Мужчина и женщина. Книга первая (сборник) Седов Владимир
Узеркала поправила прическу. И, мимоходом оглянувшись на мужчину, сидевшего за ее столом в полной растерянности, вышла из ресторана.
Он видел, как она подбежала к парню. Тот поцеловал ее в щеку, открыл дверцу, посадил в машину. Сел сам, и они уехали.
Мужчина долго смотрел вслед машине, потом встал из-за стола, перекинул один конец своего красного шарфа через плечо и, держа в руке розу, тоже подошел к зеркалу. Подойдя, стал с интересом глядеть в него, словно там осталось изображение только что отвергнувшей его женщины.
Потом оглянулся. Еще раз посмотрел в окно, на столик, на розу в руках и тихо прошептал:
– Жаль. Очень жаль. Из нее получилась бы очень хорошая Львица.
Поднес цветок к зеркалу и переломил его стебель пополам.
Ввоздухе что-то сверкнуло, хлопнуло, раздался оглушительный рев, и… и мужчина исчез.
Только на полу у зеркала осталась лежать переломаная пополам роза.
Официант, видевший эту фантастическую сцену, от неожиданности и страха закрыл глаза. Затем открыл, протер их и, осторожно подойдя к зеркалу, поднял розу. Нервно огляделся вокруг, но, увидя на столике исчезнувшего мужчины деньги, успокоился и повертел розу туда-сюда.
Понюхал. И, не унюхав ничего необычного, выбросил ее в урну.
12. Киллер
Темно-серая «Волга» спустилась с трассы на проселочную дорогу и, по – газовав на мокрых крутых поворотах, выехала к озеру.
У самого его края на одинокой скамейке сидел лицом к воде человек в брезентовом дождевике и ковырял землю прутиком.
Машина остановилась метрах в пяти.
Из нее вышел мужчина в дорогом шерстяном плаще, с перчатками и зонтом.
Зонт он тут же раскрыл и подошел к скамейке.
Поздоровался с сидящим и присел, прежде осторожно отерев скамейку перчаткой.
Кругом было пусто и уныло.
Мелкий холодный дождь.
Ни птиц, ни людей.
Осень.
То и дело порывами налетал ветер.
Эти двое сидели рядом долго.
Ветер несколько раз задирал зонт, колючие дождевые капли несло то справа, то слева.
Наконец разговор закончился.
Тот, что был с зонтом, встал, принял из рук второго большой пластмассовый кейс черного цвета и без рукопожатия попрощался.
Обошел скамейку, сложил зонт и быстро прошел к машине.
Там он открыл багажник, положил в него «дипломат», сел в машину, осторожно развернулся и тихо, почти беззвучно, поехал от места встречи.
Человек в брезентовом дождевике даже не обернулся, он по-прежнему ковырял прутиком землю.
Наконец он сломал прутик, отбросил его и грузно поднялся.
Брезентовый дождевик заскрипел. На нем образовались длинные глубокие складки, по которым скопившаяся влага ручейками побежала вниз.
Темно-серая «Волга» взбрыкнула багажником на очередной кочке и скрылась за невысокими мокрыми кустами.
Встреча закончилась.
Заказ был серьезный.
Заплатили много.
Даже больше, чем нужно.
Дома он открыл дипломат, полученный при встрече.
Там лежали деньги, несколько фотографий заказанной жертвы, адрес, место работы. В отдельных конвертах – фотографии телохранителей, время их работы, адреса посещений и график передвижений за последний месяц, характеристики зданий, машин, людей, местности, видеокассеты.
А еще – разобранная винтовка иностранного образца, оптика и патроны.
Все как всегда.
Кроме одного: с фотографии на него смотрела женщина.
Вечером он долго сидел, изучая материалы.
Старался понять свою жертву, влезть в ее шкуру.
Так он делал всегда.
И приступал к работе, только полностью поняв и прочувствовав повседневную жизнь того, кого ему определили на казнь.
Судя по характеристике, его подопечная была дамой сильной и деятельной.
Болела редко. Патологий не было.
Следовало понять, где ее можно взять.
Помощников у него не было.
Работал всегда один.
И жил один.
Два раза в неделю приходила убраться и постирать его дальняя родственница, пожилая и тоже одинокая; он платил ей немного и отдавал что-нибудь ненужное из продуктов и одежды.
Друзей у него не было.
А женщин и знакомых он домой не приводил.
С женщинами особых проблем не было, точнее сказать, они никогда не становились главным в его жизни.
Знакомился он с ними легко. Был всегда вежлив и аккуратен. Но романы заводил, лишь закончив работу, где-нибудь на отдыхе.
А отдых почти всегда бывал долгим и насыщенным. На него он тратил почти весь гонорар за очередную жертву.
Работу свою он считал вполне обычной, не лучше и не хуже любой другой, и не менее необходимой обществу-
В бога он не верил, но полагал, что там, в космосе, есть какая-то сила, определяющая все, что творилось и будет твориться на нашей земле. Зная о религии лишь понаслышке, он, как и многие сомневающиеся атеисты, представлял Добро и Зло по-своему.
Вот поэтому он недолго думал, когда ему почти сразу после армии предложили эту работу.
Раз уж все решено заранее, его согласие или отказ вряд ли изменят высшее предначертание.
С тех пор прошло почти пятнадцать лет.
Сейчас он уже плохо понимал, для кого и во имя чего выполняет эту свою работу, хотя хозяева остались прежние.
Но порой приходилось убивать таких людей, которых ранее охраняли и оберегали очень тщательно.
Но он никогда, никого и ни о чем не спрашивал.
Просто начал после каждого выполненного задания заходить в православный храм. Там он неумело крестился, поспешно ставил две свечи – одну за упокой души убитого, другую за свое здравие – и незаметно уходил.
Но приходил туда снова и снова, видимо, повинуясь генетическому зову предков, столетиями обретавших душевный покой среди икон и молитв.
Хотя в церкви он чувствовал себя всегда неуютно и скованно, старался не смотреть в глаза ликам на иконах.
Ему казалось, что святые осуждают его за то, что он делает.
Но он гнал эти мысли от себя и считал, что его работа была серьезной и нужной и не терпела ни малейшего дилетантства.
Тем более в нынешнее смутное время, когда спрос на услуги такого рода сильно вырос и в это серьезное дело валом повалили случайные люди.
Ему уже приходилось убирать таких ребят; они работали из рук вон плохо.
Он прекрасно понимал, что когда-нибудь придет и его время, рано или поздно кто-то даст команду убрать и его.
Но к этому он был готов и верил, что опыт и интуиция вовремя подскажут, что началась охота уже на него, и он успеет уйти.
Еще лет пять назад он подготовил себе тщательно залегендированную жизнь: в другом городе, с квартирой, женой, детьми и незаметной профессией агента по продаже мебели, с новыми именем, фамилией и возрастом.
Только бы не пересидеть.
Можно было бы уйти и сейчас, но держала его профессия. В случае ухода пришлось бы забыть все, что до сих пор было смыслом его жизни, отбросить целый мир, привычный и по-своему уютный.
Так что пока он работал.
Работал так, чтобы, убив, не быть убитым.
Он рассортировал то, что было в дипломате.
С фотографии на него смотрела полноватая женщина лет сорока, темненькая, не красавица, но приятная, взгляд глубокий, глаза карие.
Одевается дорого и со вкусом.
Много драгоценностей, в основном бриллианты и золото.
Машины две, обе «Мерседес-600».
Охрана профессиональная.
Живет за городом в коттедже, больше похожим на дворец для приемов, чем на дом для жилья.
Двое детей, сын и дочь. Учатся в Швейцарии.
Не замужем. Развелась давно. С мужем не встречается.
Есть влиятельный друг, известный политик, намного старше ее.
Ведет активную сексуальную жизнь.
На данный момент влюблена в молодого певца из модного ансамбля.
Дважды ездила с ним на Канары.
Алкоголь употребляет мало и редко.
Подруг нет, родителей тоже.
Возглавляет крупную промышленнофинансовую группу.
Ей же принадлежит контрольный пакет.
Знает, что на нее открыта охота – видимо, много взяла и не поделилась.
Поэтому ведет себя очень осторожно.
Изучил охрану.
Ребята серьезные.
Маршруты ограничены.
Теперь стало понятно, почему заплатили так много и срок исполнения увеличили вдвое против обычного.
Просмотрел несколько видеокассет.
Ее приезды в офис на банкеты, к себе домой.
В отдельном конверте лежали две кассеты, о которых говорил заказчик во время встречи у озера.
Обе с записью ее постельных сцен, сняты на сверхмедленно записывающей аппаратуре.
Одна – с тем политиком.
Другая – в компании с несколькими молодыми людьми. Один, кажется, ее охранник.
Отложил их до поры в сторону.
Еще раз все внимательно просмотрел, сложил и убрал в тайник.
Оставил только одну фотографию, которая приглянулась ему более других.
Вставил ее в рамку и поставил на письменный стол.
Теперь они будут дней десять всегда рядом.
С фото она улыбалась ему. Он, склонив голову, долго смотрел на нее.
Убивать женщин ему еще не приходилось.
Два дня он осторожно наблюдал за ней в контрольных точках.
Ни дома, ни у офиса ее не взять.
Пытался сесть на хвост.
Но с первого же маршрута сошел: у ее машин спецпропуск с мигалкой, уходили быстро, под любые знаки.
Где и как?
Решая этот вопрос, он два дня лежал дома, курил и все смотрел, смотрел на ее фото.
Было два пути.
Либо обмануть ее охрану, либо как– то вывести ее из ее привычного ритма жизни, чтобы она сама себя подставила.
Если идти по первому пути, то вместе с ней надо ложить и охрану.
А он всегда считал этих парней своими коллегами и потому старался не лишать их жизни без веских причин.
Ему заплатили только за ее жизнь.
Одну ее и надо было забирать.
Значит, второй путь.
Он почти вжился в ее характер и, как ему показалось, стал ее понимать.
Поэтому мог предположить ее действия после того, как он сломает привычный график ее движения. И куда поедет, и чем займется.
Как человек активный она начнет действовать, причем сразу же.
Быстрый анализ обстановки – и верный ход.
Единственно верный, как будет ей казаться.
Тут-то он ее и поймает.
Несколько дней он потратил на ее покровителя.
Семья, дети, внуки.
Редкие посещения мероприятий, не связанных с политикой.
Все остальное – охота.
Изучил охотничье хозяйство, где он барствовал.
Дорога, ведущая туда, тупиковая, со шлагбаумом.
На развилке, при съезде с трассы – пост ГАИ.
Там знают, что это за дорога, куда и к кому ведет.
Без проверки ни одну машину не пропустят, даже со спецпропуском.
Она туда ни разу не ездила.
Друг не разрешал: охота для него – святое.
Сопоставив ее жесткий волевой характер, упрямство прикормленных и приласканных хозяином заимки гаишников и ту нервную пиковую ситуацию, которую еще предстояло создать, понял: на посту будет скандал.
А раз скандал, значит, она либо выйдет, либо хотя бы окно откроет. Не выдержит, как ни крути – она всего лишь женщина.
А большего ему и не надо было.
Дождался пятницы.
Упаковал те две видеокассеты в небольшую прозрачную бандероль, даже переписывать не стал. Незачем. Хоть и пикантна она бывала местами и моментами, о ней следовало забыть после дела. Сразу и навсегда.
После обеда ее покровитель прямо с работы уехал за город.
Он проводил его немного.
Как всегда, не изменяя себе, тот поехал в свое родное охотничье гнездо.
Люди его возраста вообще, как правило, отличаются похвальным постоянством.
Этот солидный человек наверняка знал о шалостях подруги с молодыми людьми, и все же, опасаясь нарушить размеренный ритм своей жизни, всегда ее прощал.
Не простит он ей только одного – посягательства на его политическую карьеру и сложившуюся, спокойную и достаточную жизнь.
Она и не посягала никогда.
Даже помогала ему в меру своих возможностей.
Но эта бандероль кое-что изменит.
К бандероли он приложил записку, в которой сообщал, что точно такие же кассеты отослал сегодня почтой в редакцию одной влиятельной газеты и на домашний адрес ее покровителя, хотя ничего никому не послал.
И все.
Просчитал, что сама она ни в газету, ни к покровителю домой не сунется: там ее не поймут.
А вот самому покровителю наверняка по силам уладить все это. Раз послано почтой в пятницу, значит, придет по адресам не раньше понедельника. |
Можно еще перехватить. Но надо самой сообщить ему об этом, и немедленно. Пусть сердится. Пусть даже ударит. Зато потом оценит, что она спасала в первую очередь его репутацию. А там уж они разберутся, откуда это взялось и кому это надо.
