Яблоко Купидона (сборник) Крючкова Ольга
Девушка пригласила Гварди пройти в гостиную и присесть к камину – согреться после мороза. Стоял февраль, но, увы, морозы лишь крепчали. До весны ещё было далеко.
Она с нетерпением распечатала письмо и прочла его. Гварди не сводил с девушки глаз, настолько она ему понравилась, он даже чувствовал себя неловко, но это у него быстро прошло, ибо русский итальянец был завзятым ловеласом.
Пока Соня читала послание драгоценного кузена, в гостиную спустилась Агриппина Леонидовна. Альберт встал, представился и поцеловал ей руку.
Госпожа Бироева проявила нескрываемый интерес к Альберту, и это было понятно: она знала фамилию Гварди, так как в Москве был хорошо известен ювелир Антонио Гварди, имевший сеть магазинов, который приходился дядюшкой молодому гусару. Мало того, этот очередной гость – снова одноглазый! Агриппина Леонидовна, право уж не знала, что и думать! И решила просто: видать судьба её дочерям выйти за одноглазых мужчин.
Агриппина Леонидовна уже успокоилась по поводу Лизы, своей старшей дочери, ибо её отношения со Станиславом Фёдоровичем развивались достаточно бурно, и отец семейства Николай Дмитриевич уже предвкушал помолвку, а летом – и свадьбу.
Соне же минул шестнадцатый год, и можно было не торопиться с выбором жениха, но маменьку беспокоило то обстоятельство: уж женихов-то слишком много и, увы, младшая дочь, не выказывает ни к одному из них определённого интереса.
Агриппина Леонидовна приказала подать чаю и пригласила Альберта почаёвничать. Тот с удовольствием согласился. Умудрённая опытом женщина сразу же заметила, как молодой гусар смотрит на Соню. Возможно, взгляды были чрезмерно дерзкими, но Агриппина Леонидовна не могла не признать изысканности манер и природной красоты молодого человека, поэтому была чрезвычайно с ним любезна. Про себя она отметила, что чёрная повязка, прикрывающая глаз, вовсе не портит красивого лица гостя.
Неожиданно в гостиную вошла горничная.
– Барон фон Унгер к Софье Николаевне!
Агриппина Леонидовна подумала: «Прекрасно, оба кавалеру друг против друга… Чем всё закончиться?»
Соня же – напротив: «Зачем он явился? Ах, как не вовремя!»
Поручик Гварди, не скрывая ухмылки: «Барон! Прекрасно! Вот и побеседуем за чашкой чая…»
Барон, как всегда, в элегантном костюме и приподнятом настроении, появился перед «публикой». Он поклонился, поприветствовал дам, приложился к их нежным ручкам.
– Позвольте представить вам, – обратилась Агриппина Леонидовна к барону, – поручик Владимирского гусарского полка, Альберт Вениаминович Гварди.
Альберт встал со стула и слегка поклонился, как того и требовал этикет. Барон улыбнулся и также поклонился, правда его несколько смутило: отчего же гусар – и не в форме?
– Присаживайтесь, барон, – захлопотала Соня. – Марфуша! – позвала она горничную, дабы та достала для гостя чайный прибор.
Когда Марфуша вошла в гостиную и увидела двух одноглазых мужчин, сидящих друг напротив друга, она украдкой перекрестилась, поставила перед гостем чашку с блюдцем и положила рядом серебряную ложечку и спешно удалилась.
– Ах, барон, вы всегда в прекрасном расположении духа, несмотря ни на что! – заметила Агриппина Леонидовна.
– Да, это моё жизненное кредо! – подтвердил Унгер и дерзко воззрился на Гварди.
Альберт спокойно отреагировал на сию выходку барона и продолжил пить чай. Наконец, когда был испит почти весь самовар и съедены все сладости, находящиеся на столе, обстановка, увы, не разрядилась, а напротив – накалилась. Мужчины чувствовали по отношению друг к другу неприязнь. Понимали это и Агриппина Леонидовна и Соня.
Безусловно, один из них, должен был откланяться и уйти, но ни один из гостей не желал сдавать своих позиций и всячески старались, причём наперебой, развлечь дам.
После долгих рассказов, когда и барон, и поручик изрядно устали, Соня неожиданно попросила:
– Ах, барон, расскажите нам о своём Псковском имении. Говорят, оно – прекрасно!
Барон быстро заморгал своим единственным глазом. Альберт же напротив, почувствовав смущение соперника, просто просиял; соответственно его здоровый глаз просто излучал полное удовлетворение и предстоящую победу.
– Дело в том, что я редко бываю в имении, предпочитаю жить в Москве.
– Понимаю вас, сударь, – Альберт сочувственно закатил свой здоровый глаз, – порядок в имении – прежде всего дело управляющего. В Москве вы предпочитаете жить наверняка на Софийской набережной?
В голосе Альберта почувствовался сарказм. Барон опять замялся. Поручик понял: он попал в яблочко, барон-то может и вовсе никакой – фон Унгер! Или того хуже…
– Да, на Софийской…
Но тут защебетала Соня:
– Ах, в это воскресение баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери.
– Да, да, сударыня! – воскликнул Альберт. – Баронесса – моя дальняя родственница по линии матери, и я приглашён…
Соня улыбнулась.
– Это прекрасно, наше семейство тоже приглашено.
Барон фон Унгер помрачнел, что не ускользнуло от взоров окружающих.
– Софья Николаевна, не желаете ли вы прогуляться по воздуху? Я специально для вас подготовил новый сонет.
Соня захлопала в ладоши.
– Прекрасно, барон! Вы так умело декламируете, словно прирождённый актёр.
Барон слегка улыбнулся. Эта улыбка уж очень не понравилась Альберту, ибо он был человеком дела и не тратил времени на всякую там поэзию, придерживаясь с барышнями древнего римского правила: пришёл, увидел, победил!
Соня в окружении одноглазых кавалеров шла, как обычно, по центральной аллее, прямо к статуе Венеры. Мужчины что-то рассказывали наперебой, Соня же внимательно посмотрела на Богиню любви, занесённую февральским снегом. Девушке показалось, что она лукаво улыбается…
– Ах, барон, а как же ваш новый сонет? – вспомнила девушка.
Фон Унгер откашлялся, принял театральную позу и начал нараспев:
– Улыбкою и блеском глаз
Она меня в обман ввела,
Хоть, как я понял лишь сейчас,
Из равнодушья иль со зла
Не жаждала и не могла
Помочь мне в горестях моих,
И должен был бы я тепла
Искать в объятиях иных.[6]
Соня округлила глаза, сии стихи тронули ей душу.
– Кто же автор сего чудного сонета? – поинтересовалась она.
– Франсуа Вийон…
Альберт недовольно хмыкнул: да, что и говорить, в стихах он ничего не понимал… Но с чувством прочитанный сонет навёл его на размышления: «Странный барон, не натуральный… Словно…» Неожиданно Альберта посетила догадка… «Нужно всё проверить…» – решил он, всё же не удержавшись прокомментировал:
– Да, сударь, это вы точно изволили заметить: и должен был бы я тепла, искать в объятиях иных…
– Что вы хотите сказать, поручик! – взъерепенился барон.
– Я, да помилуйте – ровным счётом ничего. Ни я простите, изъясняюсь барышне в столь витиеватой форме. Обычно, я предпочитаю говорить прямо то, что чувствую.
Барон округлил глаза.
Соня поняла, что обстановка чрезмерно накалилась.
– Господа, позвольте! За своим спором вы и вовсе обо мне позабыли. Может быть, вы всё же обратите на меня внимание? – поинтересовалась прелестница и надула губки.
Мужчины переглянулись: действительно в пылу взаимной неприязни они совершенно забыли о барышне.
– Простите, Софья Николаевна, – Альберт слегка поклонился. – Каюсь…
– Я тоже, – вторил ему барон.
Прогулка по саду не продлилась долго, барон замёрз. Сначала он не подавал вида, но, наконец, не выдержал и признался.
Глава 6
Поручик и барон откланялись одновременно и покинули гостеприимный дом Бироевых. Фон Унгер поймал извозчика первым и чуть слышно назвал адрес. Альберт же также приметно через минуту уже сидел в санях, кутая ноги в тёплый плед.
– Голубчик! – обратился он к кучеру. – Давай помалу вон за теми санями. Сверху наброшу полтинник, не обижу.
Сани Альберта двинулись за бароном. Дом Бироевых располагался в Ипатьевском переулке, сани свернули на Ильинку и, не выпуская из вида предмет наблюдения, поехали вслед. Проехав немного по Ильинке, сани барона свернули в Богоявленский переулок, затем, проследовав по нему, выехали на Никольскую улицу и остановились около трактира. Он расплатился с извозчиком и скрылся в заведении.
Альберт посетовал, что на морозе в санях – не посидишь, через полчаса – окочуришься, и также расплатившись, вошёл в трактир.
Заведение было второсортным. Поручику тотчас бросилось в глаза пёстрое общество: и мужчины и женщины были здесь какие-то неестественные. Дамы, пёстро одетые и чрезмерно накрашенные пили наравне с кавалерами, те же в свою очередь не отличались особой галантностью, говорили громко и всё норовили прочитать то монолог, то стих.
«Актёрская братия, – догадался Альберт. «Что ж посмотрим, как наш барон развлекается…»
Альберт сел на дальний столик, к нему тотчас подбежал халдей, наверняка определяв в посетителе человека состоятельного.
– Что изволите-с? – халдей согнулся в поклоне.
– Расстегайчиков с мясом да штоф водки, – заказал поручик.
– Сию минуту-с, сударь…
Альберт ухватил халдея за рукав вышитой косоворотки.
– Скажи-ка, любезный, погоди убегать: а что за публика здесь собралась? Уж больно они на актёров похожи.
– Так и есть сударь, – кивнул услужливый халдей, – актёры они и есть-с. Здесь же в двух шагах театральная площадь, так вот каждый вечер у нас в заведении гуляют-с.
– И много пьют?
– Ох, сударь, много…
– Хорошо, неси расстегайчики с водкой.
Халдей удалился.
Пока халдей нёс расстегайчики и водку, Альберт наблюдал за фон Унгером. Тот приблизился к столику, за которым сидели две размалёванные девицы не первой свежести и мужчина, по виду похожий на комика.
Барон расцеловал дамам ручки, кивнул комику и сел за стол. Компания была уже в изрядном подпитии и явно обрадовалась появлению барона.
Одна из девиц рассмеялась и указала на свой правый глаз. Барон что-то отвечал по проводу своей повязки, затем снял её. И к своему удивлению поручик увидел, что глаз-то барона совершенно целый, даже синяка нет, в отличие от него самого.
В это время халдей поставил перед поручиком заказ и наполнил рюмку водочкой. Альберт лихо заглотил содержимое рюмки и закусил расстегаем.
Барон также уделял внимание водке и закуске, с жаром рассказывая нечто, что приводило его друзей в восторг.
Веселье в трактире продолжалось почти до полуночи, затем посетители начали постепенно расходиться: кто своими ногами, а кого и приходилось выносить под руки.
Барон и его компания также покинули заведение, поймали сани и громко приказали ехать в Кривоколенный переулок. Альберт изрядно устал, ему было вполне достаточно того, что он видел: барон притворялся, но зачем?
Поручик решил обо всём рассказать Воронову, а там видно будет…
Сонечка лежала в кровати, но сон не шёл. Она пыталась читать, но ровным счётом ничего не понимала. Мысли путались: уж слишком много событий за последнее время произошло.
Марфуша давно спала в своей каморке около лестницы, так что поделиться ей своими сомнениями и думами было, увы, не с кем. А таковых было предостаточно.
Припоминая предыдущий бал в Преображенском, Соне всё же казалось странным появление барона фон Унгера и его настойчивые взгляды, даже можно сказать назойливые. Но затем, поразмыслив, она снова пришла к мнению, что барон воспитан, галантен, а как он читает стихи!
Что же ещё? Да, а при упоминании о Псковском имении он повёл себя странно, явно смутился. Соня ворочалась в постели и так и эдак, но мысли не прекращали лезть в голову: «А вдруг – это Лизка-злыдня подговорила барона надеть повязку и подшутить надо мной? Она никогда не простит мне гранатового перстня. Но откуда сестрица знает этого барона? Не помню, чтобы её когда-либо с ним знакомили…»
Наконец Соня заснула. Ей снилась свадьба: как стоит она перед алтарём, вся в белом, фата закрывает лицо; рядом жених – в чёрном фраке и, разумеется, с повязкой, скрывающей глаз… Появляется священник, он смеётся… От этого смеха у Сонечки по спине бегут мурашки. И в довершении всего священник вынимает свой правый глаз и протягивает прямо ей… Соня кричит от ужаса. А священник лишь усмехается:
– Ну что, голуба!? Пойдёшь за меня замуж? Ведь я тоже одноглаз!
Соня проснулась в холодной поту. Ей было жутко: ах и зачем она уговорила Марфушу погадать перед Рождеством? Правильно говорила горничная: грех всё это! Вот теперь и расплата…
Всё следующее утро и часть дня, вплоть до трёх часов по полудни, Сергей Воронов, верхом на лошади гарцевал по плацу. Генерал-губернатор сдержал слово и явился на подготовку к предстоящему смотру, посвящённому приезду императорских особ.
Он сначала также сидел верхом на отменном чёрным, как вороново крыло, жеребце, затем ему стало тяжело – всё-таки уже в летах. Высокому гостю принесли кресло и укутали ноги меховым одеялом.
Генерал-губернатор постоянно бубнил себе под нос, недовольно фыркал, пил коньяк и закусывал лимоном. Сергей понимал: начальству влетит сполна, ибо Его Превосходительство явно не доволен.
Поручик замёрз: венгерка, подбитая мехом всё ж не была рассчитана на такой холод, руки под перчатками сводило, ноги чуть ли не примёрзли к бокам несчастной лошади…
Когда же, наконец, Его Превосходительство и сам не выдержал: подготовка было в всеобщей радости окончена. Замёрзшие гусары могли вернуться в казармы.
Едва Сергей отогрелся, как получил с посыльным короткую записку:
«Дорогой друг!
Не далее, как вчера вечером я выяснил: барон фон Унгер посещает злачные места и развлекается с актрисами. Мало того: повязка – фальшива, ибо оба его глаза пребывают в полном здравии.
Альберт Гварди».
Сергей буквально обомлел: для чего устроил барон всё это представление? – для того, чтобы прикинуться человеком, повидавшим жизнь, или поинтересничать перед юной наивной Сонечкой?
Его охватило негодование, затем ревность. Чувства нахлынули: что он вообще хочет от кузины? – ведь они знакомы с детства, он всегда был привязан к милой Сонечке! А теперь ему – двадцать лет, а ей – шестнадцать! И только ли он питает к кузине родственные чувства, или всё же нечто большее? Отчего же его так беспокоят её отношения с бароном?
Сергей пребывал в смятении. Но одно он знал точно – следует непременно выяснить: отчего фон Унгер притворяется?
Альберт пил кофе и просматривал газеты после того, как направил посыльного в полк с запиской для Воронова. Печать пестрила различными новостями. Невольно он открыл «Московский вестник» на страничке «Светская хроника» и прочёл: в воскресенье, 19 февраля сего года, баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери Амалии Карловны фон Визен и Владимира Викторовича Романовского, сына небезызвестного…
– Ах, да! – Опомнился Альберт. – Я и забыл про бал в доме фон Визен! Ведь там будет Софья Николаевна!
Невольно поручика охватило волнение, он ощутил то же самое чувство, когда увидел Сонечку. Увы, но мужская дружба блекла перед её серыми прекрасными глазами, а благородство и честь уходили на второй план.
Альберт нервно закурил сигару и попытался отвлечься. Но…
Он встал и начал метаться по гостиной. Советь корила его: казалось, что он совершает предательство по отношению к другу…
– Зачем я написал записку Сергею? Вот болван! В любви – каждый за себя! В конце концов, право выбора за Софьей Николаевной. Прости меня, мой друг, но я непременно воспользуюсь возможностью и поухаживаю за твоей кузиной на балу у фон Визен. А по поводу этого барона… Надо подумать… Можно вызвать его на дуэль…
Глава 7
Сергей не мог оставить казармы и направиться к Альберту, дабы обсудить недостойное поведение фон Унгера.
И он решил написать ответ:
«Альберт!
Благодарю вас за хлопоты, надеюсь, вы хорошо провёли время в доме Бироевых. Я – в растерянности: отчего барон затеял сей маскарад? На ум приходит лишь один ответ: дабы завоевать сердце моей кузины. Прошу вас доведите дело до конца: узнайте о фон Унгере как можно больше. Я подозреваю, что у него нет и в помине никакого Псковского имения, он попросту – разорён и охотится за состоятельной невестой. А, насколько мне известно, приданое Софьи Николаевны достаточное, дабы вести безбедную, достойную жизнь».
Альберт надел енотовую шубу, велел своему кучеру заложить карету на полозьях и направился в Кривоколенный переулок. Определённого плана действий у него не было, надеясь на русский «авось», он подошёл к дворнику-татарину, что расчищал мостовую от снега и спросил:
– Любезный! Не подскажешь ли мне: где квартира или дом барона фон Унгера?
– Фон Унгера? – переспросил татарин. – Так это вона: два дома вперёд, а там – ворота кованные как увидите, так его, барона дом и есть…
Альберт сел в карету и направился к указанному дому. Действительно за коваными воротами, которые венчал замысловатый вензель рода Унгер, возвышался трёхэтажный дом. С виду он казался небольшим, но весьма ухоженным.
– Неужто, барон и дом заложил? Пожалуй, за него можно получить в банке под вексель приличную сумму…
Поручик задумался: во сколько банк может оценить родовое гнездо фон Унгеров? По его прикидкам – тысяч в десять рублей или две с половиной тысячи серебром[7].
За размышлениями он вышел из кареты и дёрнул шнурок звонка, что виднелся на калитке.
Вскоре из дома появился лакей в стёганой зимней куртке.
– Чего изволите-с, барин?
– Голубчик, а дома ли твой хозяин – барон фон Унгер? – поинтересовался Альберт.
– Помилуйте, сударь! Вот уж как две недели мой благодетель со всем семейством изволили уехать в Германию к сродственникам, тоже вроде баронам.
Альберт опешил, но всё же дал лакею гривенный.
«Так, так… Интересно получается: барон фон Унгер – в Германии, а кто же тогда – в доме Бироевых?»
И тут поручика осенило – САМОЗВАНЕЦ!»
Альберт, буквально ошарашенный результатом своего расследования, направился в дом Бироевых, дабы, чего греха таить, увидеть очаровательную Софью Николаевну и, безусловно, в надежде встретить там самозванца барона.
Поручик уже предвкушал, как посрамит мерзавца, обманом проникшего в приличный дом.
Соня, как обычно, в короткие зимние дни, либо читала, либо вышивала, либо ухаживала за цветами в оранжерее. Бегонии различных сортов и оттенков бурно произрастали, благодаря её стараниям.
Когда Альберт приехал к Бироевым, Сонечка поливала цветы из маленькой леечки. Поручик последовал за горничной, которая проводила гостя в оранжерею.
Соня была дивно хороша в домашнем платье, её локоны растрепались, ниспадая на лицо. Она постоянно пыталась откинуть их назад, но тщетно.
– Добрый день, Софья Николаевна! – Альберт поклонился.
– Ах, – растерялась девушка, – это вы… Простите, я в таком виде…
– Софья Николаевн, вы прелестны в любом наряде. Даже не беспокойтесь по этому поводу. Как ваши маменька и папенька? Всё ли у них хорошо?
– Да, сударь, благодарю вас. Маменька, как обычно, выговаривает домашней челяди за нерадивость; папенька на службе и будет, вероятнее всего, поздно.
– Тогда не откажите в любезности прогуляться со мной: я в карете, уверяю вас, что она тёплая и уютная. Не отказывайте мне, – Альберт умоляюще посмотрел на девушку.
Та растерялась.
– Я право не знаю… Это так неожиданно…
– Если вы смущены, я сам испрошу разрешения вашей матушки.
Соня поправила непослушный локон.
– Хорошо. А куда мы поедем?
– Куда хотите, сударыня. Можно просто покататься по Москве, можно отправиться в ресторан, я знаю вполне приличный… Ну решайтесь!
– Сначала покататься, а затем в ресторан, – резюмировала Сонечка.
– Прекрасно, благодарю вас.
– А что барон? Он сегодня собирался навестить вас? – как бы невзначай поинтересовался Альберт.
– Он прислал мне цветы с запиской, что сегодня у него срочные дела… Впрочем, я не очень-то и расстроилась.
Альберт с недоверием посмотрел на девушку.
– Вы хотите сказать, что равнодушны к фон Унгеру?
– Ну… я не знаю… Барон, конечно, интересный человек, прекрасный собеседник…
– Да и стихи декламирует, как настоящий актёр, – продолжил поручик.
Соня кивнула.
– Да, всё это так. Но…
Альберт насторожился.
– Говорите, Софья Николаевна.
– Что-то мне в нём не нравится, но что не могу понять. Хотя должна вам признаться: поначалу я увлеклась им. Прошу вас только никому не говорите, особенно Сергею Васильевичу, моему кузену. Вы обещаете?
– Слово чести, – заверил поручик.
– А почему, простите за дерзость, я не должен говорить Сергею? – а, например, не вашим маменьке и папеньке?
Соня смутилась.
– Сергей мне, как брат, мы росли вместе. Он рано осиротел, и мои родители опекали его.
– Родственные чувства прекрасны, сударыня. Но мне всё же кажется, что здесь нечто иное…
Девушка округлила глаза.
– Что вы имеете в виду, Альберт Вениаминович?
– То, что вы питаете к своему кузену нечто большее! – выпалил поручик и осёкся. – Я слишком дерзок! Простите меня! Просто… я думал, что…
– Вы смущаете меня своими речами, сударь! – воскликнула Соня.
– Но, позвольте мне договорить! Ибо велением судьбы я попал в ваш дом! Когда я увидел вас впервые, то понял, что предаю своего друга… ибо… ибо вы сразили меня прямо в сердце…
Альберт волновался и теребил пуговицу сюртука.
Соня и вовсе покраснела от подобных слов: для неё это было первым объяснением в любви. Девушка растерялась, но в душе она чувствовала удовлетворение: она может производить впечатление на мужчину!
– Так что, Софья Николаевна? Вы теперь не поедите со мной? Мне уйти?
– Нет…нет. Поговорите с маменькой, а я покуда приведу себя в порядок. Дело в том, что я ещё никогда не была в ресторане. Боюсь, что маменька…
– Не волнуйтесь, я найду нужные слова. Всё же я – офицер и дворянин! А вы уже – взрослая барышня!
Агриппина Леонидовна выслушала Альберта на редкость спокойно, беря во внимание его известную фамилию, родство с самими фон Визенами, а также знакомство с любимым племянником Серёжей; и дала согласие на выход дочери, заручившись, разумеется, горячими эмоциональными обещаниями кавалера вести себя достойным образом, впрочем, в этом-то она не сомневалась.
Соня не знала, что лучше надеть, советоваться со старшей сестрой ей вовсе не хотелось. Поэтому она выбрала тёмно-вишнёвое бархатное платье с небольшим вырезом. Парикмахер сделал девушке причёску, украсив её цветами в тон наряда: и прелестница была готова совершить свой первый выход в ресторан с мужчиной.
Девушка надела шляпку, меховое мантеле, недавно купленное матушкой в модном магазине, что на Сретенке, и проследовала под руку со своим кавалером в карету.
Они сели, кучер захлопнул дверцу, карета тронулась по направлению к Кривоколенному переулку.
Соня чувствовала себя уютно и, чего греха таить, Альберт будоражил её воображение. Девушка решила: раз маменька ничего не имеет против Гварди, значит, такова судьба! – вот всё и сходится с гаданием: кавалер и красив, и одноглаз, и не из бедного семейства.
Хотя Сонечка знала: её приданного хватит на безбедную жизнь.
Карета шла плавно, благодаря полозьям. Альберт, не скрывая восторга, любовался своей спутницей, но всё же воздерживался от пламенных речей, помня обещание, данное Агриппине Леонидовне. Но как ему хотелось заключить Сонечку в объятия и… страстно прильнуть к её губам! Он едва сдерживался.
– По пути в ресторан, Софья Николаевна, мы на минуточку заедем в один дом.
Соня округлила глаза.
– Зачем?
– Не волнуйтесь, вам даже не придётся покидать кареты. Просто послушайте того человека, с кем я буду говорить.
Соня кивнула, не о чём не подозревая.
Наконец карета въехала в Кривоколенный переулок и остановилась около дома фон Унгера. Альберт вышел из кареты, и как и в прошлый раз дёрнул шнурок звонка. На первом этаже дома горел приглушённый свет, вскоре из парадной появился лакей.
Он подошёл к калитке и посветил свечёй: кто же беспокоит?
– Ах, господин, это вы?! – лакей узнал Альберта. – Так вчера же я вам докладывал-с: барон в Германию уехали-с всем семейством.
– Да, любезный, я хорошо помню. Но вот моя спутница хотела бы это услышать именно от тебя. Повтори ранее сказанное именно для неё?
Лакей вздохнул, но, увидев ассигнацию, протянутую Альбертом, тот час извлёк из кармана ливреи ключи и отворил калитку.
Альберт и лакей подошли к карете. Поручик отворил дверцу.
– Прошу, голубчик, заходи, не стесняйся. Так будет удобнее разговаривать.
Лакей повиновался.
– Софья Николаевна, простите, но я – в компании.
Соня удивлённо вскинула брови.
– Кто вы? – обратилась она к лакею, робко севшему на сидение напротив неё.
Читать бесплатно другие книги:
