Любовь Стратегического Назначения Гладов Олег
— Где Кри? — в третий раз повторил я свой вопрос. — Где Смех, Скво и все остальные?
Два встал рядом со мной.
Микса, слизывающая кровь со своей руки, вдруг выпалила в мою сторону:
— Они все мертвы! Ты предал нас — и их всех убили! Всех!
— Что?! — датчик моей злобы качнулся.
— Что?!!
— Это правда, — сказал снизу Два.
А он — не врёт никогда. Моя Кри. Моя Кривда. Пуля со смещённым центром из чистого золота. Вошедшая в сердце и походя — вскользь — разрушившая всю жизнь.
Горе мне. Горе.
Первым моим желанием было немедленно умереть. Сразу. Здесь. На месте.
Но я АСПИД.
Таким меня знают мои друзья. Знали… Таким меня помнят мои враги.
О, да… Врагов у меня много.
— Кто?! — датчик моей злобы переместился на несколько делений вверх.
— Кто это сделал?
— Тебе-то что? — зло прошипела Микса.
Люди продолжали пялиться на нас.
— Пошли отсюда, — еле сдерживая себя, сказал я, взял Два за руку и пошёл в сторону большого павильона, уставленного пластмассовыми столиками: сейчас нужно затеряться в толпе. Затылком чувствую — Микса не двигается с места, припав губами к равной ране на руке и прожигая мою спину своими чёрными глазами.
Два, покорно идущий со мной рядом обернулся. Я дёрнул его за руку.
— Извини, — прошептал он.
Кри. Моя бедная Кривда. Неужели ЕЁ больше нет?! Горе мне… Горе…
Я вспомнил ЕЁ глаза. ЕЁ губы. ЕЁ улыбку…
Как же так?! КАК ЖЕ ТАК!!!
— АСПИД, пожалуйста… — тихонько сказал Два. — Ты делаешь мне больно.
Я, оказывается, сдавил хрупкую детскую ладошку в своей руке. Со всей силы. Как я ещё не сломал ему кисть?
— Извини, — теперь Я произнёс это слово. Я! Который никогда, НИКОГДА! Не извинялся!!!
Очевидно, я действительно деморализован. Так. Спокойно… Спокойно.
Мы входим в тень огромного павильона.
На высоченных стойках натянут кусок ткани, оберегающий от жгучих лучей, значительный участок территории: около сотни посадочных мест. Куча людей. Как раз это нам сейчас нужно. Мы стремительно, неровным маршрутом, огибая столики, занятые шумными детьми и ленивыми взрослыми, вклиниваемся в самую гущу народа. Вот он, свободный. Тащу еле поспевающего Два за собой.
Присели. Друг, напротив друга.
Два недостаёт ногами до пола. Положил руки на колени. Послушно смотрит мне в глаза. Я тру лоб рукой. Это для того, чтобы НИКТО не мог увидеть в моих глазах
влагу.
Я не плачу.
Это от боли. От боли — которая гораздо страшнее физической.
Лучше бы мне отрубили руку.
Я бы даже не пикнул.
Два молчит.
Я сижу, прикрыв глаза ладонью.
И когда официант спрашивает:
— Что будете заказывать? — они, впитывающие визуальную информацию, сухи, как пустыня.
Это была даже не слабость. Это — сиюминутное. Сиюсекундное.
Слабость — это Кри.
Была слабостью.
Была Кри.
Моя Кривда. Светловолосая, психованная Кривда.
— «Колу». Два пломбира. Кофе, — говорит Два. Потому что Я сейчас не могу говорить.
Сумасшедшая. Никого не боявшаяся. Плевавшая на всех Кривда.
Неужели — ЕЁ! Больше — НЕТ?!!!
Злоба. Ненависть — знакомые мне состояния кипят в одном котле с Горечью.
Мы молчим.
Вокруг — гомон. Хохот. Стрекотание возле игровых автоматов. Музыка из бара. Работающие, подвешенные к потолку телевизоры. Молчим, когда официант расставляет заказ. Молчим, когда я расплачиваюсь.
Два берёт обеими руками стакан и, поймав ртом трубку, пьёт колу. Смотрит на меня.
— Кто это сделал? — спрашиваю я.
— Он не знает.
Микса.
Всё-таки пришла. В принципе, куда ей деваться? Смотрю ей в глаза:
— Ты знаешь?
— Да.
Она стоит, не смея присесть.
Это правильно.
Пусть постоит.
Пусть подумает над своими поведением.
Она прижимает некогда белый, а теперь набухший от крови платок к своей левой руке.
— Ты же знаешь, что шрам от укуса заживает дольше, — говорит она. В её голосе, остаточные нотки истерики. — Ты специально меня укусил, да?
— Одонтофобия, — чётко и громко произносит Два. Микса смотрит на него, как на заговоривший вдруг пень в лесу.
— Боязнь зубов, — поясняю я.
Она молчит. Переваривает информацию. Или раздумывает, как удобнее меня пнуть?
Наверное, и то и другое.
Два, дуя в соломку, устраивает в стакане «колы» бурю — локальное джакузи для Барби.
Я, не спеша, отхлёбываю кофе из крохотной чашки. Такая себе семья. Только кто-то в ней истекает кровью.
Я знаю, никуда она не уйдёт.
Так и будет тут стоять. Терпеть боль, сдерживая всхлипы. Ибо знает: Два теперь — со мной.
Она любит Два.
Потому что он — часть Кривды.
А Микса любила Кривду. Я любил Кривду. Кривда любила меня. Поэтому Микса бесится. И знает — ничего не изменить.
Два будет со мной.
Я допиваю кофе. Потом медленно, чувствуя, как холод. чуть ли не потрескивая зубами, обосновывается во рту, ем мороженое… Физика…
Микса шмыгает носом.
Ей больно.
Я знаю.
Мне ещё больнее. Мне ТАК БОЛЬНО, как не было больно никому на этой планете с момента её создания. И эта боль в прокушенной руке — пустяк. По сравнению со ВЗРЫВОМ СВЕРХНОВОЙ.
ПУЛЯ В ГОЛОВУ ПРЕЗИДЕНТА — ПУСТЯК.
СО СМЕРТЬЮ КРИВДЫ ИСЧЕЗЛА ПОЛОВИНА МЕНЯ.
Я втягиваю воздух. Просеиваю его сквозь ноздри. Сжимаю со всей силы кулаки.
Под столом.
Никто не должен видеть, как я злюсь. А Я — о да! — Я злюсь.
— Что тебе надо? — не смотря на Миксу, спрашиваю я. — Уходи! Ты мне не нужна.
Она молчит чуть больше секунды.
И сразу.
Падает на колени.
— АСПИД… — слёзы хлынули из её глаз. — Не бросай меня… Ну, пожалуйста…
Она хватает мою руку и, повернув к себе, впивается губами в мою ладонь.
Это урок. Ей.
Люди за соседними столиками поворачиваются в нашу сторону.
Горячие слёзы на моей руке.
По-настоящему горячие.
Горячие губы.
Да. Она испугана.
— Встань, — говорю я.
И она сразу же встаёт с колен.
— Садись.
Она покорно садится на пластмассовый стул справа от меня.
Откусываю очередной кусок пломбира. Долго молчу.
— Итак, — наконец произношу я, — Два не знает. Знаешь ТЫ?
Она кивает, глотая последние слёзы. Успокаивается…
— Кто?
Два пускает пузыри в стакане с «колой».
Микса называет имя.
— Что?!!!
Я так шокирован, что не сдерживаю своих эмоций:
— Что?!!!
Я — Дракон, которого укололи булавкой
— Это насекомое?!!
Микса втягивает голову в плечи.
Не может быть.
Микса смотрит в стол. Боится поднять глаза на меня. После долгой-долгой паузы произносит:
— Когда ты ушёл, все подумали, что ты просто решил проучить Кривду…
Она помолчала. Потом продолжила:
— По-моему, одна Кривда поняла, насколько всё серьезно.
Моя светловолосая, психованная Кривда. Не контролирующая себя. Злая, как чёрт. Нежная, как сама нежность.
Плевавшая на всех КРИВДА. На всех. Кроме меня.
— Я вас предал?
Я умею так. Чтобы фраза — как удар хлыста. Микса ещё ниже опустила голову.
— Ты ушёл… — после долгого молчания, еле слышно сказала она. — И удача оставила нас…
Микса — всегда была второй.
Во-первых, она родилась под этой цифрой.
Во-вторых, училась на двойки.
В третьих, она была слишком честной.
Разбив вазу, всегда говорила: «Это я».
Кривда никогда не признавалась,
Она всегда говорила неправду.
КРИВДУ.
И никто, глядя на этих двух девчонок, никогда бы не подумал, что они СЁСТРЫ. Родные сёстры.
Кривда никогда не произносила своё настоящее имя.
Микса тоже держала рот на замке.
Их родители погибли в авиационной катастрофе,
Которую организовал я.
По их просьбе.
Девочкам нужны были деньги.
Мне — нет.
Я Аспид.
Я не нуждаюсь в дензнаках.
И наглых, самоуверенных сучках.
А Кривда была как раз такой.
Поэтому все МОИ долго удивлялись.
А МОИ — парни тёртые.
Неужели ИХ нет?!!
Как ОНИ могли позволить убить себя?!!
— Как их могли убить? — спрашиваю я у Миксы. — С ними же был Взор. Он же всегда видел на шаг вперёд. Он же предвидел любую засаду. Что за чепуха?! Неужели он их не предупредил?!
Два оторвался от своего пломбира и, открыв рот, посмотрел в мою сторону.
Микса тоже перестала пялиться в стол.
Перевела взгляд на меня:
— Взор не мог их предупредить, — сказала она.
— Почему? — рассердился я. — Он что — спал?!!
— Нет, — Микса изумлённо посмотрела на меня.
— Тогда почему?! — я окончательно разгневался.
Микса уставилась на меня так, будто я ударил её молотком по голове.
— Почему?!! — я со всей силы сжал её поврежденную руку.
Она зашипела от боли.
И Два, удивлённо переводящий взгляд с Миксы на меня, вдруг произнёс:
— Да ты же сам убил его — Аспид!!!
Я?!! Убил Взора?!!
И тут же сразу вспомнил:
Да. Именно я.
Я…
Кривда. Светловолосая, разноглазая Кри. Поклявшаяся мне в вечной любви. Выпившая глоток из моей, собственноручно взрезанной, вены.
И Я, слизнувший каплю крови из надреза на тыльной стороне её правой ладони.
— Ты же всегда ревновал, как бешеный… — начала Микса и —
БАЦ!!!
замолчала от пощёчины.
Два отвернулся.
МНЕ ЧТО?! СДОХНУТЬ?!
Да. Ревновал. Ревновал, как бешеный.
Потому что ЛЮБИЛ.
ЛЮБЛЮ…
МЫ БЫЛИ
Не просто любовники,
НЕ МУЖ И ЖЕНА (хотя чувствовали, что Высшие силы обвенчали нас без ненужных обрядов).
Само слово «ЛЮБОВЬ» меркло, не в силах выразить то, что происходило между нами.
Каждую секунду я впитывал малейшие частицы, молекулы, атомы… ЕЁ… Колебания воздуха, особую манеру улыбаться, смотреть…
То, что происходило между нами в постели, нельзя было обозвать существующими у человечества примитивными понятиями:
Секс. Страсть. Похоть.
Обнажённые, мы набрасывались друг на друга и устраивали нечто, не вписывающееся в рамки обычного.
Если Секс, то без ограничений, без правил, на грани острого наслаждения и боли.
Если Страсть, то сметающая всё на своём пути, кричащая в момент экстаза и рвущая зубами подушку, напитывающая простыни — нашим потом.
Если Похоть, то овладевающая сразу, без предварительного и затяжного поигрывания, флирта, поцелуев и ласки. Дымящийся между ног Освенцим. ОРГИЯ. ПРЕЛЮБОДЕЯНИЕ.
Вот чем мы занимались.
И однажды подходящая к пику одновременно со мной Кривда — завизжала так, что в доме лопнули все зеркала.
Она лучшее, что у меня было.
А я — у неё.
Не случайно на её лобке красовалась татуировка «СОБСТВЕННОСТЬ АСПИДА».
И то, что происходило между нами, иногда пугало нас самих. От этого оргазмы наши превращались в мощный выброс энергии.
Чёрным сгустком вырывалась она из нас и уходила в космос, где ей самое место.
Ибо на Земле из этого сделали бы адскую машину, равную по мощности не одному десятку Хиросим.
— Я КОНЧАЮ! КОНЧАЮ! КОНЧАЮ!
Кричала Кривда, завершая каждый наш АКТ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ.
И все наши чувства были из этой же серии. С клеймом «РЕАКТИВНО».
Те слова, что я посвящал ей:
«… Когда реактивные чувства разорвут меня на миллиард мельчайших осколков, каждый — даже самый маленький осколочек — будет продолжать любить».
Будет. Буду.