Мужчина и женщина. Книга первая (сборник) Седов Владимир
– Неужели не помнишь?
И он приглушенным голосом стал говорить, как бы на ухо:
– Осенний вечер, парк, аллейка и наши с тобой объятия, а затем… – голос его изменился, – наши с тобой двойняшки – Оля и Коля. Коля, кстати, назван в честь меня.
– В честь кого? – машинально переспросила Оля.
– В честь меня. В честь кого же?
– Да, да, – испуганно быстро согласилась она. – Конечно, в честь тебя, – и добавила: – Я рада, что ты позвонил.
– Знаешь, Оля, ты так долго прятала от меня моих крошек, что я ужас как, соскучился по ним и поэтому очень хотел бы их увидеть. Приезжайте ко мне. Я живу в собственном доме, точнее коттедже. Приезжай в выходной, я посмотрю на детей, ты посмотришь, как я живу, – и, добавив: «Целую», он положил трубку.
Оля приняла или восприняла это приглашение как приказ и, конечно, сразу решила ехать, хотя подруги, которым она; рассказала об этом звонке, отговаривали.
– Нечего ехать. Пусть подождет, помучается.
Но она в воскресенье, взяв такси, ровно в двенадцать подъехала к дверям шикарного загородного коттеджа в престижном районе пригорода.
Правда, приехала одна. Без детей. Уж очень все это было неожиданно.
Она подошла к высокому забору.
Позвонила.
Залаяли собаки.
Что-то там за забором лязгнуло, щелкнуло, и распахнулась неприметная дверь в высоком металлическом заборе.
Дверь распахнул Коля.
Одной рукой он держался за ручку двери, другой держал за поводок двух огромных бультерьеров, которые рвались из его рук и готовы были прямо разорвать любого, кто находится за пределами забора.
– А, это ты? – как бы удивился Коля и, сказав собакам: «Свои», после чего те сразу успокоились, добавил: – А дети где?
Оля посмотрела на Колю, на собак и вдруг подумала, что правильно сделала, что не взяла с собой детей.
– Дети немного приболели, – нашлась она, – в следующий раз привезу.
– А, – недоверчиво промолвил Коля, – ну тогда проходи.
А Оля машинально про себя добавила: «Раз уж приехала».
Она перешагнула порог коттеджа и попала в другой мир: чистый, красочный, аккуратный. Красивые гравиевые дорожки, цветы, газоны, кустарники – все было ухожено, аккуратно подстрижено.
Дверь с лязгом захлопнулась, две псины приблизились к ней, обнюхали и, завиляв хвостами, отошли в какой-то загончик из хромированной сетки.
Коля наслаждался эффектом.
– Что, не ожидала?
– Да, не ожидала.
– Ну, проходи в дом. Там еще не то увидишь.
Они прошли в дом.
Дорогая мебель, люстры, ковры, картины. Везде чистота и порядок.
Он провел ее в гостиную под пальму с маленьким водопадом. Не спрашивая налил ей в тонкую хрустальную рюмку французского коньяка. На закуску предложил лимон, порезанный тонкими дольками и выложенный на золотом блюдечке с золотой вилочкой.
Себе налил сок в небольшой фужер из серебра. Предложил тост:
– За нас.
Оля подняла рюмку. Чокнулись.
Она пригубила. Он отпил сок. Поставил фужер на салфетку и, откинувшись на спинку, спросил:
– Удивлена?
Оля пожала плечами, как бы отвечая «не знаю».
– Просто надо было вовремя сгрести то, что плохо лежало. Вот я и сгреб кое-что в нашем КаБэ. Заплатили хорошо. Купил коттедж. Живу богато. Да ты пей, пей.
Он опять наполнил ей рюмку.
– А ты? – спросила она.
– Я не пью, не курю и, вообще, слежу за своим здоровьем.
Коля неожиданно вскочил, стащил с себя рубашку и стал демонстрировать мускулы своих рук и торса и даже работу своих внутренних органов. Затем, вновь натянув на себя рубаху, спросил:
– Ну как?
Оля опять пожала плечами.
Коля шумно сел и сердито буркнул:
– Зря ты так. Я с открытым сердцем. У меня до сих пор никого нет. Да сейчас и иметь-то опасно, только и норовят что-нибудь откусить или украсть. А тебя знаю давно, и дети уже выросли. Да и скучно мне.
Может, поживем вместе? С детьми.
Оля, выпив рюмку коньяка, согласилась почему-то:
– Поживем.
Коля, услышав это, вскочил.
– Вот и замечательно. Ты давай в следующий раз приезжай с детьми. Хорошо?
И с этим словом Коля проводил Олю за забор.
С лязгом захлопнулась дверь.
Вечером Оля рассказала подругам о своем посещении Колиного коттеджа.
Девчонки много вздыхали и предполагали. Одна даже вспомнила, что слышала о какой-то афере в том секретном КаБэ, где работал Коля. Говорят, что многих посадили, а те, кто остался, прямо озолотились. Но всем было непонятно, что же хочет Коля от Оли. Его слова о скуке мало кого убедили, точнее никого, кроме Оли.
Оля сказала подругам:
– Не знай как вам, а мне почему-то его стало жалко. Пусть он богатый и здоровый, все равно какой-то брошенный. Один с собаками. И у собак-то имена какие-то странные – Крис и Кельми. Детей я ему, конечно, сразу не повезу, а вот сама поезжу, пригляжусь.
И Оля стала по выходным ездить к Коле приглядываться. Тем более что и раньше-то, пять лет назад, она его больно-то и не знала. Коллега и коллега.
Наконец наступил день, когда она повезла к нему детей. Она не знала, что получится из этого визита, поэтому сказала детям, что они едут к их будущему папе на прогулку.
Когда приехали, и Коля-старший открыл им дверь, то собаки, уже привыкшие к Оле, заскулили и завиляли хвостами. А она, держа детей за руки, подозвала собак и сказала:
– Дети, это вот Крис и Кельми, а это… – она показала на Колю, запирающего дверь в заборе, – как вы, наверное, догадались, ваш будущий папа.
Ни Коля-младший, ни Оля-младшая на эти слова не среагировали. Они бросились к собакам и стали с ними возиться. Коля сразу залез Крису в пасть, а Оля стала крутить уши Кельми. Псы, поджав хвосты, не лаяли, только скулили.
Коля-старший обиделся, что дети бросились к собакам, а не к нему – их родному отцу. Он отогнал собак и, взяв детей за руки, провел в дом. Там он поставил их перед собой и стал серьезным голосом внушать, что он – их отец и теперь будет заниматься их воспитанием. При этом он решительно пресек попытки Оли-младшей поковырять в носу и Коли-младшего оторвать кусочек дорогих итальянских обоев.
Потом они осмотрели дом, шагая по нему тихо и осторожно под присмотром папы, затем пообедали, причем за обедом узнали, что кока-кола – очень вредный продукт, от мороженого бывает ангина, а от шоколада – какой-то страшный диабет.
Дети сникли.
Оля заскучала.
Вновь обретенный отец опять стал демонстрировать свои мускулы. Говорить о правильном поведении и рачительности в средствах. Показывать дорогие вещи и предупреждать, что ничего нельзя трогать руками. И туалетом надо пользоваться осторожно, так как весь фарфор там швейцарский.
И мылом мыться аккуратно: мыло французское.
Так за нравоучениями и предупреждениями прошел день.
Вечером, возвращаясь домой в трамвае, уставшие и притихшие Оля с Колей прижались к маме, не сговариваясь, одновременно спросили:
– Мама, а зачем нам этот папа?
Оля промолчала, а про себя подумала: «И правда, зачем?»
8. Рука королевы
«Только бы не споткнуться, только бы не споткнуться», – билась в голове, вместе с учащенным пульсом, одна-единственная мысль.
Я бежал, нет, летел, как мне казалось, над ковровым паркетом королевского дворца, боясь ступить как-нибудь не так и ужасаясь от мысли, что могу споткнуться.
Меня сегодня допустили до Руки! До Руки Королевы!
И я смогу ее поцеловать!
Прижать свои губы к руке божественного существа.
Какая честь!
Какое счастье!
Королева сидела на троне, сверкающем алмазами, в самом конце зала, и я, обмирая сердцем, с каждым шагом приближался к заветной мечте каждого мужчины.
Рука Королевы лежала на золотом подлокотнике высокого трона и слегка подрагивала.
Я приближался…
Сколько раз я проделывал этот путь – от дверей к трону – в своих мечтах!
Сколько раз я упражнялся в пустой комнате, степенно нагибаясь над перчаткой, лежащей на краешке полированного стола.
Сколько сладостных моментов я пережил в предчувствии этого волшебного дня – один бог знает!
И вот сейчас это свершится.
Господи, помоги!
Королева разговаривала, полуобернувшись, с кем-то из вельмож, имевших высокую честь стоять за троном, и, казалось, не замечала меня.
Но это ничего не значило.
Важно было то, что я уже сумел приблизиться к трону. Если Королева позволит мне, уже приближенному к ее трону, поцеловать ее руку, это будет означать, что я допущен.
Осенен королевской милостью.
А милость Королевы не знает границ.
И вот я уже у самого трона.
Вот уже у самой Королевской Руки.
Дрожа всем телом, я склонился в верноподданническом поклоне. Потекло время.
Королева все разговаривала.
Меня бросило в жар.
Королева не обращала никакого внимания на меня, на «ничто», стоящее на полусогнутых ногах у ее трона.
Вокруг зашептались.
И в ту минуту, когда в мою сторону уже двинулась стража, Королева глянула на меня мельком, чуть-чуть, и отвернулась, но при этом шевельнула мне мизинцем.
И все!
Этого достаточно.
Я упал на колени и приник осторожно, трепетно и нежно к Королевской Руке.
Рука была белая-белая, с нежными, едва заметными сосудами.
Ногти – отполированы до зеркального блеска.
Перстни блестели и переливались, как сказочные сокровища.
Я приблизил лицо к чуду королевской плоти и, задохнувшись, зажмурившись, коснулся этой божественной кожи своими пересохшими губами.
Чуть-чуть, на одну-две секунды.
Как она пахла! Свежестью, чистотой!
Я с поцелуем вдохнул этот аромат и, почти теряя сознание, отодвинулся от моего счастья бережно и осторожно.
Мизинец Королевы продолжал шевелиться, он как бы и не заметил моего поцелуя.
Пусть.
Зато все вокруг видели, что я был допущен. Что я целовал Королевскую Руку!
Поцелуй был!
Я встал. Поклонился и осторожно попятился к дверям, не отводя затуманенного слезами взора от Королевской Руки.
Потом медленно повернулся и, счастливый, вышел из зала.
За дверями ко мне бросились эти… недопущенные.
«Как, да что, да какая она, Королевская Рука?» Я степенно окинул их, нетерпеливо ждущих, брезгливым взглядом и сказал громко, чтобы все слышали:
– Прочь!
Прочь с дороги. Или вы ослепли и не видите на моих устах печать божественной Руки Королевы?
Я-допущенный!
9. Курилка
Каким же было мое удивление, когда я увидел, что женщина курит. Мне в ту пору было пять лет, и в моем детском мире, а значит, и во всей Вселенной, курили только мужчины, а женщины – ни – ни.
То, что женщины иногда выпивали рюмочку-другую сладкого вина, я знал.
Что мужчины и женщины целуются, и от этого появляются дети, тоже знал.
Но то, что женщина может курить, для меня было полной неожиданностью.
Когда я высказал это свое удивление маме, она просто отмахнулась от меня, сказав:
– Это не женщина, это тетя Нина-курилка.
Итогда я понял, что эта курящая тетя какая-то особенная.
Не как все тети.
Она и на самом деле была особенная. Жила одна в своем бревенчатом доме на окраине города. В ее саду за домом цвела и плодоносила крупная «Родительская» вишня, а в глубине росли разлапистые яблони с белыми, как сахар, прозрачными на свет яблоками.
Но мы, мальчишки, редко лазили в ее сад, так как там жили самые страшные для нас существа – злые жужжащие пчелы. Всех, кто попадал в их поле видимости, они ужасно и безжалостно жалили. Всех, но только не тетю Нину-курилку.
И вообще люди поговаривали, что тетя Нинка-курилка знала язык пчел, и поэтому они ее слушались и приносили много сладкого и желтого, как солнце, меда.
И эта необычная женщина с ее умением курить и разговаривать с пчелами, волшебным садом и сладкой вишней тянула меня к себе, как магнитом. И как-то так незаметно мы с ней подружились.
Тетя Нина была веселой и жизнерадостной, как, впрочем, и дом, в котором она жила, и сад с вишнями, пчелами и яблонями – все было пронизано какой-то легкостью и жизнелюбием. А курить, как оказалось, она начала из-за пчел.
Отец ее умер рано, когда она еще не полностью освоила уроки пчеловодства, и чтобы ухаживать за пчелами и собирать мед, ей пришлось закурить. Сначала курила для дыма, чтобы ее не кусали пчелы, а потом это вошло в привычку.
Мужа и детей у нее никогда не было, да и родственников тоже. Так что меня она полюбила как сына. А мне за эту необычную дружбу часто попадало от родителей.
И правда, что может быть хорошего от дружбы мальчика со взрослой одинокой женщиной, курящей и даже пьющей. Она делала такое количество медовухи, что не успевала ее продавать, поэтому остатки пила сама.
Иногда у нее появлялись любимые мужчины. Но ненадолго. Что-то с ними у нее никак не ладилось, хотя в эти дни она не пила и не курила. Может, поэтому у нее и не ладилось.
Я рос.
Тетя Нина жила.
Выпивала, курила и принимала на какое-то время случайных мужчин. Продолжала быть веселой и задорной.
Но я все время смотрел на нее и ждал.
Ждал, когда же она помрет.
В этом были уверены все: и мои родители, и все наши соседи, и участковый, и моя школьная учительница.
А она все не умирала.
Она своим проживанием в нашем обществе подрывала моральные устои, правила долгожительства и авторитет медиков, которые всегда утверждали, что пить, курить и прелюбодействовать нельзя, даже по отдельности это все вредно для здоровья, а в совокупности – просто смертельно.
Нам, детям, показывали на нее пальцем и говорили:
– Видите, какая плохая тетя, она курит, поэтому скоро заболеет и помрет.
А когда тетя Нина, шатаясь, шла к своему дому, опять показывали пальцем и говорили:
– Видите, какая тетя бяка. Она пьет бяку и поэтому скоро умрет.
А женщины, наши мамы, обсуждали каждое романтическое увлечение тети Нины, стоя кучками, и обязательно прогнозировали ей кучу болезней.
А Нинка-курилка не умирала и не умирала. Она даже никогда не болела. Только простудой, и то быстро вылечивалась своей крепчайшей медовухой.
Так текли годы.
Я вырос и ушел в армию.
Вернулся.
Женился.
Но не закурил и не стал пить, как моя знакомая. По праздникам, конечно, выпивал, но немного. Видимо, это постоянное ожидание смерти человека, к которому сильно привязан в детстве, действует как тормоз на все вредные привычки.
Наконец у нашего поколения пошли дети, которые подросли. И уже они стали лазить в сад Нинки-курилки. И уже мы стали пугать их пороками этой женщины, мы, которые сами выросли на этих страшилках.
У многих моих ровесников стали умирать родители.
А тетя Нина-курилка как жила, так и продолжала жить и ухаживать за своими вишнями, яблонями, пчелами.
Когда мне исполнилось тридцать лет, по воле судьбы я покинул родные края и почти двадцать лет прожил вдалеке не только от своей малой родины, но и от своей страны. Но, выйдя на пенсию, вернулся и местом жительства выбрал свой город, где родился.
Он сильно изменился.
Я, как только обустроился, поехал туда, где прошло мое детство.
Кругом были новостройки, широкие проспекты.
Но домик с садом тети Нины-курилки стоял. Только уже не на окраине, а почти центре.
Честно говоря, я никак не думал увидеть ее в живых. Но в калитку все же постучал. Навстречу вышла она. Старая, седая, но с острыми глазками и неизменно: папироской во рту. Я даже вскрикнул:
– Тетя Нина, жива!
– Жива, жива, а что мне сделается, же вся законсервирована спиртом да никотином.
С этими словами она обняла меня и провела в дом.
Дом постарел. И сад постарел. Вишни почти не было, яблони одичали, пчелы исчезли. Оставшиеся ульи, вросшие в землю, гнили.
«Да, старость, – подумал я. – А сколько же ей лет? Ведь она, на сколько я помню, была даже постарше моих родителей. А сейчас не то что родителей, моих сверстников многих в живых нет, а она живет».
В доме тетя Нина пошарила по угла буфета, поставила на стол бутылку водки закуску, Я прямо оторопел.
– Тетя Нина, ты выпиваешь?
– Конечно.
В это время за перегородкой кто-то закашлял.
– Кто там? – спросил я, поняв, что она не изменила своим традициям.
– А, это мой знакомый. Сейчас живет у меня.
Из-за перегородки вышел парень. Не скажу, что молодой, но где-то средних лет, хотя и не совсем свежий.
Мы втроем выпили по рюмке.
Парень сразу захмелел и пошел спать, а мы выпили еще по одной и долго сидели вдвоем, вспоминая наши дворы, знакомых из того далекого времени.
Когда я пришел домой, жена удивилась, что от меня пахло водкой, но она удивилась еще больше, когда я сказал, с кем выпивал. Вы бы только видели ее лицо.
Но оказалось, что и у тети Нины все же был конец жизни. Как бы она не была проспиртована и прокурена, она умерла. Умерла в девяносто шесть лет.
Хоронил ее я.
Ее очередной жених сбежал сразу же после ее смерти, прихватив с собой все мало-мальски ценное, а родных, как вы знаете, у нее не было.
Но до сих пор стоит она перед моими глазами – радушная, добрая женщина, с мягкой улыбкой, давно привыкшая к укорам и насмешкам в свой адрес и давно простившая всех, кто пытался стать судьей в ее судьбе, данной ей только Богом.
10. Урок истории на дому
Седьмой класс «Б».
Урок истории.
Ведет урок молодая женщина лет двадцати трех.
Светлые волосы, голубые глаза, белая в темно-синий горошек приталенная кофточка, серая прямая юбка, высокие красивые ноги, модные туфли на тонких шпильках.
Строгая.
Недоступная.
Два года назад, после окончания института, она вышла замуж за молодого лейтенанта, и год назад они переехали, уже семьей, из провинциального поселка в этот большой город.
Детей не было.
Пока не хотелось.
Хотелось любви, красоты и чегото необыкновенного и таинственного.
Она ненавидела школу, свою профессию, глупых подруг, свое поспешное замужество и самого мужа.
В груди пульсом билась тоска.
Читать бесплатно другие книги:
