Дом на дереве Питцорно Бьянка

Глава 10

ДЕТСКИЙ ЛЕПЕТ

У Доротеи не было больше молока, но зато она теперь каждый день несла по яйцу. Одного такого огромного яйца как раз хватало, чтобы накормить четырёх прожорливых карапузов, которые опять стали расти и толстеть буквально на глазах. Они уже не просто хорошо ходили, но во многом превзошли Бьянку с Аглаей: например, бегали как ни в чём не бывало по самым тонким ветвям и скакали по всему дереву, как настоящие обезьяны. Плохо только, что никто из них не произнёс ни слова.

— Наверно, они немые, — сокрушалась Аглая.

Что касается Бьянки, то она боялась, как бы в один прекрасный день малыши не защебетали по-птичьи — как-никак, их принесли аисты.

— С таким же успехом они могли бы и залаять, — заметила Аглая. — Как-никак, их воспитала Доротея.

Но вышло по-другому. Наибольшее влияние на младенцев оказал, как ни странно, кошачий язык Прунильды.

Однажды, когда Аглая держала на руках своего любимчика Джанпорфирия, развлекая и забавляя его, малыш вдруг потёрся головой об её подбородок и сказал:

— Мьяу!

— О небо! — воскликнула Аглая. — Так, значит, он не немой. Но, честно говоря, я ожидала от него совсем других звуков. Скажи «мама», мой хороший, скажи «гага», «папа»… Ну как говорят все дети?

— Мьяу! — повторил Джанпорфирий озабоченным голосом. И такой он был хорошенький, что Аглая не удержалась и погладила его по головке.

Тогда, к ещё большему её ужасу, малыш принялся мурчать.

— Рум-рум-ррум-рррум, — радовался он, обвив ручонками её шею.

— Караул! — закричала Аглая. — Бьянка, скорее! Надо что-то немедленно предпринять!

Но в этот момент вместо Бьянки появилась Доротея. Она шла неторопливой трусцой в сопровождении трёх остальных «питомцев»: двое вцепились ей в шерсть с боков, а одна держалась сзади за хвост.

— Ну-ка послушаем, чему научились остальные. Что вы умеете говорить? Давай, Гильдебранд, скажи «мама» — «мама», «ма-ма», — отчаянно упрашивала Аглая.

— Мьяу! Ньяу! Фрр! — ожесточённо выпалил Гильдебранд, которому вовсе не хотелось говорить, а тем более выслушивать Аглаины приставания.

— Ох, этого ещё не хватало! А ты, Пуриф, солнышко моё, что ты нам скажешь?

Пуриф отпустила хвост Доротеи и упала на попку.

— Ньяууу! — пожаловалась она.

— Мьяу, миау, мьяу! — замяукал Джанпорфирий, желая показать, что он может говорить не хуже других.

— Послушай, Доротея. Неужели тебе не стыдно? — сказала тогда Аглая. — Ведь детей доверили не кому-нибудь, а тебе. Как же ты могла допустить, чтобы эта ничтожная кошка так обработала твоих подопечных?

Доротея смотрела на Аглаю виноватыми глазами. Она хотела извиниться, но, вероятно, не осмеливалась. Два или три раза она открыла пасть, но не издала ни звука, младенцы же вокруг мяукали как оголтелые. Наконец она собралась с духом и извиняющимся голосом произнесла: «Чип!»

Она больше не умела лаять.

— Нет, это не дерево! Не дерево, а башня какая-то вавилонская! — взорвалась Аглая. Она побежала к развилке, спустилась внутрь ствола и вышла внизу, громко хлопнув потайной дверью.

— Не обижайся, — успокаивала её в тот вечер Бьянка. — Они ведь это делают не назло. В конце концов, мы сами виноваты. Мало уделяли внимания. Сама подумай, чему можно научиться, общаясь всё время с кошками и собаками. Но теперь уж я возьмусь за это дело сама. Теперь они у меня будут по два часа в день заниматься разговорной речью.

Но беседовать с такими малютками — дело совсем непростое.

На следующий день Бьянка расставила перед собой в ряд все четыре стульчика, посадила в них малышей и начала:

— Сегодня поговорим об эскимосской философии.

— Мьяу? — переспросила Инальбис.

— Ньяу! Ньяу! — подал голос Гильдебранд и весело засмеялся.

— Ну хватит! С сегодняшнего дня вам придётся сменить музыку! — грозно прикрикнула на них Бьянка. — Если я ещё услышу, что вы мяукаете, то просто спущу всех с дерева, так и знайте.

Дети захохотали и замяукали все в один голос.

— Хватит, я сказала, — повторила Бьянка, не на шутку рассердившись. — А не то позову синьора Беккариса Брулло.

При этом имени малыши испуганно примолкли.

— Итак, — продолжала Бьянка, слегка смягчившись, — что вы скажете мне хорошего? Только прошу — никаких «мяу».

С минуту стояла тишина, потом Джанпорфирий поднял ручонку.

— Говори, моя радость, я тебя слушаю!

— Гау! — произнёс Джанпорфирий и покраснел от гордости: ведь он блестяще выполнил требование Бьянки.

Бьянка прикусила язык.

— Гау! Вау! Гры, гры! — мгновенно включился Гильдебранд.

— Воу, воу, воу! — заскулила Инальбис.

— У-у, У-У-У, УУУУУУУ, — выла Пуриф.

— Нет, ребята, так у нас не пойдёт. Нужны радикальные меры, — сказала Бьянка решительным тоном. — Придётся вам сделать мне одолжение и несколько дней вообще ничего не говорить, а только внимательно слушать.

Шалуны тут же затихли и навострили ушки.

— Мама родная! А что же я им расскажу? — судорожно соображала Бьянка. — Что надо говорить таким крохам, чтобы они не заскучали?

— Почему бы тебе не прочесть им стих? — подсказала подошедшая Аглая.

— Ты права. Внимание, крошки! Слушайте и запоминайте!

Малыши ловили каждое её слово. Пристыженная Прунильда нашла себе место возле одного из стульчиков и тоже слушала.

— Продолжай ты, пожалуйста, — вконец обессилев, предложила Бьянка Аглае по прошествии второго часа занятий.

начала Аглая. Малыши сидели тихо. Они могли слушать её до бесконечности.

Так целую неделю, сменяя друг друга, подруги давали уроки изящной словесности. Дети всё это время просидели, будто набрав в рот воды, зато слушали они идеально.

Между тем Амадей, озабоченный странными метаморфозами, происходящими с его невестой, уговорил Доротею пройти курсы собачьей переподготовки. Вдвоём они располагались на одной толстой ветке, и Амадей начинал лаять и подвывать на все лады, терпеливо призывая Доротею повторять вслед за ним.

— Гаф… фюить! — пробовала несчастная собака. Ряф… чиф! чиф! чиф! Вау… пиу, пиу, пиу!

В общем, теперь она могла только петь, свистеть и чирикать. А лаять — никак. И уже невооружённым глазом было видно, что на передних лапах у неё отрастали настоящие белые перья.

Амадей пребывал в унынии.

— Что же теперь будет с нашей любовью? — грустно спрашивал он у неё на собачьем языке.

— Чивик, — мрачно отвечала Доротея.

На девятый день Бьянка обратилась наконец к четырём малышам:

— Послушаем теперь, что вам удалось запомнить. Начнём с простого. Ну, Джанпорфирий, как ты попросишь у меня поесть?

Джанпорфирий посмотрел на неё растерянно.

— Мьяу, — едва слышно произнёс он.

Остальные трое ответили дружным смехом.

— Мьяу, — передразнила Прунильда.

— Ничего! — ободрила его Бьянка. — Ведь это только первая попытка. Попробуй ещё раз, Джанпорфирий. Как бы ты попросил у меня кашки?

— Извини, пожалуйста! — неожиданно проговорил незнакомый голос. — Не будешь ли ты столь великодушна, не обеспечишь ли меня основным продуктом питания, необходимым для моего существования?

Бьянка подпрыгнула на месте:

— Что? Кто это сказал?

— Прошу прощения, — учтиво произнёс голос, — не найдётся ли у тебя обеда, удовлетворяющего требованиям моего ненасытного желудка?

— Кто это говорил? — испуганно переспросила Бьянка. Она могла бы поклясться, что малыши тут были совершенно ни при чём.

— Кто говорил? — допытывалась она.

Тогда из-под стульчика Инальбис, высоко подняв хвост, вышла Прунильда.

— С твоего позволения, эти изысканные высказывания принадлежат мне, — сказала кошка. — Я хотела продемонстрировать, что твой урок не прошёл для меня даром.

— О небеса! Аглая! Аглая! — закричала Бьянка не своим голосом. — Прунильда, наслушавшись наших стихов, научилась говорить!

— Вот именно, верно, совершенно справедливо, — чрезвычайно довольная собой, подтвердила кошка.

— Ну и что же? Что тут плохого? — отозвалась приехавшая на лиане Аглая. — Это только подтверждает эффективность нашего метода.

— Но ведь дети так ничему и не научились.

забравшись с ногами на стульчик, неожиданно возразил Гильдебранд.

выпалила скороговоркой Пуриф.

— Нет, вы только послушайте! — сказала Бьянка сконфуженно. — Это что же, они теперь стихами будут говорить?

объяснила Инальбис.

— А вы не можете говорить по-простому? — поинтересовалась Аглая. — Ну, как бы прозой.

заявил Джанпорфирий.

— Надо было читать им ещё что-то помимо стихов, — вздохнула Бьянка. — Но теперь, боюсь, уже поздно.

— Ладно, главное, что мы их понимаем, — утешила её Аглая. — В конце концов, ведь это вымышленные дети, разве не так? И ничего тут нет плохого, если вымышленные дети разговаривают стихами.

— В самом деле. Осмелюсь заметить, что в этой странной манере выражаться нет ровным счётом ничего предосудительного, — согласилась с ней кошка Прунильда.

Глава 11

РАДОСТЬ ПОЛЁТА

И вот наступил день, когда, потягиваясь как обычно после сна, Доротея обнаружила, что передние лапы у неё окончательно превратились в крылья.

Озабоченная, она осторожно вышла из дома и сделала несколько шагов по ветке. Амадей, с изумлением за ней наблюдавший, увидел, как она подняла обе передние лапы, слегка развела их в стороны и… ффррр! — с боков у сенбернарихи открылись два огромных веера, состоящих из многих рядов желтоватых в коричневую крапинку перьев.

Доротея с непривычки покачнулась на ветке и замахала крыльями, восстанавливая равновесие. При этом возник шум, как при надвигающейся грозе.

«Что-то ветер поднялся», — подумала Бьянка, ворочаясь в своём тёплом мешке внутри ствола. Аглая же увидела сон, будто находится на корабле посреди разбушевавшегося моря. Но ни та ни другая всё же не проснулись.

Зато четверо малышей, спустившись по канатной дороге в своих люльках из кокосовой скорлупы, моментально оказались возле будки.

Прунильда, которая всю ночь бродила неизвестно где в поисках приключений, бесшумно появилась на одной из веток и с недоумением наблюдала за происходящим.

— Фу-ты ну-ты! — сказала она.

И дети, ещё не успев привыкнуть, снова подскочили при звуке её голоса.

— Феноменально! — продолжала кошка. — Такое стремительное развитие событий ставит меня перед дилеммой. О, почему моё внутреннее равновесие должно нарушаться из-за непредсказуемой собачьей особи женского пола?

Доротея, застыдившись, сложила крылья и попыталась спрятать их, прижимая к бокам. Но теперь эта уловка уже не могла иметь успеха. Амадей, обескураженный разительной переменой в облике возлюбленной, бросил на Прунильду печальный взгляд, полный упрёка. Но кошка не обратила на него ни малейшего внимания и продолжала нагло разглядывать Доротею, облизывая усы.

В это время Джанпорфирий перелез через край своей люльки и, едва оказавшись на ветке, бросился к униженной Доротее и обнял её за шею.

гладя её по крыльям, нежно произнёс он.

подхватил Гильдебранд, лихо вскакивая на спину сенбернарихе.

Доротея воспрянула духом и завиляла хвостом.

Между тем настоящие птицы прилетели и вились вокруг, с любопытством наблюдая за этой сценой.

Пуриф, сидя в своей подвесной люльке, весело захлопала в ладоши:

наставляла Инальбис.

— Не делай этого, Доротея! — умолял Амадей на собачьем языке. — Подумай, ведь тогда между нами всё будет кончено.

— Крайне любопытно знать, позволяют ли такие физические данные реально парить в эфире… — задумчиво произнесла Прунильда, как бы разговаривая сама с собой.

Обезумев от лавины советов, Доротея хлопала крыльями, то расправляя их, то снова складывая и явно не зная, на что решиться.

— Хватит устраивать тут сквозняки! — фыркнула на неё Прунильда. — Не хватало ещё простудиться! Решайся наконец — летишь ты или нет?

— Нет! — гавкнул Амадей.

— Да! Да! Да! Да-а-а! — кричали в исступлении младенцы.

Доротея посмотрела вокруг в отчаянии. Птицы так и вились у неё над головой.

— Тиль-тиль-тиль! Решайся, глупая! — насмешливо щебетали они.

Доротея глянула вниз. Луг показался ей далёким-далёким.

— Не двигайся с места, — заклинали печальные глаза Амадея.

Но в эту минуту одна из малиновок порхнула с ветки, резко устремилась вниз, едва не коснувшись травы у подножия дерева; потом быстро взмахнула крыльями, стала опять набирать высоту, мелькнула, как искорка, среди листвы и, поднимаясь с каждым мигом всё выше и выше, принялась весело резвиться в сверкающем голубом небе.

— Лети, Доротея, лети! — кричали дети, вцепившись в неё сзади своими пухлыми ручонками и изо всех сил подталкивая к краю площадки.

— Чип! Была не была! — отчаянно пискнула собака и ринулась с ветки в пустоту.

Но, поскольку опыта у неё совсем не было, она забыла вовремя раскрыть крылья и рухнула вниз, увлекаемая всеми своими семьюдесятью с хвостиком килограммами.

Бооууумммм! Луг содрогнулся от страшного толчка, как будто при землетрясении. В тот же момент в месте приземления собаки образовался глубокий кратер.

— Этого можно было ожидать. Фортуна не всегда улыбается смелым, — с олимпийским спокойствием прокомментировала Прунильда, вылизывая себе лапу.

Тут примчались сломя голову Бьянка и Аглая.

— Что случилось? Бомба? Что-нибудь взорвалось?

разочарованно пояснила Пуриф.

Понадобилось копать пять часов подряд, чтобы отрыть Доротею из образовавшегося колодца. Четверо малышей расположились вокруг с ведёрками и совками и развлекались, как могли: делали куличи и строили замки и крепости из песка. Ещё им нравилось просеивать песок через сито: в сетке оставались камешки, маленькие веточки, пустые раковинки улиток…

— Доротеи не видать, — бормотала Инальбис.

— Надо глубже поискать, — обнадёживал Джанпорфирий.

— Доротеи нет и нет, — беспокоился Гильдебранд.

— Будем рыть ещё сто лет, — предположила Пуриф.

А Бьянка с Аглаей всё копали и копали, так что под деревом уже вырос внушительных размеров земляной холм. Амадей активно помогал, роя землю лапами, как делают собаки, когда хотят понадёжнее спрятать любимую кость.

Наконец, прокопав в глубину метров десять, они нашли её, едва живую от потрясения. Чтобы поднять на поверхность, пришлось обвязать несчастную верёвками и тащить, тащить вместе до седьмого пота.

Потом они вылили на неё несколько вёдер воды, чтобы привести в чувство и одновременно отмыть от земли. Амадей нежно вылизывал ей морду.

— Я буду всегда любить тебя, — говорил он на собачьем языке. — Пусть ты не похожа на меня, пусть не отличаешься умом, пусть ты теперь вообще неизвестно кто— ни собака, ни птица…

— Ах так! Ну это мы ещё посмотрим! — возмутилась Доротея, окончательно приходя в сознание. Она раскрыла крылья и стала хлопать ими с угрожающим видом.

Прунильда отскочила назад.

— Безрассудная храбрость не приличествует добропорядочной кошке, — пробормотала она в своё оправдание.

Доротея поднялась на ноги и попыталась сделать несколько шагов по лугу.

— Умница, молодец! — подбадривала Аглая, прикладывая ей ко лбу холодные примочки.

Но, несмотря на все усилия, несмотря на ободрения и поддержку обеих подруг, сенбернариха так и не смогла подняться над землёй больше чем на несколько сантиметров и почти сразу падала на землю. Очевидно, крылья выполняли у неё исключительно декоративную функцию, как у кур. Самое большее, на что она была способна, это хлопать ими, отгоняя противников или удерживая равновесие на не очень толстых ветвях. О полёте тут вообще говорить не приходилось.

Дети были страшно разочарованы. Зато к Амадею вернулось хорошее расположение духа.

Прунильда попросила у Бьянки личной аудиенции.

— Жестокое противоречие терзает мою кошачью душу, — призналась она. — Если Доротея принадлежит к семейству пернатых, тогда мой долг кошки требует, чтобы я с бесстрашным сердцем охотилась за ней, невзирая на её превосходящие размеры. Если же она по-прежнему из породы собак, то мне, как кошке, подобает испытывать перед ней страх и держаться на почтительном расстоянии… Не могла бы ты, будучи старой и мудрой, разрешить это моё мучительное сомнение?

— Старая — дудки! — оскорбилась Бьянка. — До чего же надоела мне эта кошка с её неразрешимыми проблемами!

А не могла бы ты оставить Доротею в покое и заняться своими собственными делами?

— Верные слова! Я именно как раз над этим и думала, — сказала кошка. — Такое решение кажется мне достойным и в высшей степени разумным.

Аглая, похихикав, сказала Бьянке:

— Послушай, а что, если нам не засыпать Доротеину яму, а использовать её как ловушку? Всякое ведь бывает…

— Ты права, — ответила Бьянка. — Она может оказаться полезной в случае нападения.

Глава 12

СИГНАЛЫ В НОЧИ

Однако первым угодить в ловушку предстояло синьору Беккарису Брулло.

Вы, наверно, уже не раз спрашивали себя, что сталось с надоедливым соседом, ведь в последних главах о нём нигде не говорилось ни слова. Дело в том, что на следующий день после пира этот вздорный старик собрал чемоданы и уехал в длительную командировку. Конечно, он предварительно опутал весь дом колючей проволокой и поручил своей насекомоядной приятельнице хорошенько охранять его от возможных вторжений.

Но в спешке он совершенно забыл об электрическом скате, который, оставшись взаперти, лежал целыми днями в своей ванне в кромешной темноте и тщетно дожидался, что кто-нибудь придёт его накормить или хотя бы сменить воду. Вода становилась всё мутнее и мутнее, а бедный скат худел и сох день ото дня.

Как и все рыбы, он был нем и не мог попросить о помощи.

Насекомоядная Мила видела его в окошко ванной и хотела бы ему помочь, но не знала, как это сделать. Несмотря на прозвище Львиная Лапа, она оказалась не в состоянии высадить окно, а позвать кого-нибудь на подмогу ей тоже не удавалось: хотя у неё и был рот для поглощения насекомых и бифштексов, но язык и голосовые связки в нём напрочь отсутствовали.

Надо сказать, что, по мере того как шло время, Мила и сама начала злиться на синьора Беккариса Брулло. «Шутка ли, — размышляла она, — вначале он приучает меня к питательной и всегда доступной еде — разным бифштексам и тому подобное, а потом бросает на произвол судьбы, заставляя довольствоваться какими-то мошками!»

Все же ей, хоть и с некоторым трудом, но удавалось себя прокормить. Между тем бедный скат таял буквально на глазах. Теперь он свернулся колечком на дне ванны и, не надеясь дождаться хозяина, приготовился к смерти.

И вот однажды ночью (это была тёплая и напоённая ароматами цветов майская ночь) Аглая сидела у окна и считала звёзды. Вдруг она увидела высоко среди ветвей слабый мигающий огонёк.

Первая мысль была о светлячке. Потом она стала смотреть внимательней и убедилась, что свет мигал на площадке Беккариса Брулло.

— Так я и знала! — сказала Аглая. — Ещё одно глупое насекомое летит в пасть ненасытной Алкемиллы.

— Это уж не наше дело! — проворчала Бьянка, тоже подходя к окну. — Не можем же мы бегать на помощь всем букашкам, которые вьются вокруг дерева, норовя попасться к Миле на язычок. А если подумать, то и ей нужно чем-то питаться, пока её хозяин в отъезде.

Однако они продолжали следить за огоньком и вскоре заметили, что он мигает в определённом ритме. Короткая вспышка, вспышка подлиннее, снова короткая вспышка. И дальше всё сначала: короткая, длинная, короткая.

— Это мне что-то напоминает, — в задумчивости заметила Бьянка, которая, когда ей было пятнадцать лет, служила юнгой на китобойном судне.

— Светлячки себя так не ведут, — подтвердила Аглая.

Свет наверху продолжал вспыхивать, гаснуть, снова вспыхивать — с каждым разом всё слабее и слабее…

— Какая же я тупица, что не догадалась сразу! — завопила вдруг Бьянка, вскакивая с ногами на подоконник. — Кто-то просит нас о помощи. Смотри! Короткая-длинная-короткая значит точка-тире-точка, то есть SOS, то есть «гибнем, идите на помощь!».

Аглая едва расслышала последние слова подруги, как та уже стремительно карабкалась вверх по дереву. Аглая бросилась за ней.

Вместе добрались они до площадки синьора Беккариса Брулло и сразу же увидели, что свет мигает в окошке ванной.

— Скат! — закричала Аглая.

В темноте она почувствовала, что кто-то схватил её сзади за штаны и толкает к двери.

— Не толкай! — сказала она раздражённо. — Я уж как-нибудь сама.

— Кто, интересно, тебя толкает? — спросила Бьянка, которая в это время уже возилась с засовом.

Испуганная Аглая попыталась отскочить в сторону, но не тут-то было: Мила крепко держала её за штаны, желая таким способом привлечь внимание к погибающему скату.

Нечего и говорить, что, несмотря на все усилия Бьянки, дверь так и не открылась. Тогда, прибегнув к помощи самых крепких лиан, они выломали оконную решётку и проникли внутрь. Скат бился на дне почти совершенно обмелевшей ванны.

В тот день несчастный, раз за разом подпрыгивая всё выше, умудрился наконец ухватить штепсель водонагревателя, а потом долго дожидался темноты, чтобы послать миру сигнал о своём бедствии.

— Скорей открывай кран! — закричала Аглая Бьянке. — Хорошо ещё, что мы успели вовремя.

Оказав бедняге скату первую помощь, они перенесли ванну к себе домой, так что её обитатель тут же сделался ещё одним новоявленным членом семейства.

Дети были в восторге. Они часами торчали возле ванны, пытаясь схватить его руками, брызгаясь и устраивая наводнения.

Озабоченная Доротея хлопала над ними крыльями и вскоре приноровилась вытаскивать малышей за шиворот всякий раз, когда они оказывались в воде.

Что касается Прунильды, то она в течение нескольких дней оценивала ситуацию, потом попросила аудиенции у Бьянки.

— Это новое явление ставит меня перед мучительной дилеммой, — начала она. — Если рассматривать электрического ската как рыбу, то мой долг кошки…

— Хватит! — закричала Бьянка. — Твой долг кошки меня больше не интересует. И вообще, слишком уж утончённая у тебя натура. Разбирайся, пожалуйста, сама!

Прунильде нестерпимо хотелось съесть ската, поэтому она расценила слова Бьянки как дозволение.

Улучив момент, когда скат остался один, она устроилась на краю ванны и стала терпеливо выжидать, когда тот покажется на поверхности, чтобы сразу его сцапать. Но она упустила из виду две мелочи. Во-первых, мыло, которое Инальбис размазала по всему краю ванны, и, во-вторых, что в организме ската вырабатывается электрический ток.

Через некоторое время скат всплыл со дна и высунул нос из воды. В ту же секунду Прунильда протянула к нему лапу…

Аглая, которая находилась веткой ниже и причёсывала Доротею, услыхала отчаянный кошачий вопль: «Мьяууу! Ньяууу! Уйяууу!!!»

Примчавшись в ванную, она увидела Прунильду: с подпалённой шерстью, кошка барахталась в воде, пуская мыльные пузыри и безнадёжно пытаясь выбраться на сушу.

Скат, притаившись в глубине, посмеивался себе в усы.

— Ну что, получила щелчок, дурёха? — сказала Аглая, вытаскивая Прунильду из воды и встряхивая её, как полотенце после стирки. — В следующий раз будешь умнее.

Потом кошку выжимали и сушили на бельевой верёвке, но прошло ещё много времени, прежде чем шерсть у неё снова стала мягкой и блестящей.

С того дня Прунильда обходила ванну стороной и предпочитала не обсуждать своих кошачьих проблем с окружающими.

Казалось, все волнения теперь улеглись и жизнь на дереве вернулась в нужное русло.

Но однажды ночью Аглая проснулась от нечеловеческого вопля и треска сучьев.

«Доротея снова пробует летать», — подумала она, вскакивая с постели и бросаясь к окну. Но собака была на площадке. Забрав малышей под свои крылья, она грозно кудахтала, обращаясь к тёмному лугу. Амадей разъярённо лаял в том же направлении.

— Это ловушка, — сказала Бьянка, высовываясь из ствола. — Думаю, кто-то попался. Пойдём поглядим.

Они наклонились над ямой и спустили в неё фонарик, соединённый проводом с электрическим скатом. В ту же секунду со дна до них донеслись ругательства и проклятия, которые кто-то выкрикивал хриплым и сварливым голосом.

— Беккарис Брулло! — воскликнула Бьянка. — Но с какой стати он возвращается домой среди ночи, подобно бродяге или вору?

— С какой стати! С какой стати! Преступные авантюристки! — разорялся старик, поднимаясь по верёвке. — С такой стати — чтобы не попасться на глаза врагу.