Почти кругосветное путешествие Каришнев-Лубоцкий Михаил

Глава тридцать вторая

Ох злился же Гонзалес Пиранья на следующее утро, когда увидел, что все три корабля, как ни в чем не бывало, следуют друг за другом привычным курсом! Он готов был разорвать земляка Мигеля на мелкие кусочки, однако пришлось сдержать свой гнев и, скрепя сердце, встать на вахту к проклятым ампольетам.

– Сатана помутил твой разум, жалкий трус! – прорычал он шопотом Мигелю Корридо, когда тот вздумал подойти к нему, чтобы поделиться ночными впечатлениями. – Почему ты не выполнил обещания и не повернул корабль?! Отвечай, как на духу, подлый предатель!

– Я не мог этого сделать, даже если бы очень хотел, – миролюбиво стал объяснять земляку рулевой Корридо. – Мне было видение ночью! Я видел чудо своими глазами! – И лицо Мигеля расплылось вдруг в простодушной и светлой улыбке.

– Тебе явился дьявол? Сатана? Морской змей? – нахохлившись, спросил Пиранья. – Или, быть может, все трое сразу?

– Нет: мне явилась святая дева Умора! – и Мигель Корридо, осенив себя крестом, чистосердечно добавил: – Да светится ее благословенное имя в веках!

– Не знаю такой святой… – буркнул сердито Пиранья. – Какое-то варварское имя: Умора… Одну такую и знаю: помощницу повара дона Жуана.

– Должно быть, ее назвали в честь этой святой девы, что явилась ко мне ночью, – Корридо помолчал, вспоминая видение, и уточнил вскоре: – Санта-Умора была ярдов шести-семи росту и доставала головой средней реи мачты. А помощница повара чуть выше ярда… Санта-Умора предсказала нам скорую встречу с землей!

Пиранья зло сплюнул: планы рушились, как карточный домик!

– Хорошо, – сказал он приятелю, – будем ждать еще два дня. Но на третий…

Он не успел договорить, так как в тот момент то тут, то там стали раздаваться радостные и взволнованные крики матросов: «Чайки! Глядите: чайки!..»

Все, даже больной Колумб, выбежали на палубу.

– Где?!.. Где чайки?.. – спрашивал Адмирал Моря-Океана стоявших рядом с ним матросов. – Мне что-то нездоровится, я плохо вижу…

– Они слева по курсу, дон Адмирал! И справа!.. И прямо над нами!..

– А я что говорила! – не выдержала и громко выкрикнула, сияя от счастья, Уморушка. – Вот вам и чайки! Я землю за сто верст чую!

– Кому это ты говорила о чайках? – тут же прицепился к ней Гвоздиков. – Что-то я не помню, чтобы кто-нибудь нас о них спрашивал!

– Да так это я… Хотела сказать, да не сказала… – И Уморушка поспешила поскорее улизнуть от дотошливого Ивана Ивановича.

Любуясь на стремительные пируэты белоснежных чаек, никто не заметил, как с востока, следуя тем же курсом, что и испанские каравеллы, стала приближаться какая-то точка. По мере приближения к кораблям точка росла в размерах, и когда очутилась совсем рядом, то стало ясно, что это – огромный трехглавый крылатый змей.

– Тревога! Тревога! – закричал, наконец, кто-то из матросов, случайно оглянувшись назад. – Морской змей! Мы погибли, дон Адмирал!

Как по команде взоры всех стоявших на палубе устремились к корме каравеллы. И тут же полсотни хриплых матросских глоток издали вопль ужаса: почти над каравеллой, ярдах в пятидесяти-семидесяти от нее, и на такой же приблизительно высоте, лениво помахивая тяжелыми крылами, двигалось какое-то трехглавое чудовище.

– Спокойно! – скомандывал побледневший Колумб, подходя к борту корабля, чтобы лучше видеть страшного преследователя. – Всем соблюдать спокойствие! Морские змеи живут в морской пучине и нападают на путешественников, выныривая внезапно. А это чудовище летит по небу и, кажется, настроено весьма миролюбиво.

– Кто же это все-таки, дон Христофор? – спросил рулевой Корридо, подходя к Адмиралу поближе. – На святого эта образина тоже совсем не похожа.

– Скорее всего, не известное нам животное, дорогой Мигель. Вряд ли оно нас тронет. – Колумб подумал немного и тихо добавил: – Однако, приготовьте на всякий случай пушки. Если оно передумает и нападет на нас, мы дадим чудовищу достойный отпор.

Маришка, которая стояла вместе со своими друзьями в толпе перепуганных моряков и тоже глазела на «морского змея», вдруг схватила Гвоздикова за руку и взволнованно прошептала:

– Смотрите, Иван Иванович, да это же наш Змей Горыныч!

– Не может быть… – ахнул Гвоздиков. – Здесь, в другую эпоху…

– Точно-точно! – подтвердила Уморушка правоту Маришкиных слов. – Он самый!

– И она крикнула что было силы:

– Горынушка-а!.. Миленька-ай!.. Возьми нас отседа-а-а!..

Горыныч, который хотел было убираться восвояси, удивленно повернул правую голову и посмотрел на столпившихся на палубе корабля людей. «Кажется, кричала одна из девчонок…» Змей Горыныч сделал плавный разворот и завис над каравеллой.

– Что ты делаешь, глупая негодница! – закричал Уморушке перепуганный до смерти Пиранья. – Ты погубишь нас всех своими воплями!

Но Уморушка даже не обратила внимания на его шипение.

– Горынушка, миленький, ведь это же я – Уморушка! – крикнула снова юная путешественница. – А это – Маришка, Иван Иванович… Ты что, не узнаешь нас, что ли?

– Первый раз вижу, – отозвался Змей Горыныч, чуточку сбитый с толку. – Простите, но вы обознались, уважаемые.

И он продолжил свой прерванный полет.

– Куда же ты?! – крикнула ему вслед огорченная Уморушка.

Но Горыныч уже не услышал ее жалобного зова.

– Похож, очень похож… – приходя в себя, произнес Иван Иванович, поправляя на носу очки. – Та же гордая посадка голов, то же ехидное выражение левой головы… Редчайшее совпадение!

– Да не совпадение это! Это – наш Горыныч! – рассердилась Уморушка. – Только молоденький совсем, лет сто ему – не больше.

Поддержала Уморушку и Маришка:

– Точно, наш Горыныч! У него на левой шее розовое пятнышко в виде яблока. У других Горынычей есть такие пятнышки? Наверняка нету!

– Чудеса… – развел руками Иван Иванович. – Хотя я к ним и привык за последнее время, но признаюсь, они продолжают меня удивлять.

– А ничего чудесного тут и нет, – объяснила ему Маришка, – просто полтыщи лет назад Змей Горыныч решил размяться и совершил кругосветное путешествие.

– Молодому только и дел, что летать! – подхватила Уморушка. – Это он потом, на старости лет, таким соней стал.

Пока Гвоздиков и его подопечные выясняли личность крылатого чудовища, моряки понемногу стали приходить в себя. Первым опомнился Гонзалес Пиранья. Проводив завороженным взглядом исчезающего за горизонтом трехглавого змея, коварный толедец подошел к Христофору Колумбу и заговорщицки прошептал Адмиралу:

– Дон Христофор… Наш повар и его помошницы знаются с нечистой силой… Пусть съедят меня акулы, дон Христофор, но они продали свои души всем змеям, что есть на свете: и морским, и земным, и небесным.

– Не спеши в пасть акулам, Гонзалес, это всегда успеется. Твои подозрения ничем не оправданы. – Колумб посмотрел на перекошенное злобой лицо Пираньи и, не скрывая брезгливости, добавил: – Ты жаждешь крови? У нас еще будут впереди тяжелые испытания, и тогда мы ее волей-неволей прольем. А пока уйми свой пиратский пыл и ступай к ампольетам.

– Но они разговаривали с чудовищем! Мы все это слышали, дон Христофор! Они разговаривали с ним на каком-то варварском языке!

– Разговаривала с чудовищем только одна девчонка, дон Жуан и Мария молчали, – сухо заметил Колумб. – Может быть, девочка молила Змея пощадить корабль и всех нас заодно? Тогда ее молитвы достигли цели: чудовище не тронуло нас и улетело прочь.

Пиранья не ожидал такого объяснения и, смешавшись, отошел от Христофора Колумба к своим ампольетам, шепча под нос проклятья в адрес странного повара и его девчонок. Остальные же матросы, воздав хвалу небесам за чудесное спасение, тихо разбрелись по местам. В отличие от Гонзалеса они были уверены, что спасло их от неминуемой гибели только небесное провидение, да еще, может быть, сытый желудок трехглавого чудища.

Глава тридцать третья

И вот наступил исторический день: одиннадцатое октября 1492 года. В этот день моряки Колумба наконец-то увидели долгожданную землю. Догадливый читатель, конечно же, сообразил, что первой увидела ее Уморушка, которая с рассвета и до заката сидела теперь на носу «Санта-Марии» и, вглядываясь в даль, ждала исполнения своих предсказаний.

И она дождалась.

– Земля! Я вижу землю! – раздался одиннадцатого октября счастливый вопль мореплавательницы из Муромской Чащи. – Вон там!.. Какие-то деревья!.. Похожие на сосны!..

Весь экипаж «Санта-Марии» высыпал на палубу и дружно уставился в ту сторону, куда показывал дрожащий от волнения палец юной поварихи. Но увы, даже самые глазастые моряки не увидели в знойном мареве и слепящей синеве океана и неба каких-нибудь признаков земли.

– Померещилось… – вздохнул Мигель Корридо и ласково погладил свою знакомую святую по кудрявой головке. – Смотри, совсем перегреешься на жарком солнце.

– Да не перегрелась я! – возмутилась Уморушка. – Точно землю вижу! Три больших сосны и две маленьких. А за ними – кустарник густой. Видимо-невидимо!

– Пальмы, наверное, это, – предположила Маришка, ни минуты не сомневаясь в словах подруги. – Откуда здесь сосны?

В этот момент с «Пинты» раздался выстрел бомбарды.

– Земля!.. Действительно – земля!.. – прошептал Колумб и, обняв Маришку и Уморушку, крепко расцеловал их обеих.

На «Пинте» первым увидел землю моряк Родриго де Триана. Как было условлено, он сообщил об этом капитану, и тот тут же приказал выстрелить из бомбарды, оповещая команды «Санта-Марии» и «Ниньи» о радостном событии. Вскоре увидели загадочные сосны и остальные моряки. Три огромных пальмы и две поменьше выплыли из слоистого марева и стали отчетливо видны всем, кто стоял на палубе.

– Кажется, это – остров… – сказал Колумб. – Узнаем, впрочем, попозже. А пока позовите ко мне нотариуса Родриго Эсковеду.

– Я здесь, дон Христофор, – поклонился Адмиралу нотариус, который стоял до этого позади Колумба, а теперь вышел вперед. – Все бумаги готовы.

– Хорошо, дон Родриго. Запишите в документе под присягой и скрепите печатью факт нашего вступления на эту землю.

– Вы первый должны сделать шаг по этой земле, – подтвердил Эсковеду правоту слов Адмирала. – Тогда никто не станет отрицать вашего права на нее.

– Они думают, что земля ничья, – прошептала Маришка Ивану Ивановичу, – но она наверняка чья-то! Разве это честно – присваивать чужую землю?

– Средневековье… Что поделать, Мариш… – вздохнул Гвоздиков, отводя взгляд свой от взгляда подопечной девочки. – Главное, что вы должны запомнить с Уморушкой, это не влезать в историю.

– А я никуда и не влезала! – тут же заявила Уморушка, ухватив острым слухом конец гвоздиковской фразы. – А если вам Мигель что-нибудь наговорил про мачту, так это ему показалось!

– А землю кто первым увидел? Не ты разве? – спросил ее Иван Иванович.

– Я, – призналась Уморушка, – а что, нельзя?

– Нельзя! Ты вмешиваешься в историю! Она может пойти совсем другим путем!

Уморушка нахохлилась:

– Ладно… Не буду больше… Разве теперь что изменишь?

Она вскинула голову и уже чуть бодрее заявила:

– Другим путем пусть идут в других странах, а здесь уже не переделаешь!

Колумб оказался прав: земля, которую они увидели, была островом. Местные жители называли ее Гуанахани. Моряков здесь встретили одновременно и дружелюбно, и с некоторым страхом: что можно ожидать от загадочных существ, спустившихся на Гуанахани с небес?

Проведя кое-какие исследования, обновив запасы еды и пресной воды, экспедиция Колумба двинулась через четыре дня в дальнейший путь. Один за другим вставали перед кораблями испанских мореплавателей новые острова: Куба, Эспаньола…

Кто знает, какие еще открытия смог бы сделать Христофор Колумб, если бы не два несчастья, свалившиеся одновременно на голову Адмирала Моря-Океана. Двадцать пятого октября «Санта-Мария» дрейфовала возле берега, и поэтому у румпеля сочли возможным оставить одного лишь юнгу. Неопытный рулевой не заметил песчаной отмели, и в единое мгновение сильным ударом было проломлено днище красавицы каравеллы. Морская вода хлынула в страшное отверстие, и вскоре корабль пошел на дно. Команде удалось спастись: на «Санта-Марии» были приготовлены для такого случая лодки, да и берег был совсем рядом с местом гибели каравеллы Колумба.

Недаром говорят, что беда не приходит одна, вскоре морякам стало известно, что «Пинта» самовольно повернула в Испанию.

– Капитан Пинсон предал нас! – с горечью сказал Адмирал командиру единственного оставшегося в его распоряжении судна – небольшой каравеллы «Нинья». – Он решил первым доложить королю Испании о новых землях сказочной Индии!

– Если дон Христофор прикажет мне обогнать «Пинту», я с огромной радостью постараюсь это сделать, – поклонился капитан «Ниньи» Адмиралу Моря-Океана. – Но как быть с моряками? Ведь я не могу взять их всех на борт своей каравеллы.

– Я сам поплыву в Испанию, – заявил Колумб и сурово нахмурил брови, пытаясь отогнать гнетущие мысли о погибшей «Санта Марии» и предательстве Пинсона. – А те, кто останется здесь, пусть строят на Эспаньоле форт и дожидаются моего возвращения. А я вернусь, клянусь Богом, я снова вернусь в эти земли с другой экспедицией!

Выбрав удобную бухту – ее назвали Навидад – моряки по приказу Адмирала Моря-Океана выстроили на берегу довольно надежный форт. После небольшого совещания с капитаном «Ниньи» Колумб решил оставить в Навидаде тридцать восемь человек.

– Пожалуй, мы тоже останемся, дон Христофор, – сказал Иван Иванович Гвоздиков Адмиралу, когда узнал о его решении. – Слишком рискованно плыть с детьми на порядком измочаленной каравелле. В нашем положении потерять несколько месяцев – сущие пустяки. Зато девочки укрепят свое здоровье: здесь чудесный климат.

– Что ж, дело ваше, – кивнул головой Христофор Колумб, – жаль, конечно, лишаться такого прекрасного повара, но… – Адмирал не договорил и, сердечно пожав руку Ивану Ивановичу, отправился на «Нинью» давать последние распоряжения перед отплытием.

А Гвоздиков деловито зашагал в хижину, где дожидались его Маришка и Уморушка, чтобы по старой учительской привычке провести с ними беседу на тему: «Как себя вести на острове, полном индейцев».

Глава тридцать четвертая

Ах индейцы, индейцы!.. Доверчивые, как настоящие русские интеллигенты, невежественные, как многие выпускники средних школ, любопытные, как Маришка и Уморушка! Не приди они в форт Навидад поглазеть на белых пришельцев, может быть, и не случилось бы то, что случилось. Но они пришли, пришли во главе с вождем Катапото и его верным советником Ватанабой и попросили моряков о великой милости: поговорить с ними. И моряки откликнулись на просьбу, и повыходили из хижин. Лучше бы они этого не делали!.. Острый глаз Пираньи сразу разглядел на руке Ватанабы тяжелый золотой браслет, и яркий блеск украшения индейца тут же отразился в алчных очах коварного толедца.

– Не подаришь ли ты мне это колечко, приятель? – вкрадчиво произнес Гонзалес Пиранья, кивая головой на правую руку Ватанабы с килограммовым браслетом. – А я тебе уступлю волшебное стеклышко, совсем почти новое.

И он протянул советнику вождя небольшое зеркальце с двумя трещинками посередине.

Вздох черной зависти вырвался из толпы индейцев: везунчик Ватанаба стал обладателем волшебной вещи! Трясущейся левой рукой советник вождя стянул с правой руки осточертевшее грузило и подал его щедрому пришельцу.

Но зеркальца Ватанаба не получил, его забрал себе вождь Катапото.

– Я дам тебе за него заговоренный зуб акулы – их у меня две штуки, – сказал он огорченному советнику, выдирая из цепких рук волшебное стеклышко. – Тогда тебя будут слушаться все жители острова.

– Они и так меня слушаются, о великий вождь…

– Теперь будут слушаться больше. – Катапото взглянул в отобранный трофей, увидел в нем свое отражение и радостно захохотал: – Ну и красавчик там сидит!.. Один носище чего стоит! Давненько я не видал такого чудовища!

– И не увидишь, мой мудрый вождь, – поклонился с почтением обиженный Ватанаба, пряча в глазах ехидную улыбку. – Не увидишь по крайней мере до тех пор, пока не отважишься совершить омовение в озере. – И Ватанаба поклонился вождю еще раз.

Пока вождь и советник совершали обоюдовыгодный обмен, сияние солнечных лучей в золотом браслете пробудило алчность и в других моряках.

– Здесь должно быть порядочно золота, если они таскают такие тяжести на своих грязных лапах! Нужно хорошенько потрясти хозяев этого острова!.. Если мы их припугнем, они отдадут нам все золото сами!

Иван Иванович Гвоздиков, еще двое-трое разумных и добрых душой испанцев попытались уговорить распалившихся жадностью моряков, но старания их пропали даром. Выпроводив поскорее индейцев, навидадцы стали готовиться к походу в глубь острова.

– Трусы могут оставаться здесь, а мы пойдем и наберем золота столько, сколько сможем унести на своих плечах. А плечи у нас крепкие! – смеялись бывшие члены команды «Санта-Марии», вмиг превратившиеся в жалкую банду грабителей.

– Счастливо оставаться, дон Жуан! – бросил напоследок ехидный Пиранья мрачному, как туча, Гвоздикову. – Приготовь хороший ужин к нашему возвращению! Так и быть, тогда мы отсыпем тебе дюжину звонких крузейро!

К середине дня отряд новоиспеченных конкистадоров был готов. Наскоро похлебав несоленый суп из потрохов дикой индейской курочки (Иван Иванович в горе и волнении забыл его посолить), златоискатели отправились в путь. Весело шутя и посмеиваясь, перебрасываясь колкими фразами, они вышли за пределы форта и вскоре скрылись за густыми зарослями вечнозеленых кустарников и за стройными стволами высоких пальм. И никто, кроме Ивана Ивановича Гвоздикова, не догадывался еще, что скрылись они там навсегда.

Глава тридцать пятая

Грабя индейские деревушки, отряд мародеров во главе с Пираньей передвигался довольно быстро от одного селения к другому. Но еще быстрее летела по острову весть: пришли враги! они не жалеют ни стариков, ни детей, ни женщин!..

Уже через два дня была готова к отпору грабителям целая индейская армия: сотни три разгневанных до предела воинов с копьями и дубинками в руках. Бой был недолгим. Через каких-то полчаса сражение закончилось полной победой хозяев острова. Даже хитрый Пиранья, попробовавший улизнуть от рассвирепевших аборигенов, был застигнут самим вождем Катапото ярдах в ста от места побоища и принял кару за свои прегрешения из его божественных рук.

Упоенные своей победой, индейцы ринулись в форт Навидад громить остальных, оставшихся в живых бледнолицых посланцев небес, оказавшихся на деле обыкновенными грабителями. На рассвете, когда Маришка, Уморушка и Иван Иванович еще сладко спали в своей тростниковой избушке, разъяренные мстители ворвались в форт. Громко вопя, островитяне окружили убогие жилища бледнолицых и стали требовать, чтобы те немедленно вышли наружу. Индейцы думали застать в Навидаде человек десять, не меньше, но им пришлось довольствоваться только тройкой наших друзей: все остальные моряки сгинули вместе со злосчастным Пираньей.

Моргая от яркого солнечного света, еще окончательно не проснувшись, Иван Иванович Гвоздиков и обе его юные спутницы вышли из хижины туда, где стоял дикий шум и ор.

– Что такое? Что случилось, друзья? – спросил Иван Иванович, разглядев в толпе потрясающих копьями индейцев уже знакомого ему вождя Катапото.

– Мы пришли, о бледнолицый старец, чтобы сделать доброе дело, – охотно ответил вождь аборигенов, – мы пришли избавить вас всех от дурных мыслей, запавших вам в головы.

– Вас обуяла жадность!.. Злые духи помутили ваш разум!.. Вы решили ограбить нас, не жалея стариков и детей!.. – раздались возмущенные крики со всех сторон.

– Мы?! – удивилась Маришка. – Мы вас грабить не собирались!

– А ваши друзья? – ехидно спросил советник вождя Ватанаба. – Где они – ваши друзья?

– Мы за них не ответчики, – грустно понурил голову Гвоздиков, – средневековье, простые матросы, что с них возьмешь…

– Нет, бледнолицый старец, нас не обманешь! Вы все заодно, вас нужно всех покарать! – закричал сердито главный советник вождя.

– Не кричи, Ватанаба… – сморщился брезгливо Катапото. – С криком уходит ум, а это плохо для советника вождя. – Он снова обратился к Ивану Ивановичу: – Дурные мысли ваших друзей не могли не перейти к вам. Дурные мысли, как болезнь – косят всех, кто живет в одной хижине. Но мы освободим вас от них.

– Каким образом? – перебил вождя Гвоздиков, начиная злиться.

– Дурные мысли сидят в головах. Нет головы – и улетели мысли, – спокойно ответил Катапото и почесал могучей пятерней приплюснутый нос.

– Вы хотите на казнить?! – ахнул, задохнувшись от негодования, Иван Иванович, и прижал к себе побледневших девочек. – Вы не имеете на это никакого права! Казнить без суда!.. Детей!.. Безвинного пожилого человека!.. – Он снова задохнулся и на мгновение смолк.

Вождь Катапото, который считал себя самым справедливым вождем, поспешил успокоить Гвоздикова:

– Конечно, мы устроим суд! Сам великий дух Макемба решит вашу судьбу. Если он захочет покарать вас – вы лишитесь жизни, не захочет – останетесь живы.

И Катапото, обернувшись к островитянам, торжественно объявил:

– Когда солнце встанет прямо над нами, состоится суд над бледнолицыми пришельцами. Макемба должен хорошо видеть, что мы делаем, его нельзя обманывать. А пока, Ватанаба, – обратился он к советнику, – закрой пленных в хижине и поставь охрану.

– Хорошо, великий, я так и сделаю, – поклонился помощник вождя, – и еще, если ты позволишь, я приготовлю все, что нужно для суда.

– Я позволяю, – разрешил Катапото и важно зашагал прочь из форта бледнолицых.

Потянулись за ним гуськом и другие индейцы, оставив в опустевшей обители пришельцев наших друзей под охраной четырех дюжих воинов.

Глава тридцать шестая

Пока Маришка, Уморушка и Иван Иванович, сидя в темной тростниковой хижине, приходили в себя от свалившейся на их головы беды, пока обдумывали план своих дальнейших действий, коварный Ватанаба зря времени не терял и, рыская по острову, вскоре выловил зазевавшуюся под камнями гремучую змею. «Пусть Трататака волю Макембы исполнит, – подумал Ватанаба, пряча полутораметровый трофей в плетеную корзинку, предусмотрительно захваченную им с собой. – Сунем Трататаку под дверь хижины, а там, что Макемба захочет, то и свершится.»

На всякий случай Ватанаба решил еще взять на суд грозного обитателя здешней округи – ужасного Пукуаку. «Пришельцев много, – подумал хитрый Ватанаба, залезая в самую чащобу острова, – Трататака одного укусит, а других поленится. Что тогда делать? Макемба сердитый спать ляжет, всю ночь гроза будет. А Пукуака – молодец, всех троих перекусает и еще голодный останется. Макемба тогда добрый уснет – дождя не будет.»

Так, уговаривая самого себя, Ватанаба достиг, наконец, логова ужасного Пукуаки. Громадный черный паук, безмятежно спавший в паутиновом гамачке, заслышав шаги человека, нервно проснулся и мигом изготовил тройку крепких лассо. Но и советник вождя был парень не промах. Свитые из лучших сортов лиан, его арканы ничуть не уступали по качеству Пукуакиным. Исход битвы двух ковбоев решало только одно: скорость и точность метания. Пукуака был великолепен в ближнем бою, Ватанаба предпочитал действовать на расстоянии. Судьба улыбнулась индейцу: он увидел страшного паука метров за двадцать от себя. Мгновение – и петля из лианы захлестнулась на левой средней лапе Пукуаки. Еще бросок – и правая задняя лапа рассвирипевшего громилы оказалась окольцованной нежной, но крепкой лианой. Намотав вторые концы использованных арканов на ветку апельсинового дерева, Ватанаба отбежал в сторону и одну за другой метнул еще две петли. Попадать в цель было уже не трудно: Пукуака размахивал свободными лапами безустанно, и они почти все время находились приподнятыми над землей. Передняя правая и задняя левая лапки попали в капканы тоже. Усмирив оставшиеся две лапы, Ватанаба безбоязненно напичкал несчастному Пукуаке банановых листьев в пасть (пользуясь для этого из предосторожности двумя палочками), после чего отрезал острым кремневым ножом концы лиан от деревьев и сделал из них что-то наподобие упряжки.

– Теперь Ватанабу все слушаться будут, – подумал советник вождя, цепляя на себя самодельный хомут, – Ватанаба Трататаку не побоялся, Ватанаба Трататаку и Пукуаку изловил, самый смелый Ватанаба теперь!

Придерживая болтавшуюся на животе корзинку с Трататакой, кряхтя и сопя от напряжения, советник вождя двинулся обратно в форт бледнолицых. Пукуака юзом скользил за ним, приминая могучей тушей все живое, что попадалось на их тернистом пути.

Вывихнутая левая средняя лапа сильно болела, и эта боль чуть-чуть заглушала горечь позорного поражения. «Съем, обязательно съем злодея! – думал Пукуака, выдирая целый куст шиповника. – Такого не съесть – лучше и не жить на белом свете!» И он снова вырвал из земли куст шиповника, но уже другой.

При виде Ватанабы, волокущего на аркане ужасного Пукуаку, индейцы, устроившие привал неподалеку от форта, повскакали с мест с воплями изумления и гордости за своего соплеменника. Когда же Ватанаба показал им в щелочку корзины другое страшилище – Трататаку – сила воплей удвоилась. Сам Катапото похлопал героя по плечу и, не скрывая зависти, тихо сказал дрожащими губами:

– Ты – смелый воин, Ватанаба… Теперь ты всегда будешь ходить в бой одним из первых…

Но советник вождя почему-то промолчал на этот раз, и Катапото не услышал от него привычных слов благодарности.

Глава тридцать седьмая

И кончилось утро, и наступил полдень, и солнце встало на фортом Навидад в зенит. Снова гуськом потянулись друг за другом индейцы племени Катапото: уже притихшие, не орущие. Миновали брошенные испанцами хижины и вскоре остановились полукругом возлей той единственной, где еще были живые человеческие души.

– Выводите бледнолицых! – приказал Катапото охраняющим пленников воинам.

– Хорошо, о великий! – тут же поклонились стражники.

Но Иван Иванович опередил их: «Только без рук!» – и первым гордо вышел из хижины. За ним, пытаясь скрыть страх и волнение, вылезли Маришка и Уморушка.

– Справились? Да? Справились? – не удержалась все-таки от упрека и правда очень бледнолицая Маришка. – Сто лбов раскрашенных на нас троих?

Однако вождь, его советник и верные воины не удостоили ее ответом.

– Мы не собираемся вас казнить, о, незванные пришельцы, мы только хотим отдать вас на суд Макембы, – сказал Катапото, обращаясь больше к Ивану Ивановичу, чем к Маришке или Уморушке. – Макемба мудр, он решит вашу судьбу сам.

– Простите, но мы с ним совсем не знакомы, – попробовал возмутиться Гвоздиков. – Какое право имеет судить нас какой-то гражданин Макемба?

– Макемба не гражданин, Макемба – дух, – объяснил Ватанаба Ивану Ивановичу.

– Что-то не встречалась с такой нечистой силой! – отважно заявила Уморушка. – Мы, муромские, всех знаем, а про Макембу слыхом не слыхивали!

– Еще услышите, – сурово отрезал злой и коварный советник вождя. – Макемба пошлет вам три испытания…

– Может быть, хватит одного? – вмешался мягкосердечный Катапото.

Но Ватанаба сказал, как отрубил:

– Нет, великий, Макемба пошлет им три испытания.

И уже с обидой шепнул на ухо вождю:

– Зря, что ли, я за Трататакой и Пукуакой гонялся?

– Значит, два испытания? – начал сдаваться Катапото. – Ты плохо считаешь, Ватанаба!

– Я хорошо считаю, мудрейший! – огрызнулся советник. – Просто, если они пройдут эти два испытания, мы им устроим третье!

– Мы? – удивился вождь. – Почему мы?

– Макемба, конечно, Макемба! – поправился Ватанаба. И он, чтобы прекратить опасную дискуссию, приказал воинам из охраны: – Введите бледнолицых обратно в хижину! Сейчас Макемба начнет свое первое испытание!

– Это самосуд!.. Макембы нет!.. Вы ответите за самоуправство!.. – стал возмущаться Гвоздиков, но дюжие индейцы быстро впихнули его, а вместе с ним и Маришку с Уморушкой в их убогое жилище, ставшее теперь западней.

– Принесите корзину с Трататакой! – снова приказал Ватанаба воинам. – Пусть Трататака займется пришельцами!

Индейцы из охраны, боясь ослушаться грозного советника вождя, тут же доставили к хижине пленников корзинку с ужасным сюрпризом.

– Отойдите все подальше! – властно сказал Ватанаба своим соплеменникам. – Я сам впущу Трататаку в хижину, и да исполнится тогда воля Макембы!

И с этими словами Ватанаба быстро открыл корзинку, метнул ее содержимое внутрь хижины и молниеносно захлопнул дверь.

Сотня луженых индейских глоток исторгла вопль ужаса и заглушила девчачий визг, раздавшийся внутри жилища бледнолицых. После чего наступила томительная и тяжелая тишина. Ватанаба напряг слух и вскоре различил идущее из хижины змеиное шипение и негромкое, но очень неприятное побрякивание хвоста Трататаки. Шипение и побрякивание время от времени менялись по тональности, и Ватанаба готов был поклясться, что в хижине ползают не менее двух Трататак, если бы не знал точно, что там находится только одна.

«Почему она шипит и трясет хвостом, а не бросается на бледнолицых? Почему не кричат бледнолицые?» – метались в смятенном мозгу Ватанабы вопросы, на которые он никак не мог найти ответов.

Внезапно под дверью хижины показалась голова змеи, и первый советник вождя, испуганно взвизгнув, метнулся в сторону. Трататака, зло пошипев на него и других индейцев, быстро поползла в сторону зарослей кустарника и через несколько мгновений исчезла в них. Ватанаба ринулся к хижине, отворил дверь и увидел живых и невридимых пленников, сидевших на циновке из лианы.

– Вам привет от нашей подружки Трататаки! – сказала Маришка обалдевшему индейцу. – Просила вас приходить к ней в гости!

Ватанаба захлопнул дверь. «Чудеса!.. – подумал он. – Бледнолицые живы, Макемба не покарал их!..»

Наверное, минут пять простоял главный советник вождя в столбняке, пока не очнулся от громкого пения своих соплеменников. Индейцы пели песню о добром и славном Макембе, который прощает маленьких детей и седых стариков и прогоняет из хижин, где они живут, злых Трататак голодными.

– Посмотрим, изгонит ли великий дух Пукуаку? – скрежеща зубами, заявил Ватанаба индейцам. – Притащите его и оставьте у дверей хижины!

Двое из стражей бледнолицых нехотя пошли исполнять приказание. Через минуту истерзанный и помятый, весь в песке и травинках, со связанными лапками, гигантский паук был доставлен по назначению.

– Путэтэ, – приказал Ватанаба одному из индейцев, – по моему сигналу ты откроешь дверь хижины и закроешь ее, когда увидишь, что Пукуака оказался внутри. Ты, Гуамба, – обратился он к другому воину, – возьмешь шест и впихнешь Пукуаку в хижину, когда я дам знак, а Путэтэ откроет дверь.

– Пукуака может рассердиться, если его пихать шестом, – выразил тревогу Гуамба.

Но советник вождя его успокоил:

– Конечно, рассердится. Но я надеюсь, что он выльет свой гнев не на нас, а на бледнолицых пришельцев.

И с этими словами Ватанаба достал нож и отправился срезать арканы с лап Пукуаки, дав знак Гуамбе и Путэтэ следовать за ним и исполнять то, что он велел.

Ватанаба был хитер и все рассчитал до тонкости: когда слетела последняя стягивающая лапы лиана, бедный Пукуака не смог в первый момент даже шевельнуться – так затекли его многочисленные конечности. Этой паузой и воспользовался советник вождя.

– Открывай! – крикнул он посеревшему от страха Путэтэ.

– Пихай! – скомандовал посиневшему по той же самой причине Гуамбе.

Секунда – и растревоженный Пукуака влетел в хижину бледнолицых пришельцев. Ватанаба собственноручно захлопнул дверь, подпер ее для надежности шестом, после чего прильнул к ней ухом и затаил дыхание. Вождю Катапото стало вдруг очень завидно и он, подойдя к своему советнику, молча пихнул его плечом. Ватанаба дернулся, и половина двери оказалась в распоряжении главы племени. В первую минуту в хижине бледнолицых стояла тишина, но вдруг она резко оборвалась, и все индейцы, даже те, что не прислонялись ухом к двери, услышали, как в жилище несчастных пришельцев поднялся настоящий тарарам. Кто-то (наверное, седовласый старец и его бледнолицые спутницы) стал топать по земляному полу ногами и руками так сильно, что убогая хижина заходила ходуном, грозя развалиться прямо у всех на глазах.

– Ты слышишь, великий? – ухмыльнулся довольный Ватанаба, не отрываясь, однако, от двери. – Бледнолицые пытаются спастись от Пукуаки и бегают от него из угла в угол!

– Неужели тебе не жаль детей и старика, о жестокосердный Ватанаба? – спросил Катапото, тяжело вздыхая и еле сдерживая желание войти в хижину и сразиться с ужасным пауком в смертельном поединке. – Пукуака возьмет их жизнь, хотя давал бледнолицым ее совсем не он! Разве это справедливо?

– Если все свершается по воле духа Макембы, то справедливо. Ведь не может Макемба совершать несправедливое дело?.. – ехидно прищурился коварный Ватанаба.

– Макемба один, он не может уследить за всеми.