Любовь Стратегического Назначения Гладов Олег

Последней дежурной, пока она медлила с «У нас такая не проживает», я чуть не разбил на башке вазу с цветами.

«Не проживает…»

Откусив первый кусок пломбира, смотрю по сторонам в поисках свободной лавочки. Нахожу отличное место в тени дерева. Вытягиваю ноги. Не спеша, наслаждаюсь прохладой, ем мороженое. Мимо, вдоль берега, где утром я общался с бегунами, прогуливается множество людей. Я отмечаю про себя, что уже ничем не отличаюсь от большинства: кожа моя приобрела золотистый оттенок. Отлично.

Я принимаюсь за второй пломбир, он начал подтаивать, и мне приходится слизывать сладкие липкие капли с пальцев. С удовольствием наблюдаю за стройными, загорелыми девчонками. Мне нравится. И я знаю, что это — нормально. Знаю, и всё. Две симпатичные, проходящие мимо, улыбаются мне. Я тоже им улыбаюсь. Смотрю им вслед, и это мне тоже нравится. То, как выглядят женщины со спины. Особенно в купальниках…

Так. Что мы имеем? Мы имеем огромное количество санаториев и домов отдыха. Если методично обходить их — понадобится несколько дней. По пляжам можно бродить неделями. Я лично не против. Но не для этого я сюда стремился. Ладно. Буду действовать методично. Проверю все санатории.

Хотя не факт, что она в одном из них находится. И что дежурная захочет её позвать. И что Муха — производное от фамилии Мухина, а не просто nickname — второе имя для общения в Сети…

И тут я просто остолбенел от пришедшей мысли:

С чего это я вообще решил, что Муха — это женщина?!

Подобное открытие просто убило меня. Я тупо уставился себе под ноги.

Дурак. Полный дурак. Имбецил…

Подумать о том, насколько всё плохо, я не успел. Потому что услышал:

— Здравствуй.

Справа от себя. Женский голос. Я повернул голову.

Два радара. Кися-Ляля-Ксения.

Сидит, поджав под себя одну ногу и облокотившись о спинку лавочки. Два цветастых узких куска ткани — купальник. Волосы — в рыжеватый хвост. Маленькое колечко блестит на мизинце. Успела подрумяниться на солнце, как и я.

— Здравствуй, — отвечаю. Принимаю ту же позу, что и она.

— Что делаешь? — она поправила выбившуюся прядь.

— Сижу.

— Ха-ха, — спокойно говорит она, слегка склонив голову набок.

— Вот именно, — отвечаю я. Красивая. А вырастет — ещё красивее будет.

— Ты почему не бреешься? — вдруг спрашивает она.

Я трогаю подбородок. Хм… Действительно, что-то забегался совсем. Щетина. Трёхдневная.

— А что? Нельзя? — спрашиваю я.

— Нельзя. Мне нравится, когда мужчина гладко выбрит, она опять слегка склонила голову.

«Интересно, — подумал я, — а ты сама-то ноги бреешь?» Ибо ноги её — особая история. Ровные, гладкие — не у каждой такие найдутся. За пару дней на пляжах я видел разные. Как у неё — нет.

— Чем тебе мешает щетина? — спросил я.

— Когда целуешься, раздражает кожу.

Спокойно ответила. Спокойно смотрит. Я даже отвлёкся от мысли, что то, как оттопыривается полоска ткани на её груди, мне нравится. Почувствовал себя слегка неловко:

— Как это понимать?

— Как хочешь.

А ей, видно, всё нипочём. Или игра у неё такая? В спокойствие.

Я внимательно смотрю ей в глаза. Или в гляделки? В гляделки я уже с одной играл. Выиграл. А она со мной играла в спокойствие… Проиграла… (Стоп. Лучше об этом сейчас не думать).

Яркие, припухшие губы.

И они тоже мне нравятся.

— Ты куришь? — спрашивает вдруг Ксения.

— Нет, — отвечаю я.

— А я курю, — говорит.

— Поздравляю.

— Но у меня нет сигарет, — невозмутимо продолжает она.

— И что? — ничего не понимаю.

— Пойди попроси вон у того мужчины пару сигарет, она лёгким движением головы кивает в сторону здоровенного дядьки в шортах: он как раз прикуривает от блестящей бензиновой зажигалки.

— Не хочу.

— Алексей, — она выпрямила спину, — дама хочет курить.

— Ладно.

Я подхожу к дядьке, который уже успел удалиться, и прошу пару сигарет. Он не жадничает. Возвращаюсь с уловом обратно, протягиваю ей.

— Вот.

Она смотрит снизу вверх и не делает ни одного движения.

— В моём возрасте курить в общественных местах не принято. Не хочу шокировать публику.

— И что я должен делать.

— Подать даме руку.

Я протягиваю ей руку. Она легко вскакивает со скамейки, взметнув хвостом, поворачивается ко мне спиной и делает шаг в сторону тенистого сквера:

— Пошли.

Зажав в кулак сигареты, следую за ней. Идёт мягко, не виляя бёдрами, как это делает большинство девушек на набережной. На аккуратных ягодицах — две полоски: отпечатались следы от досок скамейки, на которой она сидела. Хороша. Очень понимаю тебя, Сид.

Отходим метров на двадцать в сторону. Скрываемся за кустом. Останавливаемся. Она молча протягивает руку. Даю ей сигарету. Вспомнив, вдруг говорю:

— А как же огонь?

Она слегка улыбается. Разжимает кулачок. В нём малюсенькая зажигалка:

— Всё под контролем, мой Принц.

— Принц?

Она прикуривает и выпускает клуб дыма. Держит сигарету между двумя пальцами правой руки. Смотрит. Молчит. Я тоже молчу. Я могу долго молчать. Она прикуривает вторую сигарету от первой. В тишине приканчивает и эту.

Легко берёт меня за руку. Так — с её прохладной ладошкой в своей — возвращаемся к набережной. Проходим мимо лавочки, на которой уже сидит какое-то семейство.

Она смотрит себе под ноги. Я чувствую себя… неловко? или глупо?.. Нет. Всё-таки неловко.

— Почему ты не приглашаешь меня никуда вечером?

Вот сейчас точно — глупо. Куда? Зачем? Вслух:

— Вечером?

— Мне тут скучно. Я никого не знаю.

— У меня такая же ситуация, — говорю я. А думаю: «Но мне вовсе не скучно».

— Вот видишь. Теперь мы знаем друг друга. Ты единственный знакомый мне мужчина, — говорит она. Потом уточняет:

— Здесь. А я — единственная знакомая тебе дама. Почему бы нам вечером не сходить куда-нибудь вместе?

Действительно. Почему нет?

— Тем более мама меня одну не отпускает. А ты ей понравился. С тобой она отпустит…

Ах вот оно что. Мама не отпускает.

— Со мной отпустит?

— Думаю, да.

Она слегка сжимает мою руку и смотрит в глаза:

— Проводишь меня сейчас домой?

Я пожимаю плечами:

— А я что, по-твоему, делаю?

Вера Петровна действительно обрадовалась, увидев меня. Захлопотала. Познакомила со своей сестрой, кучей племянников, имён которых я не запомнил. Стала накрывать на стол, за которым уже сидел мальчик Лёша, которому четыре года и сосредоточенно ел варенье, черпая его большой ложкой из трёхлитровки. Он помахал своим черпаком — по-другому и не назовёшь — в знак приветствия. Я потрепал его по голове:

— Как дела?

— Нормально! — ответил он, запрокинув голову, чтобы посмотреть мне в глаза; нос и подбородок у парня тщательно измазаны вареньем. Такое ощущение, что он именно для этих целей использует продукт.

Спустя полчаса сидим за столом. Пьем чай. Вера Петровна кивает на сына:

— Весь в отца. Тот тоже варенье банками лопает.

— А где ваш папа? — спрашиваю я.

Вера Петровна слегка киснет лицом:

— В больнице лежит. Так хотел с нами поехать на море… Да вот незадача. В аварию попал. Ну ничего, сейчас у него дела вроде как на поправку пошли.

Поговорили о здоровье. О хорошей погоде. О том, где я поселился. Удачно? Ну вот видишь — молодец какой…

— Мама, — вдруг сказала Ксения, — можно я с Алексеем пойду вечером на дискотеку.

Вера Петровна глянула на меня.

— С Алексеем? А ты книги, которые на лето задали, прочла?

— Мама!

Вера Петровна рассмеялась:

— Да шучу я, шучу… Можно, конечно… Но не позже одиннадцати — домой.

— Двенадцати, — сказала Ксения.

— Ну хорошо, хорошо… — она подняла руки, сдаваясь. — Не позже двенадцати.

Я зашёл за ней незадолго до того, как окончательно стемнело. Она сама попросила меня об этом.

Выпорхнула из калитки — простое платье по фигуре, босоножки — и сразу, будто всю жизнь это делала, взяла меня под руку:

— Пошли?

— Пошли…

Мне нравятся её прикосновения. И запах, исходящий от её волос. Хороший запах. Хороший, тихий вечер. Хорошая девчонка. Спрашиваю:

— Куда пойдём?

— Куда хочешь.

— Так я не знаю, какая тут дискотека получше.

— Да не нужна мне никакая дискотека, — спокойно, как всегда, говорит она.

— А что нужно?

— Ничего не нужно, — она всё так же спокойна.

Смотрит в темноте на меня:

— Просто хочу погулять с тобой, мой Принц.

— Я точно твой Принц? — улыбаюсь я.

— Абсолютно точно, — уверенно говорит она.

И мы просто бродим по улочкам, по набережной, снова по улочкам. Болтаем ни о чём. Или молчим, что чаще. Хорошая девочка. Хороший вечер. Потом я покупаю для неё пачку сигарет.

— Зачем целую пачку? — говорит она. — Мне её некуда девать. Мама если найдёт, такой скандал закатит.

— Они будут у меня, — говорю я, — а то я не хочу бегать тут по пляжу, стреляя сигареты, и разбить себе лоб в темноте.

Она рассмеялась. Наконец-то. Хороший смех.

— Пойдём где-нибудь присядем? Я хочу покурить, — попросила она. — У меня на ходу не получается.

— Пойдём…

Долго бредём вдоль аллеи, уставленной скамейками: все они заняты компаниями молодёжи или парочками. Вдруг понимаю — мы тоже парочка. Хм… Интересно.

Наконец в самом дальнем углу парка обнаруживаем пустую скамейку.

Зажигалка щёлкает кремнием, выхватывая на пару мгновений её лицо, — и снова темнота. Только огонёк сигареты в ночи иногда, когда она затягивается дымом, становится ярче.

Потом стремительный росчерк огня — полетел окурок, и — россыпь искр в месте падения его на землю.

Вот теперь наступает полная темнота. В ней белеет лицо моей спутницы. Тьма сильнее загара. Я поднимаю голову и смотрю в небо. Великое чёрное пространство. И эти звезды — миллиард мерцающих огоньков — только подчёркивают это величие: как бы они ни были далеки, границы этой бесшовной тьмы — ещё дальше, неизмеримо дальше… И нет таких цифр, которыми можно исчислить её

— Я знаю тебя, — вдруг говорит Ксения

и жаркая ночь шипит, соприкасаясь с моей похолодевшей кожей.

Что? Я поворачиваюсь к ней, и мы оказываемся лицом к лицу.

— Что? — выдавливаю вслух.

— Ты приснился мне однажды ночью в сверкающих одеждах и с огромным топором в руках, — тихо говорит она, — ты подошел ко мне и поцеловал. Это был САМЫЙ-САМЫЙ поцелуй в моей жизни.

Она придвинулась ко мне вплотную. Сердце бешено застучало, словно двигатель спортивного автомобиля, разгоняющегося в одну секунду до ста километров в час. До тысячи узлов, миль, парсеков, световых лет…

— Почему же ты не целуешь меня сейчас? Почему, мой Принц? — так же тихо произнесла она.

И вдруг — впилась в меня губами. Я не успел ни о чём подумать. Потому что в этот момент невидимый рубильник щёлкнул, посылая разряд в необозримые высоты моего ангара. Лампа неуверенно моргнула и —

ВКЛ!

И я растворился в этой абсолютно невинной с виду синеглазке. В её клубничных, сладких поцелуях и чудо какой коже, пахнущей чем-то запретным. В её стройных гладких ногах, к которым посмел прикоснуться. Я растворился в ней, а она — во мне. Я — горячая дрожь, появившаяся в её теле, от которой онемела её поясница.

И когда прохладные пальчики юной москвички прикоснулись к моему члену, выпрастывая его из (когда?!) расстёгнутой ширинки, у меня осталось пару секунд, чтобы остановить всё это.

Словно почувствовав, она оторвалась от моих губ и прошептала:

— Даже не думай.

Я командор космического крейсера перед посадкой на новую планету.

Она наклонилась вниз и выбрала нужный угол

Я — в ожидании Великого Космического Слияния.

Я — Принц в сверкающих одеждах…

Дальше я думать уже не мог.

Потому что То, к чему она так тщательно примеривалась, оказалось у неё во рту.

И этой ночью мне приснился второй сон в моей жизни:

Ксения бралась своими пальчиками и шептала:

— Даже не думай.

Наклонялась

и делала ЭТО…

А когда всё заканчивалось, она вытирала губы рукой и шептала:

— Даже не думай.

И снова наклонялась.

И с каждым разом что-то в её лице неумолимо менялось…

…словно проступали другие черты.

И шёпот.

Он тоже менялся.

И однажды вместо Ксении на меня посмотрела совсем другая женщина.

Она вытерла рот и прошептала:

— Думай, мой принц.

И я проснулся. И стал смотреть в потолок на ползущую там

Муху.

— Это ты мне приснилась? — спросил я двигающуюся чёрную точку.

Она не ответила. Я в принципе и не ждал. Предчувствие. (Опустошённость? Апатия? Нет… И в то же время — да.) Что-то произойдёт.

Я потянулся всем телом и вспомнил вчерашний вечер.

Милая Ксения. Я готов быть твоим Принцем.

В ту же секунду я услышал голоса во дворе. Негромкий разговор. Потом баба Маша чётко произнесла:

— Та тута он! У флигели. Спит, мабуть…

Спустя несколько мгновений раздался стук.

— Да, — сказал я и во все глаза уставился на дверь. Силуэт на пороге я узнал сразу.

— Входи… Принцесса…

Подошла, мягко села на скрипнувшую пружинами кровать. Чмокнула меня в щёку, положила руку мне на живот:

— Здравствуй.

— Здравствуй.

Она обвела взглядом мое временное пристанище. Заметила барабаны в углу:

— Твои?

— Нет. Не мои.

Ещё раз посмотрела в угол.

— Смотрю, телевизора у тебя нет…

— Нет, — улыбаясь, ответил я.

— У тети Зои есть, но смотреть его не могу, — сказала моя гостья, — маленький, чёрно-белый. Ничего непонятно, чего он там показывает. Так… радио с экраном.

Телевизор.

Я резко сел. Так резко, что Ксения отпрянула.

— У меня есть телевизор, — сказал я (Большой. Во всю стену телевизор).

— Большой, — сказал я, — во всю стену.

— Где же он? — спросила она. — Здесь?

— Нет, — я протянул руку и, достав из потайного кармана маленький блестящий ключик с адресом на бирке, помахал им перед её лицом:

— Здесь. Сейчас мы туда пойдём.

В большой ялтинский дом с огромным телевизором во всю стену.

В дом Ярика.

Снова что-то происходит со временем. Всё замедляется? Или я ускоряюсь?

Только что оделся, поцеловал её в щёку

И

FORWARD.

Оказались оба недалеко от дома.

Надпись на его адресной табличке совпадает с надписью на брелке: «Зелёная улица, 13». Одноэтажный. В отличие от соседних домов — никаких заборов. Лужайка с бетонной дорожкой, уходящей куда-то за угол.

По радио объявили полдень. Это — не ночью, на лавочках… Правда, улица — не многолюдна. Если быть до конца честным — встретили только старушку с бидоном.

Так…

Кися-Ляля, уцепившись за руку, вышагивает рядом.

Главное — выглядеть уверенным.

Поэтому сразу сворачиваю на дорожку. Окна. На каждом — по три датчика: сигнализация.

Об этом я помню.

Огибаем дом. Крыльцо. Вокруг высоченные бетонные заборы соседей.

Заранее делаю вид, что зеваю.

Прикрываю рот рукой. Ага… Вот она — камера. Зачерпываю другой рукой кусок грязи и — хлоп! — объектив закрыт.

Ксения восторженно смотрит на меня: