Девочка-ворона Сунд Эрик
Приехав в здание полиции, она прибирает у себя на письменном столе, поливает цветы и, прежде чем покинуть рабочее место, заходит к Йенсу Хуртигу, чтобы пожелать ему приятного отпуска.
– Ты это видела? – спрашивает он, протягивая ей какую-то бумагу.
– Что именно?
– Пропавший мальчик. Линус Алениус, пятнадцати лет. Пропал на острове Экерё. Его велосипед лежал брошенным в канаве. Экерё. Улавливаешь связь?
– Экерё. Свартшёландет. Улавливаю. Но Линус Алениус? – Она пробегает глазами бумагу, быстро констатируя, что речь идет о совершенно обычном шведском мальчике.
Нет, не сходится, думает она. Это нарушает схему.
– Пока он считается просто пропавшим, – говорит Хуртиг, – и, следовательно, к нам не попадает.
– Вот именно. И кроме того, мы же в отпуске, – напоминает Жанетт, откладывая бумагу. – Что собираешься делать?
– Послезавтра поеду на ночном поезде в Эльвсбюн, потом на автобусе в Йоккмокк, откуда меня заберет мать. Буду просто отдыхать и немного рыбачить. Возможно, помогать папаше с домом.
– Как он себя чувствует после несчастного случая с дисковой пилой? – спрашивает она, устыдившись, что не поинтересовалась раньше.
– Со смычком, во всяком случае, управляется, хоть и играет на скрипке неважно, но трагизм ситуации в том, что матери приходится завязывать ему шнурки. – Лицо Хуртига поначалу серьезно, но затем расплывается в улыбке. – А ты? Тишина и покой?
– Едва ли. “Грёна Лунд” с Юханом и Софией. Ты знаешь, что я не слишком люблю высоту, но мне подумалось, было бы здорово познакомить Софию с Юханом, а она предложила именно “Грёна Лунд”, так что остается только стиснуть зубы.
Его улыбка переходит в ухмылку.
– Испробуй детские американские горки или домик с веселыми аттракционами.
Жанетт смеется и по-дружески ударяет его в живот.
– Увидимся через пару недель, – говорит она, не зная, что им суждено встретиться меньше чем через семьдесят два часа.
К тому времени ее сын уже почти сутки будет считаться пропавшим.
Белые горы
София Цеттерлунд просыпается вместе с Викторией Бергман и чувствует себя исцеленной.
Два дня она, вместе с Гао, пролежала в постели, разговаривая с Викторией.
София рассказывала обо всем, что произошло с тех пор, как они расстались более двадцати лет назад.
Виктория в основном молчала.
Они вместе снова и снова прослушивали кассеты с записями, и Виктория каждый раз засыпала. Получалось наоборот по сравнению с происходившим раньше.
Только теперь, сорок восемь часов спустя, София готова к встрече с действительностью.
На кухне она заряжает кофеварку, достает ноутбук, ставит его на кухонный стол и включает.
С чашкой кофе в руках она садится за компьютер. Как только ее оповестили о смерти родителей, она сразу зашла на домашнюю страничку похоронного бюро “Фонус” и узнала, как сможет простейшим образом предать земле то, что от них осталось. Это должно было произойти в пятницу на Лесном кладбище.
Проверяя телефон и видя, что ей неоднократно звонила Жанетт, она испытывает угрызения совести. Вспоминает, что пообещала пойти вместе с Жанетт и Юханом в “Грёна Лунд”, и сразу же звонит Жанетт.
– Где тебя черти носили? – с беспокойством спрашивает та.
– Мне немного нездоровилось, не было сил отвечать на звонки. Ну так как же с походом в “Грена Лунд”? – спрашивает София.
– Ты по-прежнему можешь в пятницу?
София думает о захоронении урны на Лесном кладбище.
– Безусловно, – отвечает она. – Где мы встретимся?
– У парома на Юргорден в четыре часа?
– Я приду!
Следующий звонок адвокату, который должен составить опись имущества. Его зовут Вигго Дюрер, и он старый друг семьи. В детстве она несколько раз встречалась с ним, но помнит его смутно. “Олд спайс” и “О де ви”.
Остерегайся его.
Адвокат Дюрер говорит, что она как единственная наследница получает все.
– Все? – с удивлением переспрашивает она. – Дом ведь сгорел?..
Вигго Дюрер рассказывает, что помимо страховки за дом, которая оценивается примерно в четыре миллиона, у ее родителей имеются сбережения в сумме девяноста тысяч крон, а также портфель акций, которые при продаже принесут почти пять миллионов.
София поручает адвокату как можно скорее обратить акции в наличные и положить их на ее личный счет. Вигго Дюрер пытается ее отговорить, но она стоит на своем, и в конце концов он соглашается сделать, как она хочет.
Подсчитав, она понимает, что скоро в ее распоряжении окажется более десяти миллионов крон. Она стала очень богатой женщиной.
Гамла Эншеде
Жанетт кладет трубку, чувствуя, как у нее поднимается настроение. София просто немного приболела и была не в силах отвечать на звонки. Значит, она волновалась понапрасну.
Посещение “Грёна Лунда” означает, что она наконец сможет чем-то порадовать Юхана и в то же время повидаться с Софией.
Теперь, когда ее все-таки отправили в отпуск, она пару дней отдохнет, а потом подумает над будущим. Вилла для них с Юханом слишком велика, и Жанетт собиралась предложить Оке ее продать. Она думает о большой квартире Софии в районе Сёдермальм. Вот бы ей подыскать нечто подобное. Она надеется, что Юхан не слишком отрицательно отнесется к идее переезда в город.
Ее размышления прерывает звонок в дверь, и она идет открывать.
За дверью оказывается совершенно незнакомый ей полицейский в форме.
– Здравствуйте, меня зовут Йоран, – говорит он, протягивая руку. – Вы Жанетт Чильберг?
– Йоран? – переспрашивает Жанетт. – В чем собственно дело?
– Андерссон, – уточняет он. – Йоран Андерссон, я из отделения полиции Вермдё.
– Ага, и чем я могу вам помочь?
– Дело в том… – Он откашливается. – Я работаю на острове Вермдё, и несколько дней назад у нас там был сильный пожар. Два человека погибли при обстоятельствах, выглядевших как несчастный случай. Ну, они мылись в бане и…
– И?..
– Сгоревшую внутри пару звали Бенгт и Биргитта Бергман, и то, что поначалу представлялось несчастным случаем, на самом деле, похоже, несколько сложнее.
Жанетт извиняется и просит его войти.
– Давайте сядем на кухне. Кофе?
– Нет, я ненадолго.
– Итак… Почему же вы здесь? – Жанетт заходит на кухню и усаживается за стол. Полицейский следует за ней.
Он садится у окна.
– Я навел о них справки и почти сразу увидел, что вы допрашивали Бенгта Бергмана по поводу изнасилования.
– Да, верно, – кивает Жанетт. – Но это ничего не дало. Его отпустили.
– Да… а теперь он мертв, поэтому… Когда я позвонил его дочери и рассказал о случившемся, она отреагировала… ну, как бы это сказать?
– Странно? – Жанетт думает о собственном разговоре с Викторией Бергман.
– Нет. Скорее равнодушно.
– Йоран, простите меня. – Жанетт начинает терять терпение. – Почему же вы приехали сюда?
Йоран Андерссон наклоняется над столом и улыбается:
– Ее не существует.
– Кого не существует? – У Жанетт внутри возникает неприятное ощущение.
– Что-то в этой дочери вызвало у меня любопытство, и я навел о ней справки.
– Что же вы обнаружили?
– Ничего. Ноль. Нет ни в одном регистре, ни единого банковского счета. Вот так. Более чем за двадцать лет Виктория Бергман не оставила после себя никаких следов.
Часовня Святого Креста
Вообще-то сильная осенняя буря больше подошла бы для захоронения урны с прахом Бенгта и Биргитты Бергман, однако сияет солнце и Стокгольм показывает себя с самой лучшей стороны.
Деревья в Холерном парке[88] радуют глаз всеми мыслимыми оттенками – от золотисто-коричневого до бордового, однако красивее всего выглядят темно-зеленые листья кленов.
С Нюнесвэген она сворачивает на Суккенвэген, едет прямо, проезжает под мостом, мимо станции метро и цветочного магазина, и еще через сто метров наконец поворачивает направо и вскоре попадает прямо на стоянку возле Лесного кладбища.
Здесь стоит с десяток машин, но она знает, что ни одна из них не принадлежит кому-либо из участников церемонии. На ней присутствовать будет только она.
Она заглушает мотор, открывает дверцу и выходит. Воздух прохладный и свежий, и она с удовольствием делает несколько глубоких вдохов.
Мощеная пешеходная дорожка между высокими деревьями ведет к комплексу зданий, включающему крематорий и монументальный поминальный зал. София проходит мимо сидящей на скамейке и тихо беседующей пожилой пары. Справа от часовни стоит большой крест, отбрасывающий на газон мрачную темную тень.
Уже издали София видит пастора, серьезного, со склоненной головой.
На земле перед ним – урна для праха двоих.
Из темно-красного вишневого дерева. Тленный материал, как было написано на домашней страничке похоронного бюро.
Чуть более тысячи крон.
Пятьсот крон на человека.
Присутствовать будут только они. Она и пастор. Так она решила.
Никакого оповещения о смерти, никакого некролога. Спокойное прощание, без слез и сильных эмоций. Никакой сглаживающей речи о примирении или неуклюжей попытки вознести покойных до чего-нибудь, чем они никогда не являлись.
Никаких воспоминаний, награждающих их добродетелями, которыми они не обладали, или представляющих покойных ангелами.
Не будет никакого создания богов.
Она здоровается с пастором и объясняет, как все должно происходить.
Поскольку от отпевания она отказалась, будут только положенные перед опусканием урны фразы.
Передача в руки Создателя и молитва о том, чтобы смерть и воскрешение Иисуса совершились в человеке, созданном Богом по своему подобию, прошли перед кремацией без присутствия Софии.
Возвратишься в землю, из которой ты взят: ибо прах ты и в прах возвратишься.
Господь воскресит тебя в Судный день.
Все должно занять не более десяти минут.
Они вместе идут мимо маленького пруда в сторону деревьев, растущих на кладбище.
Пастор – невысокий, тощий мужчина, возраст которого ей трудно определить, – несет урну. Его худосочному телу присуща медлительность стареющего человека, но во взгляде сквозит любопытство юноши.
Они не разговаривают, но ей трудно оторвать взгляд от урны. Там лежит то, что осталось от ее родителей.
Обгорелые кости опустили после кремации в сосуд для охлаждения. Несгоревшие детали типа бедренного протеза Бенгта извлекли, перед тем как с помощью мельницы для костей обратить части скелета в порошок.
Умерев, ее отец, как это ни парадоксально, стал для нее в то же время живым. Открылась какая-то дверь, будто в воздухе прорезалась дыра. Дверь стоит перед Софией распахнутой и предлагает освобождение.
Следы, думает она. Какие следы они после себя оставили? Ей вспоминается случай из далекого прошлого.
Ей четыре года, Бенгт залил новый пол в одной из комнат подвала. Соблазн прижать ладошку к блестящему вязкому цементу оказался сильнее страха перед наказанием, которое, как она знала, за этим последует. Отпечаток маленькой ручки сохранялся там до самого пожара. Наверное, он по-прежнему остался под руинами сгоревшего дома.
А что останется от Него?
То физическое, что Он оставляет после себя, вероятно, испорчено или отчуждено, развеяно по ветру. Подготовлено к продаже с аукциона. Вскоре станет анонимными предметами, принадлежащими совершенно чужому человеку. Вещами без истории.
Следы, оставленные Им внутри нее, напротив, переживут его в форме стыда и долга.
Долга, с которым ей никогда не расквитаться, как бы она ни старалась.
Он будет только продолжать расти и расти.
Что я вообще о Нем знала? – думает она.
Что скрывалось в глубине Его души и о чем Он мечтал? К чему стремился?
Им двигала постоянная неудовлетворенность, думает она. Как бы тепло Ему ни было, Он все равно дрожал от холода, и сколько бы Он ни ел, у Него все равно подводило живот от голода.
Пастор останавливается, ставит урну на землю и склоняет голову, точно в молитве. Кусок зеленой ткани с отверстием посередине растянут перед могильной плитой из темно-красного гранита.
Семь тысяч крон.
Она пытается поймать взгляд пастора, и он, когда наконец поднимает голову, смотрит на нее и кивает.
Она делает несколько шагов вперед, обходит вокруг ткани, наклоняется и берется обеими руками за веревку, прикрепленную к красной урне. Ее поражает, какая урна тяжелая, веревка режет ей руки.
Она осторожно двигается к отверстию, останавливается и медленно опускает урну в черную дыру. Немного поколебавшись, она выпускает веревку из рук, предоставляя ей упасть и улечься на крышку урны.
Ладони жжет, и, разжав руки, она видит по ярко-красному пятну на каждой ладони.
Стигматы, думает она.
Свободное падение
Самым популярным аттракционом парка “Грёна Лунд” является перестроенная наблюдательная вышка стометровой высоты, которая видна из большинства районов Стокгольма. Пассажиров медленно поднимают на высоту восьмидесяти метров, после чего они там некоторое время висят и, наконец, мчатся к земле со скоростью почти сто двадцать километров в час. Спуск занимает две с половиной секунды, и при торможении пассажиры подвергаются перегрузке в три с половиной g.
То есть при приземлении человеческое тело весит в три с лишним раза больше обычного.
Еще хуже обстоит дело с весом тела по пути вниз.
Мчащийся со скоростью сто километров в час человек весит более двенадцати тонн.
– Ты знаешь, что они прошлым летом закрывали “Свободное падение”? – со смехом спрашивает София.
– Вот как? Почему же? – Жанетт сжимает руку Юхана, и они продвигаются в очереди на несколько шагов вперед. При мысли, что София и Юхан вскоре повиснут наверху, у нее кружится голова.
– В одном из луна-парков США кому-то оторвало тросом ноги. Наши закрыли, потому что им пришлось проводить проверку безопасности.
– Черт… прекрати. Нашла время рассказывать об этом, когда вы как раз собираетесь ехать.
Юхан смеется и пихает ее в бок.
Она улыбается ему. Ей уже давно не доводилось видеть его таким оживленным.
За последние несколько часов Юхан и София уже успели опробовать “Метлу”, “Каракатицу”, “Эстрим” и “Катапульту”. Кроме того, у них есть по фотографии, где они с криком мчатся на “Ковре-самолете”.
Жанетт все время стояла внизу и наблюдала с комом в желудке.
Настает их очередь, и Жанетт отходит в сторону.
Храбрость слегка изменяет Юхану, но София поднимается на платформу, и он, нерешительно улыбаясь, следует за ней.
Служитель проверяет, на месте ли предохранительные скобы.
Затем все происходит очень быстро.
Платформа начинает подниматься, и София с Юханом нервно машут ей руками.
В тот момент, когда Жанетт видит, что их внимание переключается на вид на город, она слышит прямо позади себя звук бьющегося стекла.
Трое мужчин устроили настоящую драку.
На то, чтобы их разнять, у Жанетт уходит двенадцать минут.
Семьсот двадцать секунд.
И все кончено.
Попкорн, пот и ацетон.
От этих запахов Софии делается не по себе. Ей трудно отличить реальные запахи от воображаемых, и когда она проходит мимо автодрома, воздух кажется удушливо наэлектризованным.
Воображаемый запах жженой резины смешивается с реальным приторным дуновением со стороны мужских туалетов.
Начало темнеть, но вечер теплый, небо прояснилось. Асфальт по-прежнему мокрый от внезапного ливня, и отражающиеся в лужах мигающие разноцветные лампочки режут глаза. Неожиданный крик со стороны американских горок заставляет ее вздрогнуть, и она отступает на шаг назад. Кто-то толкает ее сзади, и она слышит, как кто-то ругается.
– Чем ты, черт возьми, занимаешься?
Она останавливается, закрывает глаза. Пытается вытеснить из головы впечатления от голоса.
Что ты теперь собираешься делать? Усесться и заплакать?
Что ты сделала с Юханом?
София оглядывается по сторонам и обнаруживает, что она одна.
– Он действительно не боялся высоты, но когда опустили предохранительную решетку, начался дождь, и когда их заперли, она почувствовала, как он дрожит от страха, и когда вагончик начал двигаться, он сказал, что передумал и хочет вниз…
Кто-то ударяет ее по лицу. Щеку жжет, и она чувствует, что щека мокрая и соленая. Жесткий гравий царапает спину.
– Что с ней?
– Кто-нибудь может позвать медиков?
– О чем это она говорит?
– Здесь есть кто-нибудь с медицинским образованием?
– …и он плакал и боялся, и она сперва пыталась утешать его, когда они поднимались все выше и выше и могли уже видеть всю Упсалу и все лодки на Фюрисон, и когда она сказала ему об этом, он перестал хныкать и возразил, что это Стокгольм и видно паромы, идущие к Юргордену…
– Мне кажется, она говорит, что она из Упсалы.
– …и на самом верху загремел гром и засверкали молнии, а потом все стихло, и люди внизу были словно точки, при желании их можно было раздавить между пальцами, как маленьких мушек…
– По-моему, она сейчас лишится чувств.
– …и как раз в этот момент все в животе поднимается к горлу, и все несется тебе навстречу, именно так, как тебе этого хочется…
– Пропустите меня!
Она знает этот голос, но не может определить откуда.
– Подвиньтесь, я ее знаю.
Прохладная рука на горячем лбу. Знакомый запах.
– София, что случилось? Где Юхан?
Виктория Бергман закрывает глаза и вспоминает.
Благодарность
не выражаем ни единому гаду.