Последнее письмо от твоего любимого Мойес Джоджо

26

Один мудрый человек как-то сказал мне, что писать — крайне опасное занятие, ведь никогда нельзя быть уверенным, что твои слова поймут правильно. Поэтому я постараюсь выражаться как можно более четко: прости меня, я так виновата перед тобой, прости меня, пожалуйста. Если есть хоть один шанс, что ты изменишь свое мнение обо мне, я просто обязана это знать.

Женщина — мужчине, в письме

Дорогая Дженнифер,

неужели это ты? Прости меня. Я начинал это письмо добрый десяток раз, но не знаю, что сказать.

Энтони О’Хара

Элли разбирает бумаги на столе, выключает компьютер, собирает вещи и выходит из редакции, махнув на прощание Руперту Он не покладая рук трудится над интервью с писателем, книги которого, по его словам, просто тоска зеленая. Элли специально попросила разрешения пока не брать интервью у писателей. Она только что закончила статью о суррогатных матерях, а завтра летит в Париж брать интервью у китайской женщины, занимающейся благотворительностью: китайцы не пускают ее в свою страну из-за спорных комментариев, которые она позволила себе в одном документальном фильме, снятом англичанами. Элли проверяет адрес и бежит на остановку. Сев в набитый автобус, она еще раз прокручивает в голове собранную для статьи информацию, составляя примерный план.

Потом она встречается с Коринн и Ники в безбожно дорогом ресторане, который им всем не по карману. Дуглас скоро подойдет: вчера она позвонила ему и они очень мило поговорили. Даже смешно, что они так долго были в ссоре. За считаные секунды стало понятно: он знает, что она рассталась с Джоном. Если Коринн и Ники вдруг соберутся сменить профессию, то в «Нэйшн» им всегда найдется местечко, сообщает Дугласу Элли.

— Не переживай, я не собираюсь плакаться в жилетку, — успокаивает она друга, когда тот соглашается встретиться с ней.

— Слава богу.

— Но я угощу тебя ужином. Хочу извиниться.

— А как насчет дружеского секса?

— Только при участии твоей девушки. Она куда симпатичней тебя.

— Я так и знал.

Элли прощается и с улыбкой кладет трубку.

Дорогой Энтони!

Да, это я. Хотя что значит «я». Я уже не та девушка, которую ты знал когда-то. Думаю, ты знаешь, что наша общая знакомая журналистка уже поговорила со мной. Я до сих пор не могу поверить в то, что она мне рассказала.

Но сегодня я пришла на почту, и там меня ожидало письмо. Я увидела твой почерк, и сорока лет как будто не бывало! Как такое может быть? Все эти долгие годы испарились в одно мгновение. Не могу поверить, что держу в руках письмо, которое ты написал два дня назад, мне просто не верится.

Она немного рассказала мне о тебе. Я слушала ее и едва осмеливалась допустить мысль, что мы с тобой сможем сесть и поговорить.

Надеюсь, ты счастлив, и молюсь за тебя каждый день.

Дженнифер

Таков журналистский мир: твои акции могут взлететь до небес так же быстро, как и упасть. Две удачные статьи — и твое имя у всех на устах, в центре внимания, на тебя смотрят с восхищением. Твою статью копируют в Интернете, на нее ссылаются журналисты из Нью-Йорка, Австралии и Южной Африки. Нам понравился ваш текст, сообщил ей «синдикат». Именно то, что сейчас требуется на рынке. Через сорок восемь часов Элли завалили письмами читатели, жаждущие рассказать собственные истории. Потом позвонил литературный агент и спросил, достаточно ли у нее материала на книгу.

Что касается Мелиссы, она теперь считает, что Элли никогда не ошибается. На собрании она всегда обращается в первую очередь к ней, если есть заказ на хорошую статью в тысячу слов. За эту неделю заметки Элли дважды анонсировались на первой странице. Для сотрудника газеты — это как выиграть в лотерею. Она постоянно засвечивается, значит на нее есть спрос. Элли повсюду видит материал для новых статей, интересные люди и истории притягиваются к ней, словно магнитом. Она приходит на работу к девяти утра и уходит вечером. На этот раз она свой шанс не упустит.

У нее есть свое место за огромным овальным столом с сияющей белой поверхностью, семнадцатидюймовый матовый монитор с высоким разрешением и личный телефон с дополнительным номером.

Руперт больше не предлагает сходить ей за чаем.

Дорогая Дженнифер!

Извини, что отвечаю не сразу. Пожалуйста, прости мне мою сухость. Уже много лет я ничего не пишу, за исключением счетов или жалоб. Даже не знаю, что и сказать… Последние годы я живу словами других людей: упорядочиваю их, помещаю в архив, дублирую и присваиваю им рейтинг — словом, храню их. Подозреваю, что уже давно забыл, какие слова принадлежат мне. Человек, писавший те письма, кажется мне чужим.

Судя по твоему письму, ты уже не та девушка, которую я видел в отеле «Риджент». А с другой стороны, ты ни чуть не изменилась — в самом хорошем смысле этого слова. Я рад, что у тебя все в порядке. Я рад, что у меня есть шанс сказать тебе это. Я бы предложил тебе встретиться, но боюсь, что слишком отличаюсь от того мужчины, которого ты помнишь. Не знаю…

Прости меня.

Энтони

Двумя днями ранее кто-то тихо окликнул Элли, когда она в последний раз спускалась по лестнице старого здания. Она обернулась, увидела стоящего наверху Энтони О’Хара с листком бумаги в руках и быстро поднялась обратно, чтобы не затруднять его.

— Вот что я думаю, Элли Хоуорт, — сказал он, и в его голосе прозвучали радость, волнение и сожаление, — не надо ему писать. Знаешь, лучше пойди и поговори с ним. По-настоящему.

Дорогой мой, дорогой Бут!

Я наконец-то обрела голос. Мне кажется, я прожила полвека, не умея говорить. Вся моя жизнь сводилась к тому, чтобы сократить масштабы ущерба, попытаться запомнить только хорошее и забыть то, что рухнуло. Как будто я молча каялась за все свои грехи. Но теперь… А что теперь? Я столько наговорила бедной Элли Хоуорт, что она сидела и в изумлении смотрела на меня. Клянусь, она думала: боже, неужели у этой женщины нет чувства собственного достоинства? Почему она все время болтает, как четырнадцатилетний подросток? Я очень хочу поговорить с тобой, Энтони. Я хочу говорить с тобой, пока мы не охрипнем и не потеряем голос. За сорок лет накопилось столько всего, о чем мне надо тебе рассказать.

Почему ты говоришь, что «не знаешь»? Наверняка не из страха. Я не могу разочароваться в тебе. После всего, что между нами было, я не могу испытать ничего, кроме всепоглощающей радости просто оттого, что смогу вновь увидеть тебя. Я и сама уже не юная блондинка, а седая дама. Мое лицо испещрено глубокими, четкими морщинами. У меня то и дело что-нибудь болит, я пью кучу витаминов, и мои внуки не верят, что когда-то я была молодой.

Мы состарились, Энтони, это правда. У нас в запасе нет еще сорока лет, но если ты все еще хочешь этого, если ты готов позволить мне войти в твою жизнь и разрушить образ девушки, которую ты знал когда-то, то знай — это желание взаимно.

Дженнифер

Дженнифер Стерлинг стоит посреди комнаты в халате и со сбившимися в сторону волосами.

— Вы только посмотрите! — в отчаянии восклицает она. — Ужас какой! Кошмар! Мне не спалось, заснула только часов в пять, не услышала будильник и опоздала в парикмахерскую.

Элли не сводит с нее глаз: она никогда не видела Дженнифер такой встревоженной. Без косметики ее кожа кажется нежной, как у ребенка, а лицо — беззащитным.

— Вы… вы прекрасно выглядите.

— Знаете, я вчера позвонила дочке и кое-что рассказала ей. Не все, конечно. Сказала, что собираюсь встретиться с мужчиной, которого когда-то любила и не видела с юности. Я очень сильно наврала, да?

— Вовсе нет.

— И знаете, что она мне прислала по почте сегодня утром? Вот! — заявляет она, протягивает Элли распечатку: копию статьи из какой-то американской газеты про пару, которая воссоединилась после пятидесяти лет разлуки и решила пожениться. — Ну и что же мне делать? Нет, ну вы видели что-нибудь подобное? — нервно закашлявшись, спрашивает она.

— Во сколько вы с ним встречаетесь?

— В двенадцать. Я не успею. Надо все отменить.

— Идите одеваться, — говорит Элли, ставя чайник. — У нас еще сорок минут, я вас подвезу.

— Это все так глупо, да? Старая бабушка, а ведет себя как девчонка на первом свидании.

— Да нет же, — уговаривает ее Элли. Она впервые видит Дженнифер Стерлинг не в образе самой собранной женщины во всей вселенной.

— Пока мы просто переписывались, все было нормально, — не слушая ее, продолжает Дженнифер, — я могла быть собой. Могла быть тем человеком, которого он помнит. Я казалась такой спокойной и уверенной… А теперь? Все эти годы меня утешала лишь одна мысль: где-то есть мужчина, который любит меня и видит во мне все самое лучшее. Даже в нашу последнюю встречу, которая так ужасно закончилась, я знала, что он мечтал обо мне больше всего на свете. А вдруг он увидит меня и разочаруется? Это будет еще хуже, чем если бы мы никогда больше не встретились. Еще хуже.

— Покажите мне письмо, — просит Элли.

— Не могу. Может, я лучше просто не пойду?

— Письмо, Дженнифер.

Дженнифер достает из ящика письмо, секунду вертит его в руках, а потом отдает Элли.

Моя дражайшая Дженнифер!

Неужели старики тоже плачут? Уже в который раз я перечитываю твое письмо и пытаюсь поверить в то, что судьба преподнесла мне столь неожиданный подарок. Такого просто не может быть! Я научился быть благодарным за самые простые вещи: за моего сына, его детей, хорошую, пусть и спокойную, жизнь. За то, что смог выжить, — о да, за это в особенности.

И тут появляешься ты. Твои слова, твои чувства про будили во мне алчность. Неужели нам может полагаться так много счастья? Хватит ли у меня смелости встретиться с тобой? Судьба не прощает ошибок, и мне отчасти до сих пор не верится, что мы сможем встретиться. Мне кажется, что я вдруг заболею, меня собьет автобус, проглотит чудовище, которое ни с того ни с сего объявится в водах Темзы (так и представляю себе газетные заголовки).

Последние две ночи во сне у меня в ушах звучат твои слова. Я слышу твой голос и готов петь от счастья. Вспоминаю то, о чем давно забыл. Улыбаюсь в самые неподходящие моменты, пугаю родственников, которые подумывают, не впал ли их дедушка в маразм.

Девушка, с которой я виделся в последний раз, была такой несчастной. Но теперь я знаю, что ты выбрала другую жизнь — и это переворачивает мои представления о мире. Похоже, что этот мир не такое уж плохое место, раз он позаботился о тебе и твоей дочери. Ты не представляешь себе, какую радость мне это доставляет. Опосредованно… Больше писать не могу и с трепетом предлагаю: Парк почтальонов, четверг, полдень.

Твой

Бут

— Знаете что? — спрашивает Элли, тайком вытирая слезы. — Думаю, вам не о чем волноваться.

Энтони О’Хара сидит на скамейке в парке, где не был уже сорок четыре года, и держит в руках газету, которую совершенно не собирается читать. С некоторым удивлением он понимает, что может вспомнить, что написано на каждой мемориальной доске.

МЭРИ РОДЖЕРС, СТЮАРДЕССА «СТЕЛЛЫ»,

ПОЖЕРТВОВАЛА СОБОЙ,

ОТДАВ СВОЙ СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПОЯС

И ДОБРОВОЛЬНО ПОЙДЯ КО ДНУ ВМЕСТЕ С КОРАБЛЕМ.

УИЛЬЯМ ДРЕЙК, ЛИШИЛСЯ ЖИЗНИ ПРИ ПОПЫТКЕ

СПАСТИ ЖЕНЩИНУ ОТ СЕРЬЕЗНОГО НЕСЧАСТНОГО

СЛУЧАЯ В ГАЙД-ПАРКЕ — ЛОШАДИ ПОНЕСЛИ,

ОСЬ ЭКИПАЖА БЫЛА СЛОМАНА.

ДЖОЗЕФ ЭНДРЮ ФОРД, СПАС ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК

ПРИ ПОЖАРЕ В «ГРЕЙВЗ-ИНН», НО СГОРЕЛ,

СОВЕРШАЯ СВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ.

Он сидит здесь с одиннадцати сорока, а сейчас уже семь минут первого.

Энтони подносит часы к уху и слегка трясет рукой. В глубине души он и не верил, что это произойдет. Это просто невозможно. Проведя достаточно времени в архиве газеты, он узнал, что все истории постоянно повторяются: войны, голод, финансовые кризисы, разбитые сердца, разведенные пары, смерть, горе… Счастливый конец встречается крайне редко. «Все, что у меня есть, — просто счастливая случайность», — твердо говорит он себе, глядя на медленно ползущую минутную стрелку.

Дождь льет все сильнее, маленький парк опустел. Под навесом остался лишь он. Вдали за деревьями маячит проезжая часть, машины проносятся мимо, обливая с ног до головы зазевавшихся пассажиров.

Уже четверть первого.

Энтони О’Хара напоминает себе все причины, по которым ему есть за что быть благодарным судьбе. Его доктор поражен тем, что он вообще еще жив. Энтони подозревает, что тот уже давно мечтает рассказывать его историю в качестве предостережения пациентам с повреждениями печени. Его крепкое здоровье — издевательство над авторитетом врача и над всей медицинской наукой в целом. Может, и правда отправиться путешествовать? В Конго ему не хочется, а вот Южная Африка — это интересно. Например, Кения. Приду домой и все обдумаю, говорит себе он, чтобы хоть чем-то занять голову.

Скрипят тормоза автобуса, раздается сердитый крик курьера-велосипедиста. Достаточно просто знать, что она любила его, была счастлива — вполне достаточно. Одно из преимуществ старости — умение взглянуть на вещи с разных точек зрения. Однажды он любил женщину, которая, как выясняется, любила его куда сильнее, чем он полагал. Вот и все, этого должно быть достаточно.

На часах двадцать одна минута первого.

Как только он собирается встать, убрать газету и пойти домой, рядом со входом в парк останавливается маленькая машина. Он ждет, надежно скрытый от посторонних глаз тенью навеса.

Сначала ничего не происходит. Затем распахивается дверь и с громким звуком открывается зонтик, из-под него видны только ноги и темный плащ. Фигура наклоняется что-то сказать водителю, а потом ноги идут прямо в парк, по узкой тропинке, ведущей к навесу.

Энтони О’Хара непроизвольно встает, поправляет пиджак, приглаживает волосы. Ему глаз не оторвать от этих туфель, от этой решительной походки, от царственной осанки, заметной даже под зонтиком. Он делает шаг вперед, не зная, как поступить, что говорить. Сердце бьется где-то в горле. Ноги в темных колготках останавливаются прямо перед ним. Зонтик медленно приподнимается, и он видит ее. На ее лице играет все та же — совершенно такая же! — улыбка, она смотрит ему прямо в глаза. Он потерял дар речи — может только смотреть на нее, а в ушах звенит лишь одно имя: Дженнифер!

— Здравствуй, Бут, — говорит она.

Элли протирает рукавом запотевшее окно у пассажирского сиденья. Она припарковалась на Редрут и наверняка навлечет на себя гнев парковочных божеств, но ей все равно — она не может тронуться с места.

Дженнифер уверенно идет по дорожке. Элли замечает, что она идет чуть медленнее, чем обычно, — все-таки боится. Пока они ехали сюда, пожилая женщина дважды просила ее повернуть обратно, говоря, что она все равно опаздывает, что все пропало, все бесполезно. Элли осталась глуха к ее протестам и напевала: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля», пока Дженнифер Стерлинг не заявила с нетипичным для нее раздражением, что Элли «ведет себя просто нелепо».

Она смотрит, как Дженнифер идет вперед по аллее, и боится, что еще немного — и та развернется и убежит. Да, вот неоспоримое доказательство того, что с возрастом любовь представляется людям не менее опасной штукой, чем в молодости. Слушая рассказы Дженнифер, Элли то ощущала себя победительницей, то думала, что все пропало. Вспоминала, как бесконечно анализировала слова Джона, пытаясь убедить себя в том, что все хорошо, когда все было очевидно плохо. Вспоминала, как магическим образом видела какие-то чувства, какую-то надежду за словами, о значении которых могла лишь догадываться.

Но Энтони О’Хара — существо совершенно другого рода.

Снова протерев окно, она видит, как Дженнифер замедляет шаг и останавливается. Энтони выходит из укрытия и кажется ей выше, чем на самом деле. Он подходит к самому краю навеса и встает прямо перед Дженнифер.

Стройная женщина в плаще и библиотекарь стоят лицом друг к другу Даже издалека Элли видит, что они не замечают ни дождя, ни маленького, аккуратного парка, ни любопытных взглядов прохожих. Кажется, они могут просто стоять и смотреть друг другу в глаза тысячу лет. Дженнифер опускает зонтик, слегка наклоняет голову набок и подносит руку к лицу Энтони, а он накрывает ее своей ладонью и крепко прижимает к щеке.

Элли Хоуорт смотрит на них еще секунду, а потом отворачивается от окна, которое быстро запотевает, перелезает обратно за руль, промокает нос платком и заводит машину. Настоящий журналист всегда знает, когда наступает время уйти со сцены.

Дом стоит на улице с типовой застройкой в викторианском стиле. Оконные и дверные проемы выложены белым кирпичом, несочетающиеся по цвету и стилю жалюзи и занавески говорят о том, что здесь живут несколько человек. Элли глушит двигатель, выходит из машины, идет к парадному входу и смотрит на имена рядом с двумя звонками. Напротив квартиры на первом этаже только его имя. Элли немного удивлена, она думала, что Рори наверняка снимает квартиру с друзьями. А с другой стороны, что она знает о его жизни до того, как он начал работать в газете? Собственно говоря, ничего…

У нее в руках большой коричневый конверт со статьей, на конверте — его имя. Она с трудом проталкивает конверт в почтовый ящик, и он с громким стуком падает на пол. Выйдя из парадной, Элли садится на приступок, пряча нос в шарф. В последнее время она полюбила сидеть на одном месте и наблюдать за тем, как вокруг нее вращается мир, а жизнь идет своим чередом, иногда совершая совсем неожиданные повороты.

На другой стороне улицы высокая женщина провожает сына. Он натягивает капюшон, вставляет в уши наушники и уходит не оглянувшись. Немного поодаль двое мужчин стоят около открытого капота большой машины и увлеченно болтают, совершенно не обращая внимания на двигатель.

— Ты неправильно написала имя Руарид, — раздается знакомый голос за спиной.

— Я вообще много в чем была неправа, — оборачиваясь, отвечает Элли.

На Рори та же футболка с длинным рукавом, в которой он был, когда они познакомились. Ткань выцвела, наверное, он носит ее уже несколько лет. Ей всегда нравилось, что он не придает особого значения одежде. Она знает, что эта футболка очень мягкая на ощупь.

— Хорошая статья, — помахивая газетой, говорит он. — «Дорогой Джон, пятьдесят лет прощальных писем о любви». Ну что, ты теперь снова самая крутая девчонка в отделе?

— На данный момент — да. Там, кстати, есть одно письмо, которое я придумала. То, что я хотела бы сказать, если бы у меня был шанс.

— Дженнифер разрешила тебе напечатать первое письмо, — замечает он, как будто не слышал, что она сказала.

— Да, анонимно. Она такая молодец. Я все ей рассказала, и она меня поняла.

Рори смотрит на нее с совершенно спокойным видом. «Господи, да ты вообще слышал, что я сказала?» — молча спрашивает она.

— Конечно, она была очень удивлена, но после всего, что произошло дальше, не думаю, что для нее это очень важно…

— Вчера Энтони заходил. Так изменился. Зачем приходил, я так и не понял. Наверное, просто надо было с кем-то поговорить. Новая рубашка, галстук, а еще он подстригся.

Элли не может сдержаться и таинственно улыбается. Рори молча садится на ступеньки, кладет руки за голову, а потом произносит:

— Ты хорошо поступила.

— Надеюсь. Приятно знать, что хоть у кого-то все закончилось хорошо.

Мимо проходит старик с собакой. Кончик носа покраснел от холода, он здоровается, и молодые люди отвечают ему тем же. Рори изучает свои ботинки. Элли пристально разглядывает его, размышляя над тем, увидятся ли они когда-нибудь еще, и молча просит у него прощения.

— Я бы предложил тебе зайти, но времени нет — собираю вещи.

Элли театрально всплескивает руками, стараясь скрыть разочарование, встает со ступеньки, цепляясь брюками за шершавый камень, и закидывает сумку на плечо, едва чувствуя землю под ногами.

— Ты… ты что-то хотела? Ну, кроме того, что показать мне, какая ты крутая журналистка?

Становится холодно. Она засовывает руки в карманы. Рори выжидающе смотрит на нее, но Элли боится открыть рот. Если он скажет «нет», то мир просто рухнет. Вот поэтому она так долго тянула, прежде чем прийти сюда. С другой стороны, ей нечего терять. Ведь они больше никогда не увидятся…

— Я хотела спросить… не можешь ли ты иногда писать мне? — набравшись храбрости, спрашивает она.

— Писать тебе?

— Ну, пока тебя не будет. Руарид, я все испортила. Я не имею права просить тебя об этом, но я правда скучаю по тебе. Честное слово. Просто мне хочется думать, что еще не все потеряно и мы можем… — Она заикается и нервно потирает нос. — Можем писать друг другу.

— Писать?!

— Ну да, обо всем. Что ты делаешь, как у тебя дела, где ты, — объясняет Элли, понимая, насколько жалко звучат ее слова.

Глядя вдаль, Рори опускает руки в карманы и ничего не отвечает. Молчание кажется Элли бесконечным.

— Холодает, — наконец говорит он.

У нее внутри что-то рвется: «Все кончено, больше ему нечего мне сказать».

— Надо дверь закрыть, а то тепло зря пропадает, — отвернувшись, добавляет он.

Элли безмолвствует. Согласно пожимает плечами и изображает на лице улыбку, больше похожую на гримасу. Она уже собирается развернуться и уйти, как вдруг раздается его голос:

— Может, зайдешь и сваришь мне кофе? Пока я носки разбираю. Вообще-то, ты мне должна кофе, если я правильно помню, — уже не таким ледяным тоном продолжает он — не то чтобы теплым, но и не ледяным. — Можешь заодно взглянуть на мою анкету для перуанской визы. Вдруг я там ошибок наляпал.

— Да уж, не хочется, чтобы ты неправильно написал эту свою Паталакту![35] — радостно отвечает она, переводя взгляд с его носков на каштановые волосы — слишком длинные, чтобы выглядеть чистыми.

Рори закатывает глаза, медленно качает головой и заходит в дом. Элли, стараясь скрыть сияющую улыбку, следует за ним.