Тайна острова Матуа Макарычев Владимир
Вишневедский не приветствовал проповедуемое течение, да еще свидетельствующее об исключительности славянской нации. Якобы именно русские создали первую на земле цивилизацию, которая называлась Гипербореей. Туманная и неправдоподобная теория, исповедуемая поклонниками Илии, таила в себе опасность для американского народа, подрывая его веру в исключительность англо-американской нации. Но игра с «дикарями» увлекала. К тому же поддерживалась начальством и хорошо оплачивалась. Считалось удачным держать своего агента в логове русского национал-славянизма, именно так обозначалась «группа Илии» на разведкартах ЦРУ.
Атташе важно было не потерять поступательного движения своего расследования. Стрелки часов опасно приближались к глубокой ночи. С утра завтрашнего дня ему уже некогда будет заниматься шпионскими разборками — этикет официального лица требовал нахождения в составе делегации правительства США до самого момента подписания соглашения. По плану, ключевое мероприятие произойдет в пять часов вечера. Вишневедский пошел ва-банк, без предварительной подготовки:
— Дорогой Илия, в столь поздний час решился вас потревожить с наиважнейшим для меня делом. Не могли бы поделиться информацией об офицерах-моряках, сторонниках вашего учения? В моей просьбе отсутствует корысть. Ничего личного, кроме интересов моей страны.
Илия совсем не по-старчески распрямил плечи. Вишневедский впервые услышал, как под рясой раздался звук, похожий на скрип мокрой резины. То хрустнули застоявшиеся мышцы.
— У корысти всегда рожа бескорыстна! — изрек Илия.
Разведчик пропустил обидный упрек. Не взял ракеткой мячик противника, заведомо летевший за штрафную полосу, а сказал:
— В случае такой поддержки мое правительство окажет очередной благотворительный взнос на развитие вашей неправительственной организации.
Говорил и осторожно наблюдал за реакцией собеседника. В ответ «старец» повел плечами, издав знакомый резиновый звук, отчего из нагрудного кармашка выпал крестик. На лету поймал его и осторожно уложил на место. Атташе отметил завидную реакцию старика. Наступило затишье, длившееся около трех минут. Илия неторопливо разлил водку по рюмкам и кивком седой головы предложил выпить. Водка сначала обожгла пересохшее горло, а потом развязала язык.
— От денег не откажусь и не буду ломаться, — заговорил, наконец, «старец». — Для развития наших филиалов в Приморье необходима сумма в полмиллиона долларов. — Аппетитно прожевав гусиную ножку, он вытер масляные руки о белоснежную скатерть и изрек: — Сначала деньги, а затем информация!
Вишневедский потной рукой налил себе из принесенной бутылки «чиваса». Не дожидаясь приглашения и тоста, выпил залпом. Затем так же молча достал из внутреннего кармана костюма чековую книжку. Подумав с секунду, черкнул шариковой ручкой по ценной бумаге и протянул оторванный листок хозяину дома. Увидев, как небрежно и презрительно Илия посмотрел на переданный чек, уточнил:
— Выписал половину суммы, двести пятьдесят тысяч долларов. Остальные — по результату.
В эту минуту им не могла прийти в голову мысль, как дешево стоит измена, но при этом невозможно измерить цену последствий предательства. Сумма, полученная Илией, составляла как раз стоимость одной полной заправки топливом корвета «Дерзкий».
— Хорошо, — так же небрежно ответил «старец» и положил чуть смятый чек в кармашек рясы, где уже был спрятан крест. — Перейдем к делу прямо сейчас! Назовите интересующую воинскую часть.
— Корвет «Дерзкий», — не сказал, а выдохнул разведчик и уставился в скрытый бородой рот священника. Боялся отказа, как ребенок пугается первой молнии.
— Капитан-лейтенант Папута! — твердо проговорил Илья.
— Что Папута? — не ожидая столь быстрого ответа, переспросил атташе.
— Фамилия офицера, служащего на «Дерзком», — пояснил Илия. — Именно данный корабль интересует правительство США?
Моисей от такой осведомленности сектанта покачнулся на стуле. От удивления его белесые брови поднялись, а коричневые глаза округлились.
— О’кей! Очень хорошо! Можно ли на него выйти прямо сейчас?
Илия, не моргнув глазом, утвердительно кивнул в знак согласия и предложил последовать за ним.
В темной комнате сразу же бросилось в глаза свечение, позволяющее свободно прочитать названия стоящих на полке двух книг — «Пирамида по оседланию дракона» и «Роза мира». Моисей слышал, китайские мудрецы создали учение о потоке информации, который улавливается на большом расстоянии, и дали ему мудреное определение — «оседлать линию дракона». Вторую книгу ему уже приходилось читать раньше. Что-то из области фантастики про параллельные миры и борьбу их правителей за человеческие души.
Илия осторожно вращал круглую ручку старинного приемника, ища в эфире особый сигнал. Наконец остановил ручку и объяснил:
— Настраиваюсь на космический сигнал. После чего попытаемся поговорить с интересующим вас офицером.
От увиденного у Моисея отвисла губа, а во рту появился привкус пересоленного томатного сока. Тихо жужжавшее синеватое свечение действовало как раздражитель, вгоняя в тревогу, несмотря на понимание творимого перед ним обмана. Знал, никакой телепортации не существует, а связь на расстоянии происходит на основе магнитного поля Земли. Вера в необычное победила здравый смысл. Такое возможно с людьми, живущими в зоне постоянного риска.
— Человек видит действительность так, как ее ощущает мозг, — заметив беспокойство гостя, проговорил Илия ясным молодым голосом.
Он зажег свечи по стенам комнаты и принялся креститься, сопровождая физические действия бормотанием молитвы на непонятном языке. Моисей понял, таким образом вызываются духи. Слышал об этом в одном из музеев индейской резервации, когда шаман вызывал духа, поэтому не удивился загоревшемуся от руки Илии синему экрану небольшого компьютера. Появление современной техники утвердило в возможности связи и объясняло хитрости Илии. Что только не вытворял с экраном новоявленный волшебник. И обнимал, и целовал, и замахивался руками, но изображения не было. Моисей понимал безрассудность эксперимента, вместе с тем водка усилила свое волшебное действие на сознание разведчика. Постепенно расслабляясь, он уже начинал верить в возможность увидеть на экране далекого и неизвестного офицера корабля.
Между тем «старец» продолжал нудно взывать к экрану, и, как ни странно, на нем все же появилась картинка в виде расплывчатого человеческого лица. Размытый синевой силуэт сообщил сенсационную для Вишневедского новость. Захлебываясь собственной мыслью и опасаясь не успеть, он кричал скороговоркой с экрана: «Корабль идет к острову Матуа. Пророчество сбывается, именно я должен остановить приспешников сатаны перед входом в алтарь нашей веры».
Атташе бросал изумленные взгляды на отца Илию и не получал объяснений происходящим на его глазах чудесам, когда без спутника связи происходило общение с человеком, находящимся за многие морские мили, в режиме настоящего времени. Моисей все еще продолжал сомневаться в реальности происходящего, но только до тех пор, пока «силуэт» не выдал следующую сенсацию: «Видел слуг дьявола, их четверо. С собой необычное оружие, что мы видели на картинке фашистской «Ананербы». Немцам не удалось воплотить страшное оружие, с помощью которого хотели управлять человечеством. Я его видел у них в руках. На рукавах их курток нашивка «военно-морская служба США по борьбе с техническими средствами».
В эту минуту Моисей окончательно уяснил, что «рыжий лис» переиграл его. Воспользовался его информацией и внедрил своего агента именно на нужный корабль русских. Иначе откуда там военно-морская разведка США? Хотя вряд ли такое возможно, слишком мало времени на осуществление сложнейшей задачи оставалось у Лиса.
«Вот и нашелся ответ на тайну быстрой карьеры в советской России Джона Стронга», — придя в себя и холодея от открывшегося секрета, думал Вишневедский. — А Илия — тайный и давнишний агент Лиса, иначе откуда они знают о пророчестве про Русский остров и повторяют его друг за другом, слово в слово: «Кто захватит остров Русский, тот и возьмет Владивосток. Без боя. А кто противится пророчеству, на том оно и сбудется»! Моисею вдруг открылся тайный смысл предупреждения — чтобы захватить Приморье, нужно занять остров Русский, но противиться этому будет только одна сторона. Сами же русские! На них и сбудется пророчество, а значит, и желание никому не отдавать эту землю. Но он не верил в лжеучения!
10
В это время в здании штаба Тихоокеанского флота, несмотря на поздний час, командующий разбирал многочисленные письма. Дошла очередь до жалобы военного прокурора. Красочно, несмотря на сухой юридический язык, описывался состав преступлений, совершенных офицерами корвета «Дерзкий». Чем дольше он вникал в документ с угловым штампом в виде щита, меча и старинных весов, тем больше понимал заказной характер жалобы.
«Командир собирал деньги с подчиненных на лечение жены, — пробегал строки письма и не видел приведенных фактов и показаний моряков с корвета. — Старший помощник командира капитан третьего ранга Чугунов, используя свое служебное положение, незаконно списал десять ящиков тушенки, пятьдесят литров спирта, пять мешков муки и двадцать упаковок хозяйственного мыла».
«Капитан-лейтенант Баранов в ответ на сделанное ему замечание за неотдание воинской чести ударил рукой в грудь подполковника юстиции, старшего следователя по особо важным делам военной прокуратуры. Сбежал с места преступления».
«Ну и орлы!» — с грустью отметил командующий.
Он пригласил своего начальника штаба, вице-адмирала Борисова. Старый надежный товарищ, вместе служили на атомной подводной лодке на Камчатке. Офицерская судьба и карьера сложились по-разному: одного судьба обняла, а другого слегка похлопала по плечу. Молодой подчиненный стал начальником бывшего командира. Такой поворот, как забытая команда парусного флота «все вдруг», еще больше сдружил мужчин. Немногие могут вынести успех ближнего! А вот Борисов, не страдавший завистью и чинопочитанием, смог.
Когда вице-адмирал вошел в кабинет, командующий лишь махнул рукой в сторону кресла. Борисов устало погрузился в бодрящую холодом кожу.
— Почитай прокурорскую сагу о пиратском корвете «Дерзкий», — протянул ему письмо адмирал. Борисов внимательно и обстоятельно изучил жалобу, после чего командующий спросил: — Что скажешь? Архаровцы!
— Они все у нас архаровцы, — осторожно подыскивая правильные слова и в первую очередь заботясь об офицерах корвета, ответил Борисов. Тут случай особый, и он решил заступиться за молодежь.
— Куринов денег не собирал, точно.
— Это я и без тебя знаю, — поправил подчиненного адмирал, продолжая, как ни в чем не бывало, листать бумаги.
— Чугунов — старпом старой закалки, его просто так прокуратура не подцепит. Акт ревизии является официальным документом, это не «хотелки» следователя. Такой документ у Чугунова имеется. Знаю. К тому же парень он осторожный, давно метит в командиры корабля. Ему ни к чему тащить домой кусок мыла или продать пять ящиков тушенки. У нас миллиардами воруют, посадить не могут. А тут кусок мыла!
— Ладно оправдывать, скажи лучше про спирт. Он пьет? — с напускной грозностью спросил командующий.
— Не больше нас с тобой, — спокойно ответил Борисов, — да и пятьдесят литров, если и ушли на сторону, сам знаешь, с какой целью. Корабль вышел из завода, а «шило» есть самая твердая на флоте валюта. Ею, видимо, и расплачивался за мелкие недоделки с работягами. Не учтешь всего в накладных.
— А этот, как его? Хорош воин, честь подполковнику не отдал, да еще и ударил! Это как понимать?
— Паша, — по-отечески поправил Борисов, — честь у воинов одна!
— Конечно, одна, сердце для дамы, жизнь за Отечество, а честь никому! Так, что ли?
— Точно так! — обиженно буркнул Борисов.
— Ладно, ты хоть на меня не обижайся, — в свою очередь надулся Сидоровский, — не тебе, а мне каждый день приходится «казнить да миловать». Сколько людей проходит! Не вникнешь в судьбу каждого, приходится верить вот таким писулькам. — Павел Петрович с раздражением помахал очередным письмом-обращением. — Жена командира береговой части просит квартиру. Сначала получили с мужем квартирные деньги, купили жилье, а теперь развелись. Поделить сами не могут. Арбитр им нужен в виде командующего флотом, — откомментировал он жалобу.
— Пускай обращаются в суд, — буркнул Борисов.
— Суд? Она в придачу шантажирует, расскажу, мол, все военные секреты, выведанные за лет пятнадцать в постели у мужа. Ими измарать репутацию всего флота можно!
— Правду говорит, — согласился вице-адмирал, — но за раскрытие государственных секретов ее не привлечешь. С женщин не берут подписку о неразглашении военной тайны при заключении брака с военным, а знают они о жизни и быте военного городка порой больше, чем любой командир. — Подумав, он так же степенно продолжил: — По советским меркам, такого командира, не сумевшего за пятнадцать лет жену воспитать, переводить следует на должность с меньшим объемом работы. Скажем, в преподаватели военного университета.
— Брось вспоминать советское прошлое. Тогда и носки у ботинок были другими, и работа с кадрами строилась совсем иначе. А сегодня? Уволили через суд с лишением пенсии пяток командиров-бездельников, в назидание другим. Толку мало! Молодые командиры еще хуже справляются со своими обязанностями. Опытных офицеров не хватает. Помнишь же эпопею по закрытию военных училищ! Потом создали научные роты из гражданских студентов. Что-то ни одного бывшего студента в командиры корабля не пришло! Ладно, — махнул рукой адмирал, — давай о деле. В общем, прошу прокурора оставить командование «Дерзкого» в покое, а хулигана капитан-лейтенанта под суд! Невозможно не наказать, да еще поучительно, в назидание другим, офицера, попирающего саму основу воинской службы — почитание младшим старшего.
— Могот быть, могот быть, — задумчиво, сразу помрачнев, покачал головой Борисов.
Сидоровский по этому самому «могот быть» понял сильное недовольство бывшего командира подводной лодки. Вспомнил, как экипаж в свое время боялся этой коронной фразы. Он не матерился, не кричал на подчиненного за допущенные нарушения, а тихо и угрожающе смотря в глаза провинившемуся, повторял: «Могот быть, могот быть». Черт знает, что он имел в виду! Может, таким образом сдерживал себя от скоропалительных решений, но подчиненные воспринимали это словосочетание как последующее за ним страшное наказание. А поняв, что преследования не будет, с еще большим рвением брались за дело.
— Давай, выговаривай свое несогласие, — решив сгладить нарастающее напряжение, первым начал Павел Петрович.
— Я бы не делал поспешных выводов по капитан-лейтенанту Баранову. Судя по всему, парень он горячий, как, кстати, и ты бывал по молодости. Помнишь ли? С другой стороны, лучше меня знаешь отрицательное отношение всех офицеров, да и простых моряков, к приказу об отдании на улице воинской чести. Смешно и стыдно походившим в моря корабельным офицерам первыми приветствовать девчушек-полковников из пресс-службы областной милиции! Ладно, хоть фээсбэшники не требуют дурного и несправедливого почитания своей значимости и превосходства перед нами. Накажем капитан-лейтенанта — сделаем «героем» на весь флот! Такая известность ему лишь испортит карьеру. А командир он перспективный. Именно его Куринов представил к назначению на должность старпома, взамен уходящему Чугунову. Сам-то командир идет на берег, батальонным в военный институт. И потом, не нравится мне поднимаемая шумиха вокруг корабля, только что убывшего на боевое задание! Вдруг это происки врага?
— Перед тобой был у меня начальник разведки, — встрепенулся адмирал. — Так вот, он докладывал о небывалой активности различной там иностранной агентуры. Пик ее приходится как раз на период выхода нашего корвета к острову Матуа. Понятно, саммит, правительство, международные организации, остров Русский.
— Странное задание получили. До сих пор мне непонятна истинная цель выхода корабля накануне правительственных переговоров по острову, — тихо, сам для себя, пробубнил Борисов.
— Ты вот что, навести в роддоме жену Куринова, — неожиданно попросил командующий. — Оказывается, семья лет десять не могла завести ребенка, но в этот раз она на предпоследнем месяце беременности.
В двадцать три тридцать в машине, отвозившей адмирала домой, раздался звонок правительственного телефона. Павел Петрович устало взял трубку, про себя ругая москвичей, думающих только о себе. Всегда звонят, как им удобно, не удосуживаются посмотреть на разницу во времени. Сигнал поступил от министра обороны. Голосом, как шипящее на сковороде масло, он спрашивал:
— Павел Петрович, как флот задействован в подготовке саммита?
Сидоровский поначалу не почувствовал подвоха в вопросе и решительно ответил:
— Никак, товарищ министр, разве что…
Закончить фразу не успел, замялся. Не находил подходящих слов, как обозвать письменный приказ, поступивший от начальника Генерального штаба, по направлению боевого корабля к острову, да еще со спецгруппой. Министр почувствовал нерешительность подчиненного.
— Вы чей приказ выполняете, направив судно к острову Матуа, и с какой целью?
Павел Петрович растерялся не от вопроса, а от «гражданского языка» министра. Конечно, сообразил, речь идет о корвете, но неужели в Москве не знают, зачем на корабль направлена спецгруппа с «грушником» из самого центра? О группе министр не спрашивает, значит, ничего не знает о задании. Как такое возможно, чтобы министр не знал, что творит начальник Генерального штаба? Влип в историю!
— Товарищ министр, корвет «Дерзкий» направлен к острову по указанию начальника Генштаба. Вышел из базы пять часов назад. Расчетное время прибытия в точку — три утра местного времени. Уже сегодня. Цель экстренного выхода — наблюдение за воздушной и морской обстановкой в районе Курильских островов, — доложил, и как рукой сняло груз, нависший над душой. С облегчением похвалил сам себя за выход из ситуации со спецгруппой — не знает министр о таком задании, пусть об этом скажет сам начальник его же штаба.
— Приказываю, дабы не напрягать международную обстановку вокруг Владивостокского саммита и не срывать тем самым важные государственные соглашения, немедленно вернуть судно в базу!
— Есть, товарищ министр обороны, будет исполнено, — вырвалось само собой предательски-угодническое.
Опомнился адмирал, когда короткие гудки оповестили о завершении телефонного сеанса. Он стал растерянно размышлять о способах выполнения команды старшего начальника, перебирал один вариант за другим. Отозвать корабль возможно, но тогда нарушится режим радиомолчания, а значит, и скрытность. Лучше оставить решение вопроса до утра, предупредить начальника Генштаба о возникшей проблеме, пускай он принимает окончательное решение.
Больше всего беспокоила совсем другая задача: как запросить у министра письменный приказ, чтобы прикрыться перед начальником Генерального штаба? Сидоровский чувствовал себя, как кусок плавленого железа между молотом и наковальней. Деваться некуда! Играющих по интересам в столице много, а исполнитель он один. Каждому не угодишь. Посмотрел на часы — около часа ночи. В Москве уже восемь утра. Понимал, чем больше задумывается, тем сильнее запутывается.
Машина остановилась у подъезда дома. Дождь слегка накрапывал, ветер снова усиливался. Приметы говорили о повышении давления и ослаблении циклона. Обычно за ветром следует проливной дождь, и море успокаивается. Как разрядилось томительное ожидание циклона, так нашелся выход, казалось, из безвыходной ситуации. Адмирал вспомнил главу Общего дисциплинарного Устава Вооруженных сил, где скрывался нужный ответ, как поступить в данной ситуации. Сначала следует доложить непосредственному начальнику об отмене его приказа вышестоящим начальством, далее выполнять команду министра о срочном возвращении на базу. «И волки сыты, и овцы целы», — довольный своей находчивостью, направился Павел Петрович в теплый подъезд «виповского» дома.
Рано утром, через пять часов, как раз столько времени ему хватило, чтобы выспаться, он доложил начальнику Генерального штаба о разговоре с министром. Его ответ для адмирала, требующего от подчиненных соблюдения обязательной иерархии служебных отношений, оказался неожиданным.
— Благодарю за доклад, Павел Петрович, — так отметил его уважительный поступок к руководителям начальник Генштаба. — Не хотел тебя впутывать в историю, да, видно, придется. Диспозиция проста, как мир. Я тебе ее подскажу, а чью сторону выбрать, решай сам. Не по телефону, а через моего представителя. Он тебя сегодня найдет сам. Единственная просьба, как к русскому адмиралу, затяни, насколько возможно, убытие корабля с острова. Предоставь возможность моей группе сделать свое дело. Честь имею!
«Второй день с честью воинской творится чертовщина. Не отдают воинской чести на улице старшим начальникам, зато бравируют ею в телефонных разговорах. Может, задумали государственный переворот, прикрываясь той же честью офицера?» — в сердцах сделал неутешительный вывод командующий.
На улице моросил дождик, а остаток циклона гнал в бухту Золотой Рог волну с белым барашком. Так, балла на два с половиной. Между тем в открытом океане штормило, но не сильно. Не больше трех с половиной баллов. На проезжей части вода, не успевая стекать в канализацию от обилия осадков, скапливалась в глубоких лужах. Машина заехала через внутренние ворота, что на Береговой улице, между Светланской и Корабельной набережной. У обмотанного колючей проволокой шлагбаума, скованный, словно рыцарскими доспехами, зимней одеждой, стоял часовой. «Ничего лучшего советской формы так и не придумали! Как стоял лет тридцать назад часовой в поддевке из химкомплекта и чесанном нижнем белье, так и сегодня», — отметил про себя командующий. Неповоротливый солдатик, помимо всего взнузданный каской и бронежилетом, медленно откинул за спину мешающий движениям автомат и вручную поднял красно-белую доску шлагбаума.
Верный товарищ дожидался в приемной вместе с оперативным дежурным по флоту и с незнакомым гражданским.
— Смир-рно! — зычно прокричал дежурный и сделал два строевых шага по направлению к командующему, отдавая под козырек честь.
Адмирал, сняв фуражку, поздоровался за руку с Борисовым и незнакомцем. С первого взгляда понял, человек пришел с ним.
— Павел Петрович, вы уж не обессудьте, извините старого дурака, — оправдывался Борисов за инициативу по доставке в приемную незнакомца. Проверив плотность закрытия кабинетной двери, он заговорщически зашептал: — Тихоокеанец, капитан первого ранга запаса, служил в молодости с ним в Петропавловске-Камчатском на «Кальмаре»[25]. Наш, подводник!
— Зачем привел? Что за срочность, не мог подождать пару дней? Знаешь же кутерьму с саммитом, да и министр требует «Дерзкий» отозвать в базу, а начальник Генштаба просит потянуть время, оставить. Попробуй, разберись без ста граммов!
— Я про то же самое, — снова зашептал вице-адмирал Борисов, — Алексей Кротов его звать. Со спецпоручением от Генштаба. Лично к тебе.
Сидоровский сразу же вспомнил таинственную просьбу начальника Генштаба о встрече с его представителем.
— Быстро ребята работают, пусть проходит, — сказал он, входя в кабинет, — и сам заходи!
У незнакомца отметил добрую улыбку сквозь подковообразные украинские усы. Пожали еще раз друг другу руки. Одного роста, только адмирал сухопарый и худой, а гость полный и грузный. Роднили их лишь кулаки, мощные и жилистые.
— О вашем прибытии предупрежден, — буркнул адмирал, не желая углубляться в столь щекотливую тему.
— Начальник Генштаба просил на словах передать следующее, — начал гость. — Про остров Матуа. Есть группа людей, либералов, пришедших к власти и желающих заработать на продажах. Для них товар имеет лишь прибавочную стоимость, и не важно, чем торговать. И другая группа, консерваторы, которые не хотят вести себя подобным образом. Для них существуют традиции, государственность, патриотизм. Одни собираются продать остров американцам, а другие этому противятся. О стратегическом его расположении и напоминать не стоит. Нам ясно одно: передав в аренду на сорок пять лет, Россия никогда не вернет остров. Пример с Аляской поучителен! Матуа служит ключом для вхождения американцев в Приморье и на Сахалин. Новый министр поддерживает либералов и отрабатывает, как и Сердюков в свое время, роль. Наша цель помешать им.
— Алексей, ты понимаешь, нас раздавят! И каким это образом мы сорвем планы международного правительства? — первым засомневался Борисов, назвав Кротова по имени, как во времена гарнизонной молодости.
— Сколько можно оглядываться, бояться в своей же стране? Нас спросили, оставить ли Советский Союз? Мы ответили: оставить! Народ не послушали! И так — за что ни возьмись, — легко парировал Кротов.
— Начались политические вычисления! — недовольно буркнул адмирал.
Кротов, казалось, не обратил внимания на сделанное замечание.
— Одним словом, за вас такую работу делает группа подполковника Сафронова. Главное, не мешайте и дайте ей выполнить задачу до подписания договоров на сегодняшнем саммите. Время «Ч» для них пятнадцать ноль-ноль сегодняшнего дня. Осталось без малого семь часов. Генштаб просит вас, товарищ адмирал, задержать корабль на острове под любым предлогом.
— Вот и подскажите мне этот самый предлог! — начал заводиться адмирал.
— Хорошо. По последним данным нашей разведки, на острове найден старый японский цех по производству нового оружия. Но точно не связано с химией и ядерной энергией, их излучение давно бы обнаружили посредством анализа почвы. Возможно, мы имеем дело с прототипом современного лазерного оружия. Именно такая находка сделает невозможной передачу острова под управление США. Группа Сафронова должна отыскать цех и выйти в эфир для обнародования сенсационной информации. Задание держится в строжайшей тайне, и помешать им уже никто не сможет. Кроме вас!
— Вот ведь перед пенсией угораздило попасть в историю, — обреченно проговорил Борисов. Не услышав реакции своего командира, продолжил: — Интриги за влияние на царей и президентов были и будут. Недавно читал, как вице-президент Иностранной коллегии Никита Иванович Панин плел интриги против своих врагов братьев Орловых за влияние на императрицу. А граф Орлов и наш адмирал Спиридонов патриотическое дело в те времена затеяли, сумели организовать военно-морскую экспедицию в Средиземное море и греков от турок освободили. Перед походом каких только ярлыков «царская дворня» им не навешивала[26].
— А что значило для капитана первого ранга Невельского не выполнить указания самого царя и его министров о бесполезности исследовать Амур и даже запретивших это делать! — вклинился в разговор Кротов. — Тогда кулуарно было принято решение о передаче территорий по его левому берегу Китаю. Рискуя карьерой, положением, без приказа зашел в устье Амура. Ему тогда грозило ни много ни мало разжалование в матросы. Дворянину-то! Ослушался и пошел на риск, не думая о себе. Доказал судоходность реки для морских судов. Вдобавок опроверг мнение о Сахалине как полуострове. Практически провел данные открытия за один 1849 год! Только благодаря подобным событиям в 1858 году мы заключили с Китаем Айгунский договор и Амурский край принадлежит нашей стране. И сегодня у нас, возможно, появился исторический шанс сохранить дальневосточную территорию для следующих поколений россиян![27]
— Не зря нас, подводников, покойный адмирал Ясаков обвинял в «перископном мышлении». Не видим мы главного, старый боевой товарищ! Не доросли до графов Орловых, — задумчиво проговорил адмирал.
Нависла тягостная тишина. Понимали, начальник не просто думает, а принимает судьбоносное решение, от которого зависит благополучие личное и окружающих его людей.
Вдруг с треском сломанного сухого сучка в молчаливом лесу раздался его агрессивный голос:
— Докладываю министру об отзыве корабля с поправкой на шторм. Куринову телеграфируй от моего имени вернуться срочно в базу, не подвергая корабль опасности в условиях шторма. То есть пускай пережидает основную амплитуду непогоды у своего острова.
— Соломоново решение, — одобрил начальника Борисов, с полуслова поняв гениальную задумку начальника.
— А то! — легонько стукнул ладошкой по глобусу довольный командир, отчего шарик бешено завертелся.
Борисов поднялся с места и остановил его вращение, испугавшись, что сорвется с пластиковой оси.
— Товарищ командующий, Павел Петрович, позвольте для разрядки случай из службы, — взбодрился и Кротов.
Адмирал в знак согласия бесшабашно махнул рукой.
— Дело было в Камрани. Вьетнам, год 1987-й. Командование нашей военно-морской базы поставило задачу очистить от гудрона плац перед зданием штаба, где должны проходить построения личного состава. Американцы же перед своим бегством зачем-то залили его гудроном. Командир совместной бригады надводных кораблей и подводных лодок капитан первого ранга Деревянко поставил задачу командирам за сутки очистить. Оказалось, америкосы от жадности залили громадное количество автоматных патронов, чтобы вьетнамцам, значит, не досталось. Две недели отдирали патроны от гудрона и набили ими более ста ящиков. Поджигать же гудрон нельзя было. Работа принесла неожиданный идеологический эффект, о котором и не подозревало наше командование. Империалистов вдруг стали жгуче ненавидеть.
…Прощались уже старыми знакомыми, почти единомышленниками.
11
Друзья, выйдя из кабинета командующего, отправились в роддом. По дороге в салоне машины Кротов спросил о судьбе общего знакомого, заместителя командующего по воспитательной работе.
— Ты разве не знаешь? — удивленно и даже обиженно ответил вопросом на вопрос Борисов. — Уволился по очередным оргштатам. Замучили воспитателей. Их то набирают, то сокращают, было время, совсем отказались от слова «воспитывать». Девчушек набрали на должности психологов, а через девять месяцев отменили нововведение, все психологички забеременели.
— Ничего не поделаешь, природа, — хохотнул в ответ Кротов, сквозь заднее стекло машины с интересом разглядывая спешащих на работу людей. У большинства сосредоточенные или безразличные лица, как будто не успели позавтракать.
— Наш-то знакомый воспитатель успел контр-адмирала получить, прежде чем уволился на гражданку, — продолжил прерванный разговор Борисов. В его голосе чувствовались обида и сострадание. — Не нашел себя в рыночной жизни, болтается без дела по городу. Пьет, даже, говорят, морской кортик продал за бутылку. А чего ты вдруг его вспомнил? Да и день следует с позитива начинать!
— Помнишь, в начале девяностых по три месяца денежного довольствия не платили? — ответил Кротов.
— Как же! Бутылки из-под пива сдавал. На вырученные деньги покупал хлеб. Консервы-то в пайке выдавали исправно, а монеты не было.
— Пришел как-то с недельного отсутствия домой, — продолжал Кротов. — В море отрабатывали курсовую задачу Л-3 с ракетной стрельбой. Вымотался и устал как собака. Жена и ребятишки спят. Поздновато пришел, торопился, даже пистолет не сдал. Как он у меня оказался, и не помню. Никогда оружие не брал домой, а тут угораздило. Разделся тихо на кухне, чтобы не будить. Дай, думаю, хоть чаю попью с мороза. Полез в холодильник за маслом, а там записка на консервной банке. Читаю: «Детей не буди, еле уложила. Они голодные. В холодильнике все, что у нас осталось на завтрак. Денег нет три дня». Аж дыхание перехватило от отчаяния и своей вины. Как я тогда не застрелился? А ведь такое желание возникло! В итоге утром пошел в «политотдел» к нашему общему знакомому. Тот поддержал, успокоил и прямо из портмоне вытащил рублей сто. Потом, говорит, отдашь, а у самого, наверное, были последние. Так я ему эти сто рублей и не вернул. Увидеть бы его, долг отдать с процентами! Настоящий политработник! Добрых и порядочных жизнь ломает в первую очередь.
— Несчастье закаляет мужественных, — многозначительно буркнул Борисов, имея насчет пьянства особое мнение.
— Куда нам, философам-якутам, — парировал Кротов.
Машина подкатила к красному подъезду здания роддома номер один. Мелкий дождь настойчиво и монотонно стучал по асфальту и крышам домов.
— Надолго зарядил? — выходя из машины и ежась от острого холода, спросил Алексей.
— У нас погода непредсказуема, чилима. Одно радует — циклон, похоже, прошел мимо, разбился о Курильские острова. Вот там-то нашим ребятам сейчас не сладко приходится, — ответил Борисов, опережая товарища и с трудом открывая намокшую дверь больницы.
Друзья зашли в приемное отделение роддома. Белизна стен и потолков, мягкий дневной свет после сырой улицы создавали впечатление нереальности. Сравнение жизни с другим миром усилилось при виде выплывающего навстречу человека в белом халате. Шел, как космонавт по Луне, — тяжело поднимая ноги и опускаясь на пятки. Кротов сразу узнал обладателя особого «космонавтского» шага.
— Господин подполковник, здравия желаю, — любезным тоном обратился он к ничего не подозревающему следователю прокуратуры. Тот неприязненно покосился в его сторону и поплыл в своей невесомости дальше.
— Второй день во Владике, а кругом знакомые, — доброжелательно подметил Борисов, продолжая двигаться за дежурной сестрой.
— Вчера, после пятнадцати часов дня, наблюдал замечательную картину, как капитан-лейтенант в ответ на замечание этого самого подполковника ткнул его пальцем в живот и пустился бежать. Прямо через проезжую часть. Дерзкий парень! А перед этим я одолжил офицеру десять рублей для покупки диода. Он спешил на улисский топливный причал, где его ожидал корабль. Сдается мне, он, как и я, ракетчик.
— Офицер этот с корвета «Дерзкий», и звать его Баранов, командир ракетно-артиллерийской боевой части, — таинственно проговорил вице-адмирал, а про себя подумал о ценном свидетеле в лице Алексея Кротова и про чудесное совпадение.
Сам Алексей не обратил на его слова никакого внимания. Он-то не читал жалобу военной прокуратуры и не мог знать вердикта командующего флотом.
Возле белоснежной двери больничной палаты с минуту постояли. Поправив на плечах серые халаты, друг за дружкой зашли в комнату. По бокам стояли две кровати с установками для переливания крови.
Занята оказалась одна кровать из трех, на которой сидела в белой застиранной сорочке беременная женщина. Уткнувшегося в колени лица не было видно. Черные волосы, модно подрезанные по самую шею, еще не растеряли первоначального шика.
Мужчины сейчас чувствовали себя, как футболисты в библиотеке. Им бы по полю бегать, а предлагают выдавать книги их же зрителям. Неудобно и смешно.
Они растерянно переглянулись, не зная, как начать разговор. Понимали, можно ограничиться общением с лечащим доктором, но какая-то сила вела в эту самую белоснежную палату к женщине, ожидающей ребенка от командира корабля. Они еще раз переглянулись и, не сговариваясь, поняли: флотская, а не мужская солидарность привела их сюда. Жена командира, как и он сам, вдруг стали близки, все равно что родственники. Догадывались, подобное притягивается подобным. Кротов вспомнил, как сам с нетерпением ожидал на улице, когда его жена покажет первенца, сына, который сейчас живет во Владивостоке. Стекло тогда скрывало звуки, но он видел, как маленькое желтенькое личико сыночка плакало. Странно, конечно, от первой встречи с отцом ребенок рыдал, а молодой отец от счастья смеялся.
Наконец женщина подняла голову и посмотрела на мужчин заплаканными глазами. Вид у нее был какой-то беспомощный и забитый. В один голос, не сговариваясь, они вскрикнули:
— Кто обидел?!
Возглас походил на крик птицы, защищающей гнездо с птенцами. В мужчинах бессознательно заговорил инстинкт помощи слабому, родному существу. По тому, как женщина качнула головой в сторону двери и еле слышно проговорила — «они хотят обвинить моего мужа во взяточничестве, и все из-за меня», — поняли, почему встретился им в коридоре больницы «космонавт» в халате. Не сговариваясь, начали говорить о Куринове самые хорошие слова. Дисциплинированный, ответственный, думающий и обязательный, авторитетный среди экипажа. Пожилые мужчины, словно дети, пытались загладить своей добротой чужую вину. Женщина заулыбалась от их внимания или от совсем ненужной характеристики мужа, она лучше начальников знала качества своего супруга.
Оказав внимание и успокоив будущую мать, друзья покинули больницу с чистым сердцем, но и со злостью по поводу следственных экспериментов с беременными. Борисов искал способ, как с помощью Кротова вытащить из неприятной истории Баранова, а Алексей, в свою очередь, сжимал мощные жилистые кулаки от негодования. В нем кипела справедливая ненависть. С прочностью брони укреплялось мнение о правильности сделанного выбора — стать тайным представителем группы патриотов, борющихся за сохранность истинно русских земель. Обиженная женщина олицетворяла для него забитый и униженный «опричниками олигархов» народ.
Перед красным подъездом мужчины расстались, планируя вечером отметить удачу или свое поражение дома у Борисова. Как раз ко времени закрытия российско-американского саммита. Станет ясен конечный результат их усилий по сохранению русского острова Матуа.
Рядом, на расстоянии одной автобусной остановки, располагался офис сына Кротова. В особняке дореволюционной постройки было уютно и празднично. Чистенькие сотрудники банка степенно прохаживались за стеклянными перегородками, другие сосредоточенно склоняли головы над экранами компьютеров. Обстановка походила на больницу, которую он только что покинул, но без атмосферы тревоги и недосказанности. Похоже, в мире денег все давно известно и предрешено. Праздники и кризисы под контролем людей, управляющих ценными бумагами и денежными знаками.
Отец и сын обнялись на виду у секретарши, самоуверенно сидевшей за стойкой, и прошли в кабинет. Секретарша тут же принесла поднос с чаем, а сын начал рассказывать:
— Участвую в международном проекте по созданию открытой экономической зоны на Курильских островах. Только что из Москвы, в Госдуме готовил проект закона по их экономическому развитию, совместно с американцами. Как раз сегодня на саммите подписание соглашения с правительством США. Закон только что принят нашим парламентом! Потому, батя, извини, спешу на Русский остров. Оставляю тебя на попечении своего старого друга. Ты любишь пофилософствовать! А я пока займусь конкретным делом.
Он представил товарища. Им оказался невысокий крепыш с черной поповской бородой и синим восьмиконечным крестиком на лацкане черного пиджака.
— «Поп-расстрига», — по необычному крестику определил Алексей, но доброжелательно первым подал руку. В ответ получил крепкое пожатие.
— Священник Илия, — скромно представился обладатель сильной руки.
Разговор завязался непринужденно и начался с банальности, о слове Божьем. Алексей первым задал интересующий вопрос:
— Почему сам Иисус ничего не написал? Ни о себе, ни о своем учении. За него это сделали ученики.
— Сила Иисуса в словах, личном примере, — не замедлил с ответом Илия. — Он поднимал с больничной койки неизлечимо больных и даже мертвых. Таким мощным свойством обладало сказанное им Слово.
— Сильный, божественный! Почему же Иисус не смог разглядеть в своем единомышленнике предателя, врага? Зачем позволил себя казнить? — Алексей на самом деле не понимал сути происшедших тогда событий.
— Во-первых, Иуда, продавший его римлянам за тридцать сребреников, сделал так не из жадности к наживе, а от элементарной зависти и карьерных побуждений. Захотел стать Христом сам. Ведь Иисус только имя, а Христос — титул помазанника Божьего. Во-вторых, на смерть Иисус Христос пошел сознательно, показывая людям силу любви над всем остальным, даже над смертью. Он же нами любим до сих пор, хотя физически его и нет рядом. Да еще показал ущербность закона возмездия!
— Погодите, святой отец, — остановил его Кротов, — мы повсеместно говорим о неотвратимости наказания, возмездии за совершенные человеком преступления.
— Известно вечное стремление человечества к равенству, братству, справедливости. А законы придумывают, чтобы не было такого желания. — Сбить с толку Илию оказалось не так просто. — Полюбил — общество осудило, своровал — посадили в тюрьму. Вроде и правильно. Дело в том, что понятия и проступки уравняли. Различий не делают между хорошим и плохим, потому одному можно, а другому нельзя. Двойные стандарты получаются! Словно нами управляет некая машина, превращающая и нас в механизм. Хотя человек не просто механизм, он бунтует, дерется, спорит.
— Кто же управляет нами? — искренне удивился Кротов, понимая, что и сам знает ответ на свой вопрос.
— Мировое правительство, — ни секунды не сомневаясь, ответил священник.
Алексей и сам был такого же мнения, но, в отличие от Илии, знал, как ему казалось, выход из зависимости от кучки мировых толстосумов. Как и Даниил Андреев в книге «Роза Мира», придумал свою систему мирообустройства — Всемирную Федерацию Братства государств и народов. Он и спросил Илию, что тот думает про эту самую федерацию.
Жизнь очень скоро вынесет Кротову свой суровый приговор за стремление к всемирной любви и справедливости. А пока отец Илия попытался его мысли опровергнуть:
— Как и построение коммунизма, все фантазии о бесконфликтном и справедливом обществе обречены, — просто ответил священник.
— А вы что предлагаете? — не выдержал Кротов. На него накатилась волна понимания бесперспективности спора. Кроме религиозной демагогии, ничего нового он и не ожидал от невысокого крепкого человека, неизвестно как ставшего товарищем его сына. Интерес к спору о будущем человечества пропал так же быстро, как и начался.
На прощание в подарок Илия протянул Алексею увесистую книгу в богатом кожаном переплете. Он с любопытством прочитал ее название: «Евангелие от Матфея». Илия, заметив замешательство Алексея, прокомментировал:
— Человеческое слово — большая тайна и огромная сила. Именно об этом говорится в данной книге. Слово имеет здесь силу оружия и лекарства: может убить или исцелить. Из больного словом изгоняют беса, а в мертвого возвращают Дух.
— Значит, тайна человеческого долголетия в Духе и Слове? — уточнил Алексей.
— Истинно так, в сильном Духе и добром слове, — ответил Илия. — Но ключ к открытию тайны долголетия скрыт в коде, составленном на древнем языке. Кто найдет тот древний алфавит, получит и тайну долгой жизни.
Проводив Илию, Кротов еще долго сидел в кресле в глубокой задумчивости…
Часть третья. Секретное оружие. День третий
12
Корвет «Дерзкий» подходил к пункту назначения, к острову Матуа. По светло-голубой карте медленно ползла, похожая на божью коровку, желтая точка автопрокладчика. Со стороны могло показаться, что именно она ведет судно по предназначенному курсу. На самом деле так отрабатывал свое предназначение навигационный спутник. Несмотря на совершенство техники, руки флотского штурмана тянулись к привычным инструментам: логарифмической линейке, транспортиру и циркулю. Осторожно, как величайшую драгоценность, офицер открыл крышку деревянного серого футляра. Обеими руками, будто держа новорожденного, взял сверкающий хромом секстан. Перешагнув высокий комингс, вышел на открытое крыло ходового мостика и пристроил прибор к предплечью правой руки. Началось колдовство по поиску звезды. Покопавшись в звездном небе, напрягся всем телом, расставил ноги, пытаясь найти твердую опору на палубе. Корабль шел в шторм по волне, что само собой уменьшало силу килевой качки, но не облегчало работы штурмана.
— Сейчас посыплются на погоны звезды, — раздался в ночной тишине веселый мужской голос.
Находящиеся на ходовом мостике корвета «Дерзкий» офицеры неосознанно заскользили взглядами по кончикам своих мятых погон. Ничего волшебного не произошло, желанных звездочек от одного хотения не прибавилось. Минутное замешательство прервал резкий голос штурмана: «Курс по компасу 45 градусов». Вахтенный офицер, склонившийся над картой с работающим автопрокладчиком, доложил: «Есть курс в сорок пять градусов!».
Штурман, довольный проделанной работой, вернулся с холодного крыла мостика в теплый уют ходовой рубки. На его священное действо с любопытством продолжала наблюдать дежурная вахтенная смена. Не обращая внимания, он осторожно уложил поблекший от влажности сектант на штатное место, в глубину серого деревянного футляра. Командир через плечо наблюдал колдовство штурмана на карте. Легкие манипуляции со штурманскими приборами завершились секундным уколом отточенного карандаша на морской карте. Карандашная точка попала на самый кончик желтого жучка автопрокладчика. Так завершился с виду простой, а на самом деле наполненный формулами и наблюдениями за звездным небом волшебный механизм определения места корабля, по-флотски называемый счислением, а карандашная точка, чуть-чуть не совпадающая с пятнышком автоматики, — неувязкой, расхождением с современной навигационной техникой.
— Старинный способ вернее, — одобрительно буркнул из-за плеча штурмана командир.
— Ха! — парировал штурман. Специалист он на самом деле классный, как, впрочем, многие другие моряки корабля, управляемого авторитетным и уважаемым командиром. — Шторм решил на нас отыграться, — предположил он.
— У нас один выход — спрятаться в бухте острова, — ответил Николай Баранов, продолжавший стоять вахтенным офицером, — иначе мы не высадим на берег спецгруппу.
— Да, но в бухту Двойная еще нужно суметь зайти! — съязвил на замечание вахтенного офицера штурман. Он по праву считал себя главной фигурой на корабле в море после командира. На берегу — другое дело, терпеливо сносил шутки и смешки кают-компанских остряков.
— Не мне, штурман, рассказывать известный всепогодный способ захода в бухту. Ты проинструктируй вахтенного офицера и рулевого, — неожиданно встрял в разговор Куринов.
Старший лейтенант нахохлился, как наседка на шесте, но команду командира исполнил.
— Определяю скорость и направление суммарного дрейфа от ветра и течения. Вахтенный офицер наносит голосовые данные на маневренный планшет и определяет элементы движения цели. Я проверяю нанесенные данные на планшете с помощью пеленгатора и решаю задачу сближения в узком проходе в бухту, — инструктировал штурман, то и дело поправляя сползающие с костистого прямого носа очки.
Куринов, глядя на дисциплинированного подчиненного, подбадривающе улыбнулся. Ему нравился этот неуклюжий, но дотошный и грамотный офицер. Хотя он понимал, не протянет штурман долго корабельную службу. Призвание его в институте, за кафедрой. Здесь нужны отчаянные, такие, как Баранов.
— Рулевого прошу штурвалом не рыскать, держать курс твердо на точку сближения с островом, — изменил интонацию командир. Еще строже добавил: — Всем понятна задача?
— Так точно, но в таком тумане я не наблюдаю ориентиров ни на земле, ни в море, — заволновался командир отделения сигнальщиков Андрей Смирнов. Остров находился рядом, потому его коричневые очертания отчетливо наблюдались на экране радара.
— Приготовиться к маневру на вход в бухту, — не обращая внимания на предостережение сигнальщика, скомандовал командир.
По боевому расписанию сигнальщики находились в ходовой рубке, подчиняясь вахтенному офицеру и штурману, потому вход в самое главное место на корабле для них всегда свободен.
Прежде нужно подстраховаться с визуальными ориентирами, и Куринов одобрил сметливость сигнальщика. Предполагаемых и отмеченных на карте входных буёв фарватера не наблюдалось. Их отсутствие осложняло задачу входа в узкое горло островной бухты. Командир понимал опасность нарваться на камни, но другого пути высадить десант просто не существовало. Спуск шлюпки в штормовое море неминуемо привел бы к ее гибели. Куринов продолжал надеяться на существование буев-ориентиров, возможно, их скрывал плотный курильский туман. На корабельных часах стрелки показывали три часа, но ночной темноты не было. Звезды служили природной подсветкой и ясными огнями предупреждали о скором окончании шторма.
— Смотрите, толщина слоя тумана уменьшается с приближением к входу в бухту! — прокричал сигнальщик.
— Ну и что? — не понял приметы вахтенный офицер.
— Значит, с марса фок-мачты могут быть видны входные створы, а по ним точно определим курс корабля, — объяснил штурман.
— Давай с рацией залазь на марс-площадку, рационализатор, — поддержал штурмана командир, обращаясь к сигнальщику.
Вахтенная смена отлично понимала опасность задачи. Взобраться туда и в обычную погоду непросто, а здесь шторм и ночь. Потому все с опаской посмотрели в сторону молодого вахтенного сигнальщика. Но тот не успел испугаться, как командир отделения вместо него нырнул за дверь светлого и теплого помещения. Удерживаясь за холодную и скользкую мачту, Андрей с трудом поднялся по крохотным стальным скобам-лесенкам на железную решетку у самой высокой точки корабля, называемой марсом. Сверху казалось, корабль вот-вот бросит на прибрежные камни. Сквозь кромешную полосу дождя, в сумерках рассвета Андрей видел огромную гору, поднимающуюся перед кораблем. Это и был остров Матуа. Ему показалось, что он, как огромное животное, открывает пасть и неминуемо проглотит их. Корабль шел прямо на белые клыки страшного животного, именуемого прибоем, скрывающим под белой пеной смертельно-острые камни.
Посмотрев в сторону узкого, как горлышко от бутылки, пролива, Андрей не на шутку испугался. Корабль четко шел на прорыв в бухту острова. В какой-то момент он заметил особый белый круг прямо по курсу. Такие буруны приходилось наблюдать, когда всплывает рубка подводной лодки или играет вода над спрятанными под ней камнями. Именно их он принял вначале за клыки животного. Не думая о своей безопасности, не боясь сорваться в кипящие под ним коричневые волны, Андрей соскользнул на крышу ходовой рубки с одним желанием — быстрее доложить командиру о подстерегающей опасности. Оказавшись в знакомой обстановке, ухватился машинально за железную ручку сигнального ящика. Еще секунда, и он бы соскочил на левую площадку ходового мостика, но в этот миг корабль спустился с гребня набегающей на берег волны, и Андрей покатился вместе с крышкой ящика вниз, за борт, не успев испугаться. С удивлением обнаружил себя не в воде, а висящим на одной руке на стенке ходовой рубки, и понял, что крышку стального ящика не закрыли на замок в суматохе вчерашнего приготовления к походу. Из-за своей невнимательности он в любую минуту может оказаться за бортом. Андрей держался и думал, что неправильно строил служебные отношения с двумя молодыми матросами-сигнальщиками, своими подчиненными. Именно по их вине крышка злополучного ящика не была закрыта на ключ. Учить человека, пришедшего на флот на полгода, бесполезно, слишком короткий срок. Потому и отправлял молодых на подсобные работы, в наряды, на уборку помещений. Серьезное дело доверить малограмотным ребятам боялся не только он один. Так поступали и другие матросы-контрактники. Только он делал за молодых свою работу бескорыстно, а его товарищи с молодых за это брали деньгами. По-дружески просили одолжить небольшие суммы до получки, чтобы забыть о долге навсегда. Ни мордобоя, ни насилия над молодыми не позволяли. Воздействовали экономически, давая понять рыночную объективность современной жизни. Не умеешь, тогда плати тому, кто за тебя в состоянии выполнить работу. В этот раз по причине отпуска не проследил, не сделал за них работу. Получилось — сам себя наказал.
А под ногами змеиными клубками шевелилась вода. В ту минуту, когда пальцы окоченели и из последних сил держались за жизнь с помощью стонущей от тяжести его тела крышки ящика, в котором хранились семафорные флажки, сам себя похвалил — «хорошо, хоть смазал петли». Как приподнятый за уши кролик, подогнул под себя ноги, но опоры найти не смог, ее не было. Извиваясь всем телом на стекле рубки, Андрей видел силуэты офицеров, но кричать было бесполезно, шум дождя и глухой стонущий скрежет очередной волны глушил всякие звуки. Сумел несколько раз стукнуться головой о мертвое стекло. Безрезультатно. Попытался проделать тот же прием еще раз. Знал, он будет последним. Не стал выжидать у жизни пары дополнительных минут, ударил со всей дури головой, оставляя на треснувшем стекле последние свои силы и уже готовясь разжать руку. Мучиться, болтаясь над водой, больше не было желания. И все же чувство совестливости и долга требовало держаться, превозмогая боль. Этот внутренний голос уже не просил и убеждал, а требовал не допустить слабость, которая погубит корабль и экипаж. Кроме него некому предупредить моряков о смертельной опасности напороться на камни. В этот самый миг створка окна открылась, и в лицо ударила горячая струя жилого и прокуренного воздуха. Его заметили и успели втащить в рубку.
Не обращая внимания на дикую боль в руке, Андрей громко произнес:
— Справа пять, подводные камни. Дистанция пятнадцать метров!
Расчет его глазомера, как всегда, оказался точен. Командир знал такую способность Смирнова, поэтому без всякой проверки повторил в виде приказа рулевому полученные данные:
— Лево руля, отводи! — При этом со звуком церковного колокола переключил ручку машинного телеграфа с малого на средний ход.
— Ну, сейчас пойдем как по рельсам, — извиняющимся голосом проговорил штурман. Понял ошибку своего счисления — не сумел точно определить поправку на скорость штормового ветра.
Через полминуты корабль вползал на относительно спокойную поверхность бухты. Но и она производила тяжелое впечатление на команду корабля, напоминая заполненную водою громадную воронку от гигантского взрыва. Крутые склоны усиливали устрашающее впечатление.
Отдали якорь. Длина якорь-цепи выбралась полностью, на 250 метров, что само по себе вызвало удивление у всех собравшихся на ходовом мостике.
— Ха, кальдера! — восхищенно сказал штурман и удалился с рубки с видом профессора, пренебрегающего тупостью студентов.
Вахтенная смена с недоумением переглянулась, а Куринов со смехом пояснил:
— Геологи кальдерой называют огромную воронку, образовавшуюся от провала вершины вулкана. Диаметр ее может достигать пятидесяти километров. — Не вдаваясь в дальнейшие подробности, скомандовал вахтенному офицеру: — Объявите приборку. Для спецгруппы спустить шлюпку с правого борта.
Баранов уже транслировал по отсекам:
— Вахтенной службе заступить по якорному, личному составу приступить к малой приборке.
Время показывало пять утра. Только тогда Куринов позволил себе дать волю чувствам и обнял все это время рядом стоящего Смирнова со словами благодарности: «Спасибо, сынок!»
Андрей ответил сухими потрескавшимися губами так, что его шепот услышал один лишь командир: «Служу России!»
Читать бесплатно другие книги:
