но в ложе «Избранного Михаила» собрались весьма интересные персонажи. Например, Гавриил Батеньков. Тот самый, кто обещал Бестужеву-Марлинскому невероятную карьеру в случае активного участия в перевороте. Сюда же входит друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер, который, покрутившись среди декабристов на заре движения, потом исчез, чтобы внезапно возникнуть на их горизонте снова – перед самым переворотом. Можно еще назвать адъютанта Милорадовича Федора Глинку, который «сливал» декабристам информацию о положении дел в высших эшелонах власти. Но ведь он мог гнать информацию и в обратную сторону! Сергей Трубецкой тоже был близок к этой ложе. И в ней же состоял Н. Кусов, директор Российско-Американской компании…
Интересное, в общем, кино получается. Кстати, возможно, эти связи – одна из причин, по которой Александр I, узнав в 1821 году о деятельности общества, не посмел никого тронуть.
Можно предположить следующее: первоначально декабристские организации возникли если не с подачи, то при доброжелательном нейтралитете кружка Марии Федоровны. Возможно, «кружковцы» рассматривали их как своего рода кадровый резерв. Молодые, политически активные… Пускай пока поговорят о свободе. А там видно будет.
Потом ситуация изменилась. Александр вроде бы отказался от своих реформистских планов. И заговорщики стали не нужны. До поры до времени.
Но движение декабристов, казалось, медленно загнивающее, возродилось благодаря Пестелю и Рылееву. И оппозиционная группировка решила на всякий случай прибрать их к рукам. Связь поддерживалась прежде всего через Российско-Американскую компанию. Это косвенно подтверждает тот факт, что более года на квартире Рылеева (можно сказать, в офисе компании) собирались заговорщики, которые, кажется, вообще не знали, что такое конспирация. А тот же Н. Кусов даже не поинтересовался, что за сборища происходят у его управляющего делами. Более того, в середине 1825 года компания за отличную работу премировала Рылеева енотовой шубой ценой в 900 рублей. Хоть убейте – не могу понять, когда он успевал работать…
Высокие покровители, скорее всего, не знали о далеко идущих планах Рылеева. Сергею Трубецкому, который очень уж смахивает на «их человека», всегда казалось, что он все знает и все понимает. Возможно, он и сообщал своим друзьям: «все под контролем». А его во многие тонкости просто не посвящали.
А может, о планах Рылеева и знали, но считали их блажью. Полагали, что сумеют вовремя остановить расшалившуюся молодежь. Да только вот играть с людьми, подобными Пестелю и Рылееву, – это играть с огнем. К концу 1825 года «люди сверху» думали, что контролируют Общество. А это было уже не так. Рылеев играл в собственную игру. Но оппозиционеры этого не знали. Они хранили общество как последнее оружие – на крайний случай.
Но и этим не исчерпываются таинственные связи декабристов. Мельком уже упоминалось об их контактах с руководителями польского националистического движения. Пик этих контактов пришелся на 1825 год. Вели его в основном представители Южного общества – в силу чисто географических условий. Но были пересылки и с Петербургом. Сенатская комиссия достоверно установила связь с декабристами как минимум семерых членов польского Сената: панов Солтыка, Гржимайло, Плихты, Кожуховского, Дембровского, Прондизинского и Кржижановского. Но это что! В подозрительных связях с заговорщиками замечен и адъютант самого Константина Павловича Мицельский. Информация эта далеко не полна – впоследствии благодаря тому же Константину заговорщикам удалось уйти от наказания.
Как показывал Пестель, обсуждался такой план: поляки должны были выступить в 1826 году одновременно с декабристами и – что самое смешное – нейтрализовать, а в случае необходимости ликвидировать Константина! Вот вам, как говорится, и вся любовь.
Переговоры не привели к договоренности. Поляков подвел совершенно запредельный гонор. Чуть ли не с не первой встречи паны с азартом начали делить шкуру неубитого медведя и прочерчивать границы будущей независимой Польши. В итоге если и не совсем поругались, то расстались довольно холодно.
Но «влияние с запада» этим не ограничивается. Даже поверхностное знакомство с биографиями участников движения удивляет следующим: что-то уж больно много было в нем воспитанников иезуитских колледжей. Вот далеко не полный список: М. Орлов, С. Волконский, В. Мусин-Пушкин, В. Давыдов, Ф. Толстой, М. Лунин, А. Корнилович, А. Гангеблов, М. Лаппа, А. Барятинский, В. Голицын, Д. Искрицкий, А. Суворов, П. Свистунов, братья Вадковские, братья Поджио… По мнению историка Семеновского, именно ученики иезуитов составили костяк «Ордена русских рыцарей».
Конечно, это можно объяснить и с чисто житейской точки зрения: в провинции с учебными заведениями было сложно. А в иезуитских колледжах учили хорошо, добротно и, что ценно, бесплатно. Но, однако же, – тенденция… Уж чем никогда не были учебные заведения иезуитов – так это благотворительными учреждениями. Они воспитывали людей для своих целей, которые не менялись со времен Игнатия Лойолы: для экспансии католицизма. В самом католицизме нет ничего плохого. Но как-то так всегда исторически получалось, что вслед за иезуитами на русскую землю двигалась куда менее приятная публика.
Не стоит, конечно, считать иезуитские колледжи эдакими «разведшколами», в которых готовили папских агентов. Все-таки времена на дворе стояли уже не те. Но несомненно, там воспитывался определенный стиль мышления и прививались определенные ценности. Детей приучали к тому, что есть некая «сверхидея», которая выше интересов родной страны. И для достижения ее все средства хороши. А уж какая это идея – вопрос другой.
Взять хотя бы перечисленных выходцев из иезуитских школ: Василий Давыдов и князь Валериан Голицын выполняли роль связных с Польским обществом; Михаил Лунин, все тот же Василий Давыдов и Петр Свистунов готовы были лично убить царя… Такие вот плоды просвещения. Лунин уже на каторге высказывался в том смысле, что дело наше не пропало. Будут новые герои, встанут новые борцы.
Как видим, за спиной у декабристов стояло немало разных сил, имевших различные интересы. Все пытались играть свою игру и втянуть в нее заговорщиков. А те в долгу не оставались. И по мере сил использовали открывавшиеся перед ними возможности.
5. Резюме
1. Отречение Константина не было опубликовано потому, что влиятельные люди, группировавшиеся вокруг вдовы Павла I Марии Федоровны, заставили Александра I его скрыть. Главной их целью было помешать взойти на трон Николаю Павловичу.
2. Эти же люди после смерти императора попытались осуществить дворцовый переворот, заставив великого князя Николая Павловича присягнуть Константину с целью вызвать династический кризис и возвести на престол императрицу Марию Федоровну или Михаила Павловича.
3. Группировка вдовствующей императрицы знала о существовании декабристских обществ и намеревалась использовать их в собственных интересах. Но знала она не все. Радикальное течение осталось вне их поля зрения.
4. Декабристы активно наводили мосты с польскими националистами, готовящими собственное восстание. В идеале предполагалась координация выступлений.
5. Крайнее крыло заговорщиков имело собственные цели, для осуществления которых они планировали использовать всех остальных.
Глава 6
Перед атакой
1. Крутой поворот
Вернемся к событиям конца 1825 года. Казалось, переворот шел как по маслу. Все присягнули Константину Павловичу. В витринах магазинов появились литографические портреты императора Константина I. Константин мог въезжать в Петербург на белом коне.
Кстати, после присяги новому императору Северное общество приняло решение на время приостановить свою деятельность, подождать, оглядеться – что будет при новом императоре. Причем инициатива «лечь на дно» шла именно от старших товарищей. Можно предположить, что они просто растерялись в стремительной веренице событий. А можно допустить и то, что выждать посоветовали их «друзья».
Но тут вступил в силу человеческий фактор. А именно – упорное нежелание Константина не только брать на свои плечи такую обузу, как императорская корона, но и вообще иметь к этой возне хоть какое-то отношение. В Варшаву был отправлен обер-прокурор Никитин, но Константин даже не захотел его видеть. Не пожелал он принять и официального донесения Сената о том, что все ему присягнули. По всему Петербургу передавалась фраза Константина:
– Что они, дурачье, вербовать, что ли, вздумали в цари?
Получалась парадоксальная ситуация. Николай присягнул Константину, а тот надевать на голову корону упорно не желает.
Заговорщики из круга Марии Федоровны прокололись на сущей мелочи. Видимо, учитывая своеобразный характер Константина и его невысокий умственный уровень, они его не посвящали в свои планы. И судили о нем по себе: кто же откажется от императорской короны, которую ему подносят на блюдечке? А Константин не хотел! Не хотел! В Варшаве ему было хорошо и спокойно. Там он «оттягивался в полный рост». Что мог получить человек, лишенный жажды власти, переехав в Зимний дворец? Только лишнюю головную боль. Пусть даже править за него стали бы другие, работа императора – нелегкий труд. Даже чисто протокольно-представительский. Поэтому Константин прислал в Петербург письмо, в котором подтверждал свое отречение; письмо пришло 11 декабря. На следующий день Николай составил манифест о том, что принимает власть. Но его пока что не публиковали.
Ситуация становилась совсем дурацкой. Люди из кружка Марии Федоровны на такой крутой поворот явно не рассчитывали. Повторяю, об их планах мы можем только догадываться. Но в любом случае Константин должен был хотя бы появиться в Петербурге. А там бы уж разобрались. Но все пошло вразнос. И вот тут-то и вспомнили про «секретное оружие» – тайную организацию.
Отречение Константина и слухи о «переприсяге» вызвали сильное волнение и брожение умов. Всякое случалось на Руси, но такого еще не бывало. Конечно же, поползли слухи, что все это не просто так, что Константина вынудили отречься. Особенно сильно было брожение среди гвардейского офицерства. Николая в этой среде не любили. Как в воспоминаниях пишут декабристы, причина была в том, что Николай Павлович был груб и высокомерен. Хотя по части хамства Николаю трудно было равняться с Константином, Константина гвардейцы почему-то любили.
На самом деле, думается, причина совсем в другом. Николай не был груб, он был строг. За время правления Александра I гвардия слегка разболталась. Напомним, что в свое время и Павел I пытался привести ее в норму, то есть сделать тем, чем она и должна быть, – элитными воинскими частями, а не сборищем веселых бездельников. Это, кстати, было одной из причин, по которой он преждевременно закончил жизнь. А после смерти Павла Петровича все вернулось на круги своя. Да, гвардейцы храбро воевали. Но даже если вспомнить легендарную атаку кавалергардов под Аустерлицем: где были мозги командиров, которые бездарно, за здорово живешь положили весь полк, послав его на пушки? А в мирное время гвардия представляла собой структуру бесполезную и опасную хотя бы потому, что именно из нее люди рекрутировались в декабристские организации. Так за что же прагматику Николаю любить гвардейцев?
Но гвардейцы, особенно декабристы, были уверены, что они являются интеллектуальной элитой России. А тут какой-то Николай нас не любит! Да зачем нам такой царь!
2. Теперь или никогда!
После присяги Константину, как мы помним, декабристы решили на некоторое время утихнуть. Но вскоре в их среде вновь началось шевеление. Федор Глинка был адъютантом Милорадовича, Батеньков был вхож во многие высокие кабинеты. Трубецкой тоже знал – или думал, что знал, – очень много. В общем, от заговорщиков не укрылась царящая «наверху» растерянность, которая становилась все сильнее. Среди высших чиновников никто толком не понимал, что происходит. В этой обстановке намерение затаиться постепенно стало меняться на полностью противоположное. Выступать! Особенно рвались «рылеевцы» во главе со своим вожаком.
– Теперь или никогда! – повторял он.
С точки зрения Рылеева, случай был и в самом деле уникальный. В головах людей, владеющих какими-то крохами информации, царил хаос. Спускаясь верху вниз, смятение в мозгах приобретало формы все более диких слухов.
Впрочем, хаос царил и в головах заговорщиков. Выступать? Но что делать, куда идти и какой выдвигать лозунг? Как это часто бывает, за долгие годы болтовни и споров о главном и не подумали: что конкретно делать, когда наступит «день икс»?
Декабристы метались по городу ошпаренными кошками. Было много бессмысленной суеты. Рылеева несло. Он и его подельщики готовы были начинать. Представители старшего поколения продолжали чесать в затылке.
С другой стороны, люди из окружения Марии Федоровны судорожно искали выход из сложившейся ситуации. И вот под их-то влиянием Трубецкой, Батеньков и остальные тоже начинают высказываться за восстание. И тут опять начинается область предположений. Чего хотели «кружковцы»?
Тут может быть два варианта. Первый: декабристы мешают Николаю взойти на трон, а потом под шумок императором провозглашается младший брат – Михаил Павлович. Или императрицей – сама Мария Федоровна.
Второй, более вероятный сценарий. Планировалась ИМИТАЦИЯ восстания. Чтобы продемонстрировать новому императору: никаких реформ проводить не стоит. Лучше все оставить, как есть, и завинтить гайки потуже.
Возможно, все это и не так. Но ведь достоверно известно: Милорадович ЗНАЛ о готовящемся выступлении. Ему об этом сообщали не раз и не два. А он высказывался в том смысле, что нечего, мол, обращать внимание на болтовню гвардейских офицеров. Обычно это объясняют бесшабашностью старого рубаки. Но, как видим, есть и другое объяснение.
Вообще-то о том, что нечто затевается, знали – или догадывались – очень многие. Конспираторы из декабристов, повторюсь, были никакие. Единственное исключение среди заговорщиков, живших на берегах Невы, – как это ни странно, поэт Кондратий Рылеев. Его людей мало кто знал. И, судя по всему, он верил в успех…
2. Горы вранья
О том, что Константин прислал подтверждение своего отречения, декабристам стало известно уже 11 декабря, лишь только оно было получено. Неплохо у них обстояло дело с информацией. О манифесте Николая тоже стало известно, как только он был написан. Как и о планах власти продержать решение в секрете до 14 декабря, до понедельника. В этот день гвардейские полки и Сенат должны были принять присягу новому императору. Одновременно власть должна была огласить манифест. Как видим, Николай Павлович подстраховывался.
В таких условиях и складывался план восстания. Город предполагалось взять под контроль вооруженными силами восставших. Что же касается объяснения эдаких веселых телодвижений, то, как принято у революционеров, оно заключалось в многоуровневом вранье.
«Официальная» легенда была такова: войска отказываются присягать второй раз, поскольку никому уже больше не верят. Сенат своим решением провозглашает временное правление, которое будет управлять страной, пока выборные всех сословий не разберутся – кому все-таки быть царем?
Заметим, что такой вариант устраивал ВСЕХ. В том числе и кружок Марии Федоровны. Как раз тут возможности для маневра было больше. Батеньков клятвенно обещал в этом помощь некоторых членов Государственного совета.
Но в то же время составляется Манифест, который в три руки катают Рылеев, Трубецкой и новый фигурант – барон Владимир Штейнгель.
Это был своеобразный человек. На военной и гражданской службе он находился до 1819 года; весь этот период в его пространных воспоминаниях выдержан в одном духе – в жалобах на то, как он, такой честный и хороший, постоянно страдает от происков корыстных и подлых чиновников. В общем, типичная «вечная жертва интриг». Интересно, что со службы его турнули по обвинению – говоря современным языком – в нецелевом расходовании средств, отпущенных на помощь погорельцам. Безвинно, понятное дело. После этого Штейнгель ушел в бизнес. И вот, встречаясь по делам с Рылеевым, он каким-то образом умудрился вступить в Северное общество, хотя сам жил в Москве и ни в какой деятельности участия не принимал. Но в конце 1825 года Штейнгель по личным делам приехал в Петербург – и оказался втянутым в самый водоворот событий. О причине столь бурного участия он проговаривается в своих воспоминаниях: «Ожидал почестей, а потерял все». Мы снова видим все то же – «ловлю счастья и чинов». Возможность выскочить наверх на гребне переворота. На цели восстания ему, судя по его же мемуарам, было глубоко наплевать. Но раз требовалась техническая работа – почему бы и нет? Во время заседаний вождей он заодно накатал и наброски к манифесту о провозглашении верховной правительницей жены Александра I Елизаветы Алексеевны. Мол, она женщина слабая, ею легко будет управлять… Кстати, события декабря 1825 года он описывает тоном человека, который поставил крупную сумму в казино – и проиграл. Не повезло…
У него хватило ума не влезать в восстание. Вернее, на площади он находился, но среди зрителей.
Но пора рассказать о содержании документа, который планировали заставить принять Сенат. Это была уже революция, потому что первым пунктом документа значится «отмена существующего правления». Ну, а дальше идет демократическая «маниловщина» вроде свободы печати и гласности судов (и, например, такой перл, как «уничтожение постоянной армии»). Все это вперемешку с освобождением крестьян и уравнением сословий. Как это будет происходить, не сказано. Тут явно чувствуется рука Рылеева, потому что два других соавтора всячески сопротивлялись рылеевскому радикализму. Но «Остапа несло».
Как этот Манифест сочетается с первой «легендой»? А никак! Но кого это волновало? Логика-то революционная: под дулами солдат Сенат принимает первое решение. А потом – куда он денется с подводной лодки?
Не надо быть мудрецом, чтобы понимать: такие радикальные перемены – да еще не от законной власти, а черт знает от кого, – можно внедрять только одним способом: опираясь на военную силу. И в любом случае императорскую семью придется тем или иным способом ликвидировать. На совещаниях, которые проходили непрерывно, перемещаясь с квартиры Рылеева в квартиру Бестужевых, об этом говорилось не раз и не два: Манифест предполагал «Учреждение порядка избрания выборных в Палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок Правления и Государственное законоположение». А если эта палата снова захочет царя?
Но продолжим о вранье. Для солдат придумали версию, что требуется защитить законного государя Константина Павловича, которого обманом лишили власти. Декабристы понимали, что на разговоры о республике и демократии солдатики не поведутся.
Историк М. Цейтлин, который явно сочувствует декабристам, вынужден признать: «Отечественная война, несомненно, развила солдата, сделала его сознательнее и умнее. Но чем сознательнее он был, тем крепче он держался за свои убеждения, тем честнее служил Империи и Государю Императору. Поэтому заранее была обречена на неуспех революционная пропаганда и необходим был обман, чтобы повести его на мятеж. Если сказать солдату, что от него требуют второй, незаконной присяги, что истинный Государь томится где-то в цепях, а захватчик собирается отнять у него престол, и если скажут все это люди, которым он доверяет, добрые и любимые офицеры, то он поверит и будет сражаться за правое дело. И горький обман этот во имя и для блага народа придумал чистый душой поэт! Такова трагедия идеалистов: беспомощные в жизни, они хотят перехитрить ее, берут на себя во имя своих идей тягчайшие грехи, как взял Рылеев грех обмана почти что детей – солдат».
Кстати, для пущей убедительности для солдат была придумана еще одна «телега»: дескать, Константин сократил срок солдатской службы до 15 лет, а «незаконный» царь этому противится.
3. Сегодня мы будем творить беспредел
Обстановка в штабе декабристов напоминала дурдом. Руководители беспрерывно совещались. Менее знатные члены общества постоянно приходили и уходили, стремясь узнать, до чего же договорились вожди. Ситуация для принятия решений, прямо скажем, не лучшая. Куража добавляла неизбывная привычка декабристов запивать совещания различными напитками. На горизонте нарисовался уже знакомый нам «герой кавказских гор» Якубович. Он с ходу заявил: «надобно разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабеж, потом вынести из какой-нибудь церкви хоругви и идти ко дворцу».
В воздухе запахло настоящей классовой борьбой со всеми ее атрибутами. Якубовича, правда, не послушали.
В этой горячке заговорщики все более теряли способность реально оценивать ситуацию. Когда все подогревают друг друга, всё кажется возможным. Так, декабристы значительно переоценивали нежелание офицеров присягать Николаю Павловичу. В горячке собравшиеся наперебой уверяли друг друга в том, что за свои полки они отвечают. Как потом оказалось, значительная часть этой уверенности была лишь плодом больного воображения.
Собственно, весь план восстания был задуман на бегу, исходя из непонятно откуда взявшихся сведений.
К 13 декабря все уже дошли до точки и до ручки. Апофеозом вакханалии стал театральный жест Рылеева. Он обнял Каховского и произнес:
– Любезный друг, ты сир на сей земле, я знаю твое самоотвержение, ты можешь быть полезнее, чем на площади: истреби царя!
И тут же деловым тоном объяснил план действий. Рано утром, до намеченного срока восстания, Каховский в офицерском мундире проникает во дворец, находит возможность подобраться к Николаю и разом решает проблему. Либо ждет, пока император появится на площади, – и упражняется в стрельбе из пистолета. Вслед за Рылеевым террориста обняли Пущин, Оболенский и Александр Бестужев.
Есть разные версии, почему Каховский даже не попытался осуществить это убийство. Сами декабристы на следствии настаивали на том, что они передумали, что на отказе от цареубийства настояли умеренные члены общества. Но, возможно, Каховский был из тех людей, которые «на миру» способны на многое, а в одиночку – другое дело. Другой «киллер», Якубович, отказался от предложенной ему роли, мотивировав это тем, что против Николая Павловича ничего не имеет.
В этом кошмаре хуже всего было Трубецкому и его единомышленникам. Они понимали, что все пошло вразнос и дело теперь катится в черный беспредел. Но сдать назад что-то не позволяло: то ли боязнь показаться перед сообщниками трусами, то ли какие-то иные соображения. Так или иначе, Трубецкой принял возложенное на него назначение диктатором (руководителем) восстания. Но еще 12 декабря члены ложи «Избранного Михаила» решили попытаться если не остановить, то как-то смягчить дело. Но как? Расстроить планы своих товарищей. То есть не совсем расстроить, но так, чтобы все прошло, так сказать, по минимуму.
В ночь с 12 на 13 декабря Яков Ростовцев, племянник директора Российско-Американской компании Н. Кусова, явился в Зимний дворец и передал Николаю письмо, в котором сообщил о готовящемся восстании. Правда, без имен и конкретики. Но в письме были очень интересные места. Он пугает Николая предстоящим «возмущением», гражданской войной, отпадением окраин, а потом заявляет: «…дерзаю умолять Вас именем спокойствия России, именем Вашей собственной славы, преклоните Константина Павловича принять корону!..Поезжайте сами в Варшаву или убедите Константина Павловича приехать в Петербург, излейте ему откровенно мысли и чувства Ваши! Если он согласится быть императором, слава Богу!».
Как видим, он бьет все туда же. Поступок Ростовцева становится известен Рылееву и Оболенскому. Рылеев предлагает убить Ростовцева, остальные его отговаривают. Ростовцев, кстати, в результате открутился. Впрочем, он-то как раз ничего особенного и не делал.
Итак, вожди знают, что их планы известны. Но назад оглобли не поворачивают. Рылеев идет ва-банк. А вдруг еще получится! И под такое уж и вовсе гиблое дело подставляет обманутых солдат.
Анализируя события 14 декабря, можно заметить любопытную вещь: из 30 офицеров, присутствовавших на Сенатской площади, больше половины никаким боком не принадлежали к Северному обществу! «Членом общества не был, о планах его не знал», – значится во многих следственных делах участников активных событий. Так за каким чертом их вообще туда понесло? По-разному было. Вот, к примеру, подпоручик Александр Шторх увидел куда-то идущих солдат и офицеров своего полка – и потащился вместе с ними. «На вопрос комиссии, зачем поступил он вопреки данной присяге, отвечал, что единственно по своей глупости». А подпоручик Демьян Искрицкий не дошел до площади трехсот метров. Передумал – и решил остаться в числе зрителей. Может быть, правы острословы, утверждающие, что просто эти офицеры ночью слишком много выпили? А уже на площади некоторые протрезвели…
Уже упоминавшийся Андрей Панов пошел «из чувства товарищества». И так далее. Все бы ничего, но, как мы увидим далее, во время восстания иные из этих случайных людей вели себя покруче, чем идейные декабристы. Почему? Да все потому же: лавры графа Орлова замаячили. В самом деле, ну чем можно за два-три дня убедить человека пойти на такой риск? Байкой про Константина? Не смешите. Гвардейские офицеры знали больше, чем солдаты. Как показывают материалы следствия, они принимали происходящее за обыкновенный дворцовый переворот. Тем более что им объяснили: «все схвачено, за все заплачено». Вот и отрабатывали ребята свои будущие чины и ордена.
Глава 7
Кровь и подлость
1. Вранье продолжается
И вот наступил день, когда, как нам внушали и внушают до сих пор, декабристы совершили героический и благородный поступок. Хотя, если внимательнее посмотреть, то все их действия – сплошная гнусность, нагромождение одной подлости на другую.
Николай Павлович, предупрежденный о готовящемся восстании, принял меры: сыграл на опережение. Принятие присяги было перенесено с десяти на семь утра. Поэтому у заговорщиков, прискакавших в воинские части, чтобы разводить агитацию, не было времени, чтобы развернуться. Им приходилось действовать буквально «с колес». Выходило это иногда забавно, иногда не очень.
Так, Кюхельбекер и Пущин примчались в лейб-гвардии корпус конной артиллерии. Они бегали по казармам и кричали солдатам:
– Ребята! Измена! Вас обманывают, Константин Павлович не отказывается! Ура, Константин!
Но никакого особенного результата эта деятельность не дала.
Другие действовали более тонко. Как и договаривались, они врали про то, что всех обманывают, что надо выступить в защиту Константина. Но в ход шли не только идеи: поручик лейб-гвардии Гренадерского полка Александр Сутгоф раздавал солдатам своей роты деньги, заверяя:
– Вот, со мной ваше жалованье, которое раздам не по приказу.
Интересно, откуда у поручика и, мягко говоря, небогатого помещика деньги на роту солдат (сто человек)?
Он же направил поручика Панова с его ротой для захвата Зимнего дворца. Хотя Панов был из «случайно привлеченных», но его любили солдаты.
В Гвардейском морском экипаже вовсю развернулся Каховский. После неудачи с покушением на царя он старался изо всех сил и врал налево и направо. В конце концов командир велел его запереть. Но тут вмешались подельщики, благо здесь их было много. Они выпустили Каховского, а после снова пустились на уговоры, чередуя их с угрозами. Лейтенант Арбузов, например, объявил гвардейским морякам:
– Целая армия стоит в окрестностях столицы и уничтожит нас, если мы присягнем Николаю.
Предварительная работа возымела успех: с мятежниками отправились 1250 матросов.
Но гнуснее всего вышло в Московском полку. Туда прибыли член общества Михаил Бестужев и «примкнувший к ним» штабс-капитан князь Дмитрий Щепин-Ростовский и рассказали солдатам страшную историю. Якобы Константин Павлович и младший брат Михаил уже томятся в цепях и надо идти их выручать. Тут появился полковой командир П. А. Фредерикс и другие начальники – они попытались прекратить этот цирк. Но Щепин-Ростовский пошел вразнос: выхватив саблю, он бросился на командиров. Ранил Фредерикса и полковника Хвощинского, а потом отправился за полковым знаменем. Стоявший у знамени гренадер Красовский честно пытался выполнить свой долг – защитить полковую святыню, но получил удар саблей в живот. Досталось и унтер-офицеру Моисееву, который попытался вступиться за часового… Такая отмороженность убедила солдат. Но не всех. Из 2440 человек личного состава с мятежниками отправились 671. Зато по приказу бравого штабс-капитана по дороге солдаты продолжили борьбу за народное дело, избив прикладами полицейского офицера, который был виноват лишь в том, что некстати подвернулся под руку.
Через некоторое время в полк примчался великий князь Михаил Павлович, который в этот день исполнял роль «Скорой помощи» – метался по полкам, где замечались разброд и шатание. Его появление вызвало у солдат шок. Еще бы! Им ведь клялись, что он томится в цепях. Чтобы успокоить солдат, Михаил принял присягу вместе с ними.
– Теперь, ребята, – сказал он, – если нашлись мерзавцы, которые осрамили ваш мундир, докажите же, что между вами есть и честные люди, которые присягали не понапрасну и готовы омыть это посрамление своею кровью; я поведу вас против вашей же братьи, которая забыла свой долг.
После чего полк тоже двинулся к Сенатской площади. Но, как вы понимаете, не для того, чтобы присоединиться к восстанию.
Итак, общие силы восставших составили около трех тысяч человек.
2. Тайны вождей
К десяти утра Сенатская площадь была пустынна. Дул ветер, день начинался пасмурный и морозный – около восьми градусов. Возле Медного всадника бегали несколько человек; они слышали: «что-то будет». Около одиннадцати на Гороховой послышался барабанный бой и появились части Московского полка. Их вели Александр и Михаил Бестужевы и Щепин-Ростовский. Когда полк построился в каре, возник и Рылеев. Сначала он вел себя очень по-боевому: нацепил солдатскую сумку и встал в строй. Но вскоре отправился поторопить лейб-гренадеров. Поторопил – и больше на площадь не вернулся. Как не пришел и «диктатор» – Сергей Трубецкой. Вот тут я прерву изложение хроники событий, чтобы обратить внимание на поведение вождей.
Дело в том, что к этому времени главарям декабристов было уже известно: восстание еще до начала проиграно. Сенат собрался на присягу в семь, и к девяти все сенаторы были уже во дворце. Так что весь «парад» проходил возле пустого здания, что лишало его малейшего смысла. Между прочим, никто из присяжных «декабристоведов» не смог вразумительно объяснить смысл дальнейших действий повстанцев. А те, кто пытается найти объяснение, приходят к нелицеприятным выводам.
Читать бесплатно другие книги:
