Парящий дракон Крючкова Ольга
– На моей памяти такой суровой зимы не было лет двадцать, а может и того больше… – сказала она. – Снегу чуть ли не по пояс намело… Ох, жди в горах обвалов…
Хитоми вздрогнула.
– Помоги нам Окунинуси[91]! – взмолилась она.
– Хвороста осталось немного, не хочу пугать вас госпожа, но придётся спускаться в долину.
Хитоми задумалась, посмотрела на сына, мирно посапывающего в люльке и на голодного воробья, который цепко коготками вцепился в край жаровни.
– Другого выхода нет. Может тебе удастся принести немного риса и бобов? – она открыла сундук, где хранились её кимоно и четыре мешочка, полные серебряных рё. Хитоми достала две монетки. – Вот возьми, думаю, нынче никто не продаст рис задёшево.
Юми взяла монетки и поклонилась.
– Не волнуйтесь, госпожа. Я вернусь ещё засветло.
Хитоми достала из сундука два хаори на толстой подкладке.
– Надень их, Юми.
Служанка смутилась и упала на колени.
– Ах, госпожа, вы так великодушны, прямо как ваша матушка!
Приближался час Обезьяны. Солнце постепенно скрывалось за горами, окрашивая снег в бледно-розовый цвет. Хитоми держала на руках сына, закутанного в меховое одеяльце, пытаясь согреть того своим телом. Хижина остывала, женщина чувствовала, как холод просачивается сквозь дверь, окна, затянутые промасленной рисовой бумагой, и крышу…
Молодая мать, замерзая, пребывала в забытьи, несмотря на тёплое зимнее хаори.
Неожиданно земля содрогнулась – хижина затряслась. Хитоми тотчас очнулась: неужели землетрясение? Прогневался дух земли? И вдруг всё стихло, женщину снова поглотила пугающая морозная тишина.
«Лавина! – догадалась Хитоми и мысленно взмолилась: – О, могущественный Окунинуси! Не тронь нас!»
Дверь хижины медленно отворилась. Хитоми показалось, что она спит и это лишь видение. Вошла Юми, неся за спиной вязанку хвороста, а спереди на груди холщёвый мешок, полный риса и бобов.
– Госпожа…госпожа… – задыхаясь, позвала служанка.
Хитоми очнулась, отогнав холодное оцепенение. Годайго завозился и открыл ротик, требуя молока.
– Юми! Я молила богов о твоём возвращении! – воскликнула госпожа.
Она с трудом встала, разминая затёкшие и замёрзшие ноги, и положила младенца обратно в люльку.
Юми трясло от холода, несмотря на два хаори, она замёрзла. Хитоми сняла с неё хворост и мешок со снедью и тотчас начала растапливать очаг.
– Потерпи Юми. Я заварю чаю, и ты согреешься.
– Не волнуйтесь, госпожа, мне уже лучше.
– Как там в долине? Что слышно?
Юми молчала, Хитоми не торопила её с ответом.
– Я сказала крестьянам, что служу господину Хисикава… На меня посмотрели с жалостью…
Хитоми замерла, внутри всё похолодело…
– Говори, Юми. Что с Адзути?
– Госпожа! – Юми заплакала и упала перед ней на колени. – Мы остались одни…
– Адзути разрушен? Отец и Моронобу погибли? – предположила Хитоми.
Юми отёрла слёзы рукавом хаори.
– Адзути теперь принадлежит господину Акэти Мицухидэ, военачальнику сёгуна. Крестьяне говорят, что без колдовства здесь не обошлось… Кто-то призвал Шикигами, и он задушил всех в замке…
Хитоми затрясло от гнева.
– Я отомщу сёгуну и Акэти за смерть отца и мужа! Чего бы мне это ни стоило!
Юми испугалась.
– Госпожа! Опомнитесь! Вы – всего лишь женщина!
– Пусть так! Но я – из клана Ода. Пока жива я и Годайго – наш род существует! Да, Юми ты не слышала сход лавины?
Служанка кивнула. Хитоми волновалась за мужчин, отправившихся на охоту. Они так и не вернулись – их поглотила снежная лавина. Хитоми помолилась Аматэрасу, дабы та забрала их души в свои цветущие сады.
Юми постоянно кашляла, и однажды не смогла подняться со своего футона. Хитоми ухаживала за ней, поила настоями трав, собранными летом в горах, но они не помогали – начался сильный жар, служанка бредила.
Однажды вечером, после очередного выпитого настоя, сознание Юми прояснилось.
– Госпожа… Я должна вам покаяться в содеянном грехе…
Хитоми удивилась.
– Ты посещала христианский храм?
– Да, госпожа. Христиане каются перед смертью, дабы очистить душу, правда священнику… Но его здесь нет… Значит, вам придётся отпустить мне грехи…
– Но я не могу. Я – не христианка. Да и потом Юми, даже не думай о смерти. Тебе стало лучше!
– Нет госпожа… Послушайте меня… – Юми задыхалась, в её груди всё клокотало. Хитоми присела на татами около служанки.
– Это случилось много лет назад… Ваша матушка, госпожа Но-Химэ, ревновала господина Нобунага к наложнице… Она велела мне подсыпать Кицунэ в еду возбуждающее снадобье, отчего та не могла и дня обойтись без мужчины… Однажды господин Нобунага вернулся из Киото, узнав об изменах наложницы, он с позором изгнал её из Адзути.
Юми закашляла.
– Так значит, Кицунэ ни в чём не виновата?! Как ты могла Юми?
– Я была предана госпоже Но-Химэ …
– Если бы знала, как Юрико переживала из-за падения своей матери! Как она стыдилась, что – дочь дзёро, которая торгует собой в придорожной хижине!
– Простите меня, госпожа… Я долго носила в себе тяжесть этого греха. Теперь, когда я призналась, мне легче… Скажите, что прощаете меня…
Хитоми тихо плакала: ей было жаль отца, мать, Моронобу, Кицунэ, Юрико и Юми… Теперь она останется одна. Как же выжить?
– Я прощаю тебя, Юми…
Старая служанка обрела то, что хотела – душевный покой. Она закрыла глаза, из её груди вырывался предсмертный хрип.
Юми умерла в час Тигра. Хитоми сидела рядом с ней, держа за остывающую руку, испытывая страх перед будущим.
Похоронить Юми по христианским обычаям, предать земле, Хитоми не могла – кругом простирались глубокие снега. Она решила сделать служанке временное погребение за амбаром, а летом захоронить, как и положено у христиан. Волки здесь не водились, только горные козы, да мелкая дичь, так что тело умершей должно сохраниться до весны.
Хитоми вздрогнула: до весны! А доживёт ли она до весны? Она устыдилась своей малодушной мысли, ибо просто обязана бороться за жизнь ради сына и возрождения клана.
Утром, едва настал час Дракона, Хитоми вынесла умершую во двор, вырыла в снегу яму, так что виднелась промёрзшая земля, опустила туда тело и тщательно забросала снегом. Затем, не зная христианских молитв, помолилась Аматэрасу и Окунинуси.
Вернувшись в хижину, она растопила очаг, разогрела немного бобов, поела и покормила грудью проснувшегося Годайго. Завернув сына в хаори и меховое одеяльце, она положила его в люльку.
Воробей, наклевавшись бобов, устроился на краю жаровни, согреваясь от тепла последних тлеющих углей. Он внимательно наблюдал за Хитоми.
Она же оделась как можно теплее и сказала:
– Охраняй хижину от злых духов. Я спущусь в долину…
Хитоми не представляла, как маленькая птичка могла противостоять злому духу, если тот вознамерился бы завладеть её жилищем. Но ей надо было с кем-то говорить…
Хитоми ушла, плотно закрыв за собой дверь, и подперев её лопатой. Воробей тотчас перелетел на край люльки – Годайго сладко спал и, распушив пёрышки, задремал на своём посту.
Хитоми, преодолевая глубокий снег, спускалась по горной тропе, ведущей к долине. Она почувствовала близость селения: в воздухе витали запахи дыма и рисовых лепёшек.
Ближайшее селение, принадлежавшее роду Тюсингура, находилось примерно на расстояние четверти ри. Хитоми решительно направилась к нему, увязая по пояс в снегу. Достигнув селения, она уже не чувствовала ног… и буквально упала на пороге ближайшего дома. Дверь отворила пожилая хозяйка и, увидев молодую женщину, облачённую в дорогое хаори, тотчас же подхватила её и помогла войти в дом.
Ноги Хитоми совершенно окоченели. Крестьянка сняла с непрошенной гостьи гета, затем шерстяные чулки, доходящие почти до колен, и начала сильными руками растирать пальцы ног, затем лодыжки и икры.
– Госпожа, разве можно быть столь беспечной? – удивилась хозяйка.
– Благодарю вас, – Хитоми протянула женщине серебряный рё. Та взяла монетку и поклонилась. – Кому принадлежит это селение?
– Роду Тюсингура. А правит здесь сановник Миямото Мусаси. Мой сын состоит у него на службе, – пояснила женщина и налила гостье горячего сакэ. – Вот выпейте, сразу же согреетесь.
Действительно Хитоми постепенно согревалась. Её охватила сладостная истома, и если бы не Годайго, оставленный в горной хижине, она бы не спешила покидать гостеприимную хозяйку.
– Как вы оказались здесь, без провожатых? Судя по вашему кимоно, вы – не крестьянка, – заметила хозяйка.
– Вы правы… Я – дочь Горной ведьмы. – Не моргнув глазом, солгала Хитоми.
У женщины округлились глаза.
– Точно, теперь я вижу сходство. А что Горная ведьма?
– Умерла от старости, а все знания передала мне.
– Я помню у ведьмы была дочь… Так это вы! Но вы так молоды… – недоумевала женщина.
– Я медленно старею оттого, что знаю заклинание молодости, – тут же сходу сочинила Хитоми.
– Для нашего селения – это большая радость. Ведь мы-то думали: Горная ведьма умерла, и некому будет теперь лечить нас травами. Девушки ходили в горы, но видели лишь развалины хижины.
– Горный дух Окунинуси помог мне построить новую хижину, а сам Дракон охраняет её от непрошенных гостей.
Хозяйка всплеснула руками.
– Я напекла лепёшек. Отведайте, госпожа…
– Хитоми, – представилась гостья.
– Уж замолвите горному духу за нас словечко: снега и холод совсем замучили селение. – Заискивающе попросила хозяйка.
Хитоми, нагруженная различной снедью, благополучно вернулась в горы. Отворив дверь хижины, она услышала воробьиное чириканье…
Птичка сидела на краю детской люльки и развлекала малыша своими нехитрыми трелями. Годайго не капризничал, а с улыбкой внимал воробью. У Хитоми создалось впечатление, что птичка разговаривает с мальчиком.
Не прошло и нескольких дней, как в Горную хижину пришла молодая девушка. Путь по горной тропе дался ей нелегко, она замёрзла и побелела от снега.
– Хитоми! – взмолилась девушка. – Помогите мне!
Молодая ведьма позволила ей войти. Девушка отряхнула снег и села около жаровни, дабы согреться. Ведьма налила гостье горячего чаю, та осмотрелась, заметив детскую люльку.
Воробей, словно почувствовав чужого человека, нахохлился и сел на плечо хозяйки. Девушка изумилась.
– Поговаривали, у старой ведьмы жил ворон.
– Да, я отпустила его после смерти матери. Мой помощник – маленький воробышек, очень умная птичка.
Девушка поёжилась. Из люльки раздалось хныканье Годайго. Молодая ведьма взяла сына на руки. Гостья опять удивилась.
Хитоми, предвосхищая вопрос, сказала:
– Этот мальчик рождён от Дракона. Я провела немало времени в его пещере.
Девушка тотчас поклонилась малышу, коснувшись лбом земляного пола.
– Что привело тебя в Горную хижину? – поинтересовалась новоявленная ведьма.
– Я хотела бы избавиться от нежелательного плода…
– Ах, вот как! – Хитоми понимала, что никак не сможет помочь девушке. – А что же твой избранник? Он знает о твоём решении?
– Нет, он соблазнил меня. Я была невинна… Словом, он женат. – Призналась девушка.
– Насколько мне известно, твоя деревня принадлежит роду Тюсингура. А правит в ней Миямото Мусаси. Так вот иди к нему, всё расскажи и потребуй справедливости.
Девушка от удивления округлила глаза.
– Но староста прогонит меня…
– Иди смело и ничего не бойся. Я сотворю заклинание, – пообещала ведьма.
Девушка поклонилась и покинула Горную хижину.
Не прошло и луны, как девушка, желавшая избавиться от плода, вновь посетила Горную хижину и принесла в дар целую корзину различной снеди. Она поведала Молодой ведьме, что староста внимательно выслушал её жалобу и строго наказал соблазнителя, отобрав у него быка в счёт возмещения ущерба за поруганную девичью честь. Мало того, староста приказал высечь обидчика на глазах всей деревни и лично выбрал девушке жениха.
С тех пор крестьянки постоянно посещали Горную хижину, Хитоми давала им мудрые советы и лечила травами. Женщины и молодые девушки просили Молодую ведьму замолвить за них слово перед Окунинуси и Драконом, каждый раз принося с собой щедрые дары, чтобы горные духи не насылали на селение невзгоды.
Вскоре по долине разнёсся слух, что Горная ведьма помолодела и вернулась вместе с сыном, рождённым от Дракона.
Тем временем Тоётоми захватил замок Киёсу, принадлежавший Нобутаке, последнему из рода Ода, родственнику ненавистного даймё Оды Нобунаги, и вынудил его сделать сеппуку. Малолетнего Хидэнобу, сына Нобутаки, и фактически племянника Нобунаги, сёгун объявил преемником рода Оды и взял мальчика на воспитание, став его опекуном, таким образом, узаконив свою власть над всеми землями, принадлежавшими враждебному клану.
Вскоре к Тоётоми присоединился род Маэда, некогда принадлежавший к клану Ода. Сибата Кацуиэ, верный вассал Нобунаги женатый на его родной сестре, затворился со своей женой Оити в своём замке Китаносё, где они добровольно совершили сеппуку.
Последним, кто выступил против сёгуна, был Токугава Иэясу. Он провёл блестящую военную операцию около крепости Нагакутэ, в результате которой разбил отряды Тоётоми. Сёгун предложил Токугаве замириться, а затем скрепить союз родственными узами. Токугава, трезво оценивая мощь сёгунской власти, согласился и вскоре женился на Асахе, сестре Хидэёси, получив в приданное обширные владения в Эдо.
Расправившись с кланом Ода, Тоётоми с неистовой жестокостью принялся устранять ещё недавних своих союзников, опасаясь, что их кланы за последние годы стали слишком мощными, а значит, опасными для его власти.
Сосредоточив своих руках почти неограниченную власть, Тоетоми Хидэёси провозгласил себя земным воплощением синтоистского бога войны Хатимана. А какое-то время спустя, и потомком самой богини Аматэрасу. И даже приказал украсить свой праздничный шлем плюмажем в форме двадцати девяти лепестков ириса, символизировавшего солнце.
Всех, кто выказал сомнения по поводу его божественного происхождения, сёгун казнил.
С подачи своего племянника Хидэцугу, он официально провозгласил государственными религиями синто и буддизм, христианство же подверг жестоким гонениям, приказав разграбить португальскую миссию на озере Бива, а патеров распять на крестах, подобно Иисусу Христу.
Проникнувшись к Хидэцугу доверием, он самолично возвёл его в должность кампаку, высшего советника императора. Тем самым ещё раз подчеркнув, что ему безразлично мнение Яшмового дома и его правителя Гендзи-тенно.
С течением времени Хидэёси стал всё чаще задумываться над тем, что император слишком слаб и на троне Аматэрасу должен восседать другой правитель… из рода Тоётоми. А после того, как любимая наложница родила ему сына Ходэёри[92], и вовсе уверовал в то, что сама Богиня Солнца желает его возвышения.
В Исияме подданные сёгуна решили, что их господин сошёл с ума… Но ни один из самураев или сановников не посмел высказаться по этому поводу, опасаясь за свою жизнь.
Манами, жена Хидэёси, будучи не в стоянии смириться со своим положением (сёгун всячески унижал её, отдавая предпочтение молодым наложницам), покончила жизнь самоубийством. Её дочери Наа-химэ и Асаи-химэ навсегда покинули резиденцию в Исияме, удалившись в один из синтоистских монастырей в предместьях Киото.
В Поднебесной окончательно установилось двоевластие. Сегунат, призванный охранять власть императора, как от внутренних врагов, так и от внешних, трансформировался настолько, что стал представлять опасность не только для правящего Яшмового дома, так и для многих даймё, чьё богатство вызывало вожделенную зависть клана Тоётоми.
Часть 3
Тенно – небесный государь
Валун разделил
Бурный поток ручья, но
мчит вода вперёд,
И два рукава реки
Вновь встретятся в потоке.
Император Сутоку [93]
Глава 1
1596 год
Недавно Гендзи-тенно миновало двадцать девять лет. Жизнь научила его простой придворной истине: не доверять своим советникам, Левому министру, Правому министру, как впрочем, и канцлеру… Кто знает, сколько им заплатил Тоётоми Хидэёси.
Гендзи всё чаще ощущал себя одиноким. Его супруга, Яшмовая госпожа, Хикари ничего не понимала в политике и двоевластии. Она предпочитала придворные развлечения и молодых фаворитов, на что император не обращал внимания, ведь он в свою очередь посещал наложниц, которыми окончательно пресытился, ибо каждая молодая женщина принадлежала к какому-либо знатному роду и пыталась заполучить от Гендзи различные привилегии для своей семьи. Император устал, он жаждал покоя… В последнее время его стали посещать мысли о затворничестве, всё чаще охватывало непреодолимое желание надеть простую рясу монаха, остричь волосы и в простых крестьянских гета, пешком, покинуть Киото, уединившись в каком-нибудь отдалённом монастыре, и чем дальше он будет расположен – тем лучше.
Настал час Обезьяны, но Гендзи за весь день так и не отлучался из своих покоев. Госпожа Аояги, обеспокоенная душевным состоянием сына-императора, решила навестить его. Когда она появилась в императорских покоях, Гендзи рисовал тушью. Из-под его тонкой кисти появлялось изображение некой горы, на подножье которой во всей красе раскинулся буддийский монастырь.
Госпожа Аояги тихонько подошла к сыну и заглянула ему через плечо.
– Прекрасная живопись! – одобрительно воскликнула она.
– А это вы, матушка… Да, решил занять себя рисованием…
Аояги села на татами напротив императора.
– Как ваша супруга? – поинтересовалась она из вежливости.
Гендзи не отрываясь от своего занятия, произнес:
- – А ежели сердца
- Внезапно охладели,
- Они – как те следы,
- Что тысячами птиц
- Оставлены на берегу песчаном…[94]
Император процитировал печальное стихотворение, поставил кисточку в тушечницу и пристально воззрился на матушку.
– Думаю, госпожа Хикари любуется кленовыми листьями вместе со своими фрейлинами. На меня же осень навевает печаль… – признался он.
– Вы слишком утомлены государственными делами. – Заметила Аояги. – Да и потом, ваше супружеские отношения с госпожой Хикари перешагнули тот рубеж, когда исчезает состояние влюблённости, как утренняя дымка в горах, а остаются лишь взаимные обязательства.
Своим замечанием госпожа Аояги попала в цель. Гендзи почувствовал невольное раздражение, он был уязвлён.
– С госпожой Хикари я делю ложе десять лет. Вы считаете, что это слишком долго?
– Конечно. Не мне говорить вам о том, что мужчина не может долго любить одну женщину…
– А мой отец? Я же помню: он боготворил вас!
Госпожа Аояги встрепенулась, на её прекрасных глазах появились слёзы.
– Покойный император любил меня – вы правы. Но не забывал посещать своих наложниц.
Гендзи вздохнул.
– Вероятно, я – плохой любовник…
– О чем вы говорите! Вы произвели на свет троих сыновей и двух дочерей! – возмутилась госпожа Аояги. – Вам просто необходимо поменять наложниц!
Гендзи взял кисточку и сделал ею лёгкий мазок, довершая крышу буддийского храма.
– Наверное, вы правы… – согласился он.
– Я позабочусь об этом, – пообещала госпожа Аояги.
Тоётоми Хидэёси взирал на своих советников и господина Уми-Мару, который после смерти Акэти Мицухидэ стал доверенным лицом сёгуна и его канцлером. Тоётоми никогда не забывал, как пятнадцать лет назад молодой самурай бросил к его ногам голову заклятого врага Оды Нобунаги, а господин Акэти поведал о таинственном взятии Адзути. С тех пор сёгун во всём советовался с Уми-Мару, которого стали называть при дворе Исиямы, не иначе как Сайто Санэмори. Уми-Мару нравилось это сравнение с героем прошедших времён, прославившего себя подвигами в честь легендарного дома Тайра. Постепенно имя самурая трансформировалось из Уми-Мару в Уми-Сайто. За заслуги перед сёгунатом Тоётоми щедро наградил героя, даровав ему огромное поместье, расположенное недалеко от Киото в предместье Момодзоно, недалеко от дворца Нисиномия, принадлежавшего пятьсот лет назад Левому министру Минамото-но Такахира[95], свергнувшего императора Мураками и взошедшего на трон Поднебесной.
Незадолго до этого сёгун приказал придворным учёным мужам составить генеалогическое древо рода Тоётоми. Его отец и дед чудесным образом преобразились из пехотинцев-асигару в даймё и вёли своё происхождение от императора Сейва Миномото, правившего в эпоху Хэйан. Род Левого министра Минамото-но Такахира принадлежал также к одной из побочных императорских ветвей и сёгун, считая Момодзоно символичным местом, приказал Уми-Сайто восстановить разрушенный дворец Нисиномия. Когда канцлер прибыл в своё новое поместье, дабы осмотреться и назначить достойного управляющего, то застал строения и земли в запущенном состоянии: над поместьем Момодзоно придётся изрядно потрудиться.
Отдав необходимее распоряжения по обустройству нового дома, канцлер, сев на лошадь, в сопровождении отряда самураев, направился к тому месту, где некогда блистал прекрасный дворец Нисиномия.
Почти сразу же канцлера постигло разочарование. Он обнаружил обвалившуюся каменную стену, некогда окружавшую дворец, главные ворота и мост совершенно разрушенными, поэтому пришлось спешиться и не без труда преодолеть ров, заросший травой и засыпанный городским мусором, дабы попасть во внутренний двор.
На следующий день канцлер отправился с отчётом в Исияму, ибо сёгуну не терпелось узнать – в какую сумму обойдётся казне восстановление дворца Нисиномия.
В последнее время казна Исиямы заметно опустела. Тоётоми, ведомый алчностью и жаждой славы, приказал сформировать военный корпус из ста шестидесяти тысяч воинов для покорения Кореи, а затем и Китая. Японская армия погрузилась на суда и отправилась через море покорять соседние государства. Однако, корейцы сумели дать захватчикам достойный отпор. Сёгун регулярно получал доклады своих полководцев, в которых указывались потери как японской, так и корейской сторон. Результаты были неутешительными. В армии зрело недовольство, поползли слухи, что сёгун возомнив себя Хатиманом, а затем потомком Аматэрасу, прогневал богов и навлёк их недовольство.
Но Хидэёси понятия не имел, что самураи, сражавшиеся в Корее, начали роптать, так не оставив дерзкую надежду захватить трон. Теперь она казались вполне реальной, ибо все враги были устранены, а Гендзи-тенно почти сломлен и не окажет должного сопротивления. Тоётоми не собирался убивать молодого императора, а лишь удалить в монастырь, расположенный, например, на острове Кюсю. Сёгун лелеял надежду, что именно Нисиномия станет его императорской резиденцией.
Тоётоми внимательно выслушал своих советников, настал черёд канцлера дать отчёт. Уми-Сайто почтительно поклонился и перешел к делу:
– Господин, я внимательно обследовал Нисиномию, а вернее сказать, то, что от неё осталось…
– И что же?!
– С вашего позволения, вынужден заметить: почти ничего. Стена, некогда окружавшая дворец, разрушена. Здание дворца, построенного из камня и дерева – в плачевном состоянии. Дерево сгнило, камень позеленел от времени, причём сама кладка оставляет желать лучшего, ведь дворец строился почти пятьсот лет назад. Сейчас его правильнее назвать заброшенным замком.
Сёгун задумался. Канцлер умолк, ожидая решения своего господина.
– Вы утверждаете, что нет смысла отстраивать Нисиномию? – наконец, спросил сёгун.
– Господин, я этого не говорил. Просто дворец надо строить заново. Может быть, рядом со старым?
– Возможно… Во сколько это обойдётся казне?
Канцлер предвидел этот вопрос и тотчас с поклоном передал сёгуну свиток, испещрённый записями и подсчётами.
Тоётоми скользнул взглядом по внушительному списку и остановился на итоговой сумме, которая составляла тридцать тысяч рё.
– И это только строительство? – уточнил Тоётоми.
– Да, господин, без изысканного интерьера.
– Хорошо, сумма приемлема. Приступайте к строительству, канцлер. Вы лично обязаны контролировать ход работ. Советую вам поселиться в Момодзоно.
Канцлер поклонился. Что это означало: повышение? Ссылку? Или напротив, проявление доверия? Он терялся в догадках.
Уми-Сайто удалился в свои покои. Не успел он собраться с мыслями, как фусуме распахнулись – вошла госпожа Хитоми, вдова Тория и бывшая наложница сёгуна. В последнее время положение бывшей фаворитки пошатнулось, Тоётоми совершенно забыл о ней, окружив себя гаремом из юных наложниц, и не уделял женщине должного внимания, как впрочем, и их дочери Ихаре.
За время, проведённое при дворе сёгуна, а это без малого пятнадцать лет, Хитоми поняла, что женщине трудно прожить без покровителя. Если сёгун пренебрегает ею, но она всё ещё хороша и желанна, то следует подумать не только о своём будущем, но и будущем дочери.
Хитоми знала о слабости канцлера ко всему красивому и утончённому, будь то мебель, керамика, кимоно, гравюры, мужчины или женщины. Она давно присматривалась к Уми-Сайто. Пять лун назад его жена скончалась во время очередных родов, он выждал положенные сорок девять дней очищения[96], и тотчас же ввёл в свои покои наложницу.
Хитоми, облачённая в изысканное кимоно цвета индиго, расшитое крупным морским жемчугом, выглядела всё ещё молодой и желанной. Многие сановники и самураи в Исияме почли бы за честь жениться на ней. Но бывшая наложница предпочитала держать их на расстоянии, считая не достаточно «крупной рыбой». Как только Уми-Сайто получил чин канцлера и стал доверенным лицом сёгуна, Хитоми решила: это именно тот мужчина, который ей нужен.
Хитоми была умна, хитра и проницательна, и без труда узнала о том, что Тоётоми намерен восстановить дворец Нисиномия, который находился в пяти ри от Киото. Поэтому-то сёгун пожаловал канцлеру поместье Момодзоно, близость которого к Нисиномии позволяла бы контролировать ход строительства.
Теперь Хитоми решила: настало время действий…
– Вы позволите мне войти, господин канцлер, – спросила Хитоми, поклонившись.
Уми-Сайто удивился:
– Госпожа Хитоми, какая честь для меня! – он заметил её роскошное кимоно, расшитое жемчугом и умело нанесённый грим. – Прошу вас! – он указал женщине на татами напротив.
– Господин канцлер, простите меня за дерзость, но я хотела попросить вас о любезности.
Уми-Сайто растаял под взглядом женщины, и ощутил сладостную истому…
– Всё, что в моих силах, госпожа Хитоми. – С готовностью заверил он.
Гостья поклонилась.
– Я… дерзну просить вас взять меня с собой, ведь вы скоро направляетесь в новое поместье, что недалеко от Киото.
Канцлер удивлённо приподнял брови: однако, в Исияме быстро распространяются новости! Или может быть, сам сёгун поведал об этом Хитоми?
– Конечно, если таково ваше желание. А что вы намерены делать в императорской столице? – как бы невзначай поинтересовался канцлер.
Женщина предвидела этот вопрос.
– Моя дочь Ихара уже достигла того возраста, когда надо повидать мир и показать свою красоту. Увы, в Исияме я ограничена в передвижении и, к сожалению, за мной укрепилась репутация бывшей наложницы сёгуна. Для моей дочери здесь будет трудно найти достойного мужа. Киото же кишит аристократами из древних родов. Думаю, Ихара с её образованием и способностями легко сможет устроить свою судьбу.
– Что ж, в ваших рассуждениях есть трезвое зерно. Да, Ихара красивая и утончённая девушка…
– И Верховный сёгун даёт за ней хорошее приданное, – добавила Хитоми.
– Я намерен покинуть Исияму в начале следующей луны, если ваше решение останется неизменным, я с удовольствием наслажусь вашим обществом, госпожа Хитоми. И не только… – канцлер многозначительно посмотрел на женщину, она же прекрасно поняла его намёк. – Где вы намерены остановиться?
– Я ещё не думала. Надеюсь, в Киото можно снять приличный дом?..
– Разумеется… Но будет лучше, если вы и ваша юная дочь воспользуетесь моим гостеприимством, – сгорая от желания, предложил канцлер.
Хитоми поклонилась в знак благодарности.
Читать бесплатно другие книги:
