Нормы в пространстве языка Федяева Наталья
Упомянем еще одну форму фиксации нормы, которую, по-видимому, целесообразно отнести к числу семиотически закрепленных. Это норма в виде средних величин. Ср. упоминаемые в «Википедии» разновидности нормы: среднее как статистический параметр по выборке или генеральной совокупности; среднее желаемое; среднее с диапазоном допустимых отклонений [34]. Знания о среднем, позволяющие оценивать реальную обстановку с позиций соответствия / несоответствия норме, могут быть зафиксированы как статистические данные. Один из ведущих методов статистики – метод средних величин, применение которого позволяет обобщить количественные характеристики элементов массового процесса через устранение их индивидуальных различий и выявление общих условий и закономерностей [155, с. 1257]. Иными словами, предпринимается сведение вариантов к инварианту, т. е. к норме. Важно, что статистическое представление нормы характерно не только для областей точных знаний, традиционно оперирующих числовыми показателями, но и для гуманитарных наук. Так, в психологии распространенным является статистически-адаптационный подход, в соответствии с которым норма понимается, во-первых, как что-то среднее, устоявшееся, не выделяющееся из массы; во-вторых, как наиболее приспособленное, адаптированное к окружающей среде [24, с. 7–8]. Подход, основанный на усреднении наблюдаемых фактов и приведении их к некоторым среднестатистическим показателям, характерен и для социологии. Нормальным в таком случае может быть назван, по Конгейму, «тот тип, который в значительном числе индивидуумов повторяется чаще всего» (цит. по [146, с. 43]). Следует отметить, что в науках о человеке статистический подход при всей его распространенности не может являться ведущим: это противоречило бы исходному тезису об уникальности человеческой личности.
Обобщим изложенное выше в виде понятийного поля нормы (см. рис 8)[7].
Рис. 8. Фрагмент понятийного поля нормы (основание противопоставления – «форма фиксации нормы»)
Общим компонентом всех понятий, входящих в поле нормы, является, на наш взгляд, их функциональная близость: все они так или иначе регулируют поведение человека. Способность к регуляции, таким образом, может быть названа в числе сущностных характеристик нормы. Уточним, что под регуляцией понимается совокупность процессов, направляющих, ограничивающих и определяющих форму реализации внутреннего потенциала и сформированного опыта личности [113]. Ученые выделяют среди регуляторов поведения человека суперсистемные (физические или социальные воздействия среды), субсистемные (физиологические и психофизиологические потребности организма) и собственно системные (психологические по природе мотивы, установки). Взаимодействуя, регуляторы образуют иерархическую организованную регулятивную систему, которая задает ориентиры деятельности человека. Одним из направлений регуляции является регуляция нормативная. По своему происхождению нормы относятся к числу внешних регуляторов, однако, интериоризируясь, они, подобно регуляторам внутренним, входят в составы целостных установочных комплексов и переходят на неосознаваемый уровень воздействия [113]. В результате первоначально искусственная норма приобретает характер субъективно-личностной ценности, регулирующей деятельность человека уже изнутри [122]. Таким образом, нормы выступают и внешним, и внутренним регулятором поведения человека.
К различным видам нормы ученые возводят несколько частных систем взглядов на мир.
Традиции, нравы, обычаи, характеризующие тот или иной социум, лежат в основе стабильной картины мира (термин предложен Н. И. Сукаленко), основным ценностным принципом которой является благоприятная привычность. Любые отклонения от установленного миропорядка, положительные и отрицательные, маркируются. В целом мир, каким изображает его стабильная картина мира, характеризуется прежде всего повторяемостью, отсутствием исключений [166, с. 38, 58].
Осознание человеком и социумом норм права, их вхождение в мировоззренческие системы приводит к формированию правовой картины мира (правовой ментальности), отражающей характер и глубину осмысления, способ закрепления принципов и норм права в языке, превращение их в структурные элементы индивидуально-личностного развития. Повседневное участие людей в правовой деятельности и правовых отношениях организует первичный уровень правосознания, массовый, обыденный, практический [54, с. 541].
К представлениям об идеальном мироустройстве восходит идеализированная картина мира, нормы которой своего рода идеальные объекты. Идеальный мир вариативен, он распадается на множество возможных миров и содержит множество эталонов идеала. Сравнение с идеалом (нормой) позволяет яснее увидеть и определить разнообразие отступлений от желаемого стандарта [9, с. 218]. Хорошим (и одновременно нормальным) считается то, что соответствует идеализированной картине мира, плохим (ненормальным) – то, что не соответствует.
Наконец, представления о средне-нормальном (нормально-среднем) закрепляются в обыденном сознании, оперирующем формулами «как все», «как всегда», и задают основу статистической картины мира. Статистическая картина мира формируется на стыке научной и наивной статистики и представляет своеобразный мезокосм: мир средних размерностей и умеренной сложности, в котором протекает повседневная жизнь человека [35, с. 325].
В совокупности эти системы взглядов образуют семантическое пространство нормы, во многом определяющее аксиологические установки обыденной картины мира (этнической, социальной и т. п.). Аспект нормы, формирующий систему взглядов, определяет специфику последней, в частности отражаемый фрагмент мира, базовые ценности, распределение оценочных знаков и т. п. Для нашего исследования это обстоятельство имеет следующие перспективы. Если каждая из названных картин мира характеризуется отличным от других комплексом представлений о мире и человеке в мире, то представляется логичным и правомерным применить общее соотношение «норма (родовое понятие) – традиция, идеалы и т. п. (видовые понятия)» к образу человека: «нормальный человек (родовой образ) – обычный, средний и т. п. человек (видовой образы)». Этот подход реализован в главе II настоящего исследования.
Итак, мы включили в поле понятия, соответствующие различным проявлениям нормы. Далее, реализуя требование полицентричности, необходимо сформировать два центра поля, отражающие противопоставление нормы и не-нормы. Заметим, что полюса необходимы друг другу, так как, по сути, определяются один через другой. Важно также то, что возможность взаимообратимости полюсов является следствием динамичности нормы: норма может перестать восприниматься таковой, а не-норма может быть осмыслена и узаконена. Реализуя установку на полицентричность поля нормы, а также учитывая уже включенные в поле нормы компоненты (обычай, идеал и др.), представим его с двумя полюсами, заданными понятиями-оппозициями «норма – не-норма» (см. рис. 9).
Рис. 9. Фрагмент понятийного поля нормы (основание противопоставления – оппозиция «норма – аномалия»)[8]
В свете нашего исследования важно отметить следующие характеристики компонентов поля.
Во-первых, в большинстве значений подполя «норма» очевиден регулятивный, императивный компонент: норма – это направление, а также механизм программирования, упорядочения, систематизации и т. п. Верно и то, что прогнозируема сама норма: нормативные проявления ожидаемы, предсказуемы.
Во-вторых, явно выражен рациональный характер явления: норма – осознается, осмысливается, является результатом типизации, абстрагирования, а не переживается эмоционально. Противоположные характеристики – неупорядоченность, непредсказуемость, нерациональность – характерны для значений подполя «не-норма». Внутренняя динамика поля, как уже отмечалось выше, обеспечивается обратимостью подполей.
В целом сформированное поле, включающее множество компонентов и основанное на бинарном противопоставлении, с одной стороны, отражает внутренние качества нормы: сложность и многоаспектность феномена нормы, а также внутреннюю динамичность, заключающуюся во взаимодействии полюсов. С другой стороны, в полной мере демонстрируется всеохватность нормы, ее статус системы координат, на которой могут быть расположены различные объекты.
Итак, одной из значимых характеристик нормы, выявляемой через со– и противопоставление компонентов понятийного поля, является ее рациональный по природе и регулятивный по функции характер: к норме относятся выработанные в результате познавательной деятельности различные формы регуляции, программирования. Содержание и оценочный потенциал значений, образующих поле, таковы, что полицентрическое и многокомпонентное поле нормы оказывается «работающим» практически во всех ситуациях взаимодействия человека и с миром: осмыслить в аспекте нормы можно мир в целом, различные его объекты, в том числе человека.
1.3. Функциональный потенциал нормы
Одним из значимых результатов моделирования поля нормы мы считаем установление того факта, что понятия объединяются в родовое понятие нормы на основании функциональной близости: все виды норм выполняют комплекс функций, основными из которых является регулятивная, унифицирующая, селективная и стабилизирующая. Дадим предварительные характеристики основных функций нормы.
Регулятивная функция реализуется благодаря тому, что норма имеет возможности предписывать человеку определенный способ действий, особенности поведения и проч. Разумеется, эти возможности не абсолютны: они ограничены свободой воли и индивидуальностью (личностной уникальностью) субъекта действия.
Унифицирующая функция базируется на том, что норма представляет собой результат обобщения всего многообразия явлений, ситуаций и др., иными словами, результат сведения многочисленных вариантов к инварианту.
Селективная функция заключается в том, что приведение к инварианту сопровождается выбором одного из вариантов, который впоследствии оценивается как в наибольшей степени соответствующий норме, а потому наиболее ценный, пригодный, одобряемый и проч.
Стабилизирующая функция опирается на консерватизм, традиционный характер нормы, которая в течение длительного времени препятствует изменениям и тем самым поддерживает постоянство системы.
Четыре функции – регулятивная, унифицирующая, селективная и стабилизирующая – образуют нераздельное единство: норма удерживает инвариантность, маркирует варианты и предписывает / предлагает человеку использовать тот из них, который закреплен как наилучший и регулярность выбора которого поддерживает традиции. Наиболее отчетливо каждая из функций может быть осознана на примере различных видов и сфер действия норм. Анализ научной традиции позволил нам обнаружить следующие закономерности. Стабилизирующая функция наиболее последовательно описана на уровне системы вообще, без дифференцирования по сфере действия нормы. Регулятивная функция исследована в социологических работах, селективная – в культурологических. Наконец, унифицирующая функция нормы – объект внимания философов. Кратко остановимся на каждом из направлений для того, чтобы впоследствии сделать выводы, верные для нормы вообще и норм, действующих в пространстве языка, в частности.
1.3.1. Норма как стабилизатор системы
Соотношение «система – норма», не дифференцированное по видам систем, подробно исследовано в парадигме неодетерминизма и синергетики [111; 132; 133]. Сложные динамические системы способны поддерживать определенное состояние в результате включения процессов контроля. Обеспеченное процессами контроля успешное противодействие внешним раздражителям позволяет системе «реставрировать» желаемое состояние. Возмущения среды в таком случае вызывают усиление механизмов самостабилизации [67, с. 460–462]. Такие само-приспосабливающиеся (адаптивные) системы реагируют на существенные изменения внешней среды изменениями своего функционирования и структуры с тем, чтобы сохранить оптимальное состояние. Совершенно оправданным представляется назвать одним из значимых механизмов[9], обеспечивающих эту способность, норму. Используя терминологию синергетики, отнесем норму к параметрам порядка, которые поддерживают систему в оптимальном, адекватном состоянии. При этом важно, что элементы системы и параметры порядка находятся в отношениях взаимодействия и взаимообусловленности. По Пригожину: «Мы можем наблюдать феномен циклической причинности: с одной стороны, элементы “порабощены” параметрами порядка, а с другой – элементы определяют поведение параметров порядка» (цит. по [112, с. 906]).
Возможности регулирующего влияния нормы и других параметров порядка не абсолютны, так как ограничены действующими в системе противоположно-направленными силами: порядок и беспорядок «возникают и существуют одновременно» и «дают нам разное видение одного мира» [Там же]. Нормы удерживают равновесие, в то время как хаос создает предпосылки для изменений; результатом самоорганизации является «порядок из хаоса» (такова одна из ключевых формул синергетики). Таким образом, способность системы к самоорганизации обеспечивается внутренним противоречием, конфликтом порядка и хаоса. Одной из частных оппозиций внутри этого противопоставления правомерно считать оппозицию «норма – аномалия». Это две стороны одной медали; осознание каждого члена оппозиции возможно на фоне другого; они сменяют друг друга. При преобладании на участке системы нормы можно говорить об упорядоченности, преобладание аномалий свидетельствует о назревшей необходимости переорганизации, результатом которой будут, в частности, новые нормы.
Общие особенности системы определяют поведение ее субъекта, индивида, носителя – человека[10]. Как и система в целом, поведение характеризуется способностью воспринимать, перерабатывать, хранить и использовать информацию для приспособления к условиям существования и регуляции внутреннего состояния [162]. Иными словами, поведению также свойственны адаптивность и саморегуляция. Нормы в некоторой степени задают определенные программы поведения, однако динамичность системы, обеспечивающаяся конфликтом порядка и хаоса, и индивидуальность ее носителя (человек – уникальная личность, обладающая среди прочего свободой воли) допускают возможность отклоняться от заданного курса. Не требует доказательств тот факт, что, наряду с нормативным поведением, существует и аномальное (девиантное); каждый тип поведения приобретает особую значимость в сопоставлении со своей противоположностью, множество переходных случаев свидетельствует о неразрывном единстве нормы и аномалии.
Итак, по отношению к любой сложной динамической системе норма реализует упорядочивающую, стабилизирующую функцию, стараясь сохранить систему в оптимальном состоянии. При этом стабилизирующие возможности нормы ограничены рядом «возмущающих» факторов, среди которых основными можно считать стремление к беспорядку (аномалии) и свободную волю субъекта системы.
1.3.2. Значение нормы для функционирования общества
Социальные нормы представляют собой совместно выработанные людьми устойчивые и общезначимые правила действий [65, с. 327]. Несмотря на искусственный характер социальных норм, само их существование в мире человека естественно в буквальном смысле этого слова, т. е. обусловлено природой, земной средой обитания человека. Человек одновременно включен в природу и некоторым образом противопоставлен ей. Норма отражает эту двойственность. С одной стороны, упорядочивающая деятельность, составляющая сущность нормирования, «имеет своим прототипом саморегуляцию в природе» [56, с. 4]. С другой стороны, норма – это элемент «второй природы», т. е. искусственной среды обитания человека, созданной им самим. Многочисленные нормы[11] (нормативы, идеалы, стандарты, эталоны и др.) в некоторой степени[12] обусловливают поведение человека, задавая направление деятельности человека и выступая мотивом оценок.
Внутренняя структура социальных норм видится ученым [1; 140, с. 192] включающей несколько компонентов. Отметим общее. Во-первых, в структуре нормы обязательно выделяется императивный компонент (должное), суть которого – предписание, повеление; доминирование этого компонента делает норму жесткой. Во-вторых, признается зависимость этого компонента от других, что определяет возможность снятия категоричности нормы. Следовательно, обнаруживается та же закономерность, что и при анализе общесистемного аспекта нормы: норма имеет возможность ограниченного регулирования. В связи с принципиальной важностью регулятивной функции социальные нормы определяются как средства социальной регуляции сознания и поведения индивидов и групп [56, с. 8].
Итак, социальная норма является одним из механизмов регулирования как функционирования общества в целом, так и поведения каждого члена общества. Представления о том, как надо поступить в той или иной ситуации, становятся основой социальных ожиданий (если поведение правильно, подчинено нормам, оно предсказуемо) и мотивом социальных оценок.
Поведение, находящееся в соответствии с нормами общества, социологи называют нормативным и противопоставляют его поведению девиантному. Мы полагаем, что перечисленные ниже свойства социальной нормы и ориентированного на нее поведения являются, по сути, универсальными свойствами нормы, характерными для норм другой природы, в частности для норм, действующих в пространстве языка. Среди отмечаемых социологами особенностей оппозиции нормативного и девиантного поведения подчеркнем следующие:
• ориентация на норму как константа поведения. На всех уровнях социального взаимодействия функционируют нормы, предписывающие / рекомендующие человеку, как ему следует поступить. Осознание нормы характерно как для случаев ее соблюдения, так и (и даже, по-видимому, в большей степени) для случаев ее нарушения;
• обусловленность социальных ожиданий нормой. От человека ждут определенных поступков, манер и т. п., так как последние заданы той или иной нормой, ненормативный же поступок является в той или иной степени неожиданным;
• относительность нормы / не-нормы, т. е. зависимость оценки явления как нормального или отклоняющегося от параметров ситуации;
• взаимообратимость нормы и девиаций как в историческом срезе, так и в синхронии;
• очевидность нормы на фоне аномалий и наоборот: девиация позволяет точнее определить критерии нормы и довести эти критерии до сведения обычных людей. Отклонение от нормы привлекает внимание к самой норме, в том числе сигнализирует о необходимости пересмотра последней;
• полиоценочность нормы / не-нормы. Так, тенденция положительной оценки нормы не означает, тем не менее, безоговорочного одобрения нормативного поведения: последнее может быть оценено и безусловно положительно, и нейтрально (не порицаться, но и не одобряться). С другой стороны, возможность разнонаправленного отклонения от нормы противопоставляет положительно и отрицательно оцениваемые девиации;
• градуируемость нормы / не-нормы. Все общество можно представить в виде нормативно-девиантного континуума, участки которого различаются соотношением нормативного и девиантного поведения. Так, могут быть выделены группа лиц, проявляющих максимально неодобряемое поведение (террористы, предатели, преступники и т. п.); группа с максимально одобряемыми отклонениями (национальные герои, выдающиеся писатели, художники, политические лидеры и др.); группа лиц, поведение которых незначительно отклоняется от нормы, и проч.[13]
В связи с последним свойством нормы – градуируемостью – остановимся на типологии поведения, предложенной Р. Мертоном [98]. По нашему предположению, как свойства социальной нормы правомерно приписать нормам языковым, так и типология социального поведения может быть применена к носителям языка. По мнению Р. Мертона, выделяются следующие типы поведения:
а) конформизм – нормативное поведение, предполагающее полное принятие как значимых культурных целей общества, так и социально одобряемых средств достижения этих целей;
б) инновация – девиантное поведение, субъекты которого согласны с целями общества, но отрицают общепринятые средства их достижения;
в) ритуализм – девиантное поведение, характеризующееся отрицанием целей, но принятием средств их достижения;
г) ретритизм – девиантное поведение, при котором отрицаются и цели, и средства, одобряемые обществом;
д) бунт – девиантное поведение, предполагающее активный отказ от целей и средств их достижения, принятых обществом, и борьбу за новые ценности.
Итак, нормы социальных систем среди прочих реализуют регулятивную функцию, предлагая человеку социально одобряемый вариант действий в той или иной ситуации. Для социальных норм и ориентированного на них поведения характерны взаимообусловленность нормы и аномалии, их относительность, полиоценочность, градуируемость. С точки зрения логики нашего исследования важно, во-первых, что все эти свойства непосредственно связаны с сущностными чертами нормы. Так, качественно-количественный характер нормы определяет ее принципиальную градуируемость, пространственновременной – относительность, субъективно-объективный – полиоце-ночность. Во-вторых, предположительная универсальность всех этих качеств должна быть подтверждена на уровне другой сложной динамической системы – языка.
1.3.3. Значение нормы в культуре
Культура составляет реальную ткань социальной жизни, выступает как совокупный исторический развивающийся социальный опыт, функционирует как социальное бессознательное [165, с. 527]. В качестве одной из форм культуры правомерно рассмотреть норму, регулирующую, координирующую поведение людей [2, с. 101]. Значение нормы для культуры огромно. В этой связи показательно абсолютизирующее связь «культура – норма» замечание Ю. М. Лотмана о том, что культура представляет собой систему норм и запретов [93]. Нормы поддерживают культурную традицию, как бы фиксируя состояние культуры на каждом этапе ее развития, иными словами, функционируют как механизмы самоконтроля культуры. Нормы культуры, с одной стороны, дают человеку широкие возможности для самоопределения, а с другой – возлагают на него полноту ответственности за поступки, за нарушение правил.
Каждая эпоха характеризуется специфическим набором норм, при этом архаическая и современная культуры принципиально отличаются и характером осуществляемого нормирования (так, с течением времени норма все более становится принципом организации человеческих взаимодействий и все менее нормой-образцом), и отношением к аномалиям (например, современную культурную ситуацию характеризуют как период плюрализма – сосуществования нескольких нормативных систем) [65, с. 326–328].
Исследователи [66, с. 678; 140, с. 192–195; 175, с. 676–677, 816817] указывают также на то, что применительно к эпохе или типу общества можно выявить доминирующий вид норм. В архаических обществах становящиеся нормы закрепляли условия воспроизводства социальных связей, схемы передачи опыта от поколения к поколению в жестких формах запретов, обычаев, предписаний. Нормы действовали как естественный закон человеческого поведения и воспринимались людьми как непреложный порядок их жизни.
Наиболее эталонный характер культуры – в средние века. Для ремесленников общепринятый эталон определял стандартную в основных чертах технологию, способствовал формированию объясняющих ее представлений, задавал структуру объединения. Для рыцарей внешней формой эталона служил объект подражания, технологической формой – совокупность правил поведения, идеальной – совокупность качеств, приличествующих рыцарю.
В новое время развитие системы эталонов стимулировалось общекультурной ценностной установкой на точность, заданную машинным производством и всеобщим распространением принципов стандартизации. Основной сферой эталонизации стали точные науки и техника.
В индустриальных обществах на первый план выходят нормы, в общем виде определяющие деятельность людей: такие нормы предполагают наличие в индивиде достаточно развитой способности нормировать и регулировать свое поведение. Иными словами, норма становится все более абстрактной, а человеческое поведение «взвешиваемым» и исчисляемым. Развитие личности непосредственно связывается с усвоением норм общества.
В XX веке различные типы норм приобретают специфические черты. Так, эталонами современной культуры становятся культурные явления прошлого, считающиеся наиболее значимыми. Им не стремятся подражать, но они задают «высоту» творчества, являются источниками творческого переживания и осмысления. Широчайшее распространение стандартов приводит к общей стандартизации жизни, одним из проявлений которой является массовая культура. Так, навязываемые массовой культурой представления о «красивой жизни» задают угол зрения индивида на то или иное явление, формируют оценочное отношение, побуждают к действию и т. п.
Таким образом, каждая культурная эпоха характеризуется определенным набором норм, доминирующим типом нормы, возможностью / невозможностью сосуществования нескольких нормативных систем, отношением к девиациям. В целостной системе культуры действует устойчивая оппозиция «нормативное – ненормативное»[14]; конфликт полюсов обеспечивает возможность изменений. Отход от одних норм предполагает признание других, следовательно, смена направлений, стилей, моды и т. п. есть замена одних норм на другие.
Резюмируя, назовем функции нормы в культуре, на первый взгляд противодействующие друг другу. С одной стороны, норма реализует функции регуляции и сохранения традиции (нормы «задают» программу поведения, определяют некие культурные рамки), тем самым фиксирует культурную ситуацию и обеспечивает преемственность поколений. С другой стороны, борьба старых и новых норм приводит к более или менее значительным изменениям в культуре, т. е. конфликты нормы и вчерашних девиаций, обеспечивают динамику культуры. Заметим, что подобное сочетание функций отражает выявленные на общесистемном уровне закономерности.
1.3.4. Значение нормы для формирования наивной (повседневной[15]) категории
Термин норма уместно, на наш взгляд, применить не только к нормам социальным, но и к тем установкам, представлениям, которые характеризуют наше мировидение и которые можно условно обозначить как нормы мышления. Ученые отмечают, что «осознаваемая психическая жизнь также подчиняется определенным представлениям о “нормальности”» [1], а само мышление «и есть логические нормы» [90, с. 327]. Обобщим междисциплинарные (психологические, философские, лингвистические) исследования в толковании норм мышления: это заданные особенностями мыслительной деятельности правила осуществления интеллектуальных операций с объектом мысли [95]. Распространяя идею о регулятивном характере нормы, мы предполагаем, что на уровне мышления норма является условием формирования наивной категории.
Одной из базовых норм мышления является категоризация – процесс упорядочивания осмысленного, его распределения по смысловым «ячейкам». Категоризация, которая представляет собой «важнейший практический инструмент, являющийся принадлежностью нашего мышления на протяжении более чем двух тысячелетий» [86, с. 143], необходима для нормального функционирования нашего мышления, восприятия, деятельности и речи. Способность к категоризации, следовательно, является условием нормального протекания мыслительных процессов, адекватные результаты категоризации – подтверждением соответствия норме. Основой наивной категоризации являются жизненный опыт, воображение, особенности восприятия, моторной активности, культуры, специфика языковых традиций [86, с. 143]. Суть категоризации, направленной на то, чтобы за внешним разнообразием атрибутов объектов увидеть некое сходство или относительное тождество [83, с. 307], актуализирует взаимосвязь нормы и онтологических категорий явления – сущности, тождества – различия.
В процессе категоризации хаотичное многообразие мира упорядочивается благодаря категориям, представляющим собой своеобразные «логико-семантические схемы или рамки» [74, с. 119], отнесение к которым осуществляется на основании общности признаков. Иными словами, категории – предельно общие понятия – являются результатом «сжатия неисчерпаемого многообразия мира» [183, с. 62], «отвлечения (абстрагирования) от предметов их особенных признаков» [17, с. 481].
Известно, что объекты могут быть отнесены к категории при наличии у них неких общих признаков, при этом при формировании категории происходит отчуждение дифференциальных признаков – берутся во внимание признаки общие. Благодаря исследованиям Э. Рош и др. [202; 203], установлено, что категории имеют особую внутреннюю структуру. Структура естественных категорий (цвет, форма и т. п.) видится ученым следующим образом:
• универсальный прототип, которому соответствует базовое наименование,
• другие члены категории, в разной степени приближенные к прототипу,
• границы, диффузность которых определяется национальнокультурной традицией.
Структура обобщающих категорий (овощи, фрукты, мебель и т. п.) также не является однородной: центр выявляется по степени типичности того или иного представителя категории [147, с. 48–49].
В прототипах, к которым можно отнести типичные примеры, социальные стереотипы, абстрактные идеализации, образцы, генераторы и проч., воплощены наиболее характерные признаки категории. Другие члены категории также обладают базовыми категориальными признаками, но в объективном мире и/или сознании человека не воспринимаются как «лицо» категории. Прототип и наиболее близкие к нему члены категории имеют особые когнитивные характеристики: в частности, они легко опознаются сами и способствуют определению категориальной принадлежности объекта [86]. Как динамический концепт прототип состоит из целевого образа предметной области, покрываемой категорией, оптимальных представителей категории, а также из представлений о возможных отклонениях и деформациях этих представителей [201, с. 204]. Таким образом, одной из значимых характеристик категории является градуальность (градационность) ее устройства, проявляющаяся либо в диффузности границ (градация членства, по Дж. Лакоффу), либо в степени удаленности от прототипа (градация центральности) [86, с. 144–146].
Обобщим, перефразируя:
а) в категорию объединяются объекты, обладающие общим признаком;
б) центральным членом категории является наиболее типичный ее представитель;
в) члены категории отличаются друг от друга степенью выраженности категориальных свойств, частным проявлением которой является степень удаленности от прототипа;
г) границы категории размыты, в связи с чем возможны переходные случаи.
Теперь сопоставим эти положения с пониманием нормы как, во-первых, границ, «в которых вещи, явления, природные и общественные системы, виды человеческой деятельности и общения сохраняют свои качества, функции, формы воспроизводства» [65, с. 326], а во-вторых, как диапазона допустимых отклонений. Мы полагаем, что норма, унифицируя, задает такие границы, в которых все разнообразие явлений считается типичным, обычным, правильным, естественным. Ее сверхзадача – «удержать инвариантность через полагание пределов вариативности» [1]. Понятие инварианта, сохраняемого нормой, тесно связано с понятием прототипа. Вслед за А. В. Бондарко, мы разграничиваем понятия инвариант и прототип следующим образом: прототип выступает как эталонный репрезентант определенного инварианта среди прочих его представителей. При этом инварианты, в отличие от прототипов, относятся к числу слабо осознаваемых феноменов [20].
Исследование нормы как условия формирования наивных категорий требует, на наш взгляд, использования понятия представление и введения понятия нормативные представления.
Представления понимаются нами как структурно-содержательные формы фиксации коллективного опыта, составляющие глубинные семантико-аксиологические основы культурной традиции [102, с. 798]. Отметим наиболее значимые для нашего исследования признаки представлений [103; 104; 162]:
• социальность: представления разделяются членами социума;
• когнитивность: представления – результат когнитивного освоения действительности, в котором новые объекты познаются на основе моделей предыдущего опыта;
• национально– и социально-культурная специфика: представления, действующие в различных культурах и социумах, различны;
• обыденный характер: представления – это структуры обыденного знания, возникшие в результате обобщения повседневного опыта;
• регулятивность: представления, становясь индивидуальным интериоризированным знанием, направляют обработку информации и в целом служат основой коммуникации.
Таким образом, представления – это национально– и культурно-специфические знания, мнения, образы и проч., являющиеся результатом освоения материальных и идеальных объектов и основой для категоризации новой информации.
Среди базовых представлений человека о мире следует назвать представления нормативные, являющиеся результатом освоения, осмысления человеком действительности, сводящие бесконечное разнообразие объектов к многообразию классов, вычленяющие типичные и нетипичные признаки последних. Содержание нормативных представлений – нормальная и, следовательно, правильная и обычная, с точки зрения члена социума, реализация объекта действительности.
Итак, соотношение нормы и категории видится нам следующим образом. Без представлений о норме невозможно протекание процесса категоризации. Отнести к категории – значит абстрагироваться от различного и выявить общее. Прототип категории, границы которой, по сути, очерчены нормой, является эталонным вариантом, в наибольшей степени соответствующим представлениям о норме для данного фрагмента действительности. Нормативные представления, иными словами, имеют прототипический эффект, формируя / отражая в сознании носителей языка ядерный по сути и массовый по распространенности образ объекта. В своих границах категория представляет собой пространство нормы, при этом значительная удаленность от центра-прототипа означает повышение оригинальности, специфичности. Таким образом, норма во многом направляет категоризацию и задает иерархию элементов категории. Норма может быть охарактеризована как унифицирующее и регулирующее условие формирования категории.
Подведем некоторые итоги. Рассмотрение основных функций нормы на различных уровнях (общесистемном, социальном, культурном и ментальном) позволяет выявить некоторые общие закономерности, которые, по нашему мнению, должны быть обнаружены и в языке.
Во-первых, подтверждается предположение о едином комплексе функций норм, среди которых определяющими являются регулятивная, стабилизирующая, унифицирующая и селективная. Каждая функция обеспечивает другую и другой обеспечивается. Так, унифицирующая функция базируется на селективной; норма-регулятор предписывает выбор наиболее приближенной к инварианту реализации; регулярность выбора именно этого варианта поддерживает состояние системы.
Во-вторых, обнаруживается, что соотношение «норма – не-норма» имеет значение как для существования и развития системы в целом (развитие и системы вообще, и социокультурных систем в частности обеспечивается конфликтом нормы и аномалии), так и для определения ее структуры (например, для определения границ и расположения членов наивной категории).
В-третьих, выявляется связь между феноменами нормы и ожидания. Так, упорядочивающее действие нормы делает возможным прогнозы развития системы вообще и поступков ее субъекта-человека. Однако возмущающие факторы (аномалии), обнаруживающие свободу воли и индивидуальность человека, значительно понижают точность предсказаний.
В-четвертых, раскрываются особенности оценочного характера нормы. По своему происхождению норма – рациональный феномен (результат осмысления), при этом, будучи усвоенной, она становится и объектом оценки, и ее основанием. С наибольшей очевидностью это обстоятельство проявляется в сфере действия социокультурных норм, однако и для норм когнитивных также характерно (показательно в этой связи выявление «лучших» и «худших» представителей категории и т. п.).
Выводы по главе I
Обобщающее описание философских, социологических и психологических концепций нормы, представленное в этой главе, дало следующие результаты.
Во-первых, было сформулировано содержание онтологической категории нормы: это осмысленная социально обусловленная мера, задающая пределы качества и сохраняющая его себетождественность, имеющая пространственную и временную характеристики. Такое определение намечает пути рассмотрения языковой интерпретации онтологической категории – семантической категории нормы. Так, логично предположить, что семантическая категория нормы является по своему содержанию качественно-количественной и, как следствие, соотносится с другими качественно-количественными категориями, например с категорией интенсивности. Взаимодействие с категориями субъекта и объекта обусловливает субъективно-объективный характер нормы, обнаружение которого можно прогнозировать и в языке.
Во-вторых, был очерчен круг понятий, объединенных родовым понятием нормы. Анализ поля позволяет сформировать примерный перечень значений единиц языка, которые, по нашему мнению, должны быть рассмотрены в рамках исследования. Помимо изначально очевидных значений «нормальный – ненормальный», «обычный – необычный» и т. п., это, очевидно, значения «идеальный – неидеальный», «предсказуемый – непредсказуемый» и др.
В-третьих, был определен комплекс функций, выполняемых нормой. Взаимодействие регулятивной, унифицирующей, стабилизирующей, селективной и оценочной функций, по-нашему мнению, составляет специфику любой нормы, в том числе норм, действующих в сфере языка/речи.
Глава II Норма как явление русской лингвокультуры
Идея Ю. М. Лотмана о том, что культура есть система норм и запретов [93, с. 7], верна и для той части культуры, которая оперирует знаками естественного языка, причем как для «высокой» ее части, представленной, в частности, художественной литературой, так и для культуры повседневности, воплощенной в обыденном общении. В этой главе норма рассматривается как лингвокультурный (лингвокультурологический) феномен. Думается, что, следуя в этом направлении, целесообразно не ограничиваться одним аспектом (например, моделированием отдельного образа языковой картины мира), а представить комплексное описание. Значимые для настоящего раздела термины лингвокультурология и лингвокультура понимаются следующим образом.
Лингвокультурология – это комплексная область научного знания о взаимосвязи и взаимовлиянии языка и культуры [62, с. 87], об отражении и фиксации культуры в языке и дискурсе [80, с. 12]. Как часть лингвистики лингвокультурология представляет концептуальное осмысление категорий культуры, находящих воплощение в естественном языке [167, с. 5]. Как часть культурологии она изучает также обслуживаемые языком формы социального взаимодействия, имеющие значение для данной культуры: поведение, ритуалы и др. [50, с. 5].
Лингвокультура – это часть культуры народа, представляющая собой совокупность взаимосвязанных явлений культуры и явлений языка, отраженных в сознании отдельной личности [50, с. 9]. Таким образом, лингвокультура и лингвокультурология соотносятся как явление и наука, его изучающая.
Основываясь на наблюдениях, сделанных ранее, сформулируем базовые установки этой части исследования:
– языковые нормы – явление лингвокультуры, для которой они являются, с одной стороны, особым культурным объектом, а с другой – одним из условий функционирования;
– типичный для нормы комплекс функций в полной мере реализуется и в лингвокультуре;
– важным для лингвокультуры является конфликт нормы и аномалии.
Для развития высказанных идей считаем необходимым обращение к понятиям, отражающим различные нюансы исследуемого феномена. Условно разделим их на две группы, представляющие культурно-значимый и культурно-специфический аспекты нормы. В первую группу войдут понятия, отражающие функции нормы в лингвокультуре. Понятие речевого этикета, представляющего совокупность норм общения, наиболее близко понятию социальной нормы, что позволяет на примере этого явления уточнить выводы о функциях языковых норм в культуре. Обращение к понятию жанра позволит, на наш взгляд, подтвердить гипотезу о норме как некой программе действий и о конфликте нормы – аномалии как об условии динамического развития. Понятия тропов, фигур, стилистических приемов также необходимы для иллюстрации тезиса о взаимодействии нормы и не-нормы, а также о квалификации последней.
Во вторую группу должны войти понятия, посредством которых может быть описано своеобразное воплощение представлений о норме в русском языке. Это прежде всего понятия языковой картины мира и образа языковой картины мира. Учитывая тот факт, что любое явление, попавшее в мир человека, может быть осмыслено в аспекте нормы, но приоритетным объектом любой оценки является сам человек, мы предлагаем рассмотреть специфику характерного для русской языковой картины мира образа нормального человека.
2.1. Норма как культурно-значимое явление
В этом параграфе рассматриваются функции нормы в лингвокультуре. Мы полагаем, что в этой сфере должны быть обнаружены закономерности, выявленные в главе I при рассмотрении общих особенностей норм.
2.1.1. Нормы-схемы речевого общения: речевой этикет
Выбор первой проблемной области – речевого этикета – обусловлен следующим. При определении сущностных характеристик нормы мы начали движение от социальных норм, при этом заметили, что их существование в полной мере осознается человеком. Осознанность социальных норм нашла отражение в мощной научной традиции их описания, в связи с чем мы предложили использовать результаты многочисленных исследований как модель для дальнейшего исследования.
Речевой этикет – явление социокультурное, как и прочие социальные нормы, всецело осознаваемое носителями языка / субъектами культуры и, как следствие, прекрасно изученное, поэтому в рамках нашего исследования логично начать именно с него. Оставляя в стороне значимые для культуры речи, прагматики и других лингвистических дисциплин свойства речевого этикета, мы остановимся на тех его чертах, которые позволят уточнить представление о норме, актуализируют ее лингвокультурный статус.
Понятие речевого этикета непосредственно связано с понятием культуры общения, которая трактуется как совокупность норм, способов взаимодействий людей, принятых в социальной группе как своеобразные эталоны общения [190, с. 4]. Культура общения нормативна: она включает в себя множество норм и выполняет по отношению к своему субъекту нормативную функцию. Применительно к культуре общения говорят об особом типе норм – нормах коммуникативных, представляющих собой императивные или рекомендательные правила знакового поведения людей в коммуникативных ситуациях [158, с. 113]. Сформировавшиеся в социуме речевые и речеповеденческие образцы для повторяющихся ситуаций постоянно воспроизводятся, усваиваются новыми представителями социума и воспринимаются как правильное, должное – как норма.
Разнообразные правила речевого поведения, действующие в той или иной лингвокультуре, могут быть рассмотрены как система речевого этикета. В понимании речевого этикета мы придерживаемся версии Н. И. Формановской: речевой этикет – социальные заданные и национально специфичные регулирующие правила речевого поведения в ситуациях установления, поддержания и размыкания контакта коммуникантов в соответствии с их статусно-ролевыми и личностными отношениями в официальной и неофициальной обстановке общения [182, с. 177]. Этикет, составной частью которого является этикет речевой, с одной стороны, отражает существенные для социума этические и моральные нормы, а с другой – вырабатывает нормы поведения, а также способы и приемы демонстрации этих норм [Там же]. Этикетное общение стандартизованно; стандарты поддерживаются культурной традицией и усваиваются человеком по мере социализации, а также в результате целенаправленного изучения. Перефразируя, можно квалифицировать речевой этикет как нормы речевого поведения, составляющие часть лингвокультуры социума. Используя противопоставление, принятое в начале исследования, полагаем, можно охарактеризовать речевой этикет как нормы, имеющие в социокультурной практике социальное закрепление: эти нормы-схемы встроены как схемы в деятельность человека, его поведение, общение.
Применительно к речевому этикету правомерно говорить о следующих признаках социальных норм. Нормы, составляющие речевой этикет,
– традиционны по своей природе;
– порождают систему запретов (как и в остальных случаях, запрет не имеет абсолютной силы и может быть нарушен сознательно или бессознательно);
– представляют собой правила поведения, следовательно, реализуют прежде всего регулятивную функцию;
– помимо регулятивной функции, выполняют функции оценочную, унифицирующую, селективную, стабилизирующую;
– являются, по сути, правилом, т. е. внешним регулятором поведения, но могут перейти на уровень привычек, автоматизмов и стать регуляторами внутренними;
– развиваются в связи с историей социума, имеют социальную, национальную специфику;
– отражая социально одобряемый способ поведения, поддерживаются специальными санкциями (Скажи волшебное слово, а то не буду (Н. Коляда, ruscorpora));
– характеризуют поведение человека (Ему даже в голову не приходило, что, начиная разговор, нужно здороваться, а заканчивая – прощаться (Т. Устинова, ruscorpora): отношение к нормам этикета – отличительная черта личности);
– формируют социальные ожидания (– Анны Владиславовны нет? – Здороваться надо, молодой человек! – сделал Митя замечание (А. Житков, ruscorpora));
– усваиваются осознанно в процессе воспитания, обучения и неосознанно – в процессе социализации;
– находятся в отношениях взаимообратимости с аномалиями, причем последние также являются культурно-значимыми.
Остановимся подробнее на двух характеристиках, составляющих своеобразный лейтмотив нашего исследования: функции нормы (в данном случае – речевого этикета) и отношение нормы и не-нормы.
Как и другим нормам, речевому этикету свойственны регулятивная, оценочная, унифицирующая, селективная и стабилизирующая функции[16]. Первая, как это видно из приведенного выше определения, осознается наиболее отчетливо, однако не является единственной. Охарактеризуем все названные функции и приведем примеры их художественного осмысления.
• Речевой этикет в разнообразных ситуациях речевого общения рекомендует носителю языку / субъекту культуры социально одобряемые способы действий; таким образом осуществляется регулятивная функция.
Приходили обменщики, и всё это было ужасно стыдно, потому что чужим и враждебным, деланно вежливым людям, с которыми маленького жильца заставляли здороваться, а они фальшиво улыбались в ответ, открывалось сокровенное нутро их дома[17] (А. Варламов, ruscorpora): отчетливо проводится мысль о поведении по принципу «так надо» – об импертивном характер нормы;
Теперь, на гражданке, когда подполковников вокруг не было, он сам прихотливо выбирал, с кем ему положено здороваться первым: с директором, заместителем по хозяйственной части (по научной – тот сам первый здоровался), с заведующим поликлиникой, к которой был прикреплен (Л. Улицкая, ruscorpora): с одной стороны, эксплицирована возможность самостоятельного создания нормы, а с другой – подчеркнута пассивная роль человека в соблюдении норм. Другими словами: нормы могут быть достоянием всего социума или отдельного человека, но они всегда в той или иной степени регулируют наше поведение.
В предыдущих разделах было показано, что регулятивная сила нормы не абсолютна; человек, являющийся уникальной личностью и обладающий свободой воли, не может быть полностью «порабощен» нормами. Приведем в этой связи высказывание Т. В. Матвеевой: «Речевое поведение – это поведение личности, личность же, имея дело с нормой, связана обязанностями и наделена правами» [97]. Обязанности – та сторона взаимодействия норм и человека, которая характеризуется главенствующей ролью первых; именно это сфера реализации регулятивной функции. Права, напротив, предоставляют человеку свободу в следовании нормам, что проявляется, в частности, в возможности осознанного культурно-значимого их нарушения. Поведение, регулируемое нормами, стереотипно, а ненормативное поведение, напротив, может характеризоваться высокой степенью индивидуальности.
• Наличие норм речевого этикета позволяет оценить речевое поведение носителя языка как соответствующее (ожидаемое и одобряемое) или не соответствующее (неожиданное и неоднозначное для оценки) нормам; в таком случае реализуется оценочная функция.
Он, наверно, забыл меня. Я давно все-таки не был. – А даже если пришел незнакомый человек? Здороваться не нужно? (Ю. Трифонов, ruscorpora); Пусть сначала попробует как Екатерина Михайловна. 28 лет стажа и фотография на обложке журнала «Коммунист». Вернее, не совсем на обложке, но сразу же, как откроешь. А то даже здороваться нормально не научилась. Пусть сама себе материал готовит. А мы посмотрим. Или на пальцах им все рассказывает (А. Геласимов, ruscorpora). В обоих случаях говорящие критически оценивают несоответствие нормам речевого этикета.
• Бесконечное многообразие ситуаций общения может быть типизировано на основании общности этикетной ситуации (приветствие, прощание и т. п.) и выбранных языковых средств; в этом проявляется унифицирующая функция.
Я, как человек провинциально воспитанный, стал пожимать всем руки. Коржаков отвернулся: «Я вам руки подавать не буду». Господи, – говорю я, – спасибо огромное. Александр Васильич, у нас в деревне было принято со всеми здороваться, а вы меня избавили от этого (А. Кучерена, ruscorpora): определенный способ приветствия воспринимается как стандартно-необходимый, объединяющий ситуации с любым набором участников; во второй части указывается на возможность селекции.
• Из комплекса имеющихся средств говорящий осуществляет выбор той единицы, которая наиболее уместна в той или иной ситуации; это реализация селективной функции.
Это то же самое, как если наш президент будет здороваться по-рэпперски и говорить «Хэй, Е, какие дела» (К. Дорошин, ruscorpora): упоминается возможность выбора из комплекса единиц с одинаковой функцией – в данном случае функцией приветствия – и оценивается уместность результата селекции.
Я растерялся, не зная, здороваться с ним или нет (Ф. Искандер, ruscorpora): определена альтернатива – соблюдение или несоблюдение нормы.
• Наконец, речевой этикет поддерживает желаемую тональность общения (сугубо официальную, дружескую, фамильярную и т. п.), сдерживая эмоции, агрессию, т. е. выполняет стабилизирующую функцию. Кроме того, поддерживается и культурная традиция.
Хотите верьте, хотите нет, я провел у дверей его кабинета три месяца, ежедневно по пять-шесть часов в день! Для этого мне пришлось бросить работу, и обратной дороги у меня уже не было. Постепенно Громин стал со мной здороваться и привыкать к моему постоянному присутствию, как к мебели. Он иногда со мной даже разговаривал, и я чувствовал, что становлюсь к нему все ближе (А. Тарасов, ruscorpora); Насте едва десять лет стукнуло, уже тогда испорченная была. Дружила с Соней из пятнадцатой квартиры, пока у той отец директором школы был, а когда Иван Николаевич умер, перестала с той даже здороваться. Маленькая, а гадкая (Д. Донцова, ruscorpora): показаны полярные ситуации, в первой из которых привычка здороваться стабилизировала отношения, а во второй – отказ от приветствия оформил разрыв отношений.
Итак, характеризуя назначение речевого этикета, мы обнаруживаем тот же комплекс функций, который свойствен социальным нормам вообще и языковым нормам в частности.
В связи с установленным выше сходством уместно предположить, что и отношение «норма – не-норма» в сфере действия речевого этикета также стереотипно. Действительно, соблюдение норм обеспечивает носителю языка / субъекту культуры одобрение других членов социума (одобряемое нормативное поведение) или – по крайней мере – спасает от упреков в отсутствии вежливости (допускаемое нормативное поведение). Континуум носителей языка включает безупречно, потрясающе, чрезвычайно, невероятно, сверхъестественно, очень; достаточно, довольно, вполне, весьма; не слишком вежливых людей, а также хамов, грубиянов и подобных нарушителей норм. Между тем нарушение норм, сознательно допускавшееся в течение жизни, наверное, каждым, относится к числу культурно-значимых деяний. Характеризуя девиации, отметим следующее.
Во-первых, нарушение нормы, в отличие от следования ей, нуждается в мотивации; при этом часть мотивов имеет этический характер (1), другая – отражает некие социальные процессы, тенденции (2). Отметим, что достойное этическое обоснование оправдывает нарушение нормы, делает его с точки зрения социума в целом, группы или отдельного человека положительно оцениваемым деянием.
(1) Я часто наблюдал среди следователей людей, готовых идти любой ценой к цели. У нас Ася Асматурова считалась прекрасным работником. Но постоянно злоупотребляла властью, допускала шантаж, оскорбления подозреваемых и даже рукоприкладство. Я перестал с ней здороваться. Надо добиться того, чтобы и преступники считали нас нравственными людьми (Ю. Азаров, ruscorpora);
(2) Как признается один из весьма высокопоставленных в прошлом правительственных чиновников, справиться с этой травмой (уходом из власти, потерей высокой должности. – Н. Ф.) тяжеловато: «Люди, которые долгое время каждый день рассказывали тебе, какой ты великий и замечательный, вдруг перестают здороваться» (Е. Григорьева, ruscorpora).
Во-вторых, нарушение нормы в большей степени, чем следование ей, – знаковое событие: оно совершается именно затем, чтобы быть замеченным, вызвать вопросы, побудить к чему-либо, обозначить свою позицию и т. д.: Обида Марии Ивановны была смертельная, она перестала здороваться (Г. Бакланов, ruscorpora).
В-третьих, нарушение нормы так же, как и норма вообще, может иметь регулирующую силу. Не захотев говорить с самим Высоцким, Любимов попросил: «Передайте ему, что, если он сорвет сегодня спектакль, я перестану с ним здороваться» (Д. Карапетян, ruscorpora): желание не стать объектом ненормативного поведения заставляет человека прилагать усилия, принимать меры.
Итак, обращение к речевому этикету как системе лингвокультурных норм подтвердило предположения о сущностных характеристиках нормы, сделанные в первой части исследования. Речевой этикет может быть вполне обоснованно отнесен к числу норм-схем, представляющих собой программы поведения: усвоенные, правила речевого этикета действуют как поведенческие автоматизмы. Рассмотрение речевого этикета в этом ключе не распространено в лингвистике (традиционный подход – ортологический: речевой этикет рассматривается как воплощение этического уровня культуры речи), однако, на наш взгляд, весьма перспективно. Такой подход позволяет включить речевой этикет в сферу интересов лингвокультурологии не только как перечень национально специфичных речевых формул, но и как нормирующую силу лингвокультуры. Относя речевой этикет к культурнозначимым нормам, мы подчеркиваем его роль в функционировании культуры: это роль правил и образцов поведения, следование которым обеспечивает человеку более или менее комфортное существование в социуме. За счет доминирования регулятивной функции речевой этикет «вписывается» в императивную интерпретацию нормы.
2.1.2. Семиотически закрепленные нормы-схемы: жанры
Основой противопоставления социально и семиотически закрепленных норм, как было сказано в главе I, является способ их закрепления в социокультурной практике. Первые – неписаные законы – становятся программами, схемами действий; вторые – писаные законы – фиксируются в санкционируемых культурой кодексах, законах, сводах правил, текстах, в том числе художественных и др. Наше нахождение в поле лингвокультуры обусловливает интерес к последней сфере фиксации – тексту.
Думается, что нормы, фиксируемые текстами, различны по своей природе. Часть норм, несомненно, можно охарактеризовать как идеологические: тексты, прежде всего художественные, содержат описания идеалов добра, красоты и др. Другие нормы определим как структурные: тексты представляют и тем самым предлагают читателю некие способы использования языка. В этот ряд, по-видимому, можно включить жанровые нормы. Эти нормы являются прекрасной иллюстрацией тезиса о том, что семиотически и социально закрепленные нормы теснейшим образом, в том числе генетически, связаны между собой. Так, с одной стороны, жанровые нормы закреплены в некоем комплексе текстов, а с другой – они становятся программами речевого поведения личности, т. е. переходят в разряд норм-схем. Этим соображением обусловлено сочетание в названии параграфа двух характеристик: семиотические и схемы.
По поводу освоения и функций жанровых норм К. Ф. Седов пишет: «В ходе своего социального становления личность “врастает” в систему жанровых норм. В свою очередь эта система “врастает” в сознание говорящего индивида по мере его социализации, определяя уровень его коммуникативной (жанровой) компетенции, влияя на характер его дискурсивного мышления» [145, с. 13]. Для нас в этом высказывании важны следующие моменты. Во-первых, вновь упомянута одна из основных функций нормы – регулятивная: поведение и мышление обусловлены нормами. Во-вторых, актуализирован характерный для нормы переход из внешних регуляторов во внутренние: норма со временем «врастает» в сознание. В-третьих, обозначены внешние условия формирования норм – это процессы социализации, т. е. включение человека в социокультурную систему.
Итак, в этом параграфе будут рассмотрены жанровые нормы как семиотически закрепленные нормы-схемы. Мы полагаем, что они относятся к числу норм культурно-значимых, так как не только отражают состояние культуры, но и предлагают субъекту культуры рекомендации по употреблению языка.
Предметом филологического анализа являются как традиционно выделяемые жанры художественной литературы – группы литературных произведений, объединенных общностью формальных и содержательных свойств, так и речевые жанры повседневного общения – вербально-знаковое оформление типических ситуаций социального взаимодействия людей [145, с. 8]. Несмотря на очевидные отличия этих двух групп, они не случайно объединены понятием жанра. В обоих случаях мы имеем, по М. М. Бахтину, репертуар неких речевых средств, соответствующий определенной сфере человеческой деятельности, «дифференцирующийся и растущий по мере развития и усложнения данной сферы» [11, с. 159]. В начале главы мы заметили, что представление о культуре как о системе норм одинаково верно и для так называемой высокой культуры, и для культуры повседневности. Говоря о лингвокультуре, считаем вполне правомерным рассмотреть как проявление высокой ее части жанры художественной литературы, а в качестве обыденной – речевые жанры повседневного общения. Полагаем, что обе группы жанров в аспекте нормы получат однотипное описание.
Итак, для нас важно прежде всего установить на материале жанровых норм верность утверждений о комплексе функций нормы и об отношениях нормы и аномалии.
Предположим, что жанровые нормы, как и другие, реализуют регулятивную, оценочную, унифицирующую, стабилизирующую и селективную функции.
Регулятивная функция. Императивность норм литературных жанров констатируется в науке со времен Аристотеля. Авторы нормативных поэтик полагали, что жанр представляет собой готовую, окончательно оформленную структуру, которой автор должен следовать, добиваясь максимального соответствия требованиям. Иными словами, жанровые нормы осознавались как жестко регламентированные правила, соблюдение которых необходимо (перефразируя, можно сказать, что в таком понимании в структуре жанровой нормы доминирующим компонентом является императив). Историки литературы отмечают, что периоды следования канону сменялись периодами борьбы с ним, однако, соблюдаемые или нет, нормы литературных жанров предписывают / рекомендуют автору круг подходящих тем, набор оптимальных средств, протяженность и композицию текста и др.
Жанры, характерные для повседневной коммуникации, также определенным образом регулируют речевое поведение говорящего. Характеризуя содержание жанрового мышления носителя языка, Т. В. Шмелева указывает, что оно включает «интуитивные представления о жанровых канонах речи, обеспечивающих нормативное продуцирование собственных речевых произведений и адекватное восприятии чужих» [193, с. 65]. Часть норм речевых жанров носители языка специально изучают (это касается, например, жанров этикетных; речевой этикет как особая система норм был рассмотрен в предыдущем параграфе), другая часть усваивается неосознанно, но, усвоенные, они влияют на поведение носителя языка / субъекта лингвокультуры.
Оценочная функция является, как уже говорилось, обратной стороной функции регулирующей. Наличие осознанного или неосознанного канона позволяет оценить новое художественное (1) или повседневное (2) речевое произведение как соответствующее или не соответствующее норме.
(1) Уже в первых частях «Живаго» поэтика Пастернака нарушает каноны «хорошо сделанного романа», превращая его либо в плохой роман, либо в другой роман («моя эпопея»). Поначалу Пастернак нарушает подчеркнутое заглавием единодержавие героя. Судьба Юры никак не выделяется и не подчеркивается на фоне жизни других героев. «200 страниц романа прочитано – где же доктор Живаго? (И. Сухих, ruscorpora); Получился отличный очерк, полный юмора и наблюдательности (В. Катаев, ruscorpora).
(2) Тут же вспомнился дурацкий анекдот про человека, который собрался повеситься и увидел бутылку вина – и раздумал (А. Слаповский, ruscorpora); Именинник едва сдерживался, снося формальные поздравления и расспросы о здоровье из уст «опытного царедворца» (В. Громов, ruscorpora): в последнем случае переоценивается норма: все правильно, но лишено теплоты, искренности, оригинальности и поэтому плохо.
Унифицирующая функция очевидна: благодаря жанровым нормам, упорядочивается стихийное множество речевых произведений; типизированы ситуации общения, стереотипно ролевое поведение участников коммуникации.
Селективная функция жанровых норм проявляется на нескольких уровнях. Во-первых, ситуация заставляет определиться с выбором самого жанра. Во-вторых, выбор жанра предполагает выбор из тех возможностей языкового воплощения мысли, которые в значительном количестве предоставляет языковая система. Кроме того, в границах жанра можно осуществить выбор темы (о чем писать или говорить) и т. п.
Им не нравится искусство сюжетных конструкций, зато им нравится искусство сюжетных инструкций. Как знакомиться с девушкой, как вести себя с женатым мужчиной, как подводить свидание к поцелую, при каких обстоятельствах допустимо лечь в постель,
о чем говорить до и после, на каких минах подрывается семейная жизнь (А. Архангельский, ruscorpora); Ничего особенного, а все же письмо! Значит, не все кончено, не интрижка, не дачный роман. Ответ я сочинял неделю. О чем писать? Городские наши дела ей неинтересны, мои служебные тем более, ну, а о своих чувствах я писать стеснялся да и не умел, написал только: «Все по тебе скучают, а я больше всех» (А. Рыбаков, ruscorpora).
Стабилизирующая функция жанровых норм заключается в устанавливаемой ими относительной упорядоченности действительности. Этот более или менее устоявшийся порядок формирует ожидания слушателя / читателя. Так, читатель предполагает, что комедия будет смешной, а слушатель готов к этикетной беседе о погоде. Однако порядок и связанная с ним возможность предсказаний могут обернуться обманутым ожиданием: читателя удивляет, что «Мертвые души» – поэма, а собеседника застает врасплох наличие в поздравлении критики в адрес виновника торжества.
Итак, жанрам, как литературным, так и повседневным речевым, свойствен тот набор функций, которые мы определили для норм. Жанры задают определенные рамки (норма-граница), в которых действует носитель языка. При этом мы вновь можем наблюдать относительность власти норм: человек может выйти за установленные пределы, а также, находясь в них, проявить свою индивидуальность. Таким образом, нормы жанров выступают как направляющая, но не полностью подчиняющая себе сила.
Индивидуальность и свобода воли носителя языка позволяют ему сознательно нарушать жанровые нормы; при этом несоблюдение нормы имеет знаковый характер. В случае с литературными жанрами выход за пределы может привести к созданию нового жанра, который, в свою очередь, вновь станет нормой и т. д.: «нарушение нормы может быть творческим актом, приводящим к возникновению новых сущностей» [81, с. 11].
Используя противопоставление социальных и когнитивных норм, рассмотренные выше жанровые нормы определим как социальные:
– они традиционны;
– они представляют собой системы правил и обусловленных ими запретов;
– они осознаваемы и могут быть специально изучены;
– их соблюдение / несоблюдение становится основанием социальных оценок;
– они формируют социальные ожидания и др.
Принимая сказанное выше, мы полагаем, что жанры являются также сферой действия нормативных представлений о типичных, обычных, массовых появлениях того или иного объекта. Эти представления являются для жанров важной формирующей силой. Мотивируем это утверждение.
Мы уже подчеркивали, что нормативные представления, являющиеся результатом познавательной деятельности человека, инте-риоризируясь, становятся своеобразной естественной установкой. Они воплощают представления человека о мире, позволяют классифицировать и оценивать новые объекты с опорой на жизненный опыт. Важная часть этих представлений может быть описана формулами «так бывает» (норма) – «так не бывает» (не-норма):
Господь знает, скольких скрипачей я слышал в своей жизни, но когда он начал играть, я подумал: что-то ненормальное, наверное, подзвученная скрипка. Так не бывает, наверное, сонаризированная (С. Спивакова, ruscorpora); Один из воинов проткнул ему грудь копьем. Потекла кровь и вода – это была лимфа из предсердия. Так бывает при разрыве сердца, а в особенности в зной при солнечном ударе (Ю. Домбровский, ruscorpora); Зубы у Мироеда были белые, крупные, частые и острые. У людей таких не бывает, да и не у всякого зверя встретишь (М. Успенский, ruscorpora).
Нормативные представления как знания о том, как бывает, а как – нет, являются для жанров некой рациональной, информативной основой, при этом акцент на обычном или невероятном во многом определяет жанровую специфику. Рассмотрим это утверждение на примере сначала художественных, а затем повседневных речевых жанров.
Художественная литература по определению представляет читателю вымысел, и ее возможности в этом отношении практически безграничны. Однако предлагаемый вымысел может иметь большее или меньшее сходство с действительностью или, иначе, в большей или меньшей степени соответствовать нормативным представлениям, существующим в сознании носителя языка. Рассмотренные в этом аспекте литературные жанры также обнаруживают различия в том, соответствует ли их типовое содержание нормативным представлениям. Очевидно, мы вновь обнаружим континуум нормативных / ненормативных явлений, в котором будут обнаружены и яркие девиации, и максимальная нормативность.
Избирая принцип классификации жанров, считаем возможным обратиться к опыту О. О. Борискиной и А. А. Кретова [23]. Для нас в концепции этих лингвистов важны следующие моменты. Во-первых, авторы предлагают рассматривать национальное языковое сознание, выявляя скрытые смыслы, формирующие криптоклассы – скрытые языковые категории (термин криптокласс (криптотип) предложен Б. Уор-фом [171] и встречается в [25; 64; 141] и др.). Значение нормы, несмотря на возможную эксплицитность выражения, в большом числе случаев остается неосознаваемым и специально не вербализуемым. Отметим в этой связи, что семантическая категория может быть квалифицирована как грамматический криптокласс, если имеет грамматический характер ее косвенного отражения [25, с. 30]. Анализируя семантическую категорию нормы, мы отмечали эту закономерность, что позволяет нам считать исследования криптоклассов родственными, близкими по духу. Во-вторых, авторы включают понятие криптокласса в исследование языковой категоризации действительности, указывая на взаимодействие когнитивных и языковых факторов. Эта идея близка нашей гипотезе о роли нормативных представлений в процессе категоризации. В-третьих, О. О. Борискина и А. А. Кретов предпринимают интересную попытку содержательной классификации словосочетаний, в основе которой лежит такой критерий, как соответствие содержания представлениям носителей языка о мире; одним из базовых понятий классификации является понятие нормы. Установленная идеологическая близость подходов, как нам кажется, дает возможность распространить предложенную классификацию на литературные жанры. Если представления о мироустройстве классифицировать как нормативные представления, то с учетом соответствия содержания жанра знаниям носителя языка о мире, можно выделить:
– жанры нормальные, содержание которых отражает представления носителя языка о связях и законах окружающей действительности (это, например, реалистические роман, повесть, рассказ и др.);
– жанры субнормальные (тропеические), содержание которых отражает древнейшие представления о действительности (таковы волшебные сказки);
– жанры аномальные, содержание которых не совпадает с представлениями носителя языка об окружающем мире, но воплощает представления о возможных мирах (жанры фантастики).
Таким образом, мы получили прогнозируемый континуум, включающий явления с различной степенью нормативности / ненорматив-ности. Наиболее правдоподобные по своему содержанию произведения составляют эталон нормальности, которая ослабевает и в жанрах аномальных сменяется явной девиацией.
Для речевых жанров провести столь буквальное членение невозможно. Большинство жанров повседневной коммуникации могут содержать неверные сведения, но они почти всегда правдоподобны. Иными словами, для жанров повседневного общения принципиальным критерием оценки содержания является не правдоподобие, а правдивость, достоверность. Исключения составляют жанры, представляющие результаты народного творчества, которые можно определить как околохудожественные: анекдоты, былички, черный юмор и т. п. Подобные жанры, как и литературные, построены именно на вымысле, как вымысел они и воспринимаются. Тексты, представляющие эти жанры, можно отнести и к субнормальным (они часто содержат отголоски мифологических представлений), и к аномальным, отражающим некие параллельные миры (см. анекдоты типа Летели Гуси-лебеди. А на встречу им Воробьи-пингвины и Соловьи-страусы[18]; Поймал старик золотую рыбку. И попросил: «Рыбка, сделай меня умным». «Будь по-твоему, – ответила рыбка и уплыла. Старик посмотрел ей вслед: «Ну и дурак же я был»). Для других жанров не стоит вопрос о правдоподобии – только о достоверности содержащейся информации. Неверная информация в этом случае так же будет соответствовать когнитивным нормам – представлениям о нормальном мироустройстве, как и правдивая. Высказывания, относящиеся к жанрам, которые приспособлены для передачи неверной информации: байкам, сплетням, слухам, газетным уткам, доносам (о категории достоверности и жанрах, включающих недостоверную информацию, см. [123]), комплиментам и др., оцениваются обычно с точки зрения этической, эстетической, интеллектуальной и др.: Преосвященный понял, что этот донос была глупая сплетня и что смешно было бы поверить такой нелепости (Д. Благово, ruscorpora); Осторожная, злая сплетня, обвитая клеветою, уже ползла, шипя, по темным переходам старого королевского замка (Ф. Сологуб, ruscorpora). Соответствие / несоответствие возможностям реального мира как критерий оценки содержания становится очевидным в случае явных нарушений: Самый невероятный слух, который вы о себе слышали? – Якобы я – самый мафиозный чиновник. Как рассказывают, «для смеха запросто может одеться в женское платье» (Э. Савкина, ruscorpora).
Итак, рассматривая жанры как сферу действия нормативных представлений, обнаруживаем следующее:
– художественная литература допускает изображение не только реального мира, но и многочисленных возможных миров. В связи с этим жанры художественной литературы могут быть противопоставлены друг другу те, содержание которых не противоречит представлениям о нормальном мироустройстве, и те, которые изображают невероятное, фантастическое. При этом соответствие / несоответствие нормативным представлениям о мире не является критерием оценки качества текста;
– среди жанров повседневной коммуникации особую группу образуют анекдоты, страшные истории и подоб., к характеристике которых можно применить те же критерии, что и при оценке художественных текстов;
– содержание большинства обыденных речевых жанров соответствует нормативным представлениям о мире, но далеко не всегда правдиво. Для этих жанров, следовательно, не релевантен критерий правдоподобия, но релевантен критерий истинности.
В целом жанры, как это было показано в параграфе, являются сферой действия и социальных норм (речь идет о традиционно понимаемых жанровых нормах – канонах, по которым строится текст определенного жанра), и когнитивных норм (в таком случае принципиально соответствие содержания нормативным представлениям о мире).
2.1.3. Творческий потенциал языковых аномалий
В этом параграфе мы рассматриваем еще одну значимую для культуры сферу действия норм – традиции употребления языка, в числе которых не только традиции соблюдения норм, но и опыт их сознательного эстетически ценного нарушения.
Определяя в главе I норму с позиций синергетики, мы указывали на неразрывную связь параметров порядка, к которым относится норма, и проявлений хаоса – различного вида возмущающих факторов, девиаций. Именно конфликт этих разнонаправленных сил обеспечивает динамику системы, в том числе и языковой. Нормы и аномалии предполагают друг друга, более того «то, что называют отступлением от нормы, столь закономерно, что для языкового механизма является нормативным; это тоже норма, хотя и отрицающая норму в обычном смысле слова. Отсюда и термин антинорма» [105, с. 9]. Представляя континуум нормативных / ненормативных явлений в языке, Ю. Д. Апресян формирует шкалу: правильно – допустимо – сомнительно – очень сомнительно – неправильно – грубо неправильно [5, с 34][19]. Показательно, как быстро совершается отход от нормативного полюса и как разнообразны по своей интенсивности возможные языковые неправильности. Для нашего исследования важно, что соотношение «норма – не-норма» применительно к языковым / речевым фактам отражает закономерности, выявленные на материале других систем и других норм:
– норма и аномалия теснейшим образом взаимодействуют;
– возможность отклонения от нормы заложена в самой системе как особый механизм ее существования и развития;
– эталонная норма и яркая девиация составляют полюса континуума нормативных / ненормативных явлений, одним из принципов устройства которого является градуальность;
– оценка аномалий неоднозначна: от признания отклонения ошибкой и, как следствие, порицания до признания особой ценностью и безоговорочного одобрения. В этой связи отметим принципиальную обратимость понятий прием и ошибка. Сошлемся на очень показательное название энциклопедического словаря-справочника под редакцией А. П. Сковородникова (М., 2005) «Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты», причем очевидна зеркальность разделов издания. Так, контаминация квалифицируется как речевая ошибка, но примеры контаминации – как реализация стилистического приема: Некто четвертый – это мой страх. Он сидит во мне. Он правит мной. Подсказывает. Корректирует. Вымогает. Удерживает. Бросает в дрожь. Усиливает кровообращение. Вгоняет в жар. В холод. Создает ощущение беспомощности. Оцепенения. Полного разлада с другим моим «я»[20].
Отклонения от нормы, которые имеют особое эстетическое значение, квалифицируются как полезные. Характеризуя последние, Т. Б. Радбиль [135] приписывает им следующие свойства:
– повышенная информативность, обусловленная тем, что аномалии как фигуры более заметны, чем норма-фон;
– конструктивность, объясняющаяся тем, что полезные нарушения не разрушают систему языка, а напротив, выражают ее креативный потенциал. Это утверждение находит свое отражение и в гипотезе о языке-гомеостате и нарушениях-метаплазмах, которые не вредят системе [84; 185];
– функциональная значимость, связанная с возможностями эстетической выразительности.
Проводя аналогии между языковыми нормами и нормами других систем, отметим, что особая ценность аномалий традиционно отмечается и социологами, и культурологами. Так, отмечается, что девиация позволяет точнее определить критерии нормы и довести эти критерии до сведения обычных людей; девиация является фактором социальных изменений, так как отклонение привлекает внимание к самой норме и т. п.
Читать бесплатно другие книги:
