Там, где фальшивые лица Торин Владимир

– Я что-то ничего не понимаю, принц Кельбрик, – пыхтя, проговорил Лори Дарвейг, судорожно дернув головой вбок. – Как именно вы и ваши подданные поможете моим друзьям? Вы же всего лишь жалкие певчие птички… глупые пернатые, которых я тащу по этому треклятому лесу уже битый час!

Дрозд, к которому он обращался, недовольно вскрикнул. Его голос походил на треск сухой ветви, сломавшейся под каблуком. От собратьев принца Кельбрика отличал серебристый ободок на голове – точь-в-точь корона!

– Не нужно только обид, принц! Да-да! И мой неусыпный Вчера тоже этого не понимает… Видать, старик Невермор совсем утратил последние крохи разума, если считает, что принц Кельбрик со своим маленьким клювом и тонкими лапками поможет мне выпутаться из очередной западни…

Западня… Сколько всего уже успело с ними стрястись, а ведь до Тэриона охотники за сокровищами так и не дошли. Во всем Лори Дарвейг по прозвищу Неудачник винил, конечно же, себя. Даже не столько себя, сколько треклятого Вчера, что притягивает всевозможные напасти, как притягивает кусочек сыра стаи голодных крыс…

Еще три дня назад все было хорошо. Все невзгоды пути вроде бы остались за спиной. И разбойники в лесу, и жуткие фоморы, от которых спастись удалось лишь чудом в лице истово верующего в приметы Ангара. Фургон с трупами тварей, колдуна и его жуткого гомункулуса гномы не замедлили сжечь, а пепелище посыпать солью, чтобы уж наверняка никто из них не решил вернуться с того света. Далее был Истар. Сперва Город Без Лета распахнул путникам с гостеприимным скрипом свои южные ворота, после чего со скрежетом, но уже будто бы злым и насмешливым, затворил за их спинами северные, Врата Бреканбора.

Путь по извивающемуся через Дерборроу тракту на Тэрион занял полтора дня до развилки. Когда дорога разделилась на две части, отряд остановился, и Дори Рубин достал карту сокровищ. Мозолистый палец гнома пополз по старому пергаменту, сверяя нарисованное и настоящее. Главная дорога под старым указателем – рыжий гном поднял взгляд – «Полуночный след» вела строго на север, и, минуя Горрехарские угольные ямы, поднималась на поросшие густым сосновым бором центральные предгорья Тэриона. Был еще путь на восток – «Гаэрхов след», но, как всем известно, он тянулся лишь на пятнадцать миль, к Медвежьему урочищу, и терялся где-то в чаще, за которой начинался лес Валлена.

Но все это было не тем, что требовалось нашим путникам. На карте вырисовывалась еще одна дорога. «Путь на Грехенвальд» на старой бумаге подчеркивала красная пунктирная линия, ползущая на северо-запад. Эта дорога была не такой старой и заброшенной, как «Полуночный след», которым далее угольных ям никто не пользовался уже пять сотен лет. Да и по сравнению с более молодым «Гаэрховым следом» она выглядела будто вчера протоптанной. Где-то в той стороне пролегала граница Дерборроу и соснового бора Грехенвальд. Туда-то они и направились.

Прошло около трех часов после того, как путники отъехали от развилки. На обочине из-под сугроба выглядывал сваленный кем-то на землю старый указатель: «Добро пожаловать в Тревегар», некогда нависавший над узкой тропой, по которой пони могли пробираться лишь по одному. Сосны скрипели на морозе, будто переговариваясь между собой и с удивлением обсуждая невиданных чужаков. Их удивление можно понять – слишком долго здесь никого не было. Деревья тянули свои ветви к гномам, должно быть, нарочно обсыпая их снегом с разлапистой хвои.

Вскоре путники выехали к долине, затерянной в распадке между холмами предгорий. Ели и сосны почтительно расступились, открывая вид на стену и заброшенные строения.

– Вот мы и добрались, – пробормотал Ангар. – Руины Тревегара – ключевое место на карте.

Дори кивнул и первым направил пони в проем ворот. Должно быть, и в свои лучшие времена замок Тревегар не был средоточием уюта и гостеприимства, а сейчас в нем, разрушенном и покинутом, могли бы найти достойное пристанище разве что призраки замерзших в лесах людей. Быть может, что и нашли, кто знает: ветер подчас подвывал, ну точь-в-точь как скорбящая баньши, желающая поведать всем и каждому о своих страданиях. Со всех сторон во двор выходили арки – старые входы в различные помещения замка; стена была во многих местах пробита, большие участки укреплений раскрошились.

– Судя по сколам на камнях, замок был разрушен более пяти сотен лет назад. – Мастер Тайн Гор Долдур, помимо кузнечного ремесла, разбирался еще и в обработке камня.

– Да, – добавил его брат Хонир, – и, кажется, здесь прогулялся великан. Видите углубление в той части двора? – Он указал рукой в сторону разрушенного почти до основания донжона. – Как будто след от огромного сапога.

Больше кладоискателям здесь ничего не казалось интересным и хоть сколько-нибудь важным: они уже столько на своем веку перевидали всяческих развалин, что могли бы из их камней собрать небольшой город.

– Не нравится мне здесь, – пробормотал Ангар и опасливо огляделся по сторонам. Руины холодно взирали в ответ. – Предлагаю не останавливаться и двигаться дальше. Время всего лишь к полудню, так что…

Дори был не согласен – он устал, проголодался и порядком успел возненавидеть лес.

– Куда нам спешить, Непутевый? – Гном так широко зевнул, словно пытался проглотить товарища. – За плечами долгий путь. Станем на привал, разожжем костерок, да и крольчат пора бы зажарить… аэээххх, – очередным зевком закончил рыжий предводитель свою речь.

– Да, не помешало бы чуть поспа-а-ать, – зевнул Лори, прикрывая рот ладонью.

Остальные спутники поддержали дружным поддакиванием. Гномы и не заметили, как заразились от своего предводителя зевотой – сперва один, за ним другой и так по цепочке далее, пока у всех не проступили на глазах слезы. Ангар и сам вдруг почувствовал, как сильно он устал. Действительно, почему бы не прилечь на часок-другой у теплого костерка? Столько переживаний свалилось на них за последние дни, да к тому же долгая дорога их сильно вымотала. Тут уж и Ангар Дортан углядел в холодных, как могила, развалинах Тревегара больше положительных сторон, нежели отрицательных. Во-первых, ветер здесь не мог как следует разгуляться из-за остатков стен, во-вторых, это место все же лучше, чем лес, да и, в-третьих, кролики пришлись бы весьма кстати. Горячие, зажаристые, жирненькие, согревающие… Эх! Непутевый был из тех, кто даже страх может запихнуть за пояс, когда в его присутствии упоминаются еда и сон.

Кладоискатели уже буквально кренились набок из седел, даже пони начали клонить головы к самому снегу и чаще спотыкаться. Путники ехали через двор и оглядывались по сторонам в надежде отыскать подходящее место для отдыха, но все кругом выглядело слишком неприветливым и промерзлым. Голари и Конари уже мирно посапывали в седлах, жуя во сне бороды. Остальные не отставали. Кили даже не заметил, как склонил голову к шее своего пони, а глаза его медленно-медленно закрылись, будто с век свисали металлические цепи с грузом железа… Брр… Пони споткнулся, гном вздрогнул, и сонливость вроде бы отступила. Кили оглядел спутников и, коварно ухмыльнувшись, неожиданно и громко вскрикнул: «Эгей!» – отчего все подскочили как ужаленные. Конечно же, шутник не замедлил получить в ответ потоки отборной доброжелательности и чистейшей любви к своей персоне.

– Думаю, та башня нам подойдет, – Долдур кивнул в сторону отбрасывающей тень каменной громады. Отряд встал в некотором отдалении.

– Лори, иди проверь! – приказал Рубин. Дарвейг слез на снег и побрел вперед. – И арбалет не забудь! А то уже спишь на ходу!

Неудачник вернулся к своему пони, вытащил из чехла арбалет и раскрыл его. Спотыкаясь и зевая, он пошагал к наиболее уцелевшей части крепости. Выстроенная согласно круглой планировке, она возвышалась над землей на четыре этажа, а барельеф с гербом над входом напоминал вылепленную из снега троллиную морду. Дарвейг перешагнул порог и взглянул вверх: там не сохранилось ни одного перекрытия, снег падал через прореху в крыше, и холодно здесь было так же, как снаружи. Что ж, об уютном крове можно смело забыть.

– Никого! – Лори вышел на улицу.

– Хорошо, что никого. – Рыжий предводитель направил пони к башне. – Никто не станет будить…

Путники расположились на долгожданный привал. Долдур, Хонир и Кили отправились набрать дров, Ангар и Дори расседлывали пони, Голари и Конари выметали снег из башни, а Лори просто разгуливал по холодным руинам, сбежавшим, как ему казалось, из какой-то старой угрюмой сказки с плохим концом. Он будто бы производил разведку, а на самом деле просто бродил от скуки.

Кое-где снежный покров под ногами редел, и там проглядывали старые растрескавшиеся плиты. Неподалеку от ворот Неудачник обнаружил старый колодец, выложенный камнем и затянутый ледяной коркой – не напьешься водицы. После этого гном облазил развалины донжона, но и там не нашел ничего интересного. Возле входа действительно обнаружился старый глубокий след великана – и добротный же башмак сшил себе Батюшка Билл![10] Из пролома в стене одного из строений (кузницы, судя по обвалившейся кладке каменного горна) по земле тянулась припорошенная снегом старая кованая цепь в руку Лори толщиной, оборванная и заледенелая: видать, когда к местным жителям нагрянул в гости великан, кузнец как раз ее ковал, да так и бросил недоделанной.

Но самую странную деталь Лори обнаружил в центре двора. Это была старая арка, сложенная из потрескавшихся угловатых камней. Она выглядела намного древнее всего остального замка, и казалось, что это неуместное сооружение стоит здесь еще с тех пор, когда никакого Тревегара не было и в помине, а кругом скрипел ветвями нехоженый лес.

Подойдя к арке, гном прошмыгнул под ней, после этого развернулся и прошел обратно. Возникло странное ощущение, что он действительно только что покинул одну комнату и попал в другую. Только вот зачем кому-то понадобилось строить этот проход в самом центре двора? Здесь ведь не должно было быть никаких помещений.

Вдруг нечто привлекло внимание гнома. В снегу под ногами что-то ярко блеснуло.

– Хе-хе, вот так находка! – усмехнулся Дарвейг. В пальцах он сжимал небольшую золотую монетку с красноватым отблеском. На одной ее стороне была вычеканена уродливая физиономия с длинным носом и весьма непривлекательными чертами лица; из-под нижней губы торчал кривой клык, а голову венчал остроконечный колпак. Лори перевернул монетку и увидел на другой стороне то же изображение. Еще во времена своего нищенства в предместьях Гортена Неудачник научился ценить каждую, даже самую незначительную из приваливших ему находок. Искренне радуясь монетке, он поспешил к башне.

– Эй, тегли, глядите-ка, что я раздобыл!

Гномы уже развели костер и нанизали на ветки освежеванных кроликов. Стены башни изнутри окрасились в желтый, путники тянули озябшие руки к пляшущим языкам пламени и грелись. Хонир с Долдуром натягивали навес из плащей, чтобы преградить дорогу снегу; плащом Дори занавесили вход.

– Это не золото, – сказал Долдур, рассматривая кругляшок. – Слишком багровая даже для меди. Я что-то не узнаю этого металла. Признаюсь, странно… – Тут Нор-Тегли потерял всяческий интерес к находке товарища, хотя, казалось бы, что может сильнее увлечь кузнеца, как не диковинный металл. Он вернул монетку, завернулся поплотнее в плащ, натянул на самые глаза капюшон и придвинулся к костру. – Как-нибудь потом разберемся…

Устроившись поудобнее, гном опустил враз потяжелевшую голову на мешок с походными вещами.

– А почему на ней гоблинская рожа? – не отставал Лори. – Не знал, что гоблины чеканят монеты.

– В том-то и дело, что не чеканят, – зевая, ответил Рубин, также укладываясь спать. – Уже около тысячи лет.

Ангар глянул через плечо Неудачника.

– Знакомый профиль, – только и пробормотал он, после чего тут же заснул, привалившись к теплому боку своего спящего пони.

Лори огляделся и увидел, что все его товарищи уже спят вокруг костра. Ветер подвывал в башне, за дверью в руинах резвилась метель. Гном спрятал монетку в карман и, лишь опустив голову на дорожный мешок, тут же заснул…

С того момента прошло уже два дня. Лори Дарвейг тянул по снегу сани с клетками и все никак не мог отойти от пережитого кошмара. Но больше всего его пугала сама мысль о том, что вскоре ему придется снова погрузиться в тот ужас с головой, как в глубокий сугроб, уже в третий раз. Принц Кельбрик что-то недовольно трещал в своей клетке:

– Ты можешь заткнуться хоть на миг? Или запихнуть тебе в клюв кусок сосновой коры?

Черный дрозд, казалось, поперхнулся от такой наглости и угрюмо взглянул на обидчика желтым глазом.

– Мне и без тебя забот хватает. Что-то с каждой секундой я все больше начинаю сомневаться в словах выжившего из ума старика. Тем более, что взять с некроманта?..

Лори вытянул сани на опушку. Он узнал место – до Тревегара было недалеко.

– Невермор… дери его Бансрот…

Воспоминания вновь возвращались на два дня назад.

Прошло всего несколько часов после того, как компания гномов-кладоискателей стала лагерем в старой башне посреди руин Тревегара. Лори снился жуткий кошмар. Развернувшаяся в его сознании картина поистине ужасала, и гном мог различить ее малейшие, но оттого не менее зловещие подробности. Он дергался во сне, губы его шевелились, шепча что-то, но разобрать слова не представлялось возможным. И вот в тот самый миг, когда Лори уже начало казаться, что он никогда больше не придет в себя, а сон затянул его в свои кошмарные объятия с головой, точно погибельная трясина, неподалеку крикнул филин, и неудачливый Нор-Тегли проснулся. Кругом была ночь, развалившиеся внутренности башни подсвечивались дрожащим желтым светом от хрустящего дровами костра – должно быть, кто-то из друзей поддерживал огонь и не давал ему погаснуть, пока Лори спал. За дверью поднялась сильная метель, ветер тоскливо выл, и ему отвечал одинокий волк откуда-то из глубины леса.

– Знаете, что я вам сейчас расскажу… – начал было Дарвейг, еще не понимая, что подле него никого нет. Где-то совсем рядом снова ухнул филин, будто насмехаясь над ним. Гном вскрикнул от страха и вскочил на ноги. Все его друзья исчезли в неизвестном направлении…

С самого момента своего пробуждения Лори утратил всяческий покой и стал походить на беснующегося в своем бессилии призрака, которого только что подло убил лучший друг, оставшийся при этом безнаказанным, а после женившийся на его любимой и завладевший его состоянием. Он облазил все руины, но ничего не нашел – ни следа, ни намека, ничего, что могло бы рассказать, куда подевались друзья. Плащи их лежали скомканными там, где они спали, а пони, укрытые от непогоды в той же башне, молчали и безучастно глядели на впавшего в отчаяние гнома. Он устал, промерз, как сосулька, проголодался, но страх и непонимание застлали собой все. А еще обида… совершенно глупая и детская. Почему друзья его бросили? Дарвейг не понимал, почему он остался целым и невредимым, почему его не тронули неведомые похитители… или призраки… или сама полуночная зима, подери ее Бансрот. Он не знал, куда пропали его друзья, кто их увел и живы ли они вообще.

Время подползало к очередному полудню. Гном устал. Он не нашел ни одного ответа на свои вопросы, не присел ни на минуту. Поэтому нечего удивляться тому, что он попросту заснул, лишь только снова очутился в башне…

Когда ближе к полуночи крикнул уже знакомый филин, Лори проснулся. Гном еще долгое время молча лежал на спине и глядел в одну точку на слегка просевшем от нападавшего снега навесе из плащей. Глаза его были расширены и еще более безумны, нежели обычно. Он не шевелился и не мог поверить в то, чему только что стал свидетелем, в то, что в эти самые мгновения неотвратимо складывалось у него в голове в некий чудовищный вывод, и в то, как такое вообще возможно. А все оттого, что ему вновь приснился кошмар. Да не просто какое-нибудь страшилище, временная безвыходная ситуация, падение в пропасть или даже собственная гибель. Нет. Ему приснился до мельчайших подробностей вчерашний жуткий сон. Были, конечно, различия, но это скорее из ряда закономерностей, присущих копии какой-нибудь картины. Он кое-что начал понимать, но один найденный ответ тут же порождал сонм новых вопросов, на которые уже неоткуда было ждать разъяснений. Лори Дарвейг по прозвищу Неудачник поднялся и начал собираться в дорогу. Он не думал, что сейчас ночь, что метель задушит в своих объятиях любого, кто посмеет бросить ей вызов, – в его голове созрел план. И пусть этот план был тонким, как весенняя льдина под ногами, и таким же хрупким, это ничего не меняло. Принятое решение в тот миг показалось Лори единственным выходом. Гном оделся потеплее и вышел в ночь. Не обратил он внимания и на то, что хворост в костре, который он разжег еще в полдень перед сном, не выгорел весь, а потрескивал сейчас так же весело, будто его только что выложили и подожгли.

…Каждый из тех, кто бывал хоть раз на Севере, возле озер Холодной Полуночи, в окрестностях Истара или в одном из трех лесов у подножий Тэриона, знал о Старике. Именем отшельника часто пугали чужаков, но и местные всегда обходили его дом стороной. Жители Града Рейнгвальда считали его самым злобным из всех лесных духов, кто-то величал его Демоном, другие утверждали, что он – оживший и утративший покой мертвец, некоторые даже клялись, что точно знают о его происхождении из рода мудрых троллей. Но все сходились в одном мнении: он колдун, некромант и чернокнижник. Никто точно не знал, где располагается его обиталище, но слухи неустанно твердили: тот, кто действительно хочет его найти, непременно найдет…

Так и случилось: Лори вскоре вышел к одинокой хижине в лесу. Срубленная из сосновых бревен, она стояла в тени деревьев, а покатую крышу укрывала хвоя низко свисающих ветвей. К невысокой дверце вела протоптанная в снегу дорожка.

Гном постучал, но никто не отозвался. Створка поддалась под кулаком Лори, и тогда он просто толкнул дверь и вошел внутрь. На столе горели свечи, вырывая из темноты лишь центр комнаты, единственного помещения в небольшом доме, в то время как углы терялись во тьме. Пол плотным ковром устилали еловые ветки, а за заслонкой печи гудел огонь. У одной из стен один на другом громоздились старинные резные сундуки, в них упиралась жесткая на вид кровать, подле стояло одно-единственное кресло, обитое бурой шкурой.

– Есть кто дома? – позвал Лори, но в ответ раздалось лишь сварливое воркование из-под стола. Гном заглянул туда и увидел несколько клеток с черными птицами. Судя по всему, их разбудил голос чужака, и они были жутко недовольны по этому поводу. Одна из птиц с белым ободком на голове указала клювом на крючок клетки: выпусти, мол. При этом пернатый пленник отнюдь не молил – он напустил на себя такой гордый и неприступный вид, будто требовал и ожидал беспрекословного подчинения.

– Вот еще, – проворчал Неудачник. – Только не хватало мне выслушивать еще и ваши жалобы. И без вас забот не оберешься. Верно, Вчера?

– А говорить с собой – весьма дурной признак, смею заметить, – раздался из темного угла голос, походящий на шелест опавших листьев под ногами.

Лори резко обернулся и отступил к двери, вскинув арбалет.

– Ты не бойся, не бойся старика Невермора, путник. Я не обижу…

– А я и не боюсь, – с деланой храбростью ответил Лори. – Вы – Невермор, значит? Эээ… где вы там? – Он не мог никого разглядеть – лишь очертания еще одного стола. – Мне нужна ваша…

– …голова? – закончил за него голос. – Тебе, как и другим этим самопровозглашенным почти героям, которые не могут придумать ничего остроумнее, чем как отрезать голову старику и швырнуть ее на суд бездушной толпы для глупого самовыражения и прославления своего… гм… не знаю что там у них: имени, титула, брачного договора с какой-нибудь графской дочкой (и такое бывало). Мол, срочно нужна голова, и почему-то именно моя, других, что ли, вокруг нет… А все оттого, что я стар, немощен, живу поблизости и, значит, по всеобщему мнению, гожусь на роль трофея. Так, что ли? У тебя что, гном? Золото? Слава? Невестушка, требующая свершений и знаков любви? Или все вместе?

– Эээ… нет! – Лори подумал, что тьма в углу над ним издевается. – Все совсем не так.

– Да, я вижу. Ты слишком испуган, чтобы претендовать на мою голову. Подойди. Да не бойся ты так, не бойся, а то трясешься, как лис при лае гончих псов.

Лори неуверенно шагнул вперед и увидел, что там никого нет. Он будто бы только что разговаривал с пустотой или сам с собой. А может, это мерзавец Вчера строит свои козни? В темном углу стоял широкий длинный стол, с него свешивались цепи с кандалами, что легонько покачивались из стороны в сторону и негромко позвякивали. От стола на три шага разило болью и отчаянием. И если здесь не убивали, то делали очень больно… Гном крепче сжал арбалет – различным неведомым голосам и подозрительным старикам он не доверял, а уж тем более таким, о которых гуляет столь зловещая слава, какая была у отшельника Невермора.

– Где же мое гостеприимство?! Ложись, гость дорогой. Устраивайся поудобнее.

– Я лучше постою. Благодарю. – Гном не мог оторвать взгляд от кандалов.

– Тебе так понравился мой стол? А ведь ты еще даже блюд не видел…

Что-то шевельнулось подле этого жуткого верстака. Лори вскинул арбалет на движение и увидел на стене высокую человеческую тень. Подле не было никого, кто бы мог ее отбрасывать. Черная подрагивающая фигура подняла руку, сбросила с головы капюшон, и прямо из стены в тот же миг вышел худой старик. Он прошел мимо застывшего от удивления гнома и сел в свое мягкое, обитое медвежьей шкурой кресло. Стало видно, что незнакомец облачен в темно-красный плащ и остроносые кожаные туфли.

Дарвейг медленно развернулся и поглядел на старика, не сразу осознав, что ему отнюдь не показалось. Хозяин дома представлял собой весьма жуткое существо, растерявшее все человеческие черты, словно крупицы зерен из дырявого мешка. Кожа на одной половине его головы стерлась до желтого черепа, а на второй – сморщилась прямо на костях так, будто вся кровь давно ушла из этого тела, а плоть иссохла.

– Глазеть нехорошо, – нравоучительно заметил Невермор, поглаживая левой рукой серебристую бороду. Кисть состояла из оголенных костей, длинные фаланги шевелились, точно наигрывая на струнах лютни медленную мелодию.

– Вы не человек… – прошептал гном, не зная, что ему делать: то ли бежать, то ли стрелять.

Старик вздохнул – он уже привык к тому, что все его гости отчего-то дружны в своей любви к подчеркиванию очевидных фактов.

– Я-то было решил, что ты куда-то торопишься, судя по тому, как ты вломился в мой дом. Или нет? – Сохранившийся целым правый глаз прищурился. Черная левая глазница осталась такой же пустой и мрачной, как дно высохшего колодца.

– Нет. То есть да. – Лори вышел из оцепенения и вспомнил, для чего он здесь. – Вы знаете, зачем я пришел?

Невермор поморщился – складки на правой стороне его лица углубились, уголок губы опустился.

– Все, кто приходит сюда, отчего-то вдруг считают, что я непременно обязан знать, что происходит с каждым в любое мгновение. Ну конечно же я не знаю, зачем ты решил почтить меня своим визитом!

– Я хочу узнать, что случилось с моими друзьями!

– А что с ними? – поднял бровь некромант. Лори поразился – он ведь и вправду считал, что старик знает все. – Для начала, я даже не представляю, кто такие эти твои друзья.

Гном потупил взор и решил взять некроманта хитростью:

– Выходит, зря я продирался через метель и чащобу, чтобы найти вас. Зря я решил, что вас может заинтересовать чужая тайна. Я-то полагал, что вы, как тот, кто знает все секреты леса, сможете мне помочь. Должно быть, я ошибался. Все было зря. Простите, что побеспокоил и отнял ваше время. Прощайте. – Лори развернулся было к выходу, но и шагу не успел ступить.

– Ладно-ладно, постой. – Невермору, должно быть, очень одиноко жилось в лесу, и он был не прочь поговорить хоть с кем-нибудь. Да и любопытство – такой король, перед которым склоняют головы даже древние некроманты. Лори мысленно усмехнулся и повернулся обратно. – Знаешь, гном, – старик пристально оглядел гостя с головы до ног, его единственный глаз блеснул алчностью, – у меня тут кое у кого скоро истекает срок службы, и мне срочно нужны новые тени.

– А я-то тут при чем? – Дарвейг вздрогнул от этого взгляда.

– Разве ты полагал, что я помогаю без всякой платы? – Некромант провел костяной рукой перед собой, указывая куда-то. Лори пригляделся и увидел у одной из стен длинные полки, восходящие к самому потолку и заставленные запыленными запечатанными склянками. Он поднес свечу, и стало видно, что внутри каждой клубилось нечто, походящее на дым, все колбы были подписаны. Одно место пустовало. Было видно, что там, на покрытой пылью прогалине меж колб тоже когда-то стояла склянка. Там даже надпись сохранилась, правда, прочитать ее не представлялось возможным.

– Что вы хотите? – Лори пока не понимал, что от него требуется, все его внимание занимала жуткая рука некроманта, выглядывающая из-под широкого темно-красного манжета. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не поморщиться и тем самым не оскорбить хозяина.

– Совершенно ненужную вещь, без которой ты с легкостью обойдешься. Без нее все обходятся…

– Душу?! – Неудачник отшатнулся. – Вы хотите мою душу?!

Послышался резкий звук металлического лязганья – Невермор расхохотался.

– Ну скажи на милость, зачем мне твоя душа? От нее действительно проку никакого – это верно, но я имел в виду нечто менее бесполезное. Твою тень. И это при условии, что я смогу тебе помочь. Если нет – вернешь ее себе обратно целую, не растерявшую ни одной пылинки.

– Тень? – Гном конвульсивно дернул щекой – будто по лицу рябь пробежала. Он был поражен и боялся поверить своему счастью: он-то полагал, что придется расстаться с душой или с жизнью! Или с обеими. А тут по всему выходило, что старик жутко продешевил. – Вам нужен Вчера? Да с радостью! Забирайте…

– Вчера? – Старик задумался и поглядел куда-то за плечо гнома. Лори Дарвейг обернулся – там никого не было. – Судя по тому, что ты остался один… – начал некромант, продолжая пристально глядеть мимо собеседника, – судя по тому, что на тебе нет никаких ран, а ты далеко не трус, чтобы отсиживаться, пока друзей убивают: раз решился прийти ко мне… Я, кажется, знаю, почему тебя не тронули – тебя ведь это тоже интересует?

– Откуда вы узнали?

– Ты слышал о том, что в моем лесу не стоит говорить вслух, когда ветер гуляет меж соснами? Один из дюжины голосов, что принес мне нынче ночью из леса ветер, говорил: «Почему я остался один?» – Лори отвернулся – ему стало стыдно: знай он, что его подслушивают, – вел бы себя сдержаннее. – Я знаю ответ. Тот, кто ходит за тобой с самого твоего рождения. Тот, кого ты винишь в своих несчастьях и неудачах. Ты зовешь его Вчера? Но зря – для тебя он и Сегодня, и Завтра, и Через Неделю.

– Вы видите его? Знаете, что он такое? Как он выглядит? Как от него избавиться? Вы заберете его? Вы мне…

– Тише-тише, – Невермор прервал поток вопросов. – Не все сразу. Да, я вижу его, но лучше бы не видел. Такая мерзость и мне в диковинку, уж простите за откровенность, господин демон. – Некромант кивнул невидимке. – Как он выглядит?.. Ни одно описание не в силах полностью передать весь ужас, что испытываю даже я, глядя на него. Потому не заставляй меня словами наделять его плотью. Мне хватает того, что я его вижу. Позволь сказать: тебя не тронули, потому что они тоже его видели. Я не знаю, как тебе от него избавиться и что он такое, лишь смутно представляю. Но что я знаю точно, я ни за что и никогда не заберу его у тебя!

– Но… но вы же сказали, что вам нужна моя тень.

– Тень. Все верно. Но не этот твой жуткий демон, которого ты таскаешь за собой на поводке.

– Жуткий демон… – вызывающе бросил Лори. – Я все понял! Вот почему вы прятались во тьме, когда я пришел. Вы видели его и боялись! Значит, и вам ведом обычный человеческий страх. Что ж, выходит, не все, что говорят о вас, – правда.

– Все – правда! – оскорбился Невермор. – У тебя совсем нет стыда? Пришел ко мне в дом и смеешь дерзить мне и насмехаться? Давай уже решай, низкорослый. Меня начинает утомлять наша беседа. Ты готов заключить сделку? Мне нужна твоя тень, ты погляди на нее, оцени – стоит ли обмена? – Старик поднес свечу и ткнул рукой в пол. – Замечу, тебе есть чем гордиться: весьма хороший экземпляр. Угольно-пепельный оттенок и немного бурого отлива. Запах сухих дубовых листьев и свежеотколотого гранита. Правда, истрепал ты ее изрядно: таскал небось по горам и пещерам, лесам и болотам. Семьдесят два года всего лишь, а уже так расплывается, утрачивает очертания и глубину. Ничего, я приведу ее в порядок…

Лори опустил взгляд и уставился на черную подрагивающую фигуру, выраставшую прямо из-под подошв его сапог – странно было, что тень находилась спереди, ведь свеча была все еще в руках Невермора. Создавалось ощущение, что, где бы ни был источник света, она будет в противоположной от старика стороне. Что ж, тени, как выяснилось, тоже умеют бояться. Помимо этого, ничего в ней не было примечательного, а уж тем более – ценного. Гном пожал плечами: тень как тень. Но что-то вдруг заскрежетало в его душе. В этот самый миг появилось настойчивое желание схватить тень за руку, крепко-крепко, и ни за что не отпускать, не отдавать никому. Чем дольше Лори глядел на своего темного двойника, тем сильнее утопал в его тягучих глубинах. Он будто погружался в облако темно-серого, почти черного, тумана. И казалось, что он сам начинает становиться тенью. Чернота обволакивала его своим мягким бархатным прикосновением. Он вздрогнул всем телом и немного покачнулся, когда колыхнулся огонек свечи. В этот миг он сам почти стал тенью…

– Ну как? – Некромант вырвал гнома из оцепенения. Наваждение исчезло, но тот еще стоял некоторое время, точно пришибленный. – Отдашь мне ее?

– А на что она вам? – словно плюнул ядом, с вызовом спросил Лори.

– Ну, от смышленой тени бывает много пользы. Они хорошие прислужники, неусыпные стражи и неустанные спутники. Тени – верные друзья и помощники.

– Никогда не замечал, – признался гном.

– Не сомневаюсь. Не всем дано.

– А что вы сделаете с моей?

– Или будет у меня слугой, чтобы было кому прибираться в доме, растапливать печь, ходить на охоту… ну, или я съем ее.

Гном ужаснулся:

– Съедите?

– Конечно. Они ведь еще и очень вкусные, а также довольно питательные. Твоей… – он придирчиво оглядел тень Лори, – хватит на две-три седмицы. На месяц, если экономить.

– Но как я буду без нее жить?!

– Прекрасно, смею тебя уверить. Ты и пропажи-то не заметишь, разве что при свете никто не будет выползать из-под твоих ног, словно змея. Просто будешь без тени. – Он замолчал и пристально поглядел на гостя. На дне черной глазницы что-то зашевелилось, будто клубок червей. Лори сжал зубы, но взгляд не отвел. – Я гляжу, ты весь в сомнениях, так послушай старика. Ты должен решить для себя, что тебе важнее: какая-то бледная тень, пользы от которой ты и сам не видишь, или же твои друзья, надеюсь, чуть более для тебя полезные.

Гном решился:

– Ладно, я согласен. Что мне делать?

Невермор указал на свой жуткий стол с оковами.

– Тебе нужно лечь. Мы проведем ритуал по… отделению, и после ты расскажешь мне все. А уж я придумаю, как помочь тебе и твоим друзьям. Идет?

– На стол? – Гнома передернуло от отвращения и ужаса при одном-единственном взгляде на эту гладкую, отполированную чьими-то спинами столешницу, на кандалы.

– Не нужно сомневаться, мой низкорослый гость. Как говорил мой покойный батюшка: «Сынок, позволь телам пасть на пол», что означает: «Не противься тому, что предначертано и все равно должно произойти».

– Хорошо. – Нор-Тегли отбросил страхи и неуверенность. Он взгромоздился на стол и выжидающе поглядел на старика.

Некромант встал и медленно подошел.

– Почему ты так слепо доверяешь мне, гном? – спросил Невермор. – Я ведь мог бы сейчас просто убить тебя или проделать кое-что и похуже.

Лори невесело усмехнулся:

– У меня нет выбора, ваше некромантство. Вы – единственный шанс на спасение моих друзей. А я… неужели вы полагаете, что я так уж хочу жить? Полагаете, что я наслаждаюсь своей жизнью, ценю ее? Если вы и собираетесь меня обмануть, то, быть может, на том свете будет лучше?

– Не будет, – мрачно заверил Невермор и вытащил из-под стола большой нож, выкованный из багрового металла. – Но я не обману тебя. Так уж вышло, что я честный некромант. А обман такого наивного существа, как ты, это так… примитивно.

В этот же момент цепи ожили и с мерзким звоном быстро задвигались, прижимая Лори к столу. Он попытался дернуться – не получилось. Оковы крепко держали, перехватив его грудь, живот, пояс и ноги. Ледяные кандалы звякнули и сомкнулись на запястьях и щиколотках гнома.

– Что это? Зачем?! Я ведь сам отдаю вам тень – добровольно!

Дряхлая кожа на правой стороне лица некроманта дернулась и сморщилась, уголок губы при этом пошел вверх – это он так улыбнулся. Невермор замахнулся ножом.

– Ах да. Я забыл предупредить. Будет очень, очень больно…

…Лори вытащил сани с клетками к руинам. Тени кругом уменьшились и стали почти невидны. По дороге он уже, должно быть, сотню раз оглядывался и до боли в глазах пытался различить хоть что-нибудь на снегу позади себя, но ничего не было – Невермор мастерски управлялся с ножом. Гнома передернуло от воспоминаний о той жуткой пытке и едва не стошнило.

«Это изгнанный принц, поднявший мятеж против отца-короля, – представил некромант одну из птиц в своей клетке, когда ритуал был закончен, лихорадка спала и Лори рассказал Невермору о своей беде. – А с ним шестеро верных ему сенешалей, которых также приговорили к ссылке. Когда-то они жили на Терновых холмах, но теперь вынуждены прозябать здесь в виде черных дроздов. Они служили мне двести пятьдесят лет, и вскоре срок их службы истекает. Я отдаю их тебе. Они помогут».

«Как же они мне помогут?» – Гном не верил, что какие-то птички справятся с его кошмаром, с теми, кто пробирается в чужие сны и затягивает спящих в грезы, где они становятся узниками без надежды когда-нибудь проснуться и увидеть настоящий мир.

«Знаешь поговорку, – спросил Невермор. – «Кто-то спит, кому-то снится»? Это значит, что есть те, кто ничего не видит дальше своего носа, а есть и другие – они могут представлять и предполагать. Вот и представь себе…»

У Лори не было ни сил, ни желания строить какие-либо предположения. Наверное, он был тем, кто с носом. Дарвейг затащил сани во внутренний двор замка и оглянулся – за время его отсутствия здесь ничего не изменилось.

– Принц Кельбрик и его сенешали помогут, – проворчал Дарвейг, передразнивая некроманта. – Им по силам все, что угодно… Ели вам по силам все, что угодно, тогда почему ваш мятеж провалился и вас смогли изгнать? Почему вы тогда угодили в ловушку Невермора и позволили обратить себя в птиц? Глупые птички. Глупый старик.

Лори склонился над клеткой, выпуская пернатого узника. Крючок отлетел в сторону, дверца распахнулась, и большой черный дрозд оказался на свободе. Он выбрался на снег, пропрыгал по нему, встряхнул крыльями, будто потянулся затекшими плечами. После этого он вскрикнул, недобро поглядел на гнома и взмыл ввысь. Вскоре черный дрозд исчез среди туч.

Открыв все клетки, Лори бросил сани и направился к башне, где все еще был разбит лагерь кладоискателей. Птицы, сорвавшиеся в снежные небеса, разразились громкими криками ему вслед, будто злорадствуя и насмехаясь. В их схожих с лязгом металла по камням голосах слышались тоска, ибо они оказались в чужом для себя небе, но в то же время и неуверенная радость от хотя бы такого подобия свободы. Лори подумал было, что колдун, несмотря на все его слова о честности, обманул его, но сокрушаться по этому поводу уже не было сил. Сонливость придавливала его к земле с каждым шагом. Время приближалось к полудню, и, прежде чем рухнуть навзничь, гном успел подковылять к башне и разжечь костер, чтобы не околеть во сне. Он упал на плащи и захрапел. Тут-то все и началось. Снова…

…Он знал, что спит, но теперь ему открыли, что происходящее в то же время непостижимым образом реально. И, должно быть, самым страшным было то, что он никак не мог проснуться. Это походило на исчезновение. Исчезновение из жизни с бессилием, неспособностью совершить любое, даже самое незначительное движение. Он мог лишь наблюдать, глядеть со стороны, как на зловещий спектакль, в котором его собственное тело было не более чем декорацией на сцене. Бродя по руинам, точно неприкаянный призрак, гном Лори Дарвейг по прозвищу Неудачник сетовал на новую, свалившуюся на него напасть и отсчитывал мгновения до той минуты, когда все начнется. Почти все тени уже умерли. Холодное солнце, словно осторожный вор, медленно подкрадывалось к зениту. Снег все падал, а ветер выл и…

И тут все происходящее повторилось вот уже в третий раз подряд. Нор-Тегли заранее знал, с чего все начнется, также он не мог забыть, что за этим последует, но все же в сердце едва теплилась надежда, что на этот раз все закончится по-другому, не так, как накануне и за день до этого.

В какой-то миг снег вдруг застыл в воздухе, и снежинки, повисшие над землей, стали напоминать полог, сотканный из звезд, упавших, но так и не коснувшихся сугробов и снежных заносов. Ветер, до того подкручивавший спирали и волны над руинами, прекратил выть и будто замерз, приобретя очертания великолепных кружевных рисунков, какие бывают на морозном стекле. Время, казалось, остановилось, но пустынные руины Тревегара, наоборот, наполнились жизнью.

Бум… Бум… Это раздался мерный, эхом расходящийся по развалинам стук металла по металлу. Навал из камней в западной части замка зашевелился, обломки кирпича и гранита сбросили с себя снег, словно отряхивающийся кот, и стали соединяться между собой. Кирпич ложился на кирпич, с негромким шорохом образуя кладку. Стены сами собой росли ввысь, где на высоте десяти футов в эти мгновения срастались балки кровли. Крыша обняла печную трубу и нависла над всем помещением.

Напротив входа встал горн, огонь загудел за заслонкой, и из трубы повалил дым, плавя снежинки. Запахло гарью. Теперь в центре строения находилась большая однорогая наковальня, установленная на деревянном чурбане, а кругом, словно овцы вокруг вожака отары, выстроились наковальни поменьше – шпераки. Под потолком повисли различные инструменты: клещи, зубила, молотки.

Бум… – опустился тяжелый молот. Бум… – снова. Огромный кузнец, склонившийся над наковальней, ужасал своим видом, но больше – той молчаливой угрюмостью и таинственностью, что исходила от него и была почти осязаема. Он походил на человека, но было в нем нечто, сильно отличавшее его от обычных людей. Лицо и голова скрывались под кожаным капюшоном и тугой маской без прорезей для глаз. Он был слеп, но ему вовсе не требовалось видеть то, что он делает. Огромный, не менее семи футов ростом, кузнец сгибался настолько, что угловатый горб над левым плечом торчал кверху, как третий локоть. Грудь была плоской и впалой, живот, казалось, полностью отсутствовал – вся фигура этого существа походила на молодой полумесяц в ночном небе. В левой руке (той, что была короче на добрый фут) кузнец сжимал щипцы, которыми удерживал свое недоделанное творение, правая – раз за разом опускала молот. Из-под тяжелого инструмента вылетали искры, и каждая сгорала с едва слышным вскриком. Звено за звеном кузнец ковал большую цепь, выбивал металлические дуги, соединял их между собой. Именно эту цепь и видел Лори, когда кладоискатели только прибыли в Тревегар, правда, она тогда выглядела совсем по-другому – промерзшая и ржавая, с разрывами. Теперь она ярко блестела, отливая красноватым оттенком, и в ней было не менее сотни прочных, как гордость Бансрота, звеньев. Подле, у основания наковальни, валялся еще один обрывок цепи. Он тянулся прочь из кузницы, и конец его прятался в снегу где-то в центре крепостного двора. Бум… Бум… Кузнец потянул за обрывок цепи, который удлинял, и стало видно, что этот обрывок выходит прямо из середины живота странного кузнеца. Еще два звена только что были присоединены к этому. Тогда кузнец поднял часть цепи, лежавшую у его ног, и приложил один обрывок к другому. Последовало еще несколько ударов молота, и цепь соединилась.

Затем горбун отложил молот в сторону и подошел к горну. Он отворил заслонку, и в тот же миг в него ударила волна пламени. Кузнец будто и не заметил обжигающего, сдирающего кожу поцелуя, и клещами «волчьей пастью» вытащил из печи небольшой тигель с расплавленным в ней кровавым металлом. После этого он осторожно перелил содержимое чаши в форму. Когда новое изделие застыло, он остудил его и при помощи молоточков и маленьких напильников снял наплавки и окалины.

– Хе-Рег-Робрин. Хе-Рег-Торбрин[11], – гулко пробормотал горбун и взял ключ, который он только что отлил. Новое творение было выполнено в форме изломанного существа, руки которого и колпак на голове представляли собой зубчики, а ноги ромбом сходились в головке ключа.

Кряхтя и переваливаясь с ноги на ногу, огромный кузнец покинул свою мастерскую и направился к одинокой каменной арке посреди двора. Цепь, словно жуткая металлическая пуповина, с легким звоном тянулась за ним. Вскоре стало видно, что ее конец теряется на плите под аркой, будто бы уходя в другую комнату, но с той стороны ее не было – лишь разбитый камень кладки. Цепь обрывалась.

– Хе-Рег-Робрин. Хе-Рег-Торбрин, – повторил горбун, и в тот же миг в воздухе под аркой появилась черная замочная скважина.

Кузнец просунул ключ в отверстие и отпустил его. Тот повернулся сам собой и вдруг завертелся все быстрее и быстрее, пока потайной механизм в невидимом замке не клацнул со звуком сломавшейся кости. Дверь отворилась. Это можно было понять по тому, что внутри арки теперь проглядывало совершенно другое место. За каменным порталом, насколько хватало глаз, тянулись угрюмые холмы. На их вершинах стояли старые, обвитые плющом и хмелем надгробные камни. Холмы тонули в зарослях колючего терновника и чертополоха, кое-где крючили ветви одинокие деревья. Даже небо там было другим – свинцово-серое, оно наваливалось на землю, и все время казалось, что вот-вот пойдет дождь. Воздух был тяжел, а пыли и вовсе не было. Земли, живущие в вечном ожидании грозы – вот как можно было охарактеризовать те места.

Цепь, выходившая из живота горбуна, стелилась на плиты двора Тревегара и, словно змея с блестящей чешуей, извивалась и ползла куда-то вдаль, в Край-под-Аркой, теряясь среди увенчанного шипами кустарника. Кузнец не видел ее коренного звена, но сердцем чувствовал каждый дюйм заклятого металла. Как же он хотел сбежать! Как же он ненавидел эти беспросветные земли, это давящее небо и холмы с надгробиями! Поэтому он и придумал свой собственный безумный план побега. Цепь, которой он был прикован к башне Вергелин – сердцу страны Терновых холмов, все удлинялась, поскольку каждый день он ее доковывал. Раскреплял, присоединял еще два звена, снова закреплял. И так уже двести тридцать семь лет и сто восемнадцать дней: раскреплял на короткое время свой колдовской поводок, добавлял два звена, после чего вновь становился единым целым с хмурой кривой башней. Безумная мечта, такой же способ, обреченный на бесконечность, и впоследствии – безутешный провал.

Кузнец вздрогнул и оборвал свои мысли. Он услышал звук далеких шагов и звон металла…

С той стороны к проему приближалось около трех десятков фигур. Поначалу они походили на черные тени, но вскоре стало возможным различить их внешность. Те, что шли в центре, были невысокого роста, но широки в плечах, некоторые являлись владельцами весьма объемистых животов. Гномы (а это были именно они) старались сохранить прямоту осанки и гордо поднимали головы, открывая бесстрашные лица, хоть и тянули пленников к земле тяжелые цепи, а кандалы так сильно сжимали запястья и щиколотки, что казалось: вот-вот их кости надломятся.

Но помимо пленников там были и конвоиры, которых насчитывалось около двух десятков, и все они как на подбор были страшными уродами. Длинные носы, морщинистые лица, крутые скулы, мелкие коварные глазки и длинные кривые клыки. Всем своим видом они напоминали гоблинов, поэтому кое-кто и причислял их к роду карликов из горных пещер. Правда, местную компанию ни за что нельзя было назвать сборищем недомерков: один выше другого, каждый на голову превосходил среднего человека. Тюремщики гномов носили длинные алые колпаки, вишневого цвета плащи и камзолы и стучали по камням тяжелыми железными сапогами. Не слишком умные менестрели, которым только дай повод исказить истину да приукрасить рассказ излишне жуткими подробностями, в своих сказках и преданиях уверяли разинувших рты слушателей, что эти уродливые создания, мол, каждый день окропляют свои колпаки кровью несчастных жертв. Это было очевидной неправдой – что-что, а кровь жители Терновых холмов умели ценить, что и доказывали бестелесному и бессловесному гному Лори Дарвейгу уже третий день. Их так и называли – нейферту, Красные Шапки, и легенды о них были одна страшнее другой. Мол, убить их обычным оружием нельзя и силой с ними не совладать. А те, кто попадет к ним в плен, никогда более не увидят света солнца и сгниют заживо в земных недрах под холмами, вершины которых заросли терновником и где стоят старые могильные камни без имен. А живут они лишь в руинах старых замков и крепостей, где в прошлом творились страшные злодеяния и происходили убийства. На самом деле Красные Шапки обитали лишь в развалинах тех замков, которые в седой древности они сами же и возвели, а что касается злодеяний – куда уж без них. Тревегар, к слову, был столицей нейферту до того, как маги изгнали их в земли Терновых холмов.

Тюремщики подгоняли измученных пленников, но не били их и не стегали хлыстами, как это обычно бывает у тех, кто покушается на чужую свободу. Здесь каждый оставленный шрам, каждая раскрасневшаяся ссадина, каждая пролитая капля крови – страшно подумать! – были неслыханным расточительством и считались беспросветной глупостью. Впереди всех шли двое: древний сморщенный старик и рядом с ним высокий сильный нейферту. У старика колпак на голове разделялся на три конуса, свисавших почти до земли. Должно быть, это был предводитель, поскольку ветхая грудь его пряталась под дорогой тонко кованной кольчугой из золота, и каждый из трех концов его алого колпака был обхвачен зубчатым обручем-короной. Волосы и борода за долгую прожитую жизнь старика приобрели серебристый оттенок, мохнатые седые брови нависали над глубоко посаженными полуслепыми глазами. Если у подобных монстров и есть короли, то это был, несомненно, король. Старик медленно шел, опираясь на резную трость с тонко выполненным набалдашником в виде собственной стилизованной головы. Он все время молчал и слушал то, что шепчет ему на ухо высокий спутник в колпаке, одна половина которого была алой, а другая – черной.

Вскоре процессия приблизилась к арке, и король Красных Шапок, поддерживаемый под локоть здоровяком нейферту, первым переступил порог и вышел под застывший в воздухе снег. За ним последовали все остальные. Пленников по одному провели в Тревегар, и вскоре весь конвой очутился по эту сторону. Кузнец, отворивший дверь, склонился в поклоне перед королем и отправился обратно в свою кузницу.

Несколько гоблинов отделились от общей группы и направились к заброшенному колодцу. Красные Шапки склонились над ним и приложили ладони к корке льда. Вскоре она растаяла и открыла чернеющий зев провала. Оттуда сразу же раздались тоненькие радостные крики – они дождались. Во тьме загорелись десятки, если не сотни желтых глаз… Дети нейферту были надежно спрятаны от жутких врагов Красных Шапок здесь, на дне колодца под чужим небом, они могли чувствовать себя в безопасности – ни один из подданных короля из башни Вергелин ни за что не пройдет через арку в Тревегар. Никто не знает об этой арке. Никто не знает о тайном колодце. Только так Красные Шапки могли вырастить новое поколение, сохранить им жизни от вездесущих рыцарей Мстителей и их ужасных зверей. Наступил полдень, маленькие нейферту хотели есть. Король привел им обед.

От бряцанья кандалов уже болели уши, а гномы все продолжали перебирать ногами, стараясь не споткнуться. Почти все кладоискатели молчали – уже все было обговорено, сотни жалоб, ругательств и безответных вопросов были произнесены в темницах под холмом, где их держали последние два дня. Нор-Тегли были слишком горды, чтобы молить о пощаде, либо слишком озлоблены, вроде Кили или Ангара, и если первый лишь в бессильной ярости сжимал кулаки, то второй и не думал стесняться в выражениях и изливался яростными ругательствами: у него их запас, казалось, был просто нескончаем.

– Чтоб вас всех! Чтобы вас в грязь мордами! А потом снова, да поглубже! Чтоб ваши дети впитали всю неблагодарность и никогда вас не слушались, чтоб ваши жены изменяли вам с троллями, а старики пораньше впадали в безумие и сживали вас со света! Чтобы ваше упрямство заводило вас в капканы, а глупость – на края обрывов! Чтобы вы молили ваших Тринадцать Злобных о прощении за то, что схватили нас, и не получали от них в ответ ничего, кроме насмешек! Это все было бы справедливой расплатой за те муки и страдания, которые мы пережили! За те часы в темноте и сырости, когда каждое мгновение кажется вечностью! Нет – целой вереницей вечностей!

– Аки, вер, ми, веки, ва,[12] – мелодично пропел и звонко расхохотался тот самый нейферту, что помогал старику идти. Его длинный алый плащ, стелющийся за ним по снегу на пять шагов, напоминал поток льющейся крови. – Ангар-Ангар, милый мой Ангар, ты ведь провел в темнице под холмом всего лишь два дня и две ночи, в то время как многие наши узники томятся там веками! Вас кормили пять раз в день и даже наливали вина! И вообще – мне всегда казалось, что тьма – это отнюдь не то, когда кругом горят семьдесят семь свечей. А что уж говорить о башнях из перин в пять футов! Тебе не кажется, друг мой любезный, что ты несколько преувеличиваешь пережитые тобой… хм… муки! – Красная Шапка любил поговорить и изъяснялся по-книжному, степенно и с расстановкой. В каждое слово он вкладывал чувство, в каждый произнесенный звук – звон хрусталя. Впрочем, гномам его голос казался мерзким скрежетом старых петель прогнившего сундука. И всех перечисленных благ они не помнили – тьма, голод и спертый, затхлый воздух в крохотной темнице в глубине холма – вот как приняли их нейферту.

– Не смей заговаривать со мной, Гверкин! – прорычал, словно злой пес, Непутевый. – Если бы не твой отец, Мятежный король Фрегга VIII, – Ангар поклонился, отдавая дань уважения монарху, – я бы тебе давно перерезал глотку.

– Ах! Так дело в моем отце. А я-то, горемычный, полагал, что в звеньях твоих цепей да и в том хотя бы, что ты сейчас находишься во сне, спишь внутри холма, пока мы сейчас с тобой весело болтаем.

– Не прощу тебе того, что ты сделал, Гверкин. И если Дрикх Великий даст мне силы сбежать, отомщу! Жестоко отомщу!

– А что я сделал-то? – с наигранным возмущением принц приложил ладонь к груди и широко округлил глаза. – Все за меня сделал ты сам! Кто виноват, что ты взял у меня карту в той таверне?! Неужто я совал ее тебе в руки, угрожая мечом?! Нет! Я просто рассказал тебе старую сказку и угостил элем. Ты едва не оторвал ее у меня вместе с пальцами. Так что пенять теперь можешь только на себя.

Остальные гномы молчали и злились – Красная Шапка был кругом прав. Ангар, как обычно, попался на незатейливую приманку – это же сколько эля нужно было выпить и сколько представить себе золота, чтобы не заметить коварства на злобном лице Гверкина и его красного колпака! После Ангар всех обманул, чтобы избежать упреков и наказания, как проказливый мальчишка, рассыпавший зерно из мешков отца да перемешавший просо с ячменем. Наплел кучу сказок о том, откуда у него взялась карта сокровищ, еще и легенд к ней присочинил, в то время как на самом-то деле просто получил ее в подарок от очередного гоблина. Так еще и не удосужился насторожиться, притом что хитрый прохвост вот так просто (за какую-то мнимую часть добычи) отдает карту в руки гнома. Принц Гверкин с легкостью обвел вокруг пальца недалекого и жадного до наживы Нор-Тегли. Красные Шапки устроили хитроумную западню. Еще в первый день плена беднягам выложили все подробности. Дорз Кривозубый, король Гаручей, именно тот, кому так насолили Ангар, Дори и Лори, был так сильно оскорблен и озлоблен, что решил отомстить. Он принес в жертву троих сыновей (благо, их у него осталось еще сто девять) и воззвал к силе нейферту. Дальние родичи из Терновых холмов пообещали помочь. Гверкин хорошо все продумал: начинать нужно было с Ангара, самого неосторожного и доверчивого из этих троих, а он уже и остальных приведет (то, что гном будет не один – это было ясно, как то, что у лисицы рыжий хвост) к Тревегару, где они и попадут в западню. В итоге все будут счастливы: Дорз получит свою месть, а Красные Шапки за счет крови незадачливых путников смогут вырастить новое поколение, ну а гномы… ну да, только им будет не до веселья. Два дня они уже находились в плену, и два дня их выводили через арку обратно в Тревегар, где отбирали по пять капель крови – не больше, после чего вновь вели на Терновые холмы, в темницу. Со временем порции крови должны были возрасти – детишки росли с каждым днем, но гномам об этом пока знать не следовало.

Дори и его спутники злились на Ангара, но сейчас не могли даже надавать ему тумаков.

– Эх, были бы у меня развязаны руки! Я бы лично засунул тебе в глотку эту треклятую поддельную карту! – Ангар сжал кулаки. Гномы едва себя сдерживали, чтобы не наброситься на неугомонного спутника прямо сейчас и не оторвать ему голову. Их можно было понять: столько всего было пережито, а теперь еще и постоянное напоминание обо всех просчетах и неудачах в лице крикливого товарища, который, выливая свою злобу на Красных Шапок, лишь в очередной раз травил друзьям душу.

– Поддельную? Кхм, – широко улыбнулся Гверкин. – Я ведь не такой дурак, чтобы пытаться подсунуть вам фальшивку. Нет, ну тебе, Ангар Непутевый, еще можно было бы… но всякий, кто слышал о Дори Рубине, сразу бы отмел такой вариант как заведомо несостоятельный. Карта вполне настоящая, правда, до спящих крепким сном богатств в горах вам никогда не добраться, поскольку… хе-хе… вы сейчас и сами крепко спите, друзья мои.

Гномы не слушали – их уже ничего не волновало. Лишь Дори прищурился, в его глазах появилась надежда.

– Ничего, ничего, – скрипнул зубами Непутевый. – Наш Лори обязательно что-нибудь придумает и вытащит нас, а уж тогда…

– Ваш Лори ничего не сделает. Да и ушел он давно. Бросил вас и карту, должно быть, прихватил. Вот и ладненько – хоть увел за собой это страшилище, которое никто, кроме нас, почему-то в упор не желает видеть.

Старику, видимо, надоел этот разговор, и он легонько тронул сына за руку.

– Да, отец. Прости меня. – Гверкин склонил голову и отвязал от пояса деревянный кубок-потир, свитый из терновых прутьев. Один из Красных Шапок подал ему длинную серебряную иглу. – Не будем тратить время на болтовню и исполним наконец то, зачем мы сюда явились. Ты, мой дорогой Ангар, сегодня будешь первым.

– Чтобы тебя… – начал было гном, но ему не дали договорить проклятие до конца.

– Да знаю, знаю. – Гверкин при помощи двух воинов с силой раскрыл левую ладонь сопротивляющегося Ангара и ткнул ему иглой в указательный палец. На коже выступила капля крови. Красные Шапки вожделенно облизнулись, но это лакомство было не для них.

Принц Гверкин наклонился и зачерпнул кубком снег, после чего сцедил каплю крови Непутевого туда же и передал отцу.

– Примите, сир, во имя нашего Великого Мятежа, во имя Тринадцати Злобных и во имя Терновых холмов.

Старик, немощно дрожа, принял потир и перелил его вмиг растаявшее содержимое себе в горло. Сухие губы зашевелились – король жадно пил. Сморщенные старческие руки тряслись, сжимая кубок. Снег продирал рот и горло холодом, капля крови обжигала, как раскаленный уголек, при этом сам Фрегга испытывал бурлящую смесь разных безумных чувств. Это походило на пробужденную лицом красавицы любовь, смешанную с избавлением от долгого ночного кошмара и с переживанием самого счастливого момента в жизни. Проще говоря, старый гоблин сумел повернуть время вспять и помолодел. Пусть на какую-то минуту, но для него это было словно десятилетие. Тут же его глаза слегка прояснились, несколько морщин будто бы разгладились на белом лбу, но он все еще был дряхл и с трудом стоял, опираясь на трость.

– Напои наших потомков, сын мой, – едва слышно пробормотал король Фрегга.

– Братья, готовьте иглы! – приказал Гверкин и, будто вслушиваясь во что-то, вдруг поглядел на небо. Среди туч ему привиделись черные крылья. – Нет… – пробормотал он. – Этого просто не может…

Ответом ему стали птичьи крики, раздавшиеся из вышины.

– Спригганы!!! – заревел Гверкин и выхватил из ножен длинный меч. – Это спригганы!!!

Красные Шапки, казалось, полностью позабыли о пленниках и о кровавом ритуале. Свет увидели копья и мечи, но никто здесь не собирался отражать нежданную атаку. Обгоняя друг друга, нейферту бросились к арке. Ближайший к спасению носитель алого плаща уже достиг заветного порога, когда в воздухе просвистело черное перо. В полете оно удлинилось, изменило очертания и приобрело металлический блеск. В спину беглеца вонзилось вытянутое лезвие, походящее на клинок кинжала, и полностью погрузилось в его тело.

– Стоять!!! – проревел Гверкин. Он отнюдь не боялся – ненависть была сильнее. – Мы будем драться!!! – Он первым устремился к врагу.

Красные Шапки были вынуждены последовать приказу своего господина, поскольку не могли отказаться – в их крови текло древнее проклятие, велящее им повиноваться членам королевского рода всегда и во всем, иначе сердце ослушника в тот же час остановится и наступит… смерть. Нейферту не хотели драться – от таких врагов можно только бежать, не оглядываясь, но при этом не замедлили развернуться и поднять оружие.

Гномы ничего не понимали и пораженно стояли, застыв неподалеку от арки, там, где их бросили тюремщики. Лишь Дори, который всегда считал, что лучше сперва где-нибудь укрыться, а уже потом начинать задаваться вопросами, потянул за цепь, сковывающую их вместе. Нор-Тегли пришли в себя и поспешили к груде битого камня – месту, где раньше была стена. Они спрятались за нею и стали глядеть, пытаясь различить неведомых врагов Красных Шапок. Все они слышали о том, кто такие спригганы, поэтому застыли от ужаса, ожидая увидеть нечто настолько жуткое и отвратительное, чего никогда не видел ни один из жителей Срединных равнин.

Спригганы… Призрак Лори поднял голову к небу и отшатнулся в отчаянии. Хлопанье птичьих крыльев раздавалось прямо над ним. В воздухе повисла мелодичная песнь дроздов. Спригганы… Только сейчас гном понял, кого именно он выпустил на волю и какой это было ошибкой. Спригганами называли самых жутких существ, которые когда-либо существовали на этом свете. В те редкие мгновения, когда о них решались упомянуть, говорили, что облик их столь необратимо ужасен, что именно поэтому не сохранилось ни одной гравюры или барельефа с подобным изображением. Эти злокозненные существа были отнюдь не теми, кем пугают непослушных детей, – их до смерти боялись и самые храбрые из взрослых. У северян когда-то даже ходила такая поговорка: «Смерть, чума и спригганы». Эти духи жили очень далеко от людей, и в то же время будто бы прямо за порогом, в тайной стране Терновых холмов, куда ведут зачарованные тропы, а путь открывается лишь осенью, да и то в очень короткий период времени. Их соседями были фоморы, трау, Красные Шапки, изгнанные из земель людей магами великаны и прочие духи, которых простой люд величал одним словом: «чужие»… В землях «по ту сторону арки» это был народ жестоких властителей, и никто из тех, кто живет в дольменах и мрачных пещерах под холмами или же в полуразрушенных башнях и замках, не смел даже помыслить о том, чтобы не выказать поистине королевскую почесть каждому из высших. Из всех тамошних обитателей лишь гордые Красные Шапки подняли восстание и начали войну на истребление, поставив себе целью свергнуть род спригганов и отомстить им, вырезав всех до последнего. Спригганы же объявили нейферту вне Тернового закона, и рыцари грозных властителей начали охотиться на мятежников и уничтожать их, где только могли.

Ненависть между спригганами и Красными Шапками восходила еще к далекой древности, когда на холме Терненби был заключен брак между спригганской королевой и лордом нейферту. Родив от гоблина ребенка, королева увидела, что младенец появился на свет чахлый и уродливый. Тогда она выждала, пока супруг заснет крепким сном, и перерезала ему горло, скормив затем мясо новорожденному. Таким образом тот впитал в себя такую злобу и порочность, что вскоре превратился в истинного сприггана, сына свинцово-серых небес. Гоблины не смогли простить королеве подобной измены и коварства, и тогда замок Терненби и башня Грозовых Туч, цитадель Вергелин, заполыхали огнем пожара. Именно с той первой искры пламя мятежа охватило владения спригганов. С тех самых пор уже семнадцать королей сменилось на троне отстроенной и неприступной столицы королевства Терновых холмов, все меньше становилось и рыцарей Мстителей, и их врагов, но безжалостная кровавая война не затихала, а ненависть, как и вино, с годами лишь крепчала, и вкус ее становился все глубже и лишь сильнее опьянял.

И вот сейчас изгнанный принц встретил врага своего рода в чужом краю, под чужим небом.

Семь дроздов ударились оземь и в тот же миг превратились в высоких, укутанных в черное существ ростом не менее восьми или даже девяти футов. Кожа – белая-белая, будто у покойников. Они были жилистыми, с сильными руками, оканчивающимися четырьмя длинными, как клещи, пальцами. На их ногах чернели остроносые сапоги, а одеяния блестели и переливались бархатом. Плащи смыкались на плечах, на головы некоторых были натянуты глубокие капюшоны, но наиболее ужасающим было то, что скрывалось под ними. Это скорее походило на старые фарфоровые маски, чем на живых существ. Глаза бывших птиц представляли собой две продольные черные прорези, из центра которых отходили такие же, только вниз, к серединам скул. Губ не было и в помине, зато из сизых десен выглядывали длинные клыки, а контуры рта изошли ломаными трещинами и жуткими разрывами, отчего создавалось впечатление, что всякий раз, когда спригганы широко открывают свои пасти, их лица трескаются и надламываются. Там, где у любого другого существа должен находиться нос, лишь немного из-под кожи выступал вытянутый бугорок. На затылках поперек головы, продетые в петли из кожи, пересекались длинные черные перья – все, что осталось у спригганов от дроздов.

С каждым выдохом из пастей бывших пленников Невермора – оставалось только удивляться, как старик сумел заманить столь ужасных существ в ловушку – вырывалось облачко пыли. Слышался жуткий металлический скрежет, будто легкие у белолицых монстров проржавели и истончились.

На голову над остальными возвышался спригган в высокой серебряной короне с вытянутыми хищными зубцами. Принц Кельбрик, кто же еще… Он сжимал в руках два волнистых меча вороненой стали и…

…И дальше Лори потерял нить происходящего. Все закружилось с такой скоростью, что он едва мог различить даже тени. Алые и черные плащи слились в безумной пляске на белом снегу.

– За Терненби! За Терненби! За Терненби! – Шум сражения, крики Красных Шапок и свист стали перекрыл высокий мелодичный призыв принца Кельбрика. Оставалось удивляться, как такой монстр может говорить столь нежным, теплым и страстным голосом.

– Гори Терненби! Гори Терненби! Гори Терненби! – в противопоставление спригганам кто-то из нейферту издал другой клич. Лори узнал голос принца Гверкина.

В бою со спригганами никто не мог справиться – они были быстрее ветра, их чутье представляло собой нечто на грани предвидения, а сила в тонких, изящных руках была такой, что мечом они могли пробить череп великану. Красные Шапки повисали на волнистых клинках, точно птички на вертелах. Нейферту гибли, не в силах дать отпор могущественным и ненавистным врагам. Лишь Гверкин был столь прыток, что ему все время удавалось ускользнуть от меча, и столь коварен, что толкнуть на тот же меч кого-то из своих сородичей ему не казалось чем-то таким уж неправильным. Король Фрегга уже лежал на снегу, раскинув руки и омывая кровью осколки камня. Его сын не слишком-то печалился по этому поводу. Схватка захватила его полностью.

– Аки. – Тонкий, как спица, меч Гверкина скользнул по волнистому клинку противника, и Красная Шапка, схватив за шиворот одного из сородичей-стражников, отскочил в сторону. Тот не успел понять, что происходит, когда его швырнули прямо на острие.

– Вер. – Новый Мятежный король поднырнул под руку сприггана и оказался у него за спиной. Он крепко схватил врага за проходящее поперек его головы черное перо и вонзил меч в белый затылок, в самое основание черепа. Клинок погрузился в плоть, пробил кость и вышел из макушки. Красная Шапка выдернул оружие, и враг упал ничком.

– Ми. – Когда спригган закричал голосом маленькой девочки, Гверкин развернул его к себе лицом и прочертил на его горле клинком крест. Крик превратился в хрип древнего старца.

– Веки. – Уж принц крови из рода нейферту, рожденный в мятеже в неспокойной стране Терновых холмов, знал, что сприггана не убить, даже если изрубить его на куски и отсечь голову. Их можно лишить жизни, лишь перерезав им горло крест-накрест.

– Ва. – Если ты был птицей почти три века, то это не проходит даром. Порой ты даже не замечаешь, как вновь обрастаешь перьями и у тебя появляются клюв и крылья. Ты вовсе не желаешь этого, но все получается без твоего согласия, бессознательно… Второго сприггана Гверкин настиг, когда тот пришпиливал клювом к плитам двора мастера-распорядителя, который готовил гномов к ритуалу. Воспользовавшись тем, что враг превратился в птицу и клюет пытавшегося уползти старого гоблина, Красная Шапка подкрался сзади и ударил. Дрозд успел почуять опасность и повернуть голову, но не смог улететь прочь или хоть как-то защититься, когда стремительный выпад прошел через его грудь, пронзив заодно и истекающего кровью мастера-распорядителя. Гверкин поспешил вырезать у птицы на горле крест, после чего брезгливо отшвырнул окровавленную тушку в сторону и обернулся… Два меча вонзились в его тело. Один вошел в грудь, другой – в живот. Прямо перед ним были два черных провала жутких глаз сприггана. На голове подкравшегося убийцы была высокая серебряная корона.

– Ну, хоть так, – прошипел Гверкин и обвис на клинках. Сталь вырвалась из его тела и взлетела вновь для следующего убийства…

Вскоре кровавый бал на руинах Тревегара затих. Все его гости и участники отправились на покой. Мечи перестали издавать свою трагическую музыку, а крики замолкли, когда последний певец застыл на снегу с отделенной от черепа нижней челюстью. Все Красные Шапки были мертвы, двое из спригганов также повержены. На ногах остались лишь принц Кельбрик и четыре его сенешаля. Повелитель кивнул в сторону арки, и его верные рыцари разразились радостным детским смехом, совсем не вязавшимся с их жуткой внешностью и с кровью, которой были перепачканы их одеяния и лица.