Темна египетская ночь Гарина Дия
Однако этим все и ограничилось. Со свойственным женскому полу непостоянством Ольга замерла в отдалении и наотрез отказывалась подойти. Как я ни бился, сдвинуть ее даже на шаг не удавалось. Ну, иди же ко мне! Ведь другого случая заглянуть друг другу в глаза у нас, скорее всего, не будет. Так или иначе, Карим добьется своего и избавится от меня, оставшись формально чистым и незапятнанным. А я хочу еще раз поглядеть на тебя, моя боевая подруга, и даже согласен выслушать все, что ты думаешь о нестандартном поведении своего разлюбезного муженька. Вот ведь, упрямица! Ни на йоту не сдвинулась! Теперь-то мне ясно, в кого пошел наш сынок. Ну, ничего, еще посмотрим, кто кого. Времени у меня много и других дел кроме отлеживания спины и пятой точки в ближайшие два месяца не предвидится. Если, конечно, не считать за дела гладиаторские бои выходного дня, что в сущности даже не стоит упоминания. Но как выяснилось, упоминания это как раз стоит, потому что именно в тот момент, когда я вышел из транса после неудачной попытки завлечь на свидание собственную жену, за мной пришли и не слишком любезно потащили на арену.
Мой второй и третий бои ничем особым не отличались, также, впрочем, как четвертый, пятый, шестой, седьмой и восьмой. С того момента, когда мне пришлось дебютировать в гладиаторском цирке, прошли четыре недели. Благодаря постоянным ментальным тренировкам я сохранял неплохую форму, но к концу месяца понял, что начинаю сдавать. Все-таки, как ни крути, а мышцы должны сокращаться не только мысленными усилиями. Зато в насильственном подтягивании жены к астральному зеркалу я продвинулся почти до упора. То есть до зеркала. На последнем свидании в «тонком мире» меня и Ольгу разделяло всего несколько шагов. То есть не саму Ольгу, а, как я понял из невнятного бормотания экстрасенса Андрюши, ее второе истинное «Я». Сама Ольга, может, и знать не знает, что на свиданки ко мне бегает, но подсознательно будет чувствовать мой напряженный взгляд, блуждающий по ее, кажется, несколько изменившейся фигуре. Похудела? Э-э-э матушка, а глаза-то прямо из затылка смотрят. Ночами не спишь? Почему? Неужели из-за меня?! Не надо. Вот он я, видишь? Живой и здоровый. Пока. И пока это «пока» не кончилось, есть предложение просто поболтать (хотя бы), как в старые добрые времена за чашкой кофе на нашей «дискуссионной» кухне. Сказано – сделано.
Мы улыбались друг другу и несли какую-то чушь (по большей части прекрасную), трепались обо всем на свете, и вообще классно проводили время среди белого ничто, в котором бились рыбами об лед ярко-синие всполохи. Только одна тема оставалась для меня неприкосновенной: Ольга ничего не говорила о том, что произошло с момента нашего с Андреем исчезновения. Капризная и упрямая! Нет, чтобы сказать: «Гаря, я все подушки залила слезами, во всех церквях свечки поставила за твое возвращение, всех гадалок обошла, и до сих пор не потеряла надежды». Хренушки! Молчит, как Дума перед Президентом. А у меня девятый бой на носу и по довольному лицу Карима, улыбнувшегося мне вчера, после того, как совесть мою придавило еще одной безвременно оборванной жизнью, я понял, что он приготовил для меня нечто особенное.
Ну, что я говорил?! Вот оно – особенное, – стоит передо мной и вежливо кланяется. Маленький китаец Ли перед «египтянином Рамзесом» – беспощадным убийцей и любимцем публики. Безоружный перед вооруженным. Кровь рывками устремилась от сердца, гоня по артериям самый обычный страх. А быстрый взгляд на бронированную ложу, где Карим спокойно беседует с Ритой, и, кажется, даже не смотрит в мою сторону, убеждает, что для холодного пота, бегущего по спине, есть все основания. Потому что, человек выходящий на смертельный поединок без оружия – Мастер. И серповидный клинок в моих руках для него не опаснее детского меча, сделанного папой из картонной коробки.
Не подпускать! Главное не подпускать его на расстояние вытянутой руки. Или ноги. Не знаю, каким способом он собирается со мной разделаться, но для этого ему как минимум надо до меня дотянуться. Копеш чертит сложные фигуры, сливаясь в серебристое полотно, которым я опутываю себя, как коконом, и любому, кто попытается проникнуть внутрь, придется не сладко. Разве что сам он будет выкован из стали. Китаец был из плоти и крови, но он проник. Не сразу, далеко не сразу. Он долго выжидал, двигаясь в такт моим взмахам, и уловив момент, когда обленившиеся мышцы предательски сбавили темп вращения копеша, рванулся в образовавшуюся в серебристом полотне прореху. Рука маленького китайца еще только начала движение, а я уже понял, что стоит ему только дотянуться до неких таинственных точек в основании моей шеи, как мне можно будет заказывать некролог в местном спортивном листке «Красный Гладиатор». Единственное, что я успел за оставшиеся в распоряжении короткие мгновенья – это напрячь шейные мышцы, надеясь неизвестно на что.
Нет, все-таки хорошая штука – везение! Мне удалось на полмига опередить маленького бойца, но именно на полмига. Будь у меня в запасе целый миг, может быть, ничего и не случилось бы, а так… А так получилась серединка на половинку: я очень неудобно грохнулся погребая под собой китайца, навалившись на него полностью парализованной правой стороной. И успел подумать, что теперь мне кранты. Меч валяется далеко в стороне и доползти до него все равно, что до Луны дотянуться. Сейчас этот Ли выберется из под меня и еще раз ткнет своими жесткими пальцами в мои точки жизни, превратив эту жизнь в самую обычную смерть. Какой я ему соперник с одной рукой, ногой, и головой соображающей наполовину хуже. Нет, все-таки хорошо, что голова моя работала в полмощности, и поэтому не помешала левой руке провести единственно возможный удушающий захват. Прошло не так уж много времени и вот уже на песке рядом со мной лежит еще одна жертва обстоятельств, в которые меня загнал господин Ашраф Салех. Чтоб ему на том свете всего было вдоволь: и углей, и смолы, и солярки.
Полдела сделано. Но именно полдела. Потому, что после смертельного поединка гладиатор должен доказать свою жизнеспособность твердым стоянием на ногах. И если я не поднимусь до того, как прозвучит счет «десять», то следом прозвучат контрольные выстрелы, дабы отправить бойца, неспособного к дальнейшему участию в чемпионате, на пополнение личной гвардии господа бога.
– Три… Четыре… – надрывается ведущий.
Черт! Уже четыре! А я все никак не могу подняться с колен, сражаясь со своей онемевшей правой половиной. Зрители вопят и улюлюкают, искренне болея за «этого египтянина». Другое дело, что точно также искренне они будут вопить и улюлюкать, наблюдая, как я валяюсь в луже крови у ног какого-нибудь счастливчика, в предвкушении последнего удара. Но пока они за меня. И это помогает.
– Пять… Шесть…
Мне удается встать на одно колено и опереться левой рукой о труп китайца. Еще немного и… И я, потеряв равновесие, валюсь обратно на песок. Разочарованный вздох проносится по трибунам. Пот заливает глаза, но я все равно вижу, как бросается к бронированному стеклу Рита, вижу ее перекошенное отчаянием лицо… Мне бы хоть о стеночку опереться, только до нее ползти и ползти.
– Семь…
Карим вежливо усаживает Риту обратно в кресло и любезно улыбается мне одними губами. Ах, ты, сволочь, думаешь, я уже труп?! Да, я сейчас… Нет, не сейчас. У меня опять ничего не получилось.
– Восемь… Девять…
Спина моя явственно чувствует направленные на нее автоматы и в полном соответствии с учебником биологии покрывается мурашками. И тогда я, отбросив промежуточные позы типа коленно-локтевой, ложусь на спину, завожу левую ногу за голову (правая ничего не чувствует, но не отстает) и резким махом усаживаю себя на корточки. Еще одно усилие…
– Десять!
Только я уже стою на одной ноге и, отчаянно размахивая рукой, пытаюсь сохранить с таким трудом обретенное вертикальное положение. Трибуны взрываются аплодисментами, и мне в голову настойчиво стучится образ скомороха, выплясывающего на пиру перед упившимися боярами. Чтобы отвлечься от таких ассоциаций я смотрю на Риту, радостно прыгающую в своей ложе, и даже пытаюсь помахать ей рукой, но быстро прекращаю эти попытки, чуть не выбившие меня из равновесия. Однако на то, чтобы показать средний палец Кариму у меня равновесия хватает!
С арены меня уносили на носилках парни в ливреях. Рядом суетился знакомый медбрат, стискивая и ощупывая мою занемевшую половину, как четыре слепца индийского слона. Даже в глаза поочередно светил фонариком. Не знаю, что он там увидел, но когда меня уложили на осточертевшее прокрустово ложе, привязывать ремнями запретил. Не успел я порадоваться этому обстоятельству, как мою тюрьму почтил своим присутствием сам Карим. Он что-то резко спросил у медбрата и, внимательно выслушав ответ, широко улыбнулся.
– Доктор Саид говорит, что тебе очень повезло. Обычно после тесного контакта с ныне покойным господином Ли гладиаторы не выживают. В твоем случае все еще обратимо. Надо лишь применить правильное лечение, и через пару недель полное выздоровление гарантировано.
– Какая трогательная забота о моем здоровье, – не сдержался я, безуспешно пытаясь пошевелить правой рукой, – Признаться, не рассчитывал на такое повышенное внимание.
– Все объяснимо, – ничуть не смутился Карим, – Сейчас ты курица, несущая золотые яйца для моего дяди. Он неплохо заработал на тебе. Особенно сегодня, – ведь практически все присутствующие ставили на Ли. Так что теперь ты – фаворит.
Что-то угрожающее проскользнуло в его словах, и я безуспешно попытался сообразить, что же именно. Но тут медбрат Саид, временно выпавший из поля моего зрения, опять появился в нем, пуская фонтанчик из десятикубового шприца. Казалось бы все в пределах разумного: врач-шриц-укол. Только почему-то моя левая нога резко бьет по шприцу, а рука, ухватившая Карима за галстук, пытается вцепиться в его горло, но, увы… Одной руки и ноги явно недостаточно для ведения активных боевых действий. И хоть Карим тоже временно однорук, однако вывернуться успевает и коротко без замаха бьет меня в висок.
Первое, что я чувствую, очухавшись после нокаута, – ставшие родными ремни, стянувшие тело с удвоенной силой.
– Напрасный труд, – почти равнодушно сообщил мне Карим, потирая сдавленную галстуком шею, – Тебе со мной не справиться. Тем более в таком состоянии. А теперь объясни, почему ты это сделал?
– Потому, что это не лекарство, – я указываю глазами на шприц, вернувшийся в руку медбрата Саида, – Это – наркотик.
– Так-так, – одобрительно усмехнулся Карим, разглядывая меня со всевозрастающим интересом, – Какая проницательность. И как же ты догадался?
– Нюхом учуял. Только зачем все так усложнять? Ведь чтобы избавиться от меня, в твоем распоряжении немало других более простых способов.
– Видишь ли, я обещал дяде придерживаться выработанных им правил игры. А, кроме того, мне самому гораздо интереснее покончить с тобой, не нарушая этих правил. Присутствует здесь и финансовый аспект.
– Какой же?
– Если фаворит, на которого будут делаться основные ставки, погибнет от руки заведомого аутсайдера, то прибыль, которую получит поставивший «темную лошадку» будет огромной. Ясно?
– Не совсем, – честно ответил я, и добавил по-русски, – Что-то не врубаюсь я, какую пакость ты мне еще приготовил…
А с какой стати мне врубаться, если голова с каждой секундой наливается свинцовой тяжестью и даже самое незначительное мысленное усилие отзывается дикой болью в обоих полушариях.
– Сейчас поймешь, – охотно начал разъяснения Карим, – Это действительно наркотик. Один из сильнейших. Но… В то же время это – лекарство. Я не знаю, каким образом Ли проделывал свои фокусы, но факт остается фактом. Те, кто выжил после его хватки, страдали от ужасных головных болей. Некоторые умирали, некоторые сходили с ума. Пока мы не нашли препарат способный купировать болевой синдром. Вот только побочный эффект у него сам понимаешь какой – очень быстрое привыкание. Теоретически двух недель ежедневных инъекций достаточно для того, чтобы стать законченным наркоманом. Правда, на практике мы проверить этого не могли – пациенты все равно умирали. Но тебе бояться нечего. Саид ручается, за твою жизнь. Естественно, после проведения полного курса нашего ноу-хау. Ах, да… Чуть не забыл. Какое лично мне до этого дело? Очень простое, я…
– Можешь не продолжать, – у меня пересохло во рту, но слова все равно рвались с языка, – Когда ты убедишься, что я окончательно выздоровел, а заодно и подсел на ваше ноу-хау, мне перестанут его вводить. Дня за два до моего очередного боя. И тогда начавшаяся «ломка» сделает меня легкой добычей любого самого, что ни на есть хилого гладиатора. А ты, поставив на него, убьешь сразу двух зайцев: избавишься от меня и отгребешь большие деньги. Хороший план. Я сейчас даже пошевелиться не в состоянии; и ты можешь делать со мной все, что взбредет в твою извращенную голову. Так чего же ты ждешь?
– Жду своего алиби. Ты сам попросишь, чтобы тебе ввели этот препарат, несмотря на предупреждение о возможных последствиях. Таким образом, я выиграю, не нарушив ни единого правила.
– Да пошел ты! – выдал я единственное известное мне английское ругательство, а потом с удовольствием продолжил уже на русском.
Карим терпеливо выждал пока мое вдохновение иссякнет и, удобно усевшись на стул, закинул ногу на ногу.
– Я подожду. Скоро ты сам поймешь, что другого выхода у тебя нет.
Прошло, наверное, около получаса, и я с прискорбием убедился, что Карим не соврал. Голова не просто раскалывалась от боли, она превратилась в одну сплошную БОЛЬ, а каждое мгновение моего существования – в изощренную пытку. И самое пакостное заключалось в том, что я мог прекратить это самоистязание в любую минуту. По собственному желанию. Тем более, что другого выхода у меня действительно нет: мертвый или сумасшедший я уже точно не смогу помочь ни себе, ни Андрею, ни Рите. А вот маячившая в перспективе наркозависимость и грядущий бой в состоянии «ломки» все же оставляли слабенькую надежду на хэпи-энд.
– Колите, – процедил я и зажмурился, чтобы не видеть выражение глубокого удовлетворения, вползающее на лицо Карима.
Игла профессионально вошла в вену, и, спустя минуту, я растворился в тумане, ни с того, ни с сего заклубившемся в комнате. Оставляя реальному миру боль, ненависть и втоптанное в кровавый песок арены человеческое достоинство.
Глава 4
Описывать то, что происходило со мной в течение курса наркотерапии, не имеет абсолютно никакого смысла. Кто пробовал, – знает. Кто не знает, пусть лучше не пробует. Честно говоря, эти три недели слились для меня в один бесконечно долгий день. Или, скорее, ночь. Беспамятство перемежалось с видениями или, попросту, глюками, так, что даже в своей прострации я испугался забрезжившего впереди призрака сумасшествия. И лишь один луч света в темном царстве еще вносил оптимистичные ноты в мою траурную фугу – меня перестали привязывать, очевидно, удовольствовавшись временной недееспособностью. Но едва последняя доза наркотика перекочевала из шприца в мою отравленную донельзя кровь, как все вернулось на круги своя и, очнувшись от грез, я нашел себя упакованным в те же самые ремни.
Простое умственное усилие, которое я предпринял, чтобы, припомнив события трехнедельной давности, выработать план действий, едва не отключило мой отвыкший от такой нагрузки мозг. Но уже через несколько часов мне удалось свести концы с концами. Итак, первое: физическое состояние на данный момент можно считать удовлетворительным. О правостороннем параличе напоминает только легкое онемение в пальцах. Второе: с мыслительными процессами дело обстоит несколько хуже, но надеюсь, что за оставшиеся до боя один-два дня ко мне вернется, то, что, по словам моих институтских преподавателей, всегда отличало студента Семенова: железный кулак, стальные нервы и золотая голова. Уж что-что, а золотая голова мне точно пригодилась бы – никакого шлема не нужно.
Тут мои размышления были прерваны появлением уже подзабытой четверки: официанта с охранниками. Не знаю, каким образом меня кормили все это время, но едва нос ощутил ставшие вдруг очень отчетливыми запахи съестного, скрытого в блестящих контейнерах, как во мне сразу же проснулся волчий аппетит. И даже нацеленные в живот автоматы не помешали мне набить желудок до отвала. В общем, первый день существования в качестве человека, а не залитого «кислотой» растения, был признан мною довольно сносным. Зато второй… Нет, «ломка», конечно, не мед, но от нее еще никто не умирал и с ума не сходил. Бывали у меня деньки и похуже. Вот только к концу этого дня я уже был твердо убежден, что он в моей жизни – предпоследний. Завтра мне даже копеш не удержать в трясущихся руках, со всеми вытекающими последствиями.
Черт! Ну, почему я боюсь?! Почему каждый раз, когда костлявая рука дружески похлопывает меня по плечу, намекая на неизбежную и скорую встречу, внутренности сжимаются от самого тривиального страха. Казалось бы, пора привыкнуть – в первый раз, что ли? Так нет же! Тут на меня накатило самое натуральное отчаяние. А уж распоясавшееся воображение, нарисовавшее победную улыбку Карима, склонившегося над моим бездыханным телом, вообще нанесло удар ниже пояса. Можно было бы, конечно, почесть себе лекцию о пользе позитивного мышления, о надежде, успевающей похоронить всех окружающих, прежде, чем сдохнуть самой, но… Но я – человек разумный, объективный, взрослый, и потому в чудеса не верящий. Несмотря на редкие приступы ясновидения, познавательные экскурсии в астральный мир, встречи с приведениями и виртуальное общение с Ольгой, находящейся от меня за тысячи километров.
Ольга! Имя жены резануло по сердцу, не хуже отточенного лезвия. Даже «ломка», испуганно поджав хвост, шмыгнула в какой-то труднодоступный уголок организма, чтобы затаиться там до поры до времени. Ольга… Мне необходимо еще раз тебя увидеть. Может быть, это глупо, может быть, жестоко, но я не могу с тобой не проститься. Тем более, что в отличие от многих приговоренных к смертной казни, такая возможность у меня имеется. И, стало быть, грех ей не воспользоваться.
Вот только свидание наше чуть было не сорвалось. Не вовремя очнувшаяся «ломка» грозила разрушить все романтические планы, бросая меня попеременно то в жар, то в холод, заставляя желудок судорожно сжиматься, и выкручивая суставы, будто прачка белье. Промучавшись с полчаса я понял, что нужной степени концентрации в нынешнем своем состоянии достичь не смогу. Пришлось прибегнуть к проверенному способу форсированного дыхания, который год назад открыл мне врата в «тонкий» астральный мир. Не подвел он и в этот раз. Полчаса надсадного сипения и, вот вам, пожалуйста, я повелительно машу рукой, сдергивая туманную завесу с необычного средства связи, опрометчиво продемонстрированного мне экстрасенсом Андрюшей, – астрального зеркала. Еще одно ментальное усилие и Ольга материализовалась за зеркальной плоскостью, как будто ждала, когда же я ее позову.
Не думал, что это будет так трудно – прощаться. Казалось, что слова затеяли со мной игру в прятки, выигрывая кон за коном, – я никак не мог найти нужные. Хорошо, что Ольга не поднимает глаз, иначе я не смог бы и двух фраз связать. Кстати, а почему это жена на любимого мужа не глядит? Я, можно сказать, прощальную речь толкаю, а она… Ну, посмотри же на меня, упрямая… Не смотрит. Отворачивается. И молчит, как рыба об лед. Да ты что, жена?! У мужа можно сказать последнее свидание, которое вот-вот оборвется по причине его (то есть моего) полного энергетического истощения – три недели «на игле» это, вам не сахарная пудра. Я, можно сказать, на одном упрямстве держусь, а она..! А она вдруг сорвалась с места и, протянув руки, бросилась очертя голову к разделяющей нас грани, искрящейся синими бликами. Плохо соображая, что делаю, я рванулся навстречу и через уже секунду касался пальцами прохладной чуть пружинящей на ощупь зеркальной преграды как раз там, где с другой стороны нетерпеливо подрагивали пальчики Ольги.
Что-то неуловимо изменилось в окружающем пространстве. Я даже не успел осознать что именно, когда в пальцы мне ударила упругая волна силы. Преодолев разделяющую нас преграду, энергия буквально врывалась в меня, заставляя вибрировать каждую частицу моего не вполне материального тела. Несколько мгновений я стоял дурак дураком, внимательно вглядываясь в неестественно расширившиеся глаза Ольги, которая на этот раз не спешила их отводить, пока не заметил, как постепенно начинает терять краски ее застывшее лицо. Понимание осторожно заскреблось на пороге, и я попытался оторвать руки от зеркала, надеясь разрушить канал, по которому в меня неотвратимо вливалась энергия жены, заставляя ее бледнеть с каждой секундой. Хренушки! С тем же успехом можно было попытаться оторвать от земли могильную плиту из гранита.
– Отойди! – заорал я, как в припадке эпилепсии содрогаясь в напрасных попытках оторваться от астрального зеркала, – Не смей, слышишь?!
Но Ольга не слышала, или не хотела слышать моих маловразумительных выкриков, и все также спокойно стояла, отдавая мне всю себя. В прямом смысле. Каким-то образом я знал, что такое донорство может вычерпать ее до дна, и тогда… Я отвернулся, чтобы не видеть этих до боли родных глаз, в которых странным образом смешались прощение и чувство вины, и выругался так, как не ругался при Ольге никогда в жизни. А потом завернул еще круче, когда увидел, что творится во взбудораженном нами мире. Вокруг панически дрожавшего зеркала сворачивалась гигантская воронка, в которой полосы тумана мешались с черными вихрями бездны и голубыми лентами астрального «неба». Особую жуть этой картине предавало царящее вокруг абсолютное безмолвие, бившее по ушам, не хуже самого оглушительного грохота. Кажется, я что-то круто здесь напортачил, и теперь придется расплачиваться за незнание правил техники астральной безопасности по полной программе.
Зеркало уже ходило ходуном, и мы с Ольгой дергались в такт его судорогам, как висящие на веревочках марионетки в опытных руках кукловода. Н-да, пожалуй, Кариму не придется злорадствовать, наблюдая мое жалкое барахтанье во время завтрашнего боя. Потому что завтра для меня уже не наступит. Я почти наяву ощущаю, как костлявая рука дружески ложится на плечо… И мощным рывком отрывает меня от покрывшейся мелкой рябью зеркальной поверхности. Па-ба-ба-бам!
– Ё………., Игорь! Ты – кретин! – орет мне в ухо экстрасенс Андрюша, оттаскивая прочь от помутневшего зеркала, и резким движением задергивает туманный занавес, – Сколько раз я тебе говорил: не зная броду, не суйся в воду, джедай хренов! Кем ты себя вообразил? Волшебником в голубом вертолете?
– А как же мой потенциал? – прокашлял я, отстраняя от себя Андрея, и пытаясь унять колотящую тело дрожь, – Талант, о котором, мне кто-то все уши прожужжал?
– Талант! – вознегодовал экстрасенс Андрюша, – У тебя талант влипать в неприятности, когда меня нет поблизости! Ты хоть знаешь, что натворил?
– Зеркало астральное вызвал…
– Зеркало… – передразнил экстрасенс, и двинулся куда-то сквозь туман, волоча меня за руку как несмышленого ребенка, – Зеркало зеркалу рознь. Не знаю как, но ты умудрился вызвать зеркало шестого уровня, и твое счастье, что я оказался поблизости, иначе… Оно ведь не только изображение передает, но заставляет вызванный объект выполнять твои прямые приказы. И взбреди тебе в голову приказать Ольге явиться на работу в одном неглиже… Представляешь, что было бы с мужиками, работающими с ней в одной конторе? Умопомрачение! Я уж не говорю про перекачку энергии и неконтролируемую реакцию пространства на подобное насилие. Еще чуть-чуть и от вас осталось бы одно воспоминание… Счастье еще, что я мимо проходил, и твои вариации услышал. «Ну, – думаю, – никак Игорек душу отводит?» Ломлюсь к тебе и кого вижу? – какого-то лысого египтянина! Только по ауре и признал. Ну и еще по некоторым коронным выражениям. Кстати, не пора ли просветить обожаемого гуру насчет твоего нового прикида.
– Просвещу, великий и ужасный, просвещу… Только сперва отчитайся перед народом, как ты сам тут оказался?
– Как оказался? Да очень просто – в тело возвращался. Отдохнул немножко, пора и честь знать. С тобой-то что приключилось? Давай, колись…
Ну, я и раскололся.
– Да-а-а…Дела-а-а… – протянул экстрасенс Андрюша, впиваясь в меня цепким взглядом. Ненавижу, когда он так смотрит! Будто на запчасти разбирает…
– Дела, – я согласно кивнул, и невесело усмехнулся, – И дела хреновые. Хорошо, хоть с тобой напоследок свиделись…
– Ты что, джедай? Никак без боя сдаешься?! – вскинулся экстрасенс.
– Да я даже до арены своими ногами не дойду. Какой уж тут бой!
– Дойдешь, Игорек, дойдешь, – усмехнулся Андрюша, отходя на пару шагов и внимательно разглядывая что-то над моей головой, – И мечом намашешься – мало не покажется. Скажи спасибо Ольге, она своей энергией тебя так накачала, что я даже стоять близко не могу. Нужно только направить потоки куда следует и тебе основательно полегчает.
С этими словами Андрей энергично замахал руками, и начал описывать вокруг меня сужающиеся круги.
– Ну, вот и все, Игорек – он отер со лба астральный пот и скривился, натолкнувшись на золотой обруч, прочно обосновавшийся на его голове после нашего вторжения в Египет, – Конечно, все симптомы убрать не удастся, уж извини, но жизнь станет терпимой. На один день. Как раз отоспишься, придешь в себя и до арены на своих двоих доковыляешь. А потом уже я подключусь. Многого тоже не обещаю, сам понимаешь, силенок у меня поубавилось изрядно, но сражаться сможешь. Все остальное в твоих джедайских руках.
– Спасибо…
– Не знаю такой валюты. Если выберемся из этого зверинца с тебя черпак! Коньяка «Хенесси». Я теперь на благородные напитки решил перейти. С такими украшениями водку глотать как-то не с руки. Время менять имидж. Кстати, о времени… Ты не можешь хотя бы приблизительно сказать, во сколько твой поединок начнется? Меня ведь действительно надолго не хватит, можешь рассчитывать максимум на час.
– Раньше часа ночи никогда на арену не выходил, – ответил я, продираясь через заросли памяти, основательно заросшей сорняками наркотических видений.
– Значит, ровно в двенадцать сорок пять я начну тебя подпитывать, – подытожил экстрасенс Андрюша и, крепко сжав мою руку, повторил, как тогда на арене, – Держись, джедай.
Я уже собрался ответить, что-нибудь соответствующее возвышенному моменту, но тут тишину расколол знакомый грохот аварийного выхода, и в мои широко распахнутые глаза уставился зрачок «УЗИ». Кажется, мне принесли ужин.
Ночь прошла так, как обещал великий и ужасный экстрасенс Андрюша, то есть терпимо. Энергия, полученная от Ольги, заставила «ломку» сбавить обороты и я даже умудрился несколько часов провести в блаженном сне. Утро тоже было вполне сносным. Но с каждым следующим часом я чувствовал, как тают мои заемные силы, открывая дорогу боли и дурноте. Так что, когда после полуночи в комнату вошел сияющий Карим, меня едва хватило на то, чтобы перестать дрожать, как осиновый лист под октябрьским ветром.
– Господин Семенов, – на этот раз он был сама вежливость, и его «ю» снова звучало как «вы», – Вы не слишком скучали без меня? Нет? Как настроение? Боевое? Прекрасно. Потому что сейчас ваш выход. Надеюсь, вы сумеете дойти до арены своим ходом.
Когда сопровождающие шефа охранники отвязали меня и утвердили на негнущихся ногах, Карим еще раз придирчиво изучил мой далеко не цветущий вид.
– Превосходно. Сегодня ваша смерть принесет мне немалый доход и еще большее удовольствие. Только смотрите, не вздумайте свалиться после первого же удара, зрители могут что-нибудь заподозрить. Впрочем, нет. Насколько мне известно, вы всегда сопротивляетесь до последнего. Что ж, тем интереснее будет наблюдать за вашей агонией. Вместе с госпожой Ритой.
В ожидании моего ответа, он скрестил руки на груди, и только тогда я сообразил, что изменилось в его облике: ему сняли гипс. Прослушав минуту молчания в моем исполнении, двоюродный племянник, скомандовал секьюрити «на выход» и меня повлекли по узким коридорам туда, где «египтянина Рамзеса» с нетерпением ждали бетонные стены, желтый песок и почтеннейшая публика. А также гладиатор-неумеха, от рук которого мне предстояло погибнуть ради пополнения кошелька и удовлетворения амбиций ничего не забывающего Карима. Потому, что до обещанного Андреем сеанса добровольной сдачи энергии оставалось еще целых двадцать минут. Время вполне достаточное, чтобы из меня сделали бифштекс. С кровью.
Мне действительно удалось дойти до выхода на своих заплетающихся двоих, но и только. Привалившись к стене, я отрешенно созерцал, как поднимается решетка вместе с куском бетона, пропуская в коридор яркий свет, гул пребывающих в предвкушении трибун и голос ведущего, разрывающий динамики:
– Леди и джентльмены! Встречайте нашего фаворита – Рамзеса.
Приветственный рев прокатился по рядам зрителей, и, не дожидаясь пока автоматные стволы вытолкнут меня под слепящие лучи прожекторов, я крепко стиснул дрожащие в ознобе руки и быстро шагнул на желтый песок арены. Рев ударил в уши как таран, а яркий свет заставил мгновенно зажмуриться, причиняя глазам физическую боль. Потребовалось приложить немалые усилия, что бы их открыть. И вовремя. Потому что разряженный викингом гладиатор, нетерпеливо поджидавший моего появления, со скоростью гоночного «болида» ринулся на меня, замахиваясь тяжелым полутораручным мечом. Па-ба-ба-бам.
Я едва успел подхватить шлепнувшийся возле ноги копеш и в последний момент увернуться от нападающего, но на этот нехитрый маневр ушли немногие оставшиеся в запасе силы. И едва не прозевал второй бросок распалившегося гладиатора. Вернее прозевал, потому, что когда мое тело соизволило среагировать на команду посланную мозгом, было уже поздно, и я кувырнулся на песок, выпустив меч из обессилевших рук.
Хрусть-хрусть-хрусть.
Мелкие песчинки противно скрипят на зубах, не забывая попадать и в другие открытые для общения части лица. А именно: в глаза и уши. Чему определенно способствует мое беспомощное горизонтальное положение. Встать. Немедленно встать! Иначе оставшихся мгновений жизни мне не хватит даже на то, чтобы высказать свое мнение о происходящем трехэтажных выражениях второго русского языка.
Легко сказать «встать»! А если все мышцы выкручивает так, словно меня поместили в гигантскую мясорубку и пустили ее на самых малых оборотах? А если желудок постоянно передает привет из глубины души и норовит пойти посмотреть, что творится на белом свете в данный не слишком приятный для своего хозяина момент? А если перед глазами плавает кровавая пелена, мешая разглядеть, чем занимается этот гориллоподобный субъект, чья подсечка довела меня до столь плачевного состояния? А если… И это притом, что я еще даже не ранен! Во всяком случае, серьезно. Какое уж тут «встать»! Хорошо хоть успеваю откатиться так, что направленный в мой многострадальный живот клинок, погружается в песок едва ли не до половины, лишь слегка зацепив кожу на боку.
Разочарованный гул толпы сообщает мне, что на такой исход никто не рассчитывал. Ах, вот вы как?! Ну, погодите. Сейчас назло всем встану и оставлю от своего противника рожки да ножки. Если, конечно, успею подхватить меч, вывернувшийся из руки во время моего нелепого падения. Что, съели!? Я уже стою, и, что не может не радовать, даже не шатаюсь! Почти. Я еле-еле успеваю парировать удар тяжелого полутораручного меча и…
И все-таки мне удается парировать. И еще раз. Вот так! А ты думал, Карим, что я уже меч поднять не смогу? Хренушки! Смогу. Еще раз пять, а если поднапрячься, то и десять… Жаль только, что движения мои все больше замедляются, как в кошмарном сне… Отойти! Еще отойти… Иначе этот лжевикинг меня в капусту нашинкует. Сколько же прошло времени? Мне бы только продержаться до того, как Андрей протянет свою «тонкую», в смысле энергетическую, руку помощи. В какой-то момент мне удается бросить взгляд на электронное табло. Черт, еще целых десять минут! Нет, не выдержу. Все. Аллес…
Ноги мои предательски подкосились, и я в полном соответствии с законом тяготения рухнул вперед, чисто инстинктивным жестом выбрасывая руки перед собой, чтобы избавить лицо от чувствительного соприкосновения с песком арены. И даже не вспомнил, что правая рука до боли в костяшках сжимает верный копеш. Какова была траектория клинка, для меня до сих пор тайна за семью печатями. Знаю только, что лжевикинг, бросившийся в атаку в это же самое мгновение, очень удачно нанизался на него, издав утробное «Ха». Мне очень повезло, что Карим решил выставить против меня аутсайдера. Будь он чуть более расторопным и менее массивным, я бы так и остался лежать на песке, поливая его своей третьей отрицательной.
Я стоял, обессилено опираясь на стену, пропуская мимо ушей восторженное скандирование моего нового имени, и внимательно следил за Каримом, проследовавшим в комментаторскую. Что ты задумал, двоюродный племянник? О чем шепчешь лысеющему дядьке с микрофоном в руках? Почему меня не уводят с арены? Чего ждут? Ведь викинг однозначно мертв…
– Леди и джентльмены. Минуточку внимания. В программе сегодняшних боев произошли некоторые изменения. Из-за ошибки компьютера гладиатору Рамзесу вместо одного противника выпало два. Причем ставки принимались на обоих. Поэтому из чувства справедливости мы просто обязаны провести сейчас и второй бой. У вас есть десять минут, чтобы сделать дополнительные ставки. Персональные компьютеры, встроенные в спинки кресел помогут вам быстро справиться с этой непредвиденной проблемой. Еще раз приносим вам свои извинения, и надеемся, что вы угадаете со ставками.
Ах, вот оно что! Не желая смириться с поражением, Карим решил взять меня измором. Видит же, что я сейчас полный ноль… Нет, кажется уже не полный. Что происходит? Откуда эта упругая теплая волна, прокатившаяся по телу живительным потоком? Как же я мог забыть! Ведь сейчас ровно 12:45 и, стало быть, мой обожаемый гуру начал перекачку энергии. Ха! Теперь посмотрим, чем дело кончится, чем сердце успокоится… Судя по многообещающему зачину, к началу второго боя я буду чувствовать себя почти человеком, и кого бы они не выставили против меня…
– Леди и джентльмены! – взревело в динамиках, – Позвольте представить вам дебютанта наших соревнований, восходящую звезду гладиаторских боев – амазонку Эсмер!
«Ну, вот! Только бабы мне здесь и не хватало для полного счастья!» – прогудело в голове одновременно с рванувшимся к потолку зрительским ревом.
– Встречайте! – надрывался ведущий и я, внимательно посмотрев на комментаторскую, наткнулся на ответный взгляд Карима. Неужели он думает, что я не справлюсь с женщиной? Да, после энергетического вливания экстрасенса Андрюши – запросто! И тут мне стало очень холодно. Я должен не только справиться с ней…, я должен ее убить.
Мне еще не удалось, как следует, собраться с мыслями, сбежавшими в разные уголки сознания, когда появилась она. Обычным шагом вышла на арену и на секунду замерла, вглядываясь в меня, точно также как я в нее. Не знаю, кого я ожидал увидеть: гром-бабу с боевым топором или юркую девчонку с парой длинных кинжалов, слишком мало времени было отпущено на бесплодные гадания. Но моя противница не походила ни на одни образ, вспыхнувший в моем не слишком здоровом воображении. Довольно высокая, примерно на полголовы ниже меня. Светлокожая, по сравнению со мной, так просто алебастровая. Фигура… Н-да-а-а, с такой фигурой только мужиков наповал сражать, причем без помощи различных колюще-режущих предметов. К тому же доспехи ей подобрали такие, чтобы как можно больше этой самой фигуры выставлялось напоказ. Чуть-чуть кольчужной сетки на груди, и немного на бедрах вот и вся ее защита от острых мечей и плотоядных мужских взглядов. Движения резкие, неуверенные. Действительно дебютантка… Но решимости не отнять, вон, как сверкает глазами из прорезей глухого шлема. Ой, сейчас испугаюсь!
А испугаться следовало бы. Потому что она коротко отсалютовав своей кривой саблей, кинулась в мою сторону с явным намерением укоротить меня на голову. Я уклонился и не очень уверенно ткнул копешом в направлении ее живота. Слава богу, безрезультатно: сталь встретила сталь, и раздавшийся звон обозначил начало нашего поединка.
Уже после второго обмена ударами стало яснее ясного, что боя у нас не будет. А будет… Танец у нас будет, – самое настоящее сумасшедшее танго. Не такое, где каждое движение танцоров заучено до автоматизма и выверено до миллиметра. Нет. Наше танго – смертельная импровизация, но такая от которой невозможно оторвать восхищенных глаз. Наверное, это почувствовали даже жаждавшие крови зрители, и в зале после недоуменного ропота воцарилась гробовая тишина. Мы танцевали под звон собственных клинков и не нуждались в иной музыке. Как положено мужчине, танец вел я. Новая амазонка предпочитала защиту нападению, но ее редкие контратаки заставляли мою кровь быстрее бежать по жилам от какого-то невозможного восхищения. Да, я ею просто любовался!
Мы танцевали. И все было бы замечательно, просто чудесно, если бы не одно «но»… В какой-то момент боя я понял, что не смогу ее убить. Не в том смысле, что у меня не получится, а в том, что не стану этого делать. Поздравляю, Карим. Пожалуй, ты нашел самый верный способ избавиться от меня. Даже ради обретения желанной свободы я не сумею переступить через… Ошибаетесь, не через труп, – через самого себя. Через свои чертовы принципы, будь они трижды не ладны.
Нет, это просто наваждение! Мы с ней «танцуем» всего каких-то десять минут, а я готов поклясться, что знаю ее всю жизнь. Вот сейчас она парирует мой удар, потом ответит быстрым выпадом, а потом… Сам не понимаю каким образом, но я мог предугадать ее движения уже на три удара вперед. И она, кажется, тоже была в курсе всех моих ближайших действий. Бред какой-то… Пожалуй, я сильно поторопился, предположив, что сумею одержать победу. Победу… «Скажи честно, – убить, – подал реплику внутренний голос, – Все равно у тебя нет другого выхода, если ты хочешь спасти кроме себя еще двух близких людей».
Улучшив момент, я взглянул на VIP-ложу, где, судорожно вцепившись в подлокотники, сидела бледная как смерть Рита. Не знаю, сказывалась ли в ней кровь папочки-экстрасенса, но похоже она догадалась, на какой тонкой грани я балансировал. Я попытался ободряюще улыбнуться ей, отвлекся и едва не пропустил смертельный выпад, направленный в мою разрисованную грудь. Лишь чудом мне удалось извернуться и нанести ответный удар, да такой, что его моя противница предугадать не сумела. Копеш рванулся к ее шее, отражая фотовспышки, обильно засверкавшие в ожидании кровавой развязки, и я уже начал благодарить бога за то, что все решилось само собой, избавляя меня от нелегкого выбора, но… Но моя рука в последнюю секунду решила поступить по-своему и развернулась так, что удар пришелся гораздо выше – в основание высокого гребня на шлеме амазонки. Оглушенную женщину отшвырнуло назад, и она без сознания распростерлась на песке. Медленно, очень медленно я двинулся к ней, моля судьбу, только о том, чтобы она очнулась, и мы смогли продолжить этот странный бой-танец, иначе… Крышка мне иначе. Ничто не заставит меня добить беспомощную женщину. Да еще такую… Шлем слетевший с ее головы во время падения, обнажил гриву мокрых светлых волос, скрывших лицо новой амазонки, не хуже мусульманской паранджи. Вот, жалость-то. Гюльчатай, открой личико! Все не так обидно умирать будет.
Как будто услышав мои мысли, амазонка очнулась, и, ухватив одной рукой лежащую рядом саблю, другой откинула с лица перепутанные длинные пряди. А потом ринулась на меня, выписывая клинком сверкающие вензеля. Я попятился, едва успевая отражать атаки этого торнадо в женском обличии, и, только протопав половину арены, сумел, наконец, бросить взгляд на ее лицо. Что-то случилось со мной. Я смотрел на нее, и не видел. То есть, видел, конечно. Вот глаза – большие, зеленые, красивые. Вот брови – прямые, строгие. Вот нос – вздернутый, милый, неправильный. Вот губы – поджатые, упрямые. Раскрасневшиеся щеки, подбородок с ямочкой… Но все эти черты отказывались складываться в лицо. Наверное, какой-то предохранитель в сознании оберегал меня от запредельной перегрузки, не позволяя мозгу провести свою обычную работу по опознаванию объектов.
– Ах, ты, хмырь египетский! – зашипела на меня взбешенная Ольга, в очередной раз замахиваясь своей кривой саблей, – Сейчас ты у меня попляшешь, мало не покажется!
Это бред. Это – самый настоящий бред, наркотическая галлюцинация. Видимо, я еще не вполне оклемался после лечения, прописанного мне Каримом, если вижу в своей размахивающей саблей противнице горячо любимую супругу. Это же просто смешно! Откуда на кровавой арене могла взяться моя дражайшая половина? Ну, допустим, случилось чудо, и ее сюда занесло неизвестно каким ветром, но это не объяснение тому, что происходит в данный момент. А в данный момент меня, находящегося в полностью невменяемом состоянии, чуть-чуть не полоснула саблей по горлу разъяренная фурия со знакомым до мельчайших черточек лицом. И я должен поверить, что это моя домашняя Ольга? Да, она в жизни сабли в руках не держала!
Нет, все-таки рефлексы – замечательная штука. Если бы не они, то за время моих сбивчивых размышлений любезная супруга запросто могла лишить меня жизни не один десяток раз. А так, пока в моей голове происходила усиленная умственная работа, тело делало уже привычное: парировало, уклонялось, отходило. И все без какого-либо участия с моей стороны. Когда я сумел разложить по полочкам всю ситуацию, в которую мы влипли по самое «не хочу», то едва не подпрыгнул от радости. Она не узнала меня! Не разглядела за этим дурацким камуфляжем, кого на самом деле ей придется убить, чтобы уйти живой с этого нарядного желтого песка. Потому что все поединки с моим участием – смертельные. Как там, в «Горце»: «Должен остаться только один»? Вот и чудесно, дальше все будет очень просто.
Повинуясь приказу, прикипевшие к рукояти пальцы ослабляют хватку, и во время отражения очередной атаки жены, я очень неудачно парирую, оступаюсь и падаю, роняя копеш так, чтобы невозможно было до него дотянуться. Колени больно вдавливаются в песок, а голова склоняется в обреченном полупоклоне. И вовсе, не потому, что я боюсь увидеть сверкающую сталь, стремительно летящую ко мне. Просто, Ольга не должна ничего заподозрить. До самого конца. И даже после…
Странно… Странно, что я не слышу свиста рассекаемого воздуха, хотя при таких воплях беснующихся трибун это не удивительно. И все-таки прошло уже достаточно времени, чтобы… Однако взгляд, брошенный исподлобья, заставляет меня похолодеть. Ольга стоит надо мной, замерев с занесенной саблей, и в отчаянии кусает губы, не решаясь нанести последний удар. Идиот! Господи, какой же я идиот! Должно быть, я совершенно разучился соображать за трехнедельный курс наркотерапии. Нужно было во время боя всего лишь пропустить ее меткий удар и умереть спокойно, а сейчас… Сейчас я лишен такой роскоши. Ну, что же ты медлишь, храбрая моя? Ведь это не я перед тобой, а совсем чужой наглый мужик, который не лишил тебя головы только по чистой случайности. Неужели ты не слышишь, как зал скандирует «Убей!»? Не чувствуешь затылком направленные на тебя автоматы? Да, руби же! Нет… Не сможет.
Значит, мне придется самому позаботиться о ее безопасности. Если я хочу, чтобы Ольга живой покинула арену, нужно, изловчившись, дотянуться до меча и продолжить бой. А уж потом, в процессе я поймаю нужный момент и… Ничего я уже не поймаю, потому что совершенно неожиданно мое тело превратилось в жалкую трясущуюся развалину, неспособную не только продолжить бой, но даже подняться с колен. Н-да-а-а, выходит, не рассчитал экстрасенс Андрюша своих волшебных сил, и сеанс энергетической поддержки прервался, как всегда на самом интересном месте. Вот теперь точно – аллес. И не только для меня.
Стараясь не обращать внимания на обезумевших зрителей, я еще умудряюсь повернуть непослушную голову, чтобы в последний раз посмотреть на Риту, и с удивлением обнаруживаю, что в ложе ее нет. Ну, и, слава богу. Нечего ей смотреть на то, что произойдет дальше. Однако, то, что произошло дальше, вообще ни в какие ворота не лезло.
– А ну, отойди от него, корова! – произнес по-английски Ритин голос, и его хозяйка неожиданно возникла между мной и Ольгой, крепко сжимая тяжелый копеш в дрожащих от напряжения руках.
Казалось, что каждый зритель неожиданно поперхнулся собственным криком, так быстро воцарилась в зале недоуменная тишина. Господи, что делает эта сумасшедшая?! Как она вообще сюда попала? Неужели не понимает, что все это подстроено? В противном случае ей никогда бы не удалось попасть на арену. Наверное, Карим сейчас потирает руки от удовольствия, ожидая, когда автоматные очереди положат конец сразу двум его головным болям: Рите и мне… И Ольге.
Но вместо автоматных очередей по залу пронеслась какая-то громкая команда, и даже я, не зная языка, понял, что в полном соответствии с приказом все секьюрити сейчас опустят оружие. Все, кроме одного. Там, за моей спиной в черном чреве открытого Ритой прохода стоит Карим, крепко сжимая в руках «УЗИ» лежащего у его ног охранника. Расчет двоюродного племянника, как всегда точен. Не услышавший приказ охранник успел согласно инструкции выпустить очередь, за что и был застрелен своим начальником. А то, что погибли гладиаторы и (ах, какая жалость) вместе с ними дражайшая пленница его дяди, – на то воля Аллаха милостивого и милосердного. Он – Карим – сделал все возможное но, увы, безнадежно опоздал.
Я не мог этого знать, не мог этого видеть. Картина, неожиданно возникшая перед глазами, слишком походила на продолжение моих галлюцинаций. И все же… Это видение казалось настолько реальным, ярким и подробным, что за секунду до того, как палец Карима до упора вжал спусковой крючок, я взвился с колен и, сгребая в охапку пожирающих друг друга глазами дочерей Евы, повалил их на песок. Откуда только силы взялись? Падая, я почувствовал, как что-то слегка чиркнуло меня по затылку, и, прежде чем погрузиться в ничто, услышал отчаянный крик Риты:
– Нет, Игорь, пожалуйста, не умирай! Это не честно! Я же люблю тебя!!!
– Игорь? Какой Игорь? – шепотом переспросила Ольга откуда-то издалека.
А потом звук вырубился. Впрочем, как и свет.
Приходил я в себя медленно. Дырчатый потолок раскачивался перед глазами так, будто в благословенном Египте началось семибальное землетрясение. Но природный катаклизм оказался здесь абсолютно ни причем. Во всем была виновата моя голова, то и дело поворачивающаяся из стороны в сторону. Это стоящий рядом с кроватью доктор Саид привычными движениями бинтовал мне пулевую царапину на затылке и как-то странно разглядывал, словно удивлялся моей упрямой живучести. Но было в этом взгляде и еще что-то. Только я по состоянию здоровья не мог разобрать, что именно.
– Вы очень везучий человек, мистер Семенов, – лицо Карима появилось на фоне потолка. – Со стороны может показаться, что мой дядя вернулся именно для того, чтобы спасти вам жизнь. Он никого не предупредил о своем приезде. Даже меня. Так что его неожиданное появление в зале спутало мне все карты. Впрочем, как и ваш бросок. До сих пор ломаю голову над тем, каким образом вам удалось предугадать этот выстрел, вы ведь даже не оглянулись.
Ответа не последовало, но он его и не ждал, – это были просто мысли вслух – этакие тягучие вальяжные рассуждения. Но даже в своем нынешнем состоянии я видел под тонким льдом напускного спокойствия бушующую в нем стихию досады и ненависти.
– Я думал, что с возвращением дяди и его решением сохранить вам жизнь, буквально на коленях вымоленном госпожой Ритой, сюрпризы сегодняшней ночи закончатся, – притворно вздохнул Карим. – Но, увы… Попутно выяснилась еще одна очень любопытная подробность.
С этими словами он щелкнул механизмом в изголовье кровати, и та неожиданно приняла вертикальное положение, заставив меня повиснуть на врезавшихся в тело ремнях. Теперь мне представилась возможность вместо потолка обозревать противоположную стену, вместе с вжавшейся в нее Ольгой, на которую были направлены три коротких автоматных ствола. Чего-чего, а бдительности Кариму не занимать.
– Подробность любопытная, – как ни в чем не бывало, продолжил шеф секьюрити, сокрушенно покачивая головой, – И весьма для меня печальная. Оказывается, вы состоите в законном браке с нашей восходящей звездой – мисс Эсмер. Или вернее будет сказать – Ольгой.
Он намеренно исковеркал русское имя почти до не узнаваемости и хищно улыбнулся, втянув воздух, затрепетавшими от сдерживаемых эмоций ноздрями.
– Поверьте, я даже не подозревал об этом до сегодняшнего дня. Ведь в изъятых у вас паспортах значатся совершенно разные фамилии…
Он вопросительно посмотрел на меня, а я, несмотря на не слишком подходящий момент, улыбнулся, вспомнив какие упорные позиционные бои шли у нас с Ольгой перед свадьбой. Ну, ни в какую не желала упрямица превращаться в госпожу Семенову, слишком уж рабоче-крестьянской казалась ей моя ничем не примечательная фамилия. Так и осталась Меньшиковой. Тоже мне княжна Тараканова!
– Так вот, я повторяю, – вплотную приблизился ко мне двоюродный племянник, внимательно наблюдая за моей реакцией, – К сожалению, я не знал о том, что мисс. ис Ольга ваша жена. Коран запрещает правоверным мусульманам связь с замужней женщиной, так что я должен буду долго замаливать этот невольный грех. Примите мои искренние извинения, мистер Семенов. Вероятно, чувство, захватившее миссис Ольгу, было таким сильным, что она позабыла предупредить меня о своем замужестве. Ведь нам было так хорошо вместе, верно я говорю, дорогая?
Ольга дернулась как от удара, но не проронила ни слова. Только смотрела на меня полными слез глазами. В этом взгляде было все: и боль, и вина, и просьба о помиловании, и дикая ни с чем не сравнимая ненависть к человеку, который блаженно улыбался, глядя на мое перекошенное лицо. Только женщина может так люто ненавидеть. И если я его просто убью при первой же возможности, то она… Нет, даже Кариму я не пожелаю попасться Ольге на узкой тропинке после того, что он с ней сделал. Но пока все обстоит совсем наоборот, – это мы попались ему, и даже мое ясновидение было бессильно предсказать, какую месть он приготовил. И аукнется мне теперь не только сломанная рука, а в первую очередь то, что я помешал двоюродному племяннику избавиться от Риты, непонятно почему вставшей ему поперек дороги.
– Дорогая, – медовым голосом обратился к Ольге Карим, – Прежде чем оставить тебя наедине с супругом, я бы хотел получить что-то вроде прощального подарка в память о нашей страстной любви. Жаль только, что здесь нет второй кровати… Но ведь мы можем прекрасно без нее обойтись. Насколько я помню, тебе больше нравилось заниматься любовью стоя…
Карим пристально посмотрел на меня, потом на Ольгу еще больше вжавшуюся в стену и, раздосадованный нашим молчанием, рявкнул:
– Раздевайся!
Автоматные затворы клацнули, но Ольга ставшая белее стены, к которой прижималась и так уже почти полностью обнаженной спиной, даже не шевельнулась. Карим молча оседлал стул, вытащил сигарету и, прикурив от «Зипповской» зажигалки, глубоко затянулся.
– Может быть, ты стесняешься? – его голос вновь стал медовым, – Напрасно. Думаю, мистеру Семенову, тоже будет небезынтересно посмотреть и поучиться, каким образом можно доставить тебе особенное удовольствие. Раздевайся.
На сей раз он не кричал, но от этого тихого приказа мурашки побежали у меня по спине.
– Все-таки ты стесняешься, дорогая. Жаль, – Карим с тяжелым вздохом поднялся, – Придется немного помочь тебе раскрепоститься. И, кажется, я знаю прекрасный способ, как именно это сделать.
Двоюродный племянник Ашрафа Салеха излюбленным жестом зажал сигарету в зубах, щелкнул зажигалкой и, увеличив размер пламени до предела, стал медленно приближать ее к моему плечу. При этом его переполненные желанием и ненавистью глаза ни на секунду не отрывались от лица Ольги.
– Ну, – подбодрил он ее, – Я жду…
И он дождался. Ольга прыгнула вперед, не хуже пантеры, однако охрана не дремала, и, перехватив ее в воздухе, попыталась с помощью прикладов доказать известную истину «Прав тот, у кого автомат». Я рванулся так, что затрещали ремни, и ничего не добился, – путы держали крепко. Как муха в паутине я продолжал дергаться, сопровождая каждую судорогу очередной порцией ругательств и даже не почувствовал сначала, как пламя коснулось плеча. А вот потом… Мне показалось, что я закричал, но вскоре понял что ошибся, потому, что с плотно сжатыми губами проделать этот фокус невозможно. Кричала Ольга.
– Нет!!! Карим, не делай этого!
– Все зависит от тебя, – улыбнулся Карим, на секунду отстраняя зажигалку. – Ты будешь делать все, что я скажу. Иначе…
Зажигалка вернулась на прежнее, место и сквозь шум в ушах я расслышал свой глухой стон.
– Хорошо… Я согласна, – прошептали бескровные губы моей жены, – Только убери…
Карим погасил пламя и, повернувшись ко мне, победно улыбнулся. Но я не удостоил его вниманием, потому что во все глаза смотрел на Ольгу. «Что же ты делаешь жена?! – кричал каждый атом моего существа, – Не смей, слышишь! Не смей! Неужели ты не понимаешь, что я предпочту гореть на медленном огне, чем видеть то, что сейчас произойдет по твоей сердобольной милости?» Каждый атом кричал, а вот губы отказывались разжиматься, и Ольга, отпущенная секьюрити, в гробовой тишине начала приближаться к Кариму, снимая на ходу кольчужную сетку, прикрывающую грудь. Я пытался поймать ее взгляд, но она на меня даже не смотрела. Только на него. Вулкан, бушующий в моей груди, окрасил все происходящие огненными всполохами. И сквозь багровую пелену, застилающую глаза, я смотрел, как моя жена вплотную подходит к человеку, которого я убью, чего бы мне это ни стоило, кладет его руки себе на бедра и, обнимая за плечи, приникает к нему. Карим поворачивает голову в мою сторону, демонстрируя самую широкую из своих улыбок, но эта улыбка через мгновенье сменяется гримасой боли. Потому что колено Ольги, со всей отпущенной ей богом силы врезается ему в пах, а пальцы с длинными сверкающими лаком ногтями раздирают ненавистное лицо. Но Карим еще раз доказывает, что не зря ест хлеб своего дяди-миллионера на посту начальника охраны. Одним движением он швыряет Ольгу на пол, и автоматный приклад одного из охранников впечатывается ей в затылок, избавляя на время от жестокости окружающего мира.
Когда боль немного отпустила двоюродного племянника, он, не торопясь, проследовал в ванную комнату, чтобы смыть кровь. А когда вернулся, то кроме глубоких царапин не слишком заметных на смуглой коже, мокрых волос и рубашки, ничто не напоминало о произошедшем несколько минут назад инциденте. Если не считать его покрасневших от бешенства глаз.
Не известно, чем бы все это кончилось, но в этот момент в комнату вошел еще один охранник. Выслушав его доклад, Карим поморщился.
– Вам опять повезло, мистер Семенов. Вас хочет видеть дядя. Надеюсь, вы будете столь разумны, что не станете упоминать об этом маленьком инциденте. Как и о других. Не стоит забывать, что ваша жена в моей власти, так что вам лучше держать язык за зубами.
Пока он говорил, я был сноровисто отвязан от кровати и с помощью четверых секьюрити выставлен в коридор. Короткий взгляд, брошенный на поднимающуюся с пола Ольгу, оповестил меня, что с ней все нормально. Если, конечно, считать нормальным то, что с нами произошло.
Когда меня довели, а, вернее сказать, дотащили, до двери со встроенным сканером, нас нагнал Карим. Пока один из охранников подставлял свой глаз под сканирующее устройство, двоюродный племянник нагнулся к самому моему уху и шепотом произнес:
– Если ты хотя бы намекнешь дяде о том, что…
– О том, что произошло на арене? – так же тихо переспросил я. – О том, что это ты выстрелил в Риту, а вовсе не убитый тобой охранник? Надо же! А я как раз собирался…
Карим как-то странно взглянул на меня, и, не повышая голоса, перебил:
– Ты выбрал не лучшее время для шуток. Учти, если я не буду связываться со своими людьми каждые полчаса, твоей жене придется долго мучаться перед смертью.
Он хотел сказать что-то еще, но дверь перед нами открылась, и я шагнул в знакомую гостиную, обставленную в стиле семидесятых годов, где на любимой софе, застеленной леопардовой шкурой, восседал Ашраф Салех, возвратившийся из своей незапланированной поездки куда как вовремя. А в креслах напротив я с удивлением (но не слишком большим) обнаружил бледную дрожащую Риту и обманчиво спокойного Андрея. Третье пустовавшее кресло явно предназначалось мне. Дождавшись приглашающего кивка Ашрафа, я буквально рухнул в него, поскольку все силы были израсходованы на пятиминутное путешествие по коридору. Карим же перебросился с дядей парой слов и, заняв наблюдательный пост рядом с моим креслом, выразительно похлопал по расстегнутой кобуре. Специально для меня.
– Ну, вот, – начал наш гостеприимный хозяин по-русски. – Все приглашенные на месте и собрание можно считать открытым. На повестке дня сегодня один вопрос…
Тут он бросил на Риту такой взгляд, от которого девушка даже дрожать перестала и уставилась на Ашрафа невозможно голубыми глазами, в которых плескалась гремучая смесь ужаса, тоски и ненависти. А вот Андрей выглядел совсем иначе. Ну, деланное спокойствие его я еще мог понять, но то, что крылось под ним… Слишком хорошо я знал своего гуру, чтобы не заметить: Андрей сейчас словно собака в предчувствии землетрясения: не знает почему, не догадывается как, но точно чует, что мир вокруг нее вот-вот провалится в тартарары.
– Черт побери, – неожиданно выругался Ашраф. – не думал, что это будет так сложно! Но другого выхода у меня нет, и если я хочу получить ответ на свой вопрос, придется все объяснить. Начну с Хургады. Не помню даже, по какому делу я отправился туда почти три месяца назад. Кажется, обсудить с партнерами свою долю в строительстве нового отеля… И уже возвращался домой, когда проезжая мимо ювелирной лавчонки увидел… Риту. Она так рьяно торговалась с хозяином, что я просто залюбовался, и велел водителю остановить машину. Наверное, ты этого не помнишь, – обратился он к Рите. – Но, когда ты победно покидала лавку, разглядывая только, что купленный браслет, то остановилась примерить его почти у меня под носом. И пока ты вертела ручкой так и этак, я не мог оторвать глаз от твоих плеч.
Ашраф поднялся с софы и, зайдя за Ритино кресло, положил руки ей на плечи. Я почувствовал, как напряглись мышцы перед броском, и, услышав знакомый шорох, понял, что пистолет Карима перекочевал из кобуры в его руку. Но остановило меня не это. Короткий взгляд, брошенный на Андрея, пригвоздил мое тело к креслу не хуже десятка гвоздей. Экстрасенс сидел неподвижно, с горькой улыбкой на застывшем лице, и только в глазах еще трепетало какое-то подобие жизни. А еще понимание. И это понимание было для него хуже смертного приговора.
– От твоих прекрасных плеч, – задумчиво повторил Ашраф Салех, поглаживая покрывшейся «гусиной кожей» плечики Риты, – Точнее от правого. А если уж быть совсем точным – от родинки на твоем правом плече в виде созвездия Ориона.
Он сделал небольшую паузу и произнес совершенно будничным тоном:
– Родинки, по которой я узнал, что ты – моя дочь.
Тут я не выдержал и заржал. Более идиотскую ситуацию даже вообразить было трудно.
– Напрасно смеетесь, господин Семенов, – осадил меня Ашраф. – Когда в нашем роду появлялись дети без такой вот родинки на плече, их мать сразу же объявлялась неверной женой. И в зависимости от характера мужа ее либо по-тихому убирали, либо давали громкий развод. Понимаю, со стороны это выглядит нелепо. Совсем как в индийских фильмах, где сначала путают и теряют детей, а лет через двадцать распутывают и находят. Я знаю что говорю, потому что в Москве пересмотрел их не один десяток и не по одному разу. Надя очень любила эти фильмы и на каждом сеансе плакала навзрыд, даже если знала картину наизусть.
Услышав из уст Ашрафа имя матери, Рита вздрогнула и посмотрела на Андрея широко раскрытыми глазами.
– Что он говорит, папа? – я едва расслышал тихий шепот Риты, – Почему ты молчишь? Это правда? Да, ответь же хоть что-нибудь!
Шепот перешел в крик, но Андрей так и не проронил ни звука, внимательно изучая рисунок ковра у себя под ногами.
– Действительно, что же вы молчите, господин Дементьев? – Ашраф тоже не спускал с него глаз, – Неужели так трудно сказать правду?
– Правду? – Андрей вышел из ступора и поднял глаза на Риту, – Правду говорить легко и приятно. Я не знаю, кем тебе приходиться этот человек, Рита, но в одном он прав: ты – моя приемная дочь. Остальное пусть докажет.
Но я видел, что сам Андрей ни в каких доказательствах не нуждается. Он поверил Ашрафу сразу, хотя до сегодняшнего дня явно ни о чем не догадывался.
– Доказать, – усмехнулся тем временем миллионер, возвращаясь на покинутую софу и сверля глазами оглушенную новостью Риту, – Прошедшие три месяца я как раз и занимался сбором доказательств. Кое-какие связи в России у меня остались, так что буквально за день до того, как вы, господин Дементьев, и вы, господин Семенов, появились здесь, я получил необходимую информацию. Совпадало все: время рождения Риты, имя, отчество и девичья фамилия ее матери. Я был уверен на все сто. Мне даже переслали фотографию Надежды Павловны Дементьевой, и я без труда узнал в ней девушку, с которой встречался в Москве двадцать три года назад. Повторяю, я был абсолютно уверен, что Рита моя дочь. До того момента пока не увидел ее рядом с вами, господин Дементьев. Почему? Потому что она похожа на вас. Очень похожа. Так похожа, что я засомневался вопреки всему. Теперь вам понятно мое замешательство, тогда ночью, на ступенях отеля? Чтобы окончательно решить этот вопрос пришлось прибегнуть к помощи генетической экспертизы. Я срочно вылетел в Париж и сам отвез в лабораторию образцы крови: своей, вашей и Ритиной, чтобы выяснить, кто же из нас на самом деле является ее отцом. Но вчера вместо ответа, меня вызвали в лабораторию и профессор, проводивший за экспертизу, потребовал объяснений: какой эксперимент я проводил и как сумел достичь такого фантастического результата. Я, разумеется, ничего не понял и возмущенно спросил: а в чем собственно дело? «Дело в том, – ответил мне профессор, – что у девушки, чей образец крови вы мне предоставили, для проведения экспертизы, всего-навсего два биологических отца: вы и мистер Дементьев. Я занимаюсь генетикой тридцать лет, и думал, что такое невозможно. Но, тем не менее, за точность проведенной экспертизы я ручаюсь собственной репутацией». Вот, что сказал профессор Фарваль, чем поверг меня в некоторое замешательство. Поэтому, уважаемый господин Дементьев, я прошу вас объяснить, как такое могло произойти. Только, ради Аллаха, не говорите, что не знаете, у вас на лице все написано.
На лице у Андрея действительно было написано многое. Особенно ярко – жгучее желание закатать господина Ашрафа Салеха в асфальт. Но вот чего там однозначно не было написано, так это удивления. Он знал.
– Папа, – Рита медленно подошла к Андрею и, опустившись на ковер, обняла его колени, – Ты все равно мой папа, что бы этот олигарх ни говорил. Расскажи мне все. Не бойся. Я уже большая девочка, я пойму. А если не скажешь, я просто с ума сойду. И что ты будешь делать с буйно помешанной дочерью?
Андрей со вздохом накрыл своими ладонями ее подрагивающие руки и грустно улыбнулся.
– Ты мной с детства вертела как хотела, разве я могу тебе отказать?
Это было сказано так, что я не выдержал и отвернулся. Смотреть, как Андрей будет с мясом отрывать от сердца куски семейной тайны, намертво вросшие в плоть и кровь за двадцать долгих лет, было выше моих сил. И потому я уставился на Ашрафа, у которого при виде этой трогательной сцены слегка перекосилось лицо.
– Как ты уже, наверное, догадалась, все произошло двадцать три года назад, – Андрей говорил с Ритой так, будто кроме них в комнате никого не было, – Я тогда в Мытищах жил. А вернее сказать, мотался по приятелям после скандального развода. Недельку у одного поживу, недельку у другого. Из всех вещей со мной только пара рубашек была и смена белья. Остальное на мне. Да еще ненаглядная «Ява» в гараже у Мишки Бутурина стояла. Днем… А ночью везла меня подальше за город, помогала разогнать печаль-тоску. Ох, и гонял я тогда! Как только не убился, до сих пор не пойму. И вот однажды несусь я по какой-то грунтовке, чтобы гаишникам не попасться, и вдруг вижу, идет по обочине девушка. Вся в белом, и даже светится как будто слегка. Ну, думаю, вот еще одно приведение мне навстречу шагает. Там как раз кладбище недалеко было, а я к тому времени уже в оккультных науках разбирался, да и в «тонкий» мир начинал потихоньку хаживать. В общем, решил, что покойницу вижу, и сердце от жалости зашлось. «Такая молодая, – думаю, – Ей бы жить и жить». Я даже скорость сбросил, хотел ее лицо получше разглядеть. А девушка возьми да и упади, чуть ли не под колеса. Я, конечно, по тормозам и к ней. Гляжу, а она без сознания. И прямо у меня на глазах белый подол кровью пропитываться начинает. Вот тогда я и струхнул: понял, что живой ее до больницы не довезу. Пришлось кое-чем из своего экстрасенсорного арсенала воспользоваться. И хотя опыта целительского у меня на тот момент почти никакого не было, особенно по вашим женским делам, но уж очень жалко мне ее стало, такую молоденькую. Все, что имел, в нее вбухал. Кровотечение-то остановил, а сам еще целый час не мог с земли подняться. Потом все-таки взгромоздился на мотоцикл и повез ее до ближайшей больницы, с рук на руки врачам передал. Они еще долго удивлялись, что при такой кровопотере девушка живая осталась и беременность сохранила. Меня ангелом хранителем назвали, говорили, что вовремя ее подобрал, иначе… Я не стал ничего объяснять, все равно не поверили бы, да только утром пришел проведать свою крестницу. Так мы с твоей мамой и познакомились. А потому как других знакомых у нее поблизости не оказалось, то пришлось мне передачи ей носить и работать внештатным психотерапевтом: выслушивать историю о том, как встречалась она с одним красавчиком, и как он ей от ворот поворот показал, едва о беременности услышал. Вот потому-то и брела Надя, не разбирая дороги, куда глаза глядят. К родителям в родной поселок возвращаться – житья не будет, кумушки заклюют мать безмужнюю. А в Москве ее, лимитчицу, из общежития с ребенком запросто выгнать могут. Короче, настоящая «Москва слезам не верит». Нет, Ритыч, ты не думай, она не жаловалась. Просто ей нужно было с кем-то поделиться, пусть даже с бородатым рокером, от которого вся больница бензином пропахла. А бородатый рокер ходил к ней, ходил; передачки носил-носил, и очень скоро понял, что жить без нее не может. И она тоже что-то такое поняла. Короче, закрутилось у нас так, что все Мытищи вздрогнули и облегченно вздохнули только тогда, когда мы после свадьбы к моим старикам на Север подались. Мы никогда не говорили с Надей о твоем отце. Она молчала, я не спрашивал. Не хотел раны бередить. Да, в сущности, мне было глубоко наплевать. А когда ты родилась, вообще не до разговоров стало. Пеленки, распашонки, соски, ну, и так далее, тебе это еще на себе испытать предстоит. Так вот, с самого рождения все наши друзья называли тебя «папиной дочкой». Потому что, с какой стороны не взглянуть, а тебя будто под копирку с меня сняли. Мы с твоей мамой долго удивлялись, пока я не прочел о том, что при определенных энергетических воздействиях на плод можно такое с геномом ребенка сотворить, – мать моя женщина! Вон у нас в Приморье один китаец опыты ставил. Изобрел устройство, которое могло передавать его энергию другим объектам, и решил на пробу облучить ею куриные яйца. И что вышло? Цыплята из них вылупились покрытые вместо желтого пушка жестким черным китайским волосом. Вот так. Думаю, когда я твою маму спасал, своей энергией накачивая, получилось тоже самое. И ничего удивительного нет в том, что даже в Париже у генетиков волосы дыбом встали. Так что, как справедливо заметил, наш многоуважаемый господин Ашраф, будь он не ладен, у тебя и в самом деле два отца. Такая вот у нас «Санта-Барбара» получилась.
– Ой, папочки, – всхлипнула Рита и, уткнувшись носом в колени Андрею, тихонько заплакала, даже не заметив, какой буквальный смысл приобрела ее любимая присказка.
– Не могу похвастаться, что все понял из ваших объяснений, – вмешался Ашраф, – кроме того, что вы утверждаете будто обладаете какими-то чудесными способностями. Наверное, придется поверить вам на слово. Хотя, в сущности, это ничего не меняет. Рита – моя дочь, и останется со мной в Египте.
– Что-то поздновато в тебе отцовские чувства проснулись, – хмыкнул Андрей.
– Только не надо иронии, – Ашраф поморщился, как от зубной боли, – Я не такой уж подлец, каким вы меня предпочитаете видеть. Аллах ведает, я собирался жениться на Наде, но отец не дал согласия на этот брак. Вам не понять, что такое для мусульманина родительское благословение. Я не мог ослушаться отца. И дело вовсе не в том, что он мог лишить меня наследства, просто у нас на Востоке еще помнят, что такое сыновнее почтение и послушание. А когда через три года отец умер, я сделал все, чтобы найти Надю, но ничего не смог узнать ни о ее судьбе, ни о судьбе ребенка. Я очень признателен вам, господин Дементьев, за все, что вы делали для моей дочери в течение этих долгих двадцати лет. Но, согласитесь, что теперь вам больше нечего ей дать. В отличие от меня. Я могу бросить к ее ногам весь мир, а вы не в состоянии даже купить Рите отдельную квартиру, чтобы она хотя бы немного могла отдохнуть от ваших пьянок.
Андрей побледнел и, бросив на господина миллионера испепеляющий взгляд, уже собрался выложить все, что о нем думает, но Рита быстро приложила пальчик к его губам и, покачав головой, гордо заявила:
– Пусть говорит, что хочет, это все равно ничего не меняет. Я люблю тебя, папочка, а он со своими миллионами пусть катиться к чертям собачьим. Лучше у нас на кухне под столом спать, чем жить с ним в этом Египте. Даже во дворце…Отвратительная страна!
– Очень жаль, Рита, что ты такого мнения о родине своих предков, тем более, что тебе придется прожить здесь жизнь. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя? – усмехнулся Ашраф Салех, – А вы, господин Дементьев, сегодня же будете отправлены в Хургаду и посажены на первый самолет, вылетающий в Россию. Только, прошу, не надо геройства! В случае сопротивления мы найдем возможность доставить вас на борт в не слишком вменяемом состоянии. Вы придете в себя только в московском вытрезвителе, что очень даже соответствует некоторым вашим наклонностям. И не делайте резких движений, иначе у Карима может дрогнуть рука. Нет, стрелять в вас он не будет. Я еще не сошел с ума, чтобы так рисковать жизнью моей дочери, которая опять пытается вас закрыть. А вот в господина Семенова мой племянник выстрелит с большой радостью. Так что сидите тихо, Андрей Григорьевич. Кстати, – Ашраф повернулся ко мне, и, скользя взглядом по моей перебинтованной голове, продолжил, – Раз уж речь зашла о вас, господин Семенов, позвольте и вам выразить свою благодарность. За спасение Риты. Я тут провел маленькое расследование и выяснил, что этот идиот-охранник не услышал моего приказа, и если бы не вы… Поэтому, чтобы не оставаться в долгу, я решил отправить вас на Родину вместе с господином Дементьевым. Надеюсь, вы не будете против?
– А моя жена? – брякнул я, немного обалдев от такого поворота.
При упоминании об Ольге, Рита бросила на меня такой взгляд, что им можно было бы заморозить целую партию экспортной рыбопродукции.
– Ах, да, – потер лоб господин Салех, строгий, но справедливый хозяин гладиаторов Рамзеса и Эсмер, – Еще один сегодняшний сюрприз. Наверное, эта ночь благоприятна для тихих семейных встреч. Пожалуй, я позволю вам забрать ее с собой, несмотря на то, что она могла бы принести мне хороший доход, и доставить немалое удовольствие…
Тут он сделал паузу и выразительно посмотрел на Карима. Скрежет моих зубов был слышен даже на том конце комнаты.
– Да, я распоряжусь, чтобы она составила вам компанию, – как ни в чем не бывало продолжал Ашраф, – Долг платежом красен, а жизнь своей дочери я ценю высоко.
Он что-то сказал Кариму, но тот неожиданно начал возражать со всем восточным пылом, возгласами и жестикуляцией. Ашраф даже был вынужден повысить голос, после чего двоюродный племянник поперхнулся очередными возражениями и передал по рации какой-то приказ.
– Вот и все, – господин Салех прикурил от протянутой Каримом зажигалки, при виде которой меня слегка передернуло, – Через три часа вы двое вместе с мадам Семеновой покинете мой гостеприимный дом. Сейчас вас проводят в комнату, где вы будете ожидать, пока подготовят машину. Господин Дементьев, я даю вам двадцать минут, чтобы проститься с Ритой.
– Я не стану прощаться, – Андрей снова был спокоен, – Потому что все равно верну ее, чего бы мне это ни стоило.
– Ну, нельзя же быть таким эгоистистом, Андрей Григорьевич, – укоризненно покачал Ашраф, разглядывая Риту, все еще сидевшую у ног экстрасенса, – В конце концов, у вас остается еще две дочери. Родных. А я… Наверное, это – кара за грехи молодости, но больше детей у меня не было. Рита единственная наследница семьи Салех. Кроме нее, у меня есть только Карим – ближайший по крови родич. Так что…
Ашраф говорил что-то еще, но я уже ничего не слышал, во все глаза глядя на Андрея. Минуту назад это был подобравшийся перед броском тигр, готовый защищать свою семью до последнего вздоха, а теперь… Теперь я видел перед собой человека, у которого земля ушла из-под ног, и он потерянно болтается в пространстве, отдавшись на волю ветра и случая. Он сдался? Но почему?! Пораженный такой переменой я не сразу услышал шорох открывающейся двери.
– Мистер Семенов, – любезно обратился ко мне Ашраф, – Прошу прощения, но сейчас мы должны остаться в узком семейном кругу, чтобы обсудить некоторые формальности. Вас проводят в специальные апартаменты, где вы проведете оставшееся до отъезда время. Чуть позже к вам присоединяться ваша жена и мистер Дементьев. Счастливого пути. Ах, да, чуть не забыл!
Миллионер подошел к треугольному столу с блестящей хромированной столешницей (ну как в хирургии, честное слово) и, подняв крышку шкатулки черного дерева, вынул оттуда пачку зеленых купюр, милых сердцу каждого россиянина.
– Я обещал делать за вас ставки и, как видите, слово сдержал. Здесь то, во что превратилась поставленная за вас тысяча долларов. Не думаю, что они вам легко достались. Берите.
С этими словами он бросил пачку мне на колени. Я не шевельнулся и пачка, скользнув по замызганной белой юбке, которая до сих пор была единственной моей одеждой, мягко шлепнулась на ковер. Ашраф хмыкнул и кивнул вошедшей охране. Тычок автоматом под ребра заставил меня подняться и двинуться в направлении выхода. Я успел только ободряюще улыбнуться Рите и Андрею прежде, чем был утянут в коридор, и закрывшаяся дверь отделила меня от друга, дважды спасшего мою жизнь и девушки, кричавшей надо мной «Я люблю тебя, Игорь».
К большому удивлению, меня повели не в прежнюю мою комнату с родной до боли (в прямом смысле) кроватью, а вообще вывели из бункера и отконвоировали прямиком в гостиницу для высокопоставленных гостей. Где и втолкнули в апартаменты, как две капли воды похожие на те, что занимала Рита. Я даже обнаружил там одежду, в которой мог бы находиться в обществе, без опасения, что буду принят за голубого или сумасшедшего. А именно: вполне приличную гавайку с шортами. Кое-как доковыляв до ванны, напившись и вымывшись, я натянул на еще влажное тело чистые! вещи и блаженно развалился на огромной кровати, собираясь вырвать хотя бы час сна у этих сумасшедших суток, но… Лязг ключа проворачиваемого в двери заставил меня вскочить на ноги. Мало ли что взбредет в голову бездетному миллионеру, решившему любой ценой заполучить себе красавицу-дочку. От него я мог ожидать любой каверзы. От него и от Карима.
Тьфу ты, легок на помине. Карим вырос в дверном проеме и, чуть посторонившись, пропустил в комнату не поднимающую глаз Ольгу. Стиснутое холодом сердце неуверенно стукнуло несколько раз, замерло, подумало и застучало уже совсем иной ритм. Но даже сквозь дурман душевной боли, любви и ненависти я не мог не видеть, как она хороша. Особенно в этом странном наряде из прозрачной золотистой ткани, в каких художники любят изображать обитательниц султанского гарема. Н-да-да… Похоже, в последнее время моя супруга только и делала, что расцветала, не смотря ни на что. А может, наоборот, – благодаря чему-то? Или кому-то? С трудом оторвав взгляд от жены, я перевел его на Карима и ревность вспыхнула во мне взорвавшейся сверхновой. Я был готов броситься на него, прекрасно осознавая конечный результат этого безрассудства, но тут в комнате появилось новое действующее лицо, и мне удалось обуздать бурлящий в крови адреналин. Пока носильщик втаскивал через явно не рассчитанный на такие габариты проем огромный чемодан из натуральной кожи, в комнате висело гнетущее молчание. Но едва дверь за ним закрылась, как двоюродный племянник, повернувшись к Ольге, поспешил сообщить:
– Это мой прощальный подарок, дорогая. Я не так богат, как дядя, но кое-какие средства у меня все же имеются. При всем уважении, вряд ли мистер Семенов когда-нибудь преподнесет тебе одну из лучших коллекций от Армани. Надеюсь, примеряя эти платья, ты вспомнишь те волшебные ночи, которые мы провели вместе.
Белозубая улыбка, вспыхнувшая на его смуглом лице, предназначалась исключительно мне, но я уже взял себя в руки. Только вспотевшая ладонь до хруста стиснула кроватный столбик, словно он был шеей Карима. Шеф секьюрити еще немного постоял, наблюдая за нами, и бросив на Ольгу томный взгляд, быстро покинул комнату. Щелчок замка прозвучал в тишине почти как выстрел. В ту же секунду, повинуясь неведомому спусковому механизму, Ольга сорвалась с места и бросилась ко мне. Ее мокрая от слез щека удобно устроилась на моей груди, руки гладили плечи, губы шептали какие-то невозможно ласковые слова. А я стоял, крепко стиснув зубы, и не шевелился. Потому что боялся ее оттолкнуть. Умом я понимал, что она ни в чем не виновата, и у меня нет никакого права чувствовать к ней то, что кипит сейчас глубоко внутри, грозя вот-вот выплеснуться наружу. Что нужно просто обнять ее и все забыть как дурной сон, но… Я стоял, неестественно выпрямившись, вздрагивая от каждого ее прикосновения. Почувствовав неладное, Ольга отстранилась, вопросительно заглянув мне в глаза. Не знаю, что там можно было прочесть, но она отшатнулась, будто я ударил ее. Подчиняясь неведомому режиссеру, мы, как по команде, подошли к стоящим в стороне креслам и сели друг напротив друга, так чтобы нас разделял невысокий квадратный стол. Ну, просто Карпов с Каспаровым перед решающим матчем за звание чемпиона мира!
– Как долго ты здесь? – нарушил я затянувшееся молчание, хотя сначала должен был спросить «Как ты сюда попала?». Но мне почему-то важнее было знать, сколько дней провела моя жена в резиденции Ашрафа Салеха и, следовательно, сколько ночей Карим…
– Почти месяц, – в голосе Ольги уже не было слез, в нем был вызов. – Что еще тебя интересует?
Читать бесплатно другие книги:
