Большая книга заговоров-3 Степанова Наталья

Когда душа болит и плачет

Из рассказа Хохловой Ларисы: «Я была беременна первым ребенком, и мне предложили сделать УЗИ, то есть фотографию внутриутробного плода. Врач не скрывала, что это ее дополнительный приработок к зарплате, она так и сказала:

– И вам приятно будет иметь память о своей беременности, и мне лишние деньги не помешают. Вот вырастет ваш ребенок, и вы покажете ему фотокарточку, когда он еще был в вашем животе!

Мне сразу стало неприятно от ее предложения, но я постеснялась ей отказать и согласилась.

Врач отдала мне снимок, а я ей деньги. Мне было жутко смотреть на это фото, и я его спрятала под детские пеленки.

Спустя три дня плод замер, а потом его из меня вытаскивали по кускам. Врач мне сказала, что детей у меня больше не будет.

Долгое время после этого я болела. Муж повез меня на курорт.

Однажды я сидела на берегу моря, ко мне подошла цыганка и предложила погадать. Я ее попросила:

– Расскажи мне что-нибудь о моих детях. Цыганка взяла меня за руку и внимательно стала разглядывать линии на моей ладони. От тех слов у меня на голове зашевелились волосы:

– Фото твоего ребенка лежит у тебя в шкафу. Этой фотокарточкой ты убила своего единственного сына. Бог наказал тебя за то, что ты подглядела за неродившейся душой. Хорошо еще, что ты не успела узнать своего ребенка и привыкнуть к нему. Было бы куда страшней, если бы твой сын умер тогда, когда ты прикипела бы к нему своим материнским сердцем. Мне нечего тебе больше сказать и мне жалко тебя, но ты сама виновата.

И цыганка пошла, отказавшись от денег, которые я ей протянула.

Я не знаю, как эта цыганка могла так подробно знать то, о чем мы с мужем никогда не говорили. Она даже назвала пол нашего неродившегося ребенка. На УЗИ мне действительно сказали, что это мальчик.

Пишу это письмо, чтобы читатели Ваших книг не повторили моей трагической ошибки. Наверное, беременность – это великое таинство и не стоит фотографировать неродившуюся душу.

Наталья Ивановна, если можно, прочтите какую-нибудь подходящую молитву о моем загубленном мальчике.

С искренним уважением, Хохлова Лариса».

Господи, Заступник душ нерожденных,

Как око хранящий их в своем царстве,

Возлюби души детей наших безвинных,

Величием Своим спаси и не сокруши.

Владыко Человеколюбче, не смерть,

А жизнь вечную даруй им в своем царстве.

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий,

Молитв ради Матери Твоей

Пречистой Девы,

Отцов ради богоносных

И преподобных святых всех,

Восславивших Тебя и Твою жизнь,

Спаси меня (имя), спаси и сохрани

Нерожденную ангельскую душу.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Как слабому и бессильному на дела благие, смиренно и со слезами молю Тебя, Господи, Спаситель мой, помоги мне утвердиться в моем намерении жить прочее время жизни для Тебя, возлюбленного Бога моего, богоугодно, а прошлые прегрешения мои прости милосердием Твоим. Освободи меня от всех моих сказанных пред Тобою грехов, яко Ты есть благий Человеколюбец.

Также я смиренно молю Тебя, Пресвятая Богородица, и вас, все Небесные силы. И вы, все угодники Божии, помогите мне не грешить и тем самым исправить мою жизнь. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

По молодости люди мало думают о том, грешны они или нет. Мы привыкли находить оправдание своим грехам.

Если девушка делает аборт, то оправдывает этот поступок так: нет постоянного жилья, не хватает средств, не уверена в своем избраннике, не нагулялась, еще поживу для себя и так далее.

Ворующий человек говорит о себе: все воруют, значит, не такой уж это грех.

Я не буду перечислять все десять Заповедей Господа Бога. Думаю, и так ясно, что человек не живет по Божиим законам и только тогда, когда наступает старость, он начинает страшиться своих грехов и вспоминает даже те грехи, которые давно позабыты.

Меня часто спрашивают, какую молитву нужно читать, чтобы Господь простил давние грехи.

Я дам вам эту спасительную молитву. Читайте ее и не отчаивайтесь. Главное, что у вас еще есть время отмолить грех.

Владыко Господи, поскольку забыть свои прогрешения есть тоже грех, то я во всем согрешила Тебе, Единому Сердцеведу. Ты прости мне все по Твоему человеколюбию, ибо тем самым и проявляется великолепие славы Твоей, когда Ты не воздаешь грешникам по делам их, ибо Ты представлен нам как истинная милость Божия. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Эти слова говорила мне моя бабушка, когда я по детскому недопониманию не имела усердия и желания читать молитвы за незнакомых мне людей.

Терпеливо и ласково бабушка вразумляла меня, что среди усопших людей есть те, которые не знали молитв или не имели возможности исповедоваться перед своей кончиной. Например, душевнобольные люди, люди, внезапно погибшие, и так далее.

– Кто-то же должен, Наташа, за этих людей молиться, ведь как трудно сейчас неприкаянным душам. И потому не забывай того, что говорила мне еще моя матушка: молясь за других, сам прощен будешь.

Сегодня я научу вас молитве о скончавшихся в состоянии невменяемости, то есть о душевнобольных людях. Если вы попросите Господа за тех, кого уже ныне нет, то тогда Господь услышит и вас в самую трудную минуту вашей жизни.

Дивны дела Твои, Господи, и величию Твоего разума нет конца и предела! Господи, в силе Твоей гордых смирить, жадных и скупых разорить, премудрогоразума лишить. Но Ты, Господи, гибель отвергаешь, гибнущего спасаешь, просящему помогаешь, виновного вразумляешь.

Господи, Боже наш! Ходатайствую я в своей молитве приснопоминанием об усопших рабах Твоих, кои не смогли пред своей кончиной исповедать сердце и душу свою, через сокрушительный недуг душевный или по другой какой причине ведомой сути всей Твоему всевидящему оку. Преклони ухо Твое к моленью моему и скоро услыши и прими к разрешению и прощению всех тех, кто почил без исповеди к Тебе и христианской молитвы. Ибо скорблю я и сокрушаюсь об этих душах, душах страждущих и неприкаянных.

Сын Божий, Иисус Христос, прости и помилуй всех, кто не смог перед смертью своей сам за себя просить.

Господи, Отец наш и Царь Небесный, упокой их души со святыми, ныне, присно и во веки веков. Аминь.

Раньше на Руси считалось, что прилюдное покаяние снимает с человека всякую вину, освобождая раскаявшуюся душу от любого, даже смертного греха.

Ведь если глубоко вдуматься, как должен был перестрадать, перемучиться человек, чтобы при многолюдном собрании людей заявить о том, что он убил, украл или тяжко согрешил против людей и Бога.

Всякий ли из людей, всякий ли из вас сможет без трепета и отчаянного страха подойти к тому, кого он обокрал, чтобы во всеуслышание заявить об этом? До какой же степени для этого нужно возненавидеть свой грех, раскаяться в содеянном проступке, чтобы пойти на этот, по-своему высоконравственный шаг.

Читая покаянные письма, я не могу сдержаться от невольного восклицания:

– Господи, прости эту грешную душу, ибо Ты Сам говорил: «Пусть тот бросит камень в грешника, кто не грешен».

Мы все грешим вольно или невольно, и мне искренне хочется помочь всем тем, кто надеется, что его исповедь, напечатанная в моих книгах, поможет заслужить прощение милостливого нашего судьи Господа Бога.

Мы никогда не станем лучше, если не научимся прощать чужие ошибки и помогать тем, кто невольно оступился. Пусть же первым шагом к этому будет попытка прочитать чужую исповедь, не осудить и понять, а если получится, то простить того, кто открывает вам, как на исповеди, свою грешную душу.

Прежде чем вы прочтете покаянные письма отчаявшихся людей, я хотела бы вам напомнить, что сказал человек, за грехи всех людей позволивший распять тело свое на кресте: «Истинно говорю: не суди да не судим будешь!»

Письмо-исповедь Володиной Людмилы: «Дорогая Наталья Ивановна. Я совершила тяжкий грех и боюсь, что, не дочитав мое письмо, вы выбросите его с отвращением. Мне кажется и я хочу в это верить, что если я напишу Вам честно, то тогда Бог меня простит и не покарает за мои грехи. Я всем сердцем жалею о том, что совершила.

Родилась я и выросла в селе. Сколько себя помню, я никогда не была абсолютно сытой. Нас у мамы было шестеро детей, а отец был алкоголик. Я не могу о маме сказать ничего плохого, она очень добрая, но зачем она столько нарожала!

У меня ни разу не было хороших туфель и платьев. Несчастных заколок для волос и тех не имела. Я всегда стыдилась своих обносков, да и всей нашей нелепой семьи.

Братья бегали в обуви на голую ногу, носки были для них роскошью.

Как-то к соседке из города приехала знакомая, которая помогла мне устроиться на работу к новым русским.

В мои обязанности входило: уборка в доме, стирка и глажка белья. К кухне меня не подпускали – у них был повар. Мне выдали рабочую одежду: платье, фартук, кружевную наколку на волосы, беленькие туфельки и даже колготы. Никогда у меня еще не было такой красивой и нарядной одежды!

Убирать в их большом доме для меня было в радость, потому что мне очень нравились мраморные лестницы, лаковые полы и золотая мозаика большого бассейна.

У меня была своя просторная комната с мягкой и широкой кроватью и двумя тумбами по бокам. Я выдвигала и задвигала ящички и думала, какое счастье иметь все это великолепие.

В доме нас хорошо кормили. Первое время от непривычных деликатесов я без конца бегала в туалет. Повариха это заметила и сказала:

– Не жри много, не жадничай, иначе испортишь себе желудок. Еда здесь шикарная, всего не перепробуешь. Ешь понемногу, иначе так и будешь бегать с поносом.

Постепенно я с этим справилась, но вес набрала. У меня вдруг появилась большая грудь и лицо стало светиться красивым, здоровым цветом.

Я радовалась, глядя в многочисленные зеркала большого дома.

Всем в доме управляла экономка Роза Мустафовна. Я ее жутко боялась, впрочем, как и вся остальная обслуга.

Шли дни, и я усвоила все уроки, которые мне давала Роза: «Не шуметь, не мельтешить, убирать так, чтобы не попадаться на глаза хозяевам, не подслушивать, не задавать вопросов и ничего не предпринимать без моих указаний».

Но я от других узнала, что мой хозяин любит щипать девушек из обслуги, всех, кроме поварихи. Она толста и старовата. И что моя хозяйка очень молода и удивительно красива.

С обслугой она никогда не общается и все приказания дает через экономку. Та в свою очередь информирует свою хозяйку о том, что происходит в доме, кого следует поощрить, а кого выгнать вон.

Месяцев через пять мне было велено экономкой подняться в комнату к Елизавете Петровне, моей хозяйке. Не знаю почему, но у меня затряслись колени: я боялась, что меня вызвали для того, чтобы дать расчет.

Но хозяйка приняла меня с улыбкой и предложила мне присесть. Я присела на краешек стула и услышала от нее, что она довольна моей работой. В доме чисто и я не даю никаких поводов к разговорам, поэтому мой заработок будет увеличен. От ее слов я невольно разулыбалась и вспыхнула. Хозяйка усмехнулась и сказала, что уже давно не видела такой искренней улыбки, как у меня. Затем попросила: «Расскажите мне о себе».

И я стала рассказывать про свою прежнюю жизнь. Не знаю зачем, но я говорила ей о том, о чем я не хотела никогда вспоминать: о стоптанных, рваных туфлях, о вонючем мыле, которое моя мать варила Бог знает из чего, потому что наши шесть вшивых голов нужно было по вечерам чем-то мыть. О том, что я не очень хорошо училась, так как от слабости и голода засыпала на уроках.

Я говорила, потому что хоть раз человеку необходимо облегчить душу.

У Лизы было такое лицо, будто она сейчас встанет, подойдет ко мне и станет гладить мою голову своими красивыми руками. Но она не подошла, а только сказала:

– Ладно, ты сейчас иди. Я уверена, что у тебя все будет хорошо. Если тебе что-нибудь потребуется, то ты можешь ко мне обратиться лично, и я думаю, что всегда смогу тебе помочь.

С этого дня Елизавета Петровна стала довольно часто вызывать меня к себе. Она просила меня расчесать ей волосы или просто помассировать плечи. Всякий раз моя хозяйка угощала меня конфетами или давала что-нибудь из того, что ей, видимо, уже надоело. Все ее безделушки, как она их всегда называла, были необыкновенно изящны и красивы. Это могли быть заколка для волос, которая мерцала и играла всеми цветами радуги, шкатулка с танцующей парой и музыкой или же духи, которые не очень ей нравились, а по мне так они божественно пахли, а флакончик от этих духов был произведением искусства.

Постепенно в моем шкафчике скопилось множество таких подарков, которые я перед сном перебирала, удивляясь тому, что все это богатство принадлежит теперь мне.

Я думала, как, должно быть, счастлива моя хозяйка, если у нее в каждой комнате навалом таких красивых вещей.

Каким-то внутренним женским чутьем я угадывала, что моя хозяйка скучает в этом огромном красивом доме.

– У него всякие дела, – говорила Лиза, махнув изящной, красивой ручкой.

И я радовалась его отсутствию, так как, кто его знает, прижилась бы я в этом доме, если бы он был домосед… Стала бы Лиза звать меня к себе или нет, а так я каждый день болтала со своей хозяйкой и она уже не могла без меня обходиться.

Однажды я случайно услышала, как наша экономка Роза сказала Лизе:

– Я прошу прощения, но я думаю, вы зря переходите дозволенные границы с прислугой. Люди, которые делают грязную работу, не ценят добро и впоследствии делаются беспардонными.

Я, затаив дыхание, ждала, что ответит Розе хозяйка. Впервые за все время я услышала ледяной и высокомерный тон моей покровительницы. Она отчеканила:

– Я попрошу вас впредь никогда не сметь пытаться делать мне замечания. В следующий раз я вас просто выставлю из моего дома.

После этого случая Роза перестала меня трогать, стала заискивать передо мной, будто я и вправду могла повлиять на свою хозяйку.

Еще полгода спустя мы Лизой разговаривали как самые близкие подруги. Я уже успела узнать, что она старше меня всего на четыре года! Я поняла за это время, что она безумно любит своего мужа и ревнует его к бесчисленным друзьям и подругам.

Как я уже сказала, наши отношения с Лизой стали столь близкими, что она велела Розе взять еще одну помощницу по дому, чтобы немного освободить меня от дел.

Мы часто ездили по различным магазинам, где она покупала красивые обновки не только для себя, но и для меня.

За это время я многому научилась и легко могла нанести макияж, уложить прическу себе и Лизе.

Были моменты, которые отравляли мне настроение и о которых я, конечно же, не рассказывала Лизе. Ее муж, когда заявлялся домой, всегда улучал момент для того, чтобы зажать меня где-нибудь под лестницей и поцеловать. А однажды, когда Лиза плавала в бассейне, он зашел ко мне в комнату и принудил меня к тому, чтобы я переспала с ним.

Потом это повторилось. Я научилась скрывать свои чувства, чтобы не потерять образ жизни, который обрела, живя в этом доме.

Однажды я без стука вошла к хозяйке и мельком увидела, как она поднесла к губам и поцеловала какую-то маленькую куклу, которую тут же спрятала за иконкой, стоявшей на ее туалетном столике. Я сделала вид, что ничего не видела.

В этот вечер мы с ней никуда не поехали, хотя обычно по средам Лиза ездила со мной во французскую кондитерскую, где всегда были малюсенькие пирожные и очень вкусный ароматный кофе.

Видя, что Лиза грустит, я ее спросила:

– Что-то случилось? Помолчав, Лиза сказала:

– Ничего, если не считать новой любовницы. Конечно, их у него было много, но все равно всякий раз мне очень больно. Он говорит, что это чисто спортивный мужской интерес и я не должна брать лишнего в голову. Но не всегда это получается.

Я слушала ее и молчала, да и что я могла ей сказать? Мой отец тоже без конца путался то с одной, то с другой дояркой. Мамка дралась с ними и с ним, а он говорил: «Что ему в моих штанах зря болтаться без дела, когда кругом столько обделенных баб».

– Лиза, – спросила я ее, – а что будет, если он тебя бросит?

Этот вопрос меня очень мучал, потому что я боялась потерять этот дом и мне было страшно возвращаться к прежней нищете. Но Лиза, видимо, поняла мой вопрос иначе, ее тронуло то, что я за нее переживаю. Она благодарно и ласково улыбнулась на мои слова и оказала:

– Не бросит, никогда не бросит.

– Почему ты так уверена? – спросила я. И тут я узнала, как она выразилась, ее тайну.

– Я скажу это только тебе. Ведь если честно, то у меня никого больше нет, только он и ты.

Мама моя умерла, когда мне было всего три года, – продолжала свой рассказ Лиза. – Меня воспитывала тетка, сестра моего отца. Потом и она умерла. Замуж за Филиппа я вышла, когда мне едва исполнилось 15 лет. Один художник пристал ко мне на улице и уговорил меня быть для него натурщицей. Мне нужны были деньги, и я согласилась. Мой портрет был очень дорого продан. Потом этот портрет увидел мой Филипп и уговорил художника сказать ему, где я живу. Ты бы знала, как он умеет ухаживать, когда поставит для себя цель. Потом мы поженились. Я была почти ребенком. Моей руки не у кого было просить. Остальное ты видишь и знаешь.

– Почему ты так уверена, что он тебя никогда не бросит? – не сдавалась я.

И Лиза сказала:

– Ладно, слушай дальше. Когда мне исполнилось 18 лет, у Филиппа появилась очередная любовная интрижка. Он купил мне путевку за границу, чтобы я там отдохнула и не мешала ему с его новой пассией. Я плохо переношу жару и, чтобы передохнуть, вошла в один элитный магический салон. Там было тихо и прохладно. Мне сказали, что Дэви принимает только за высокий гонорар, но это окупается тем, что я смогу все о себе узнать: что было и что будет. Мне не хотелось выходить из этого прохладного помещения, и я отдала приличную сумму в долларах, совершенно их не жалея. Меня ввели в полутемную комнату, по углам которой стояли идолы различной величины. Огоньки в цветных колбах загадочно и таинственно мерцали. Посреди комнаты на круглой подушке сидела странно наряженная женщина. Я села напротив и попыталась ее рассмотреть. Вот что странно. Сколько я ни пыталась поймать ее лицо, так и не смогла. От преломляющего света свечей или еще почему-то она мне казалась то старой, то молодой, а то вовсе девочкой, рязряженной в серебряные подвески. Голос ее тоже менялся и был то высоким, то низким, как у мужчины. Меня жутко потянуло в сон, и я даже задремала. Вдруг она сильно дунула мне в лицо, и я моментально проснулась. Голова моя стала ясной, и я слушала то, что она говорила. А говорила она мне правду о моей недолгой жизни, будто она всегда и везде находилась рядом со мной и потому знала, во что я была одета, как я спала с художником, о проделках моего неверного мужа. Потом она сказала: «Я вижу, век твой короткий, но в моей власти остановить то, что может сократить твою жизнь. Я получу от тебя большую сумму, а ты от меня куклу-идола, которая будет тебе охранной грамотой, ключом к богатству и сердцу твоего мужа. И пусть даже у него еще будут женщины, все равно он тебя никогда не оставит ради них. Мужчина должен иметь много женщин, это по нашей вере нормально, но только ты одна будешь его женой. У тебя будет муж и жизнь, пока возле тебя будет моя кукла. Береги ее как зеницу ока – в ней твое долголетие. Не пожалей денег, ты платишь их за то, чтобы твой короткий век был счастливым и долгим, а это самое ценное». Потом я ей действительно отдала много денег, а она мне дала куклу-идола. Все, что она мне тогда предсказала, сбылось до мелочей. Поэтому я ей верю и думаю, что только благодаря ее кукле мой муж до сих пор не оставил меня и никогда не оставит…

Я слушала Лизу, и, наверное, дьявол шептал мне – вот оно, я должна взять и украсть ее идола, иначе всю жизнь буду жить в нищете или приживалках.

Когда Лиза пошла принять душ, я выкрала из-за иконы ее заветную куклу. А на другой день, когда мы с Лизой поехали в бутик, случилась невероятная авария. Все произошло в одно мгновение. Неожиданно нам навстречу вылетел самосвал. Водитель и Лиза погибли, а меня выбросило из машины на газон, и я не пострадала.

Я уверена, что меня спас идол, который был в моем лифчике.

После похорон ко мне подошел Филипп и сказал:

– Я хочу, чтобы ты стала хозяйкой моего дома. Лизу не вернуть, она тебя любила. Я тоже тебя хорошо знаю (он намекал на то, что я с ним сплю).

Теперь мой бывший хозяин стал моим мужем. Думаю, не ошибусь, если скажу Вам, что на Филиппа действовало колдовство, которое было заложено в кукле.

А теперь то, из-за чего я потеряла покой и сон… Сразу после того, как я согласилась выйти за Филиппа замуж, мне стало казаться, что Лиза повсюду рядом. Я слышу ее вздохи и шаги, вижу ее тень, и мне так больно и тяжело, что это невозможно передать словами. Я без конца думаю, что именно из-за меня она погибла. Порой мне кажется, что я схожу с ума. Совесть ли мучает меня или ее загубленная душа – не знаю, но только я извелась, истерзалась и больше ничего не хочу: ни денег, ни нарядов, ни лживых ласк Филиппа.

Я хочу только одного: признаться в том, что я натворила. Наверное, мне нет прощения, но только помолитесь о моей грешной душе и простите меня, пожалуйста, добрые люди…»

«Не знаю, захочется ли Вам читать мое письмо, когда Вы увидите обратный адрес на конверте.

Здесь, в зоне, тоже есть Ваши книги. Они протерты до дыр. Кто-то читает по ним молитвы, кто-то надеется удержать жену, а я вот решился Вам написать.

За свою жизнь я ни разу не ходил на исповедь. Но, видимо, припекло, если я, читая Ваши книги, плачу. Я не рассчитываю на ответ, я не прошу у Вас дачку (по-нашему, передачу).

Возможно, я пишу в никуда и мое письмо будет порвано и забыто. Таких, как я, – миллионы. Нас презирают и ненавидят, и за дело. Но мы тоже когда-то бегали в школу, отвечали уроки, влюблялись, делали глупости и совершали преступления. За каждого из нас матери отдали бы свою жизнь, а это значит, что кто-то нас любил.

Я хочу покаяться в том, в чем я виноват. Ничего нельзя исправить, но мне будет чуточку легче, если кто-то из нормальных людей, таких, как Вы, прочтет мое письмо и, я надеюсь, помолится за нас, за меня.

Родился я в Ленинграде – это самый красивый город на земле. Я с закрытыми глазами могу определить свой город по его необычному, влажному воздуху. Дом наш стоял недалеко от реки, в ней утонула моя мать, когда мне было девять лет. Было это при мне. Отец, как обычно, пришел домой пьяный. В очередной раз был скандал, и я спрятался под своей кроватью.

Мать кричала, вырывалась из рук отца, а он ее бил в живот сапогами. А час спустя она бросилась в реку. Плавать мама не умела, a я побоялся прыгнуть за ней.

Отцу ничего не было, ведь она сама утопилась, он в это время сидел на кухне и ел жареную картошку, приготовленную руками мамы.

Я боялся и ненавидел отца, но мой детский мир имел свои определенные границы – это был наш дом и мне идти было некуда.