Вот так, по его предположениям, она должна была подумать и, плюнув на запрет, очертя голову помчаться немедленно за город, в запретную для нее охотничью зону, через все посты.
Лишь бы гаишники не спасовали перед ее напором.
Этих «лишь бы» и «но» было много и могло прибавиться еще.
Хотя он, вроде бы, просчитал все до мелочей.
В субботу, в одиннадцать, когда она должна была в своем офисе пить первый чай, он послал ей с нанятым на вокзале пацаном обе видеокассеты и записку.
Проследил, как тот подошел к охраннику и показал бандероль и конверт.
Охранник осторожно взял бандероль, но поскольку кассеты были упакованы в прозрачный полиэтилен и были очень хорошо видны, тут же успокоился, повертел бандероль в разные стороны, взял конверт, где детским почерком с ошибками было написано «Лично в руки президенту фирмы компра, имеет государственную важность», дал щелчка пацану и, сунув все это себе в карман, продолжил патрулирование у входа.
Пацан, очевидно, посчитав, что ему мало заплатили, стал вымогать деньги еще и у охранника. Но тот, взяв его за шиворот, дал такого пинка, что шкет, шлепнувшись метра через три на асфальт, вскочил и стремительно скрылся.
Все.
Теперь на точку – и ждать.
Ждать, когда охранник сменится и, натешившись изучением конверта и кассет, передаст все это наверх. Побоится умолчать. При всей видимой простоте, бандероль явно содержала важную информацию, а люди кругом работали серьезные.
А когда все это попадет к ней, должен сработать простой логический механизм. Наверняка сработает.
Но что бы там ни происходило и сколько бы ни длилось, он уже готовил то, что должно было подытожить его недельную работу.
Едва охранник взял кассеты и конверт, он стер грим, отклеил усы и поехал из города к той загородной трассе, по которой вчера вечером укатил покровитель и где и она неминуемо должна быть.
Не доезжая с километр до поста ГАИ, он свернул в лес.
По лесной дороге выехал поближе к вершине холма.
Развернул машину, загнал ее под развесистую елку.
Глушить мотор не стал, оставил на холостом ходу.
Сам поднялся по склону метров на десять.
И осторожно выглянул из-за небольшого бугорка, обросшего плотным кустом орешника.
Пост ГАИ был как на ладони. До него было метров семьсот-восемьсот.
Положил рядом ружейный чехол.
Расстегнул его.
Достал пятизарядную австрийскую винтовку с великолепной объемной оптикой. Патроны к ней были не совсем обычные. Пули как пули, а вот гильзы увеличены почти вдвое. До километра с этой оптикой и такими патронами можно попасть человеку в глаз, а его мишень на этот раз была покрупнее – голова.
Приложился.
Через оптический прицел различил даже рисунок на погонах гаишников.
Проверил затвор и, приведя в боевую готовность, положил винтовку на чехол, накрыл ее шарфом и стал терпеливо ждать.
Понял он ее или не понял?
Прошло часа два.
Для себя он решил, что будет ждать до упора, но в пять хотел сделать звонок в ее офис – проверить, там ли она еще.
Бензином он заправился, да еще в багажнике были две запасные канистры.
Кофе – полный двухлитровый термос.
И все же, как он ни ждал, как ни готовился, появилась она как-то неожиданно, вдруг.
В голове торжественно затикало – молодец, все верно! Она именно такая, он ее понял. Поднял винтовку, приложился, стал наблюдать через прицел.
У поста ГАИ разыгрывалась настоящая драма.
Сперва сержант-гаишник разговаривал с водителем, не вышедшим даже из машины, потом подошел офицер, забрал документы у сержанта. Вышел ее охранник с переднего сиденья, стал что-то объяснять офицеру. Тот убрал документы водителя, козырнул охраннику. Охранник полез за своими документами. Офицер забрал их и снова козырнул охраннику. Сержант стал обходить машину, заглядывая в темные окна. Вышел водитель «Мерседеса». Из коробки поста подошел еще один офицер. Чувствовалось, что разговор идет на повышенных тонах. Несколько раз все оборачивались на машину.