Последнее письмо от твоего любимого Мойес Джоджо
— Мы не очень часто… — прикусив губы, начала Дженнифер, пытаясь сообразить, как бы ей объяснить свои странные расспросы.
— Он умер, леди.
— Что?
— Фелипе умер, и теперь у этого заведения новые хозяева. К нам частенько заходят разные типы, говорят, он им задолжал, так что могу сразу вам сказать — ничего вы от нас не получите.
— Нет-нет, у меня и в мыслях не было…
— Если не покажете расписку за его подписью, ничего не получите, — подтвердила женщина, пристально разглядывая ее одежду, украшения, как будто пытаясь понять, зачем Дженнифер явилась сюда. — Недвижимость достанется родственникам, то есть его жене, — язвительно добавила она.
— Я не была лично знакома с мистером Фелипе. Примите мои соболезнования, — сдержанно ответила на эту тираду Дженнифер, развернулась, быстро направилась к выходу и, поднявшись по лестнице, вышла на серый дневной свет.
Мойра рылась в коробках с рождественскими украшениями, пока наконец не нашла то, что искала, рассортировала и разложила все содержимое, а потом развесила на всех дверях мишуру и села за стол. Более получаса она разматывала бумажные гирлянды, запутавшиеся в коробке, чтобы закрепить их над столами. Вдоль стены секретарша натянула бечевку и развесила на ней поздравительные открытки от деловых партнеров, накинула на люстры блестящий дождик, проследив, чтобы он не касался самих лампочек, — не дай бог, пожар!
За окном уже стемнело, на улицах один за другим зажигались огни фонарей, а служащие «Акме минерал энд майнинг» один за другим покидали офис. Первыми ушли машинистки Филлис и Элси — они всегда уходили ровно в пять, с поразительной пунктуальностью, которой совершенно не отличались по утрам. Следующим ушел Дэвид Мортон из бухгалтерии, а вскоре после него — Стивенс, сразу же завернувший в паб за углом, чтобы хлопнуть несколько стаканчиков виски перед тем, как идти домой.
Остальные служащие уходили маленькими группками, кутаясь в шарфы и пальто, забирая их с вешалки в углу, некоторые из них махали на прощание рукой, проходя мимо кабинета мистера Стерлинга. Фелисити Харвуд из расчетного отдела жила в одной остановке от Мойры, в Стритхэме, но никогда не предлагала ей поехать домой вместе.
Фелисити поступила к ним на службу в мае, и тогда Мойра подумала, что будет приятно поговорить с кем-нибудь по дороге домой, поменяться кулинарными рецептами или поболтать в душном автобусе о том, что произошло за день. Однако с первого же дня Фелисити уходила из офиса, даже не взглянув на нее. Однажды они с Мойрой случайно оказались в одном автобусе, но Фелисити уткнулась в дамский роман и всю дорогу не поднимала глаз, хотя Мойра наверняка знала, что та ее заметила.
Мистер Стерлинг ушел без пятнадцати семь. Всю вторую половину дня он провел в крайне рассеянном и нетерпеливом состоянии, позвонил управляющему завода, отругал его за большое количество больничных, а потом отменил назначенную на четыре встречу. Когда Мойра вернулась с почты, он молча взглянул на нее, чтобы убедиться в том, что она сделала все, как он просил, и вернулся к работе.
Мойра вытащила из бухгалтерии два пустых стола, застелила их праздничными скатертями и приколола по низу скатерти дождик. Через десять дней здесь накроют праздничный стол, а пока что можно складывать сюда подарки от поставщиков и рождественский почтовый ящик, куда служащие могут опускать открытки друг для друга.
К восьми вечера Мойра закончила оформление офиса и довольно огляделась — скучное помещение теперь выглядело празднично и сияло, словно елочная игрушка. Секретарша разгладила смявшуюся юбку и представила себе, как завтра утром все, заходя в офис, будут восторженно улыбаться.
Ей, разумеется, никто не заплатит за сверхурочную работу, но именно такие мелочи и отличают хорошего работника.
Другие секретарши и понятия не имеют, что работать личным ассистентом — это не просто печатать на машинке личную корреспонденцию и держать в порядке документы, а куда более важное занятие: надо убедиться, что дела в офисе не просто поставлены на поток, но и сделать так, чтобы служащие чувствовали себя… чувствовали себя как одна семья. Рождественский почтовый ящик и яркие елочные игрушки — вот что делает коллектив по-настоящему дружным, а работодателя — привлекательным.
Рождественская елочка в углу смотрелась гораздо лучше. Мойра принесла ее из дома — там на нее все равно некому смотреть, а здесь она порадует многих людей. Если кто-то вдруг спросит, где она взяла такого чудесного ангелочка или покрытые искусственным инеем шарики, то она как ни в чем не бывало расскажет им, что это любимые елочные игрушки ее мамы.
Мойра надела пальто, собрала свои вещи, повязала шарф и аккуратно положила ручку и карандаш на середину стола, чтобы с утра все было под рукой. Подошла к кабинету мистера Стерлинга, чтобы запереть дверь, но в последний момент передумала, зашла внутрь, беззвучно скользнула в комнату, подошла к столу и, наклонившись, пошарила в корзине для бумаг.
За считаные секунды Мойра на ощупь нашла написанное от руки письмо. После недолгих колебаний она взглянула за стекло и, убедившись в том, что никого нет, разгладила скомканный лист бумаги и начала читать.
Прочитав, она застыла словно статуя.
Потом перечитала письмо еще раз.
Колокола церкви неподалеку пробили восемь. Мойра вздрогнула от неожиданности, взяла корзину для бумаг, вышла из кабинета Стерлинга и выставила ее в коридор — скоро придут уборщики и уберут ее. Секретарша положила письмо в нижний ящик и, заперев его, убрала ключ в карман.
В кои-то веки поездка на автобусе до Стритхэма пролетела незаметно — Мойре Паркер было над чем подумать.
7
Спасибо за твои слова. Однако надеюсь, что когда ты будешь читать это письмо, то поймешь всю глубину (sic![9]) моего раскаяния — насколько я сожалею о том, как обошелся с тобой и каким путем предпочел пойти… Наши отношения с М. обречены, и так было с самого начала. Жаль, что мне понадобилось целых три года, чтобы понять, что курортный роман должен был остаться просто курортным романом и не более.
Мужчина — женщине, в письме
Они встречались каждый день в летних кафе или ездили по выжженным солнцем холмам на ее маленьком «даймлере», останавливаясь пообедать в случайных, неизвестных им обоим местечках. Дженнифер рассказала ему о своем детстве, проведенном в Хемпшире и Итон-Плейсе, о пони, школе-интернате — о крохотном, уютном мирке, которым ограничивалась ее жизнь до замужества. Рассказала о том, что уже в двенадцать лет начала задыхаться в этой клетке и уже тогда знала, что хочет увидеть настоящий, большой мир, но еще и не подозревала, что огромная Ривьера, по сути, представляет собой такую же строгую, жестко контролируемую систему.
Она рассказала ему о том, как в пятнадцать лет влюбилась в парня из соседней деревни и как отец, узнав об их отношениях, увел ее во флигель и выпорол подтяжками.
— За то, что ты влюбилась?! — в ужасе спросил он, не понимая, как она может говорить об этом с такой легкостью.
— За то, что влюбилась не в того, в кого надо. О, думаю, я была сущим наказанием. Они сказали тогда, что я могла запятнать честь семьи, что я аморальная и беспринципная и, если не задумаюсь над своим поведением, ни один приличный мужчина на мне не женится, — грустно рассмеялась она. — И конечно, мало кого волновало, что у моего отца на протяжении многих лет была любовница, — это ведь совсем другое дело.
— И тут появился Лоренс…
— Да, — хитро улыбнулась она. — Повезло, правда?
Энтони говорил с ней так же искренне, как люди иногда рассказывают свои самые сокровенные тайны попутчикам в поездах, потому что знают: скорее всего, они никогда больше не увидятся, поэтому такие излияния никого ни к чему не обязывают. Рассказал, что три года проработал корреспондентом «Нэйшн» в Центральной Африке: сначала решил, что это отличный повод уехать подальше от стремительно разваливающегося брака, но оказался совершенно не готов к творящимся там зверским бесчинствам.
Путь Конго к независимости был устлан тысячами трупов. Постепенно он стал завсегдатаем Клуба иностранных корреспондентов в Леопольдвиле, пытаясь заглушить боль виски или, того хуже, пальмовой водкой. Ужасы, которые ему довелось увидеть, и приступ желтой лихорадки едва не свели его в могилу…
— У меня случилось что-то вроде нервного срыва, — сказал он, пытаясь подражать ее непринужденной манере, — однако окружающие, конечно же, тактично помалкивали, винили во всем желтую лихорадку и наперебой уговаривали меня остаться в Лондоне и не возвращаться в Конго.
— Бедный Бут.
— Да, бедный я, бедный. К тому же моя жена сочла это еще одним поводом не позволять мне видеться с сыном.
— А я-то думала, что ты просто постоянно изменял ей. Прости, — произнесла она, касаясь его руки, — это шутка. Просто не хотелось говорить какие-нибудь банальности.
— Тебе со мной скучно?
— Ну что ты. Наоборот, я так редко провожу время в компании мужчины, который хочет со мной поговорить.
При Дженнифер он больше не пил, и это его совершенно не смущало. Общение с ней было вполне достойной заменой алкоголю, к тому же в ее присутствии ему хотелось контролировать свое поведение. После возвращения из Африки Энтони редко рассказывал о своих переживаниях, боясь, что это может шокировать людей, что он может показаться им слабаком, и сейчас ощущал настоятельную потребность выговориться. Ему нравилось, как она смотрит на него, слушая его рассказы. Казалось, что бы он ни рассказал, ее мнение о нем не изменится, какие бы страшные тайны он ни поведал, она никогда не воспользуется этими сведениями против него.
— И что же становится с бывшими военными корреспондентами, когда они устают от беспокойной жизни? — спросила она.
— Они выходят на пенсию, сидят в самом темном углу редакции и достают всех рассказами о днях былой славы. Или остаются на поле брани, пока их в конце концов не убивают.
— И какой вариант выбрал ты?
— Пока не знаю, я еще не настолько устал от беспокойной жизни, — глядя ей в глаза, ответил он.
Энтони быстро погрузился в размеренную жизнь Ривьеры: долгие обеды, прогулки на свежем воздухе, постоянные беседы с едва знакомыми людьми. Раньше он чувствовал себя не от мира сего, а теперь взял обыкновение совершать длительные прогулки по утрам, наслаждался морским воздухом, приветливо здоровался с прохожими — постоянное похмелье и недосып остались в прошлом. Впервые за много лет он почувствовал себя легко и свободно. Дон бомбардировал его телеграммами, в которых в красках описывал, что его ждет, если он срочно не пришлет какой-нибудь стоящий материал, но Энтони лишь отмахивался от его угроз.
— Тебе не понравилось мое интервью? — спросил он у редактора.
— Интервью отличное, но его опубликовали в разделе «Деловая жизнь» в прошлый вторник, и бухгалтерия интересуется, почему ты все еще посылаешь им счета за личные расходы, хотя с момента публикации прошло уже четыре дня.
Дженнифер свозила его в Монте-Карло: машина медленно ползла вверх по головокружительным горным серпантинам, а он не мог отвести глаз от ее изящных рук, легко управлявшихся с рулем, и представлял, как подносит к губам по очереди каждый ее пальчик. Там они сходили в казино, Энтони поставил на рулетку лишь несколько фунтов, а выиграл довольно ощутимую сумму, после чего Дженнифер посмотрела на него таким взглядом, что он почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Она ела устриц в кафе на набережной, аккуратно, но решительно раскрывая ракушки, а он терял дар речи. Дженнифер так стремительно и незаметно вошла в его жизнь, что он не просто не мог думать ни о чем, кроме нее, но даже и не пытался. Оставаясь в одиночестве, Энтони мысленно прокручивал миллионы возможных вариантов развития событий и поражался тому, что какой-то женщине удалось настолько очаровать его.
А все из-за того, что она была редким существом, недоступным со всех точек зрения. Ему давно следовало перестать думать о ней, но стоило ему заметить, что портье просунул под дверь очередную записку, в которой она приглашала его выпить вместе по коктейлю на пьяцце или прокатиться в Ментону, как сердце начинало выпрыгивать из груди.
И что тут такого, уговаривал он себя, мне тридцать лет, и я уже не помню, когда в последний раз так много смеялся. Почему бы не насладиться, пусть ненадолго, веселым времяпрепровождением, которое многие люди воспринимают как должное? Все происходящее было так далеко от его привычной жизни, что казалось просто-напросто нереальным.
В пятницу вечером пришло известие, которого он с ужасом ожидал уже несколько дней: в телеграмме сообщалось, что на завтра для него забронирован билет на поезд и в понедельник утром ему следует явиться в редакцию «Нэйшн». Прочитав телеграмму, Энтони ощутил некоторое облегчение: вся эта история с Дженнифер Стерлинг зашла слишком далеко — ему несвойственно тратить столько времени и сил на женщину, если исход дела не предрешен заранее. Конечно, мысль о том, что они больше не увидятся, расстраивала его, но, с другой стороны, ему не терпелось вернуться к привычной жизни и снова стать самим собой.
Он достал с полки чемодан и положил его на кровать, решив сначала упаковать вещи, а потом послать ей записку с благодарностью за проведенное вместе время и предложением позвонить ему по возвращении в Лондон, если она вдруг надумает пообедать вместе. Если она позвонит ему когда очарование этого чудесного места уже потеряет свою магию, и они встретятся в Лондоне, возможно, она станет для него такой же, как все: приятным и необременительным развлечением.
Энтони уже убрал ботинки в чемодан, как вдруг позвонил консьерж и сообщил, что у стойки его ожидает какая-то дама.
— Блондинка?
— Да, сэр.
— Вы не могли бы передать ей трубку?
Далее последовал короткий разговор по-французски, а потом в трубке раздался ее голос:
— Это Дженнифер. Я просто подумала… — неуверенно, дрожащим голосом произнесла она, — может, сходим куда-нибудь? Ненадолго.
— С радостью, но я еще не одет, но если вы можете подняться ко мне и немного подождать…
Он быстро запихнул раскиданные по полу вещи под кровать, вставил лист бумаги в печатную машинку, как будто работал над статьей — хотя на самом деле отправил ее по телеграфу еще час назад, — надел чистую рубашку, но не успел застегнуть пуговицы, как раздался тихий стук в дверь.
— Какой приятный сюрприз! — воскликнул он. — Мне нужно еще кое-что доделать, но проходите, проходите, пожалуйста.
— Если хотите, я могу подождать внизу, — смущенно предложила она, взглянув на его голую грудь и тут же отведя глаза.
— Нет, что вы. Это займет всего пару минут.
Дженнифер вошла в номер и огляделась. На ней было золотистое платье без рукавов с воротничком-стойкой. Плечи слегка покраснели после поездки на кабриолете под палящими лучами солнца. Волосы свободно падали на плечи, слегка растрепавшись от ветра, как будто она спешила.
Она обвела взглядом заваленную блокнотами кровать и наполовину собранный чемодан. Оба смущенно молчали, впервые оказавшись вдвоем в столь интимной обстановке.
— Может, предложите мне что-нибудь выпить? — собравшись с духом, нарушила молчание она.
— Какое непростительное упущение с моей стороны, конечно! — воскликнул он, позвонил консьержу и заказал джин с тоником, который принесли за считаные секунды. — А куда мы пойдем?
— Куда пойдем?
— Я успею побриться? — спросил он, исчезая в ванной.
— Конечно, не торопитесь.
Я поступил так намеренно, вспоминал он впоследствии, мне хотелось, чтобы она видела, как я бреюсь. Взглянув на себя в зеркало, Энтони отметил, что стал куда лучше выглядеть: пропал желтушный цвет кожи, разгладились глубокие морщины вокруг глаз. Поглядывая в зеркало на гостью, он открыл кран с горячей водой и принялся намыливать подбородок.
Дженнифер казалась рассеянной и погруженной в свои мысли. Проводя бритвой по подбородку, он смотрел, как она мечется по комнате, словно беспокойный зверь.
— С вами все в порядке? — крикнул он, промывая бритву.
— Да-да, все отлично. — Она уже выпила один бокал джин-тоника и налила себе второй.
Побрившись, он насухо вытер лицо полотенцем, сбрызнул щеки одеколоном, который приобрел здесь, в pharmacie,[10] — резкий аромат с нотками лимона и розмарина, — застегнул рубашку и, стоя перед зеркалом, поправил воротничок. Ему нравились такие моменты — адская смесь желания и потенциальных возможностей. Энтони вдруг ощутил странное ликование. Он вышел из ванной и увидел, что Дженнифер стоит на балконе. На Ривьеру опускались сумерки, вдали мерцали огни набережной. Она держала в одной руке бокал с коктейлем, а другой обнимала себя за талию, словно защищаясь.
— Совсем забыл: вы чудесно выглядите, — заговорил он, подходя к ней. — Вам очень идет этот цвет. Платье просто…
— Завтра возвращается Ларри. — Она ушла с балкона и повернулась к Энтони. — Сегодня прислал мне телеграмму. Во вторник мы летим в Лондон.
— Понятно, — ответил он, глядя на тонкие золотистые волосинки на ее руке — они слегка подрагивали от морского бриза.
— Я не несчастная, — вдруг сказала она, пристально глядя ему в глаза.
— Знаю.
Дженнифер внимательно, с серьезным выражением лица посмотрела на него, прикусила губу, а потом повернулась спиной и, замерев, приказала:
— Верхнюю пуговицу.
— Простите?
— Расстегните верхнюю пуговицу. Мне самой — никак.
Почти с облегчением Энтони ощутил нестерпимый жар в груди — это должно было произойти. Вот женщина, о которой он мечтал бессонными ночами, и она станет его. Ее отстраненность, ее сопротивление просто ошеломляли его, и теперь он хотел испытать то облегчение, которое приходит лишь вместе с оргазмом, хотел извергнуться в нее и наконец удовлетворить давно мучившее его желание.
Он взял у Дженнифер из рук бокал, и она приподняла волосы, обнажив шею. Молча подчиняясь ее указаниям, он дотронулся до ее кожи. Обычно столь уверенные руки сейчас почему-то отказывались слушаться. Словно со стороны, он наблюдал за своими неуклюжими попытками расстегнуть обтянутую шелком пуговицу и, когда ему это наконец удалось, заметил, что пальцы немилосердно дрожат. Энтони остановился и посмотрел на ее голую шею: Дженнифер слегка склонила голову, словно смирилась с неизбежным. Он жаждал прикоснуться к ней губами, предвкушая нежность золотистой, покрытой светлыми веснушками кожи, но для начала лишь нежно дотронулся рукой, стараясь растянуть удовольствие. Она едва слышно вздохнула, так тихо, что он скорее почувствовал, чем услышал ее вздох. И тут у него внутри что-то оборвалось.
Опустив взгляд, он посмотрел на ее тонкие пальцы, приподнимавшие волосы, и вдруг с поразительной отчетливостью понял, что будет дальше.
Энтони О’Хара крепко зажмурился, а потом с удивительной решительностью застегнул пуговицу обратно и сделал шаг назад.
Дженнифер не двигалась, словно пытаясь сообразить, что происходит, почему прикосновения вдруг прекратились, а потом повернулась к нему, продолжая поддерживать волосы. Вопросительно взглянув на Энтони, она вдруг покраснела.
— Простите… — начал он. — Я… я не могу…
— О боже! — Дженнифер вздрогнула, словно от боли, прикрыла рукой рот, и краска смущения залила ее шею. — О боже…
— Нет-нет, Дженнифер, вы не понимаете. Дело не в том…
Она оттолкнула его, схватила свою сумочку, и не успел Энтони закончить фразу, как она уже рывком распахнула дверь и бегом бросилась по коридору.
— Дженнифер! — крикнул он ей вслед. — Дженнифер, стойте! Я вам все объясню.
Но она уже скрылась из виду.
Французский поезд шел в Лион по выжженным палящим солнцем равнинам и полям так медленно, словно машинист хотел дать Энтони достаточно времени подумать о том, что он сделал неправильно, а также обо всем, что он не смог бы изменить, даже если бы захотел. Несколько раз в час он решал заказать большую бутылку виски из вагона-ресторана, наблюдал за тем, как проводники танцующей походкой ходят туда-сюда по вагону, разнося на серебряных подносах бокалы и разливая напитки. Он знал, что стоит ему просто поднять руку, и источник утешения окажется в его полном распоряжении. Впоследствии Энтони и сам не понимал, почему так и не сделал этого.
Ночью он прилег на свой диван, с безупречной сноровкой разложенный для него проводником. Под мерный стук колес Энтони включил ночник и достал роман в мягкой обложке, оставленный в отеле кем-то из прежних постояльцев. Перечитав несколько раз одну и ту же страницу, он так ничего и не понял и с отвращением отшвырнул книгу. Еще у него была с собой французская газета, но в купе не хватало места, чтобы нормально развернуть ее, к тому же шрифт был такой мелкий, что разглядеть его при тусклом свете ночника казалось маловероятным. Он то ненадолго впадал в забытье, то просыпался вновь, Англия становилась все ближе и ближе, и неизбежность будущего замаячила на горизонте темной грозовой тучей.
Когда рассвело, он достал наконец бумагу и ручку. Никогда раньше он не писал женщине настоящего письма — не короткую благодарственную записку матери за присланный на день рождения подарок, не деловое письмо Клариссе по финансовым вопросам, не краткий текст с извинениями вроде того, что он написал Дженнифер после вечера их знакомства. Гнетущая тоска поглотила его, его преследовал убитый взгляд Дженнифер, но в то же время он понимал, что вряд ли они когда-нибудь увидятся, поэтому взял на себя смелость написать все как есть и объяснить ей свое поведение.
Любимая,
я не успел сказать тебе все, что хотел, — вчера ты так быстро убежала… Я не хотел оттолкнуть тебя, поверь. Ты была так далека от истины, что мне даже больно думать об этом.
Если ты хочешь правды, то вот она: ты не первая замужняя женщина, с которой я занимался любовью. Ты знаешь, как я живу, и, если честно, такого рода отношения раньше меня вполне устраивали. Мне не хотелось настоящей близости, и, когда мы с тобой познакомились, сначала я решил, что ты не станешь исключением…
…Именно поэтому, любимая, я снова застегнул пуговицу на твоем платье. Именно поэтому я провел уже две бессонные ночи, ненавидя себя за единственный порядочный поступок за всю свою жизнь.
Прости меня!
Б.
Он аккуратно сложил листок, положил его в нагрудный карман и наконец-то уснул.
Дон потушил сигарету и погрузился в изучение машинописного листа, а молодой человек тем временем стоял рядом с его столом и смущенно переминался с ноги на ногу.
— Да вы даже не можете правильно написать слово «бигамия». Бигамия,[11] а не «бегамия»… — Выйдя из себя, он перечеркнул написанное карандашом. — И что это за история? Мужчина, который женат на трех женщинах по имени Хильда, и все они живут в радиусе пяти миль от его дома?! Да я скорее стану читать отчет правительственной комиссии по работе городской канализации, чем этот бред.
— Прошу прощения, мистер Франклин.
— К черту ваши извинения! Срочно переделайте. Это для утреннего выпуска, а сейчас уже без двадцати четыре. «Бегамия», ну надо же! Берите пример с О’Хара: он проводит столько времени в Африке, что мы все равно не понимаем половины из того, что он пишет! — воскликнул Дон, швыряя листок молодому человеку. Тот быстро поднял его и вышел из кабинета.
— Итак, — нетерпеливо заговорил Дон, поворачиваясь к Энтони, — ну и где же, твою мать, эксклюзивный материал? «Секреты богатых знаменитостей Ривьеры»?
— Скоро будет готов, — соврал Энтони.
— Тебе лучше поторопиться. Я отвел на него полразворота в субботнем номере. Как отдохнул?
— Хорошо.
— Ну да, похоже на то, — прищурившись, взглянул на него Дон. — Ладно, к делу: есть хорошие новости.
Дон так много курил в кабинете, что те, кто по незнанию имел неосторожность прислониться к стеклянной стене, отделявшей кабинет от остальной редакции, тут же обнаруживали желтые пятна на рукавах рубашки. Энтони взглянул на редактора сквозь золотистый туман. Уже два дня он носил письмо в кармане, пытаясь придумать способ передать его.
Ее лицо, переполненное ужасом в тот момент, когда она поняла, что совершила ошибку, стояло у него перед глазами.
— Тони?
— Да.
— У меня для тебя хорошие новости.
— Да-да, я тебя слушаю.
— Я поговорил с иностранным отделом. Им нужен корреспондент в Багдаде. Взгляни на этого человека: сотрудник посольства Польши, говорят, супершпион. Сложная задачка, сынок. Как раз в твоем духе. Сможешь уехать туда на недельку-другую.
— Мне сейчас никак, дела.
— За пару дней разберешься?
— Не знаю, это личное…
— Мне что, попросить алжирцев еще немного не возобновлять военные действия? Ну, так, просто чтобы Энтони успел уладить домашние дела. О’Хара, ты в своем уме?!
— Прости, Дон. Ты же можешь послать кого-нибудь другого.
— Я тебя не понимаю! — воскликнул Дон, нервно щелкая кнопкой шариковой ручки. — Ты слоняешься по офису и ноешь, что тебе надо уехать туда, где можно писать о «настоящих новостях». Я предлагаю тебе просто конфетку, за которую Петерсон отгрыз бы себе правую руку, а ты вдруг заявляешь, что хочешь остаться здесь!
— Прости, я уже все объяснил.
Обомлев от удивления, Дон молча уставился на него, потом встал, тихо прикрыл дверь своего кабинета, чтобы их никто не услышал, и сел обратно за стол.
— Тони, послушай, это потрясающий материал. Ты же должен просто оторвать его у меня с руками и ногами. Более того, тебе нужен этот материал. Покажи начальству, что они могут на тебя рассчитывать. Что с тобой? — спросил он, пристально глядя на Энтони. — Потерял интерес к работе? Или тебе теперь стали нравиться семейные хроники?
— Нет, я просто… Дай мне пару дней.
— Боже правый… — потрясенно произнес Дон, прикуривая и делая глубокую затяжку, — снова женщина? Точно, так и есть! — воскликнул он, когда Энтони промолчал в ответ. — Ты познакомился с женщиной. Ну и что тут такого? Не можешь уехать, пока бастионы не падут?
— Она замужем.
— Разве раньше тебя это останавливало?
— Она замужем за… за Стерлингом.
— Ну и?
— И она слишком хороша.
— Слишком хороша для него? И что дальше?
— Слишком хороша для меня. Не знаю, что делать.
— Приступ совести? — приподняв бровь, съязвил Дон. — А я-то думаю, почему ты так кошмарно выглядишь, — покачал он головой, словно обращаясь к кому-то третьему. — Глазам своим не верю. О’Хара влюбился! Неслыханно. Ладно, — смягчился он, кладя ручку на стол, — значит, слушай сюда: встреться с ней, сделай все, что должен, и забудь об этом. Вылетаешь завтра после обеда. Иностранному отделу я скажу, что ты вылетел сегодня вечером. Так что жду приличный материал, вот и все. Договорились?
— Забудь об этом. Дон, ты неисправимый романтик.
— А какие варианты?
— Я у тебя в долгу, — ответил Энтони, нащупывая в кармане письмо.
— Да, друг мой, причем по уши.
Найти адрес Стерлинга оказалось проще простого. Энтони взял в редакции журнал «Кто есть кто» и в конце статьи прочитал: «женат на Дженнифер Луизе Верриндер, 1934 года рождения». После работы он поехал в район Фицровия и припарковался на площади в нескольких ярдах от дома с лепниной. Фронтон в стиле английского ампира поддерживали колонны, особняк походил скорее на эксклюзивный офис на Харли-стрит, чем на жилой дом. Он сидел в машине, смотрел на окна с задернутыми шторами и гадал, чем она сейчас занимается: возможно, читает журнал или смотрит перед собой пустым взглядом, вспоминая упущенный в гостиничном номере шанс. Около половины шестого из дома, застегивая на ходу пальто, вышла женщина средних лет и взглянула на небо, словно проверяя, не собирается ли дождь. Она надела непромокаемую шапочку и быстрым шагом пошла по улице. Невидимая рука отдернула шторы, сгустились сумерки, но Энтони сидел в своем «хиллмане» и смотрел на номер дома — тридцать два.
Он чуть было не уснул, но около девяти вечера наконец-то открылась входная дверь. Он выпрямился, выглянул в окно и увидел ее. На ней было белое платье без рукавов, плечи прикрывала короткая накидка. Дженнифер осторожно спустилась по лестнице, словно ноги плохо держали ее, за ней вышел Стерлинг, что-то сказал ей, она кивнула и вместе с мужем села в большую черную машину. Двигатель заработал, машина тронулась с места, Энтони тут же повернул ключ в зажигании и последовал за ними, держась на небольшом расстоянии.
Уехали она недалеко: водитель остановил машину около казино «Мейфэр». Она поправила прическу и зашла внутрь, на ходу снимая накидку.
Энтони дождался, пока Стерлинг пройдет в казино следом за ней, остановился за черной машиной, вышел на улицу, подозвал швейцара и, протягивая ему ключи от машины и десять шиллингов, сказал:
— Будьте любезны, припаркуйте мою машину.
— Сэр, могу ли я увидеть вашу клубную карту? — крикнул работник в униформе вслед Энтони, когда тот прошел мимо него по фойе. — Сэр?..
Супруги Стерлинг уже садились в лифт, он видел, как в толпе мелькнуло платье Дженнифер.
— Мне просто нужно кое с кем поговорить, это займет всего пару минут.
— Сэр, боюсь, что я не имею права пропустить вас без…
Энтони выгреб все, что было у него в карманах — бумажник, ключи от дома, паспорт, — и пихнул в руки служащему:
— Берите, берите все. Обещаю вернуться через две минуты.
Служащий уставился на него с открытым ртом, а Энтони, расталкивая толпу, вошел в лифт перед самым закрытием дверей.
Энтони оказался прямо слева от Стерлинга, поэтому тут же надвинул шляпу, прикрывая лицо, прошел чуть дальше и, убедившись в том, что мужчина не заметил его, прислонился к дальней стенке лифта.
Все стояли лицом к дверям. Стерлинг оживленно разговаривал с кем-то из знакомых прямо у Энтони перед носом — говорили, кажется, о рынках, кризисе кредитования, знакомый согласно кивал. Кровь стучала у Энтони в ушах, по спине струился пот. Изящными руками в тонких перчатках Дженнифер сжимала сумочку и сосредоточенно смотрела перед собой. Из аккуратно уложенного на затылке узла выбилась одна светлая прядь — единственное, что нарушало ее совершенство и доказывало, что она обычный человек, а не мираж.
— Второй этаж.
Двери открылись, два человека вышли, один вошел, остальные подвинулись, любезно позволяя ему пройти. Стерлинг продолжал говорить своим низким, звучным голосом. Вечер выдался теплый. Стоя в тесном лифте, Энтони с поразительной четкостью ощущал близость тел, запахи духов, лосьонов и бриолина, наполнявшие липкий воздух и слегка ослабевавшие, лишь когда двери открывались, впуская в лифт поток свежего воздуха.
Немного вытянув шею, Энтони разглядывал Дженнифер — она стояла всего в ярде от него, так близко, что он ощущал пряный аромат ее духов, видел каждую крошечную веснушку на ее плечах. Он не мог отвести от нее взгляд, но тут она слегка повернула голову и заметила его. В ее глазах промелькнуло изумление, она зарделась, но муж был настолько поглощен разговором, что ничего не заметил.
Дженнифер посмотрела себе под ноги, а потом вновь взглянула на Энтони. По ее неровному дыханию он понял: эта неожиданная встреча сильно взволновала ее. На несколько мгновений их взгляды встретились, и ему удалось без слов рассказать ей обо всем: о том, что он никогда не видел более потрясающего существа, что мысли о ней преследуют его каждую минуту, что все переживания и чувства, которые были у него до встречи с ней, теперь казались тусклыми и совершенно неважными по сравнению с грандиозностью того, что происходило с ним сейчас.
Его взгляд кричал: «Я люблю вас!»
— Третий этаж.
Дженнифер моргнула и сделала шаг в сторону. Стоявший позади нее мужчина, извинившись, прошел между ними и протиснулся к выходу. Двери лифта захлопнулись, Энтони засунул руку в карман, нащупал письмо, сделал шаг вправо и за спиной мужчины в элегантном костюме протянул ей конверт. Тот закашлялся, и они оба вздрогнули, опасаясь, что Стерлинг повернется в их сторону, но тот лишь покачал головой в ответ на реплику своего собеседника, а потом оба мужчины сдержанно рассмеялись. На долю секунды Энтони испугался, что Дженнифер не возьмет письмо, но изящная ручка в перчатке быстро схватила конверт и незаметно убрала его в сумочку.
— Четвертый этаж, — провозгласил лифтер, — ресторан.
Все, кроме Энтони, двинулись к выходу. Стерлинг оглянулся, видимо наконец-то вспомнив о жене, и равнодушно протянул руку, однако не для того, чтобы помочь ей, отметил Энтони, а просто чтобы слегка подтолкнуть ее в сторону выхода. Двери лифта захлопнулись за ее спиной, Энтони остался в одиночестве, лифтер крикнул: «Первый этаж!», и кабина медленно двинулась вниз.
На ответ Энтони особенно не рассчитывал, поэтому проверил почту лишь перед выходом из дома и неожиданно для себя обнаружил на коврике перед дверью два письма. Прочитав их, он схватил чемодан, вылетел из дома и сломя голову понесся по улице, расталкивая многочисленных прохожих — пациентов и медсестер, выходивших из огромного здания больницы Святого Варфоломея. Ему нужно было оказаться в аэропорту Хитроу в половине третьего, но сейчас он сильно сомневался, что ему удастся не опоздать. От одного вида ее почерка его пробрала дрожь, а когда он понял, что сейчас уже десять минут двенадцатого, а он все еще на другом конце Лондона, то впал в настоящую панику.
Парк почтальонов. В полдень.
Все такси, разумеется, оказались заняты. Часть пути Энтони проехал на метро, часть прошел пешком — вернее, пробежал. Тщательно отглаженная перед отъездом рубашка облепила спину, волосы прилипли к вспотевшему лбу. Он на бегу извинился перед женщиной в босоножках на высоких каблуках, которая раздраженно взвизгнула, когда он чуть не сбил ее с ног. Впереди остановился какой-то автобус, испуская клубы фиолетового дыма, кондуктор зазвонил в колокольчик, давая сигнал к отправлению.
Энтони пришлось подождать, пока толпа пассажиров немного рассосется, тем временем он попытался отдышаться и взглянул на часы: четверть первого. А вдруг она решила, что он не придет, и ушла?
Какого черта он творит? Если он опоздает на самолет, Дон самолично проследит, чтобы на ближайшие десять лет его сослали в отдел «Золотые свадьбы и другие годовщины». Они воспримут это как очередное доказательство того, что он не способен к нормальной работе, и следующий интересный материал попадет в руки Мёрфетта или Фиппса.
Задыхаясь, он бежал по Кинг-Эдвард-стрит и наконец добрался до крошечного зеленого оазиса в самом центре деловой части города. Парк почтальонов представлял собой небольшой сквер, созданный по инициативе безымянного филантропа Викторианской эпохи, чтобы отдать дань уважения героическому повседневному труду представителей этой профессии. Тяжело дыша, Энтони направился в центр сквера и оказался в царстве синего цвета.
У него перед глазами колыхалось целое синее море: почтальоны в синей униформе гуляли, лежали на траве, сидели на скамейках перед мемориальными досками производства компании «Далтон», посвященными различным героическим подвигам. Сбросив тяжелые сумки и на время прервав бесконечный обход адресатов, почтальоны Лондона наслаждались полуденным солнцем, поглощая бутерброды, беседуя, предлагая друг другу пробовать свой ланч, отдыхая на траве в густой тени деревьев.
Энтони наконец-то отдышался, поставил чемодан, выудил из кармана платок, вытер лоб, а затем медленно огляделся по сторонам: заросли папоротников, стена церкви, островки офисных зданий. Он напряженно смотрел вокруг, пытаясь разглядеть изумрудное платье, отблеск золотистых волос или еще что-то до боли знакомое.
Ее нигде не было.
Энтони взглянул на часы: двадцать минут первого, она наверняка не дождалась его и ушла. А может, и вовсе передумала и осталась дома. А вдруг Стерлинг нашел его злосчастное письмо? Энтони вспомнил о втором полученном сегодня письме, от Клариссы, — его он запихнул в карман, выходя из дома. Он до сих пор не мог спокойно смотреть на почерк бывшей жены — в ушах тут же звучал ее напряженный, обиженный голос, перед глазами вставали застегнутые до самого верха пуговицы ее блузки — как будто ему хотелось бы увидеть ее декольте — как бы не так!
Дорогой Энтони,
я пишу тебе из вежливости, исключительно для того, чтобы сообщить, что я выхожу замуж.
Он ощутил, что слегка уязвлен в собственнических чувствах: неужели Кларисса может быть счастлива с кем-то другим? А он-то думал, что ни один мужчина не может сделать ее счастливой…
Я встретила достойного мужчину, который владеет сетью магазинов тканей и желает позаботиться о нас с Филлипом. Он хороший человек и обещает обращаться с ним как с родным сыном. Свадьба состоится в сентябре. Мне неловко писать тебе об этом, но, возможно, тебе следует серьезно подумать над тем, хочешь ли ты продолжать общаться с мальчиком. Я хотела бы, чтобы Филлип рос в нормальной семье, поэтому, как ты понимаешь, нерегулярные встречи с тобой будут ему только мешать.
Пожалуйста, подумай над этим и напиши мне свои соображения.
Твоя финансовая поддержка нам больше не понадобится, так как теперь нас будет обеспечивать Эдгар. Прилагаю наш новый адрес.
Всего наилучшего,
Кларисса.
Он перечитал письмо дважды, но лишь с третьего раза понял, что именно она предлагает: Филлип, его мальчик, станет сыном какого-то честного торговца занавесками и больше не нуждается в «нерегулярных встречах» с родным отцом. Слишком много событий для одного короткого дня, подумал Энтони, внезапно ощутив непреодолимое желание выпить и тут же заприметив какой-то отель, через дорогу от сквера.
«Господи!» — произнес он вслух обессиленным голосом.
Энтони сидел на скамейке, согнувшись в три погибели и опустив голову на руки, и пытался собраться с мыслями. Сердце бешено стучало в груди. Наконец он вздохнул, заставил себя встать, и вдруг перед ним возникла она.
Белое платье с огромными красными розами, крупные солнечные очки. Она медленно сдвинула их на макушку, и он задохнулся от удивления.
— Я не могу остаться, — начал он, постепенно приходя в себя, — мне надо лететь в Багдад. Самолет вылетает через… Не знаю, успею ли я…
Дженнифер была так прекрасна, что затмевала собой даже великолепные цветы, окружавшие аллеи.
Почтальоны восхищенно смотрели на нее, прервав все разговоры.
— Не знаю… Я могу тебе обо всем написать… Увидимся, когда я…
— Энтони… — тихо произнесла она, словно пытаясь убедить саму себя в том, что он действительно пришел.
— Я вернусь через неделю или около того. Если ты согласишься встретиться со мной, обещаю, что все тебе объясню. Мне так много нужно тебе сказать…
Она не дослушала его, протянула к нему руки, погладила по лицу и, недолго думая, поцеловала прямо в губы. Поцелуй оказался страстным и на удивление требовательным. Энтони и думать забыл о самолете. О парке.
О потерянном сыне и бывшей жене. Забыл о статье, которая, по мнению его начальника, должна была заставить его потерять сон и аппетит. Забыл, что эмоции, исходя из его собственного опыта, куда опаснее, чем вражеские пули, и позволил себе сделать то, что требовала Дженнифер: отдаться ей целиком, без остатка.
— Энтони… — повторила она и одним словом подарила ему не только саму себя, но и новую, улучшенную версию его собственного будущего.
8
Между нами все кончено.
Читать бесплатно другие книги:
