Демон Монсегюра Крючкова Ольга

Глава 6

Жизнь текла своим чередом. Клермон и Элеонора наслаждались семейным счастьем. Не прошло и года после их свадьбы, как супруги де Монсегюр де Бланшефор получили печальное известие: Беатрисса скончалась родами[39]; Раймонд был безутешен; новорожденная девочка, которую нарекли Клеменцией, слава Всевышнему, родилась здоровенькой. Но, увы, её мать не удалось спасти – она умерла от потери крови.

Это известие произвело на Элеонору удручающее впечатление, ибо она сама была в тяжести. Клермон старался всячески успокоить жену и поддержать, он даже пообещал не покидать замка, покуда она не разрешиться от бремени. Это немного успокоило Элеонору, но всё равно она была сильно опечалена, ибо испытывала к Беатриссе тёплые чувства. Она, не мешкая, написала письмо Раймонду, в котором от имени своей семьи выказала ему соболезнования. Клермон же – Амилену на Кипр, ибо изредка поддерживал с ним переписку.

Ничто не могло успокоить Раймонда. Он твёрдо решил покинуть Монсегюр, где всё напоминало о жене и перебраться в Тулузу, как только новорожденная окрепнет должным образом, и переезд не сможет ей повредить.

Вскоре скончался король Кипра Амори I (де Лузиньян), а вслед за ним – магистр де Плессье. Об этом Клермон узнал из письма Амильена, а также о том, что четырнадцатым магистром ордена избран Гильом де Шартр*, а трон Кипра унаследовал Гуго, сын Амори де Лузиньяна. Сестра Гуго Кипрского, Бургонь де Лузиньян, покинула остров, не желания более там оставаться, в сопровождении свиты погрузилась на корабль с намерением достичь Марселя, затем Тулузы, а после отправиться в Париж, дабы затмить красотой королевских фавориток.

Раймонд, хоть и пребывал в печали после смерти жены, всё же нашёл в себе силы принять госпожу Бургонь с надлежащими почестями, подчёркивающими статус сестры кипрского короля.

Бургонь оказалась женщиной молодой и привлекательной, умеющей вести светские беседы, а если и понадобиться, то и увлечь мужчину. Последнего не избежал граф Раймонд и увлёкся заезжей красавицей.

Граф даже намеревался на ней жениться, если бы не английские послы, прибывшие в Тулузу, которые привезли послание от короля Англии Иоанна, прозванного Безземельным, с предложение скрепить брак с его сестрой Иоанной Английской, дочерью Генриха II Плантагенета и Элеоноры Аквитанской. Несмотря на своё увлечение, Раймонд трезво оценивал ситуацию и понимал, что при помощи брака с Иоанной Английской он сможет противостоять Филиппу II. Раймонд дал послам согласие. Его возлюбленная Бургонь де Лузиньян была оскорблена, ибо сама рассчитывала стать графиней Тулузской. Она спешно покинула Тулузу, лелея надежду, что её ум и красоту оценят при дворе Филиппа Августа.

Иоанна Английская была уже немолода, познав горечь утрат и разочарований. Она была женой короля Сицилии Вильгельма II Доброго, но, увы, так и не смогла подарить ему наследников. Овдовев, она вернулась в Винчестер, где некогда располагался двор её матери. Иоанн Безземельный, унаследовав королевство после смерти своего старшего брата Ричарда Львиное сердце, тотчас начал подыскивать выгодную партию для своей сестры. И лучше, чем Раймонда VI Тулузского, к тому времени овдовевшего, ему было не найти.

… Послы Тулузы и Англии долго обсуждали условия брачного договора, по которому Раймонд VI получал земли Керси и Ажене в качестве приданного будущей жены. После чего по настоянию Иоанны они обвенчались по католическому обычаю в тулузском храме Сен-Сернен. На церемонии присутствовали представители английской короны, тулузская знать, а также Клермон и Элеонора де Монсегюр де Бланшефор. Элеонора к тому времени удачно разрешилась от бремени девочкой.

Известие о новой женитьбе Раймонда Тулузского обеспокоило короля Филиппа II. Ибо он узрел в этом брачном союзе, прежде всего, военный союз Англии и Тулузы против Франции.

Он тотчас связался с понтификом, выказывая свои опасения. Иннокентий III согласился с королём Филиппом – тулузский дом возрождается и становится опасным. И ещё больше наводнил Лангедок соглядаями.

Раймонд Тулузский, прекрасно помнил осаду Монсегюра, разорение Лангедока французами, истребление катаров и непомерную контрибуцию, которую он заплатил французской казне и лично понтифику. Поэтому он старался быть предельно осторожным, дабы не вызывать раздражения Рима.

Но, увы, это продлилось недолго, ибо бароны Лангедока выражали всё большее недовольство властью французского короля, который задушил их поборами. Да и от учения катаров лангедоки отрекаться не намеревались. Церкви по-прежнему пустовали, мессы не служились. Доминиканцы хватали еретиков, явно выказывающих недовольство римско-католической церковью, подвергали допросам и регламентированным пыткам. Некоторых публично сжигали на костре. Но устрашающие меры так и не возымели должного действия.

Наконец терпение Иннокентия III иссякло. Он призвал Раймонда VI в Рим, дабы тот предстал перед конклавом кардиналов. Понтифик наделся вразумить графа, дабы избежать очередного крестового похода против катаров, на котором так настаивал Филипп Август.

Раймонд простился с женой Иоанной и детьми, отправившись в Рим с тяжёлым сердцем. Вскоре один из придворных сообщил графине, что бароны Ле Кассе и Ла Монте замышляют заговор с целью свержения правящего дома Тулузов. Они намереваются войти в город, захватить резиденцию графа, убив Иоанну и наследника Раймонда-младшего. А затем избавиться и от самого Раймонда VI, подослав к нему наёмных убийц, когда тот будет возвращаться из Рима в Лангедок.

Графиня, напуганная предательством, спешно покинула Тулузу с детьми в сопровождении верных слуг и укрылась в Монсегюре. Едва она достигла непреступного замка, как сразу же отправила Клермону де Бланшефор гонца с мольбой о помощи.

Буквально на следующий день мятежные бароны, не желавшие мириться с поражением, осадили Монсегюр, надеясь на то, что граф далеко, в Риме, многие бароны не довольны сложившейся ситуацией, и на помощь Иоанне никто не придёт.

Но они просчитались. Клермон, получив от гонца прискорбное известие, отправил почтового голубя виконту де Комменж, с которым Тулузов скрепляли родственные узы. Ответ с тем же голубем вернулся незамедлительно: виконт был крайне возмущён предательством баронов Ле Кассе и Ла Монте и был готов присоединиться к отряду де Бланшефора, дабы поквитаться с изменниками, которые вознамерились воевать с женщиной и детьми.

На следующий день отряды шевалье и виконта встретились в условленном месте и спешно направились к замку Монсегюр. Они появились под стенами Монсегюра неожиданно для мятежников и застали их врасплох, потому как те, будучи уверенными в своей безнаказанности, наспех разбили военные шатры, даже не окружив их вагенбургом, и подобно французам занимались бесчинствами.

Расправа с предателями была жестокой. Клермон, помня ужасы прошлого крестового похода против Лангедока, не щадил никого, и лично расправился с бароном Ле Кассе.

Когда всё было закончено шевалье и виконта окружали бездыханные тела мятежников и залитая кровью многострадальная земля. Клермон отёр меч об одежду одного из убитых, мысленно пожалев, что вот так пять лет назад он не смог расправиться со всеми французами, осквернившими землю Лангедока.

Клермон отдал приказ захоронить трупы, опасаясь чумы. Сам же поспешил в замок, дабы увидеться с графиней.

Шевалье застал её в удручающем состоянии. Он узнал, что сразу же по прибытии в Монсегюр у графини началась горячка. Подле больной постоянно находился придворный лекарь, который признался Клермону:

– К сожалению, шевалье, я бессилен… Ибо не могу определить причину недуга госпожи графини.

Клермон приблизился к больной, она вся пылала, губы пересохли и растрескались. Неожиданно она открыла глаза и отчётливо произнесла:

– Я умираю… И хочу, чтобы вы выполнили мою последнюю волю: передайте Раймонду, что я была ему верной женой… Чтобы он, когда придёт время, устроил судьбу нашей дочери и дал за ней подобающее приданое… Моё тело перевезите в аббатство Фонтерво, ибо я хочу покоиться рядом с матерью, отцом и братом Ричардом… Позовите моего священника, я хочу исповедаться…

Клермон хотел возразить, сказать графине что-нибудь ободряющее, вселяющее надежду на будущее. Но она закрыла глаза и впала в забытье. Шевалье понял: Иоанна Английская – на пороге смерти.

В этот момент он подумал о старшем брате: увы, нелегко потерять трёх жён. Он вспомнил Эрмессинду де Пеле, первую жену Раймонда, которая умерла родами, ребёнок так и не появился на свет. Затем – Беатриссу де Транкавель, давшую жизнь Клеменции, дабы покинуть этот бренный мир. И вот теперь Иоанна умирает от горячки…

На мгновение Клермон представил, что его горячо любимая Элеонора умирает… Ему стало страшно, холод сковал его внутренности, сердце сжалось от боли. Нет, только не Элеонора!

Клермон спешно покинул покои графини. Он стремительно шёл по узкому замковому коридору, направляясь комнату, в которой он жил в юности, до того как покинул Монсегюр.

Шевалье толкнул дверь, она со скрипом отворилась, видимо шомбеллан[40] давно не смазывал петли. Оно огляделся – при скудном дневном свете, проникающем через стрельчатое окно, помещение казалось унылым и запущенным.

Клермон ослабил ремни металлического панциря и лёг на кровать. Невольно на него накатила череда воспоминаний о том, как он нашёл в сундуках прадеда военные записки и с увлечение читал их… Как извлёк из одного из сундуков статуэтку Бафомета, как принёс ему в жертву свою кровь, как на ритуале посвящения магистр де Плессье протянул ему чашу в виде головы бога соблазна…

Клермон отчётливо увидел перед собой рубиновые глаза Бафомета, горящие дьявольским огнём. Они манили, Клермон почувствовал непреодолимое желание подняться на чердак, открыть сундук, извлечь из него статуэтку и наполнить её чашу кровью…

Он резко встал с кровати и подумал: «А, если принести кровавую жертву Бафомету в обмен на жизнь Иоанны?..» Но что будет потом?.. Клермон помнил предостережение, написанное на пергаменте.

Дверь отворилась, в комнату вошёл шомбеллан и поклонился.

– Сударь, всех нас постигла тяжёлая утрата: графиня умерла[41].

Клермон пребывал в смятении: если бы он меньше рассуждал и воспользовался статуэткой, то возможно бы Иоанна была жива! Но он этого не сделал… Неужели нельзя изменить ход земных событий и предотвратить смерть дорогого человека?..

Шевалье отдал распоряжения по поводу захоронения графини и спешно отбыл в Бланшефор. На протяжении всего пути его не покидало чувство, словно он оставил в Монсегюре часть своей души.

… В это время в Риме скончался Папа Иннокентий III. Кардинал-камерлинго официально объявил о его смерти и принял временную власть, согласно обычаям Ватикана, покуда не соберётся конклав.

В Риме кипели страсти: на Священный престол претендовало сразу несколько кандидатов. Они сулили кардиналам, от коих зависело избрание понтифика, различные блага и привилегии в случае своей победы. Словом, за этой предвыборной суетой и подкупом кардиналов все забыли о Раймонде Тулузском и он, воспользовавшись ситуацией, отбыл в Тулузу, даже не подозревая, что произошло за время его отсутствия.

1218 год

Жизнь текла своим чередом. Элеонора и Клермон растили двух дочерей – Изабеллу и Жанну. Девочки получились прехорошенькие с голубыми мамиными глазами и золотистыми кудряшками.

Дело Филиппа де Плессье продолжил Гильом Шартрский и достиг цели: на Кипре появилась центральная резиденция – замок Лимасол.

Примерно два года назад по поручению магистра Гильома Шартрского в Бланшефор прибыл отряд тамплиеров, дабы забрать архивы и казну ордена и переправить их на Лимасол.

Клермон отвёл посланцев магистра в горы к так называемому «висячему камню», напротив которого и находилась потайная пещера. Клермон хорошо помнил всё, что объяснил ему в своё время де Плессье, но о содержимом пещеры было ведомо только посланцам.

Де Плессье, как предельно осторожный человек, разделил тайну на две части. И лишь знание обеих смогут позволить завладеть казной ордена. Клермон хорошо ориентировался в горах и проводил посланников до места назначения. Отпускать их без провожатого было опасно – могли заблудиться и выйти где-нибудь в Арагонском королевстве. Когда посланники вышли из пещеры, нагруженные увесистыми кожаными мешками, у Клермона возникло чувство, что взято не всё золото. Возможно, у магистра ордена были свои соображения на сей счёт.

Амильен редко писал в последние годы. Но недавно Клермон получил от него письмо с заезжим купцом:

«Дорогой Клермон!

Простите, что так долго не писал вам. Не думайте, я не забыл о вас. Просто я пребывал в постоянных разъездах. Я вполне доволен жизнью. Выполняю поручения магистра, недавно с инспекцией посетил замки Крак-де-Шевалье* и Маркаб* в Антиохии, которые принадлежат ордену тамплиеров на Святой земле.

Центральная прецептория на Лимасоле, наконец, построена. Крепость хорошо укреплена, имеет высокие стены из местного жёлтого камня, в её центре – резиденция магистра в виде высокой капеллы, которая похожа на замок.

К Лимасолу постоянно причаливают суда, принадлежащие не только ордену Храма, но и орденам госпитальеров, иоаннитов, тевтонских рыцарей*. Резиденция контролирует прецептории во всём Средиземноморском бассейне и неустанно богатеет. Но, к сожалению, христиане теряют свои позиции на Востоке. Множество рыцарей осталось не у дел.

Прошу вас, дорогой Клермон, принять в Ле-Безу на службу отряд из пятнадцати рыцарей. Шевалье Амильен д’ Амбьяле».

Клермон написал ответ и переправил его с паломниками, идущими через Пиренеи в Сантьяго-де-Капостеллу, где находится гробница святого апостола Иакова, небесного покровителя христиан Испании. Многие из них, поклонившись святым мощам, садились на корабли тамплиеров и отправлялись на Святую землю. Корабли часто причаливали на Кипре, дабы пополнить запасы провианта и пресной воды.

В письме говорилось:

«Дорогой, Амильен!

Я очень рад Вашему письму и то, что Вы в добром здравии и в ордене дела идут успешно. Здесь, в Бланшефоре, жизнь протекает тихо и спокойно. И если вы когда-либо вернётесь сюда, то найдёте её без изменений. Единственное, что омрачает: мы с Элеонорой не молодеем. Зато наши дочки растут и хорошеют с каждым днём.

Я с удовольствием выполню вашу просьбу и приму на службу рыцарей, тем более опытных и закалённых в боях. Их прибытие будет весьма кстати, в последнее время французы активизировались, и теперь жди новых потрясений. Раймонд пишет редко, у него своих забот более чем достаточно, но знаю точно, что с его новой женой Элеонорой Арагонской, Раймондом-младшим и остальными детьми всё в порядке.

В одном из писем Раймонд сообщал, что король Франции окончательно задавил налогами, постоянно наезжают легаты из Рима с проверками на католическую лояльность, увозя с собой обратно золотые монеты, дорогую посуду, украшения… Да что говорить, плата за лояльность немалая. Вассалы и народ недовольны, ненависть к Парижу растёт, а уж про Рим лучше не говорить. Графу Раймонду приходится очень тяжело. В последнем письме он писал, что Папа Гонорий III требует его прибытия в Рим. Чем закончится поездка – одному Богу ведомо…»

Примерно через месяц в Бланшефор прибыл отряд из пятнадцати тамплиеров. Они принесли клятву верности шевалье Клермону де Монсегюр де Бланшефор, после чего были приняты на службу и размещены в гарнизоне Ле-Безу.

Позже Клермон узнал, как Раймонда VI вновь подвергли унижению на папском Соборе в Риме. Папа Гонорий III, приемник Иннокентия, был прекрасно осведомлён о происходящем в Лангедоке через сеть своих шпионов. Граф Тулузский пытался оправдаться, тем самым не усугублять и так сложную ситуацию, дабы не навлечь на разорённое королевство очередной крестовый поход. Но все доводы графа Папа Гонорий III проигнорировал:

– Если Святая церковь тебя осудит, ты можешь надеяться на милосердие, дабы сам Бог надоумил тебя покаяться. Все злые отступники, пропавшие и погрязшие в грехе, должны быть приняты Церковью, если она сочтёт, что их души находятся в смертельной опасности, если они чистосердечно покаются и сделают всё, что им прикажут.

В очередной раз Святой престол требовал беспрекословного подчинения.

…Ранней весной 1218 года граф Тулузский пересёк границу Бургундского королевства и въехал на территорию своих владений в Маркизате Готия. Авиньон устроил восторженный приём своему сюзерену. При въезде в Авиньон кортеж встречал граф Ги де Кавальон. Он умолял Раймонда VI от имени всего края спасти их от разорения, бесчинств и унижений французов и графа де Монфора. Слух о визите Раймонда мгновенно разлетелся по городу, на улицу выбежали все жители с криками: «Тулуза! Отныне с нами Бог!» Люди опускались перед графом Тулузским на колени со словами: «Христос, Господь Славы, дай нам власть и силу вернуть Раймонду наследство!»

В воскресенье утром, на центральной площади Авиньона, аристократы и вилланами принесли клятвы графу:

– Законный и любимый сеньор наш! Не бойтесь ни давать, ни тратиться. Мы дадим Вам деньги и предоставим самих себя в Ваше распоряжение, пока Вы не вернёте себе свои земли или пока мы не умрём за Вас.

– Сеньоры, – сказал в ответ граф, – велика будет награда, и вы будете иметь больше власти и над Богом, и надо мной.

Момент добровольного принесения клятвы Авиньоном графу Тулузскому, побеждённому, лишённому своих земель, показал, до какой степени люди проникнуты ненавистью к французам и верой в возрождение Лангедока. Лангедок кипел, назревало восстание.

…Филиппу II Августу доложили о том, что в Лангедоке назревает недовольство. Он тотчас призвал своих советников, которые не замедлили высказаться посему поводу. Более всех ратовал граф Симон де Монфор. Его, как всю французскую знать, безмерно привлекали земли Лангедока. Но он во время Первого альбигойского похода, увы, не получил желаемой Тулузы, временно умерев свой аппетит землями Безье и Каркасона. Симон де Монфор предложил раз и навсегда покончить с Тулузами, потопив Лангедок в крови еретиков. Король, внимательно выслушав графа, поручил именно ему возглавить Второй альбигойский поход и уничтожить Тулузу, гнездо еретиков.

Вскоре король Педро II Арагонский прислал на помощь своему родственнику графу Тулузскому отряд пехотинцев из двухсот человек. Воины были отлично экипированы в иберийские панцири[42], вооружены алебардами, копьями и щитами с закреплёнными на внутренней стороне дротиками. Клермон заблаговременно знал о прибытии арагонского подкрепления: вокруг Ле-Безу был разбит дополнительный лагерь из палаток. Тамплиеры, арагонцы и лангедоки, объединённые одной целью, – противостоять уничтожению Тулузы, с нетерпением ждали гонца от Раймонда VI, готовые выступить в поход в любой момент.

Вскоре прискакал взмыленный гонец и передал шевалье короткое послание брата. Клермон простился с семьёй, поцеловав Элеонору и девочек. На прощание он сказал:

– Я вернусь, дорогая, обещаю! Береги дочерей.

– Умоляю, Клермон, будь осторожен! Если с тобой что-то случиться, я умру от горя, – взмолилась Элеонора.

Она старалась держаться, понимая, на какое опасное предприятие отправляется муж.

После пятичасового перехода, отряд Клермона достиг предместий Тулузы. К этому времени войска графа Симона де Монфора уже осадили мятежный город.

Но шевалье де Бланшефор не вступил сразу в бой. Воинам, измученным переходом при полной экипировке, требовался отдых. Клермон приказал выставить часовых, окружить лагерь вагенбургом и отдыхать до утра. На рассвете лазутчики шевалье доложили, что де Монфор весь предыдущий день готовился к штурму, который должен начаться в ближайшие часы.

Клермон решил выждать, чтобы французы первыми начали боевые действия и как следует увязли в них. Эффект неожиданности удара станет весомым преимуществом: неприятель попадёт в двойное кольцо – между городскими стенами и отрядом шевалье.

Сигнал боевого рожка разбудил лагерь де Бланшефора. Быстро утолив голод, воины построились в боевой порядок. И вовремя – де Монфор приказал начал штурм города.

Арагонцы, напавшие с тыла, забросали неприятеля копьями, а затем и дротиками. Они врубились в его ряды, расчищая путь смертельными ударами алебард. Отряд оказался в выигрышном положении: свежие силы и внезапность атаки были на их стороне. Арагонская пехота упорно пробивалась к французским рыцарям через месиво изрубленных тел лучников и пехотинцев, в то время как те сражались с передовым отрядом тулузцев, предпринявшим дерзкую вылазку за стены города. Арагонцы цепляли закованных в латы французов крюками алебард, стаскивали их с лошадей и добивали топорами. Конных рыцарей у шевалье было немного – всего пять человек. Прибывшие же ранее в замок Бланшефор тамплиеры преимущественно были лучниками и пехотинцами. Но и они сразу же вступили в схватку с неприятелем.

И ряды французов дрогнули. Граф де Монфор никак не ожидал внезапного нападения арагонских пехотинцев и рыцарей де Бланшефора. Он был уверен, что падение Тулузы предрешено, и он лично расправится с Раймондом VI и его верными вассалами, засевшими за стенами города. Когда де Монфор понял, что он зажат в кольцо и ситуация складывается не в его пользу, то взревел как раненый зверь.

– Вперёд, мои храбрые воины! Отдаю вам город на разграбление полностью!

Боевой дух французов несколько воспрял, ощутив близкую добычу, до которой вот-вот можно добраться, всего лишь преодолев крепостные стены!

Изготовив фашины[43], французы переправились через ров, наполненный гнилой водой, и слаженно устанавливали штурмовые лестницы у стен крепости. Жители Тулузы метали в осаждающих стрелы и камни. С мушараби[44] на головы неприятеля лилось раскалённое масло и смола.

Клермон верхом на коне яростно отбивался мечом от французских пехотинцев, пытавшихся вытащить его из седла. Вдруг раздался страшные вопли. Клермон не сразу и понял, что издаваемые крики могут принадлежать людям. Раскалённое масло окатило лица штурмующих французов. Кожа несчастных вздулась пузырями, слезла чулком и обнажила трепещущее мясо. Солдаты, ослепнув и дико крича, падали со штурмовых лестниц вниз прямо на фашины, агонизируя от боли. Многие, ничего не видя, натыкались на металлические острые колья вокруг рва, которые пронзали их тела насквозь, избавляя от невыносимых мук.

В этот момент на шевалье налетел конный французский рыцарь и сильным боковым ударом тарча вышиб из седла. Шевалье упал, утратив преимущество конного всадника, но быстро поднялся, поскольку облачение его составлял сравнительно лёгкий сетчатый панцирь, кольчужная юбка и армэт[45]. Тут же на помощь де Бланшефору пришли два арагонца, ловко зацепив француза крюками алебард и стащив из седла на землю. Шевалье успел заметить на сюрко француза герб в виде медведя с бычьим хвостом. Поняв, что перед ним отпрыск из древнего рода де Шательро, Клермон извлёк из ножен длинный тонкий стилет и пронзил рыцарю горло. Тот захрипел, изо рта хлынула кровь.

Шевалье огляделся: бой был в разгаре. Рядом огромного роста француз, в красном сюрко, расправился с одним из тамплиеров Клермона и уже наступал на него.

Клермон быстрым ударом, лезвием вниз, отразил нападение француза и успел разглядеть на тарче его герб – изображение вздыбленного белого льва на красном поле, увенчанного фигурой с тремя зубцами[46], – и похолодел. Он схватился с самим шевалье Ги де Монфором, старшим сыном жестокого и коварного Симона де Монфора! С первых же мгновений, Клермон чётко осознал: преимущество на стороне француза. Последние годы Клермон провёл в своём замке Бланшефор, а, увы, не на поле боя.

Ги де Монфор атаковал яростным фойном[47], пытаясь нижней заострённой частью тарча достать правую руку Клермона. Шевалье парировал удар мендритте[48], чувствуя, что слабеет. Монфор теснил шевалье, используя преимущество своего веса и роста. Он ударил тарчем настолько сильно, что Клермон почти потерял равновесие и чуть не упал.

Наконец Ги де Монфор, беспрестанно атакуя слабеющего шевалье, изловчился и ударил щитом по мечу противника, повредил кольчужную рукавицу, поранив нижней секущей кромкой его руку, и выбил меч. Клермон, не чувствуя боли и не обращая внимание на кровоточащую рану, тут же выхватил висевший за спиной фушарт. Монфор, оценив преимущество боевого топора, также извлёк из-за спины свой.

Шевалье отчаянно пытался достать француза, но тот мастерски отражал их тарчем. И сам не отставал. Мощными ударами фушарта он изуродовал Клермону весь тарч, изрыгая при этом оскорбления и издавая отвратительные боевые вопли. Они продолжали наносить удары друг другу, прикрываясь щитами, уже едва стоя на ногах.

Наконец, совершенно обессилив в схватке, оба бросили тарчи на землю и сняли армэты, решив освободиться от лишней тяжести. Из последних сил сошлись противники, нанося фушартами рубящие удары друг другу, изрядно помяв нагрудники и наплечники. Неожиданно выпущенная кем-то стрела, вонзилась в правую руку Ги де Монфора, чуть выше локтя. Француз взревел от боли, инстинктивно схватившись за стрелу левой рукой, попытался избавиться от неё, на секунду потеряв бдительность.

В этот момент металлическое острие фушарта Клермона достигло цели, пробив нагрудник Монфора. Хлынула кровь, заливая латы. Смертельно раненый Ги де Монфор застонал и рухнул на истоптанную землю. Клермон тоже упал на колени, ему не хватало воздуха.

Кое-как отдышавшись, шевалье огляделся: ничего более зловещего, даже при осаде Монсегюра он не видел. Арагонцы хорошо поработали своими алебардами. Всюду лежали изуродованные тела французов, земля вокруг Тулузских стен приобрела красноватый цвет. Не отставали от арагонцев и тамплиеры, закалённые в битвах с сарацинами.

Монанконы[49] тулузцев продолжали стрелять и осыпали врагов градом камней. Теряя силы, французы штурмовали стены, понимая, что попали в окружение, из которого выход лишь один – захватить город. Горожане из мушараби поливали их кипящим маслом, забрасывали камнями, лучники метко стреляли, укрываясь за зубцами стен. Покалеченные французы гроздями сыпались с штурмовых лестниц в ров на металлические колья. Клермон увидел небольшой отряд французов у ворот, пытающихся выбить их боевым бефроем из брёвен. Невдалеке на коне возвышался сам граф Симон де Монфор в окружении вассалов, прикрывающих его и себя тарчами от летящих со стен города камней и стрел.

Клермона захлестнуло чувство дикой ненависти, он начал прорубаться сквозь ряды противника к старшему Монфору. И вдруг камень, пущенный из монанкона, стоявшего на надвратной башне, попал прямо в цель – графа Симона де Монфора. Клермон увидел только одно, как армэт графа разнесло в клочья, брызнули в разные стороны куски черепа и кровавые ошмётки. Всё это месиво попало на окружавших его французов.

Клермона затошнило, он отвернулся. Но долго в себя приходить не пришлось. На него наступал обезумевший от крови и смерти французский рыцарь. Он рубил мечом как заведённый. Клермон, не в силах более оказывать сопротивление, опустился на колени, француз нанёс сильный удар по левому плечу, отчего латный наплечник раскололся пополам, и шевалье, почувствовав резкую пронзающую боль, упал. Рыцарь, собираясь добить противника, занёс меч для удара и неожиданно рухнул. Последним, кого увидел Клермон, прежде чем потерять сознание, был тамплиер, пронзивший француза своим мечом.

Клермон пробыл без сознания почти до позднего вечера, пока дело дошло до раненых. Очнулся уже в Монсегюре. Открыв глаза, он увидел, что лежит в комнате, в которой провёл юность.

Рядом сидела Элеонора. Когда муж очнулся, она заплакала, начала целовать его глаза, щёки, губы.

– Ах, Клермон, не пугайте меня так больше! Если вы умрёте, что мне останется на этом свете?! Я не смогу жить без вас!

Глаза Клермона увлажнились, у него не было сил даже языком пошевелить.

– Вы три дня метались в горячке, – продолжала Элеонора. – Лекарь не отходил от вас ни на шаг. Вы звали в бреду некоего Бафомета. Кто это, ваш новый друг?..

Клермон ничего не ответил, он попытался ощупать раненое плечо и застонал от боли.

– Вам нельзя делать резких движений. – Элеонора поправила покрывало, которым был накрыт Клермон. – Лежите спокойно… Лекарь обработал и зашил рану, сказал, что она глубокая и может плохо заживать.

Вскоре явился лекарь.

– Прекрасно, дорогой шевалье, вы пришли в себя! Вообще, просто чудо, что вы ещё живы. После такой потери крови обычно отправляются в мир иной.

– Зачем вы так говорите? – возмутилась Элеонора.

Но лекарь, навидавшийся смерти в её самых мерзких обличиях, продолжал, ничуть не смутившись:

– Да, рана заживает плохо… Но тут я ничего не могу сделать. Плечевая кость сильно повреждена, возможно, что рука будет обездвижена. Но ничего, главное – вы живы!

Элеонора опять возмутилась бестактности лекаря:

– Однако, сударь, вы умеете сказать приятное человеку, чудом оставшемуся в живых.

– Простите меня, госпожа. Я – лекарь, а не трубадур, говорю, что думаю. Делаю, что умею, для спасения жизни людей… Хорошо бы покормить шевалье жидким бульоном. Это восстановит его надломленные силы.

Лекарь откланялся и ушёл. Вслед за ним явились Раймонд и его супруга Элеонора Арагонская.

– Слава богу, Клермон, вы живы. Мы всю ночь молились за вас. Победа наша! Оба Монфора убиты, один из них – лично вами. Мы получили небольшую передышку, но всё равно необходимо копить силы. Король Франции не простит нам пережитого позора.

Раймонд пожал здоровую руку Клермона.

– Поправляйтесь, дорогой брат. Я буду вас навещать. Как почувствуете себя лучше, будете мне помогать наводить порядок в предместьях Тулузы.

Графиня, молча, поцеловала Клермона в щёку и удалилась вместе с супругом.

Перспектива потерять руку подвергла шевалье в уныние. Пытаясь успокоиться, он подумал: «Главное – я жив… Тулуза выстояла… Французы разбиты… Вернёмся с Элеонорой в Бланшефор и заживём долго и счастливо. Родим пару мальчиков, две девочки уже есть… Как же я хочу их увидеть!»

Служанка принесла жидкий бульон. Элеонора подложила под голову Клермона ещё одну подушку и начала ловко отправлять ему ложку за ложкой в рот. Накормив мужа, она промокнула ему губы салфеткой.

– Элеонора, дорогая, не уходи, посиди со мной, – еле слышно попросил Клермон.

– Я никуда не собираюсь и буду рядом, пока вы не поправитесь!

– Как девочки?

– Когда я покидала Бланшефор, с ними было всё в порядке.

– Как зовут того тамплиера, который спас мне жизнь?

– Кажется, Готье. Он уже справлялся о вашем самочувствии. Прекрасный рыцарь… За такого можно выдать Изабеллу не раздумывая.

– Подожди, дорогая, ей только десять лет… – сказал Клермон и подумал: «Вот женщины!..»

– Дорогой супруг, возраст не помеха! Готье примерно лет двадцать. Прекрасная разница в возрасте, взять, например, вашего брата, графа Раймонда и его бывшую жену Беатриссу. Пройдёт лет шесть и можно Изабеллу выдавать замуж. Изабелла молода, а Готье умудрён жизненным опытом. Чем они не пара?..

Утомлённый беседой Клермон задремал.

Неожиданно к вечеру ему стало хуже, появился жар. Клермона начало трясти, тошнило, перед глазами всё плыло. Лекарь, осмотрев очередной раз рану, развёл руками:

– Простите меня, госпожа, но смею огорчить вас – медицина здесь бессильна, надо надеяться только на Господа.

– Да что вы, сударь, такое говорите! Сделайте же что-нибудь, вы же – лекарь! – возмутилась Элеонора.

– Вот именно, сиятельная госпожа, что лекарь, а не Господь Бог! Извините, но чудеса творить не обучен.

Элеонора, не выдержав напряжения последних дней, разрыдалась. Только муж вернулся к ней, можно сказать с того света и вот опять находится между жизнью и смертью. Надежда только на Господа Элеонору и Клермона, слышавшего весь разговор, совсем не вдохновила.

В полночь, когда Элеонора заснула в кресле около камина, Клермон попытался встать, но безуспешно. Он с трудом поднялся и тут же упал обратно на постель. Шевалье охватило отчаяние, умирать не хотелось… Он пробовал сосредоточиться. Приходила только одна мысль – Бафомет. Да, но до чердака ещё надо дойти и достать статуэтку из сундука. Клермон подумал: «Может, попросить Элеонору принести статуэтку?.. Нет, незачем ей знать… Не поймёт, испугается… Господи, как хочется жить… Я ещё слишком молод и многое не успел в жизни…»

Клермон колебался, но недолго – жажда жизни взяла верх над страхом перед возможными последствиями. Ибо он прекрасно помнил предостережение, начертанное на старинном пергаменте, висевшем на руке статуэтки.

В голове шевалье совершенно ясно пронеслась надпись из пергамента: «Между вами возникает незримая магическая связь: вы напоили его своей кровью, он подчинился и с этого момента всегда будет рядом в незримом состоянии, готовый выполнять приказания в обмен на кровеприношение…»

Клермон сделал над собой усилие и мысленно попросил: «Бафомет, если ты рядом незримый, услышь меня! Помоги дойти до твоего образа и обещаю, я отдам тебе свою кровь!» Неожиданно, Клермон почувствовал прилив сил и встал с кровати, прихватил столовый нож из вазы с яблоками и твёрдым шагом вышел из комнаты. В коридоре он снял со стены горящий факел. Клермона не покидало ощущение, будто его поддерживает нечто, и помогает идти.

Как и много лет назад, он вошёл в чердачное помещение, осветив его факелом. Здесь мало что изменилось, только пыли и паутины стало больше. Не без труда Клермон нашёл тот самый сундук и открыл его. Пыль с крышки разлетелась во все стороны, из-под книг шевалье извлёк не изменившийся за прошедшие годы свёрток и, не раздумывая, развернул ткань – перед ним предстал Бафомет. Клермон проделал все необходимые действия: развернул пергамент, прочёл заклятие, сделал ножом надрез на руке по старому рубцу, наполнил чашу кровью и попросил Бафомета спасти ему жизнь. Кровь закипела в чаше и исчезла, глаза-рубины засияли дьявольским огнём, и сознание Клермона рухнуло в темноту.

…Элеонора проснулась неожиданно, будто её толкнули. Она взглянула на кровать – мужа не было. «Боже мой, куда он мог деться, да ещё и в горячке?» – недоумевала она.

Элеонора выбежала из комнаты. В коридорах и на лестнице было тихо, замок спал. Женщина совершенно растерялась и помчалась в спальню к Раймонду. Заколотила в дверь и закричала срывающимся от слёз голосом:

– Раймонд, ваше сиятельство, умоляю вас, проснитесь! Клермон исчез!

Граф вскочил с кровати как ужаленный и накинул пелисон. Графиня спросонья не могла понять, в чём дело.

– Как пропал?

– Его нет в постели, не представляю, как он мог встать в горячке… – пыталась объяснить Элеонора, задыхаясь от рыданий.

По приказу Раймонда весь замок был поднят на ноги. Обыскали всё, начиная от подвала и заканчивая чердаком. Слуга, вошедший с факелом на чердак, сразу же увидел человека, лежащего около открытого сундука. Это был Клермон. Правой рукой он сжимал странную статуэтку.

«Брат хозяина сошёл с ума… Зачем его сюда понесло, да ещё и раненого?» – подумал слуга и закричал:

– Все сюда, я нашёл шевалье!

На чердак поднялись Раймонд, Элеонора, лекарь и ещё несколько слуг. Лекарь тщательно осмотрел Клермона.

– Жар спадает… Он просто спит, ничего страшного. Видимо, он зашёл на чердак в бреду. Такое бывает, что-то вроде «лунатизма» – хождения во сне.

– Перенесите его в спальню немедленно, – приказал Раймонд.

Слуги положили Клермона на одеяло и аккуратно снесли больного вниз по лестнице. Вскоре он лежал в своей кровати, Элеонора сидела рядом.

Кризис миновал. На утро Клермону стало легче, рана начала заживать. Лекарь был чрезвычайно доволен собой, ведь он приписывал скорейшее выздоровление шевалье своим медицинским талантам. Как впрочем, и все обитатели Монсегюра кроме Элеоноры. Умная женщина заподозрила, что своим чудесным выздоровлением её муж обязан таинственной статуэтке…

Когда Клермону стало намного легче, она с видом заговорщицы подсела к нему на кровать и сказала:

– А теперь расскажи мне всю правду: что ты делал на чердаке? И почему тебя нашли со статуэткой в руках? И только не говори мне, что с тобой случился приступ лунатизма.

Клермон задумался: рассказать ли жене все, что ему известно о Бафомете? Или не стоит?

Элеонора, словно прочитав мысли супруга, заметила:

– Мне ты можешь доверить любую тайну.

Клермон облегчённо вздохнул.

– Хорошо, тогда слушай и не перебивай. Это случилось давно. Ещё до того, как понтифик Иннокентий объявил крестовый поход против Лангедока…

… Спустя две недели шевалье вернулся в Бланшефор, прихватив с собой старые сундуки прадеда. Раймонд не возражал, истолковав желание брата, как тоску по ушедшей юности, когда тот зачитывался военными записками легендарного предка. Самой же статуэтке с рубиновыми глазами, граф не придал должного значения, посоветовав брату поставить её на камин в одном из залов Бланшефора.