Книга судьбы Сание Паринуш

Саид хохотал, но я закусила губу и сказала:

– Ну разумеется, ты должна присутствовать.

– Так почему бы нам не запланировать следующую встречу прямо сейчас? И не пытайтесь меня уверить, будто вы этого не хотите.

Чтобы положить конец спорам, я сказала:

– В следующий раз прошу ко мне домой.

– Отлично, – сказала Парванэ. – Когда?

– В среду утром. Ширин уходит в университет в десять и возвращается к вечеру. Приходите на обед.

Парванэ весело захлопала в ладоши:

– Замечательно! Попрошу Фарзанэ посидеть с мамой. А вас, Саид-хан, среда устраивает?

– Не хотелось бы причинять вам хлопоты, – вежливо сказал он.

– Какие же хлопоты? – возразила я. – Буду счастлива.

Он поспешно записал мой адрес и телефон, и мы расстались, договорившись вновь встретиться через два дня.

Я поехала домой, но не успела переодеться в домашнее, как зазвонил телефон. Смеясь, в полном восторге, Парванэ воскликнула:

– Поздравляю! Наш молодой человек не женат!

– Как не женат? Ты прослушала его рассказ?

– Рассказ не о браке, об одиночестве. Это ты ничего не поняла.

– Бедный… Что ж ты такая злая. Если будет на то воля Аллаха, жена приедет, и они снова заживут нормально.

– Перестань! – сказала Парванэ. – Столько лет тебя знаю, и никак не пойму: ты в самом деле наивная или притворяешься?

– Дорогая, официально они муж и жена, – заспорила я. – Официально они не разъехались и тем более не обсуждали развод. Не слишком ли ты поспешно судишь об отношениях в чужой семье?

– Официально не разъехались? – переспросила упрямица. – Это как: нужно специальную бумагу составить? Нет, дорогая: что касается их чувств, склонностей, образа жизни, присутствия в пространстве и во времени – они вот уже семь лет не живут вместе. Включи мозги: ты в самом деле веришь, что там, в свободном обществе, жена сидит в одиночестве и выплакала себе все глаза из-за мужчины, ради которого она не желает даже раз в году смотаться в Иран? А он все эти семь лет жил аскетом, словно Иисус в пустыне, одними лишь воспоминаниями о возлюбленной?

– Так почему же они не развелись? – спросила я.

– А зачем? Той бабенке ума не занимать. У нее есть муж, который работает, делает деньги, посылает ей изрядную сумму. Не муж, а мул – и хлопот лишних не доставляет. Ни кормить, ни обстирывать, ни гладить. Глупо было бы резать курицу, несущую золотые яйца. А наш господин со своей стороны не собирался вступать в новый брак или же у него за морем имеется какое-то имущество, которое в случае развода придется делить пополам с женой. До сих пор такой необходимости не было.

– О Аллах, ты уже все продумала!

– Я сотни подобных случаев наблюдала, – сказала Парванэ. – Обстоятельства бывают разные, но всегда происходит одно и то же: после долгой разлуки муж и жена уже не станут вновь супругами. В этом ты можешь быть уверена.

Я готовилась к приему гостей с тем молодым задором, который, казалось бы, давно утратила. Я убирала и чистила квартиру, жарила-парила и себя тоже приводила в порядок. Мы замечательно провели вместе почти весь день. И наши встречи втроем продолжались, а вся остальная жизнь строилась вокруг них.

Я помолодела. Впервые я всерьез занялась своей внешностью, пользовалась макияжем, прикупила обновки. Порой я даже заглядывала в гардероб к Ширин, одалживала у нее вещи. Мир приобрел яркие краски, в жизни появился смысл. И работу, и все повседневные дела я выполняла с радостью, даже с восторгом. Я не чувствовала себя больше одинокой, старой, никому не нужной. Я и выглядела моложе. Морщинки вокруг глаз почти разгладились. Линии возле губ не так сильно врезались в кожу, да и сама кожа посвежела и снова как будто светилась. А в сердце – сладчайший трепет, ожидание счастья.

На каждый звонок я первой добегала до телефона, разговаривала, приглушая голос, таинственными намеками, недомолвками, и пряталась от пристальных взглядов Ширин. Я понимала, что она подметила происходившие со мной перемены, однако пока не догадывалась, в чем причина.

Через неделю после того первого свидания Ширин обронила:

– С тех пор как ты возобновила ту старую дружбу, у тебя вроде бы и настроение улучшилось.

В другой раз она пошутила:

– Ох, мама, что-то ты себя подозрительно ведешь.

– Как это – подозрительно? Что я такого делаю?

– То, чего не делала раньше. Ухаживаешь за собой, все время куда-то выходишь, веселая, даже напеваешь тихонько. Не знаю, ты как-то изменилась.

– И все же как?

– Словно ты влюблена. Словно молоденькая.

Мы с Парванэ решили, что пора познакомить Ширин с Саидом. В моем возрасте неприлично прятаться и опасаться, как бы дочь тебя не подловила. Но нам требовался предлог, чтобы объяснить его частые визиты. Прикинув так и эдак, мы решили представить его как друга семьи Парванэ: дескать, он недавно вернулся в Иран из-за границы, а ко мне приходит по делу. Саид действительно перевел на фарси несколько статей и просил их отредактировать.

После того как Ширин несколько раз пересеклась с Саидом у нас дома, я все не решалась спросить ее мнение о нем, чтобы не навлечь подозрения. В итоге она сама затронула эту тему.

– Где тетя Парванэ его нашла?

– Я же тебе говорила, он друг их семьи, – напомнила я. – А что?

– Ничего… красивый старикан.

– Старикан?

– Достойный такой, с прекрасными манерами, – продолжала она. – Совсем не под стать тетушке Парванэ.

– Как некрасиво с твоей стороны! У тети Парванэ все друзья и родственники прекрасно воспитаны.

– В кого же она такая?

– Какая?

– Малость с прибабахом.

– Стыдись! – воскликнула я. – Разве можно так отзываться о тете? Она живая, веселая, рядом с ней все чувствуют себя моложе. Что тут плохого?

– Ну да! Рядом с ней ты тоже вся из себя, и бойкая, и задорная, и вы все время перешептываетесь.

– Ты ревнуешь? Мне хотя бы одну близкую подругу нельзя иметь?

– Ничего подобного я не говорила! Я очень рада, что ты помолодела и в хорошем настроении. Только она забывает про свой возраст.

Летом мы виделись через день, а то и чаще. В начале сентября Саид пригласил нас в усадьбу, которую он купил к северу от Тегерана, в горах Демавенда. Это был прекрасный и памятный день. Горы упирались в небо, ветер доносил прохладное дыхание заснеженных вершин. Воздух был чист и благоуханен, маленькие листья на окаймлявших участок белых тополях трепетали, словно блестки, переливаясь из цвета в цвет на ярком солнце, а при сильных порывах ветра их шуршание перерастало в гром аплодисментов – человеку, жизни, природе. По берегам узких ручейков нежно благоухали петунии. С ветвей деревьев грузно свисали райские плоды: яблоки, груши, желтые сливы, пушистые, налившиеся на солнце соком персики. Не так уж часто в жизни мне хотелось остановить мгновение. Но тот день я бы хотела удержать.

Мы были так счастливы, так легко нам было втроем. Спали завесы отчуждения, настороженности, мы свободно говорили обо всем. Парванэ, мой “темный двойник”, высказывала вслух то, что я не решалась произнести. Ее искренность и свобода выражений смешила нас, и я не старалась сдерживать смех – зачем? Он поднимался из глубинных слоев моего существа, сам собой расцветал на губах, мне самой звук собственного смеха казался незнакомым и приятным. Неужели это я так смеюсь?

Под конец дня после долгой бодрящей прогулки мы уселись на высокой веранде с видом на великолепный закат. Мы пили чай со сладостями, и тут Парванэ решилась затронуть тему, которой мы до тех пор не касались:

– Саид, я обязана спросить, – заявила она. – Все эти годы Масум и я недоумевали, почему вы исчезли и почему не вернулись? Почему не послали мать и сестер просить ее руки? Вы оба имели шанс избежать несчастий, которые вам выпали в жизни.

Я была ошеломлена. До тех пор мы не вспоминали эту часть прошлого, тяжелую для меня, едва ли безболезненную для Саида. Я задохнулась от смущения:

– Парванэ!

– Что? Мне кажется, мы уже достаточно восстановили знакомство и сблизились, можем говорить обо всем, тем более о столь важных событиях, изменивших вашу судьбу Но можете не отвечать, Саид, если не хотите.

– Нет, я хочу, я должен объяснить, – откликнулся он. – На самом деле я давно собирался поговорить о событиях того дня и обо всем, что произошло затем, но не хотел расстраивать Масум.

– Масум, тебя это расстроит? – обратилась ко мне Парванэ.

– По правде говоря, я бы не возражала узнать… – призналась я.

– В тот вечер, не ведая ни о чем, я работал в аптеке. Ворвался Ахмад, с порога начал выкрикивать непристойности. Он был пьян. Доктор Атаи пытался его урезонить, но Ахмад набросился на него. Я подскочил, оттащил доктора в сторону, и тогда Ахмад сбил меня с ног, принялся колотить. Сбежались соседи. Я был ошеломлен, унижен. Я был скромным мальчиком, закурить при взрослых не смел, а тут Ахмад орет, что я соблазнил его сестру. Потом он схватился за нож, соседи только-только успели меня из-под него вытянуть. Напоследок Ахмад пригрозил убить меня, если я хоть раз еще попадусь ему на глаза. Доктор Атаи сказал, мне бы лучше пару дней не выходить на работу, пусть все утихнет. Да я едва мог шелохнуться, один глаз заплыл так, что я им почти не видел. Ножом он, однако, меня не успел серьезно поранить. Только на руку пришлось наложить несколько стежков.

Через несколько дней ко мне пришел доктор Атаи. Он сказал, что Ахмад каждый вечер является в аптеку, пьяный в стельку, буйствует. Говорит: “Здесь мне люди помешали убить этого вонючего пса, но дома меня никто не остановит. Я убью бесстыжую девчонку, а этот гад пусть плачет о ней до конца жизни”. Доктор Табатабайи рассказал доктору Атаи, что его вызвали к тебе, что ты страшно избита, больна. Доктор Атаи сказал: “Ради этой невинной девушки уезжай хотя бы на несколько месяцев. Потом я сам поговорю с ее отцом, а ты приедешь вместе с матерью и будешь просить ее руки”.

Несколько раз я приходил по ночам и стоял напротив твоего дома, в надежде хотя бы разглядеть тебя в окне. Потом я все же бросил университет, уехал в Резайе и ждал вести от доктора. Я думал, что мы сможем пожениться и ты будешь жить с моей матерью, пока я закончу университет. Я ждал, но от доктора ни слова. Наконец я сам поехал в Тегеран, пришел к нему. Он стал меня уговаривать: нужно учиться дальше, передо мной вся жизнь, об этой истории я скоро позабуду. Сначала я решил, что ты умерла. Но потом он сказал, что тебя поспешно выдали замуж. Я был уничтожен. Прошло полгода, прежде чем я собрал себя по кускам и вернулся к жизни.

Сентябрьские дни сделались прохладнее, приближалась осень. Парванэ засобиралась в Германию. Ее матери стало лучше, врачи не возражали против перелета. Мы втроем сидели в саду у дома Парванэ. Я куталась в тонкую шаль.

– Парванэ, я всегда грущу, расставаясь с тобой, но на этот раз – вдвойне, – призналась я. – Мне будет так одиноко.

– Да исполнит Аллах желание твоего сердца! – откликнулась она. – Разве вы оба не просили его, не молили о том, чтобы поскорее избавиться от меня? Но отныне вы будете в письмах отчитываться мне за каждое слово, которым обменяетесь наедине. А еще лучше, купите магнитофон и посылайте мне кассеты.

Саид не засмеялся ей в ответ. Покачав головой, он сказал:

– Ни к чему эти указания: я тоже скоро уезжаю.

Мы с Парванэ выпрямились как по команде. Я выдохнула:

– Куда?

– В Америку. Обычно я уезжаю туда на лето, провожу три месяца с Нази и мальчиками. В этом году я все откладывал. По правде говоря, ехать не хотелось…

Я обмякла на стуле. Мы все затихли.

Парванэ ушла в дом принести нам еще чая. Саид, воспользовавшись моментом, положил свою руку на мою, бессильно лежавшую на столе, и сказал:

– Я должен поговорить с вами до отъезда наедине. Пожалуйста, приходите завтра к обеду в тот ресторан, где мы были на прошлой неделе. Я буду там к часу. Приходите обязательно.

Я знала, зачем он меня зовет. Та любовь, что соединила нас много лет назад, пробудилась вновь. В ресторан я вошла взволнованная, предвкушая объяснение. Он сидел за маленьким столиком в дальнем конце зала, смотрел в окно. Поздоровавшись, мы заказали еду. Потом оба умолкли, прогрузились в раздумье. Ели мы медленно и так со своими порциями и не управились.

Наконец он закурил и сказал:

– Масум, ты уже поняла: ты была и осталась единственной истинной любовью моей жизни. Судьба поставила много препятствий на нашем пути, и оба мы тяжко страдали. Но, наверное, судьба задумала нам это возместить, обернулась к нам другой стороной. Я еду в Америку, чтобы окончательно все уладить с Нази. Два года назад я сказал ей: либо она приедет в Иран и будет жить со мной, либо нам надо развестись. Но ни она, ни я не предпринимали никаких шагов. Теперь она открыла ресторан и вполне преуспевает. Она считает, что нам лучше жить там. Так или иначе, нам пора сделать выбор. Я устал от неопределенности и неустроенности. Если я буду уверен в тебе, буду знать, что ты выйдешь за меня, для меня все станет ясно, и я смогу принять решение и осуществить его… Так что ты скажешь? Ты станешь моей женой?

Я ждала этого: с первого дня нашей новой встречи я знала, что он задаст этот вопрос. И все же сердце отяжелело, слова застряли в горле. Даже в мечтах я еще не нашлась, какой ему дать ответ.

– Я не знаю.

– Как ты можешь не знать? Прошло тридцать с лишним лет, а ты не научилась решать сама?

– Саид, дети… как быть с детьми?

– Дети? А что дети? Они же все выросли, у каждого своя жизнь. Ты им больше не нужна.

– Но им небезразлично, как я живу. Боюсь, это может их расстроить. Чтобы их мать, в таком возрасте…

– Бога ради, давай хоть раз в жизни подумаем о себе и только о себе, – перебил он. – Или мы сами ничего в этом мире не значим?

– Я должна с ними поговорить.

– Хорошо, поговори и как можно скорее ответь мне. Я уезжаю в субботу на следующей неделе, больше откладывать нельзя, тем более что еще надо попасть в Германию на деловую встречу.

Из ресторана я прямиком отправилась к Парванэ и все ей рассказала. Она подскочила и завизжала:

– Предатели! Наконец-то вы объяснились! Избавились от меня и обо всем поговорили! Тридцать с лишним лет я ждала, чтобы увидеть твое лицо, когда он будет делать тебе предложение, а ты меня обошла!

– Парванэ!

– Ничего, ничего, я тебя прощаю. Только, ради Аллаха, поженитесь немедленно, пока я еще тут. Я непременно должна быть на твоей свадьбе. Я мечтала об этом всю жизнь.

– Пожалуйста, Парванэ, остановись! – прикрикнула я на нее. – Свадьба в моем возрасте? Что скажут дети?

– А что им говорить? Ты отдала им свою молодость, ты все для них делала. Настала пора подумать о себе. Тебе нужна своя жизнь, нужен человек, рядом с которым ты состаришься. Они же радоваться за тебя должны.

– Ты не понимаешь, – вздохнула я. – Им будет неловко перед женами. Нужно подумать об их чести и репутации.

– Хватит! – завопила она. – Хватит, хватит болтать о чести и репутации. До смерти надоело! Сперва ты волновалась о чести своего отца, потом о чести братьев, о чести мужа, теперь уже и очередь детей подоспела… Повторишь эти слова еще раз, я выброшусь из окна, клянусь!

– Как это из окна? У тебя в доме только один первый этаж и есть.

– Мне ради твоих переживаний о чести с Эйфелевой башни спрыгнуть? Какое ты тут усмотрела бесчестье, объясни, будь добра! Многие люди вступают в повторный брак. Хотя бы остаток жизни проведи в покое и счастье. Ты ведь тоже человек, у тебя тоже есть права.

Всю ночь я ломала себе голову, как поговорить с детьми, как отреагирует каждый из них, как поступит в лучшем из моих сценариев и в худшем. Я виделась себе девочкой-подростком, которая топает на родителей ногами, повторяя: “Я люблю его! Я хочу за него замуж!” Не раз я решала отказаться от этой затеи, забыть Саида и жить дальше, как жила. Но его доброе, ласковое лицо и мой страх одиночества – и подлинная любовь, которая так и не покинула наши сердца, – ради всего этого следовало рискнуть. Нелегко мне было отказаться от него. И так я ворочалась и металась всю ночь, и все впустую.

Парванэ позвонила спозаранку.

– Ну как, ты им рассказала?

– Нет! Когда я могла? Среди ночи? К тому же я еще не решила, как это сделать.

– Полно! Они же тебе не чужие. Уж ты-то всегда обо всем говорила со своими детьми. А теперь не знаешь, как сказать им самую простую вещь?

– Простую? Что ж тут простого?

– Расскажи Ширин первой. Она женщина, она поймет. Ей не знакома тупая ревность – глаза кровью налиты, как у мужчины по отношению к мамочке.

– Не могу! Очень трудно!

– Хочешь, я ей расскажу?

– Ты? Нет. Я должна собраться с духом и сделать это сама или вовсе отказаться.

– Отказаться? С ума сошла? После стольких лет ты нашла свою любовь – и готова от него отказаться? По-пустому, безо всякой разумной причины? Заеду-ка я к тебе, мы с ней вместе поговорим. Так будет легче. Двое на одного… мы с ней сладим. Если придется, можем ее даже поколотить. Я приеду около полудня.

Сразу после обеда Ширин нарядилась и сказала:

– Схожу, повидаюсь с Шахназ. Я скоро вернусь.

– Но, Ширин, дорогая, я специально приехала повидаться с тобой, – возразила Парванэ. – Куда же ты собралась?

– Прости, тетя, мне очень нужно. Задание на летний семестр. Если выполню его вовремя, в следующем семестре закончу университет… Я вернусь еще прежде, чем вы проснетесь после дневного сна.

– Некрасиво уходить, когда тетя Парванэ приехала повидаться с тобой, – заметила я. – У нее всего-то осталось несколько дней.

– Тетушка – не чужой человек, – возразила Ширин. – И я бы не уходила, если б мне правда не было очень нужно. Вы поспите, а потом заварите чай. На обратном пути я куплю торт, который тетушка любит, и мы посидим на балконе, попьем чай с тортом.

Мы с Парванэ прилегли на мою кровать.

– Твоя жизнь похожа на кино, – сказала она.

– Да, на индийское кино.

– А что плохого в индийских фильмах? Индийцы тоже люди, и с ними много чего случается.

– Да, много странного. Чего в обычной жизни не бывает.

– Да ведь и в фильмах из других стран тоже много странного и такого, чего в обычной жизни не бывает. Как зовут того американского парня, такого здорового?.. Арнольд. Он в одиночку может побить целую армию. И тот, другой, который приемами каратэ укладывает шестьсот человек, выпрыгивает из самолета прямо в поезд, потом в машину, на машине влетает на корабль, по дороге сшибает с ног еще трехсот врагов, а на самом ни царапинки…

– К чему ты клонишь?

– К тому клоню, что Бог, или судьба – как хочешь назови – дарит тебе замечательный шанс. И ты будешь вконец неблагодарной, если не постараешься выжать из этого все.

Мы вышли на балкон, а вскоре и Ширин вернулась с тортом.

– Ох, там снова стало так жарко! – пропыхтела она. – Пойду переоденусь.

Я напряженно оглянулась на Парванэ, но та подала мне знак сидеть спокойно. Через несколько минут Ширин вышла к нам. Я налила ей чаю, и она пустилась болтать. Парванэ выждала момент и спросила:

– Дорогая, ты хотела бы побывать на свадьбе?

– Еще бы, конечно! – воскликнула Ширин. – Умираю – хочу сходить на порядочную свадьбу, чтоб много музыки, танцев, а не как у дяди Махмуда или у дяди Али. Но чья же это свадьба? Невеста и жених – оба красавчики? Терпеть не могу, когда женятся уроды. Они клевые?

– Дорогая моя, говори, как полагается, – попросила я. – Что значит “клевые”?

– Клевые – это крутые, модные. Отличное словечко. Тебе не нравится только потому, что так говорит молодежь. – Обернувшись к Парванэ, она добавила: – Хорошо еще, что мама не стала преподавателем родного языка и литературы: то-то бы нас заставили говорить “интеллигентно”.

– Вот язычок! – указала я на нее Парванэ. – Ты ей слово, она тебе десять.

– Хватит спорить ни о чем! – оборвала нас Парванэ. – Я опаздываю, мне давно пора.

– Тетушка, я же только что пришла!

– Сама виновата! – отрезала Парванэ. – Я тебя просила не уходить.

– Но вы так и не сказали мне, чья будет свадьба!

– А на чьей свадьбе ты бы хотела побывать?

Ширин откинулась к спинке дивана, набрала в рот чаю посмаковать и ответила:

– Не знаю.

– Может быть, на свадьбе у твоей матери?

Ширин поперхнулась, выплюнула чай, согнулась от смеха. Мы с Парванэ переглянулись и попытались выжать из себя улыбки, но Ширин не унималась, она заливалась смехом так, словно ничего забавнее в жизни не слышала.

– Да что с тобой! – рассердилась Парванэ. – Это вовсе не смешно!

– Еще как смешно, тетушка! Вообразите: мама в свадебном платье с вуалью под руку с горбатым стариком, который опирается на палку! А мне придется нести шлейф невесты! Жених трясущимися руками пытается надеть кольцо на морщинистый палец невесты. Только представь себе! Животики надорвешь!

В гневе и унижении я уставилась в пол, молча ломая себе руки.

– Довольно! – рявкнула Парванэ. – Твоей маме не сто лет. Молодежь нынче пошла такая грубая и недобрая. И жених вовсе не горбатый старик – еще получше твоего Фарамарза будет.

Ширин уставилась на нас и пробормотала:

– Ну что вы так всерьез! Это я в фильме видела. А вы-то о чем говорите на самом деле?

– Говорю, если твоя мама надумает выйти замуж, она сможет выбирать из самых достойных претендентов.

– Тетушка, умоляю, хватит уже! Моя мать – почтенная дама, у нее двое женатых сыновей, двое внуков, скоро она выдаст замуж любимую дочку – Обернувшись ко мне, она добавила: – Кстати, мама, Фарамарз говорит, что вид на жительство в Канаде вот-вот будет готов. В январе он приедет в отпуск в Иран, мы отпразднуем свадьбу и уедем вместе.

Речь шла о свадьбе моей дочери: мне следовало проявить интерес. Но я только и могла, что покачать головой и ответить:

– Поговорим об этом позже.

– Что ты, мама? Обиделась из-за того, что я назвала тебя старой? Ну прости. Это все тетушка виновата: говорит такие смешные глупости!

– Тебе смешно? – сердито фыркнула Парванэ. – На Западе люди в восемьдесят лет вступают в брак, и никому в голову не приходит смеяться. Наоборот, дети и внуки радуются за них, все празднуют вместе. А твоя мама и вовсе еще молода.

– Тетушка, вы слишком долго прожили там. Совсем онемечились. У нас здесь так не принято. Мне будет неловко. И у мамы все есть, зачем же ей выходить замуж?

– Ты уверена, что она ни в чем не нуждается?

– Разумеется! Красивая квартира, работа, праздники и путешествия. Масуд выхлопотал для нее пенсию, оба сына как могут поддерживают ее. А когда я выйду замуж, мы вскоре заберем ее в Канаду, поможет мне растить детей.

– Удостоилась! – негодующе побормотала Парванэ.

Я не могла больше слушать их спор. Я поднялась, собрала посуду и ушла в дом. Оттуда я видела, как Парванэ тараторит какую-то речь, а Ширин огрызается. Наконец Парванэ подхватила свою сумку и тоже вошла в дом. Надевая платок и чадру, она шепнула мне:

– Я ей объяснила, что потребности человека не сводятся к материальным вещам, у каждого есть чувства, привязанности. И я сказала ей, что тот господин, который навещал нас, просит твоей руки.

Ширин так и осталась сидеть, упершись локтями в стол, уронив голову на руку. Парванэ ушла, и я вернулась на веранду. Дочка со слезами на глазах поглядела на меня и взмолилась:

– Мама, скажи мне, что Парванэ солгала! Скажи, что это неправда!

– Что неправда? Что Саид хочет на мне жениться? Это правда, но я пока не даю ему ответа.

Ширин вздохнула с облегчением и сказала:

– О, послушать тетю Парванэ, таку вас уже все решено. Ты же не согласишься, правда?

– Не знаю. Все может быть.

– Мама, подумай о нас! Ты же знаешь, как Фарамарз тебя уважает. Все время восхищается тем, какая ты достойная, самоотверженная, бескорыстная. Говорит, такую мать дети должны почитать, преклонив колени. И как я ему скажу, что моя мать вздумала искать себе мужа? Если ты выйдешь замуж, ты разрушишь тот образ, которым мы восхищались столько лет.

– Выйти замуж – не грех и не преступление, нечего так переживать! – отрезала я.

Она вскочила, оттолкнув стул, и выбежала из комнаты. Через минуту послышался писк кнопок на телефоне: Ширин кому-то звонила. Масуду, конечно. Держись, сказала я себе. Надвигается буря.

Час спустя явился расстроенный Масуд. Я осталась сидеть на балконе, притворяясь, будто внимательно читаю газету. Ширин быстро, но очень тихо что-то ему рассказала. Вскоре Масуд вышел ко мне на балкон. Совсем хмурый.

– Здравствуй! – сказала я. – Как приятно тебя видеть.

– Прости, мама, я так закрутился, ночь ото дня перестал отличать.

– Зачем, дорогой мой? Зачем ты столько времени тратишь на бессмысленную чиновничью работу? Разве ты не собирался открыть собственную фирму, заняться искусством, архитектурой? Характер у тебя совсем не для такой работы. Ты и с виду постарел, и я так давно не слышала твой смех.

– Слишком большая ответственность возложена на меня. И отец Атефе говорит, что наш религиозный долг – служить.

– Кому служить? – переспросила я. – Народу? Но разве ты был бы менее полезен обществу, если бы делал то, что умеешь по-настоящему? А для административной должности у тебя не было никакого опыта. Им не следовало тебе ее предлагать, а тебе – соглашаться.

– Ладно, – сказал он нетерпеливо. – Об этом можно и потом. Что за глупости рассказывает мне Ширин?

– У Ширин глупостей много, какую конкретно ты имеешь в виду?

В этот момент Ширин вынесла чайный поднос и уселась рядом с Масудом, четко обозначив линию фронта.

– Мама! – жестким тоном призвала она меня к порядку. – Мы говорим о мужчине, который посватался к тебе.

Они оба зафыркали, обменялись ироническими взглядами. Ох, как же я сердилась, но старалась не терять ни сдержанности, ни уверенности в себе.

– После смерти вашего отца ко мне многие сватались.

– Об этом мне все известно, – сказал Масуд. – Некоторые оказались поразительно настырными. Ты была очень красива. Думаешь, я не замечал, как они на тебя смотрят, как увиваются вокруг? Как любой ребенок в подобном положении, я видел по ночам кошмары: ты выходила замуж за чужого мужчину. Знаешь ли ты, как часто я лежал без сна, изобретая способы прикончить господина Заргара? И только одно меня утешало: я доверял тебе. Я знал: ты никогда не бросишь нас, кем-то увлекшись, ни на что в мире нас не променяешь, всегда будешь думать только о нас. И теперь я не понимаю, что происходит. Как этот мужчина так тебя обольстил, что ты совсем позабыла о нас?

– Я никогда не забываю о вас и никогда не забуду, – ответила я. – И ты давно взрослый человек, так что перестань сжимать кулаки, точно мальчишка с эдиповым комплексом. Пока вы были малы и нуждались во мне, я отдавала вам свою жизнь, исполняя материнский долг. Не знаю, всегда ли я делала правильный выбор, но я понимала, что таким подросткам, как ты и Сиамак, трудно будет принять отчима, даже если бы он мог стать для вас прекрасным наставником и помог мне справиться с житейскими трудностями. В ту пору главным для меня было ваше благополучие, ваше счастье – но сейчас дело другое. Вы все выросли, я выполнила свой долг, как могла и умела, вы прекрасно можете обойтись без меня. Может быть, все-таки и я теперь получу право подумать о себе, принять решение, выбрать свое будущее, быть счастливой? Ведь и вам от этого будет лучше. Вам не придется возиться с одинокой стареющей матерью, которая с каждым годом будет становиться все более капризной и раздражительной.

– Нет, мама, пожалуйста, не говори так! – возмутил Масуд. – Ты – наша гордость и краса. Для меня ты самая прекрасная женщина на земле, и до последнего вздоха я останусь твоим преданным рабом, буду делать все, что тебе понадобится, чего ты пожелаешь. Клянусь, я не навещал тебя эти дни только потому, что был очень занят, но я все время думаю о тебе!

– Об этом я и говорю! – подхватила я. – Ты женатый человек, отец семейства, у тебя гора дел, обязанностей, с какой же стати ты должен все время думать о своей матери? Каждый из вас должен в первую очередь заниматься собственной жизнью. Я не хочу доставлять вам лишние волнения, превращаться для вас в долг, а потом и в бремя. А так я не буду одна, я буду счастлива. Вы убедитесь в этом и перестанете волноваться за меня.

– Нет в этом никакой нужды, – упорствовал Масуд. – Мы не оставим тебя в одиночестве. Мы всегда готовы служить тебе с любовью и уважением, постараемся воздать хоть за малую долю того, что ты делала для нас.

– Дорогой мой, но я вовсе этого не хочу! Никто из вас ничем не обязан мне! Я всего лишь хочу прожить остаток жизни с человеком, который принесет мне покой и мир – то, о чем я всегда мечтала. Неужели я так многого прошу?

– Мама, как странно ты рассуждаешь! Да ведь для нас ничего не может быть ужаснее! Как ты не понимаешь!

– Ничего ужаснее? Я задумала что-то безнравственное, против Бога и веры?

– Против традиции, мама, а это нисколько не лучше. Подобная новость – это будет все равно что взрыв бомбы. Неужели не понимаешь, какой это скандал, какой стыд для нас? Что станут говорить наши друзья, коллеги, подчиненные? Как я покажусь на глаза родителям Атефе? – И, поспешно обернувшись к Ширин, он добавил: – Ширин, не вздумай даже заикнуться об этом при ней.

– А что случится, если она узнает? – поинтересовалась я.

– Что случится? Она утратит всяческое уважение к тебе. Тот священный образ матери, который я внушил ей, рухнет. Она расскажет своим родителям, узнают все в министерстве.

– И это так страшно?

– Представляешь, что будут говорить у меня за спиной?

– Нет. Что будут говорить?

– Скажут: “У начальника появился отчим. Прошлой ночью он вручил свою мать какому-то ничтожеству”. Как мне жить с таким клеймом?

Ком застрял у меня в горле. Я не могла больше говорить, не могла их слушать. Они очернили мою единственную, мою прекрасную и чистую любовь. Пульс молоточками бил в виски. Я вошла в дом, проглотила две таблетки болеутоляющего и села – в темноте, не включая света, прислонившись головой к валику дивана.

Ширин и Масуд еще потолковали на веранде, потом Масуд собрался уходить, и они вошли в дом. Провожая его, Ширин сказала:

– Это все тетушка Парванэ виновата. Вечно ей неймется. Маме бы никогда такое в голову не пришло. Это она маму втянула.

– Мне тетя Парванэ никогда не нравилась, – подхватил Масуд. – Она вульгарна. Не соблюдает элементарные правила приличия. Познакомилась у нас с господином Магсуди – и попыталась пожать ему руку! Бедняга так растерялся. Конечно, окажись тетя Парванэ на мамином месте, она бы сейчас уже в десятый раз замуж выходила.

Я поднялась, включила лампу и сказала:

– Парванэ к этому никак не причастна. Каждый человек вправе сам решать, как проживет свою жизнь.

– Конечно, мама, у тебя есть право, – сказал Масуд. – Но разве ты воспользуешься им в ущерб чести и достоинству твоих детей?

– У меня болит голова, я пойду спать, – пробормотала я. – Да и ты засиделся. Ступай домой, к жене и ребенку.