Операция «КЛОНдайк» Самухина Неонилла
«До чего же хорошенькая! Похоже, только на мне лица нет после вчерашнего», – расстроенно подумал Леонид.
– Вы принесли мою сумку, вот спасибо! – воскликнула Есения. – А то мне и переодеться не во что.
Подхватив сумку, Есения опять побежала наверх, крикнув на ходу, чтобы Леонид подождал – она быстро.
Он сел на скамью. Через несколько минут Есения вернулась, одетая в легкое пестрое платьице, соблазнительно облегающее ее воздушную фигурку. Леонид наблюдал за ней с удовольствием, но через какую-то пелену отупляющей головной боли.
– Вы завтракали? Нет? А меня Прохор Дмитриевич разбудил. – Тут Есения взбила волосы на голове, встала в позу и произнесла: – «Барышня! Вы вставать собираетесь? Вижу, не собираетесь, ох мне эти сони, всю-то красоту на свете проспят! Идите завтракать, а потом спите хоть до обеда!»
Леонид рассмеялся – было очень похоже, но тут же схватился за голову.
Есения обеспокоенно посмотрела на него:
– Что это с вами, голова болит? Вы же вчера вроде только пиво и пили…
Леонид заколебался, но потом решил сознаться:
– Да мы вчера с Кузьмой Григоровичем еще коньячку немножко добавили…
– А, все понятно… Так вы, кроме того что обжора, еще и пьяница!
Леонид принялся возражать, но Есения улыбнулась:
– Да ладно вам, я же шучу. Если честно, то и у меня немножко шумит в голове. А все равно вкусно было! Я наливки с детства обожаю. Была со мной одна история… Это когда я единственный раз в жизни напилась… Мне тогда годика три только исполнилось. Нас с мамой пригласили в гости, и я там познакомилась с мальчиком – чуть постарше меня, вот с ним-то мы под шумок и наклюкались вкусненького сладенького «компотика». Потом нас с мамой пришлось провожать, потому что я была совершенно невменяемой и жутко скандалила. Дядя этого мальчика нес меня на руках, а я показывала пальцем на что-нибудь и громко ругалась: «Этот дом – плохой дом! Этот дядя – плохой дядя!». А дядя мальчика со мной во всем соглашался и уворачивался от моей мамы, которая бегала вокруг него, сердилась и пыталась меня ущипнуть, чтобы я утихомирилась. Теперь этот мальчик стал режиссером, снимает фильмы… Больше мы с ним не пили, да и, вообще, жизнь нас как-то развела…
Есения замолчала, задумавшись о чем-то.
Леонид поспешил отвлечь ее, боясь, что она вспомнит о своей неприятной находке в кабинете отца и опять впадет в депрессию:
– Может, на море пойдем?
– А у меня купальника нет, – развела руками Есения.
– Купим. Здесь наверняка есть какой-нибудь магазин, – успокоил ее Леонид. – Погода чудная, не сидеть же дома, когда море рядом!
Послышались шаги, в комнату вошел дед Охмнетыч:
– О, кого я вижу! Ярославич, как дела? Ну и вид у тебя! Поправить бы надо, счас я тебе холодненького принесу.
Он убежал и через минуту принес ковшик с пивом. Потом подскочил к столу и поднял салфетку, под которой в миске лежали помидоры, огурцы и хлеб.
Леонид отпил из ковшика и закусил хлебом с огурцом.
– Спасибо! – сказал он. – А мы вот на море собрались.
– Дело хорошее, только, Ярославич, скупнитесь, но на солнце не жарьтесь – совет ветерана… Хоть и не юга, но все же.
Леонид кивнул, и они с Есенией вышли из дома. Дед с котом пошли проводить их до калитки.
– Да, кстати, а где здесь галантерейный магазин? – спросила Есения. – Мне купальник купить надо.
– Да по пути, не доходя до вашего санатория, сверните в первую улицу налево, там недалеко.
– Спасибо! Ну ладно, мы пошли.
– Давайте, а ждать-то вас когда?
– Не знаем, как получится, – пожал плечами Леонид. – Хотим оглядеться для начала.
Дед махнул рукой, и они пошли с Есенией искать магазин.
Отойдя немного от дома, Леонид остановился – вспомнил, что самый главный вопрос, за которым они вчера приходили к деду, – не решили. Он попросил Есению подождать и побежал обратно.
Дед, как обычно, сидел на крыльце со своим котом.
– Ты чего вернулся? – удивился он. – Дороги не будет!
– Да я же совсем забыл, Прохор Дмитриевич! Мы же не сговорились насчет цены за комнату и прочих условий… – объяснил Леонид.
– Опять двадцать пять! Ну ты даешь, Ярославич, ты что, правда забыл?! Мы ж вчера все угомонили, теперь что – опять заново начинать? Ох мне эти квартиранты… – Дед укоризненно покачал головой.
– Постойте, я что-то ничего не помню, разве мы уже уговаривались?
– Ну да, я сказал, что не надо мне ваших денег – поможете по хозяйству: дровишек попиляем-порубим, картошку подкопаем, ну там, что на зиму засолим-заквасим, в саду яблоньки побелим… А ты ответил, что на свежем воздухе – это ты с удовольствием… Забыл? Еще про мамашу свою рассказывал, что она хорошо помидоры маринует, обещал позвонить ей и рецепт взять.
У Леонида в голове что-то начало смутно мелькать, но, как он ни силился, вспомнить их разговор не мог. Но это уже не имело значения, и так все было ясно. Конечно, они старику помогут, Леонид считал себя мужиком крепким, да и Есении хозяйственная польза будет – она наверняка не занималась заготовкой на зиму. Так что ей это пригодится. «Да и мама любит хозяйственных девушек…» – добавил он про себя. Не отдавая себе отчета, Леонид уже думал о Есении как о будущем члене их маленькой семьи.
– О'кей, Прохор Дмитриевич, договорились! Вот вернемся с моря и сразу начнем.
– Да не, Ярославич, вы вначале в колею войдите, обживитесь недельку, жирку поднакопите. Я ж не помещик какой. Ребята вы хорошие, все сделаем. Ох мне эти торопыги!..
– Ну ладно, тогда я пошел…
– Отдыхай, Ярославич!
Море было прохладным. Покрывшись гусиной кожей, они лежали мокрые на песке и обсыхали. Солнце, правда, пекло исправно.
Есения в темных очках, которые они ей купили в магазине заодно с купальником, лежала на спине, подставляя себя солнечным лучам. Леонид старался на нее не смотреть. С того момента, когда она вышла из пляжной кабинки в купальнике, он понял, что погиб окончательно и безвозвратно…
Нет, он, конечно, предполагал, что она хороша, но никак не ожидал, что настолько. Она его волновала, и это еще мягко сказано… Поэтому Леонид лежал на животе, уставившись в песок, по которому ползали какие-то букашки. Недавно был шторм – на прибрежном песке валялись лохмотья водорослей и мелкий мусор, вынесенный волнами на берег.
Голова, вначале освеженная купанием, стала опять заволакиваться каким-то мерзким туманом. Леонида начало клонить в сон.
Есения перевернулась на живот, сняла очки и, тронув руку Леонида, сказала:
– Нам, наверное, не стоит в первый раз так долго быть на солнце. Пойдемте лучше в воду!
Ее прикосновение опять всколыхнуло в Леониде уже начавшее было улегаться волнение… Придется еще полежать…
Есения тем временем вскочила и стала со смехом тащить его за руку:
– Поднимайтесь, поднимайтесь!
«Да как тут еще поднимешься, когда уже и так в "приподнятом" настроении? Да еще и народу на пляже полно…» – с досадой подумал Леонид.
Как можно серьезнее посмотрев на Есению, он отнял свою руку и строго сказал:
– Иди! Я сейчас тебя догоню.
Есения сделала большие глаза, потом развернулась и, с обиженно-гордым видом пошла к воде. Леонид на нее засмотрелся, а зря…
«Ох ты черт, теперь она посинеет в воде, дожидаясь меня… Вот ситуация! Нет, надо будет посоветоваться с Кузьмой Григоровичем – что это за зависимость во мне такая – от красивого?..» – пытаясь отвлечься от соблазняющего зрелища, думал Леонид.
Через пару минут он совладал с собой, вскочил и побежал к воде. Песок с него сыпался, как со старого рыцаря.
Он хмыкнул, вспомнив, как однажды подслушал во дворе разговор соседа, спившегося историка, с его собутыльниками. Тот, непонятно в связи с чем, разъяснял им смысл слов «с него песок сыпется».
– Вот вы говорите «с него песок сыпется», потому что он старый, что ли? Ни хрена к старости это выражение отношения не имеет, а знаете почему? Вот я вам сейчас расскажу. Помните, в старину мужчины носили такие штанишки – круглые, надутые панталончики, а ноги были обтянуты то ли колготками, то ли лосинами? Еще та мода! Ну так вот, эти старинные мужики, чтоб доказать, что они самые крутые и самые-самые, старались выпятить свои мужские достоинства… ну понятно какие… А для этого они в свои штанишки, умора просто, подкладывали мешочки с песком… Ну а там понятно… Тут тебе и психология, и физиология… Ясно же, что кто больше всех говорит и заботится о своих мужских достоинствах – у того с этим делом, значит, проблемы, – вот и размерчик этих мешочков напрямую зависел от величины проблем его носителя…
Вспоминая сейчас об этом, Леонид подумал, что с этой патологической закономерностью и спец Григорович согласился бы – сосед, конечно, был прав. Потому что нормальному мужику, если он нормальный мужик, в голову не придет задумываться о величине своего мужского достоинства, он, скорее, о другом думает: как бы ему с этими мужским достоинством в ладу жить…
По рассказу соседа-историка получалось, что ходил себе этот старинный мужик, ходил, потрясал своими достоинствами всё и вся, а время шло и, так сказать, стирало и крошило даже камень. Вот и начинали эти накладные «достоинства» – то ли от ветхости, то ли от трения, то ли еще от чего – по песчинке просачиваться. Ну и народ, конечно же, начал брезгливо насмешничать. Вот отсюда, оказывается, выражение и пошло. Так что ни к старости, ни к почечным больным с их песком оно отношения не имело.
Леонид с разбегу влетел в воду. Вдалеке на волнах покачивалась черноволосая головка Есении. Он поплыл к ней мощным брассом. Плавать он любил и умел. В ранней юности ему очень нравилось покрасоваться перед томно лежащими на песке девицами. Сколько это принесло ему приятных знакомств…
Леонид подплыл к Есении. Она лежала на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее высокая грудь, туго объятая купальником, то показывалась из воды, то погружалась в набегавшую на нее волну. Красиво…
Он поднырнул под Есению и обхватил ее за талию. Она испуганно взвизгнула и начала отбиваться. Потом, когда поняла, что это он, рассердилась:
– Ах вы гадкий! Да я вас после этого знать не хочу, меня из-за вас чуть кондратий не хватил! – И она, насупившись, поплыла вдоль берега.
Он пристроился с ней рядом:
– Не волнуйся, я бы тебя Кондратию не отдал.
– Да ну вас! – уже более миролюбиво отмахнулась от него Есения, бросая на него укоризненный взгляд. – Вы чего так долго? Я уже начала замерзать.
– Еще бы! Разлеглась на волнах, а надо двигаться! А ну, кто скорее – вон до того буйка.
И начался «заплыв века»… Есения пыхтела сбоку…
«Так, нужно будет заняться, дышит неправильно, – заметил Леонид. – Но все равно молодец, руками работает вовсю, вот тебе и воздушная фигурка!»
Конечно, Есения отстала, но Леонид не стал вырываться вперед, и к буйку они подплыли вместе.
Обхватив буек руками, они покачивались на волне. Несколько раз Леонид вроде как ненароком прикасался бедром к бедру Есении, и как же ему это нравилось! Есения, понятно, заметила его якобы нечаянные касания, покраснела и стала всматриваться в морскую даль… А он вдруг размечтался – представил себе теплую ночь, море и себя с Есенией в нем вдвоем, и больше никого вокруг… Любовь в воде – непередаваемое ощущение!..
В этот момент более крупная волна подняла и толкнула их друг к другу. Есения инстинктивно обхватила Леонида за шею, и он, еще не отошедший от своих мечтаний, крепко прижал ее к себе и поцеловал в мокрую щеку.
Она как-то сникла и прошептала:
– Вы же обещали…
– Есения, я только… – прошептал Леонид и прижал ее к себе сильнее.
«Как можно выпустить ее из рук, когда сама стихия вложила ее в мои объятия…» – подумал он, теряя голову.
Губы ее были мягкими и солеными…
Вырвавшись, Есения поплыла к берегу.
Леонид не стал ее догонять – ему нужно было успокоиться.
«Странное дело, – думал он, лежа на воде, – вроде уже давно не мальчик, а нахлынуло на меня что-то совсем юношеское, когда даже касание руки погружает в блаженство…»
Он удивленно прислушивался к себе, чувствуя, как теплые волны нежности и возбуждения прокатываются по его сердцу. Ему хотелось петь и кричать: «Она пришла! Та, Которую Я Не Отдам Никому!».
Когда Леонид выбрался на берег, Есении уже не было, – видимо, ушла домой к Охмнетычу. Но Леонид почему-то был спокоен. Одевшись, он не спеша пошел по берегу в сторону медкорпуса, решив показаться санаторскому врачу. Может, какие процедуры назначит…
Врач предложил ему бывать побольше на свежем воздухе, купаться, загорать, заниматься спортом. Потом, полистав его курортную карту, решил добавить к этим общим рекомендациям радоновые ванны, душ Шарко и кислородный коктейль.
Против первого и второго Леонид не возражал, а от коктейля наотрез отказался: глотать этот эфемерный коктейль, пахнущий шиповником, все равно что есть пену от шампуня.
Врач-старичок посмотрел на него поверх очков и сказал:
– Ну как знаете, батенька, заставлять я вас не буду.
Леонид поблагодарил его за это и отправился к себе.
Глава четвертая
Кузьма Григорович в большой белой панаме и тренировочных штанах сидел за столиком у их домика и увлеченно резался в шашки с дворником, убиравшим территорию санатория. На дворнике был синий халат, надетый на голое тело. Его грабли и метла стояли, прислоненные к столику.
Кузьма Григорович выигрывал. Дворник вытирал синим рукавом потеющий лоб и тихо матерился, глядя, как его шашки одна за другой исчезают с доски.
Увидев Леонида, они прекратили игру, а Кузьма загрохотал ему навстречу:
– Леонид Ярославович, живой? А то я уже беспокоиться начал. Как головушка? – и повернувшись к дворнику, объяснил: – Товарищ вчера немного перебрал.
– Бывает! – авторитетно заметил тот. – Надо бы помочь человеку, могу сходить.
– Не-не-не! – запротестовал Леонид. – Никаких «сходить», я пить больше не буду!
– Ну как знаете! Кузьма, спасибо за игру, мне пора работать. – И разочарованный дворник, прихватив свои орудия труда, пошел выскребать из углов притаившийся мусор.
– А ты чего один, Лёня? Где твоя небога?[1] – спросил Кузьма Григорович.
– Пошла домой. К обеду, наверное, придет, – ответил Леонид.
Они сыграли с Кузьмой Григоровичем несколько партий в шахматы. Кузьма Григорович играл хорошо, и Леониду никак не удавалось его победить. Он досадовал на себя, но ругаться, как это недавно делал проигрывавший в шашки дворник, ему было неловко.
Близилось время обеда.
Кузьма Григорович пошел одеваться, Леонид тоже сменил шорты на летние брюки, а потом решил на минутку прилечь.
Через полчаса Кузьма его разбудил:
– Слушай, Леонид, мы останемся без обеда, давай вставай. Я все ждал, что ты сам проснешься, но ты что-то серьезно увлекся.
Сон пошел Леониду на пользу. Он бодро вскочил, забежал в ванную сполоснуть лицо и через минуту уже стоял на крыльце.
Есении за столиком не оказалось.
«Вряд ли она уже пообедала, значит, тоже опаздывает», – решил Леонид. Аппетит у него сразу пропал, что бывало с ним крайне редко. Он весь извертелся, пытаясь увидеть за окном фигурку Есении.
Кузьма, заметив его нетерпение, озадаченно поглядывал на него.
– Слушай, Лёня, – отложив ложку, наконец сказал он, – ты так себе шею свернешь! Ну куда она денется, не маленькая же, успокойся и ешь, а то от тебя в глазах рябит, ажно укачало.
– Да тут у нас небольшой инцидент вышел… – попытался ему объяснить Леонид, но продолжать передумал. Не мог же он ему сказать, что приложился к губам собственной племянницы и этим вызвал у нее отрицательную реакцию. Кузьма поймет девушку, а на Леонида будет смотреть как на прелюбодея-кровосмесителя. А рассказывать ему правду Леониду сейчас не хотелось – долго, да и ни к чему пока.
Есения все не шла. Леонид начал глотать еду, уже не разбирая ее вкуса.
– Кузьма Григорович, ты меня прости, но я что-то беспокоюсь, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Пойду к ней, узнаю, не случилось ли чего…
Прохор Дмитриевич сидел на крыльце со своим неизменным спутником-котом, как будто их приковали к этому месту навеки.
Увидев Леонида, он удивился:
– Ярославич, а вы что – разминулись? Барышня твоя час назад прибежала, схватила сумку, сказала, что вы всем санаторием на экскурсию в город едете, и улетела. А тебя, значит, не взяли… Ох мне эти девы…
Леонид обессиленно опустился рядом с дедом на крыльцо: «Вот идиот, самоуверенный кретин! Все! Она больше не вернется! Ну почему я ее не догнал, почему не остановил?!»
– Э-э, паря, чё стряслось? – всполошился дед. – Ты чё это зеленеешь, а? Да вернутся они к вечеру, никуда не денутся. Есения твоя веселая была. Ну чё ты киснешь? Ох мне эти страдатели…
Леонид поднял голову:
– Веселая?
– Ну да. Варфоломею Игнатьичу всю морду обцеловала, он теперь даже вылизываться не хочет.
Леонид с ревностью посмотрел на кота, а тот (гад!) ему так доброжелательно в ответ сощурился…
– Прохор Дмитриевич, где твои дрова?
– Какие дрова? – не понял дед.
– Да которые «попилять-порубить» надо. Чего откладывать! Мне сейчас что-нибудь «порубить» как раз по состоянию духа.
– Ну как хочешь, Ярославич, да я говорил тебе – не к спеху это. Ну ладно, пошли, покажу.
Дед потрусил за дом. Леонид пошел следом.
Позади дома обнаружился сарайчик с навесом, под которым очень аккуратно был сложен не один кубометр бревен…
– Вот это все перепилить?! – ахнул Леонид.
– Да ты что! – захохотал дед. – Ты ж у меня тут дромадером станешь!
– Прохор Дмитриевич! Не обзывайтесь!
– Так ты сам думай, что говоришь! – продолжал веселиться дед. – Ты ж пилять это будешь до своей пенсии, а у меня по хозяйству еще и другие дела есть! – И, увидев вытянувшееся лицо Леонида, добавил: – Не боись, Ярославич, не заезжу, вернешься к мамаше в лучшем виде. Ох мне…
Леонид подошел к штабелю бревен и озадаченно почесал в затылке: с какого конца к ним подступиться?
Дед открыл сарай и чем-то там загремел в темноте, потом позвал Леонида:
– Ярославич, иди-ка сюда, дам тебе инструмент.
Леонид представил себе большую ржавую пилу, но, когда подошел к дверям сарая, поразился: дед пыхтя волок на животе новехонькую бензопилу «Дружба».
– Вот! Обращаться умеешь? – поставив пилу на порог и отдуваясь, спросил дед. – Уже заправлена, хоть счас начинай пилять!
Леонид осмотрел пилу и, поскольку в стройотряде ему приходилось такими работать, запустил ее без проблем. Пила истошно завизжала. Перепуганный Варфоломей Игнатьич с диким мявом взлетел на дерево и затаился там, раздувшись от ужаса. Леонид выключил пилу. Теперь нужно было приготовить рабочее место. Дед уже предусмотрительно подкатил два чурбана и притащил из-под навеса козлы.
– Выбирай, как будем действовать, – сказал он.
– Козлы пока не нужны, – заметил Леонид. – Буду пилить на чурбане. Переодеться бы вот только…
– А, счас, счас, – засуетился дед и побежал в дом.
Через несколько минут он вернулся со старой рубахой и штанами в руке.
– На вот, надень, это сына моего, только рукава и штанины придется подвернуть – мой Ваня повыше тебя будет.
«Да уж, повыше!» – хмыкнул про себя Леонид деликатности деда, прикладывая штаны к телу, – если бы он их надел, пояс пришлось бы застегивать на шее… А в боках хоть дырки для рук вырезай – готовый комбинезон получится. Славный сынишка у дедушки!.
Леонид молча переоделся и закатал штанины – на ногах внизу получилось что-то вроде толстых бубликов.
Дед, рассмеявшись, протянул ему веревку:
– На вот, вставь вместо ремня, а то портки потеряешь!
Это точно – Леонид мог эти штаны обернуть вокруг себя чуть ли не два раза. Взяв веревку, он продернул ее вместо ремня и завязал узлом на животе. Дед опять залился рассыпчатым смехом. Вид у Леонида был как у того бурлака на Волге. Рубаху он надевать не стал – жарко.
Скатив несколько бревен на землю, Леонид поднял одно и положил его концом на чурбан. Дальше – дело техники.
– Прохор Дмитриевич, печь-то большая? Вам как пилить – покороче или подлиннее?
– Ярославич, пиляй блинчиками.
– Это как – блинчиками? – не понял Леонид.
Тут дед отмерил на бревне длину примерно с метр и попросил, чтобы Леонид из этого метра напилил штук десять «блинчиков», ну вроде как колбасы кружочками нарезал.
– Так это ж ювелирная работа! – изумился Леонид.
– А мне так топить удобнее! – капризно заявил дед. – А какой блин чересчур толстый будет, так я его располовиню.
«Нет, дед все-таки точно странный, – подумал, улыбаясь, Леонид. – Даже дрова у него какие-то ненормальные! Полешками ему, видите ли, топить неудобно! Всем на свете удобно, а ему не очень! Ну да ладно, хозяин – барин!»
Завывая пилой, он принялся «печь» деду «блинчики». Сам дед Охмнетыч присел на другой чурбан, заложил ногу на ногу, подпер подбородок рукой и умиротворенно наблюдал, как из-под визжащей пилы опадают дрова его любимой формы…
Скоро у Леонида под ногами все было завалено кругляками «деревянной колбасы», он выключил пилу и стал их собирать.
– Где складывать-то будем? – спросил он, оглядываясь.
Дед соскочил со своего чурбана и потрусил в сарай. Там, в дальнем темном углу, Леониду и пришлось выкладывать поленницу из этих чудных дров. Сарай скоро стал похож на гастроном, где вот так же на прилавке высятся пирамиды рыбных консервов. Леонид почти затосковал по обычной, привычной, нормальной поленнице.
Вскоре он втянулся в работу и опять вернулся мыслями к Есении. Значит, она взяла сумку и уехала. Это плохой знак. Но, с другой стороны, дед говорит, что она была веселая, даже вон того рыжего обормота поцеловала. Леонид косо взглянул на кота, но, представив, как потом Есения всю дорогу отплевывалась от его рыжей шерсти, развеселился.
– Ты чего смеешься, Ярославич? – с улыбкой спросил дед.
– Да вот – работа радует, – ответил тот и отпилил очередной кругляк.
Варфоломей Игнатьич, привыкший к визгу пилы, потихоньку сполз с дерева и уселся рядом с хозяином, уже с интересом наблюдая за действиями Леонида. Потом он настолько осмелел, что стал гоняться за кругляками, которые, падая на землю, откатывались в сторону. Работа спорилась.
– Пойду пивка принесу, – сказал дед, – больно жарко сегодня.
И он пошел в дом. Варфоломей Игнатьич побежал за ним. Вот уж точно – неразлучная пара!
Леонид опять задумался: «Что же делать теперь, где искать Есению? А если она не вернется, разве в Питере я смогу ее найти?..» Ему почему-то стало себя очень жалко.
Но тут вернулся дед с пивом:
– На-ка, Ярославич, выпей, а то ты как бульдозер без остановки пашешь.
Леонид отключил и устало поставил пилу на землю. Выпрямившись, он почувствовал, как заныли утомленные работой поясница и плечи.
Присев на чурбан рядом с дедом, Леонид взял у него кружку с пивом.
– Слушай, Ярославич, а может, баньку наладить? – спросил дед. – А то ты намаешься и завтрева помирать зачнешь.
– Помирать нам рановато… Банька – это хорошо. А где она?
– Да там, – дед махнул рукой куда-то в сторону, но за кустами ничего не было видно.
Леонид подумал, что не лишним будет обойти весь участок деда – вдруг еще что-нибудь интересное обнаружится.
– А огород с картошкой где?
– А, это не здесь. Надо на поле идти, да тут недалече.
В это время раздался женский голос:
– Дедуля, ты дома? – Из-за угла показалась женщина, в которой Леонид узнал дежурную из санатория, оформлявшую его.
– Вот те раз, ты уже человека припахал! – воскликнула она, останавливаясь и окидывая взглядом «наряд» Леонида. – Он же лечиться да отдохнуть приехал, а ты! И не стыдно тебе, дедуля! Что мы тебе – не помогли бы, что ли?
– Цыц, Раиса! Ох мне эти пигалицы! Деда корить вздумала! Человек, может, жить без спорту не может – мышцу накачивает, а ты сразу – «припахал»! Квартиру он отрабатывает, за племяшку свою. Она-то в город на экскурсию укатила, да и не ей же дрова пилять!
Раиса хитро посмотрела на Леонида:
– А что же это ваша племянница вас с собой не взяла, вы же хотели активно помогать ей отдыхать?
– Вот заноза! – возмутился дед. – Иди-ка лучше нам пополдничать собери, чем в чужие дела соваться! Варфоломей Игнатьич – проводи!
Кот, давно отиравшийся у ног Раисы, взглянул на деда и, мяукнув, побежал к дому.
– Вот человек, несмотря что кот! – ласково глядя вслед своему любимцу, воскликнул дед. – А на Раиску ты не обращай внимания, она любит побурчать да поехидничать. От нее и муж потому сбежал в прошлом годе. И мужик-то покладистый был, а и то не выдержал…
Дед было загрустил, но потом, вспомнив о бане, опять повеселел:
– Ладно, Ярославич, пойду огонек раздую да веники запарю, а ты работай, это полезно. Человек ты здоровый, красивый, тебе не помешает, и мне, старику, польза. Чем с Раиской связываться, лучше своими силами управимся.
Намахался Леонид – будь здоров! Умудрился даже задремать в бане, пока дед охаживал его березовым веничком. Дед вроде пытался растолкать Леонида, а потом, подумав, что тот сомлел, притащил ковшик холодной воды и окатил его с головы до… до одного выдающегося места. Ожил Леонид моментально, с воплем подскочив на полке.
– Фу-у, чтоб тебя! Я думал, ты упарился, а ты тут ухо давишь! – с облегчением воскликнул Охмнетыч. – Первый раз вижу, чтобы под моим веником засыпали!
Действительно, перед тем как задремать, Леонид чувствовал, как дед с «хорошим притиром подметал» его веничком, да, видно, интеллигентское тело, умаявшееся на непривычной работе, не выдержало и уснуло.
– Ну ладно, вставай, негоже в бане спать, тут мыться-париться пложено да бабам рожать, – сказал дед.
– Ой ли, Прохор Дмитриевич, и только? А я что-то такие рассказы слыхал… – со смешком намекнул Леонид.
Дед хмыкнул, сел на полок и стал ожесточенно хлестать себя веником по бокам. Намокшие волосы его потеряли свою пушистость и растеклись по голове рудыми подтеками, как будто на него сверху вылили красную краску. Все его тело было покрыто веснушками, отчего смотреть на него было весело.
– Прохор Дмитриевич, ну чего вы молчите? – пытался вызвать его на откровенный разговор Леонид.
– А чего говорить-то? Ты, я вижу, и сам можешь много рассказать. Ох мне эти охальники… – покачал головой дед, продолжая охаживать себя веником.
– Да неужели и вспомнить нечего? – не отставал от него Леонид.
– Почему… Вспомнить завсегда есть чего… Много чего было за мою жисть… Да рассказывать-то не все можно, хотя развратничали мы меньше, чем сейчас…
– Вы еще и сейчас?! Ну вы даете – в вашем-то возрасте! – поразился Леонид. Он не сразу понял, что это дед, как все старики, начал рассуждать: «Вот, мол, в наше время…»
Но Охмнетыч тут же откликнулся на его вопрос, насмешливо посмотрел на Леонида и сказал:
Читать бесплатно другие книги:
