Саркофаг Посняков Андрей
Тихомиров поспешно вытащил бинокль… всмотрелся… Господи! «Ушастый» «запорожец»! Тот самый, голубенький.
Вот автомобиль замедлил скорость… вообще остановился. Что-то далековато от ворот нынче. Ага, все понятно: выбравшийся из «ушастого» патлатый парень с пижонской (как у Максима) бородкой, не торопясь, расстегнул расклешенные джинсы, помочился прямо на шоссе и, усевшись обратно в машину, дал газ…
Тихомиров быстро перевел бинокль – ага, ворота открыли заранее, наверное, вот так же вот, тоже в бинокль, углядели. Впрочем, тут и без оптики все было видно.
Когда «запорожец» скрылся, Макс снова занялся трубами, отыскал еще с десяток, не поленился, подтащил к шоссе, по которому – теперь уже в город – снова проехал тот же «запор». Курьеры, похоже, шастали туда-сюда без всякого графика… и без претензий со стороны охраны ворот.
Молодой человек пригладил волосы, задумчиво посмотрев в уже успевшую растаять большую коричневато-желтую лужу. Усмехнулся: из лужи на него глядел тот еще фрукт – бородатый, заросший. Тамара порывалась подстричь, да Тихомирову все некогда было… И хорошо, что некогда, и славно!
Макса вдруг осенила идея – «запорожец»! Светло-голубой, тот, что ржавел в соседнем с его новым жилищем дворе. Именно об этой машине как-то рассказывал… гм… кто же? Отличник какой-то, в очках… Вадик… или Василий… ах нет – Володя!
Со стороны теплицы вдруг послышался гудок – сигналил Павел. Тихомиров помахал рукой, мол, подъезжайте. Увидев, как машина тронулась, вытащил на дорогу еще пару труб.
«Газелька» ползла медленно, аккуратно объезжая лужи, водитель опасался застрять. Слава богу, обошлось, выехали, погрузили в кузов все трубы. Максим в нем, в кузове, и поехал, придерживая прислоненное к борту стекло. Уселся на какой-то канистре, там рядом валялась еще одна – пластмассовая, небольшая, литров на пять.
Когда приехали да разгрузились, Тихомиров прибрал ее к рукам – никто и не хватился, видать, не очень-то была нужна.
Вечером, на занятиях, немного помучив подростков неправильными глаголами, Максим выспросил у «заучки» Володи про старый «запор», и уже на следующий день, раненько с утра, отправился в соседний двор – поглядеть, что там да как.
Светло-голубой «запорожец», только не «ушастый», а более новая модель – решетчатая «мыльница», как и говорил Володя, спокойно стоял у раскуроченной детской площадки, среди такого же ржавого автохлама – двух «сороковых» «москвичей», микроавтобуса РАФ без дверей и стекол и темно-коричневой «копейки». Кстати, сказать, «запор» выглядел среди всех наиболее привлекательно, капот, правда, был покороблен, зато под ним, в багажнике, нашлись и запасное колесо, и длинный шланг, и даже балонник. Жаль только, насоса не было, зато аккумулятор оказался на месте. Тихомиров зарядил его в тот же день, как ни странно – у Евсея. Впрочем, ничего тут странного не было – периодически включая генератор, евсеевские парни торговали электроэнергией налево, бросив проводку к старой трансформаторной будке. Туда и потянулся народец с аккумуляторами: наступала весна и машины в хозяйстве сгодились бы. Интересно вот только, откуда автовладельцы доставали бензин?
Пока стоял в очереди, Максим разговорился с мужиками – многие притащились сюда аж из Купчино, видать, больше нигде ничего подобного не было.
– Не, почему же, есть, – пояснил высокий и тощий мужчина в плаще. – Не эти парни первыми додумались. На Днепропетровской, у бывшего автовокзала, зарядка имеется, и еще одна – на Парнасе.
– А бензин откуда берете? – заинтересованно спросил какой-то молодой парень.
Тощий язвительно засмеялся:
– А это, молодой человек, уж у кого какие возможности есть. Кто ж вам про них скажет?
«Вот именно», – про себя ухмыльнулся Макс.
Когда подошла очередь, он тут же и расплатился, протянув мордовороту в кожанке банку свиной тушенки.
– К вечеру приходи. – Поставив аккумулятор на зарядку, мордоворот написал на нем мелом какие-то цифры. – Твой номер шестнадцатый, дядя!
До вечера Тихомиров тоже не терял даром время – накачал выпрошенным у крутившихся неподалеку мальчишек велосипедным насосом колеса, два из которых тут же и спустили, пришлось искать домкрат, поставить запаску… Другое же колесико Максим, ничтоже сумняшеся, снял с отысканного неподалеку похожего экземпляра – только белого цвета, с синим пластмассовым кузовом от детского самосвальчика, присобаченным сзади над вентиляционной решеткой двигателя в качестве воздухозаборника. Потом сходил к оставленной у дома «газели» – слил в канистру бензинчика литра три-четыре…
Вечером притащил с зарядки аккумулятор, плеснул топливо в бак, вырвал из катушки зажигания проводки, присоединил напрямую – послышался скрип, жужжание… Двигатель дернулся, еще раз… и вот наконец завелся, затарахтел, дергаясь, – «троил», нужно было поменять свечи, чем молодой человек и занялся в оставшееся до наступления полной темноты время.
Что характерно, в течение всего дня, покуда Тихомиров нагло возился с чужой машиной, явно собираясь ее реанимировать и угнать, никто из проходивших мимо людей не обратил на это внимания. Что и понятно – времена настали такие, что никому ни до кого не было никакого дела, выжить бы самому, а уж остальные пусть как хотят. Впрочем, и раньше-то, в старые добрые времена, вряд ли кто-то обратил бы пристальное внимание на копошащегося у «запорожца» небритого мужика. Явно ведь хозяин, кому еще это ржавое чудище надобно-то?
Спал, между тем, Максим плохо, все ворочался, переживал – не зря ли возился? Опасался раздолбаев-подростков – вдруг да захотят прокатиться?
Зря опасался – стоял с утреца его «запорожец» как новенький, никакие недоросли на него не польстились, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Да и бензина вчера Тихомиров плеснул чуть-чуть, просто движок проверить, остальное утащил в канистре, а сейчас вот принес, залил.
Поудобней – уж как смог – разместившись в кабине, молодой человек поправил зеркальце, погляделся – бороду он вчера подстриг, волосы вымыл дегтярным мылом, так что издали смотрелся хоть куда, напоминая какую-нибудь рок-звезду патлатых семидесятых.
– Ну, как говорится, с богом! – Усмехнувшись, Тихомиров запустил двигатель и, врубив первую передачу, осторожно выехал со двора.
Мотор стрекотал на удивление ровно, машина двигалась ходко, плавненько, лишь покачивалась на неровностях – этакий мини-броневичок.
Вывернув на Ленинский, Максим прибавил скорость, разогнался километров до шестидесяти, больше опасался – мало ли что?
А за городом прибавил, поехал с ветерком, чуть ли не восемьдесят, можно сказать – помчался!
И даже, забывшись, едва успел притормозить, не доезжая до перегораживавших дорогу ворот, очень даже памятных. Казалось бы, не так и давно проскочил их на «тойоте» вместе с Леночкой, всего-то месяцев пять назад, а сколько за это время случилось?
Сердце, конечно, билось. И финку Максим с собой прихватил, и рядом, на пассажирском сиденье, лежала монтировочка…
у охраны-то, между прочим, «Калашниковы»!
Ну что ж… что ж не открываете-то? Заподозрили чего?
Господи…
Наконец-то!
Вдавив педаль газа, Тихомиров промчался мимо поста охраны и погнал машину вперед по шоссе, туда, где сгущались клочья желтого тумана, похожего на холодный овсяный кисель, противный вкус которого Максим помнил еще с детства.
Он ничего не нашел в тот день, не обнаружил никакой полянки, никаких цветков, впрочем, и не надеялся. Главное сейчас было – проверить. Есть ли хоть какая-то возможность…
И такая возможность была! На этом «запорожце» можно было спокойно проезжать в запретную зону… проезжать в обоих направлениях, и туда и, – как убедился Тихомиров, повернув назад, – обратно. Так же вот и пропустили, распахнули ворота заранее.
«Ай да Макс! – сворачивая на Ленинский, радовался молодой человек. – Ай да сукин сын! Получилось все! Получилось!»
Сад Тюильри сладость ран
Сад несчастный Тюильри
Сену нежит туман
Не горят фонари.
Прикрыв ладонью глаза, Максим развалился на стуле за учительским столом, с видимым удовольствием слушая, как очкастый «заучка» Володя с выражением читает Раймона Кено. Страшно подумать – еще совсем недавно, в дотуманную эпоху, Тихомиров на полном серьезе считал себя немного эстетом, ездил на псевдофранцузской машине «рено-логан» производства румынского автозавода «Дачия», ходил в библиотеку на заседания «французского клуба», слушал Каложеро, «Бланкас» и Наташу Сен-Пьер, встречался с секретаршей своей же компании «Бель мезон» и был вполне доволен жизнью. И только сейчас, в экстремальных условиях, понял, что это была вовсе и не жизнь, а так, существование без какой-либо понятной и благородной цели.
А сейчас вот цель была, причем очень даже общественно значимая – и не только у одного Максима, у многих. У того же председателя ТСЖ Вострикова, у Павла, у Тамары, у всех тех людей, с которыми Тихомирову сейчас посчастливилось жить.
Выжить, не превратиться в животных, вырастить и выучить детей – такая цель, по нынешним временам, стоила многого, за нее даже не жалко было отдать жизнь, и уж тем более не жалко было отдать ее за то, чтобы разобраться: а что же вообще произошло, откуда взялся этот проклятый туман, кокон? Разобраться и – если повезет – попытаться хоть что-нибудь изменить!
Макс, конечно, хорошо понимал, что один в поле не воин, особенно в данном случае, однако считал, что еще не пришла пора звать кого-то на помощь (хотя нашлись бы такие люди), хотелось сперва самому разобраться и хоть что-то для себя уяснить. Провести, так сказать, разведку в тылу врага, а уж там дальше можно будет подумать о дальнейших активных действиях.
– Садись, садись, Володя, спасибо, ты очень замечательно все прочел.
Мальчик довольно заулыбался:
– Правда?
– Правда, правда. Верно, ребята?
«Отличники», а на французский только такие и ходили, загалдели:
– Да-да, Максим Андреевич, верно. Володя все хорошо прочитал.
Тихомиров улыбнулся, хотел было потянуться, да раздумал – некрасиво это, класс все-таки, дети, а потому просто махнул рукой:
– Ну, мез ами, на том сегодня и закончим. Поздно уже.
– Ой, Максим Андреевич, а задание нам какое-нибудь будет?
– Задание?
Вот об этом-то Максим Андреевич и не подумал.
– Ну, еще какие-нибудь стишки выучите.
– Максим Андреевич, а какие?
Вот зануды-то!
– Да какие хотите. Хоть того же Кено или Верлена.
– Максим Андреевич, а книжка-то у Володьки!
– Так пусть поделится – вместе учите.
Детишкам не хотелось уходить – чего дома делать-то? Однако, как ни крути, а вечер уже, пусть еще не темно, но пока поедят, пока с родителями пообщаются, да и погулять под зорким присмотром вооруженных дружинников тоже не помешало бы…
– Все, все, ребята! Теперь уж на той недельке с вами увидимся, раньше, увы, никак.
– Максим Андреевич, а вы еще какие-нибудь языки знаете?
– Максим Андреевич, а вам с нами весело?
– Максим Андреевич, а…
Господи! И когда же они уйдут-то? Нет, хорошие, конечно, ребята, но зану-у-уды… Редкостные.
– О-рвуар, Максим Андреевич.
– До свиданья.
– Максим Андреевич, а у вас никаких французских книжек нет? Или английских?
– Максим Андреевич, а вы…
– Максим Андреевич, а мне…
– Максим Андреевич, а вы друга своего встретили? Ну, того, что на старой машине ездит? Помните, как-то спрашивали?
– На старой машине? – Тихомиров тут же встрепенулся. – Погоди, погоди, Володя. Нет, не встретил еще… Вернее, встретил, да не того. Ребята, вы вот что… я вас попрошу, когда гулять будете, как старинные смешные машинки увидите, так сразу мне кричите, в окно – знаете ведь, где живу.
– Обязательно крикнем, Максим Андреевич. Каких марок машинки?
Спрятав усмешку, Тихомиров сообщил и марки, и цвета и, заперев «школу» на ключ, пришел в свою квартиру, налил из термоса чаю, и только сделал глоток, как с улицы донеслось нестройным хором:
– Максим Андреевич!
Едва не поперхнувшись, молодой человек распахнул окно, высунулся, вопросительно посмотрев на подбежавших ребят.
– Максим Андреевич, а мы машинку старую видели! Вот только что проехала… откуда-то со стороны Московского проспекта…
– С Варшавской!
– Нет, с Московского.
– Нет, с…
– Тихо! А что за машинка-то?
– Такая… оранжевая…
– Нет, желто-коричневая, как горчица.
– Угловатая такая. Смешная.
– Отлично! Большая спасибо, ребята, мерси боку!
Итак, «москвич», скорее всего тот, что и был Тихомирову нужен. И это был шанс! Молодой человек долго не думал – не допив чай, быстро накинул на плечи теплую зимнюю куртку и, прихватив финку и бинокль, бросился к поставленному у дома, в кусточках, «запору», моля Бога, чтоб никто его за прошедшее время не раскурочил. Хотя ведь только вчера все проверял… как будто предчувствовал, что скоро понадобится.
Машина завелась сразу, заурчала довольно и сыто, жаль вот, бензина было маловато, но до Шушар – туда-обратно – должно бы хватить.
На этот раз Максим разогнал машину до девяноста, спешил, но перед воротами снизил скорость и укатил в туман. Остановившись на обочине, вышел, косо поглядывая на маячивший вдалеке среди поля ангар, в котором не так давно провел немало времени на положении морковного раба.
Все было спокойно, никакая охрана по едва освободившимся от снега полям не ездила – нечего было сейчас охранять, да и некого. Интересно, что сделали с невольниками? Отпустили на все четыре стороны? Убили? Пустили на мясо трехглазым тварям?
Ладно, что теперь об этом думать? Всем не поможешь… Однако вот парадокс – именно этим Тихомиров сейчас и занимался, а не только тешил собственное, не в меру разгулявшееся любопытство, хотя, если честно признаться, то и не без этого.
Внимательно осмотрев обочину, молодой человек загнал автомобиль на какую-то повертку, в кусты, чтоб не было видно с дороги. Там и ждал, поплотнее закутавшись в куртку – к вечеру начало ощутимо холодать.
Не зря зимнюю куртку прихватил. Вот еще бы цикорий, чтоб не так сильно тянуло в сон.
Тихомиров просидел в засаде, наверное, часа два или больше – уже стемнело, когда со стороны города показалось быстро приближающееся световое пятно – горящие фары. Выскочив из машины, молодой человек припал к земле, увидев проскочивший мимо «москвич»… не так уж и быстро этот автомобиль сейчас ехал, вот и совсем замедлил ход – рядом, шагах в пятнадцати-двадцати, свернул…
Не раздумывая, Максим бросился следом, ориентируясь по горящим впереди красным габаритным огням… угодив чуть ли не с головой в какую-то канаву, из которой едва выбрался… а габаритки впереди тем временем уже погасли, исчезли…
Что же, водительница «москвича» заметила слежку? Маловероятно – темно, да и фонарика молодой человек не включал. Тогда где же, с позволения сказать, авто?
Выбравшись из канавы, мокрый и злой, Тихомиров снял куртку – стало уже жарковато – и осторожно зашагал по полевой дорожке, заросшей густым кустарником и молоденькими тополями.
Услыхав чьи-то голоса, прыгнул в кусты, затаился, пропуская мимо себя троих…
– Миша, у меня рубль юбилейный есть, похмелимся завтра!
Оп-па! Какой интересный разговор!
– До завтра еще далеко. Сегодня-то чем бухать будем? Магазины закрыты.
– Может, в город мотанемся, к таксистам? У них и возьмем.
– Ага, в город – я смотрю, у тебя деньжат много? Не, Лexa, к Лебедихе пойдем, у нее самогон должен быть… Ну, не самогон, так хотя бы бражка.
– А она нам ее даст?
– Продаст, балда! На твой же целковый и купим – у жраться – не встать.
– А…
– А завтра придумаем что-нибудь. У бригадира можно трояк до получки занять.
– А даст?
– Во заладил: даст, не даст… Как про бабу какую. Даст бригадир, никуда не денется! Кто ему на субботнике «шассик» отремонтировал?
– А…
– А если будет кочевряжиться, мы ведь можем из совхоза на какой-нибудь завод уйти, верно, Тимка?
– Давно пора на завод – там и квартиры дают, и путевки разные, а здесь что? Всю жизнь коровам хвосты накручивать?
Голоса затихли вдали, а Максим все еще не мог поверить… Ну да – а как же? Ведь попал все-таки, судя по только что подслушанному разговору. Да и на небе светился в окружении мерцающих звезд месяц.
Попал… как только теперь отсюда выбраться – вот вопрос? Утром, как рассветет, надо будет поискать полянку, а пока никуда далеко не уходить. Да куда тут пойдешь, в мокрых-то штанах… Разве что где-нибудь в сухое переодеться?
Ага, размечтался – в сухое! «Москвич» надо искать и его хозяйку… Однако найдешь тут, пожалуй… Лучше до рассвета где-то поблизости перекантоваться. А здесь знак какой-нибудь оставить что ли… Хоть ветку сломать…
Молодой человек так и сделал – обломил на приметном, отдельно стоящем топольке ветку, так чтоб издалека было видно, и зашагал по неширокой грунтовой дорожке в направлении смутно маячивших огней.
Это оказались фонари – тусклые, желтые, они висели на покосившихся деревянных столбах у каких-то бараков.
Дощатые одноэтажные здания, похоже, на две семьи. Кое-где еще светились окна, доносились обрывки разговоров, радио, телевизор…
– В заключение Леонид Ильич Брежнев сказал…
Усевшись на лавочку около чьего-то крыльца, Тихомиров задумчиво посмотрел на звезды, четко осознавая, что никто ему тут про «москвич» не расскажет. Просто спросить будет не у кого: этот мир – видение, морок. Как и он, Максим – здесь. Однако что же пока делать-то? Просто так сидеть скучно.
Ведущая из дома на крыльцо дверь неожиданно распахнулась со страшным скрипом, и явившийся на свет Божий растрепанный субъект в трениках и рваной майке, приспустив штаны, принялся звонко мочиться, пьяно рыгая и матерясь.
– Эй, эй! Ты что творишь-то, дядя?
Молодой человек вскочил, едва не попав под струю, и выругался.
И – никакого эффекта. Чего и следовало, в общем-то, ожидать. Насколько помнил Макс, видеть его в этом мире могли только духовно одаренные личности – художники, композиторы, музыканты, да и то если б он, Максим, взял бы в руки какой-то местный предмет… кепку на голову надел что ли.
Кепка не кепка, а переодеться было бы неплохо… Следом за явно не отличавшимся особой одаренностью мужичком Тихомиров проскользнул в барак. Внутри, как он и ожидал, царил полнейший бардак, а в воздухе, в густых клубах табачного дыма, висел стойкий запах сивухи.
Ободранные обои, тихо бубнящая радиоточка, старая оттоманка, стулья, которые, наверное, могли сойти за мебель лишь в какой-нибудь отсталой африканской стране, посередине комнаты – круглый, накрытый старой клеенкой стол, а над ним, на стене, большое, засиженное мухами зеркало. На столе стояла открытая и уже наполовину опорожненная бутылка крепленой «Улыбки», еще три такие же – естественно, пустые – уже валялись под столом, на деревянном полу с мятыми домоткаными половиками, затоптанными до полной неузнаваемости цветов. Такого же неопределенного цвета покрывало валялось на оттоманке вместе с коричневато-желтой подушкой без наволочки. Обиталище алкоголика освещала тусклая сорокаваттная лампочка, свисавшая с закопченного потолка на завязанном в узел проводе. Длинноват оказался провод-то – вот и завязали. Да! На стене над оттоманкой ржавыми гвоздиками был прибит потертый коврик с оленями, а у зеркала слева на кнопочках висел маленький календарик на тысяча девятьсот семьдесят пятый год, вырванный из какого-то «Блокнота агитатора и пропагандиста». Ну, пожалуй, все… Ан нет, не все – еще захватанные черно-белые битлы на кухне, а в комнате, у стены – старинная (даже для семьдесят пятого года) ламповая радиола. Солидная такая, с «зеленым глазом», «Ригонда» что ли… К ней, кстати, был присобачен провод, явно ведущий к антенне, видать, хозяин любил иногда послушать на сон грядущий какую-нибудь познавательную радиопередачу.
От натопленной печки распространялось блаженное тепло, и Макс, быстро раздевшись, развесил одежду просушиться, а сам, брезгливо почесав голову, уселся на оттоманку, благо хозяин как раз чокался до краев налитым стаканом с изображенной на ядовито-желтой бутылочной этикетке девицей.
Тихомиров, конечно, давно ушел бы, поискал какую-нибудь хату поприличнее, поспал… Да вот только одежду жаль было бросать. Впрочем, пока сохнет, можно и на другую половину дома прогуляться. Да, пожалуй, а то задохнешься тут от алкогольных паров и прочей вони.
– О, а ты что еще за черт? – Поставив стакан, алконавт обернулся и удивленно посмотрел на незваного гостя. Посмотрел вполне осмысленно – точно видел!
Ну да, а как же… Забывшись, Макс прикрыл ноги покрывалом. Но каким же образом этот…
– Во! – Мужик внезапно обхватил растрепанную голову руками. – Говорила Райка: бросай пить… вот уже и черти мерещятся.
– Сам ты черт! – обиделся Тихомиров. – Меня, между прочим, Максимом зовут.
– А я – Евгений, можно просто Джон или Женька. – Хозяин бич-хаты с неожиданной дружелюбностью улыбнулся и протянул руку. – Ты извини, я ведь и впрямь поначалу подумал: черт!
– Да уж ладно, всяк ошибиться может. – Максим привстал поздороваться, и покрывало тут же сползло на пол.
– Ой! – испуганно воскликнул Джон-Женька. – Ты точно не черт?
– Да не черт, сказал ведь уже! – Тихомиров поднял покрывало.
– А чего ж тогда ты то появляешься, то опять пропадаешь? Как музыка… когда «глушилки» глушат. Да и вообще – ты чего голый-то? Хотя, вообще-то, твое дело…
– Да одежку у тебя на печке сушу.
– А-а… Не зря, выходит, стопил… Слушай – так с утра всего колотило!
Встав, хозяин хаты принес с кухни граненый стакан, разлил поровну оставшуюся в бутылке жидкость:
– Ну, за Леннона. Завтра ведь двадцать второе апреля, день рождения Ленина… Вот только послушай: Ле-нин, Лен-нон – как сходно звучит!
Однако, алкоголик-то оказался с диссидентским душком! Да, наверное, и не без таланта – иной бы Тихомирова просто не рассмотрел, что с покрывалом, что без оного.
– Не, я не пью, – решительно отказался гость – он ведь и в самом деле не мог в этом мире-мороке ничего ни съесть, ни выпить.
– В завязке что ли? – понимающе ухмыльнулся Женька. – Заставлять, конечно, не буду… а все ж попробуй, выпей.
Макс пожал плечами:
– Ну, разве что только попробовать. Чтоб вкус не забыть!
– О! – расхохотался пьяница Джон. – Наш человек – сразу видно! Да другие, знаешь, ко мне и не ходят, комсомольцы там всякие и… Короче, тссс!!! Соседи иногда настучать любят. Меня ведь из Ленинграда-города выселили, блин, не поверишь – за тунеядство! А я в ресторанной банде на басу лабал, денег зашибал – немерено. Ну и пил, конечно… Нет бы трудовую книжку сделать, так куда там – каждый день запой, точнее, ночью, к утру ближе, ну, после того как свое отлабаешь. Я ведь, кстати, не только на басу, я и на фортепиано мог, и петь даже… Солнце в небе светит хмур-ро, не заглядывая вдаль! От Байкала до Амур-ра… мы проложим магистраль! Представляешь – даже такую лабуду заказывали! Но так, конечно, все больше битлов или Тухманова… Опять от меня сбежала последняя электричка-а-а…
Голос у лабуха-диссидента неожиданно оказался приятный, этакий баритон с легкой, едва слышимой хрипотцой. Не такой этот Женька-Джон оказался пьяный, да и молод еще – лет тридцать – тридцать пять, не больше. Господи, а ведь поначалу чистым стариком показался!
И домик у него был расположен очень даже удачно – самый близкий из всех к той самой дороге, к цветикам-семицветикам… И никакое ретро-авто – наверняка! – мимо не проедет. Ну, «москвич», конечно, уже искать поздно… впрочем, а может, и нет.
Запахнувшись в покрывало, словно Цезарь в тогу, незваный гость подошел к окну, вглядываясь в смутный свет раскачивающегося на ветру фонаря:
– Машины-то небось частенько ездят, спать не дают?
– Да я, как выпью, без задних ног дрыхну! Ты вино-то пей, не держи…
Да, Тихомиров ведь все еще держал стакан… Наконец собрался с духом, сделал вид, что выпил. Конечно же, не почувствовал никакого вкуса, один запах, да и вино в желудок не попало – пролилось на пол.
– О! – обрадовался Женька. – Я же говорил – хорошо пойдет. А что пролил малость, так не беда, Райка придет – пол вымоет.
– Райка – это кто, подруга?
– Подруга, подруга, на свиноферме вместе работаем, скотниками. Интеллектуальное занятие, между прочим, не знал? Ты-то сам, вижу, питерский?
– Питерский. В одном НИИ тружусь, младшим научным…
– О! Я же говорил – наш брат! Стругацких небось почитываешь?
– Почитываю. – Максим негромко рассмеялся. – Приятель за мной должен был подъехать… Тут легковая машина не проходила, типа «запорожца» или «москвича»?
– Не. – Женька покачал головой. – Честно сказать, не видел. Двигатель слышал, да… Но здесь легковушек вообще мало ездит, в основном совхозные грузовики с навозом да корнеплодами. Хотя иногда и мелькает – на «запоре» «ушастом» кто-то ездит, не твой, кстати, приятель?
– Вряд ли…
– «Москвичок» бывает, четыреста восьмой или четыреста двенадцатый – я их путаю. Иногда даже «волга» проедет, черная, как у директора совхоза… но за рулем какой-то патлатый мэн – точно не шофер совхозный. Да и машина ухоженная – аж блестит вся. Я один раз голоснул, хотел хоть копеек двадцать стрельнуть или сигаретку – не, даже голову не повернул, пронесся. Коммунизм строим, а все еще такие людишки встречаются, наплевать им на мучения своего ближнего!
Максим охотно поддакнул: Да уж, да уж.
Ну надо же – так повезло! Впрочем, он ведь специально именно к этим домикам и вышел. Не в этом бы про машинки узнал, так в следующем – вон их тут сколько.
– Неужели такая ухоженная «волга» – и на вашу свиноферму ездит? Или, там, на поля…
– Не знаю. Не на ферму – точно, и не на поля. А там дальше к пионерлагерю дорожка, не помню, как он называется.
– К пионерлагерю? – насторожился гость. – А далеко он отсюда?
– Да километров десять-пятнадцать, может, и больше – я в той стороне и не был-то. Видел, что указатель висит: «Пионерский лагерь»… О! «Тополек» называется. Ну да, «Тополек».
– А дальше, за лагерем, что?
– А черт его знает! Поселковые говорят: место там какое-то нехорошее, гиблое – сухостой, болота непроходимые, чащи…
– Да-а… – Тихомиров покачал головой. – Вот уж никогда б не подумал, что буквально под боком у Питера… такое.
– Я тоже раньше не думал… Слышь, друг, если ты у меня ночевать будешь, то имей в виду – бухло кончилось и купить его сейчас негде. То есть я имею в виду – близко негде. Идти надо, а я, увы, не ходок – завтра на смену, в пять утра как штык! Ты только подумай – вся страна, как один человек, завтра будет отмечать день рождения вождя мирового пролетариата, а я, как последний изгой, с вилами на навозной куче! Ничего себе картина – да? Хотя Райка права… – Спившийся музыкант вдруг поник головой. – Сам ведь во всем виноват, сам. Мне бухать завязать бы… но, знаешь, так неохота! Слышь, если ты побухать хочешь, я скажу, где взять, только туда идти около часа да назад столько же.
– Нет, нет, – поспешно отказался Максим. – Мне, знаешь ли, тоже завтра работать… а до работы еще добраться надо. Вот вместе с тобой, в пять, и встану. На станцию пойду – к электричке.
– Да тут на автобусе ближе, до «Звездной» быстро доедешь.
– Ага! А пробки?
– Какие, на фиг, пробки?
– Ну, эти… гм… винные. Шутка! Что, давай спать, пожалуй?
– Давай… Все равно больше делать нечего, да и вставать завтра рано. Я тебе, как гостю, свое лежбище уступлю…
– Нет-нет, что ты, Женя!
– Уступлю, не спорь! – Музыкант нахмурил брови. – Человек человеку – друг, товарищ и брат, усек?
– Усек.
– То-то же! Ну, ты пока располагайся, а я на чердак за раскладушкой.
– У тебя что, здесь и чердак имеется?
– А ты думал? Это ж не в городе, в сталинском доме жить! И чердак, и подвал, и погреб. Погреб, правда, обвалился уже, но подвал с чердаком хоть куда, жаль запасов никаких нету. Да и недолго я тут пробуду: к осени административное наблюдение кончится – сразу же и свалю.
Махнув рукой, Женька полез за раскладушкой, а Тихомиров, растянувшись на софе, довольно прищурился. Ишь ты, и подвал тут имеется, и даже чердак… Очень, очень удобное место! А главное, хозяин – свой человек. Еще б не бухал так…
– Ну вот. – Вернувшись, хозяин сноровисто разложил постель и, подойдя к радиоле, обернулся: – Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-би-си! Под музычку засыпать будем, в последнее время почти перестали глушить – слушать по кайфу!
– Слышь, Жень, а можно я к тебе еще как-нибудь загляну?
– Хо?! В чем вопрос? Приезжай в любое время – живи себе. Места здесь классные, и главное, Питер рядом. Я, может, летом на коровнике халтурить буду, так ты без меня заходи – ключ где лежит, я покажу завтра. Ну, где ж ты… Ага… вот…
«А теперь послушайте композицию группы „Дип Перпл“ „Чайлд Ин Тайм“ с альбома тысяча девятьсот семидесятого года „„Дип Перпл“ ин Рок“».
Под «Дип Перпл» и заснули. Женька поставил будильник – тот и разбудил, загремел ровно в пять утра, словно трактор.
– О боже! – Вскочив с раскладушки, новый Максов дружок едва не споткнулся об валявшиеся под ногами бутылки. – Завтра бы посуду сдать успеть. Слышь, Максим, клево сегодня спал, даже кошмары не снились.
– Кошмары? И что ж ты такое видишь?
– Ой, вижу… главное, не первый раз уже. Будто бы сплю я, а ко мне в окошко чудища всякие заглядывают, страхолюдные – ужас! С тремя, между прочим, глазами.
Читать бесплатно другие книги:
