Там, где фальшивые лица Торин Владимир
– Гномы болеют очень редко, – задумчиво проронил Ангар, глядя на товарища. Выглядел тот действительно не лучшим образом. – Но наши болезни проходят намного серьезнее, чем у людей.
– Отдохни, поешь, дорогой гость. – Хозяйка взяла большую глиняную миску и зачерпнула плошкой в котле.
– Это куропатка? – Нор-Тегли уселся обратно на сундук подле стола, взял в руки деревянную ложку. Перед ним в посудине дымилась пряная похлебка, наружу торчала небольшая кость с белым разваренным мясом. В воздух вместе с горячим паром поднимался приятный аромат.
– Верно, дикая птица, отловленная прошлым днем. – Матушка Лин вернулась к котлу и начала помешивать варево в нем. – Разгуливают разные птицы по тракту. Нужно осторожнее быть, если не хочешь попасть в котел. – Хозяйка весело рассмеялась. Гость поддержал, сам не понимая, отчего хохочет.
– Эх, проглочу сейчас целого быка! Что мне та куропатка!
Ангар, едва не облизываясь от вкусного запаха, вырывающегося из его миски, резво достал из кожаной сумки на поясе сушеный листочек бузины и, согласно своей привычке, отправил его в рот. Непутевый закашлялся… Он вдруг почувствовал, как в висках начала с силой пульсировать кровь, а в глазах потемнело. Гном зажмурился, потер веки… вроде прошло. Он открыл глаза и обомлел. Кругом все изменилось…
В отсветах раскачивающегося под навесом фонаря стены казались… нет! не казались! – они действительно были… живыми! Колючий терновник шелестел, его ветви двигались, они шевелились, словно заросли плюща на ветру, словно усеянные шипами щупальца какого-то монстра. Пламя в очаге стало вдруг странно дерганым. Оно начало вздыматься волнами, образуя длинные багровые пальцы, обхватывающие котел, из которого потекла кровь. Она бурлила, кипя и покрываясь пузырями, и переливалась через край, с шипением падая в огонь. А тот словно был рад, вбирая в себя каждую тягучую темно-красную каплю.
Гном глянул прямо перед собой – даже стол перестал быть обычным столом, что стоял здесь до этого. Всю его столешницу покрывали засохшие бурые пятна и рубцы от мясницкого ножа. Кое-где можно было различить следы ногтей – будто кто-то безуспешно сопротивлялся, пытался вцепиться в доски, но его волокли назад, в сторону очага…
Дрикх Великий… Что творится?! Что же здесь творится?! Губы все еще жег приторный вкус сушеной бузины, и Ангар тут же понял, что произошло. Виной всему стал его заветный листок. Впервые в жизни это растение оправдало себя. Оказывается, оно не только распознавало скрытые яды и оберегало от зла, но и открывало истинные обличья этого самого зла.
Опасаясь того, что увидит, Непутевый поднял глаза на свою хозяйку. Матушка Лин преобразилась: длинные курчавые волосы поседели и поредели, походя на клоки свисающей паутины, кожа приобрела серо-пурпурный оттенок, веко левого глаза намертво вросло в кожу лица, и создавалось впечатление, что оно никогда не поднималось, в то время как правый глаз, жуткий и пронзающий, казалось, саму душу, не имел зрачка и был полностью затянут черной поволокой. Нос вытянулся и истончился, напоминая гоблинский. Губ не стало вовсе, зато зубы в постоянно оскаленном овальном рту выступили вперед. Вся фигура Матушки Лин вытянулась, сморщенная кожа обвисла на костях, а руки утратили по три пальца. Те, что остались, удлинились едва ли не втрое и обратились загнутыми шипами.
Ангар нащупал на груди цепочку с золотым Ключом Дрикха: талисман должен был уберечь от сил зла, но сейчас гном не был в нем уверен. Хотелось закричать, позвать друзей на помощь, но во рту пересохло, горло свело судорогой. В углу, на кровати, застонал Дори. Его руки безвольно свесились на пол, на лбу выступили капли пота, а глаза незряче уставились в потолок. Дружище… Лежащий подле рыжебородого предводителя Лори Дарвейг так и не приходил в себя – застыл, обмотанный тряпками, и не шевелился – должно быть, коварное чудовище, заманившее их в столь хитроумную ловушку, уже разобралось с ним. А снаружи, в нескольких ярдах, беспечно ехали их товарищи! Ангар раскусил план монстров – заманивать нежданных спутников в фургончик по одному, а после разделываться с ними и зазывать следующего.
«Kinim et livil far de fo…» – что же это значит? Именно в этой фразе скрывалась разгадка того, кто же именно столь гостеприимно приютил Дори и его друзей. Ангар силился вспомнить, но никак не мог. Где же он слышал эти слова? От кого?
Непутевый хотел было выхватить из-под плаща свой короткий меч, что был припрятан в ножнах за спиной, но пальцы изменили ему, отказавшись повиноваться, – и только это, должно быть, его и спасло. Тварь, видимо, не спешила бросаться на свою жертву – судя по всему, монстр так и не понял, что гном смог разглядеть истинный облик его дома и его самого. Матушка Лин продолжала крутиться у очага, напевая при этом:
- На Терновых холмах,
- Над колючей рекой,
- Не горел свет в домах,
- Там царил лишь покой…
- На Терновых холмах,
- У камней, что в крови,
- За стеной из плюща,
- Ждут печали внутри.
- На Терновых холмах
- Да с багровых полей
- Скрип раздался ребра —
- Он все ближе, все злей…
– Почему же ты не ешь, гость дорогой? – обернулась тварь и по-матерински сурово уперла руки в бока. – Аль пахнет невкусно? Аль не голоден? Ты же говорил, что быка проглотишь…
– Ешь, ешь, мертвец. – Уши Ангара слышали также и этот голос, хриплый, полный злобы и нетерпения. – Ешь, а потом и тебя съедят…
– Я… да, я… – Гном опустил взгляд в свою миску.
Длинные белые черви копошились в мясе, покрытом гнилостной зеленоватой коркой. От еды жутко воняло тленом. Ангара едва не вырвало прямо на стол, когда он опустил ложку в похлебку. Нужно делать вид, нужно притвориться, что все нормально, иначе она не станет ждать ни мгновения… Нужно придумать, как спастись… Нужно знать, как победить тварей – почему-то Непутевый не был уверен, что успеет вонзить в монстра клинок… да и повредит ли ему обычная сталь? Чтобы знать, как бороться с исчадием мрака, нужно понять, что оно собой представляет. Нужно знать его слабости…
– Ешь, дорогой гость, ешь. – Матушка Лин вернулась к хлопотам у очага. Гном увидел, как с краев котла начала стекать тягучая кипящая смола. Хозяйка сняла с нити на пояске склянку с зельем, откупорила ее и вылила все багровое содержимое в посудину. Приправила, ничего не скажешь, человеческой кровью вместо соли или перца. Варево вновь приобрело алый оттенок.
– Ми… милая хозяюшка, – заикаясь от страха, проговорил Ангар – даже язык не сразу повернулся, чтобы назвать этого монстра «милым», – скажите, а давно вы странствуете в этом… – взгляд задержался на шевелящихся стенах, что угрожающе тянули к нему свои терновые колючки, – гостеприимном доме на колесах?
– Марвит везет свое новое изобретение в Истар. «Зелье согревания Креппинов» будет пользоваться в Городе Без Лета особым почетом. Никто не поскупится отдать за него несколько звонких тенриев…
– …и кровью приплатит. – Истинный голос вырывался из пасти. – Третью зиму нам нет пути назад. Дом на терновых холмах все ждет не дождется. А призраки там, бедные, голодают в подземелье, и некому их накормить…
Полумертвый от ужаса Ангар понял, что этот монстр вовсе не обитатель знакомых ему просторов. Матушка Лин – ужасный пришелец из чужих краев, скрытых от глаз людей и гномов древним колдовством. Она явилась на эти земли, чтобы найти себе пропитание, а Ронстрад для нее – не более чем обильно накрытый стол, лишь блюда отличаются разговорчивостью, ходят и дышат… до поры до времени. Бабушка когда-то рассказывала своему непутевому внуку обо всех жителях Терновых холмов, но кто же именно перед ним сейчас? Как это выяснить? Там обитают сотни народов, тысячи племен. «Кто же ты, Матушка Лин?»
– А когда домой собираетесь?
– Когда весь товар изойдет…
– …Кровью, – прожужжал голос. – Кровью же мы наполним опустевшие склянки. Когда Время Ветров и Дождей развернет над головой свои тучи, а листья багрянцем падут нам под ноги, тогда раскроется зев тайного пути, тогда мы вступим на тайные тропы. Но замок висит над ним, сейчас не пройти…
За спиной хозяйки фургончика раздалось негромкое ворчание. Она обернулась, гном проследил за ее взглядом. Под большим одеялом в широкой колыбели началось шевеление. Это походило на клубок змей, ворочающийся в постели и исходящий беспокойным шипением. Над краем одеяла показались три головы. Это совершенно точно были дети, но таких ужасных младенцев, Ангар мог поклясться, он не встречал даже у гоблинов. На их глазах не было век, а на вытянутых головах – волос. Серо-пурпурная кожа была сморщена и покрыта пятнами. Вместо пальцев у них были какие-то гниющие бесформенные струпья. Клыки от нетерпения грызли край лоскутного одеяла, кровавая слюна стекала на ткань.
– Скоро и обед, мои любимые, – счастливо проворковала Матушка Лин.
– Коротышка – сочный, коротышка – вкусный… – рычало чудовище.
– Ууу, – ответили в один голос все три исчадья, – ууу… вкусный, сочный…
И тут вдруг совсем по-человечески расхохотался один кот, а ему не замедлил подыграть второй. Ангар решил было, что с него хватит, еще миг – и он потеряет сознание от ужаса. Но то, что случилось дальше, пересилило все, что было до этого. Одно из животных, застывшее подле шкафа с зельями, дернулось и сошло со своего места. Оно повернулось к Ангару и широко открыло пасть, зевая. Непутевый неслышно заскулил, он крепко сжал одну руку в другой, чтобы не выдать дрожи. Тут действительно было чему испугаться. Не домашний зверек, но жуткий урод, покачиваясь, шагнул вперед. У этого монстра не было половины тела! Словно разрубленное острым мечом от головы и до хвоста, оно имело лишь полголовы, две лапы, переднюю и заднюю. Можно было увидеть обнаженные внутренности, стекающие с них на пол кровь и гной, белеющую кость хребта. Теперь для гнома стал ясен весь смысл этого странного имени: Правый Мор. Навстречу собрату заковылял столь же располовиненный Левый Фо. Ангар не мог понять, как это возможно, чтобы кто-то ходил на двух продольных лапах, но тут же ухватил себя на мысли, что любое животное давно бы уже умерло, подобное вообще не могло происходить! Колдовство, не иначе…
Две половинки одного кота сошлись перед столом Непутевого и с мерзким хлюпаньем соединились. Рана затянулась, кровавый шов за мгновение исчез, порос шерстью – гному предстал самый обычный из всех возможных котов.
Зверь в упор уставился своим немигающим взглядом на Ангара, будто требуя подать гнома жареным прямо здесь и сейчас и сильно недоумевая, отчего тот еще не шкварчит на сковороде.
Дети начали верещать:
– Иди к нам, котик! Мы тебя приласаем! Мы тебя погладим! Морфо-Морфо-Морфо-Морфо, иди к нам! Морфо-Морфо-Морфо-Морфо! – скороговоркой звали маленькие твари кота. Судя по всему, обычной речи они пока еще не знали, говоря лишь на своем языке.
Кот даже не повернул головы, но пораженный гном тут же выронил из руки свою деревянную ложку. Его будто стукнули чем-то тяжелым по голове, отчего все мысли вмиг прояснились. Он понял. Морфо-Морфо-Мор… Вовсе не «Морфо» звали кота… Правый Мор и Левый Фо… Левый Фо и Правый Мор… Некоторые из гортенских горожан называли своих домашних любимцев, точно людей, – вспомнить хотя бы давнишнего кота Мэри Славного Паренька. Или любимую пещерную крысу гоблинского короля, на которую Ангар, не заметив, сел и раздавил, чем вызвал жуткий гнев первого из Гаручей. Помнится, именно из-за этого их с Дори и Лори бросили в темницу… Ту крысу звали Гоччи, что означает «маленький гоблин». Почему здесь не может быть так же? Почему твари с Терновых холмов не могли назвать своего любимца так, как назывались сами?! Гном догадался, кем именно являются его гостеприимные хозяева, и теперь он мог закончить полустертую надпись-предостережение на стене фургончика.
Хоть открывшаяся истина и казалась ужасной, в сердце гнома зародилась надежда. Рука Ангара потянулась к небольшому мешочку на поясе.
– Знаете, моя добрая хозяюшка, у меня есть для вас одна история. – Непутевый весь подобрался от напряжения.
– История – это хорошо… – быстро закивала Матушка Лин.
– Мерзкий бородатый выродок… Интересно, как будешь травить свои байки, когда я возьму свой нож и отрежу тебе твой поганый язык.
– У меня была бабушка, – сделал вид, что не услышал очередной угрозы, Ангар. – Родители умерли, и она меня воспитала. Мы жили в оплоте Арханг-Дир, главном городе клана Грон-Карраг, что значит «Кряжистый Дуб». Моя бабушка была почитателем старых традиций, еще тех, что заповедовали носить вместе с Ключом Дрикха еще и Зеркало Цепи и Рубиновый Гребень. – Тварь обернулась к гному, не понимая, к чему тот клонит. – Бабушка верила в различные приметы, никогда не забывала уберечь себя от всевозможных мифических напастей, вплоть до того, что выстилала солью дорожку вдоль всех стен, чтобы никакое зло не проникло внутрь. Она и меня пыталась приучить к подобному, но я, увы, никогда не отличался способностью слушать старших и должно внимать их речам и наставлениям. Единственное, что я привык делать из того, чему учила бабушка, так это съедать перед едой листочек бузины… Вы ведь знаете, что это значит, милая, милая Матушка Лин? – Гном незаметно растянул завязки на мешочке. – «Kinim et livil far de fomor!»
– Ты… ты видишь меня? – округлила свой единственный черный глаз женщина. – Нет! Этого не может…
Ее недоумение было понятным – сколько сил и чар стоила ей эта маскировка. Уже полтора века она путешествует по дорогам людей, прикрываясь колдовской личиной, еще с тех пор, как очутилась в ловушке. Выходец с тайных волшебных троп, она имела глупость слишком далеко отойти от родных холмов, вот и поплатилась – проход для нее закрылся навеки.
– Ты видишь меня? – рычал монстр, который никогда и ни за что не мог считаться человеком. – Ты знаешь, кто я?
– Знаю, – криво усмехнулся Непутевый и резко вскинул руку. В огонь полетела горсть мелких опилок. Очаг весь затянуло алым дымом. В воздухе повисло громкое шипение. – И знаю, как с вами бороться, нечисть.
Матушка Лин застыла в странной и зловещей позе: она нависла над Ангаром, будто туча. Ее длинные тонкие руки, походящие на шипы и оканчивающиеся двумя крючковатыми пальцами, уже тянулись к его горлу, а оскаленная пасть, из которой воняло трупным смрадом и гнилью, оказалась подле самого лица гнома. Монстр не шевелился, и глаз его, казалось, утратил жизнь, померк и затянулся пленкой, приглушив свою голодную ярость.
Гном вырвал из чехла за спиной припрятанный меч. Тайное оружие пришлось, как всегда, к месту.
– Знаешь, тварь, Дори всегда смеялся над моей излишней суеверностью. – Клинок свистнул, уродливая голова отделилась от шеи и, упав на пол, закатилась под стол, туда, где в воздухе прямо в прыжке повис неподвижный кот. Труп в сером полуистлевшем платье распростерся у ног гнома. – Только почему-то моя суеверность уже в который раз спасает ему жизнь.
Опилки рябины, призванные защищать от сил зла, превосходно справились, лишив движения этих чудовищ. Меч из чистого железа, оружие против различной потусторонней мерзости, завершил дело.
– Я узнал ваш знак, – сплюнул на тело обезглавленного монстра Ангар. – Только не смог сразу вспомнить его значение. Фоморы, будь вы неладны… И как сошли-то со своих волшебных троп?
Три маленькие головы упали на одеяло. Тела детенышей фоморов начали погружаться в лужу собственной пурпурной и тягучей, как смола, крови. Гном шагнул к коту…
– И как это у тебя получилось? – хмыкнул чернобородый Нор-Тегли.
– Да шут его знает, – весело отозвался его брат-близнец, такой же бородатый тип. – Висит она, значит, на барабане, а я кидаю в нее ножи и топоры. Она не пикнет – я в тот вечер перебрал малость медовухи, от меня на милю разит, ноги путаются, в голове, как обычно, словом…
– Да видел я все, – оборвал разбахвалившегося гнома брат. – Хорош тут распинаться! Лили смеялась на весь цирк. Ты три раза споткнулся, прежде чем вышел к черте!
– Неправда это, мастер Креппин, я просто собирал с земли золото, что швыряли мне благодарные зрители! – оправдывался бывший цирковой метатель. Торговец зельями снисходительно усмехнулся. От брата-гнома Голари отличал только изогнутый шрам, проходящий через низкий лоб. Он всем рассказывал, что некогда схватился с троллем, но все знали, что, однажды перебрав, низкорослый циркач полез доказывать Бородатой Берте странную вещь: мол, борода – сугубо гномий атрибут, а значит, в ней есть добрая толика гномьей крови. Толстушка так отделала задиру, что он неделю пролежал после этого в постели.
– Как же, как же, – вставил более серьезный Конари. – Золото он собирал…
– Так вот, висит она кверху ногами, а этот пройдоха барабан начинает раскручивать… Я уже и не вижу ее, только расплывающийся контур, а в руке – ножи…
История не сказать чтобы была очень занятной, но сидящий на козлах фургончика мастер Креппин, странствующий торговец зельями «по патенту из самого Элагона», слушал внимательно и посмеивался себе в усы над вечными перепалками братьев. Их бывшая цирковая жизнь просто пестрела различными развеселыми случаями и смешными происшествиями. Голари и Конари вели своих пони подле него с самого начала их общего пути, пытаясь доказать человеку, что именно они, и никто иной, являются душой их гномьей компании. Интересно, что бы сказал на это дело Ангар, но он что-то уже давно не выглядывал из домика…
Марвит Креппин нахмурился…
Кони лениво перебирали копытами, медленно таща фургончик по тракту. Колеса скрипели, словно от натуги, ткань, которой были обтянуты стены передвижного дома, с шорохом подергивалась на ветру. Фонари на крыше и над сиденьем возницы вырывали из тьмы небольшой участок леса кругом. Казалось очень странным, что к вечеру всевозможные насекомые не слетались к свету – должно быть, они чего-то боялись. Дорога змеей петляла впереди, стало заметно холоднее. Весна весной, но сидящий на козлах человек закутался в плащ и натянул на голову капюшон – они приближались к границе Истара, всем известного Города Без Лета. Северное герцогство встречало путников голыми деревьями, промозглым ветром и редкой моросью, что более походила на снег. Погода была не властна над полуночным доменом, а оттепель даже не пыталась предъявлять свои права суровой тамошней зиме. Снег и лед уже в каких-то тридцати милях впереди являлись безраздельными властителями, подчинив себе все окружающие земли.
Марвит Креппин бросил взгляд через плечо, на неприметную низенькую дверцу за спиной. Что-то долго… Вскоре начнутся земли Истарского герцогства, но он точно не планировал вести свой дом на колесах в Град Рейнгвальда, место, полное охотников… еще кто-нибудь из тамошних обитателей раскроет их секрет, а это совсем не нужно. Греть на костре в его планы пока что не входило.
Прошло уже довольно много времени с того момента, как второй гном попался в ловушку, почему же она до сих пор не стучит? Что-то пошло не так.
– …а я говорю тебе, что ты заступил за черту, мошенник! – на весь тракт рычал Конари.
– Да как ты смеешь, пройдоха? Я стоял в футе от нее!
– Даже заступи ты на два ярда, все равно промазал бы, стеклянный глаз!
– Это я-то стеклянный глаз? Ах ты ж, деревянная ручонка, дрянная собачонка и хвост белого крысенка!
Мастер Креппин попытался было вмешаться: «Господа, прошу вас, не ссорьтесь…» – куда там! Гномов было не остановить. Все их обычные разговоры непременно перерастали сперва в горячий спор, а уж потом, как ведется, и в хорошую драку. Их, казалось, сейчас и молния не расцепит, они вовсе не замечали своего собеседника, чем тот не замедлил воспользоваться.
Неприметным движением человек развязал бечевку на большом мешке, что был припрятан у его ног. Покосившись на забывших обо всем на свете спорщиков, Креппин приоткрыл дверцу за спиной и нырнул в фургончик. Его место на козлах, будто шут, выпрыгнувший из коробочки, тут же заняла появившаяся из мешка высокая фигура. Человек, что сидел ныне на козлах вместо мнимого продавца зелий, походил на него как две капли воды. Точно такой же плащ, так же ссутулен. Гномы не заметили подмены, продолжая переругиваться и обмениваться затрещинами, даже не слезая со своих пони. Идеальный двойник, словно деревянная кукла на шарнирах, короткими дергаными движениями поднял руку и натянул капюшон на голову, скрывая свое жуткое, сшитое из лоскутов кожи лицо. Уродливые шрамы, перехваченные толстой нитью, исчезли в тени, руки в перчатках взяли вожжи – мастер Креппин был искусным алхимиком, и сотворить подобного гомункулуса ему не составило большого труда. Выращенный в колбе искусственный человек являлся в некоем роде тенью ловкача-колдуна…
Ангар Дортан висел в воздухе и задыхался. Колючие ветки терновника душили его. Острые шипы впивались в кожу: шея, грудь и плечи были залиты кровью.
Алхимик появился неожиданно. Гном уже вытирал свой меч об одежду убитой фоморки, после расправы над гнусным котом, пытаясь очистить клинок от липкой пурпурной крови, когда из-за неприметной дверцы между кроватями внутрь просунулась высокая фигура в плаще.
Хозяин фургона сразу же понял, что произошло. Убийца его семьи даже не успел поднять оружие, когда в одну стену уже летела брошенная алхимиком склянка с зельем. Стекло маленькой бутыли разбилось, жидкость окатила дерево. В тот же миг несколько шевелящихся прутьев терновника резко дернулись, выплелись из стены и устремились к гному. Живые ветви перетянули горло Нор-Тегли и его плечи, с силой дернув Непутевого кверху и подняв его в воздух. Шипы впились в тело… Алхимик подошел почти вплотную к своему пленнику, совершая руками извилистые пассы, будто бы сплетая что-то. Колючие лозы начали крепче сжиматься…
Ангар бился и хрипел, из его глаз текли от боли и бессилия слезы, а на судорожно искривленных губах выступила пена. Должно быть, когда тебя душит колючая лоза терновника – это наихудшая примета. «Ну вот и конец. Вот я и допрыгался, бабушка…»
Вдруг послышался короткий хлопок, и в следующий миг пришла очередь захрипеть колдуну. В первую секунду он сунул руку за спину, пытаясь вытащить из-под лопатки то, что туда вонзилось, но хлопок повторился, раздался еще один и еще, алхимик дернулся всем телом, захрипел и свалился ничком. Весь его плащ был в крови, а из спины торчали четыре арбалетных болта.
В тот же миг ужасные оковы отпустили гнома, он рухнул на пол, схватился за искалеченную шею.
– Ангар… – раздался едва слышный хрип с кровати. Непутевый поднял голову и увидел Лори Дарвейга. Сейчас тот казался еще более безумным, нежели обычно. Неудачник согнулся едва ли не в подкову, странно поджав ноги. Он уставился на Ангара застывшим взглядом, рука с арбалетом безвольно опустилась. Оружие выпало из ослабевших пальцев.
– Лори… – Ангар поднялся на ноги и подковылял к товарищу, зажимая ладонями раны на шее. – Ты как?
– Голова еще болит… рану тянет так, будто злобные демоны накручивают мои жилы на барабаны, но жить, наверное, буду… Как Рубин?
Ангар повернулся к рыжебородому предводителю. Тот не шевелился, лицо его было белым как снег. Закрытые веки болезненно подрагивали, а с губ срывался хрип. Дортан склонился ниже и тут же расхохотался. Дори вовсе не хрипел – он предавался мирному, ворчливому и исконно гномьему храпу.
– Дрыхнет, мерзавец! Видит Дрикх, как же я хочу увидеть выражение его лица, когда он узнает о том, что здесь стряслось! Хе-х! Пробуждение кое у кого обещает быть весьма приятным. А пока что спите сладко, господин главный кладоискатель, и да пребудет множество звонкого золотишка в ваших снах…
Ангар устало опустился на край кровати друга.
4 августа 652 года.
Тракт на Умбрельштад.
Черная карета быстро катилась по старой заброшенной дороге на юг. Косые струи ливня били по крыше и дребезжали по стеклам, оставляя за собой длинные мокрые полосы.
В окно, прижавшись лбом к запотевшему стеклу, смотрел изможденный молодой человек с удивительно бледным лицом и длинными белыми волосами. В его уставших глазах застыла тоска, и они равнодушно оглядывали проплывающие мимо болота, через которые и проходила дорога. Чахлые деревца, сгорбившиеся и иссушенные, походили в грозовом мареве на пугающих болотных демонов, и в те мгновения, когда била молния, в ее серо-синем свете даже казалось, будто они движутся.
Карета вдруг остановилась посреди тракта – незапланированная остановка не слишком удивила беловолосого – таких было уже около пяти.
С передка на землю спрыгнула высокая фигура в длинном черном плаще с капюшоном. Дверца отворилась, человек забрался в карету, стряхивая с себя капли дождя, и, стянув с головы капюшон, уселся напротив печального парня.
– Как дела, Белая Смерть? – усмехнулся подсевший чернокнижник, постучал в окошко за своей спиной, и карета снова двинулась.
– Скажи, Ревелиан, – отстраненно спросил Коррин, по прозвищу Белая Смерть, – почему мне нельзя просто выйти и сгинуть в топи?
Некромант с грубым надменным лицом, которого звали Ревелианом, с деланой жалостью развел руками: мол, прости, была б моя воля…
– Сколько еще? – тем же усталым тоном поинтересовался Коррин.
– На закате второго дня прибудем в Умбрельштад, – последовал быстрый ответ.
– Кто управляет каретой?
Ревелиан, или, как его порой называли, Джек-Неведомо-Кто, широко улыбнулся, показались специально подточенные и заостренные зубы.
– А никто, – подмигнул он. – Одержимые кони сами ее тянут. А нити управления вот в этих пальцах. – Некромант продемонстрировал свою руку, скрытую под тонким алым шелком перчатки с нанесенными на нее восточной вязью золотыми письменами.
– Надо же, – Коррин откинулся на спинку, скрестив руки на груди, – ты не побоялся нарушить приказ самого Черного Лорда! Какая смелость!
– Не мокнуть же, в самом деле, под этим бансротовым ливнем!
– А вдруг я нападу на тебя? – изобразил улыбку на бледном лице Коррин. – Вдруг сумею разорвать эти волшебные путы, вдруг перережу тебе глотку и сбегу? А?
– Мы ведь это уже обсуждали, мой друг. – Джек-Неведомо-Кто достал из-под плаща длинную бутыль с темным вишневым вином. – Тот порошок из негатора, что ты выпил, не позволит тебе даже пальцем пошевелить без моего согласия. Ты полностью в моей власти. Хе-х! Что сказали бы люди, только представь?! Если бы узнали, что кто-то подчинил себе самого Коррина – Белую Смерть, вселявшего ужас в сердца простого народа при одном упоминании о нем! Смешно, не правда ли?
Коррин равнодушно слушал эти хвастливые слова. Но в одном его тюремщик прав – народ бы удивился. Каким только казням они бы предали его, попадись он им в руки! Сожжение на костре показалось бы самой безболезненной и легкой из всех предполагаемых кар. Начиная с того, Бансрот его подери, благословенного года, когда Умбрельштад канул во тьму, и заканчивая недавним штурмом славного Элагона, тот, кого все королевство знало под прозвищем Белая Смерть, очень недурно погулял по Ронстраду. Погулял, оставляя за собой изувеченные и опоганенные тела молоденьких девушек. Всегда все начиналось одинаково. В каком-нибудь небольшом городке появлялся красивый молодой человек, чьи речи звучали столь восхитительно, будто он был искуснейшим менестрелем на всем севере. Под его чары подпадали все новые и новые жертвы. Он соблазнял их, а после того, как девушки теряли сознание и становились беспомощными куклами, убивал различными зверскими способами, изувечивая до неузнаваемости их тела. Он забирал всю их кровь, при помощи которой потом в Умбрельштаде некроманты проводили свои колдовские опыты. Боль и муки, отдаваемые ему под пытками, помогали Коррину совершенствовать его темное искусство: он достиг таких высот в черной магии, что мог уже не думать, где достать силы для проведения того или иного ритуала, для совершения того или иного заклятия. Он уже не задумывался над тем, чьи боль и страдания похитить для воплощения своих магических возможностей…
У него даже была своя метка: череп с длинными волосами и подписью «Белая Смерть» под ним. Это прозвище дал ему когда-то сам Деккер. Черный Лорд, гордясь успехами одного из ближайших своих подчиненных, пошутил: «Ты с твоими белыми волосами, мой дорогой Коррин де Варн, когда-нибудь перестанешь отображаться в зеркале, как истинный вампир. Потому что после твоих посещений некоторые деревни просто пустеют. Ты – как мор, мой дорогой, как сама смерть, беловолосая… белая смерть…» С тех пор эти два роковых слова погрузили в ужас все королевство. На скрипучих городских воротах, на стенах домов, у мостов через реки висели плакаты, на которых было изображено его лицо и написано:
«Разыскивается живым или мертвым
Чернокнижник Белая Смерть.
Некромант поганый, убийца и душегуб проклятущий.
Разыскивается за убийства жестокие молодых дев, за горе и несчастье, что несут его преступления простому люду, яко же доподлинно известно, что он похищает людей для страшных ритуалов мерзких своих, насылает на скот болезни, а на людей мор, травит колодцы и источники, занимается темным искусством, практикует чернокнижничество, насылает сглазы и проклятия, ворует младенцев, путает церковные колокола, насылает крыс, черных котов и множество других злобных вредителей.
За преступления многочисленные и ужасные разыскивается он в пяти графствах, трех баронствах и всех (четырех) герцогствах королевства. Присуждается заочно ему сожжение на костре, утопление в пруду, колесование и четвертование, то бишь растягивание лошадьми. После всего в его тело при погребении надлежит вбить осиновый кол, дабы не поднялся он из земли в виде упыря.
Всяк, кто увидит негодяя и душегуба, повинен предоставить о нем немедленные сведения стражам, кои в силах изловить мерзавца.
Помните, что Хранн благословляет всех охотников на нечисть, отправляющихся на свершение святого подвига.
Награда: 1000 тенриев золотом (за живого).
500 тенриев золотом (за мертвого)».
Коррин даже улыбнулся, припомнив все те горести и беды, в которых, по мнению народа, повинен именно он. Путанье колоколов, насылание сглазов, крыс и черных котов! Все то, что практикуют простые ведьмы, не посвященные в истинное искусство, почему-то должен был делать именно он! Как будто забот у него других нет, кроме как столь мелочно вредить брату-крестьянину. А еще, очень смешат целых четыре казни. Неужели они думают, что «проклятущий некромант» может выжить после сожжения на костре? Похоже на то… Но все это пустяк по сравнению с тем, что подавляющее большинство простого люда вовсе не обучено грамоте, и прочитать плакат им не легче, чем изловить самого чернокнижника Белую Смерть голыми руками.
Коррин отвлекся от воспоминаний и встревоженно посмотрел на своего спутника.
Ревелиан примкнул к ним очень давно, едва ли не сразу же после битвы под Умбрельштадом, почти двести лет назад, когда Лорд-некромант Деккер выполнил наконец свой план – избавился от последнего магистра, подписавшего «Указ Обречения». Пришелец являлся весьма подозрительной личностью, а грубая непривлекательная внешность проходимца с большой дороги всегда раздражала утонченного Коррина. Еще и эта жуткая маска… Было время, когда Джек-Неведомо-Кто носил, никогда не снимая, тугую кожаную маску. Со временем маска настолько «приросла» к его коже, что стала походить на лицо. Белая Смерть подозревал, что это превращение случилось не без помощи колдовства. Так и вышло, что истинного облика Ступившего за край рыжеволосого некроманта никто и никогда не видел. Как выяснилось позже, Ревелиан когда-то был учеником одного из старых имперских некромантов гильдии Немераг и бежал от гнева инквизиции на север, где и присоединился ко вставшему на путь тьмы ордену Руки и Меча. Как и у каждого из сынов Умбрельштада, у Джека-Неведомо-Кто имелась своя причина. Причина служения тьме. У всех она есть. Самого Коррина просто вынудили, а после ему понравилось, и он уже не смог остановиться, словно вампир, однажды познавший вкус человеческой крови. У Черного Лорда причиной была его месть, у взбалмошного Арсена – развлечение безумца, у Анина – стремление удержать свой гаснущий разум и остаться в человеческом теле, у Дориана – противопоставление себя изгнавшему его миру, а вот что же у Ревелиана? Месть, жажда власти или просто неуемная жажда убийств? Неясно.
Коррин внимательно вглядывался в это лицо, в эти темно-карие, кажущиеся в темноте кареты совсем черными, глаза, в мокрые от дождя, спутанные пряди огнисто-рыжего оттенка, в низкий лоб и выплывающий из-под нахмуренных бровей скрюченный нос с точеными ноздрями. Кожа Ревелиана была груба и иссушена, а через скулы и переносицу проходили тонкие, едва заметные следы – от вросшей в лицо маски.
– Я вот никак не могу понять… – задумчиво произнес Белая Смерть.
– Чего же? – Джек-Неведомо-Кто оторвал от дождя за окном взгляд, а от бутылки с вином губы.
– Что это был за человек, которому ты продал негаторный порошок?
Каменно спокойный взгляд рыжего некроманта подернулся, руки крепче сжали бутыль.
– Что тебе до этого? – бросил в ответ Ревелиан, придвинув свое жуткое лицо почти вплотную к Коррину.
– Да ничего особенного. – На тонких губах появилась так хорошо знакомая всем, кто знал Белую Смерть, ехидная усмешка. – Просто я гляжу на твои перчатки. – Ревелиан тут же спрятал руки в широкие рукава мантии. – Я таких раньше не видел, но я догадываюсь, на что ты их выменял у того человека. Как думаешь, Черный Лорд будет очень злиться, если узнает, что ты расшвыриваешься его вещами? – Застывший в полумраке кареты Джек-Неведомо-Кто не перебивал. – Ты разве не помнишь его суровый запрет отдавать кому бы то ни было негаторы или негаторный порошок? Ведь королевские маги могут их использовать против нас…
– Кто бы уж говорил о нарушении правил! – расхохотался рыжеволосый. – Ты поднял мятеж против Черного Лорда! Я-то всего лишь выменял немного порошка…
– Что они могут делать? – кивнул в сторону рук собеседника Коррин. – Никогда не поверю, что тебе понадобились простые перчатки. Откуда они? Из пустыни?
– Ты прав, мой орденский брат, эта вещь с востока, и она убережет меня от удара в спину.
– Боишься смерти? – обронил беловолосый любимую фразу, которую раньше он так любил задавать своим жертвам, и перевел взгляд на окно. Ответ уже не был важен.
Над окрестными лесами и болотами разразилась настоящая буря. Деревья гнулись под ветром, ежесекундно блистали синим светом молнии, а от грома можно было оглохнуть.
Четверка черных лошадей с горящими багровым пламенем глазами быстро тянула карету по заброшенной дороге в сторону Умбрельштада.
Глава 4
Выбор – жизнь, выбор – смерть
«Баллада о Судьбе». МенестрельДекиан Молчаливый
- Тот выбор прост: жизнь или смерть.
- Не хочешь ли монету бросить?
- Или сбежишь, захлопнешь дверь,
- Когда судьба о том попросит?
- Легко судить других за страх,
- Пенять лжецам, за честь цепляться…
- Но сам-то сможешь сделать шаг,
- Чтоб с жизнью собственной расстаться?
3 сентября 652 года. До праздника святого Терентия осталось два дня. Гортен.
Стояла хмурая ночь. Из-за туч подчас выглядывала бледная клыкастая ухмылка молодого месяца, а звезды все куда-то попрятались. В полной тиши один лишь сам себе надоевший и теряющий остатки рассудка ветер то жалостливо стонал, то злобно хохотал, в безумии носясь над землей и разнося в стороны покрывало опавших листьев своими пыльно-серыми крыльями. Вынырнув из-за спутанной паутины ветвей старых дубов и вязов, что росли в местном лесу, он покружил над тихим, поросшим ряской озерцом, разогнав белые кувшинки, спокойно плавающие на поверхности зеленой глади. На миг в воде промелькнуло смутное отражение серой крылатой фигуры в потрепанном балахоне – должно быть, истинный облик резвящейся заверти. Больше для себя занятий ветер здесь не нашел и, немного поскучав в ночной роще, подвывая, полетел к городу, чьи яркие огоньки просвечивали из-за деревьев.
Могучие крепостные укрепления встретили осеннее дуновение спокойно и без страха – сколько раз они его видели, и ему всегда недоставало силы угрожать им, древним камням, много веков стоявшим на страже города. Но ветер и не пытался их пугать или опрокидывать, он просто не обращал на мрачные бастионы никакого внимания. Усевшись на зубец и свесив ножки со стены, он, дрожа от нетерпения, начал вслушиваться в скрип ключа, царапающего замочную скважину. Весь его интерес сейчас был прикован к заспанному стражнику, который как раз выходил из башни.
Затворив за собой дверь, воин неспешно побрел по выложенному плитами дозорному пути, зажигая фонари. Алебарда у плеча, ало-синяя туника с большими золочеными лилиями на спине и груди расправлена – ни одной неуставной складочки, полукираса начищена, так же, как шлем и остальные детали солдатского доспеха. Именно в таком виде и должен совершать вечерний обход уважающий службу стражник (по словам сурового господина коменданта).
Ветер протянул руку и легонько коснулся невидимой ледяной ладонью щек человека, он подул ему в лицо, попытался забраться под доспех. Воин зябко поежился, остановившись на миг, поправил шлем и пошел дальше. Ветер спрыгнул с зубца на дозорный путь и неслышно пошагал следом. Вскоре они подошли к двери башни, где стражник поставил алебарду и начал зажигать последний фонарь, висевший в маленькой нише возле прохода. Забияке-ветру уже наскучил этот погруженный в какие-то свои думы солдат, который вовсе не собирался глупо отплясывать в попытках согреться, а лишь сильнее сгибался и съеживался, когда он к нему прикасался. Скука… Ветер соскочил со стены и устремился вниз, в ночной город. Множество окон призывно горели, из труб вырывались струйки дыма. Пахло ужином и теплом… до поры до времени…
Здесь он покружил меж высоких черепичных крыш, немного поскрипел флюгерами и, заглянув на торговую площадь, попытался было ворваться в открывшуюся на миг дверь какой-то таверны, но не успел – ее поспешно захлопнули прямо перед его носом. Мерзавцы! Свиньи! Никакого уважения!
Озлобленный ветер вновь поднялся ввысь над вечерним городом в поисках того, на ком можно было бы отыграться за свою последнюю неудачу. Он присел на конусообразную крышу высокой башни, уперев ноги в водосток, и начал вглядываться в улочки и площади, простирающиеся внизу. Из чердачного окна вышла, гордо изгибая спину и потягиваясь, большая серая кошка с круглыми зелеными глазами и длинными усами. Увидев ветер, она, конечно же, подошла к нему и начала тереться о его спину. Ветер ласково погладил животное по мягкой холке, легонько вздымая с каждым прикосновением шерсть на загривке. Кошка замурлыкала…
– Нет, ну что за город! – возмутился ветер. – Даже в гости никто не зовет…
Кошка продолжала мурлыкать – она, мол, была полностью согласна.
– Людишки все попрятались… Никто не хочет поиграть… Ага! – Он разглядел наконец то, что искал. Жертва вышла из высокого белокаменного дома, перед которым в большой лампаде горел бледный негаснущий огонь.
– Что скажешь? – покосился ветер на кошку.
– Ну, попробуй, – промурлыкала та в ответ и едва заметно подмигнула ветру.
Любитель задирать людей расправил свои пыльные крылья и с призывным воем устремился к позднему гуляке, пытаясь по пути выяснить, как к нему лучше всего подобраться. О, это оказалось непростой задачей даже для ветра: капюшон на голове человека был накрепко завязан тугими тесемками, пряча лицо, а тисненые перчатки полностью скрывали руки. Теплый плащ с оторочкой из лисьего меха пошелестел-пошелестел под цепкими пальцами ветра, но так и не пожелал распахиваться, стойко ограждая своего хозяина от ночного холода.
– Да что же это такое?!! – вознегодовал ветер.
Люди будто сговорились против него – хорошо подготовились к осени, вестником которой он был. Дико взвыв напоследок, шутник-неудачник поднялся в небо и устремился куда-то на восток, в сторону далеких гор, терзать не в пример хуже одетых гоблинов, щипать их за длинные носы и дуть в уродливые сморщенные уши.
А ночной путник, не глядя по сторонам, быстрым шагом направился вниз по главной улице города, держась в тени нависающих домов. Под стенами, не теряя его из виду и стараясь не высовываться на свет фонарей, кралась черная фигура, которая следила за своей жертвой от самого здания прецептории. Преследователь неслышно ступал по брусчатке, в то время как еще два его сообщника фут за футом преодолевали путь по крышам, огибая каминные трубы и двигаясь по черепице ловко, словно коты.
Человек спешил, едва ли не бежал, был очень взволнован и, конечно же, не замечал слежки. О том, что он покинул здание прецептории и куда направляется посреди ночи, не знал никто, даже верный рыцарь-камердинер, в чьи обязанности входило быть кем-то вроде няньки для этого господина и выполнять малейшую его прихоть. Дело, по которому вельможа вышел в ночной город, не подлежало обсуждению с кем-либо. Он так торопился, что не взял ни кареты, ни даже коня. Подчас в стороны отходили переулки и аллеи, засаженные деревьями, но ночной путник продолжал идти прямо. Преследователи не отставали. Любой наемный убийца даже сделал бы скидку нанимателю за столь легкую мишень: она блестела, словно пригретая солнцем тыква посреди яблок, наколотых на шесты. Но сейчас темными личностями двигали совершенно иные цели: убивать спешащего по каким-то своим делам человека они не собирались…
Вскоре вдали показалась черная громада внутренней стены и множество фонарей, развешанных меж зубцами и у привратных башен. Это была граница, пролегающая между Малым городом, вотчиной зажиточных магов, рыцарей и лордов, и Старым – кварталами обычных горожан.
Кивнув стражникам в воротах, которые тут же встрепенулись и отдали честь, узнав его, господин, оказавшийся в непогоду на улице, очутился за стеной. Следом за ним перебрались и шпионы, для которых проскользнуть незамеченными мимо стражи в ярком свете фонарей не представило никакой сложности – видимо, как раз для подобных случаев и существует облупившаяся черепица на крышах и неровные стыки камней в городской стене.
Тем временем наш путник прошел еще один квартал по главной улице и свернул на неширокую аллею Ганновер. Тут располагались в основном обычные двух– и трехэтажные дома, но в некоторых особенно глухих и темных местах еще можно было увидеть большие старые поместья с чахлыми и неухоженными парками вокруг, огражденные коваными решетками. В таких домах жили или обедневшие дворяне, пик богатства и славы которых давно прошел, а великие имена их предков успели забыться, или же сбрендившие под конец своей чародейской карьеры маги, а то и вовсе нечистые на руку проходимцы, разбогатевшие на разного рода сомнительных делах. Горожане, падкие до слухов и сплетен, уверяли, что где-то здесь обосновалось целое логово вампиров, а воры и убийцы устраивают под ветхими крышами в тиши и зловещем сумраке свои собрания. Поверить в подобное, правда, было трудно, учитывая наличие в стенах города такого сторожевого пса, как сеньор Прево, и его стаи, агентов тайной королевской стражи.
Именно к одному из таких поместий и направился ночной путник. Фонари здесь не горели, а брусчатка в некоторых местах была выбита. Над головой нависали низкие ветви деревьев. Улица закончилась, и человек остановился у проржавевшей решетки, украшенной коваными цветами и листьями. На крюке у столба висела старинная табличка с полустертой от времени надписью: «Аллея Ганновер, 25. Старый город. Дом высокой семьи графов Демьенских». Судя по всему, он оказался в условленном месте, но это-то и казалось странным. Что это за особняк? Почему его пригласили именно сюда? О хозяевах поместья он ни разу не слышал, и это свидетельствовало о том, что последний из рода графов Демьенских умер очень давно.
Пройдя вдоль решетки, гость остановился перед высокой калиткой, прячущейся под дряхлой каменной аркой. За нею он попытался разглядеть хоть что-нибудь, но в ночи увидел лишь силуэты деревьев, растущих вокруг дома, да шипастые и жутко спутанные стебли розовых кустов, вьющихся по обе стороны дорожки. Казалось очень странным, что леди Изабелла пожелала встретиться с ним здесь. Быть может, этот дом принадлежал кому-то из вассалов ее отца?
Человек в плаще с оторочкой из лисьего меха вдруг почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Он огляделся по сторонам, но никого не увидел – аллея по-прежнему была безлюдна. Неуверенно толкнув калитку, заскрипевшую так жутко, словно ее не смазывали лет триста, он направился через большой запущенный сад к особняку. Дом 25 по улице Ганновер оказался невзрачным трехэтажным строением, которое за долгие годы сильно одряхлело, утратив былое величие. Полуразвалившиеся колонны, поддерживающие балконы, в прежние времена, должно быть, радовали глаз тонкой отделкой. Стертые мраморные ступени и две поросшие мхом статуи у входа также говорили в пользу зодчего, но уж никак не в пользу слуг, что довели прежнюю красоту до такого упадка. По-видимому, дом был давно заброшен и пустовал. Подозрения гостя лишь укрепились, когда он разглядел это угрюмое, отталкивающее поместье вблизи. Фигуры шпионов застыли неподалеку – им было велено не приближаться к дому.
В ответ на негромкий стук высокие дубовые двери отворил сгорбленный слуга. Ливрея на его ссутуленных плечах была такой же серой и неприглядной, как и сам дом, на совершенно лысой макушке поблескивали пятна света от фонаря, который слуга держал над собой за большое кованое кольцо. На сморщенном старческом лице с неопрятно торчащей седыми клоками бородой замерло неприветливое выражение, будто единственным желанием этого человека было взять и выколоть гостю глаз, или отрезать нос, или еще что-нибудь в том же духе.
– Могу я видеть леди де Ванкур? – неуверенно спросил визитер, отступив на шаг.
– Конечно-конечно, – слишком грубо, как для прислуги, усмехнулся старик. – Прошу, проходите.
Он пропустил гостя, незаметно для него три раза быстро кивнул темноте парка и закрыл дверь. Шпионы, в отличие от вошедшего в дом человека, уловили и поняли знак слуги. Первый кивок сообщал, что они выполнили свое первоначальное задание: проследить, чтобы гость не привел к особняку за собой кого-то нежелательного; второй – что теперь они должны отправляться на следующее дело; третий же подтверждал, что ничего в оговоренном плане не изменилось.
Наемники покинули парк и, словно призраки, неслышно направились к одному из мирно спящих домов неподалеку. Не прошло и минуты, как все трое оказались внутри. Их очередное задание было жутким по своей сути злодейством, за которое мало кто бы взялся. Даже каторга могла показаться незначительным наказанием за такое, если бы их поймали, но шпионы ни в коем случае не собирались попадаться, ведь они были хладнокровными профессионалами и всегда доводили дело до конца. Утром преступление, содеянное ими, всколыхнет весь город, от его нищенских предместий и до самого дворца.
Последний преступник затворил за собой дверь. В следующий миг раздался приглушенный вскрик…
Тем временем в поместье по адресу «Аллея Ганновер, 25. Старый город» старик-слуга шаркающей походкой направился к широкой лестнице, и гость был вынужден последовать за ним. Обсыпающаяся облицовка стен пряталась под затянутыми паутиной барельефами и выцветшими блеклыми портьерами. Везде господствовали пыль и запустение. Доски настила в некоторых местах вылезли из пола и торчали кверху прогнившими и обломанными клыками.
В конце темного коридора показалась невысокая, еле перебирающая ногами фигура, более походящая на тень. Дрожащей рукой она коснулась стены, будто бы немощно опершись на нее, но на пыльных гобеленах не осталось и следа. Спустя миг незнакомец скользнул за угол.
– Не обращайте внимания, господин, – проворчал старик. – Это всего лишь дряхлый призрак, мы все никак не можем от них избавиться.
«Замечательно, – подумал гость. – Еще и призраки на мою голову. Но где же леди Изабелла?»
Они прошли по широкой обветшалой лестнице со ступенями, так громко и пронзительно скрипящими, будто они были сделаны вовсе не из досок, а грубо сколочены из спин каких-то неведомых тварей, и поднялись на второй этаж. Остановившись у резной двери темного дерева, старик постучался. Никакого ответа не последовало, но слуга все равно отворил ее гостю, при этом низко поклонился, скрывая злую, хищную усмешку.
Человек в плаще с оторочкой из лисьего меха прошел в комнату, скупо освещенную дотлевающими алыми угольями в камине. В самом центре располагался большой письменный стол, по углам покоя были расставлены глубокие кресла, шкафы с книгами выстроились вдоль стен. Похоже, этот кабинет был единственным местом в доме, за которым следили и где регулярно прибирались.
В полутемной комнате не было его любимой. Зато здесь находились другие люди. Те, с кем ночью в старом заброшенном доме лучше было ни за что не встречаться. На гостя глядели Волк, Вепрь и Змей.
…Если говорить о теории создания ловушек, то главными пособниками для охотника являются не столько инстинкты жертвы и ее глупость, сколько самоуверенность попавшего в западню и его твердое нежелание прислушиваться к своему внутреннему голосу. А еще – любопытство. Но в то же время последней преградой перед тем, как нога ступит в петлю, является простое сомнение. Словно укол в самый центр сознания: «А правильно ли я поступаю, делая этот шаг?» Мгновенное колебание, мимолетное недоверие, бледное подозрение, слабая неуверенность, нерешительность, раздумье… Все это может спасти. В задачу опытного охотника и мастера своего дела входит необходимость убрать неверие, рассеять сомнения, подогреть любопытство и бросить подачку самоуверенности жертвы, тем самым буквально подтолкнув ее в петлю.
Змей хорошо разбирался в теории создания ловушек, так же как в теории похищения людей и еще во многих других темных премудростях, о которых большинство ронстрадцев даже не задумывалось, слепо совершая предсказуемые действия и шагая по дорожкам, заготовленным для них кем-то другим, более умным. Он так поднаторел в том, что многие назвали бы громким словом «преступление», что создать очередную западню, сотканную из хладнокровной безжалостности, изощренной подлости и скрепленную обманом, для него не составило никакого труда. Возможно, все дело в обширной практике, но и того, что у него был талант к подобного рода делам, нельзя отрицать. Как алхимик экспериментирует со ртутью, серой и солями в попытках найти свой собственный философский камень, так и Змей смешивал ингредиенты, выпаривал, перегонял, выжигал и плавил, правда, в их роли выступали отнюдь не бесчувственные минералы и элементы, а живые люди. Некий бард, гостивший как-то в родовом замке Змея и желавший во что бы то ни стало заслужить расположение господина, назвал его в одной из своих баллад «алхимиком судеб», за что был немедленно облит маслом и спроважен в подвал к крысам – мастер интриг не любил выспренности и напыщенности, а неприкрытая лесть приводила его буквально в ярость.
Змей не часто посещал Гортен, зачастую действуя через подставных людей, слухачей и осведомителей – пока что этого хватало, но сейчас все было по-другому. Сейчас ситуация требовала его личного присутствия. Игра пошла по крупному, один неверный шаг в сторону, одна ошибка, и все рухнет, словно стены карточного Элагона.
– Брат, мне все это очень не нравится…
У ярко горящего камина расхаживал высокий человек могучего телосложения. Он не мог найти себе места и не отрывал ладони от резной рукояти длинного кинжала, висевшего на дорогой рыцарской перевязи. Змей чувствовал, что брат напуган, что он пребывает в сомнениях и неуверенности. Вепрь был еще далек от понимания истинной сути ловушки, но сейчас нельзя допустить, чтобы он все испортил.
– Я все продумал, клубок запутан, – с деланой теплотой в голосе проговорил Змей, увещевая брата и пытаясь его успокоить. – Джон, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но доверься мне. Поверь, как ты верил всегда. Неужели я хотя бы раз подвел тебя? Сейчас мы всего в дюйме от нашей цели, осталось совсем чуть-чуть… Еще немного, и ты получишь то, чего всегда хотел. То, о чем могли лишь мечтать наш отец, дед и прадед.
– Достаточно! Не говори больше ни слова! – Вепрь повернул к брату широкое лицо с пышной темной бородой и усами. Под глазами залегли глубокие тени, а низкий лоб весь изошел морщинами. В черных волосах, по-дворянски увязанных вместе в хвост, закрепленный лентой, белыми прядями проступала седина. «Как же он стар, – подумал вдруг Змей. – И все же мудрым его не назовешь. Излишнее благородство, глупые понятия о рыцарстве и чести… Если цепляться за эти никому не нужные вещи, никогда не сложишь действительно умный работающий план, никогда не достигнешь цели. Брат всегда был слишком прямолинейным, люди уважали и любили его, как справедливого сеньора и храброго рыцаря, но мало кто при этом догадывался, что на самом деле за ниточки дергает его младший брат Змей, тот, за кем всю жизнь, словно шлейф, тянулась дурная слава».
– Ты всегда знал, как поступить, Танкред. – Джон сложил на груди руки, словно защищаясь от брата и принимая вид неприступности. Изобразив на лице усталость, Змей откинулся на спинку кресла – он был готов к обвинениям и упрекам, более того, знал их все наперед. – Но это! Моя честь вот-вот разобьется, как хрустальный кубок. Я все сделал, как ты сказал. Изобразил ярость на коронном совете, преступил закон, как ты мне велел, оскорбил короля и подыграл этому щенку Ильдиару де Ноту, который не мог не вступиться за монаршую честь. Но сейчас… это уже слишком. Ты чересчур заигрался в свои интриги, Тан, не делай этого, прошу!
– На самом деле все уже сделано, брат мой, – с холодностью произнес Танкред. Его худое, неопределенного возраста лицо с узкими скулами и точеным носом превратилось в маску отчужденности. Всем своим видом этот человек сейчас напоминал большого ворона с пронзительными, безжалостными глазами и черными, словно перья погребальной птицы, длинными волосами.
– Ты должен признать, Тан, – пытался спорить барон, – я никогда не перечил тебе, слушал во всем, хоть ты и моложе, но сейчас…
– Что сейчас, Джон? – Змей резко подался вперед в своем кресле, словно клинок, сделавший выпад. – Хватит уже об этой мнимой чести! Надоело! Передо мной можешь не лицемерить! Что-то ты не слишком спорил, когда я натравливал банды разбойников на простака Сноберри, когда убирал недовольных твоим правлением, когда украсил ветви Дуба Справедливости петлями и висельниками – королевскими псами, которые пытались вынюхивать в Теале. Я уже молчу обо всех покушениях на твоих врагов. Все это не шло вразрез с твоей честью?! Что же ты сейчас встрепенулся! Неужто очнулся от грез, словно принцесса Марго де Лили[8]?! Не смеши меня, брат! Ты должен понимать, что лишь благодаря мне Черный Пес Каземат, наш любезный королевский Прево, не добрался до тебя, что все его люди стороной обходят и Бренхолл, и сам Теал! Лишь моя заслуга, что ты не опасаешься яда в вине, стрелы в окно, кинжала наемного убийцы. Если бы я думал о твоей мнимой чести, наша семья уже давно оказалась бы по другую сторону решетки Теальских каменоломен. Короли Гортена всегда пускали слюни, мечтая о Теале, и давно бы что-то предприняли, если бы прадед не построил замок вопреки указу короля, дед не основал противозаконную тайную стражу Бремеров, а отец… отец не сделал того, о чем ты и сам знаешь. Каждое поколение нашего рода при необходимости выбора «честь или жизнь» всегда выбирало второе. Кто бы тебя защитил, брат, твоих детей, всех наших родичей, если бы я не делал того, что делаю? Ты сам? Олаф? Да почему я должен все это тебе объяснять?!
Просто задавленный напором брата, Джон Бремер, барон Теальский, застыл, как старое дерево, в которое ударила молния. Спина его поникла, а широкая грудь, что пряталась под двухцветной меховой коттой, одна половина которой была багровой, а вторая – черной, словно сжалась.
– Я вижу, брат, как ты устал, – Танкред сменил тон. Теперь он говорил с заботой. – Скоро все закончится, обещаю тебе. Ты вздохнешь свободно. Не будет больше интриг. Некому станет покушаться на жизнь и покой нашей семьи. – Сказочка, припасенная для брата, была продумана до мелочей и выглядела очень реалистичной и убедительной. – Осталось совсем немного… Потерпи чуть-чуть… День святого Терентия изменит твою жизнь. Вы с Олафом должны верить мне и помогать, а как же иначе, ведь вы мои братья! Только на вас я могу положиться и вам довериться!
– Я верю тебе, Тан! – горячо воскликнул молчавший до этого Волк. Он стоял за креслом Танкреда и только сейчас решился вступить в спор старших братьев.
Младший из Бремеров был невысок, полноват, на вид ему можно было дать никак не меньше тридцати пяти, но в коротких черных волосах уже проглядывали седые пряди. У него были высокий лоб, широкое лицо и узкие маленькие глазки, косящиеся на окружающих с презрением и злобой. Именно из-за злобы его называли Волком, и если Джон Бремер являл окружающим незыблемость камня и силу, Танкред – змеиный яд и почти осязаемую угрозу, то этот человек походил на бешеного пса, который может просто пройти мимо, а может ни с того ни с сего взять и вцепиться клыками в ногу. Младший Бремер обладал небольшой храбростью и скупым умом, впрочем, умело прятал эти свои слабости за вспышками гнева и репутацией опасного и непредсказуемого человека. Джон был для него щитом, за которым удобно укрыться, а Танкред – кинжалом, что всегда готов вонзиться в его врагов.
– Вот видишь, Джон! Даже Олаф мне верит. Он знает, что я ни разу вас не подвел. – На самом деле Танкред ни во что не ставил слова младшего брата, поскольку считал, что тот непроходимо туп, безволен и что печальнее всего – самоуверен, поэтому сотворить из него послушную марионетку не составило никакого труда. – И сейчас мы сделаем все, что нужно. Тем более что с ними уже все договорено и поздно идти на попятную. Я сам буду говорить, а ты мне только подыграй, Джон. Я знаю, у тебя все получится…
Тук-тук. Это Харнет, личный слуга Танкреда, постучал в двери.
Танкред Огненный Змей протянул руку и жестом заставил камин притухнуть.
Дверь отворилась, поздний визитер шагнул в кабинет, и старый слуга тут же затворил ее за спиной вошедшего.
В тусклом свете можно было различить человека, застывшего подле камина. Гость почти сразу же узнал в широкоплечей фигуре Джона Бремера, барона Теальского. Ту самую личность, с которой у него вскоре должен был состояться судебный поединок, возможно, со смертельным исходом.
– Добро пожаловать на наш званый вечер, граф де Нот, – с издевкой проговорил барон. Ни следа его неуверенности не осталось. Дар убеждения Танкреда в очередной раз себя оправдал.
– Что здесь происходит? – Граф положил ладонь на рукоять меча.
Змей мог по порядку расписать все дальнейшие мысли и действия своего гостя, так как это было частью теории создания ловушек. Сейчас этот человек полагает, что кусок стали способен его защитить…
– Таинство. Что же еще? – проговорил Танкред Бремер из темноты.
– Это еще кто там? – быстро повернулся к дальнему углу сэр де Нот.
– Не узнаешь старого друга, Ильдиар? – желчно усмехнулся Змей.
Граф вздрогнул. Эту насмешку, звучавшую в каждом произнесенном слове, эту гордую интонацию и степенно растягивающий слова говор невозможно было не узнать. Это был именно тот голос, который меньше всего хотел бы услышать граф де Нот.
– Танкред. Как же без тебя?
– Действительно. Если я даже был приглашен на встречу с вашей дамой.
Танкред Огненный Змей расхохотался над собственной шуткой и сотворил в руке маленький огненный шар. Средний брат Бремер считался одним из могущественнейших колдунов королевства, он был необычайно умен, хитер и коварен. Было очень мало людей из тех, кто в здравом уме согласился бы находиться с ним в одной комнате. И тому имелись причины. Поговаривали, что в списке его дел на каждый день, чередуясь с завтраком, обедом, ужином и уходом ко сну, достойное место занимают общение с различными подозрительными личностями, составление зловещих планов и просто убийства. Танкреда не любили, и он всем отвечал взаимностью. В Гортене его видели редко, но если он все же решался почтить столицу своим присутствием, то производил эффект чумного поветрия – в том смысле, что все старались поскорее убраться с его пути.
– Про меня совсем забыл, братец? – встрял Волк.
На свет вышел еще один человек, положив руки на спинку кресла Танкреда. Ильдиар узнал еще одного Бремера.
– Здравствуй, Олаф. – Едва заметно граф вытащил меч на пару дюймов из ножен.
Все Три Теальских Брата, как их подчас называли в народе, собрались темной и холодной ночью в этом заброшенном доме. По лицу своего гостя Змей с удовольствием прочел, что в этот самый миг Ильдиар де Нот осознает, что попался. Осознание факта, что ты – жертва, тоже одна из ступеней теории создания ловушек.
– Вы так быстро явились, господин граф, благодарю, что не заставили себя ждать…
– Убьете меня? – сквозь зубы процедил Ильдиар де Нот, не отпуская рукояти меча. Он пока еще не понимал, что происходит. Между осознанием факта попадания в ловушку и пониманием причин зияет огромный провал, зачастую длиной лишь в миг, но равный при этом целой жизни. – Заманили в это захолустье, чтобы разделаться по-тихому? Ловко, господа, отдаю дань уважения. Подделали письмо леди Изабеллы…
– Не совсем… – протянул Олаф. Танкред в кресле усмехнулся. – Письмо было подлинным.
Ильдиар вздрогнул от такого ответа, но больше от того тона, каким он был произнесен.
Читать бесплатно другие книги:
