Воды любви (сборник) Лорченков Владимир

– Но что мы все обо мне? – сказал он.

– Сколько вы здесь? – сказал он.

Шпион Эдуард попытался вспомнить.

– Третий месяц, – сказал изменник Лоринков.

– Три месяца вы кушаете баланду, подвергаетесь беспрерывным допросам и слушаете 24 часа из радиоточки музыку композитора Доги… – сказал он.

– Кстати, ВЫКЛЮЧИТЕ РАДИО! – сказал он в потолок.

Музыка утихла, и Эдуард понял, что он впервые за три месяца находится в тишине. Слезы выступили на его глазах.

– Иван, – проникновенно сказал Лоринков.

– Вы здесь уже три месяца, а Медведев ваш так за вами и не прилетел, – сказал он.

– Откуда вы знаете про Ме… – пролепетал Эдуард.

– Это ваше первое задание? – сказал с улыбкой Лоринков.

– Не отвечайте… вижу что первое… – сказал он.

Встал, потянулся. Глаза у него были озорные, но грустные.

– Эдуард, – сказал он.

– Времени очень мало, поэтому я по существу, – сказал он.

– Нам нужно, чтобы вы признались в том, что вы русский шпион, – сказал он.

– Очень нужно, – сказал он.

– Кстати, это так оно и есть, – сказал он.

– Я сейчас вас попробую уговорить и тем самым окажу услугу, – сказал он.

– Вы ведь не хуже меня знаете, что власть в России нерусская, – сказал он.

– Тут, в бантустанах, местные тоже, конечно, не сахар, – сказал он, поморщившись.

– Я прокурора этого, что у вас сейчас в камере был, три года учил галстук завязывать, – сказал он.

– Чувствую себя иногда как Робинзон Крузо, у которого в подчинении три сотни Пятниц, – сказал он.

– Ну или как Грэм Грин на Гаити, – сказал он.

– Тем более, что Грэм не только разведчиком был, как я… – сказал он.

–… но и пописывал тоже… – сказал Лоринков.

– Хотя, конечно, Грин говно против меня! – сказал он.

– Я ведь не хуже чем Мейлера писать умею! – сказал он.

– Впрочем, простите, увлекся, в глуши тут и поговорить не с кем-с, – сказал он виновато.

– А туземцы и право скушные, – сказал он.

– Обижаются все время, каждый год дело на меня открывают, – сказал он.

– То за национальную рознь, то за великодержавный русский шовинизм, – сказал он.

– Правда, потом вспоминают, что я единственный, кто его оформить по-человечески в состоянии, – сказал он.

– Приходится все аннулировать, – сказал он.

– Так возвращайтесь, – сказал Эдуард, почуяв, как изменилось настрение собеседника.

– Со мной… на родину… – сказал он.

Лоринков рассмеялся.

– Там, где я сейчас, вход рубль, вход два, – сказал он.

– И говорю я, конечно, не о конторах гнилых, – сказал он.

–… что вашей, что нашей… – сказал он.

Помрачнел. Встал со стула, на котором сидел, вальяжно развалясь.

– Мне вас по-человечески жаль, Иван Багиров – сказал он.

– Ждет вас Страшное, – сказал он.

– Право, признавайтесь, – сказал Лоринков.

– И бить мы вас вовсе не будем, не дождетесь, – сказал он.

– Мы просто сегодня ночью покажем вам КОЕ-ЧТО, – сказал он.

– И вы или согласитесь с нами сотрудничать, или завтра уже не будет, – сказал он.

Эдуард отвернулся к стене и замолчал. Лоринков улыбнулся.

– Мне нравится пыл вашей юности, – сказал он.

– Сам я тоже был когда-то таким… – сказал он.

– Нонконформистом, – сказал он.

На секунду на лицо изменника легла легкая тень. Но русский шпион Багиров ее не увидел. Отвернувшись к стене, он повторял про себя «не сдаваться, не сдаваться, не… медведев прилетит, медведев прилетит, медведев прилети…».

– Значит, этой ночью меня расстреляют, – сказал Эдуард.

– Хуже, – сказал Лоринков.

– Скажите тогда… ведь все равно уже… на чем я прокололся? – сказал Эдуард.

– Как и положено новичку, на женщине, – сказал Лоринков.

– Потупчи… попутчи… – сказал он.

– Пардон, одичал тут с дикарями бессарабскими-с, русский забываю, – сказал он.

– Попутчиц надо выбирать тщательнее, – проговорил он четко.

Эдуард закусил губу. А ведь ему так хотелось верить, что та чернявенькая студентка журфака МГУ, что ехала с ним в купе из Москвы в Кишинев, влюбилась в него совершенно бескорыстно, а не за ту тридцатку и бутылку «Хеннеси». Как там бишь ее фамилия была? Укропова? Что-то в этом роде… А, Морару!

– Наташа, – горько подумал он.

– Ее кстати и правда Наташа зовут, – сказал Лоринков.

– Хотите свиданку устрою? – сказал он.

– Правда, еще тридцатку придется отстегнуть, – сказал он.

Эдуард, закусив губу, молчал.

– Я вас, Эдуард, приглашаю на казнь, – сказал Лоринков с торжествующей улыбкой образованного человека, которому наконец-то представилась возможность своей образованностью блеснуть.

– Улавливаете игру смыслов? – сказал он.

–… – упрямо молчал шпион.

– Сейчас вам принесут пижаму, еще «Жока», обед и ноутбук, – сказал Лоринков.

– Шарьтесь в сети, сколько Вам угодно, – сказал он.

– Пишите Медведеву своему… Папе Римскому… в контору, – сказал он.

– Хоть в ООН пишите, – сказал он.

– Дайте только слово офицера, что про меня не напишете, – сказал он.

– Я официально мертв, и мне оживать нельзя, – сказал он.

– Я в алименты трем женщинам торчу, – сказал он.

– Обещаю, – сказал великодушный Эдуард.

– До полуночи, – сказал. Лоринков.

Вышел, скрипнула дверь. Потом еще раз скрипнула. Это принесли ужин.

Запахло жареным.

* * *

Поев, Эдуард вышел на связь с друзьями из центра. Первым в видеомосте появился хриплый бородач с похмельной рожей. Эдуард узнал в нем координатора центра психологической подготовки агентов.

– Эдька мля, ты там однако не сдавайся, – прохрипел бородач.

– Пендосы всякие думают что сила в авианосцах и базах, однако они тупые, – прохрипел он.

– А вот фиг там, сила в правде однако, – проскрипел он.

– Мы сто раз покажем молдавским уродам передачу боевого НЛП, и они однако зассут, – сказал он.

– Главное однако терпение! – сказал он.

Эдуард хотел сказать, что терпел достаточно и его этой ночью, видимо, расстреляют, но бородач выпил еще, блеванул и отключился – и от видео-конференции тоже. Следующим на экране возник товарищ Эдуарда по академии. Псевдоним его был Рыков, потому что он жил в квартире когда-то расстрелянного его прадедушкой деятеля социалистической революции 1917 года.

– Говорили же мы тебе Эдька, что русские своих не бросают, – сказал он.

– Костян! – обрадованно сказал Эдуард.

– Эдяра! – сказал Костян.

– Костян! – сказал Эдуард.

– Эдяра! – сказал Костян.

– Значит, ситуация така… – начал Эдуард.

– Ну, мне пора, если чего, звони! – сказал Костян.

– Держись там, братан, – сказал Костян.

Эдуард грустно посмотрел на следующее включение. Это была его добрая знакомая, Таня Геворкян, которой для вступления в Академию не пришлось и фамилию другую придумывать.

– Эдичка, – сказала она, улыбаясь.

– Танек, – сказал, улыбаясь, Эдуард.

– Эд-ё-ё-ё-к, – сказала Тамара.

– Т-а-а-а-нек, – сказал Эдуард.

– Эдичка, Эдюлечка, Эдюничка, – сказала Таня.

– Танек, Танюшка, Танюлечка, – сказал Эдуард.

– Ах ты солнышко, – сказала она.

– Ах ты зайка, – сказал он.

– Как дела? – сказал он.

– Вчера в клубе бухали, а в обед уже – на показ.. – сказала она.

–… а вечером тусим на вечеринке GQ, там как раз наш человек, Захарушка, человеком года стал, – сказала она.

– По культурной линии, – сказала она.

– Но что я о нас, – сказала она с любовью.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала она.

– Спишь небось сутки напролет, курорт… – сказала она.

– А у нас… – сказала она.

– Кокаин, коктейли, пробки… – сказала она.

– С каким удовольствием я бы села в тюрьму вместо тебя! – сказала она.

– Отдохнуть, выспаться, посвежеть… – сказала она.

– Ты держись там, – сказала Эдуард, и ему стало стыдно из-за того, как он преувеличивал свои проблемы, в то время, как его друзья и соратники, не щадя себя, бьются за Россию в Москве.

– Мы тут и за тебя тоже бьемся, – сказала она.

– За Россию, за Москву, – сказала она.

– Чтобы козлы всякие не выбрали себе русских фашистов во власть, – сказала она.

– Стоим стеной, – сказала она.

Эдуард послал подруге воздушный поцелуй. Экран погас…

В камеру зашел Лоринков. Был он, почему-то, в одежде ловца крокодилов из одноименного сериала «Нэшионал джеографик»: шорты и майка цвета хаки, ботинки на высокой шнуровке, сачок… Выглядело это странно, но Эдуард решил вопросов не задавать. А Лоринков и в эти условиях дал понять, что в нем осталось хоть что-то человеческое.

– Выпить напоследок хотите? – сказал сказал он.

* * *

…в мрачном цементном подвале, освещаемом лишь чадившими факелами, Эдуарду развязали руки. Толкнули вперед.

– Снимайте повязку, – велел Лоринков.

Эдуард подчинился и… чуть было не упал. Перед ним был обрыв высотой примерно в двадцать метров.

– Здесь и расстреляете? – сказал он, выпрямив спину.

Лоринков молча подошел и стал глядеть напряженно вниз.

– Не появился, знать, батюшка, не осерчал еще, – сказал он шепотом.

– Он ведь, зелененькай, знает, когда теплого-то подают, – сказал он.

Тоскливо заиграл где-то в коридорах молдавского КГБ охотничий рожок. Плеснуло внизу что-то мощное.

– Что… что… что вы несете? – сказал Эдуард, уже ЗНАЯ.

Лоринков вместо ответа кивнул вниз и быстро отошел назад. Опустилась за спиной Эдуарда металлическая решетка.

– Послушайте к чему весь этот ци… – сказал Эдуард, как вдруг перед ним выросло на мгновение Нечто ужасное.

Оно появлялось на доли секунд и исчезало. Мутное, склизкое чудовище с телом крокодила, лапами игуаны и хвостом варана, – двадцатиметровой высоты, – поднималось на задние лапы, чтобы подпрыгнуть, а потом со всех сил обрушиться вниз. И тогда фонтаны грязной воды окатывали несчастного пленника. Эдуард окаменел. Из-за рева чудовища и содроганий стен происходило, казалось, небывалое землетрясение. Багиров понял, что он пропал. С обратной стороны коридора бесилось другое чудовище – Лоринков.

– Сейчас батюшка вас еще не видит, – кричал Лоринков.

– Но запах, запах, ох, чует, он запах! – кричал Лоринков.

– И как учует крепко, так сразу и хап! – кричал он.

Эдуард, – отвернувшись от пропасти, в которую его неумолимо тянула мигом расстроившаяся от страха система координации, – вцепился в решетку.

– Прошу вас… умоляю… что это? – бормотал он, чувствуя, как бьется в его голову предвестие инсульта.

– Молдавское бессознательное, – прокричал Лоринков.

– А-а-а-а-а-а!!! – истошно закричал Эдуард,

– Как границы после независимости открыли… – кричал Лоринков.

–… так и контрабандой стали крокодильчиков нелегально для коллекций частных завозить, – крикнул Лоринков.

– И-и-и-и-и-и-и!!!! – истошно визжал пленный разведчик.

–… а потом в канализацию смывали, – кричал Лоринков.

– Вот и выросли… за 20 лет… ровесники независимости… – кричал он.

– А-а-а-а-а-а!!!! – кричал Эдуард.

– Так что, сдаетесь? – сказал Лоринков.

Чувствуя, как сзади к спине его прикасается что-то когтисто-зловонное, русский шпион «Эдуард» потерял сознание…

* * *

…свет проникал в глаза сначала узкой полоской, потом хлынул потоком. Значит, я щурился, а потом раскрыл глаза широко, понял Эдуард. Моргнул несколько раз. Пред ним, в белых халатах, стояли его друзья. Однокашник Костян, подружка Таня, хриплый Валерка «Однако», полковник Шендерович и…

–… президент Российской Федерации Дмитрий Медведев, – сказал трубнй голос глашатая.

Эдуард, пошатнувшись, попытался сесть.

– Лежи, лежи, дружочек, – сказал президент.

– Дмитрий… – сказал Эдуард.

– Дмитрий Анатолье… – сказал он.

– Я знал, – сказал он.

– Знал, что вы прилетите и спасете, – сказал он.

– Анатольич, – сказал он.

– Толик, Толяныч, браза, – сказал он и заплакал.

– Они меня пытали, – сказал он.

– Но я им ничего не сказал, – сказал он.

Президент улыбнулся, снимая агента на мобилу.

– Ты и не мог, дружок, – сказал он.

– Ты был отвлекающей мишенью, – сказал он.

– Наша сотрудница Наташа навела их на тебя, как на ложный след, – сказал он.

– Кстати, она не предатель, как ты подумал из-за клеветы подонка Лоринкова, – сказал он.

– Она тоже служит в ФСБ, – сказал он.

Друзья расступились, и Эдуард увидел, что за ними стоит, смущенная, Наташа Морару. Она была, почему-то, в подвенечном платье.

– А чего тянуть? – озорно сказал президент, увидев смущенное удивление во взгляде Эдуарда.

– Программа демографического развития РФ предполагает, что вы еще и 100 тыщ рубликов получите! – сказал он.

Друзья захлопали, Наташа, смущенно покусывая усики, раскраснелась. Эдуард, не веря счастью, глупо улыбался. Потом вдруг посерьезнел. Сказал:

– Дмитрий Анатольевич, – сказал он.

– Я… мне… я бы в общем… – сказал он.

– Я хочу разоружиться перед товарищами, – сказал он.

– Говори, сынок, – сказал ласково Президент.

– Я… в общем… – сказал Эдуард Багиров.

– Я не Эдуард, а Иван, – сказал он.

– И я русский… – сказал он шепотом.

Друзья стихли. Но президент РФ улыбнулся и приложил палец к губам разведчика. Он сказал:

– Тс-с-с-с, дружище, – сказал он.

– Тебе нельзя волноваться, – сказал он.

– Мы все знаем, дружище, – сказал он.

– И всегда знали, Иван, – сказал он.

Эдуард зажмурился. Валерка достал «узи». Костян – обрез, Таня – просто кривой нож…. Но президент сказал:

– У каждого из нас есть маленький недостаток, – сказал он.

Подмигнул. Вышел. Друзья, спрятав оружие, стали обнимать Эдуарда. Он же плакал от счастья, ушам своим не веря. Тем более, в них все еще стоял ровный, ужасающий своей монотонностью гул молдавского бессознательного.

Которое, – знал Эдуард, – останется с ним навсегда.

И всю оставшуюся жизнь он пытался понять, не чудится ли она ему.