Музейный артефакт Корецкий Данил
На миг Фарид даже закрыл глаза. Ему посчастливилось увидеть то, что изначально, от рождения, было недоступно мальчику из бедной семьи! За прелюбодеяние в султанате побивали камнями, поэтому единственной возможностью узреть таинства женского тела являлся брак, но откуда у бедняков деньги на калым? Тысячам парней за всю жизнь не удавалось увидеть прелестей противоположного пола и ощутить женской ласки, довольствуясь услугами равнодушно жующей свою жвачку коровы в хлеву или усилиями собственных рук…
Вначале он испугался, что красавица оскорбится дерзостью его взгляда, но нет – девушка откровенно улыбалась, а ее рука скользнула вниз живота и нежно погладила самую напряженную часть его тела… Распахнув кисейную ткань румчи, Фарид стал жадно целовать темные монеты ее сосков. Красавица еле слышно стонала. На ней остались лишь легкие прозрачные шальвары, и он дрожащими пальцами стал искать узел поясного шнурка. Через мгновение дева оказалась абсолютно обнаженной. Он не знал, что надо делать дальше, но инстинкты вели его безошибочно, а она умело помогала, когда возникала какая-то заминка…
Он целую вечность не отрывался от смуглого податливого тела, отзывающегося на каждое мужское прикосновение, как канун[55] отзывается на аккорды опытного музыканта. Струнами служил не только тот самый алый рубец, но и губы девушки, и ее тонкие пальцы, ступни, груди… Фарид сам не помнил, сколько сыграл мелодий. Пели птицы, журчал фонтан, шелестели листвой деревья. Они лежали, переводя дыхание, и его руки ненасытно скользили по гладкому телу, жадно изучая каждый бугорок, впадину, складку…
– Тебе хорошо, смелый воин?
– Лучше, чем когда бы то ни было!
– Когда ты погибнешь в бою с неверными – попадешь сюда навсегда…
– Как тебя зовут?
– Не знаю. Зови, как хочешь. Принести еды?
– Да, я готов съесть целую гору кукурузных лепешек!
Действительно, он был голоден, как в те времена, когда жил в Хомме.
Дева легко поднялась – как птица вспорхнула, и исчезла в густых зарослях сирени, даже не набросив на себя легкие, ничего не скрывающие одежды. Фарид тоже лежал, не прикрывая наготы, он смежил веки и задремал, а когда открыл глаза, перед ним стояла совсем другая девушка. Светловолосая, голубоглазая, с белой кожей – он никогда таких не видел. Ее руки и ноги были более округлыми, а груди гораздо больше, чем у предшественницы. Но прозрачные одежды были точно такие же.
В руках необычная девушка держала металлический поднос, на котором дымился ароматный шашлык, пшеничные лепешки и стоял графин с неведомой раньше рубиновой жидкостью – теперь Фарид знал, что это запретное для всех, но не для него, вино…
– Поешь, попей, – сладким голосом произнесла светловолосая и поставила поднос рядом с ним. – Я вижу, что ты голоден.
Фарид с жадностью набросился на еду. Он стаскивал зубами мясо с шампуров так, что раздавался скрежет, он жадно пил вино, которое подливала в серебряный кубок новая гурия. Наконец, он насытился, охмелел, и удовлетворенно откинулся на подушки.
– А где та дева? – спросил Фарид.
– Какая? – вроде бы удивилась белокожая.
– Другая. Смуглая и худенькая?
– Не знаю, о ком ты. А я тебе не нравлюсь?
– Нравишься, – ответил он, уже более уверенно снимая с белых плеч прозрачный халат и ловко развязывая шнурок шальвар…
Новый канун играл свои чудесные мелодии по-другому, что еще сильней возбуждало Фарида. Белокожая добавила к игровым струнам еще одну, казалось бы, совершенно для этого не предназначенную, но смазанная персиковым маслом, она заиграла не хуже других, внеся необычную и очень пикантную нотку в нежный райский концерт.
– Где я нахожусь? – вновь спросил Фарид, когда игра закончилась.
– Тебе же сказали, что в раю, – как-то устало ответила гурия.
– Да я говорил, – озадаченно произнес Фарид. – Но не тебе. Откуда ты можешь знать мои слова?
– Мы здесь все обо всех знаем. Не думай ни о чем! Ешь мясо, пей вино и наслаждайся любовью… Гурия положила руку мужчины на свое лоно. Но он никак не отреагировал.
– Послушай, – тихо сказал Фарид, – раз вы все и обо всех знаете, скажи, где Ахмат?
– Ахмат? Какой Ахмат?
– Друг мой, брат мой. Я его… Он умер совсем недавно, и я хочу его увидеть. Мне это очень надо, очень…
Белокожая молча смотрела на юношу, мучительно соображая что-то.
– Подожди, мой господин, я отлучусь на мгновение. Только не ходи никуда.
– А разве я не войду во дворец?
– Конечно, войдешь! Только немного позже…
Светловолосая протиснулась голым телом сквозь кусты и исчезла так же внезапно, как и появилась. Почти сразу сирень вновь колыхнулась, ветки раздвинулись, и на поляну выскользнула исчезнувшая смуглянка. Он радостно бросился к ней навстречу.
– Почему ты ушла от меня?
– Чтобы ты познал ласки северной девы, – она протянула кубок с вином. – Далеко не каждому это удается…
– Мне надо найти друга. Он у вас недавно. Его зовут Ахмат.
– Его сейчас приведут! – звонко засмеялась гурия. – А пока пей…
Смуглянка поднесла кубок к его губам, и Фарид не стал противиться. Выпив, он почувствовал прилив возбуждения и опрокинул гурию на ковер.
– Он жаден до женщин и еды, как все остальные, – тихо сказал Кийя Бозорг Умид стоящему за ним помощнику. А потом пробормотал себе под нос: – И красивый лик обмана пришелся ему по душе больше, чем малопривлекательная истина. Этим он тоже не отличается от других…
Они стояли за сплошной стеной аккуратно подстриженного зеленого самшита и через специально прореженные отверстия наблюдали за происходящим.
– Все люди одинаковы, – кивнул помощник. – Они хотят есть, пить и совокупляться, больше их ничего не интересует…
– Ты прав, Ахмад, в его годы я тоже всегда был голодным и мечтал наброситься на женщину, как собака на кость…
Хозяин «рая» похлопал помощника по плечу и добродушно рассмеялся.
– Только где же я тогда мог взять женщину?..
Между тем тесно сплетенные на ковре обнаженные тела перестали шевелиться и распались. Девушка быстро собрала прозрачные одежды и убежала, а Фарид остался лежать в глубоком опиатном сне.
– Давай, несите его обратно! – распорядился Кийя Бозорг.
Фарид открыл глаза. Он полулежал на подушках. Небольшая комната в три стрельчатых окна, полки с книгами от пола до потолка, резной стол, остатки яств и недопитое вино… Сидящий напротив Шейх ощупывает его пронзительным взглядом.
Он зажмурился, снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Хотел вскочить, чтобы отвесить поклон, но ноги не слушались, их словно набили ватой.
– Да смилостивится надо мной Великий Шейх, – слабым голосом произнес он. – Очевидно, я опьянел и потерял сознание… И сейчас не имею сил, чтобы приветствовать лучезарного владыку надлежащим образом…
Ибн Саббах покачал головой.
– Ты не опьянел и не терял сознания. Я попросил Пророка приоткрыть тебе двери рая. Ты не первый и не последний, кто смог, оставаясь в живых, побывать в райских кущах. Хорошо ли тебе было в раю?
– О да, великий! Это самые лучшие минуты в моей жизни!
– Если ты погибнешь в бою за дело веры, ты снова попадешь туда, уже навсегда! Знай это и ничего не бойся на грешной земле!
– В моем сердце нет страха, о величайший!
– Хорошо! Я вижу, что твой дух крепок, а преданность твоя безгранична, ты настоящая стрела братства ассасинов. И я посылаю тебя в трудную цель. Имя ей – главный визирь султана Низам аль-Мульк. Уверен, что ты не промахнешься! Ибо это он управляет султанатом. И он вынашивает планы нападения на Аламут!
– Я не промахнусь, о величайший!
– Иди! План разработаете с Абу. Все необходимое он предоставит по твоему первому слову!
Глава 4
Убить визиря
Низам аль-Мульк открыл глаза. Солнце взошло недавно, но его лучи уже успели раскалить воздух. Подушка была влажной от пота, он пропитал и длинную ночную рубашку. Чего ждать от хаурвата[56], кроме пекла, знойных песчаных бурь и головной боли?
«Кстати, этот месяц должен быть посвящен целительству и милосердию, – мысленно усмехнулся великий визирь. – Что ж, сегодня я кое-кого исцелю и без милосердия не оставлю своих верных подданных…»
Визирь дважды хлопнул в ладоши, и в дверях появился черный, как смоль, слуга с серебряным тазом в руках. Следом шла девочка, она несла кувшин. Сколько ей? Десять лет, одиннадцать? Слишком юна, но недозрелый персик лучше перезрелой груши. Она досталась визирю во время последнего похода по усмирению восстания в провинции. Бунт быстро подавили, а предводителя и двух его сыновей казнили. Три головы доставили в шатер визиря в травяном мешке. В старшей он узнал местного правителя, тот недавно приезжал с отчетом и произвел приятное впечатление. Низам аль-Мульк поинтересовался: действительно ли он руководил бунтовщиками? Но командир конной сотни только развел руками:
– Трудно сказать. Но в любом случае он отвечает за свою провинцию.
И добавил:
– Там три его жены и дочь.
– Покажите.
Жены визиря не заинтересовали, а вот девочку он забрал себе. У него было много наложниц, но сознание того, что он тискает в мокрой от пота постели совсем юную дочь своего подчиненного, добавляло ощущениям остроту, как перец мясу.
Низам аль-Мульк не ел много за завтраком. Сытная пища расслабляла его, клонила ко сну, лишала энергии и решительности. Поэтому он выпил лишь пиалу чая со свежей ароматной лепешкой и направился в тронный зал.
Вскоре он, в шитом золотыми нитями халате, чалме с огромным изумрудом и с перламутровыми четками в руках, занял свое место на мягких подушках под богатым шелковым балдахином. Чернокожие рабы тут же принялись обмахивать его опахалами из страусиных перьев, а склонившийся в поклоне старший писарь негромко напомнил, что его высочайшую особу уже более двух часов дожидается визирь Саид аль-Кутуз.
– Что ж, пусть войдет, – усмехнулся аль-Мульк. А про себя подумал: «Этот гордец всегда считал себя равным мне. Посмотрим, как он будет держаться сегодня…»
Вошедший меньше всего напоминал гордеца. Это был уже немолодой, согбенный горем человек, он утратил сановитую осанку и, несмотря на богатые одежды, производил впечатление жалкого просителя-простолюдина. Подойдя ближе, он тяжело опустился на колени, извлек из складок халата туго набитый кошелек и положил у ног великого визиря. Потом бросил на него взгляд и стал поспешно снимать с пальцев драгоценные перстни.
– Не надо, Саид. Разве деньгами можно искупить вину твоего сына? Аллах свидетель, я расстроен так же, как ты. Прости, но ты плохо его воспитывал…
– Великий визирь, это гнусная клевета! Мой сын не мог желать султану ничего плохого! Зачем ему участвовать в заговоре? Даже сам султан Маликшах – да продлит Аллах его дни! – не верит этому мерзкому доносу!
– Это не донос Саид, это признание, полученное под пытками! Оно куда весомей доноса!
Аль-Кутуз распластался на полу.
– Пощади его, Низам! Ради нашей многолетней дружбы. Мы с тобой столько лет входили в государственный совет… Ты знаешь, что это единственный мой сын, мой наследник. Скажи, если он погибнет, зачем тогда я жил?!
Аль-Мульк сурово свел брови.
«У меня вообще нет детей. Так значит, Аллах вообще обрек меня на пустое существование?! Значит, я зря жил?! Ты говоришь о нашей многолетней дружбе, но ни одно предложение в Совете не было поддержано тобой! Ты делал все, чтобы подорвать мой авторитет! А теперь говоришь о дружбе», – шевелились в голове злые мысли.
– Ты знаешь о происшествии в городе Сава? – нарушил он тяжелое молчание. – Проповедники хашшашинов убили муэдзина, и я велел казнить их предводителя, хотя они всегда мстят за своих. Но правосудие главнее всего!
– Умоляю!.. Ты гораздо выше меня и всегда был выше, хотя я этого не понимал, – жалобно просил Саид, прибегая к последним аргументам.
Низам аль-Мульк опустил глаза и принялся перебирать свои четки. Он всегда делал так перед принятием важного решения, как бы спрашивая совета у Создателя.
– Хорошо, Саид. Твоему сыну была уготована позорная смерть на плахе. Но голова его не будет отделена от тела. Он умрет быстрой и легкой смертью, и толпа не будет взирать на его позор. Это все, что я могу сделать для тебя. Как ты говоришь, во имя нашей дружбы…
Саид с трудом поднялся и тяжело пошел к выходу, как побитая собака. И это была минута торжества его давнего недруга.
Но настроение испортилось во время заседания Дивана[57]. По мере того как писарь читал доносы со всех концов султаната, Низам аль-Мульк мрачнел все больше и больше. Старец Горы отказался платить налоги, его убийцы проникают сквозь высокие заборы и строгую стражу, убивая руководителей провинций, судей и высокопоставленных чиновников.
Его взгляд рассеянно блуждал по лицам уверенно рассевшихся на коврах шести визирей, членов государственного совета. Каждая неприятная новость встречалась ими покачиванием головы, вздохами и цоканьем языка. И это раздражало аль-Мулька, понимавшего, что, в сущности, всем глубоко наплевать на дела в султанате: каждый мечтает быстрее возвратиться в свой дом, жирно поесть, устроить соколиную охоту или состязания в стрельбе, а потом и удалиться на женскую половину…
«Они охотно согласятся с любым моим мнением или решением, зная, что отвечать перед султаном придется именно мне, великому визирю, – думал он, перебирая четки. – Зачем тогда собирать диван, выносить на его рассмотрение государственные вопросы? Кому нужны эти никчемные людишки?!»
Великий визирь поднял руку, и все устремили на него ожидающие взгляды.
– Сколько можно терпеть наглые притязания этого самозваного шейха? Сколько правоверных мы должны похоронить, пока его убийцы не насытятся кровью? – в мертвой тишине зычно произнес он. – Надо направить в долину Дейлем большое войско, осадить крепость, разрушить ее до основания и покончить с изменником!
Не успел он еще окончить фразу, как члены государственного совета загалдели:
– Совершенно верно!
– Направить войско!..
– Немедленно сжечь это гнездо убийц!..
– Покончить!..
– …раз и навсегда!..
– Мудрое решение, великий визирь!..
Еле заметно улыбнувшись в усы, аль-Мульк будто в раздумье сказал:
– Но увенчается ли дело успехом? Прежние три осады Аламута ни к чему не привели. У этого шайтана отчаянные бойцы, они заколдованы, обкурены гашишем и опоены опием. Каждый из них стоит трех наших воинов. Простит ли нам султан, да продлит Аллах его дни, новое поражение?!
И вновь он встретил полное единодушие:
– И то правильно…
– Султан строго спросит…
– Этого шайтана не достать…
– Ассасины злые, пьют человеческую кровь…
– Продали души дьяволу…
Великий визирь явно развлекался:
– Пусть каждый из вас выскажется: вести войско на Алумут или нет? Я доложу ваши решения султану. Каждый должен нести свою долю ответственности.
Члены Дивана пребывали в растерянности, что здорово повеселило аль-Мулька. После непродолжительного смятения один из визирей произнес:
– Объяви свое мнение великий визирь, и мы его поддержим. Ты один мудрее нас всех. Султан будет доволен, узнав, что мы пришли к единому мнению…
Аль-Мульк рассмеялся и, поднявшись, произнес:
– Крепость придется брать обязательно. Но не сейчас. Надо подготовиться – неспешно и тщательно, с учетом всех ошибок и просчетов прошлых трех походов…
Не дослушав возгласы одобрения, великий визирь направился искать Маликшаха. Его изнеженные пальцы перебирали четки, автоматически выполняя обряд священнодействия и воздавая хвалу Аллаху.
Султану недавно исполнилось семнадцать. Опыта управления подвластными территориями молодой человек не имел, он был мягок, доверчив, влюбчив и наивен. Назим аль-Мульк – напротив: жесткий, как напильник, острый, как клинок, закаленный в придворных интригах, он начинал свою службу еще у отца молодого султана. Руководители провинций боялись его, как огня, да и другие высшие чины султаната предпочитали с ним не ссориться. И хотя Назим состоял при султане и управлял государством от его имени, все понимали – реальная власть сосредоточена в его руках! А сам он часто задумывался: не придать ли фактическому могуществу законный характер… Несчастный случай на охоте или скоропостижная болезнь могут освободить трон, и тогда в султанате начнется новая эпоха… Но он был очень осторожен и никогда не торопился.
Молодого правителя он нашел во внутреннем саду дворца, где тот объезжал строптивого вороного иноходца. Конь недовольно фырчал, ржал, вставал на дыбы. Многочисленная прислуга суетилась вокруг, опасаясь, чтобы скакун не сбросил недостаточно опытного всадника. Стройный молодой человек в скромной одежде стоял чуть в стороне, сразу выделяясь среди привычной взгляду челяди. В очередной опасный момент он подскочил, поймал коня под уздцы, придержал. Животное сразу успокоилось и стало как вкопанное.
Великий визирь терпеливо ждал, пока султан спешится, завидуя его молодости, азарту, юношеской беззаботности. Сам Низам аль-Мульк без вящей необходимости на коня не садился, оружия в руки не брал и любым рискованным авантюрам предпочитал подстраховку, продуманность и точный расчет.
Осмотревшись и увидев великого визиря, султан, как ребенок, бросился к нему.
– Мой первый подданный опять мрачен и задумчив. Посмотри, какого скакуна мне привез этот юноша! Нравится? Это подарок.
– Кто, конь или юноша?
– Конь, конечно. Его прислал названый брат моего отца, славный шейх Азамат ибн ас-Тахир.
– Благородный ас-Тахир! – радостно воскликнул визирь. – Я хорошо знаю бесстрашного Азамата. Мы с ним совершали хадж в Мекку… На обратном пути на нас напали разбойники, и мы бились вместе, спина к спине…
Визирь сильно преувеличивал, но молодой султан не мог об этом знать, он только кивнул и торжественным тоном объявил:
– Шейх Азамат ибн ас-Тахир передал знак внимания и моему главному визирю!
Аль-Мульк польщенно улыбнулся.
– Я буду счастлив принять дар моего вечного друга, да продлит Аллах его дни!
Султан помахал рукой.
– Фарид!
Стройный незнакомец, оглаживающий разгоряченного коня, немедленно передал уздечку конюху, подбежал, сложил руки перед грудью, отвесил глубокие поклоны султану и его главному визирю. Низам аль-Мульк, который сам любил украшения, обратил внимание на перстень с безымянного пальца юноши: лев, держащий черный камень в распахнутой пасти. И хотя этот перстень не мог сравниться с сапфирами и изумрудами, унизывающими его собственные пальцы, таинственное мерцание черного камня оказывало какое-то гипнотизирующее воздействие и вызывало непонятное беспокойство…
– Да продлит Аллах годы вашей блистательной жизни, великий Низам аль-Мульк! – учтиво сказал Фарид. – Мой повелитель поручил мне передать подарок для вашей особы…
Он достал из-за пазухи богато отделанную плоскую коробочку из орехового дерева и, вновь склонившись в поклоне, протянул визирю.
– Что это? – пухлая рука подняла полированную крышку. Внутри лежали изящные четки темно-красного цвета.
Он издал вздох восхищения.
– Что это за камни?
– Гранаты, о великий визирь. Они исцеляют хвори и успокаивают душу…
– Прекрасная вещь! До твоего отъезда я сумею подобрать достойный подарок для моего друга, – сказал аль-Мульк. – А сейчас можешь идти!
Юноша поклонился и исчез.
Визирь достал четки, подняв, рассмотрел их на солнце, любуясь игрой лучей на гладкой огранке тридцати трех рубиновых бусин, и принялся привычно перебирать их, произнося благословение Аллаху.
– Как прошло заседание Дивана? – поинтересовался Маликшах.
– Если султан уделит мне немного своего драгоценного времени, я подробно изложу его суть, – смиренно произнес аль-Мульк.
– Конечно, мой верный подданный!
Они шли через анфиладу богато обставленных дворцовых комнат, мимо журчащих фонтанов и замерших, будто изваяния, стражников. Султан решительно шагал впереди, главный визирь семенил сзади, перебирая тридцать три гранатовых бусины ручной работы.
«Пожалуй, юнец набирает силу, – с тревогой думал аль-Мульк. – Скоро он может возомнить, что способен сам решать государственные дела…» Настроение у него опять испортилось.
Наконец, они оказались в большой диванной. Аль-Мульк ходил сюда еще к отцу Маликшаха, именно здесь старый султан дал ему наказ заботиться о своем сыне…
– Так что стряслось? – рассеянно спросил молодой султан, опускаясь на бордовые бархатные подушки и подгибая под себя ноги в сафьяновых сапожках. Визирь остался стоять, почтительно склонив голову.
– Хашшашины убивают твоих верных подданных: наместника провинции Дейлем Муслим-пашу, главного казначея Нури-агу, кади Гачай-бея… Они не боятся смерти, а потому внушают всем ужас. Их хозяин ибн Саббах снова отказался платить подати в твою казну. Мы должны раздавить осиное гнездо на горе Аламут, – доложил аль-Мульк, с удовольствием перебирая новые четки и любуясь ими.
– Что ты хочешь от меня? – нетерпеливо спросил младший Маликшах.
– Прошу согласия солнцеподобного султана послать войско в Дейлем.
Молодой султан кивнул.
– Хорошо! Действуй моим именем! А теперь я вернусь к своему занятию… Сегодня я укрощу этого горячего араба!
– Конечно, великий сул…
Визирь оборвал речь на полуслове. Ноги его подкосились, глаза остекленели, на губах появилась пена. Он тяжело повалился на ковер. Когда прибежал лекарь, тело уже остывало, кожа приобрела синеватый оттенок. Зажатые между пальцами четки казались каплями крови, и опытный лекарь приказал их не трогать.
Начальник дворцовой стражи заставил чернокожего невольника поднять украшение и перевернул песочные часы. Султан с непониманием наблюдал за этими манипуляциями. Но не успел песок пересыпаться в нижнюю колбу, как эфиоп тоже упал замертво. С пеной на губах и синюшным оттенком, пробившимся даже сквозь черную кожу. Тут все стало ясно даже неопытному султану.
– Фарид! – воскликнул он, вскакивая в гневе.
Стражники бросились за Фаридом. Но его комната была пуста. Если не считать оставленной на подоконнике красной розы, завернутой в лоскут белого полотна. Ее осторожно принесли Маликшаху.
– Это знак ашшашинов! – воскликнул начальник стражи. Султан побледнел: слишком близко пролетела отравленная стрела ибн Саббаха.
– Послать конный отряд и перекрыть все дороги, ведущие в Аламут! – вскричал Маликшах. – Сообщить стражникам, как выглядит и одет этот Фарид! И доставить мне его живым или мертвым!
Начальник стражи, лекарь и несколько визирей удивленно переглянулись. Это уже был голос не мальчика, но мужа. Впервые султан Маликшах отдал приказ самостоятельно, без помощи главного визиря, и это был толковый и справедливый приказ. В султанате началась новая эпоха. Но распростертый на ковре аль-Мульк об этом так и не узнал.
Конные воины скакали по пыльным дорогам, караулили на развилках, внимательно проверяя всех молодых людей моложе двадцати лет. Но поиски не увенчались успехом: Фарид как сквозь землю провалился.
Стрелы летят только в одну сторону, поэтому в школе фидаинов не учили, как возвращаться в Аламут. Но Фарид откуда-то знал это. Он пошел не на север, к крепости, а в обратном направлении, где стража не рыскала по дорогам. К тому же он переоделся и умыл лицо настоем каштана, от чего кожа сморщилась и потемнела. На странствующего немолодого дервиша никто вообще не обращал внимания. Тем не менее при первой возможности он свернул на узкую извилистую тропу, круто поднимающуюся в гору. Вырезав крепкую палку и опираясь на нее, как на посох, он преодолевал подъемы, спускался в ущелье и вновь карабкался вверх. Одолев очередной хребет и окончательно запыхавшись, он тяжело опустился на камни.
– И зачем я пошел столь длинной дорогой! – в досаде воскликнул юноша. – Этот путь займет не меньше месяца!
– Ты не прав, Фарид. Самая короткая дорога та, что огибает опасности! – прозвучал в ушах низкий, рыкающий голос.
– Кто это сказал? – он вскочил, схватил посох и принялся осматриваться по сторонам. Но вокруг было пустынно. Безжизненно чернели острые скалы, да иногда скатывались камешки осыпей. Только высоко в голубом небе, раскинув огромные крылья, парили грифы. Но он обратил внимание на пульсирующий безымянный палец, точнее, перстень на пальце. Поднес руку к глазам. Черный камень светился изнутри желто-красным огнем. А лев многозначительно улыбался, и глаза у него загадочно блестели.
– Ну, что лучше – умереть героем или продолжать жить? – послышался тот же голос. Казалось, что он возникает прямо в голове у Фарида. Молодой человек снова оглянулся, взмахнул своей увесистой палкой.
– Кто здесь?!
– Твой друг и повелитель!
Кусок скалы рядом шевельнулся и оказался вовсе не камнем, а человеком в черном плаще с остроконечным капюшоном, в тени которого различалось смуглое худое лицо с горящими глазами и крючковатым носом.
– Кто ты? – спросил Фарид. В сердце его почему-то не было страха.
– У меня много имен. Иблис, Карур, Кафр, Сагир, Хазул… Это я нашептал тебе во сне, как убить визиря и остаться в живых…
– Шайтан!
– И это мое имя. Оно производно от «Сатан», как называют меня северные народы.
– Ты не мой повелитель! Мой повелитель – Великий Шейх Хасан ибн Саббах!
– Саббах тоже мой подданный и подчиняется мне так же, как и ты!
– Не может быть! Он посылал меня в рай!
Незнакомец гортанно рассмеялся.
– Хасан часто повторяет мои слова: ложь красивей правды! Я покажу тебе его «рай»…
– И никакой ты мне не друг!
– Верно. Но я считал тебя другом!
Незнакомец сбросил капюшон, и Фарид остолбенел: перед ним сидел Ахмат! Он был мертвенно бледен, с окровавленными губами.
– Ахмат! Мой единственный друг!
– Друзей не убивают, – печально проговорил Ахмат.
– Это вышло случайно… Я не хотел…
– Если я не хотел убивать друга, то он остался жив. Хотя я мог много раз заколоть тебя!
Ахмат снова натянул на голову капюшон, спрятавшись в тени.
– Подожди, не уходи!
Фарид бросился вперед, чтобы откинуть капюшон и вновь увидеть до боли родное лицо, но больно ударился о холодный камень.
– Ахмат, Ахмат, выходи! Я все объясню…
Он долго бился о кусок скалы, пока не понял, что вызвать друга так же невозможно, как объяснить, почему он его убил.
Возле камня, похожего на сидящего человека, он увидел холщовую переметную суму. Она оказалась набитой чуреками и вяленым мясом. Вскинув ее на плечо, Фарид вытер разбитые в кровь руки и продолжил путь по извилистым каменистым тропам. Теперь он знал, кто подсказал изощренный план убийства аль-Мулька, кто помогал ему и охранял все это время: шайтан – враг всего рода человеческого! Но никаких неприязненных чувств это знание не вызвало.
Солнце сменялось луной, а луна солнцем, Фарид исхудал, разбил обувь и стер ноги. Спустя пятнадцать дней он перевалил очередной хребет и, увидев под собой крепость, не сразу узнал ее. Вид был непривычный: он всегда смотрел на Аламут снизу. По узкой каменистой дороге ассасин с облегчением быстро шел вниз, почти бежал – от радости у него будто выросли крылья. Расстояние сокращалось, но вдруг в ущелье слева он неожиданно наткнулся взглядом на еще одно сооружение: белокаменный дворец с большим куполом, окруженный цветущим садом с фонтанами, вокруг – высокий забор. Дворец располагался недалеко от крепости, но прятался за выступом скалы, поэтому увидеть его из Аламута было нельзя. Что это?! Сам не зная зачем, он свернул на узкую, похожую на извивающуюся гадюку, дорогу. Подойдя ближе, он расслышал нежную музыку, ласкающую слух и расслабляющую душу… В голове мелькнула невероятная догадка. Не может быть…
– Ха-ха-ха! – грубый гортанный смех эхом отдался в ущелье. И Фариду все стало ясно. Да, за этим грубым забором живут прекрасные гурии, журчат прохладные фонтаны, там изысканная еда, пьянящее вино, беззаботная жизнь… Это и есть «рай»!
Осознание всей глубины обмана оказалось тяжелей, чем проделанный им трудный путь. Тяжесть навалилась на плечи и согнула его, как мешок с камнями… Один из камней – острый и тяжелый, попал в душу!
Через полчаса к тяжелым воротам крепости Аламут подошел старый дервиш, в руках которого был тяжелый посох. Его халат был потрепан и пропитан дорожной пылью, большие черные глаза ввалились от усталости, но смотрели на стражников уверенно и мрачно. Он сделал тайный жест посвященных, и скрещенные копья раздвинулись, а узкая калитка распахнулась. Дервиш миновал ворота и уверенно, будто все ему здесь было хорошо знакомо, направился туда, где находилась школа, готовившая молодых фанатиков, дерзкие и безрассудные поступки которых были известны не только на мусульманском востоке, но и во многих европейских странах.
Через четверть часа старый дервиш превратился в молодого ассасина, через полчаса весть о возвращении Фарида облетела всю крепость, а через час его призвал под свои светлые очи сам Великий Шейх.
Хасан ибн Саббах пребывал в гневе, стоящий за его спиной Абу ибн Шама – в растерянности.
– Я знаю, что ты выполнил мой приказ и отправил врага Аллаха в ад! – сурово сказал Старец Горы. Его глаза горели недобрым огнем.
– Но это только половина приказа! Ты не провозгласил, кто именно покарал этого шайтана!
– Смиренно смею заметить, что это не так, о лучезарный Шейх! – ответил Фарид, кланяясь. Несмотря на покорную позу и низкий поклон, голос его звучал твердо.
– Во дворце знают, кто свершил правосудие!
Шейх обернулся, вопросительно глядя на своего помощника. Ибн Шама опустил голову, многозначительно прикрыв веки.
– Да, Великий Шейх. Он оставил красную розу в белой материи, и наши враги поняли, что это цвета ассасинов…
Но такое пояснение не успокоило Шейха.
– Надо не оставлять намеки, а прямо провозглашать, что исполнена моя воля! Стрелы не намекают, на них стоит метка хозяина!
– Но разве плохо, мой повелитель, если стрела вернется и может быть использована еще раз? Или даже два, три раза? Особенно, если это дорогая стрела, которую долго изготавливали и на которую затратили много труда, – возразил Фарид.
– Я сам решаю, куда лететь моим стрелам!
Читать бесплатно другие книги:
