Поход клюнутого Чичин Сергей

— К несуразным громилам теплоты не питаю, так что обхожу седьмою дорогой. А у тебя с ними счеты?

— Все счеты, какие когда-либо имел, я уладил допрежь, чем сдаться сэру Малкольму на справедливый воинский суд. Однако надобно тебе знать, раз уж идти нам бок о бок, что хоть боя я и не ищу, но бегать от него не привычен, хоть там огры, хоть тролли, хоть жуткий подземный кэррион кроулер.

— Вот и славно, мне такой спутник с малолетства мерещится в добрых чаяниях, чтоб кто на меня зуб точит — поначалу об него обломал. Я-то добрый и совсем не боевитый, ты не смотри, что при палке… тем более что и ту уже обронил. Подбери, будь ласков, тебе до пола куда как ближе… а впрочем, сам подберу, не гордый, ежели заберешь свою реликвию, пока у меня пуп не распустился.

— Уже и то славно, что не распустился до сих пор. — Торгрим вразвалочку приблизился и, поднырнув под тюк, опытно его принял на спину. — До сих пор под ним скисло народу едва ли не больше, чем под моим топором. С вашим высокогорным племенем я доселе дел не водил, но теперь готов признать, что не одни морадиновы дети могут силой похвастаться.

— Уф! — От облегчения перед Бингхамовыми глазами круги поплыли, а телу возжелалось взмыть под самый низкий казематный свод. — Не знаю, какие такие дети и как пилилось тое силовое наследие, но наперед попрошу без таких шуточек. Выйдем, что ли, на свет, покуда усатый нам тут и остатнюю свиту не подобрал?

— Так шагай, — предложил капитан. — Дубину только не забудь.

— И правда. Я не только робкий и слабый, у меня еще и с памятью нелады — порой среди фразы запинаюсь, забывши, о чем речь шла. Имейте понимание, не надо по голове сразу, лучше запоминайте, о чем говорили… Которые грамотные, те могут и записывать, а то страшно представить, сколько умных мыслей под это дело похерено.

Палицу Бинго подобрал и немедленно ею почесал задницу, от удовольствия взрыкнув, как грозный лев, а вперед двигаться поостерегся. Под арбалеты с бронебойными болтами у него всегда был зарезервирован отдельный защищенный стек памяти.

— Мне б, сэр Малкольм, какого-нибудь ослика справить, — рассудил дварф, вперевалку двинувшийся к лестнице. — Не корысти ради, а чтоб только поспевать за этим отроком. Ежели у него впрямь по всем озвученным статьям сплошные минусы, так небось искупает он это дивной шустростью.

— Ослика найдем, а доспех твой в Бингхамовом обозе поедет, хотя вот убей — не пойму, на кой он тебе, если никогда не надеваешь.

— Это не для тюремных застенков тема, сэр Амберсандер. Наш род всегда свято чтил воинские традиции — может, потому нас и почитали как непобедимых воинов. Объяснить это в словах… да зачем тебе? Тебе своих заморочек хватает.

— Мне своих не хватает, — радостно напомнил о себе Бинго. — Я такой простой, такой незамутненный! Ты мне по пути расскажи, как умеешь, а я на доступные словеса переложу. Так, мол, и так, таскает на себе, ибо боится, что сопрут, стоит только отвернуться.

— А у вашего племени неужели нет боевых традиций?

— Есть, как же! Бей сильнее, наперво. Потом завсегда бери в бой запасный дрын, а то пару, потому как первый завет на них губительно сказывается. Ну и третий, какой я помню, он сложный, прямо хочется сказать по-эльфийски: квинтэссенция вековой мудрости — ежли среди боя приспичило по-большому, то есть ты дурак и засеря, нет бы допрежь сходить! Но куда уж бежать, надо так надо, таки вот тут портки надлежит не спускать на сапоги, а вовсе скинуть. Потому — непременно сыщется по твою душу бесчестный вражина, кто прихватить захочет в деликатной позиции, а ежли не только глаза от натуги на лоб лезут, но и ноги штанами попутаны, чем возразишь?

Капитан сокрушенно вздохнул и протолкался в авангард. Когда доходило до боевой этики, с гоблинами советоваться ему в голову не приходило. Похоже, предусмотрительность ему привили наставники вкупе с прочими умениями.

— Суровый вы народ, — посочувствовал Торгрим лицемерно. — И эти традиции от самых своих богов ведете?

— Нешто ж иное назовут традицией? Гого, он вовсе штанов не носил. Злые языки говорят — по дикости, а я так разумею, что от записной практичности, чтоб не путаться. А ваши что, так и таскались по миру с эдакими надгробиями?

— Наши по миру не таскались, если только Мортаммора Дуина не приплетать, а тот воином не был. Но горный плейт для последней битвы куется для каждого благородного воина. Обычно он, понятное дело, хранится дома и расчехляется только перед битвой, из которой живым выйти уже не чается. А я… нет у меня больше дома, а где гибель встречу — кто ж его знает.

— Так ты б хоть носил его, что ли. Чего зря пропадать добру?

— Да ты безумнее свирфнеблинского менестреля. Я в нем запекусь, как пить дать! Сказано тебе — доспех сугубо для последней битвы, когда терять уже все равно нечего, если даже не порубят в лапшу, все едино живым из такого доспеха еще никого не выковыряли. Считается, что если гибель в бою удается встретить в нем, попадешь прямиком в личную гвардию Клангеддина Сильверберда, как воин не только доблестный, но и прозорливый, от такого и бог не откажется.

— Чур меня от такого счастья! — Бинго крупно передернулся и чуть не потерял палицу. — В дружину Гого у нас конопатят за особые провинности, на перевоспитание. Потому каждый и тянется, как умеет, лишь бы подобного билета не выписали.

— Не хотите попасть под самую длань истинного парагона? — изумился дварф, даже трюхать по лестнице прекратил в обалдении.

— Не хотим! Я ж уже сказал, что он без штанов? Это у ваших длани и серебряные бороды, а у нашего со всех сторон сплошное седалище.

Торгрим недоверчиво потряс головой.

— Хоть я и не жрец, но подобное отношение, по мне, попахивает ересью. Как же можно эдак паскудить того, кто всему твоему роду жизнь дал?

— Да так вот и можно. — Бинго пожал плечами. — Был бы он, родимый, поаккуратнее в вопросах планирования семьи, глядишь — и мир бы ныне иначе выглядел. Да это к любому из нашего иерархического древа относится! А ежели б он хотел, чтоб мы его превозносили повсеместно, мог бы хоть к одной из оприходованных им баб, то бишь прародительниц кланов, повторно заглянуть на огонек, крышу там подправить, дите понянчить или хоть сказать доброе слово, помимо «Ы».

Дварф поперхнулся проглоченным возмущением, поправил на закорках тюк и мощно попер дальше по лестнице, стараясь удалиться от беседы, нежданно поразившей его в самую душу.

— Это еще ничего… — Беседа от него отрываться не пожелала, припустилась вдогонку со всех длинных гоблинских ходуль. — Вот братец его Лего, так тот учудил куда больше, хоть и штаны носил, порою даже по три пары, модник стремгодов! Этот своих лесных отпрысков без внимания не оставлял, а поскольку своего внимания никогда не имел по обкуренности, приставил нянькою над ними самого Кейджа, которого загодя обдурил в кости и таким манером заручился его услугою. Кейджа знаешь? Его редко кто не обдурил, не облапошил, не заманил и не кинул, вот и в секте Дуподрюка он наравне с Гзуром живо выслужился в первые апостолы. И вот такому на воспитание…

Амберсандер как раз хлопнул входной дверью и не без удовольствия отметил, что сторожа его приказ приняли близко к сердцу, действительно откопали два арбалета и теперь всем скопом разбираются, как же их взводить.

— Отставить, — повелел капитан. — Забираю нашего временного гостя, отметьте в реестре, чтоб жратву на него отпускать прекратили. Я проверю! Из своего кармана за нее платил, шутка ли.

— А того здорового на его место? — уточнил начальник стражи, с облегчением отложив козью ногу, которую неумело пристраивал к арбалетной ложе. Арбалет вообще был вовсе не рычажный, а стременной. «Ввести дополнительный курс по обращению с необычным оружием», — отметил в памяти капитан, вслух же ответствовал задумчиво:

— Может, в другой раз. Где бы мне, служивые, разжиться осликом, чтоб почетного гостя пешком не выпроваживать?

— Не могу знать, ваше благородие.

— Так узнай, сделай милость. Пошли людей пробежаться по стойлам. Под мою личную ответственность, возмещу чем смогу. Да побыстрее, пока эти двое всю тюрьму не разобрали по камушку.

— Так вот, а Рего, младший брат, и того резче был, — бодро вещал Бинго из дверей.

— Ох ты ж, вот этого и ждал! — взвыл Торгрим, едва показавшись на дворе.

— Что, у вас тоже дурь крепчает по направлению к младшим?

— Прерви свои лекции. Я за полгода впотьмах совсем от света отвык!

Дварф с тяжким лязгом сгрузил тюк к стеночке, чудом не придавив поспешавшего следом Бингхама, и слепо зашарил по нему руками. Из плотно зажмуренных глаз его хлынули слезы. «Вот не думал, что так скоро его до слез доведу», — подивился гоблин и на всякий случай погладил себя по макушке — когда-то еще повод сыщется.

Торгрим выдернул из-под какого-то клапана длинную ленту полупрозрачного черного шелка и торопливо навязал ее на лицо, прикрыв глаза.

— Могу шлем одолжить, — предложил Бинго самоотверженно. — У меня хороший шлем, выбирали всем кагалом! Дырки залепить смолой — будет натуральное ведро. Ты его надень дырками кзаду, вот в глаза ничего светить и не станет.

— А видеть я как буду, и пуще того — слушать твои россказни?

— А я вот с малолетства знал, что вы, дварфы, склочный народ.

— Это ж откуда ты такое знал? Наши рода отродясь не пересекались, больше скажу, мы вообще спокон веку под землей сидели, наружу не совались и к себе никого не пускали.

— Да все народы склочные. — Бинго поскреб подмышку. Доспех начинал ему досаждать. Пока добрался до зудящего места, зазудеть успело в трех других. — Да и такая замкнутость — это ли признак дружелюбия и открытой души?

— Комфортнее нам так, чтобы никакая чуждая паскуда не лезла.

— Своих хватает?

Торгрим оскорбленно передернул плечами, опасливо приоткрыл щелочки-глаза, убедился, что шелк исправно защищает их от солнца, и целеустремленно направился к малому колодезному срубу тут же во дворе. При свете Бинго рассмотрел его подробнее. Ростом дварф, и правда, не задался — едва доставал макушкой до гоблинской груди, однако невнушительным его было никак не назвать. Бочкообразный торс, несообразно длинные руки, ноги, напротив, короткие и кривые, но мощные. Длинные пегие волосы Торгрим носил частично собранными в пучок высоко на затылке, а борода его, удивительное для гоблина явление, даже в каталажке содержалась тщательно расчесанной и подровненной на уровне груди. Волосатость дварфа этим не исчерпывалась, еще не менее мешка шерсти можно было бы накосить на его могучей туше и ручищах, так что в поддоспешной рубахе Торгрим явно не нуждался. Драные штаны, им носимые взамен всему остальному гардеробу, намекали через обилие дыр, что и валенки на зиму дварфу выдавать необязательно.

— За что, говоришь, он отбывал-то? — вполголоса полюбопытствовал Бингхам у капитана, когда дварф добрался до колодца и принялся энергично накручивать ворот.

— Сэр Торгрим Даймондштихель — видный воитель дварфийского клана, — объяснил сэр Малкольм, тщательно подбирая слова. — Не просто воин, а… не знаю, как для тебя и описать, у вас такие вряд ли водятся, а уж подходящего слова нет наверняка.

— Бесноватый идиот с целым мешком железок?

— Нет, таких у вас как раз пруд пруди. А он… рыцарь? Слишком широко и однобоко. Паладин? Возможно, ближе, но не совсем то. Паладин, да будет тебе известно, это воин духа. А Торгрим — воин чести, хранитель завета предков, Десница Клангеддина, это у них отдельный бог воинского искусства.

— У них что, на каждый чох отдельный бог?

— Именно так. Может, и вам бы не помешало, а то Занги, раз уж не может поспеть сразу всюду, вовсе ничем заниматься не собирается.

— За это его и приняли? Всегда подозревал, что со словом «честь» у вас, хумансов, дальше каталажки не пускают.

— Язык прикуси! Мы, может, не всегда во всем правы… прямы… честны… Боги, да ты хоть кого в мизантропы настроишь!.. но, по крайней мере, стараемся. Так вот, некоторое время назад случилась… большая неприятность. На поверхности случайно встретился дварф, странствующий проповедник или что-то вроде, я не разбираюсь. Шел себе, ни во что особо не лез, откуда гнали — уходил, где принимали — задерживался, кто просил помощи — помогал. А потом столкнулся с кое-какими нашими высокими особами, что охотой забавлялись. Как было официально объявлено, сам на них напал, а по сведениям более верным, хотя и неприятным, вступился за кого-то из черни, кому не повезло попасться под горячую руку… В общем, его и убили. А потом явился Торгрим. Дело было шумное, имена у всех на слуху, он их вызнал, а потом нашел всю эту компанию здесь, в городе, да и посек в кровавую кашу — троих лордов, полдюжины отборной стражи, а также пару моих служак, влезших по глупости. Та еще картина была, не на всякой скотобойне такое увидишь. Я как явился по зову службы — все, понял, смерть моя пришла, с ним биться не по моим умениям. А он возьми да учуди — топор мне отдал сам, без принуждения, и извинения принес. Не за лордов — насчет тех как отрезало, был долг, теперь уплочено. Только за стражу. И по обычаю их предложил мне, как от его дел пострадавшему, свою жизнь в восполнение ущерба. А на что мне его жизнь? Тем паче из-за одного проповедника вот такая история, а сними я голову с этого деятеля, кто-то еще за него мстить явится. Замял, как мог, дело, тем паче что те трое многим давно уже были поперек горла, но по порядку службы Торгрима пришлось оформить как врага государства. Выслать его предлагал — отказался, то ли домой ему вовсе ходу нет, то ли пока не расплатится по всем долгам, вернуться не может.

— Враг государства — это что же? Это мы за врата, и на нас со всех сторон загонщики, чтоб вертать и на кол?

— На кол — это не в наших просвещенных краях. У нас четвертование в ходу.

— Четвер… это как? Это считать до смерти?

— Это вот здесь тебя перерубают, тут и там. — Сэр Малкольм со злорадным удовольствием перечеркнул рукой Бингхамов организм в целевых зонах. Бинго внял и трусливо пукнул. Потом пукнул еще, посмелее. Сэр Малкольм поспешно наподдал ему ножнами меча, пока не зазвучали бравурные раскаты.

— Что же до вопроса твоего, то вроде бы не должны вас сильно тревожить по этой линии. Ориентировки мы по заставам не рассылали — чего их рассылать, коли целевой кадр и так сидит себе под замком, жрет за мой счет в три горла? Однако же следует помнить, что дварф приметен собою, а указ, его объявляющий врагом короны, есть нормативный акт.

— Нормативный акт — это когда с самкой своего вида? А ежели межвидовое — то чего, ненормативный?

— Сам ты ненормативный, валун заветренный! Нормативный акт — значит официальный документ. Стало быть, если какой земельный лорд следит за указами, а с ними и такое бывает, то он вполне может знать, что дварф именем Торгрим Даймондштихель есть лицо нежелательное. Значит это, что при его появлении каждый верноподданный имеет право и даже должен донести по инстанции… ну, с этим мы разберемся, все эти кляузы мимо меня не пройдут. Опаснее может быть то, что иной лорд, желая выслужиться пред королевской фамилией или стяжать награду, может постараться сам прихватить подобного странника.

— А нам уж и не отбейся?

— Ты ж трусливый и жалобный?

— Я — да, а вот он не похож.

— Сколь я понимаю Торгрима, спуску он никому не даст, но и лишней крови проливать не станет. Так что просто держи в уме: покуда не покинете араканские земли, старайтесь рожами своими особо не светить и внимания лишнего не привлекать. От пышных всадников держитесь подальше, а простой народ отродясь королевских указов не читывал.

— Прятаться, говоришь. — Бинго обхватил ладонью подбородок и придал себе вид мыслящий, хотя дальше вида дело не подвинулось. Сбивал враг короны, с кряхтением и уханьем поливающийся из подъемной колоды ледяной водой. С таким, пожалуй, спрячешься. Трусоватых он, конечно, разгонит на милю вокруг одним своим фырканьем, зато смелые в очередь выстроятся. — Как полагаешь, нам все ж таки следует кем-нибудь прикинуться?

— Бродячим цирком?

— Незнаком, и наверняка это что-то обидное… от тебя иного разве дождешься. Может, ты нам дашь этот… нормативный акт, что нас трогать не велено? Заодно приписку там сделай мелкими закорючками: поить пивом, а которые женщины — тем сугубо не выкобениваться! Государственное дело, трали-вали, протазаны.

— Не в моей власти. Я, Бингхам, и так шеей рискую, доверяя оное государственное дело такому, как ты, безродному сироте… уровень допуска у тебя не тот. Но тут уж либо допуск, либо пробивной, как бишь его — потенциал. Так что ставочку на тебя я сделаю, но уж не обессудь — из-за угла, не во всеувиденье. Вернешься с книгой — и сам Стремгод нам с тобой не брат, победителей не судят. Но до тех пор как ты появишься на пороге с книгой под мышкой, я тебя, извиняй, знать не знаю. Будь уж тем доволен, что на ровном месте конями разжился.

Бинго скорбно вздохнул. Идея подорожной с приписками на все случаи жизни успела ему понравиться. Впрочем, легко пришла, легко и забудется.

— Тогда, может, торговый караван, чтоб все лупились на яркие шелка и стати приказчиц, покуда мы в крытой кибитке от греха ныкаемся? Дварфа за гнома выдадим, один хрен — ни тех, ни других в глухих краях не видывали.

— За свой счет. Ты, Бингхам, прекрати мое терпение испытывать. Задание я тебе дал, чем мог в дорогу снарядил, а дальше тебе пора самому проявлять прыть и смекалку. Какого тебе еще рожна?

— Дык же это… — Бинго выразительно посучил пальцами. — Командировочные, однако. Я ж с голоду скисну и подохну, еще и полпути не сделавши, тем более вон второй едок, какого не вдруг прокормишь. Тут у нас не страна Бабизяния, где жрательное прямо с древесных крон можно сшибать! Даже если Торгрим жрет камни, во что мне верится слабо, больно у вас каталажка непогрызенная, то я-то даже корой брезгую, желудок у меня деликатный и слабый.

— А как же ты в своих путешествиях еще не сквасился?

— Дык то не по государственной нужде, то скромно, диким туризмом именуемо! Брюхо небось не распирает от осознания собственной важности. К тому же, — Бинго помялся и от греха понизил голос, — идучи один, я никакими моральными оковами не обременен, порою могу и за подработку взяться — хоть бы и за харч.

— За что взяться?.. — Капитан от изумления встопорщил усы. — Ты так не шути, меня ж кондрашка хватит! Это ж каким ремеслом ты пробавляешься? Усы свои ставлю на кон, что в жизни ни гвоздя не заколотил!

— Ремесло наше известное — стоять со злобной рожей за плечом расщедрившегося на миску капусты, пока он дела ведет. Еще, к примеру, петь могу.

— Прямо так можешь, что за это кормят?

— Кормят и даже поят порой, лишь бы прекратил. Так вот, будучи сам по себе, я уж найду, чем пробавиться. Но не ты ли на меня вон те волосатые кандалы навьючил? Он, чего доброго, и куря спереть возбранит, а то еще и руки в назидание оттяпает!

— Этот может, — нехотя признал Амберсандер. — Торгрим правил настолько честных, что даже мне, рыцарю до последней шпоры, порою с него страшненько. Но ведь как-то он через полконтинента добрался до нас, не треснул — авось и тут образуется.

— Оно конечно, всегда так или иначе образовывается, — поддакнул гоблин и поскреб в паху с видом сугубо философским. — Вопрос, однако, в том, насколько то «иначе» приемлемо. Ты как, не будешь возражать, коли мы в целях заработка подрядимся овец пасти на здешних живописных просторах?

— Да ты и пастух еще?

— Может, даже чимпиён — не знаю, не пробовал. А вот подряжаться горазд на всякое, хоть овец пасти, хоть избу ставить, да хоть за книжками мотаться. Единожды пристроился к странствующему лыцарю, что задрался со встречным и поединка с него хотел, секундантом. По сию пору не знаю, в чем были мои обязанности! Зато посадили за стол, как своего, мяса дали пожрать, не пустой каши, и спрашивали моего просвещенного мнения — довольно ли будет вон того лужку для процесса и в коем часу сходиться начинать, а тако же допустим ли переход с мечей на кинжалы и обратно. Башка попухла, но в грязь лицом не ударил — на всяк вопрос отвечал незамедлительно, с легким неудовольствием и тонкою иронией. Навсегда б такую должность! Да только вышибли моего лыцаря с седла, вот и вся карьера.

— Вот при Торгриме и будешь. Его с седла не снесешь, потому как поперву в седло не загонишь. Эх, Бингхам, Бингхам… говорил ли тебе кто-нибудь, что ты сплошное разорение?

— Всякого наслушался.

— Придется последние карманы в пользу вашей концессии вывернуть. — Сэр Малкольм закатил глаза и постарался не думать о том, как будет подавать супруге очередные новости из области сокращения семейного бюджета. Она, как та норовистая кобыла, несостоятельного седока не терпит, вмиг устроит скандал и подпишется на каждом приеме показательно танцевать с каждым придворным ухарем, у кого за золотым шитьем лица не разглядеть. Но уж если выгорит, если обернутся без задержек его посланцы — то с летописью на руках он всем этим пижонам носы натянет на самую задницу! Магистр Амберсандер — это звучит гордо, а ленные земли, сулимые за подобную услугу… Стоп! Мечты мечтами, но надежда норовит поджать хвост и заползти под лавку, едва завидя эту зеленошкурую каланчу. Лучше смиренно сносить лишения, чем понастроить планов и потом рыдать над их осколками.

— Но имей в виду, вкладываюсь не в твои прихоти, а сугубо в служебные надобности. Так что, сколь ни наскребу, а выдам Торгриму. Он на казначея похож поболе твоего — борода эвон какая, да и счету научен.

— Каков прохиндей! Вот я б нипочем не доверил деньги тому, который считать горазд!

— Это еще почему?

— Потому что он — не я, совершенно понятно. Среди тех, которые не я, ни единый еще не заслужил моего доверия.

Торгрим тем временем извел на себя две колоды воды, залив весь двор и угрозив пудовым кулачищем чуть не каждому во дворе, поскольку едва ли не каждый во дворе успел сделать ему замечание. Однако никого так и не оглоушил, к немалому Бингхамову огорчению. Закончив с умыванием, дварф прогулялся до своего тюка, ощупал его со всех сторон, распустил завязки на большущем верхнем клапане и выволок на свет божий целую стопу аккуратно сложенной одежды. Бинго помрачнел. С персонажами, складывающими штаны эдак манерно, складочка к складочке, он никогда не находил взаимопонимания. По правде сказать, не мог даже заставить себя его поискать — все время на язык лезло всякое обидное, а кулаки наливались недобрым зудением. Свои портки Бинго отродясь не складывал — на себе носил, на себе же стирал, когда случалось свалиться в водоем солиднее лужи, и на себе же сушил, когда из того водоема выкарабкивался. Вот разве что плащ случалось по погоде убирать в мешок, но в этом случае Бингхам пользовался методом бессистемного силового упихивания с яростной утрамбовкой сапогом. Будучи вынут из мешка, плащ потом исправно обвисал на плечах и от ветра защищал ничуть не хуже отутюженного.

— Нет народа более дотошного в вопросах аккуратности, нежели дварфы, — угадал настроение гоблина Амберсандер. — Среди иных народов имеют они славу скопидомов и жадин, но я немало вечеров провел за толковищем с Торгримом, пытаясь постичь суть этого удивительного племени, и скажу так: ошибка это. Не жадны они отнюдь, но исключительно аккуратны и скрупулезно точны во всяком учете, что конечно же раздражает.

— А расхлебывать эту их народную ересь, конечно, поставим Бинго, — брюзгливо подхватил Бингхам. — Слушай, а давай его обратно пихнем, а взамен я возьму того, что за факелом граблями щелкал? Вот с ним мы поладим, как пить дать, у него сопли до колен висят, и в бородище мышь, кажется, скребется.

— Ты про Гельвиха из Пелага, что там внизу нам повстречался? Да, думаю, с ним бы ты столковался в обоюдное удовольствие. Он на свободе вот вроде тебя и был, только далеко ходить ленился — прямо где днем жил, там же ночами выходил на промысел.

— Мед у пчел таскать, пока спят?

— Грабить ставших на ночевку караванщиков, глотки им резать и глумиться над телами эдаким способом, что и в обвинении-то указывать было неловко, а потом еще и пожирать избирательно некоторые их органы.

— Да, этот мне вполне подойдет, это не паладин, с таким не проголодаешься!

— Запоздал ты малость. Поугас его неуемный пыл с тех пор, как палач его величества отхватил ему срамные уды во избежание новых неловкостей, а заодно и язык, чтоб слышно не было.

Бинго в сердцах плюнул.

— Вот же вы народ неблагой — хумансы! Что вам в руки ни попадет — все испортите. Нет, без этой снасти мне помощник ни к чему. Я и сам не гарем, чтоб за мной такое следило, да и о бабах не очень-то с ним переведаешься — чем, спрашивается, коротать вечера, как не обменом житейской мудростью?

Дварф неспешно снял с глаз повязку и облачился в добытую одежду. Добротные домотканые штаны сменили дырявые обноски, торс укрылся от солнца в плотную куртку с кожаной оторочкой по плечам, низкие ношеные сапоги с разрезным голенищем приняли в себя здоровенные ступни, и Торгрим, присевши рядом с тюком, принялся их зашнуровывать, чем вызвал у Бинго новый приступ недоброго отношения. Потом, чего доброго, с ним и на ночлег не встанешь, не найдя правильно растущего дерева, и костер он станет складывать геометрически выверенный, словно не ведая, что гораздо смешнее накидать дров как придется и надеяться, что схватится и так. Зато к Торгриму подошел начальник караула и затеял с ним общение, дварф же отвечал степенно и убедительно, порою показывая странные движения: то руки посгибал, отчего рукава куртки затрещали, то вовсе улегся в пыль плашмя, опершись на руки, и пару раз от нее, земли, отжался. Стражник кивал, стесненно почесывая в загривке.

— Пока сидел, советы давал парням по физическому развитию, — пояснил сэр Малкольм. — Кому ж учить, как не такому бугаю? Седрик, это вот он, старший здешний, близко к сердцу принял, всех упражняться обязал. Молодец, я так считаю, надо б ему премию выкроить, да из чего? Все фонды на тебя ушли.

— Меня не обяжет, — самонадеянно отмахнулся Бингхам. — Я и так весь переразвитый, мне б обратное какое упражнение, чтоб избавиться от лишнего, а расти исключительно в пузо да задницу!

— Это тебе на руководящий пост надо.

— Надо, надо, и не говори! Имеешь такой на примете?

— Так всеми силами тебя к нему подталкиваю. Привезешь книгу, все получим награду, я ж тебе обещал ленное владение? Подберем подальше, чтоб более никто не беспокоил, сядешь там кум королю, и будут тебе челядины вкусные блюда подтаскивать.

— Да ты злодей, не иначе!

— С чего бы?

— Да я давно уже с вами, хумансами, якшаюсь. Ежели чего доброго желаете, так небось с дальней целью, чтоб усыпить бдительность да обидеть по полной программе.

— Эй, ты не забывайся — говоришь с рыцарем, да еще и блюсти порядок поставленным! Мне злодейства да коварство не к лицу.

— Никому не к лицу, да постоянно так случается. Один, помню, от щедрот проставился за мелкую услугу — жри, говорит, Бинго, сколь влезет, за все плачу! Ох, я пожрал, посейчас икается. Он и не обманул, уплатил за все, как договорено, а только опосля так живот скрутило, что последние гроши пришлось знахарю за лекарство выложить. Я так думаю, это судьба мне такая нелегкая — терпеть от вас, хумансов, сплошные лишения.

— Вот на судьбу и жалуйся, я-то при чем?

— Судьба, лыцарь, она ж баба — как есть сама по себе бессильная. Ей, чтоб отоварить кого, струмент нужен! Вот наши, горные, ей несподручны. Шепчет, бывало, братцу моему Кургану под руку: вмажь-ка, мол, Бингхаму по-обидному! Возьми на дракона, нехай упадет. Позови в битву, пущай ему там влупят. Набуровь пивка, то-то славно будет, как сей остолоп начнет жрать в три горла да захлебнется потешно. Как ведешь полон — отстегни родимому бабу посмачнее, да с полным набором срамных хворей. Таки ж что Курган? Пошла бы ты, говорит, судьба, и ты, Бинго, пошел с нею вместе, не то обоим двум эдак наподдам, что вовек ко мне приближаться остережетесь! Вот это, я понимаю, кремень хлопец, не то что вы, доброхоты.

— А ты не хнычь, как дева над ручьем. Ишь, судьба ему!.. С судьбою настоящий мужик бороться должен. Она тебя в дверь — а ты в окно! Она тебя с коня — а ты вновь в седло, да морду кирпичом держи, глядишь, и отступится!

— Чудной ты какой! — подивился Бинго неодобрительно. — Все б вам, лыцарям, с кем попало противоборствовать. Не хватает вам душевной тонкости и уязвимости, свойственной нам, творческим личностям.

— Всего нам хватает, только мы эти слабости в железном кулаке держать приучены.

— Потому такие и злобные, что кулак не по делу занимаете. А стресс-то копится! Потому, куда ни сунься, повсюду вы валяетесь, из седла вылетевши по очередному важному поводу, навроде чья дама красивше станется.

Сэр Малкольм снова ощутил душевное закипание, но тут обстановку разрядил один из стражей, разосланных Седриком на поиски осла. Как такового осла сыскать парню не удалось, зато он приволок за нарядную уздечку крепкого серого в яблоках пони под расписной попоной и с пижонским пером на макушке.

— Вот, ваше благородие, такого сыскал! — отрапортовал страж. — Отобрал, мало не силой оружия, на конюшне конеторговца Бокана. Готовили для заказчика, барона Унгарта, в виде подарка евоной внучке на день рождения. Сказал им, что нужда государственная, так что баронова внучка может осчастливить оленя Араззоруса на эльфийский манер, то есть, значит, ротом.

— Можно поподробнее? — вскинулся Бинго, до иных материй страсть как любознательный.

— Э-э-э… — Страж сконфуженно потер шлем. — Барон Унгарт, он известная личность…

— Знаю-знаю тех Унгартов, радость невеликая. Ты про эльфийский манер сказывай, если есть какие гравюры, чтоб нагляднее, так я…

Вот еще не было печали, мученически скривился Амберсандер. Две стычки за один день с Унгартами — это уже серьезная заявка на разбирательство в высоких инстанциях. Две надежды: во-первых, старый барон паскуден по сути своей и, даже будучи насквозь в своем праве, симпатий не сыщет; во-вторых же, такие дела быстро не делаются, пока то да сё, авось Бинго обернется. Если, конечно, не свернет по пути в Брулайзию, просветиться насчет эльфийских ухваток.

— Благодарю за службу, — кисло пробубнил капитан стражнику. — Хотя наперед прошу поработать над деликатностью. Уж насколько я знаю длинные языки нашей торговой братии, до барона дойдет все, как было сказано, а то еще и приукрасится. За такие речи, какая ни государственная служба, а велик шанс повстречаться после смены с баронскими мордовалами и получить от них урок-другой изящной словесности. На манер не то что эльфийский, а самый что ни на есть гзурский.

Стражник ощутимо сбледнул с лица.

— Но ты не тушуйся, сделай морду кирпичом и опять скажи! — подхватил Бинго. — Вот этот меня только что такому учил. Раз-другой тебя таво… с седла… а ты опять в окно… или как ты там советовал?

— А ты не лезь! Вот еще, к слову, такой печали я и не ждал, но как бы вам по пути не начали встречаться обозленные Унгарты. Для них такая конфискация — плевок в лицо, могут завестись и не отступятся, покуда не сыщут пропажу.

— Да ну делов-то с этой пропажей! При ближайшей оказии махнем на неприметного ослика. При везении даже с седоком вместе.

— На это бы я не рассчитывал. Дварф — он как запор: могучий и неудалимый.

— Еще одна хворь, которую вы, хумансы, воздвигли в ряд неумолимых обстоятельств. Мы-то от нее не страдаем вовсе! Жрем что попало, в себе не удержишь, да просто на рожу соседа глянешь при неудачном освещении — и хоть пробкой заколачивай.

— Я б тебе с охотой заколотил сейчас пробки со всех концов, чтоб только дух перевести от твоего беспрестанного трындения. Торгрим, ты готов, я вижу? Право же, если ты хочешь из этих наших ребятишек сделать чудо-богатырей, так это задача не на пять минут.

— Твоя правда, сэр Малкольм. — Дварф отряхнул пыль, собранную во время упражнений, и по-товарищески протянул руку Седрику. — Прощевай, старший над хлипкими, всего я тебе, конечно, не успел подать, но для начала вам хватит. А вот как перестанете наконец сбиваться с дыхания после единой пробежки по лестнице, тогда-то придет черед упражнений более вычурных, авось к тому времени найдем способ их преподать.

В этом сэр Малкольм искренне сомневался. Возвращения дварфа в стольный град он искренне надеялся не дождаться, дабы не иметь дополнительных трудностей с объяснением еще и этого. Седрику, однако, эта скорбь была не по чину — руку дварфову он потряс истово, потом даже что-то из-за пазухи выудил и вручил, как орден. Бинго встрепенулся — похоже на кошель! Однако кошель не оправдал чаяний, ибо выглядел чересчур мягким и невесомым, дабы обладать приличной покупательной стоимостью.

— Вот за это отдельное спасибо, — вежливо изрек Торгрим и поклонился — не слишком глубоко, но и не слишком небрежно, а в аккурат насколько приличествовало ситуации, и Бингхам опять нервно засопел на его счет. Скажите пожалуйста, еще и знаток этикету! Что еще в его запасах? Начнет читать пейзанкам стихи собственного сочинения? Знает, как называется столица Мариого? А то еще, может статься, колдун? С одним колдуном Бинго уже водил знакомство — тот бесперечь требовал ловить ему черных кошек и норовил говорить нараспев, вкрапляя в цивильную речь диковинные драконические словеса, чем раздражал, как полная задница репейника. Бинго, впрочем, был себе верен и сам не смог бы сойти за подарок, даже если бы перевязался шелковой ленточкой. Слово за слово, и произошла размолвка, по итогам которой в гоблина полетела молния, а в колдуна — кошка, которую тот нахально счел недостаточно черной. Молния попортила Бингхамову рубашку и причинила легкое недоумение, рассыпавшись искрами по зеленому торсу. Кошка же метко влепилась тощим, но мускулистым тельцем в колдунью физиономию, прошлась по ней всеми когтями и с мявом покинула место происшествия. Дальше было уже ясно без слов — дошло до ближнего боя, в котором Бингхамово двойное превосходство в весе сыграло решающую роль, и колдун был сдан за скромное вознаграждение в ближайшее село, где его охотно и радостно спалили в угоду местным суеверным понятиям.

— Что-нибудь еще тебе в пути понадобится, сэр Торгрим, чтоб мы не метались после как оголтелые? — уточнил Амберсандер педантично.

— Мне много чего понадобится, сэр Малкольм, но уверен, что со всем этим мы с моим спутником и сами разберемся по ходу, — ответствовал Торгрим степенно. — Пора б и честь знать, не век же на твоей шее… Это мне вы такого ослика завели?

— Слыхал, сэр Бингхам? Не век же на моей шее!

— Да ты нашел кого слушать — он же как есть неправильный! Знаешь, что лично мне в пути еще понадобится?

— Тебе все понадобится. И с этим вы с Торгримом сами разберетесь по ходу, как он и предрек. Залезай на эту игрушечную конягу, сэр Даймондштихель, а мешок свой можешь пристроить на одну из этих лошадок. Если же Бингхам и впредь уняться не пожелает, то прямо на него перевешивай, с языком на плече он быстро станет тих и сговорчив.

— Пфуй! — высказался Бинго негодующе и на всякий случай притерся к стеночке, чтобы на него и впрямь ничего лишнего не навьючили.

Казенная лошадка дрогнула, когда на ее спину взгромоздился Торгримов тюк. Дварф сделал пару уверенных движений, умащивая мешок понадежнее, тут и там прихватил к седлу ремешками, похлопал лошадь по крупу, извиняясь за такой подарок. Подхватил секиру, вопреки Бингхамовым подозрениям не ставши ею крутить лихие фортеля пред рукоплещущими стражниками, и вперевалку направился к пони.

— Щаз поздоровается и назовет его сэром осликом, — предположил гоблин вполголоса.

— Тебе завидно, что первый не догадался? — фыркнул капитан, но поймал себя на том, что и сам чего-то подобного от Торгрима ожидает.

— Вот еще. Отродясь я ни о чем не догадывался, привык уже. Со мной знаешь, какое было однажды! Посреди ночи удирал сломя голову… ну, не суть, по какому поводу, через плечо то и дело оглядываясь и дороги особо не разбирая, и вдруг — бабац мне по темечку. Ну все, думаю, добегался. В глазах черно, искры летят, попробовал вскочить — вторично отоварили, да так, что всяко желание бегать отпало. — Бинго засопел, переживая былой страх.

— Ну и? — поторопил его капитан.

— Ну и чего делать-то? Начал ныть, канючить, плакаться. Отпусти, говорю, дядька, я не со зла, я вообще никогда… по крайней мере, никогда больше. Обозвал добрым сэром, обещал взять в долю, сослался на больную бабушку, которая ждет не дождется внучка на каникулы. А потом малость попустило, в глазах рассеялось, смотрю — дерево.

— Как-нибудь покажешь. Я то дерево возведу в рыцари за проявленную доблесть.

— Во-во, всяко не хуже этих твоих Унгартов будет. Это я к чему? Ах да, где сэр Дерево, там почему бы и сэру Ослику не примазаться.

Торгрим с предупредительностью, которой от его грубо сформованной сущности ждать не приходилось, принял поводья, огладил пони по холке, аккуратно попихал плечом, словно проверяя на устойчивость, и остался доволен. Влезал он неловко, явно не больший мастак по части конных упражнений, чем Бинго; но взгромоздился и утвердился в седле монолитной каменной статуей. Секиру свою он пристроил прямо при седле, под рукой. Даже без единой доспешной детали Торгрим не выглядел ремесленником — то ли выправка, держащая спину прямой, как копье, то ли холодные прицельные глаза, отливающие горным хрусталем, Бинго сам не понял, что именно нашептывает ему на ухо, что этого парня сердить не надо.

— А что, других доспехов, помимо этого, последнего, вы не носите? — поинтересовался он мало что не заискивающе.

— Носим, и с большим удовольствием, но в этом граде других дварфов нет, торговлю мы с этими краями не ведем, так что найти мне подходящее облачение тут не получится. — Дварф небрежно махнул рукой. — А неподходящее, которое удастся пригнать худо-бедно, мы и в пути себе добудем. Прекратим же надоедать нашим гостеприимным хозяевам, покуда они еще улыбаются, а не гонят взашей.

— Кто б подумал, что ты такой торопыга!

— Я несуетлив, Бингхам, но долг сродни горящему углю на ладони. Можешь его долго держать, страдая и терпя, но лучший способ, каким с ним можно обойтись, — это сдавить поскорее кулак и разрешить ситуацию раз и навсегда.

— А по мне, так лучший способ — не брать угли в руки и в штаны тем более не пихать… ну да, я по малолетству бывал опрометчив… а шебуршить палкой издаля.

— И об этом мы тоже с тобою побеседуем, когда будет тому время и место. Ты сядешь на свою лошадь или мне вести в поводу обеих, а ты побежишь вслед пешком?

— Впереди, пожалуйста, не то отстанет и потеряется, — внес свою лепту сэр Малкольм.

— Вот разве что в хозяйстве у вас сыщется добрая цепь, на которую я мог бы принять доблестного сэра Бингхама? — предприимчиво рассудил дварф, сохраняя на роже каменную гримасу безучастности. — Тогда, случись что, мы будем как скалолазы — страховать один другого, на случай, если второй потеряется или куда сорвется, и я даже смогу отдыхать, пока мой могучий спутник неуклонно движется вперед, пробиваясь через торосы и везя меня на буксире, как водят у вас по рекам баржи.

— Торосы? — уловил главное Бинго и, перестав дожидаться, проворно скакнул к лошади. — Нет уж, это вы сами, это без меня! На цепи я уже сиживал, ничего приятного. А кто таковы эти торосы, даже знать не хочу, тем паче через них пробиваться.

И полез в седло, причиняя себе и лошади немалые страдания, а наблюдающим — веселье. Не заржал только один стражник, и то не по деликатности, а осмысливая все прелести грядущего знакомства с зондеркомандой барона Унгарта.

Легко, от осознания скорого освобождения, вспрыгнув на Клепсидру, сэр Малкольм возглавил маленькую кавалькаду. Ворота для отправки он заблаговременно приметил те, что смотрели в нужную северо-закатную сторону и звались Змеиными. История с названием была древняя и темная — то ли там какой-то незадачливый торговец экзотикой растерял целое кубло гадюк, то ли мистический крылатый змей побывал, не иначе с гоблинской подачи, а то ли со снейкменами как-то было связано. Архивариусом капитан Амберсандер не был и вообще предпочитал без нужды не забивать голову праздной ересью, не то, не дай бог, для нужного знания места не останется. Важно было то, что район, к воротам примыкающий, был тих и покоен, как любимый капитанов дедушка; в нем селился крепкий средний класс, который работать в свои мастерские отправлялся за несколько кварталов в сторону, а потому в дневное время там водились разве что детишки да домовитые матроны. Они-то, конечно, все примечают, и языки у них без костей, ну да по этой причине они и не представляют интереса ни для кого, кто вздумает собирать информацию о проехавших. Это сейчас они видят капитана Амберсандера в компании двух нелепых фигурищ, через день Бинго в их сплетнях разрастется до лорда Хундертауэра со свитой, а Торгрим обратится в преподобного гулгита, через неделю же вместо самого сэра Малкольма образуется Хранитель Ушкут верхом на гигантской каракатице. Мелочь, а приятно — запутать мальца всякого, кто вздумает отслеживать капитановы предприятия. Бинго от тряской лошадкиной рыси вновь замутило, так что он спокойствия отнюдь не возмущал. Только разок кратко и практически деликатно блеванул на развешенное вдоль улочки белье, но тут же и унялся, жестоким усилием воли подавив желудочный бунт. А за Торгрима беспокоиться не приходилось, он вообще отродясь, как казалось Амберсандеру, никого не задел без особой на то причины. А славно все-таки придумал — свести этих двоих! Один с перекосом в добропорядочность, второй, напротив, хаотичен, как разлет костей в честной игре, а вместе из них, глядишь, и сложится что-то посередке… абсолютный ноль? Что такое «абсолютный ноль», капитан Амберсандер конечно же не знал, но почему-то выражение это показалось ему уместным и принесло с собой толику уныния.

Домашний слуга, как и было передано через Крейга, ждал у ворот с Рансером в поводу. Могучий боевой тяжеловоз не мог не привлечь внимание всего квартала: голозадая ребятня на него восхищенно таращилась издали, кто постарше и похрабрее — осторожно подступали, заготавливая в потных ладошках морковки и яблоки, а визгливая тетка из ближнего окна призывала отогнать это безобразие от ее любимых кустов жимолости. Слуга, парнишка сообразительный и хорошо вкусивший особенности межклассовой дипломатии, на нее и ухом не вел, так что огромный жеребец вальяжно обгрызал крупные розоватые цветки, шаря по окрестностям печальными карими глазами. Рансер был в холке почти с Бинго ростом, черен, как душа палача, с крупными залысинами на голове и белыми чулками на задних ногах. Лет ему было уже очень немало — капитан впервые сел на него, уже отлично выдрессированного боевого скакуна, лет пятнадцать назад, и всего-то год тому перенес любимое седло на Клепсидру, не только более молодую и темпераментную, но еще и подаренную за особые заслуги его королевским величеством. Рансер все еще оставался крепче баронского замка и сильнее любого быка, но продолжать кататься на нем означало обидеть августейшего дарителя, а на такое пойти сэр Малкольм не мог и не желал. Да и бойцовые ухватки старого жеребца на нынешней должности были ни к селу ни к городу. Конечно, старина заслужил лучшей доли, нежели пасть где-нибудь от недокорма под бестолковым гоблюком, но… но это еще вилами на воде писано, а вот дома ему все равно ничего не светило, кроме безрадостного прозябания в хозяйском стойле.

— Слазь с бедной животины, Бингхам! — Капитан нарочито повысил голос, чтобы не дать ему предательски дрогнуть. — Далее поедешь вот на нем.

— Благодарствую, обосрался. — В отличие от благородного рыцаря, Бинго панических ноток в голосе скрывать не собирался. — Я давно смекнул, что ты смерти моей хочешь, да все никак не подберешь достаточно мучительного способа. Как же я полезу на такого баргамота? Он мне не то что ухи — всю башку отгрызет!

— Башка твоя ему не по вкусу придется. Это мой верный боевой конь Рансер, он меня столько раз от смерти спасал, до скольких все ваше племя в складчину не сосчитает! Когда выносил из боя, а когда и в самой рубке копытами своими повергал сильнейших.

— Еще и копыта у него, — с неудовольствием подметил гоблин и покосился вниз, на упомянутое явление. — Фу-ты, мать, да какие копыта-то.

— Перековать не успевали, — доложил слуга, при виде хозяина вытянувшийся по всей строевой форме во фрунт. — Так что подковы старые. Ежли возможность будет, к кузнецу бы свести его, заменить.

— Как чего по кузнечной части, так я сам слажу, — подал голос Торгрим. Он, в отличие от Бинго, коня изучал с явным удовольствием — еще бы, не ему ехать! — Вот так зверь, сэр Малкольм! Я по этой части, ты ж знаешь, знаток невеликий, но природную мощь издалека вижу. С такого да на эту поплясушку. — Он покосился на Клепсидру с неодобрением и этим актом заработал от Бинго очко в актив. — Как только и решился-то?

— Не обижай мою лошадь, сэр Торгрим. Она мало того что дорога, так еще и отменными ходовыми качествами обладает. А Рансер — он да, он могуч и неутомим, но неспешен. На нем только шагом, зато хоть на край света, а если вдруг доведется сорваться в галоп, то разве что на версту-две, а после надо будет отхаживать. Нипочем бы не отдал, но под Бингхамом любая иная лошадь долго не выживет, а этот его снесет, не пыхтя, даже если обоих заковать в железные доспехи.

— Вот только этого еще не надо. — Бинго негодующе извернулся. — В кожаных-то латах уже весь упрел, не хватало еще в железках париться, когда вон даже дварф налегке щеголяет.

— Ты слезай, слезай, пока не раздавил животинку. Я пригляжу, чтоб Рансер тебя не покалечил так уж сразу.

Амберсандер соскочил с седла, придвинулся вплотную к тяжеловозу и обхватил его обеими руками за шею. Тетка из окна оборвала свои фоновые трели, понявши, что пришел господин серьезный, на такого нагавкаешь — как бы всерьез не принял и на цепь не посадил.

— Ты меня прости, старый друг, — пробурчал сэр Малкольм в Рансерову белесую лысину. — Нам бы с тобой пасть еще лет десять назад, в расцвете сил и воинской славы, в одном из памятных сражений, да вишь ты, как вышло, — отмахались, будь оно неладно. Желал бы я тебе судьбы лучшей, но одно точно знаю: нет судьбы горше, чем сгинуть без дела и в забвении. Так что ты уж давай, не ударь в грязь мордой! Покажи им всем, и особенно этому задогрызу Бингхаму, что за сокровище такое — рыцарский конь.

— Бингхаму сокровищ лучше не показывать, мне кажется, — предположил Торгрим, вопреки обычной своей деликатности.

— А чё ты имеешь против сокровищ? — набычился Бинго.

— Против сокровищ я имею сплошное «за». Опасаюсь только, что тебе как сокровищ отсыплешь, так и утратишь твое внимание да прилежание, они и так-то рассеяны.

— Не скажу, что прямо вранье, хотя это и ранит мое достоинство, — самокритично признал гоблин и сполз с седла. — Ты, железный лоб, держи эту напасть покрепче, потому как я на нее сейчас стану запрыгивать, а от этого все, кого я доселе знал, оченно нервничают.

— Не на нее, а на него! — сурово рыкнул капитан. — Это конь, жеребец, мужчина, чтоб ты знал — не хуже тебя.

— Это уж я и сам понял, — кисло признал гоблин и перстом указал, по какому признаку догадался. — Так что можешь не затевать песней про то, что он, мол, член семьи. Прекрасно понимаю, что именно это он и есть, двух таких колбас ни в одном семействе не сыщется. И оттого мое достоинство скорбит еще пуще.

— Завидуешь? — ухмыльнулся Торгрим.

— Наверное. — Бинго неуверенно пожал плечами. — И это опять же уязвляет мое… А, понял, в чем закавыка с достоинством — просто писать хочется. Вы тут погодите, никуда без меня не девайтесь, я мигом!

— А ну стоять! — рявкнул Амберсандер, осаживая припустившегося к изгороди гоблина. — На улице гадить запрещено, за это штраф положен, а за злостное нарушение так и плетьми пропишу поучить. Ворота видишь? Вот за них выходи и хоть весь мир запрудонь, а в городе чтоб порядка не нарушал. Лезь в седло!

— Нет, ну я все бы понял, слыхал про вашу придумку — дисциплину, но чтоб вот так!..

— Как — так?

— Естественные потребности урезать, вот как! Добро еще, когда в порядке воспитания или там наказания в еде отказывают, хотя никакое оно не добро, а сплошное надругательство. Но уж когда изнутри не выпусти?!

— Дольше проторгуешься, друг Бингхам, — прогудел Торгрим увещевательно. — Дешевле за ворота выскочить.

— А там опять слезать с этого сарая, а потом обратно громоздиться? Это только гзуры все что ни спроси на скаку умело справляют.

— Значит, до самого Дэбоша и потерпишь! — Вконец выведенный из себя, сэр Малкольм рявкнул уже в полный голос, отчего Торгримов пони беспокойно прянул ушами, а лошадь, что под тюком, аж припала на задние ноги. — Фу-ты, перемать, ввел во искушение, дубина! Ну на кой же я ору о таком, а? Все ж слышат!

— Ты как есть меня дурее, — сердито объяснил Бинго, но препираться прекратил и наконец полез на Рансера.

Седло на того наложили старое боевое, одно из тех, что сэр Малкольм собрал в свое время на турнирах в качестве трофеев. Гоблин осторожно вступил в жесткое стремя, подтянулся за высокие луки и шустро втянулся на самую верхотуру. Пожалуй, даже половчее, чем у него получалось с мелковатыми ему служебными лошадками. Это, наверное, и есть знаменитый феномен «мой размерчик», подумалось сэру Малкольму сквозь ревнивое понимание, что самому-то ему никогда не удавалось оказаться на могучем коне с такой легкостью.

— Ты смотри мне, корми его, как себя! — наставил он Бингхама строго.

— Пивом и салом?

— Пиво он, кстати, вполне способен лакать.

— Эка невидаль. Покажи, кто не способен.

— Не сбивай меня, гоблин! Овса на тех двух сколько ни на есть, но надолго не хватит. Будете останавливаться на ночлег в обитаемых местах — непременно следите, чтоб кормили лошадей допрежь вас. Ты, Торгрим, следи — на тебя надежды поболе. А если нужда заставит ночевать на дикой местности — следите, чтоб им выпас был, а не как этот бандюган привык, среди мертвых елок на голой земле.

— А чего едят эти дивные звери? — Дварф прищурился, пытаясь разглядеть Рансеровы зубы. — Ты ж не будешь уверять, что вот это чудище на травке вымахало?

— На травке, конечно, ему выжить трудненько. Зерно предпочитает, так что, как будет возможность, не поскупитесь в дорогу разжиться.

— У вас и впрямь отношения чересчур близкие, — отметил Бинго. — Ты о нем уже больше слов изрек, чем инструкций по всем остальным вопросам. Я уж почти все забыть успел. Как бишь звали того кренделя, до которого мы направляемся?

Сэр Малкольм воровато огляделся. Тетка из окна поглядывала и, несомненно, подслушивала, да и детей вокруг все больше скапливалось.