Дорога к Марсу Громов Александр

36

День космонавтики

Эдуард Геворкян

Кабина лифта беззвучно ухнула вниз, и Серебряков невольно ухватился за поручень. Через несколько секунд пол мягко вернул ему вес, створки ушли в стороны. Иван Степанович проследовал по узкому коридору ко второму лифту. Приложил к сканеру ладонь, дождался, когда откроется дверь кабины. Дальше он ехал в сопровождении двух охранников.

После дезинфекционного душа выдали одноразовое нижнее белье и белый халат. Обувь не полагалась. Идти босыми ногами по мягкому ковролиту было непривычно, но приятно. В операторский блок он попал лишь после долгого, больше похожего на допрос, разговора с улыбчивым очкариком, в голосе которого лишь иногда проскальзывали командные нотки. Узнав о предложении Кирсанова, очкарик слабо улыбнулся и покачал головой.

– Ну… попробуйте, – наконец сказал он и отпустил Серебрякова.

Иван Степанович спустился по длинному пандусу к жилым помещениям и нашел комнату № 206.

– Здравствуй, Леночка! – робко сказал он, войдя в помещение.

Высокая рыжеволосая женщина с крупными чертами лица улыбнулась ему.

– Здравствуй, Ванечка! Опять все горит и все меняется?

– Ты, наверное, уже в курсе…

Разогретая смесь пахла аппетитно, но Бруно время от времени добавлял специи, чтобы, как он говорил, улучшить digestione[3]. Решение по «Ориону» ждали через несколько часов, и с чрезмерно улучшенным пищеварением в скафандре стало бы неуютно.

– Проблемы? – спросил Пичеррили.

– Пока нет, – пробормотал Карташов.

В кухонный блок вплыл Жобан, а за ним появился Булл. Стало тесно.

– Пахнет розмарином и тимьяном, – хищно повел носом Жобан, усаживаясь рядом с Карташовым.

Освобождая место, Аникеев подвинулся к переборке, глянул на Булла.

– А кто в лавке остался?

– Мое дежурство, – ответил Джон. – Идут личные послания, успею перекусить.

– Гивенс?

– В медотсеке.

– Ладно. Надо проверить шлейфы к «Ориону».

– А если придет отрицательный ответ? – спросил Булл.

– Лишний объем не помешает в любом варианте.

Карташов хотел взять пузырь с клюквенным морсом, но так и застыл с протянутой ладонью. Стены отсека распались на мелкие квадратики, снова сошлись, но поменяли цвет с бежевого на зеленый. Вместо Жобана рядом с ним сидел Булл, а Жобан возился с микроволновкой. Аникеев же оказался у входа и протягивал Гивенсу разогретый пакет… Гивенс?!

Снова возникли и исчезли квадратики, все вернулось на свои места, только емкость с морсом оказалась в руке.

– Колись, Бруно, – сказал Карташов. – Чудеса и диковинки – твоя работа? Крутые специи подмешиваешь в харчи.

Пичеррили нахмурился.

– Тебе не нравится орегано? – озабоченно спросил он.

– Мне не нравятся глюки! – рявкнул Карташов. – Вот сейчас торкнуло, будто Гивенс не в медотсеке, а здесь. Может, никуда на самом деле мы не летим…

В наступившей тишине слабо тикал таймер печки. Булл хмыкнул и сказал, что ему тоже показалось, будто Гивенс с ними. И если Бруно наварил химию, вызывающую одинаковые видения, то он готов войти в долю.

– Не сомневаюсь в гениальности Бруно, – сухо заметил Аникеев. – Хоть я и не успел поесть, но на долю секунды увидел Гивенса.

– Психотроника, – пробормотал Жобан.

– Не уверен… – Аникеев задумчиво разглядывал упаковку с мясным блюдом. – С такой технологией можно оперировать в планетарных масштабах. И наша маленькая команда не стоит затрат. Должно быть иное объяснение.

– Например? – поднял брови Жобан. – Чем объяснить странные видения? Мне даже пауки…

Карташов поперхнулся, и красные шарики морса разлетелись по отсеку.

– Да хоть динозавры! – благодушно ответил Аникеев. – Допустим, мы никуда не летим, а лежим в деприваторных ваннах где-то в лабораториях Звездного или Хьюстона. И нам внушают, что мы летим к Марсу, сталкиваясь со страшными и непонятными проблемами.

– Que diable! – вскричал Жобан. – Зачем?

– Проверяют, справится ли человеческая психика с тем, что ее ожидает в космосе. Другая версия – мы действительно летим к Марсу. Но чтобы не свихнулись от скуки, нас усыпили. А во сне можно не только выучить иностранный язык, но и увидеть полет во всех деталях. Вскоре нас разбудят, и мы начнем геройствовать наяву. Кстати, никто не страдает энурезом?

– Предпочту вариант с психотроникой, – сказал Жобан. – А то вдруг мы снимся китайцам?

– Это уже не сон, а кошмар, – ответил Аникеев.

Командный отсек примыкал к модулю с наблюдательным куполом, и Карташов мог видеть, как Жобан возится с телекамерой. Рыжие марсианские пятна приелись Карташову, он с тоской вспомнил зеленые холмы и водную гладь своего Марса. Страха не испытывал. Теплое чувство, будто за ним, как в детстве, когда он скакал по бескрайней степи, приглядывают старший брат или отец, согревало душу.

Смена Булла давно закончилась, но он не уходил, пересматривая послание из дома.

Появился Аникеев, за ним тянулся свернувшийся в кольца тонкий провод. Командир снял заглушку над головой у Булла и вытянул кабель с ежом разноцветных разъемов.

Еле слышно щелкнул фиксатор. На панели перед Буллом замигал зеленый огонек.

– Вы что сделали? – спросил он. – Возросла нагрузка на процессор.

– Сбрасываю на нашу память все, что на «Орионе», – пояснил Аникеев. – По просьбе Хьюстона.

– А смысл? – удивился Булл. – Ведь и так шло на Землю.

– Были перебои со связью. Причем в то время, когда внезапно оживал «Spirit»[4].

Карташов покачал головой.

– Да он вечный, что ли?!

Булл снова повернулся к монитору.

– Дома все нормально? – поинтересовался Аникеев.

– Нормально, – эхом отозвался Булл. – А у вас?

– Яна всем привет передает, – сказал Карташов. – Правда, она вроде нервничала, когда съемка шла. Когда пальцем брови касается, значит, сюрприз мне готовит.

– Вот как? – спросил Булл. – Сюрприз?

Что-то в его голосе заставило Аникеева, фиксирующего провод к панелям, обернуться.

– Личные папки я не трогаю. Но файлы проверяются, нет ли в них вредоносного кода. Вот последние пакеты. Вот видео. Послание от твоей, Эндрю, жены. А в нем небольшой довесок.

– Вирус, что ли? – выпучил глаза Карташов. – Ты что, бурбону хватил?

– Спокойно, Андрей, – вмешался Аникеев. – Запись велась в ЦУПе, Яна в любом случае не имеет отношения к вирусу.

– Это не вирус, а фрагменты текстового сообщения, – пояснил Булл. – Очень старая система шифрования сообщения в картинке или видео. Да и шифрования практически нет. Вроде как часть текстового файла случайно попала в послание.

– Выведи-ка этот «довесок» на экран, – приказал Аникеев.

Пичеррили сказал, что не понимает, о чем идет речь в «довеске». К тому же сейчас его дежурство. На кухне стало просторнее. Аникеев проводил итальянца взглядом и снова уставился в планшет.

– Не вижу смысла, – заговорил Жобан. – Какое отношение имеют китайцы к некоему Быкову? Он кто, наш человек на «Лодке Тысячелетий»?

Аникеев покачал головой и хотел что-то сказать, но его опередил Булл:

– Быков руководит российской частью научной программы экспедиции. Помню, как он выступал вместе с Баскиным на конференции в Сакраменто. Доклад о двойных переменных Липунова в качестве гравитационных реперов для каких-то измерений. Здесь, кстати, говорится о направленном гравитационном излучении. Кто-то пытался китайцев тормознуть. Ваши?

– С такими технологиями мы бы сейчас бороздили просторы Галактики, – ухмыльнулся Аникеев. – Вряд ли земная наука может не то чтобы генерировать, но даже фиксировать гравитационные волны. Хотя…

– А меня интересует другое. – Карташов раздвинул фрагмент на весь монитор. – Здесь о пауках-оборотнях и о каких-то процедурах детоксикации. Вроде нет смысла, но не слишком ли часто нам мерещатся пауки?

Булл пожал плечами и уставился в потолок, а Жобан сложил губы трубочкой.

– Мало ли что мерещится, – сказал наконец Аникеев. – Разберемся рано или поздно. А сейчас предлагаю сфокусироваться на посадке и не обращать внимания на расшалившееся воображение.

Карташов молча кивнул, соглашаясь. Возражать нет резона. Через пару часов Земля выдаст последние рекомендации, и, хотя Булл полагал, что отказ от посадки вполне вероятен, не в характере Славки тупо дожидаться спасательного корабля. А с пауками потом разберемся. Вот было бы весело, окажись в запечатанном отсеке не суперкомп, а пауки для заселения планеты. Со временем там появилась бы Аэлита с роскошными жвалами!

– Что тебя развеселило? – спросил Аникеев.

– А, ерунда, – Карташов перестал улыбаться. – Слушайте, а ведь сегодня День космонавтики. В ЦУПе, наверное, уже наливают. Надо бы отметить…

– Можно и отметить. Как только «Орион» будет готов. И пока идем без происшествий.

Хотел постучать по пластику столешницы, но тут раздался громкий щелчок, подвешенные контейнеры слабо качнулись, и Бруно объявил по внутренней связи:

– У нас проблемы!

Утечка на пределе чувствительности датчиков, но и минимальная потеря воздуха со временем может стать критичной. Впрочем, подумал Аникеев, никто не запаниковал, хотя нервы у всех на пределе. Жобан с Карташовым проверяли отсеки, Булл выдвинул манипулятор и вел камеру вдоль внешней обшивки, осматривая фольгированную пену термоизоляции. Пичеррили сидел на связи, а потом попросил командира подменить его.

– Из наблюдательного модуля я смогу осмотреть треть поверхности, – объяснил итальянец. – У второй камеры мощный зум.

Аникеев переместился к монитору, освобождая проход, глянул на ржавые краски Марса, на цилиндр модуля, увенчанного смотровым куполом. И заметил темную кляксу у основания модуля.

– Можешь не торопиться, – сказал он. – Вот она!

– Добрая весть, – обрадовался Бруно.

Но радоваться было рано. Открытый люк модуля утопал в стенной нише. Утечка была где-то за ней, но когда Карташов потянул люк на себя, тот не сдвинулся с места. Дернул сильнее – раздался треск, и он мгновенно отпустил скобу. От пластика в этом месте несло холодом. Булл переоснастил манипулятор и пытался подвести штангу с баллоном герметика к модулю. Не дотянулся и сообщил, что придется заливать изнутри. Аникеев и Пичеррили колдовали над схемами коммуникаций.

– Здесь. – Аникеев вывел на монитор переплетения разноцветных линий. – Синяя трасса – вода?

– Секунду, – пробормотал Бруно. – Резервное охлаждение, замкнутая линия. Пробило трубку, вода замерзла и перекрыла утечку жидкости. Хорошо.

– Хорошего мало! Люк примерз, если силой открыть, выдерем кусок обшивки со всеми потрохами. Потрохов много, а времени мало.

– Люк из толстого пластика, – задумался Пичеррили. – Кипяток – долгая история, вода разлетится, опасно. Фен в душевой кабинке? Вмонтирован намертво.

Жобан вплыл в отсек.

– Не странно ли, что метеорит ударил со стороны Марса? Так ведь не бывает.

– Бывает, – ответил Бруно. – Марсиане выстрелили из пушки.

Хмыкнув, Жобан спросил, не пора ли перекусить?

– Микроволновка! – сказал Бруно.

– Горячими блюдами размораживать люк? – удивился Аникеев.

– Остынут, пока будем таскать. А вот печка с раскрытой дверкой разогреет воду сквозь пластик. Питание модуля придется отключить, иначе выведем из строя.

– Ха, – сказал Жобан. – В студенческие годы я так спалил акустику у соседей.

Через два часа печь вернули на место, коммуникации восстановили, а отверстие залили герметиком. Булл нарастил манипулятор дополнительной штангой и выковырял то, что они считали метеоритом. Увидев предмет размером с кулак из материала, похожего на оплавленный пластик, Жобан заявил, что инопланетный артефакт утрет нос скептикам. Карташов разглядывал артефакт в сильную лупу, потом, не обращая внимания на вопль Жобана, осторожно протер небольшой участок.

– Си-эн, 12 дробь 64, – сказал Карташов. – Привет с матушки-Земли. И еще изображение не то пчелы, не то мухи. Где у нас ножовка?

Жобан уплыл в кухонный отсек, заесть, как он пояснил, разочарование.

– Возможно, это деталь одного из пропавших марсианских аппаратов, – решил Аникеев. – Американцы и мы потеряли несколько штук прямо на подлете к Марсу и к Фобосу.

– Нет, это другое, – сказал Булл. – В свое время дорогие и тяжелые аппараты решили заменить множеством мелких и недорогих. Проект «Swarm», если память не изменяет. Частные компании по дешевке скупили стратегические ракеты, подлежащие утилизации, и запустили к планетам Солнечной системы рои таких малюток. На каждую сотню одна чуть побольше, вроде сервера, собирает информацию, обменивается с другими и передает на те, что ближе к Земле. На одних стояли веб-камеры, и если везло, можно было разглядывать планеты. На других – какие-то сенсоры, сбрасывали данные в Сеть на радость ученым. Тысячи, если не десятки тысяч игрушек. Но публике они быстро приелись, а потом одну компанию накрыли на продаже ракет террористам. Часть серверов сгорела в атмосфере планет, часть пропала без вести, но многие продолжали летать или болтаться на орбитах. Потом внезапно от управляющих серверов пошла бессмысленная информация, и сразу пропала связь. Словно вирус поразил.

Между тем Карташов распилил артефакт. Процессоры устарели, но их плотная компоновка вызывала уважение.

– Интересно, – сказал Аникеев. – Фактически была создана информационная сеть, пусть и бледное подобие земной. Могло ли случиться так, что каким-то образом она соединилась с другой информационной сетью, работающей по иным принципам? И пользователи другой сети пытаются общаться с нами, но протоколы-то не совпадают. А после, скажем так, недружественного поглощения сеть чужих заразилась, или «вочеловечилась», и пытается войти в контакт, пользуясь не цифровыми кодами, а смысловыми? А мы их воспринимаем как галлюцинации. Отсюда, кстати, навязчивые явления паука, а где паук, там паутина, сеть. Попытки выстроить знаковую систему…

– Я скептик, – отозвался Булл. – Могу поверить, что наша космическая мелюзга, а через них и земные сети подключились к какому-то разуму, который наблюдает, присматривает за нами. Но я не верю в эти китайские штамповки! – Он наставил палец на раскуроченный артефакт, к которому Карташов в это время подводил объектив микроскопа. – Двоичное старье еле справлялось со стандартными протоколами, а любым другим здесь просто не хватит места и мощности.

– А если их апгрейдили? Причем существенно, – пробормотал Карташов.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Аникеев и повернулся к монитору.

На экране было видно, что каждый процессор, каждый цилиндрик конденсатора облеплены черными звездочками, похожими на паучков.

37

Тайна фаэтов

Антон Первушин

– Скептик, говоришь? – спросил Аникеев после длинной паузы. – Что подсказывает твой скептицизм?

Булл не отозвался, зачарованно глядя на экран, отображающий инопланетных паучков.

– Сеть, – повторился Карташов. – Все начинает складываться…

Командир резко повернулся к нему:

– Складываться?

– Факты. И догадки. Давайте прикинем, что нам известно. Марс освоен. И освоен давно. Но не нами. Цивилизацией, которая намного древнее и могущественнее нашей. Можно даже говорить, что освоена вся Солнечная система. При могуществе, которое демонстрируют эти… э-э-э… существа, такой глобальный подход напрашивается. Ясно, что инопланетяне не враждебны землянам. В ином случае они легко уничтожили бы нас. А вместо этого… позволили добраться до Марса. Но теперь ясно и другое – они не стремятся к Контакту. Даже избегают его. Мягко указывают нам, что не готовы к Контакту. Тщательно скрывают свое присутствие и свои возможности. Но мы зашли слишком далеко, и они вынуждены как-то реагировать.

– Может быть, и не скрывают, – вмешался Булл. – Просто не могут объясниться с нами в понятных категориях. Ушли слишком далеко вперед по пути прогресса. Ты, Эндрю, смог бы объяснить муравьям, что, скажем, здесь можно строить муравейник, а здесь нельзя?

– Смог бы. – Карташов улыбнулся уголком рта. – Я же контактер. Муравьи зависимы от феромонов. Подбор феромоновой комбинации, которая соответствует тем или иным хемосигналам, позволит управлять жизнью муравейника.

– Я не о том. Смог бы ты внятно объяснить каждому конкретному муравью в понятных ему категориях, почему ему можно находиться здесь, а вот там нельзя? Может, инопланетяне уже и управляют нами, но на планетарном уровне? А мы считаем их присутствие явлением природы… Если я правильно понял вашего Быкова, то гравитационный феномен зарегистрирован сравнительно давно. Что это – как не призыв к Контакту и не демонстрация возможностей?

– Согласен с Джоном, – сказал Аникеев. – Они пытаются достучаться до нас по самым разным каналам. А мы запутались и ничего не понимаем. Взять хотя бы эти психологические сдвиги, галлюцинации, сны… Черт знает что такое!

– В таком случае, – заметил Карташов, – куда проще было бы посадить «летающую тарелку» на Красную площадь.

– Почему на Красную площадь? – возмутился Булл. – Всем известно, что «летающие тарелки» всегда приземляются на специальную посадочную лужайку перед Белым домом!

– Вот это меня и настораживает… – сказал Карташов. – Не «тарелка» перед Белым домом, конечно, а сложные танцы вокруг нашего полета. Допустим, гравитационный «призрак» и впрямь приглашает нас к контакту. И мы должны были выйти на определенный уровень научно-технического развития, чтобы зафиксировать сам факт приглашения. Это разумно, это логично. Но больше-то ничего! Никаких других указателей нет. Я вижу одно объяснение происходящему – мы имеем дело не с творческим началом, а с программой.

– В смысле? – спросил Аникеев.

– В том смысле, что инопланетяне давно покинули окрестности Солнца, но оставили здесь некую роботизированную систему, которая следует предписанному плану. Что это за план? Я не знаю. Может быть, эта система должна помочь нам стать галактической цивилизацией. Может быть… Хотелось бы в это верить…

– «Космическая одиссея»? – уточнил Булл. – Как у Стэнли Кубрика?

– Да, как у Артура Кларка. Но, может быть, я ошибаюсь, и система создана для чего-то другого – скажем, для превращения Марса в подобие родного мира инопланетян. Мы же собираемся когда-нибудь в будущем терраформировать планеты – почему бы им не заниматься тем же самым при таком могуществе?

– Интересная версия, – согласился Аникеев. – И как, в таком случае, ты объяснишь гравитационный феномен?

– Инициация. Старт нового процесса. Модернизация системы. Или перезагрузка. Мы слишком мало знаем об этой системе, чтобы говорить конкретнее. И я не могу сказать, что нас ждет на Марсе. Остается надеяться, что мы инопланетянам все же зачем-то нужны и они предвидели наше появление. И просчитали последствия.

– Звучит зловеще, – подытожил Аникеев.

– А что делать? – Карташов развел руками. – Мы уже добрались до цели. Отступать поздно. Да и глупо. Тем более в День космонавтики! Юрий Алексеевич и Сергей Павлович не одобрили бы…

В отсеке появился Бруно Пичеррили. Выглядел он слегка взъерошенным.

– Друзья мои! – вопросил он. – Вы за обстановкой следите? Или вам не до того?

– Что опять случилось? – Аникеев заметно напрягся.

– Наши китайские коллеги разделили свой корабль. Спускаемый модуль полным ходом идет на Марс.

– Crazies! – импульсивно воскликнул Булл и даже двинулся в сторону поста связи. – Kamikaze!

– Нет, нет! – Пичеррили остановил его взмахом руки. – Я понял их логику. Они не успевают затормозить обычным порядком из-за вмешательства гравитационного луча. Поэтому решились на аэробрекинг. А в сцепке с жилым модулем и реактором аэробрекинг невозможен – корабль развалится и взорвется.

– Он и так развалится и взорвется, – заявил Аникеев. – Я прекрасно помню китайскую схему. Пассивный баллистический спуск, сброс теплозащитного экрана, введение блока парашютов, на финише – двигатели мягкой посадки. Иначе у них по габаритам и массе не вписывалась возвращаемая ступень. Какой, к дьяволу, аэробрекинг?

– Теплозащитный экран можно использовать для многократных торможений в атмосфере, – возразил итальянец. – Тут главное – точно рассчитать ориентацию корабля, но компьютер поможет.

– А чем поддерживать точную ориентацию?

– Двигателями возвращаемой ступени.

– Но тогда они не смогут взлететь!

– А если они не собираются взлетать? Куда им взлетать? «Лодки Тысячелетий» больше не существует как единого корабля…

– Перегрузки! Там же будут чудовищные перегрузки. От десяти до двадцати «же», в зависимости от глубины аэробрекинга…

– Они же китайские герои, – мягко напомнил Карташов. – Рождены, чтоб преодолевать…

Аникеев замолчал. Он и сам почувствовал, что логические рассуждения здесь неуместны. Китайцы закусили удила в стремлении оказаться на Марсе первыми, и никакие разумные доводы ситуацию уже не изменят.

– Если они выживут… – сказал Булл. – А я все-таки надеюсь, что эти сумасшедшие выживут… Если они выживут, нам ведь придется их как-то спасать…

– Тут еще одна проблема. – Пичеррили вновь привлек всеобщее внимание. – Я посчитал разлет блоков «Лодки Тысячелетий» после расстыковки. На случай, если мы окажемся в опасной близости. Но мы, к счастью, не окажемся… Все гораздо хуже. В течение ближайшего часа китайский реактор врежется в Фобос. С относительной скоростью двадцать пять километров в секунду.

– Вот тебе, бабушка, и День космонавтики… – ошарашенно пробормотал Аникеев.

Память – та еще дрянь. Наверное, после двухмесячной разлуки с женой стоило бы вспомнить о том, как все у них начиналось, как познакомились, какой первый фильм совместно посмотрели, какой первый ресторан посетили, какое было платье на свадьбе, как покупали кольца, вспомнить самые светлые из совместно прожитых недель, месяцев, лет. Но вместо этого полковник Серебряков отчетливо, словно бы случилось вчера, вспомнил тот суматошный день, когда ему доложили, что проект «Десять негритят» дал неожиданный результат, который «может иметь очень серьезные последствия». Вспомнил свое удивление и вспышку отчаяния, вспомнил бессильную ярость и все те слова, в основном нецензурные, высказанные подвернувшемуся под руку полковнику Кирсанову, который, как потом выяснилось, имел к проекту лишь косвенное отношение, отвечая за режим секретности.

О самом проекте Иван Серебряков имел только общее представление. Наверное, при желании он мог бы выяснить больше, но тема оказалась слишком специфична и слишком далека от сферы его интересов. Проект «Десять негритят» вел Институт медико-биологических проблем на деньги Министерства обороны, от военных его курировали ВВС. Участвовали в нем все более или менее заслуженные биохимики, генные инженеры и нанотехнологи страны, но непосредственно лабораторией, где совершалось главное «таинство», заведовала жена – доктор биологических наук Елена Серебрякова. Сутью проекта было создание управляемой сбалансированной среды обитания для межпланетных кораблей. Долгие исследования на орбитальных станциях «Салют», «Мир» и МКС показали, что земные организмы упорно не хотят вписываться в замкнутые пространства и искусственный климат. Если небольшую оранжерею еще можно было заставить плодоносить, тщательно ухаживая и регулярно обновляя грунт, то с возрастанием размеров биологическая система начинала «сыпаться»: растения увядали, сохли, погибали. Еще больше проблем вызвали рыбы, птицы и мелкие животные – они упорно отказывались расти и размножаться в невесомости: оказалось, что для этого им необходим четкий гравитационный вектор. Поэтому на волне успехов в мировой синтетической биологии отечественные ученые придумали сконструировать корабельную биосферу из генетически модифицированных организмов, которые легко переносили бы вредоносные факторы космического полета, могли бы снабжать экипажи белковой витаминизированной пищей и перерабатывать отходы.

Очень быстро выяснилось, что можно пойти еще дальше – создать автономную индивидуальную биосферу (фактически «симбионта»!), способную обеспечить жизнедеятельность человека в любой опасной среде сколь угодно продолжительное время. А вот это уже был вопрос национальной безопасности, проект мигом засекретили, собрали с участников подписки и начали накачивать бюджетными деньгами. Разумеется, поменяли и название, но Серебряков в разговорах с женой именовал его по привычке: «Десять негритят». Помнится, в юмористическом настроении он даже дразнил ее, цитируя известную английскую считалку и намекая, что затея с симбионтом – очередная псевдонаучная липа с целью «попила» государственных средств; что «негритята» скоро разбегутся, отчаявшись добиться внятных результатов, оставив Елену корпеть над унылыми отчетами. Додразнился, юморист хренов!..

Что у них там случилось? Подробности так и остались засекреченными. Вроде бы кто-то из «негритят» допустил халатность, был пожар и разгерметизация боксов с культурами. Продукты высоких биотехнологий вырвались на свободу и заразили сотрудников лаборатории. Нет, сами сотрудники заразными после этого не стали, но по иммунной системе каждого был нанесен сокрушительный удар: кто-то даже умер, а выжившие получили синдром приобретенного иммунодефицита – СПИД, причем в новой необычной форме. Среди них оказалась и Елена Серебрякова…

– Все горит, все меняется… – повторила жена, внимательно разглядывая Ивана Степановича; потом она разом перестала улыбаться. – Но кое-что остается неизменным. Ты здесь, Ваня, в одиннадцатый раз, и каждый раз тебе приходится объяснять все с чистого листа.

Полковник Серебряков почувствовал себя дураком. Старые ненужные воспоминания вытесняли более важное и актуальное, и он никак не мог сообразить, о чем идет речь. Да, он периодически приходил сюда – в карантинную зону Центра специальных исследований, чтобы увидеться с женой, – но каждый раз они обсуждали сущие пустяки. Даже о подготовке к марсианской экспедиции говорили скупо: Елена продолжала работать на Институт и имела доступ к самой разнообразной информации, включая сведения о подготовке трех экипажей «Ареса».

– Что именно «объяснять»? – спросил Серебряков.

– Садись! – Елена придвинула к нему обычный офисный стул, а сама осталась на ногах. – Попробуй сосредоточиться. Хотя это не сработает, но иногда помогает сохранить ясность мысли. Что ты знаешь о «Фобос-Грунте»?

– Забытый проект, – сказал Серебряков. – Межпланетная станция должна была улететь осенью 2011 года, но не ушла с опорной орбиты. Разгонный блок не сработал. Почти как у нас. – Он хмуро усмехнулся.

– Да, именно так вам и предписано думать. – Елена покачала головой и поджала губы, что в ее случае означало высшую степень неодобрения. – Слушай внимательно, Ванечка. Повторяю: сосредоточься! «Фобос-Грунт» долетел до цели и вернулся с образцами. При входе в атмосферу капсула взорвалась, содержимое развеялось, выпало с дождями, и фаэты захватили мир.

– Кто? Кто?..

Серебряков внезапно почувствовал, что глохнет. В прямом смысле слова – как будто обмотал голову невидимым, но плотным полотенцем. То, что говорила жена, доходило сквозь усиливающееся сопротивление, отдельные слова терялись, и полковник никак не мог уловить смысл. «Что за чертовщина?» – подумал он, и тут Елена шагнула к нему, схватила за плечи и сильно встряхнула.

– Сосредоточься! – гаркнула она. – Фаэты – это искусственные наноразмерные вирусы. Они умеют считывать ассоциативные ряды, но главное – блокируют память на уровне синапсов и восприятие на уровне сенсорных воронок в коре головного мозга. Мы назвали их так, потому что слово фаэты провоцирует возникновение ассоциаций, которые не имеют прямого отношения к описываемому явлению, но вызывают понимание у посвященных на невербальном уровне. Сосредоточься!

Серебряков несколько раз сглотнул с напряжением. Глухота отступила, в голове прояснилось.

– Управляющий центр фаэтов находится на Фобосе, – продолжала Елена, произнося фразы громко и четко. – Для передачи команд и обратной связи используются наши собственные космические аппараты. Любые данные, которые касаются реального Марса, фаэты блокируют или значительно искажают. Мы ничего не знали бы о их существовании, если бы наш проект не дал побочный парадоксальный результат. Мы не утратили иммунитет, Ваня! Наоборот, мы обрели иммунитет от фаэтов. Все, кто работал в лаборатории, когда произошла утечка материала, воспринимают реальность такой, какая она есть. Сосредоточься!

– Подожди, подожди! – Серебряков замахал руками. – Я немного шокирован. Это все звучит, как… нелепица.

– Ты это говоришь уже не в первый раз! – заявила Елена. – Теми же самыми словами. И каждый раз забываешь… Все всё забывают. Даже президент, хотя он защищен лучше остальных… Мы слабы, Ваня, нам тяжело противостоять тотальной информационной блокаде. Никогда не знаешь, чем обернутся те или иные действия. Фаэты ограничили наши контакты до предела. Но кое-что мы все-таки сумели. «Арес» ушел к Марсу. И сейчас он на орбите! Однако экипажу Аникеева нужна помощь. Срочная помощь. Сосредоточься! Мы позаботились об этом. Ваня, у нас получилось создать «симбионта» – автономную биороботическую систему, которая поможет экипажу увидеть реальность. «Симбионт» на корабле. У тебя сейчас есть прямой выход на оперативный канал связи с «Аресом». Яна Карташова использует специальный код для передачи информации на борт. К сожалению, она тоже постоянно все забывает. Ею приходится управлять, а это сложно… Сосредоточься! Ты должен через Яну передать на борт следующее… – Елена остановилась, подошла к книжной полке, сняла потрепанный томик, полистала его, затем вырвала одну из страниц. – Держи.

На этот раз Серебрякова одолела головная боль. Он отвел руку жены и принялся, морщась, тереть виски. Перед глазами замелькали черные точки.

– Сосредоточься! – вновь прикрикнула Елена. – Я знаю, что это неприятно, но сосредоточься.

Полковник все-таки взял вырванную страницу и прочитал выделенный желтым маркером абзац. «Сотни тысячелетий рос человек на лоне природы, научился добывать огонь, делать дубины, топоры, луки и стрелы для охоты на зверей, возделывал землю, сеял, сажал, собирал урожай, покинул пещеры, переселившись, наконец, в жилища, построенные его руками. И всегда его окружали цветы, травы, деревья, служа ему, защищая и возвышая его! Он привык видеть их, обонять, ощущать на вкус, прислушиваться к ним. И они предупреждали его об опасности шорохом листьев, треском сухих сучков, а своей звучащей тишиной вселяли в него покой и светлую мечту».

– Что нужно сделать? – Прочитанное сразу вылетело из головы, и Серебряков сквозь боль силился понять, чего от него добивается жена.