Воды любви (сборник) Лорченков Владимир
– Владимирович, – сказал Лоринков.
– Владимир Владимирович, – сказал он.
– Будешь, значит…. ну пусть Сигизмундович, – сказал мужчина, играя.
– Одного Владимира Владимировича хватит, – сказал он.
– Дастархан двоих не вынесет, – сказал он и подмигнул.
Полковник Владимир Сигизмундович Лоринков отдал честь и вытянулся по стойке «смирно».
* * *
–… надцать, – считал голос.
– Десять!
Лоринков проверил приборы, проконтролировал уровень кислорода в отсеке для двух овец, Веверицы и Стрелкуцы. Подбавил веселящего газу в отсек для живой рабочей силы, чтобы гастарбайтеры гребанные не сомневались, что их просто везут авиарейсом Сургут-Лиссабон зарабатывать деньги на морском берегу, потягивая туристок да настилая пальмовые ветви на крыши хижин. Убавил горючего в соплах. В общем, вдоволь позабавился над приборной доской, которая не была связана с кораблем.
Кстати, о корабле.
Назывался он, почему-то, «Булава», и Лоринкову название очень не нравилось.
– Ну, что за название вы такое придумали для нашего космического корабля?! – спрашивал он руководителей проекта.
– Нет, чтобы «Маджик Бобс» или, там «Титс оф Скарлетт Йохансон», – говорил он.
– Заткнись,, – говорили мужчины.
– Название говно, но ведь бабло на брендирование корабля тоже попилено, – говорили они.
– Надо было что-то в спешке выдумать, – говорили они.
– Ничему вас, молдаван, жизнь не учит, – говорили они.
Лоринков глянул в камеру в углу кабины. Марс, Марс, какой ты, Марс, подумал он взволнованно. Скоро я пробегусь по твоим красным полям, увижу арыки, прорытые когда-то по тебе марсианскими горцами, побываю на твоих марсианских пирамидах, построенных древними марсианскими египтянами, подумал он. Увижу твои впадины, запомню все твои трещинки, подумал он. Зажглась лампочка, и Лоринков улыбнулся, как учили, в камеру.
– Это маленький шаг для меня, но огромный шаг для всего человечества, – сказал он.
А в программе «Время», которая начнется после трансляции нашего полета, вам объяснят, что эту фразу придумал я и только что… – сказал он.…
а не уроды– американцы и 50 лет назад, – сказал он.
– Кстати, американцы никогда не высаживались на Луне, – сказал он.
– Это такая же правда, как то, что канал RTVi можно смотреть и Лера Новодворовская никогда не служила в КБГ, – сказал он.
– Гм, – сказал голос.
– Пять, – сказал голос торжественно.
– Четыре, – сказал голос.
– Земляне, – сказал Лоринков, думая, вернется ли он когда-нибудь
– Три, – сказал голос.
– Помните, люди, что… – сказал Лоринков.
– Два, – сказал голос.
– Никогда никогда не стоит посе.. – сказал Лоринков.
– Один, – сказал голос.
– Орёвуар, – сказал Лоринков.
Космический корабль, в клубах дыма и пламени, словно помедлил, а потом вдруг оторвался от земли и понесся ввысь, как китайский фейерверк. Сходство усугубляла надпись на хвосте корабля «Made in China». Спустя каких-то пару секунд небо над Байконуром выглядело как и миллионы лет назад. Великим, безмолвным и звездным.
* * *
Ночью на космодром пришли двое мужчин с голосами. Закурили.
– Как думаешь, получится? – спросил один.
– Нет, конечно, – ответил другой.
– Всегда фигня какая-то получается, – сказал он.
– Сколько себя помню, – сказал он.
Помолчали. Разожгли костер. Смотрели задумчиво, как, треща и пылая, уносятся в небо искорки костра, словно марсианский космический корабль. Пекли картошку. Перебрасывались ею и ничего не значащими словами. Напряженно глядели на старенький радиоприемник, демонстративно его, вроде бы, не замечая.
Вдруг приемник затрещал, зашипел и сказал:
– Если бы на Марсе были города… – сказал он игриво голосом Лоринкова.
– Я бы встал пораньше и слетал туда… – сказал он тихо.
– Побродил по скверам, рассмотрел дома, – сказал он громче.
– Если бы на Марсе, были города, – прокричал он. он.
– Вот такая фигня, земляне, – сказал он.
– Полковник авиации Лоринков докладывает с Марса, – сказал он.
– На пол часа туда где ты, носила белые банты, – снова запел он.
– На полчаса туда где я, был капитаном корабля, – пел он.
– Туда где вечная весна, на полчаса-а-а-а-а, – пел он.
Мужчины глядели друг на друга, не веря, а потом вдруг вскочили, стали бегать вокруг костра, прыгать, и обниматься. Взлетели вверх огни фейерверков в Лондоне, Москве и Париже. Ликовал Нью-Йорк. Праздновал Дели. На всей планете воцарился, из-за огней, день. Этот день позже назвали в нциклопедиях Днем Великой Космической Свадьбы.
Ведь Земля светилась, писали позже в газетах, как невеста.
Алел, – словно смущенный жених, – Марс.
Я и мои маленькие шлюхи
Она позвонила, как всегда, ночью.
Я выругался, положил ручку на бумагу, и погасил лампу ночного света. К счастью, пишу я на кухне, где стоит наш телефон, так что он звонил недолго. Я взял трубку.
– Привет, Лоринков, привет, Володя, – сказала она.
– Здравствуйте, Горал, – сказал я.
– Снова вы, – сказал я.
– Я же просил вас не звонить мне больше, – сказал я.
– Да что ты мне «выкаешь», – сказала она.
– Давай на «ты», – сказала она.
– Ты Володя Лоринков, я Горал Линорик, – сказала она.
– Кстати, хочешь послушать классную историю про Муху Цеце, – сказала она.
– Нет, – сказал я.
Ночью стоять босиком на кухне было холодно из-за плитки. Я переминался.
– Значит так, – сказала она.
– Я сказал «нет», – сказал я.
– Почему ты такой грубый, Володя, – сказала она.
– Почему вы мне звоните? – сказал я.
– Володя, ну, мы же все знаем, что ты единственный настоящий писатель сейчас, – сказала она.
– На самом-то деле мы все про себя знаем, – сказала она.
– Все мы кривляемся просто, а если по делу, то все мы в курсе, что среди русских писателей есть только один человек, который пишет не хуже, чем Маркес, Апдайк, Воннегут, Фаулз или Мейлер, – сказала она.
– И это ты, Володя, – сказала она.
– Владимир Владимирович Лоринков, – сказал я.
– Владимир Владимирович Лоринков, – сказала она.
– Тем более, если вы все всё понимаете, – сказал я.
– Почему вы мне звоните, вы, все – сказал я.
– Ну, Володя, – сказала она.
– Вечность одно, а фуршеты другое, – сказала она.
– Я никогда в жизни не подтвержу при свидетелях того, что только что тебе сказала наедине, – сказала она.
– Оставьте меня в покое все, – сказал я.
– Значит, есть Муха Цеце, моя легендарная Муха Цеце, это персонаж, – сказала она.
– Ну, – сказал я.
– Короче она такая смешная, она хипстер, ну и немножко кидалт, – сказала она.
– Не ругайтесь, дети спят, – сказал я.
– Володя, тебе пора переезжать в мегаполис, – сказала она.
– Чтоб вы там из меня кровь сосали без перерыва, – сказал я.
– Вернемся к Мухе Цеце, – сказала она.
– Нет, – сказал я.
– Она такая прикольная, – сказала она.
– В этой серии Муха Цеце пишет письмо Медведеву, – сказала она.
– Что еще за чувак, – сказал я.
– Президент Россиянии, – сказала она.
– А? – сказал я.
– Ну России, Рашки этой, – сказала она.
– А что, у вас не Ельцин президент уже? – сказал я.
– Володя, ты что, не следишь за политикой, – сказала она.
– Нет, – сказал я.
Прислонился лбом к стеклу и стал смотреть на шлюшек из ночного клуба, который напротив нашего дома до утра музыкой бухает. Бух-бух. Красивые шлюшки. В чулках, в крупную сетку… У меня встал.
– У меня встал, – сказал я.
– Вот видишь, а ты не хотел про Муху Цеце, – сказала она.
–… – ничего не сказал я.
– В общем, Муха Цеце пишет письмо Медведеву… – сказала она.
– Что еще за чувак? – подумал я.
–… с просьбой освободить Ходорковского, – сказала она.
– Она бросает письмо в бутылку и бросает бутылку в море, – сказала она.
– После этого идет спать и тут ей звонит Медведев, – сказала она.
– Он говорит ей «привет Цеце», она говорит в ответ «здравствуйте Медведев», – сказала она.
– После этого они болтают немного, а он напоследок говорит, «кстати, о твоей просьбе, ну, насчет Ходорковского и как бы облегчить его участь», – сказала она.
– «Я велел, чтобы ему в еду добавляли слабительное», говорит Медведев, – сказала она.
– «И так его облегчит», говорит Медведев, – сказала она.
Я потрогал член. Господи, огромный просто, и твердый… Как камень!
– Почему ты молчишь, – сказала она.
– А что? – сказал я.
– Это же СМЕШНО, – сказала она.
– Муха Цеце это моя фишка, это целая фабрика шуток и детского, наивного взгляда на мир, – сказала она.
– Ясно, – сказал я.
– Послушайте, Горал, – сказал я.
– Горал Линорик, – сказала она.
– Марта Кетру, Горал Линорик, Малат Шуралматов, Мурал Анормаралиев, Вася Пупкин, – сказал, раздражаясь я.
– Идите НА ХРЕН все, – сказал я.
– Я не люблю ненастоящих людей с ненастоящими фамилиями, – сказал я.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.
– О том, какой у меня ОГРОМНЫЙ член, – сказал я правду.
– Разве не о том, как быть Парадоксальным и Ироничным? – сказала она.
– Я думала все Настоящие писатели только об этом и думают, – сказала она.
– Я тело неудачника, в которое по ошибке попал предназначенный другому дар, – сказал я.
– Ирония, парадоксы… – сказал я.
– Пусть идут следом за вами, – сказал я.
– Вот мой член намного важнее, это подарок судьбы, – сказал я.
– Ты антисемит? – сказала она.
– Горал, я не люблю такие вопросы, – сказал я.
– Особенно когда их задают евреи, – сказал я.
– Ничего, мы все равно будем вместе, – сказала она.
– Ты и твоя малярийная муха? – сказал я.
– Ты и я, – сказала она.
– Это вряд ли, – сказал я.
– Ты что-то сейчас пишешь? – сказала она.
– Я все время что-то пишу, – сказал я.
– Прямо как Дима Быков, – сказала она.
– Почему вы не называете людей полным именем? – спросил я.
– А что, Володя? – сказала она.
– Ладно, – сказал я.
– Я любуюсь шлюхами из ночного клуба, – сказал я.
– Не хочешь написать со мной в соавторстве что-то? – сказала она.
– Только объявление о розыске, – сказал я.
– Пока, милый, – сказала она.
– Привет комару, – сказал я.
– Мухе, – сказала она.
– Мухе ЦеЦе, – сказала она
Я повесил трубку. К клубу подъехала машина. Шлюха склонилась к окну и я увидел, что белья на ней не было. Конечно, я одел очки. Телефон едва зазвонил, и я сдернул трубку.
* * *
– Володь, привет, – сказал голос с чистейшим московским акцентом.
Значит, гастарбайтер какой-то, понял я. Так оно и оказалось.
– Это Багиров звонит, Эдик, – сказал голос.
– Очень приятно, – сказал я.
Записал фамилию на листке бумаги, рядом с «медведевым» и «ходорковским». Завтра погуглю, подумал я.
– Мне тоже, – сказал он.
– Давай встретимся, – сказал он.
– Интересно было бы с тобой познакомиться, – сказал он.
– Ну, давайте, – сказал я.
– Брось мне «выкать», – сказал он.
– Пусть Дима Быков мне выкает, – сказал он.
– Ты же не Дима Быков? – сказал он.
Я глянул на отражение в окне, за которым мельтешили шлюхи.
– Нет, – сказал я.
– Ну лады, – сказал он.
Я положил трубку. Подвинул стол к окну так, чтобы свет от фонаря падал. Стал, поглядывая на шлюшек, писать. У спины потеплело.
– Спи, – сказал я.
– Не стой босая на плитке, – сказал я.
– Пишешь? – спросила жена.
– Рассказ? – сказала она.
– Сценарий на сорок тысяч, – сказал я.
– Недурно, котик, – сказала она.
– Кто звонил? – сказала она.
– Так, знакомая одна, – сказал я.
– Горал Линорик, – сказал я.
– Ох уж эти твои шлюхи, – сказала она.
– Брось, – сказал я.
– Она рисует не смешные комиксы и я ее в жизни не разу не видел, – сказал я.
– Тебе звонит ночью женщина по имени Горал Линорик, которая рисует не смешные комиксы, и хочет, чтобы ты рассказал ей, почему ты такой грубый? – сказала она.
– Да, – сказал я.
– Бедненький, не нужно столько оправдываться, – сказала она.
– Не нужно громоздить столько лжи из-за какой-то интрижки, – сказала она.
– Ты же знаешь, что я не против, главное, чтобы я ни о чем не знала, – сказала она.
– А я УЗНАЛА, – сказала она.
Я молчал.
– Что там у клуба? – сказала она.
Сняла с меня очки, надела и присмотрелась. Очки, рубашки, часы, еда в ресторане… Все-то они норовят отобрать. Женщины. Но им идет.
– Мм-м-м, какие ноги, – сказала жена.
Я прищурился. Ноги были и правда что надо. Они торчали из окна. Машина покачивалась. Секс, секс, секс. Везде секс, подумал я.
Сексический секс.
* * *
…отбросив одеяло, я встал и вернулся на кухню. Машины разъехались, шлюхи разошлись. Зазвонил телефон.
– Привет, – сказал голос с московским акцентом.
– Это я, ну, Эдик Багиров, – сказал он.
– Здравствуйте, Эдуард, – сказал я.