Нормы в пространстве языка Федяева Наталья
Ольга. Нет, просто не идет… и как-то странно…
Наташа (плачущим голосом). Да? Но ведь это не зеленый, а скорее матовый.
В последней реплике Наташа предлагает рассматривать цвет ее пояса, используя другую норму (не для зеленого, а для матового), следовательно, другое слово, и тем самым изменить оценку. Аналогичная ситуация обозначается рядом конструкций, отличающихся друг от друга степенью уверенности говорящего в неправильности выбора слова. Рассмотрим некоторые из этих конструкций.
• Это не Х (= существуют нормативные представления о Х, которым не соответствует номинируемый объект). Говорящий категорически отрицает верность выбора номинации, т. е. утверждает, что категоризация осуществлена неверно:
Пусть Зойка поживет у меня. Или у тебя. Нет, все-таки лучше у меня… – Это не выход! Мы должны… мы должны разобраться с Личутиным. (Т. Тронина, ruscorpora); Я не слишком стеснена в средствах, перепробовала множество сортов мгновенно готовящегося кофе и должна вам сказать: цена не слишком повлияла на его качество. Хоть какой купи, выходит бурда. Впрочем, если положить в чашку побольше сахара, налить молока или сливок, то еще куда ни шло, но все равно: это не кофе. Сколько ни крась мопса в рыже-коричневый цвет, сколько ни рисуй на его теле черные полосы, как ни поднимай ему уши, а никогда Хучику не стать тигром (Д. Донцова, ruscorpora).
• Разве это Х (= можно ли этот предмет так назвать, если он не соответствует норме). Говорящий высказывает сомнение в результате категоризации:
Он сидел на развалинах стены и раскуривал трубку. На свою снасть он даже и не смотрел. – Табак! – сказал он с осуждением, – качая головой. – Разве это табак… Да и мокрый еще… (Ю. Домбровский, ruscorpora); Вот вы знаете, почему вся эта печальная история кажется мне совершенно достоверной? Уж слишком все тут по-человечески горько и неприглядно. Разве это апостолы? Разве это мученики? Больше того, да разве это христиане? Ведь христианин должен на смерть идти и гимны петь (Ю. Домбровский, ruscorpora). В последнем примере обратим внимание на экспликацию нормативных представлений (какими должны быть христиане) в качестве обоснования сомнения в результатах категоризации / номинации.
• Это Х, а не Y (= Y не соответствует нормативным представлениям, а Х соответствует). Говорящий не только с уверенностью отрицает предварительные результаты категоризации, но и предлагает адекватную, на его взгляд, замену.
Вот и с машиной с этой тоже. Или девушек его взять… Вы понимаете: ведь приличному юноше не с кем завести отношения. Разве это девушки? Проститутки, а не девушки. – Нина Михайловна брезгливо сморщилась и настойчиво повторила: – Прос-ти-тут-ки! Как одеваются! (А. Волос, ruscorpora); Марина сопровождала подрядчика, подвергая легкой критике его бессловесный пессимизм и указывая на кое-какие плюсы. В конце концов она его разговорила, и подрядчик стал время от времени возмущенно восклицать, посверкивая глазами из-под густых чёрных бровей: «Да разве это стояки?! Это ж труха, а не стояки!» Или то же самое про подоконники и штукатурку: «Да разве это штукатурка?! Труха это, а не штукатурка!» (А. Волос, ruscorpora). В первом примере отметим редуцированную экспликацию мотива категоризации (манера одеваться – типичный признак проститутки); во втором показательно, что сомнение в категоризации носят оценочный характер: если объект не соответствует нормативным представлениям о том классе, к которому должен быть причислен, это плохо.
• Это Х, а лучше (точнее) сказать, Y (= объект в достаточной степени соответствует нормативным представлениям о классе, однако это не один член категории, а другой). Говорящий стремится максимально точно отразить в слове сущность объекта, при этом сравнительная степень наречия эксплицирует градуированность категории.
Нервный ты какой. – Нервный, подозрительный, а лучше сказать – суеверный (Т. Моспан, ruscorpora); Изнасилована – это еще очень мягко сказано… Точнее сказать – зверски изнасилована (М. Милованов, ruscorpora).
• Не Х, а скорее, Y (= свойства объекта соотносятся с нормативными представлениями о классе Х, но большее сходство наблюдается между объектом и членами класса Y). Говорящий мягко (через предположение) предлагает изменить квалификацию объекта.
– Перерезаны, что ли? – уточнил Гуров. – Не совсем так, – поправил Семин. – Не перерезаны, а, скорее, перетерты… нет, перекушены – так вернее будет (Н. Леонов, А. Макеев, ruscorpora); Зато романы у нее были, т. е. не то чтоб совсем романы, хорошие, толстые с добротной фабулой, занимательным сюжетом и непременно с героями, лучше всего настоящими мужчинами, нет, максимум повести, а скорее, рассказы, бездарные графоманские рассказики, перечитывать которые не хотелось, хотелось изорвать, сжечь и забыть (Г. Маркосян-Каспер, ruscorpora). Отметим в обоих примерах эксплицированный процесс перебора номинаций и удовлетворяющий говорящего результат последней категоризации.
Сравнение объекта с нормативными представлениями о категории, к которой он может принадлежать, влияет на то, каким образом будет вербализован итог сравнения, иначе, какая номинация будет выбрана. Выбор номинации подводит своеобразный итог категоризационного процесса. Высказывания, в которых эксплицирована метаречевая рефлексия говорящего по поводу выбора номинации, «высвечивают» процесс сопоставления воспринимаемого объекта и нормативных представлений о классе, к которому он причисляется, и оценку говорящим результатов этого сопоставления. Анализ представленных в параграфе конструкций подтверждает мнение ученых о градуированности и диффузности границ наивных категорий, а также наши предположения о взаимосвязи «нормативные представления – категория – номинация».
3.2.3. Нормативные представления как пресуппозитивный компонент значения слова
В этом параграфе исследуются некоторые классы слов, для понимания значения которых важны нормативные представления о называемом объекте. С опорой на замечания, сделанные лингвистами [9; 30; 32; 36; 82], в качестве таковых прежде всего следует назвать таксономическую лексику, параметрические и общеоценочные прилагательные.
Как уже упоминалось, таксономическая лексика (иначе, имена естественных родов, родо-видовые наименования) рассматривается как иллюстрация невыделенности значения нормы из основного лексического значения слова, противопоставленная очевидности значения аномалии [9, с. 83]. Критикуя традиционные толкования и предлагая для описания значения метод семантических примитивов, А. Вежбицкая, тем не менее, признает, что большая часть слов этой группы может быть истолкована только по формуле «Х – то, о чем мы думаем: “это Х”» [30]. Выше мы рассматривали такое положение вещей в связи с гипотезой о роли нормативных представлений в процессе категоризации и о сути когнитивных языковых норм. В этом параграфе считаем необходимым уточнить круг лексем, применительно к которым правомерно рассматривать нормативные представления как имплицитную часть значения.
В упомянутых работах выводы делаются на материале имен существительных. Однако, на наш взгляд, результаты категоризации могут быть отражены и другими знаменательными частями речи. Доказательство этого предположения было получено в ходе эксперимента, к результатам которого – моделированию нормативно-прототипического образа заданного класса – мы уже обращались. Напомним, что эксперимент выявил стоящие за словоупотреблением прототипические образы ситуации с нормальным развитием событий, а также значительную степень массовости нормативно-прототипических представлений. Между тем проверка предположения экспериментом – довольно кропотливая процедура, и убедиться в том, что значения большой части знаменательных слов (прежде всего нарицательных существительных и глаголов) скрывают норму, путем подобных экспериментов невозможно. Полагаем, что в качестве показателя скрытой семантики нормы можно рассматривать сочетаемость лексемы и ее способность участвовать в определенных синтаксических конструкциях[56].
Утверждать наличие слившихся с лексическими значением нормативных представлений об объекте нам представляется возможным, если существительное может быть определено прилагательным настоящий в значениях «действительно такой, какой должен быть, представляющий собой лучший образец, идеал чего-нибудь» и «полностью подобный чему-нибудь, несомненный»[57] и если существительное может фигурировать в качестве субъекта и предиката в предложениях, построенных по модели Nj как Nj, обозначающих соответствие норме, обычному представлению [68, с. 95]. Причина выбора прилагательного настоящий кроется в том, что указанные значения апеллируют к нескольким важным для семантики нормы смыслам. Первое значение актуализирует смыслы «норма-должное» (императивная интерпретация) и «норма-идеал» (позитивная оценочная интерпретация). Во втором значении реализуется смысл соответствия тому, что взято за образец, т. е. находит отражение процедура категоризации, заключающаяся в сравнении нового с известным. Рассмотрим контексты, могущие служить доказательством наличия стоящих за лексемой нормативных представлений об объекте, при этом в качестве примеров возьмем существительные – названия предмета, животного и человека.
Сочетания с прилагательным
настоящий
• Когда-нибудь я уйду далекодалеко, а вернувшись, подарю тебе дом. Настоящий дом, с внутренним двориком, источником и садом, в котором можно будет посадить деревья и цветы (В. Голованов, ruscorpora);
• Потрогал ее мальчик – шерстка мягкая. Погладил – замурлыкала. Настоящая кошка, только в упряжке (Е. Шварц, ruscorpora);
• Оба вы хорошо и делаете, что сговорчивы; но что касается до Грабшауфеля, то он, сколько я знаю, настоящий немец; т. е. глуп, как баран, зол, как мартышка, и упрям, как украинский бык! (В. Нарежный, ruscorpora).
Использование в конструкции
N1 как N1
С виду дом как дом – шесть этажей на пригорке. Солнечное место. Рядом – сквер и детская площадка. На лавочках чинно расположились юные мамаши с колясками (А. Невский, ruscorpora);
• Привели кошку в дом. Стала она жить-поживать. Кошка как кошка. Мышей ловит, молоко лакает, на печке дремлет (Е. Шварц, ruscorpora);
• Он смотрел на меня, я – на него. Немец как немец, много старше меня. Уставший немец, солдат, шнуровая полоска на погоне – кандидат, значит, в ефрейторы, – не поздновато ли, а? (А. Азольский, ruscorpora).
Для проверки глаголов можно порекомендовать использовать производное от прилагательного настоящий наречие по-настоящему «должным образом, как надо», апеллирующее к императивной интерпретации нормы: «Кажется, это попрек куском хлеба?» – спросила она. Я махнул рукой и ушел. Не то что объясниться, даже поспорить по-настоящему стало трудно (Ю. Трифонов, ruscorpora); Дядя Леша потащил с себя ремень, и Петька решил, что собаку сейчас будут бить по-настоящему (К. Тахтамышев, ruscorpora); Глупо было бы не съездить на дачу – авось хоть где-нибудь за городом удастся прокатиться по-настоящему (Л. Маслова, ruscorpora); Ты же сам говорил, что если есть волшебные слова да еще если захотеть по-настоящему, то обязательно выйдет! – сказал Костя шепотом (В. Медведев, ruscorpora).
Таким образом, сочетаемость с прилагательным настоящий и наречием по-настоящему является своеобразным лакмусом, выявляющим скрытые в лексических значениях существительных и глаголов нормативные представления об объектах – предметах и действиях. Что касается прилагательных, то лингвисты неоднократно подчеркивали тот факт, что значение качественных прилагательных базируется на представлениях о некоем эталоне: цвета (красный – цвета крови); вкуса (кислый – обладающий своеобразным острым вкусом (например, вкусом лимона, уксуса)) и т. п. Так как «соотнесение с нормой может проявляться по-разному для различных групп прилагательных» [200, с. 301], при рассмотрении нормы как пресуппозитивного компонента значения целесообразно опереться на противопоставление этих групп. Принимая во внимание все многообразие классификаций прилагательных, считаем, что в данном случае наиболее продуктивным будет обращение к оппозиции параметрических и оценочных прилагательных.
Противопоставление параметрических и оценочных прилагательных отражает различную организацию семантического пространства признака, охватывающего все разнообразие проявлений того или иного качества [131, с. 234]. В обоих случаях пространство ограничено полю-сами-оппозитивами, представленными антонимичными прилагательными, однако в случае с параметрическими прилагательными полюса противопоставлены друг другу за счет сем «много – мало», а в случае с оценочными прилагательными – за счет сем «хорошо – плохо».
Типология норм, стоящих за значениями параметрических прилагательных, была разработана на базе английского языка Э. Лайзи, У. Чейфом и осмыслена применительно к русскому языку Н. Д. Арутюновой [9, с. 65–74], М. А. Кронгаузом [82]; семантические классификации прилагательных даны также в [85; 168; 195; 196 и др.]. Согласно этой типологии выделяются нормы видовые, пропорции, ситуативные, ожидания, различающиеся соотношением объективных и ситуативных составляющих и имеющие различные возможности найти отражение в лексикографической традиции. По мотивам указанных работ представим результат сопоставления выделенных типов норм (см. таблицу).
Типы норм, выявленные на материале параметрических прилагательных
Предложенная типология норм перекликается с выводами о свойствах нормы. Так, предсказуемость нормы и неожиданность аномалии находят отражение в выделении особого типа норм – норм ожидания; качественно-количественный характер нормы, в принципе прекрасно согласующийся с качественно-количественной семантикой прилагательного, воплощен в нормах пропорции. Все типы апеллируют к общим особенностям норм, среди которых относительность, субъективно-объективный характер. В связи с последним свойством заметим, что содержание нормативных представлений может быть различным, однако их наличие оказывается обязательным для понимания значения прилагательного. Приведем контексты с прилагательным большой, адекватное восприятие которых непосредственно связано с фоновыми знаниями носителей языка о норме.
Петахайя, или драконий глаз, – красный яйцеобразный размером с большое яблоко фрукт растет на кактусах в Колумбии, нашел широкое распространение и на Тайване (И. Соколова, ruscorpora): видовая норма: в фоновых знаниях – представления о типичных размерах яблока;
– Надо же, какой большой остров, – сказал Чижик. – Мы все идем и идем, а он все не кончается и не кончается. – Странно, что мы до сих пор здесь никого не встретили, – удивлялся Самоделкин. – Не может быть, чтобы здесь совсем никого не было, никто не жил (В. Постников, ruscorpora): норма ожидания: размер острова больше ожидаемого, а ожидаемое основывается на представлениях об обычном;
Вот я пошла к выходу, а там был длинный большой коридор московского модернового шестиэтажного дома, высокие потолки, коридор с такими поворотами (Э. Герштейн, ruscorpora): норма пропорции: величина коридора определяется по сравнению с площадью помещения;
Телевизор она сменила… непонятно лишь, когда находит время его смотреть. Роскошный, широкоэкранный, слишком большой для ее квартиры (С. Лукьяненко, ruscorpora): ситуативная норма: в фоновых знаниях представления о телевизоре, размер которого соответствует размерам помещения.
Как видно из примеров, одно прилагательное может обозначать соответствие / несоответствие норме всех типов, при этом понимание содержания высказывания возможно благодаря существованию общих для большинства носителей языка представлений о типичных проявлениях объекта определенного класса. В сочетаниях параметрических прилагательных с существительными последнее называет реалию, за названием которой стоят знания о типичных особенностях объекта, прилагательное же эксплицирует результат соотнесения конкретных качеств объекта с типичными особенностями, характерными для класса. Так как, отсылая к этим особенностям, прилагательное не фиксирует их в своем значении, обеспечивается возможность сохранить слово при смене нормы: произойдут изменения в фоновых знаниях, но не в лексической системе языка. Иными словами, адекватное понимание высказывания с параметрическими словами возможно благодаря не только знанию лексического значения слов, но и фоновым знаниям нормы.
Итак, можно заключить, что лексическое значение параметрических прилагательных указывает на характер соответствия норме (превышение, недостижение и т. п.), а сами нормативные представления составляют пресуппозицию высказывания.
Оценочные прилагательные также могут быть рассмотрены в связи с проблематикой нормы. Норма, как уже отмечалось, относится к обязательным компонентам ситуации оценки и составляет основание оценки. При этом основание оценки регулярно остается имплицитным, в этом случае оно входит в фоновые знания носителей языка. В принципе общеоценочные предикаты требуют экспликации мотива оценки, так как «и за положительной, и за отрицательной оценкой могут стоять различные наборы аксиологически релевантных признаков» [9, с. 204]. Сравним мотивации хорошего:
Понемножку начинаешь осознавать, что, очевидно, он и человек очень хороший, потому что не сдает своих, и свои никогда не сдают его, что вообще редкость (А. Кучерена, ruscorpora); Вот так и Путин – хороший, потому что выгоден: он позволяет уступить все влияние Западу (из газ., ruscorpora); Добрая учительница заявила непререкаемо, Пушкин был плохой, потому что имел крепостных крестьян и издевался над ними, а Демьян Бедный – хороший, потому что он высмеивает капиталистов (Б. Окуджава, ruscorpora).
Однако в большом числе случае собеседники удовлетворяются лишь указанием на оценочный знак, не ощущая при этом смысловой ущербности высказывания. Это возможно в случае, когда за оценкой стоит достаточно четко осознаваемый стандарт – нормативное представление ситуации. Тогда значение предикатов хороший и плохой выводится из соотношения с этой нормой. Рассмотрим пример Н. Д. Арутюновой. «Какая у вас там погода? – Хорошая (плохая)». Такой ответ «может быть достаточно правильно интерпретирован по координатам места и времени года» [9, с. 206]. В подобных случаях норма как оценочный стереотип входит в фоновые знания собеседников и не нуждается в экспликации.
Итак, прилагательные – как параметрические, так и оценочные – выражают результат сравнения признаков воспринимаемого объекта с существующими в сознании человека эталонами, нормами, точками отсчета. Сами эти эталоны входят в фоновые знания носителей языка и благодаря общности этих знаний составляют не требующий вербализации, но обязательный компонент содержания высказывания.
Выводы по главе III
Лексический материал, значимый для анализа нормы, в общем виде может быть представлен в виде двух групп: это слова, в лексических значениях которых отражены представления носителей русского языка о норме, и слова, адекватное употребление и понимание которых было бы невозможно, если бы за лексическим значением не стояли нормативные представления о некоем классе. В первом случае норма составляет осознаваемый элемент значения, во втором – пресуп-позитивный. Именно вторая группа явилась предметом рассмотрения в этой главе.
Нормативные представления скрываются за лексическим значением слова, но необходимы для понимания этого значения и содержания высказывания. Общей особенностью нормативных представлений является их пресуппозитивный, фоновый характер. Полученные в ходе познавательных контактов с миром знания о его нормальном устройстве в результате интериоризации перешли на неосознаваемый уровень, в то время как само нормальное устройство воспринимается как нечто естественное и очевидное. Норма составляет фон, на котором все объекты четко видны и могут быть легко классифицированы. На уровне системы языка это проявляется в своеобразной вербализации нормы: нормативные представления практически сливаются с лексическим значением. На уровне речевой реализации следствием не-осознаваемости нормы является ее статус «теневой стороны коммуникации»: о норме не говорят, но без ощущения нормы восприятие мира невозможно.
Заключение
Рассмотрение нормы как многомерного феномена в различных научных парадигмах позволяет уточнить его междисциплинарное содержание и сформулировать направления дальнейшего анализа. Среди наиболее значимых результатов отметим два. Во-первых, были определены универсальные функции нормы, реализуемые любой нормой в любой сфере. К таковым мы отнесли функции регулятивную (это доминирующая функция нормы), оценочную, унифицирующую, селективную, стабилизирующую. Во-вторых, было установлено, что значение нормы, ее содержание и т. п. в полной мере осознаются при наличии аномалий, во взаимодействии нормы и аномалии – залог динамичного развития системы, поддержания и смены культурных традиций и проч. Эти два момента составляют своеобразный лейтмотив описания, а сформулированные закономерности обнаруживаются во всех сферах действия языковых норм.
Исходные понятия исследования – онтологическая категория нормы, семантическая категория нормы, представления о норме, нормативные представления, когнитивные языковые нормы были уточнены и образовали понятийный ряд.
Нормативные представления – это сформировавшиеся в результате познавательных контактов с действительностью обыденные (наивные) представления о норме для различных классов объектов. Рассмотренные в функциональном аспекте нормативные представления составляют когнитивные языковые нормы, соответствие которым является залогом успешной категоризации окружающей действительности.
Нормативные представления – важный, но слабо осознаваемый компонент семантики языка. Они остаются за кадром, составляя условие категоризации, фон для осознания аномалий, обоснование номинации, пресуппозицию высказывания и т. п. Таким образом, общей особенностью нормативных представлений является их пресуппози-тивный, фоновый характер. Полученные в ходе познавательных контактов с миром знания о его нормальном устройстве в результате инте-риоризации перешли на неосознаваемый уровень, в то время как само нормальное устройство воспринимается как нечто естественное и очевидное. Норма составляет фон, на котором все объекты четко видны и могут быть легко классифицированы. На уровне системы языка это проявляется в своеобразной вербализации нормы: нормативные представления практически сливаются с лексическим значением. На уровне речевой реализации следствием неосознаваемости нормы является ее статус «теневой стороны коммуникации»: о норме не говорят, но без ощущения нормы восприятие мира невозможно. Опираясь на предложенную психологами иерархию регуляторов, можно заключить, что норма является первично внешним, но вторично (в результате усвоения) внутренним регулятором поведения человека, функционирующим на уровне неосознаваемого воздействия.
В противоположность неявным нормативным представлениям представления о норме составляют лексические значения слов типа квота, предел и т. п. В лексических значениях слов-вербализаторов представлений о норме выявляются различные семантические составляющие: «правило», «образец», «узаконенное установление», «обычный порядок», «установленная мера», «средняя величина» и т. п. Значения слов с лексикографически закрепленной семой «норма» организованы семантическими формулами «необходимое количество», «здоровье», «заведенный порядок», «правило, требование». Все эти семантические формулы не противоречат друг другу, а напротив, взаимодействуют, при этом ведущей, по нашим наблюдениям, является императивная интерпретация, что находится в соответствии с утверждением о регулятивной функции нормы как о доминирующей.
Предельное обобщение нормативных представлений лежит в основе онтологической и семантической категорий нормы (для последней нормативные представления составляют содержательный компонент).
Норма как онтологическая категория – это осмысленная социально обусловленная мера, задающая пределы качества и сохраняющая его себетождественность, имеющая пространственную и временную характеристики.
Норма как семантическая категория – это языковая интерпретация соответствующей онтологической категории, представляющая единство значений «соответствует / не соответствует норме» и разноуровневых эксплицитных и имплицитных языковых средств их выражения. Особое место нормы среди онтологических категорий проецируется и на категориальную систему языка, в связи с чем семантическая категория нормы является по своему содержанию качественноколичественной и, как следствие, соотносится с другими качественноколичественными категориями, например с категорией интенсивности, а также имеет субъективно-объективный характер, что проявляется во взаимодействии с категорией оценки. Языковая единица, вовлеченная в поле категории нормы, так или иначе обозначает совпадение / несовпадение признаков воспринимаемых объектов с нормативными представлениями, существующими в сознании носителей русского языка.
Отношение членов семантической оппозиции, формирующей семантическую категорию нормы, отражает общие закономерности взаимодействия нормы и аномалии, выявленные в теории систем, социологических и культурологических исследованиях: их нераздельное единство, соотношение «норма – аномалия = фон – фигура», взаимодействие для поддержания динамики системы.
Норма является культурно-значимым и культурно-специфическим явлением лингвокультуры. Основная функция – регулятивная – делает норму для культуры вообще и для лингвокультуры в частности неким каноном, с опорой на который осуществляется деятельность человека. Так, нормы речевого этикета задают образцы корректного поведения; жанровые нормы – каноны построения текста. Предлагая канон, норма становится и основанием оценки: критерий соответствия / несоответствия норме – один из важнейших в социуме. При этом нарушение нормы, с одной стороны, нормой же обусловлено, а с другой – на фоне нормы приобретает особую ценность. В сфере культуры нарушение нормы – это именно антинорма, задающая свои образцы и стандарты, это также проявление личностного начала.
Одним из образов русской языковой картины мира является образ нормального человека. Этот образ был рассмотрен нами как видовой и родовой. В последнем случае его составляет множество частных образов: обычного, типичного, среднего, идеального, законопослушного человека.
Таким образом, мы представили семантическую концепцию нормы, раскрывающую на материале русского языка ее функциональный, категориальный и лингвокультурологический потенциал.
Библиографический список
1. Абушенко В. Л. Норма // Социология: Энциклопедия. – Минск: Книжный дом, 2003. – 1312 с.; Электронная версия: URL: http:// slovari.yandex.ru/dict/sociology.
2. Аванесова Г. А., Багдасарьян Н. Г. Норма культурная // Культурология. 20 век: Энциклопедия. – СПб.: Университетская книга: ООО «Алетейя», 1998. – С. 101.
3. Азаренко С. А. Сущность и явление // Современный философский словарь. – М.; Бишкек; Екатеринбург: Одиссей, 1996. – С. 526–529.
4. Антология мировой философии: в 4 т. – М.: Мысль, 1969. -Т. 1. – 576 с.
5. Апресян Ю. Д. О некоторых дискуссионных вопросах теории семантики (ответ Н. Ю. Шведовой) // Вопросы языкознания. – 1971. -№ 1. – С. 23–46.
6. Арутюнова Н. Д., Ширяев Е. Н. Русское предложение: Бытийный тип (Структура и значение). – М.: Русский язык, 1983. – 198 с.
7. Арутюнова Н. Д. Аномалии и язык (К проблеме языковой «картины мира») // Вопросы языкознания. – 1987. – № 3. – С. 3 – 20.
8. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. – М.: Наука, 1988. – 338 с.
9. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. – М.: Языки русской культуры, 1999. – 896 с.
10. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. – М.: Советская энциклопедия, 1966. – 608 с.
11. Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Собрание сочинений: в 7 т. – М.: Русские словари, 1996. – Т. 5. -С. 159–206.
12. Беловольская Л. А. Категория недискретного количества и ее грамматический статус. – Таганрог: ТРТУ, 1999. – 178 с.
13. Беловольская Л. А. О категории величины в гносеологическом и языковом аспектах // Функционально-семантический аспект единиц русского языка. – Таганрог: Изд-во ТРГУ, 2001. – С. 6 – 10.
14. Бельская Е. В. Интенсивность как категория лексикологии: на материале говоров Среднего Приобья: дис… канд. филол. наук. – Томск, 2001. – 270 с.
15. Бельчиков Ю. А. О нормах литературной речи // Вопросы культуры речи. – М.: Изд-во АН СССР, 1965. – Вып. 6. – С. 6–15.
16. Бердяев Н. А. Больная Россия. – М., 1989. – 215 с.
17. Берков В. Ф. Категория // Новейший философский словарь. – Минск: Книжный дом, 2001. – С. 481.
18. Богуславский И. М. Сфера действия лексических единиц. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – 464 с.
19. Большая советская энциклопедия [Электронный ресурс]. -URL: http://slovari.yandex.ru/dict/bse.
20. Бондарко А. В. О понятиях «инвариант» и «прототип» [Электронный ресурс]. – URL: http://www.philology.ru/ linguistics1/ bondarko-01.htm.
21. Бондарко А. В., Буланин Л. Л. Русский глагол. – Л.: Просвещение, 1967. – 192 с.
22. Бондарко, А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 208 с.
23. Борискина О. О., Кретов А. А. Теория языковой категоризации: национальное языковое сознание сквозь призму криптокласса. – Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2003. – 211 с.
24. Братусь Б. С. Аномалии личности. – М.: Мысль, 1988. – 301 с.
25. Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). – М.: Языки русской культуры, 1997. – 576 с.
26. Быкова Г. Г. Лакунарность как категория лексической системологии. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. – 364 с.
27. Валгина Н. С. Теория текста. – М.: Логос, 2003. – 280 с.; Электронная версия: URL: http://evartist.narod.ru/ text14/01.htm.
28. Васильев Л. М. Понятийные, семантические и грамматические категории как объект лингвистической семантики // Семантические категории русского языка и методы их изучения. – Уфа: Изд-во Башкирского ун-та, 1985. – С. 4–5.
29. Вежбицкая А. Дескрипция или цитация // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. Логика и лингвистика (Проблемы референции). – М.: Радуга, 1982. – С. 237–263.
30. Вежбицкая А. Семантические примитивы [Электронный ресурс]. – URL: http://www.belb.net/obmen/Wierzbicka.htm.
31. Вейнрейх У. Опыт семантической теории // Новое в зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1981. – Вып. X. – С. 50–177.
32. Вендлер З. О слове GOOD // Новое в зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1981. – Вып. Х. – С. 531–555.
33. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура: Лингво-страноведение в преподавании русского языка как иностранного. – М.: Русский язык, 1976. – 248 с.
34. Википедия. – URL://ru.wikipedia.org.
35. Волков Ю. Г., Поликарпов В. С. Человек: Энциклопедический словарь. – М.: Гардарики, 1999. – 520 с.
36. Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. – М.: Наука, 1985. – 228 с.
37. Вольф Е. М. Субъективная модальность и семантика пропозиции // Прагматика и проблемы интенсиональности. – М.: ИНИОН,
1988. – С. 124–144.
38. Воротников Ю. Л. Функционально-грамматическая сфера градационности признака в современном русском языке: дис… канд. фи-лол. наук. – М., 1987. – 214 с.
39. Воротников Ю. Л. Категория меры признака в смысловом строе русского языка: дис… д-р филол. наук. – М., 1999. – 345 с.
40. Выборнова О. Е. Моделирование поиска и интерпретации пресуппозиций в диалогическом дискурсе [Электронный ресурс]. -URL: http://library.mephi.ru/data/scientific-sessions/ 2003/3/148.html.
41. Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура // Пражский лингвистический кружок. – М.: Прогресс, 1967. – С. 338–377.
42. Гак В. Г. Лексическое значение слова // Языкознание. Большой энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – С. 261–263.
43. Ганнушкин П. Б. О так называемом нормальном характере // Психология индивидуальных различий. – М.: Изд-во МГУ, 1982. -С. 267–270.
44. Гаспаров М. Л. Фигуры стилистики // Литературный энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1987. – С. 466–467.
45. Гегель Г. В. Ф. Наука логики: в 3 т. – М.: Мысль, 1970. – Т. 1. -
501 с.
46. Геккина Е. Ж. Семантико-функциональные изменения прилагательных в современном русском языке конца 80-х – 90-х гг. ХХ в.: дис… канд. филол. наук. – СПб., 1999. – 226 с.
47. Гладких Н. В. Проза Даниила Хармса: Вопросы эстетики и поэтики [Электронный ресурс]. – URL: http://gladkeeh. boom.ru/ Kharms/Glava2.htm.
48. Гольдин В. Е., Сиротинина О. Б. Внутринациональные речевые культуры и их взаимодействие // Вопросы стилистики. Проблемы культуры речи. – Саратов: Изд-во СГУ, 1993. – Вып. 25. – С. 151–160.
49. Гольдин В. Е., Сиротинина О. Б. Речевая культура // Русский язык. Энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия: Дрофа, 1998. – С. 413–415.
50. Городецкая Л. А. Лингвокультурная компетентность личности как культурологическая проблема: автореф. дис… д-ра культурологии. – М., 2007. – 48 с.
51. Гридина Т. А. Языковая игра как лингвокреативная деятельность // Язык. Система. Личность: мат-лы докладов и сообщений Все-рос. науч. конф. 25–26 апреля 2002 года. – Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2002. – С. 22–27.
52. Ейгер Г. В. Механизмы контроля языковой правильности высказывания. – Харьков: Основа, 1990. – 184 с.
53. Емельянова О. Н. Троп // Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А. П. Сковородникова. – М.: Флинта, 2005. -С. 333–334.
54. Ершов Ю. Г. Право // Современный философский словарь. – М.: Академический Проект, 2004. – С. 539–544.
55. Ефанова Л. Г. Норма как разновидность предельности глагольного действия: автореф. дис… канд. филол. наук. – Томск, 1995. -19 с.
56. Ефимова О. И., Клейберг Ю. А., Калинин И. В. Социальная норма. Девиантное поведение. Конфликт. – Краснодар: Краснодарская академия МВД России, 2003. – 252 с.
57. Завальников В. П. Языковой образ святого в древнерусской агиогафии: дис… канд. филол. наук. – Омск, 2003. – 174 с.
58. Иванчук И. А. Риторический компонент в публичном дискурсе носителя элитарной речевой культуры. – СПб.: СЗАГС; Саратов: Научная книга, 2005. – 431 с.
59. Ивлева С. В. Семантический абсурд [Электронный ресурс]. -URL: http://vspu.ru/kaf/prepodavateli/ivleva-snezhana-valerevna/publicacii/semanticheskii-absurd.
60. Измайлова М. О., Рахманкулов И. Ж. Категория «средняя величина» и ее методологическое значение в научном исследовании. – Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1982. – 144 с.
61. Йокояма О. К анализу русских сочинительных конструкций // Логический анализ языка. Избранное. – М.: Индрик, 2003. – С. 247–251.
62. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – М.: Гнозис, 2004. – 390 с.
63. Карсавин Л. П. Сочинения. – СПб.: Алетейя, 1997. – 432 с.
64. Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. – Л.: Наука, Ленинградское отд-ние, 1972. – 216 с.
65. Кемеров В. Е. Время и пространство; Категория; Норма; Объект, объективность, объектность; Субъект, субъективность, субъектность // Современный философский словарь. – М.; Бишкек; Екатеринбург: Одиссей, 1996. – С. 90–92; 249–250; 326–328; 341–342; 525–526.
66. Кемеров В. Е. Стереотип // Современный философский словарь. – М.: Академический Проект, 2004. – С. 678.
67. Керимов Т. Х. Система // Современный философский словарь. – М.; Бишкек; Екатеринбург: Одиссей, 1996. – С. 460–462.
68. Князева Н. В. Семантико-синтаксические типы предложений с предикативным ядром N1-N1: дис… канд. филол. наук. – Владивосток, 2006. – 175 с.
69. Колесникова С. М. Градуальная оппозиция в лексической системе языка // Семантическая структура слова и высказывания: межвузовский сб. науч. трудов. – М.: Изд-во МПГУ, 1993. – С. 71–79.
70. Колесникова С. М. Категория градуальности в современном русском языке: дис… канд. филол. наук. – М., 1999. – 424 с.
71. Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. – СПб.: Петербургское востоковедение, 2006. – 624 с.
72. Колесов В. В. Функция и норма // Функционирование языка и норма: Межвузов. сб. науч. трудов. – Горький: ГГПИ им. А. М. Горького, 1986. – С. 3–11.
73. Копнина Г. А., Сковородников А. П. Риторический прием; Стилистический прием // Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А. П. Сковородникова. – М.: Флинта, 2005. – С. 271–275; 322–325.
74. Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. – М.: ЧеРо, 2003. – 349 с.
75. Коротаева Л. Г. Лексико-грамматическая категория интенсивности признака или действия // Ученые записки Моск. гос. заоч. пединститута. – 1971. – Вып. 34. – С. 135–147.
76. Коротун О. В. Образ-концепт «внешний человек» в русской языковой картине мира: дис. канд. филол. наук. – Барнаул, 2002. -193 с.
77. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1963. – Вып. 3. – С. 143–343.
78. Косилова М. Ф. Понимание предложения: знания о мире и средства языка [Электронный ресурс]. – URL: http:/mkosilova. narod.ru.
79. Коськина Е. В. Внутренний человек в русской языковой картине мира: образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал семантических категорий «пространство», «субъект», «объект», «инструмент»: дис… канд. филол. наук. – Омск, 2004. – 200 с.
80. Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультуроло-гия. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. – 284 с.
81. Кронгауз М. А. Нарушение языковой нормы как творческий акт // Норма в жизни человека и общества: Междисциплинарный комплексный подход. – СПб.: Санкт-Петербургский ун-т, Независимая гуманитарная академия, АО «Глагол», 1993. – С. 10–11.
82. Кронгауз М. А. Норма: семантический и прагматический аспекты // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: сб. статей в честь Н. Д. Арутюновой. – М.: Языки славянской культуры. 2004. -С. 137–142.
83. Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 560 с.
84. Куликова Э. Г. Норма в лингвистике и паралингвистике. – Ростов н/Д: РГЭУ «РИНХ», 2004. – 300 с.
85. Кустова Г. И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 472 с.
86. Лакофф Дж. Когнитивное моделирование // Язык и интеллект / сост. В. В. Петров. – М.: Издат. группа «Прогресс», 1996. -С. 143–182.
87. Левин Ю. И. От синтаксиса к смыслу и далее («Котлован»
А. Платонова) // Избранные труды. Поэтика. Семиотика. – М.: Языки русской культуры, 1998. – С. 329–419.
88. Леман Ф. Лексическое значение и грамматические функции имени прилагательного // Слово в тексте и словаре: сб. к 70-летию академика Ю. Д. Апресяна. – М.: Языки русской культуры, 2000. -С. 153–162.
89. Леонтьев А. А. Слово в речевой деятельности. – М.: Наука, 1965. – 246 с.
90. Леонтьев А. Н. Лекции по общей психологии. – М.: Смысл, 2001. – 511 с.
91. Леонтьев Д. А. Образ мира // Леонтьев Д. А. Избранные психологические произведения. – М., 1983. – С. 251–261.
92. Лихачева Л. С. Мораль; Нравы // Современный философский словарь. – М.: Академический Проект, 2004. – С. 408–409, 464–465.
93. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. – М.: Гнозис: Прогресс,
1992. – 270 с.
94. Маклакова С. В. Системные отношения в сфере языковых единиц со значением интенсивности признака // Функционально-семантический аспект единиц русского языка. – Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2001. – С. 35–38.
95. Марача В. Г. Парадигмы нормативности мышления в интеллектуальной традиции ММК: взгляд сквозь призму МД-подхода [Электронный ресурс]. – URL: http:/www.fondgr.ru/lib/seminars/ 20052006/pre/12.
96. Маркелова Т. В. Оценка и оценочность // Семантическая структура слова и высказывания: межвузовский сб. науч. тр. – М.: Изд-во МГПУ, 1993. – С. 107 – 115.
97. Матвеева Т. В. Нормы речевого общения как личностные права и обязанности [Электронный ресурс]. – URL: http://www.philology.ru/ linguistics2/matveeva-00.htm.
98. Мертон Р. К. Социальная теория и социальная структура. – М.: АСТ: Хранитель, 2006. – 873 с.
99. Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. – М.; Л.: АН СССР, 1945. – 319 с.
100. Михеев А. В. Норма и стереотип в ассоциативном эксперименте // Норма в жизни человека и общества / Санкт-Петербургский ун-т; Независимая гуманитарная академия. – СПб.: АО «Глагол»,
1993. – С. 13–15.
101. Михеев М. Ю. В мир А. Платонова – через его язык. – М.: Изд-во МГУ, 2002. – 407 с.
102. Можейко М. А. Интерпретация; Представление; Синергетика // Новейший философский словарь. – Минск: Книжный дом, 2001. -С. 427–429; 798; 902–913.
103. Московичи С. Век толп. Исторический тракта по психологии масс. – М.: Центр психологии и психотерапии, 1996. – 478 с.
104. Московичи С. Машина, творящая богов. – М.: Центр психологии и психотерапии, 1998. – 560 с.
105. Мурзин Л. Н. Норма. Речевой прием и ошибка с динамической точки зрения // Речевые приемы и ошибки. Типология. Деривация. Функционирование. – М.: Наука, 1989. – С. 5–13.
106. Нефедова Л. А. Явление девиации в лексике современного русского языка. – М.: Прометей, 2002. – 260 с.
107. Никитина Л. Б. Образ человека в русской языковой картине мира. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2003. – 76 с.
108. Никитина Л. Б. Антропоцентристская семантика: образ homo sapiens по данным русского языка. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2007. -256 с.
109. Николаева Т. М. От звука к тексту. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 680 с.
110. Николаева Т. М. Речевые, коммуникативные и ментальные стереотипы: социолингвистическая дистрибуция // Язык как средство трансляции культуры. – М.: Наука, 2000. – С. 112–131.
111. Николис Г., Пригожин И. Р. Познание сложного. – М.: Мир, 1990. – 342 с.
112. Новейший философский словарь. – Минск: Интерсервис: Книжный дом, 2001. – 1280 с.
113. Общая психология. Словарь / под ред. А. В. Петровского. – М.: ПЕР СЭ, 2005. – 251 с.; Электронная версия: URL: http://slovari. yandex.ru/dict/psychlex2.
114. Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка. – М.: Наука, 1970. – 604 с.
115. Одинцова М. П. Вместо введения. К теории образа человека в языковой картине мира; Языковые образы внутреннего человека // Язык. Человек. Картина мира. Лингвоантропологические и философские очерки (на материале русского языка). – Омск: Омск. гос. ун-т, 2000. – Ч. 1. – С. 8–11, 11–28.
116. Одинцова М. П. К дискуссии о словосочетании // Филологический ежегодник. – 2000. – Вып. 3. – С. 7–11.
117. Одинцова М. П. Обитатели «духовной вселенной» в русской языковой картине мира // Филологический ежегодник. – 2002. – № 4. -С. 17–23.
118. Одинцова М. П. Идеал человека и человечности в заметках и афоризмах Д. С. Лихачева // Язык. Человек. Картина мира. Лингвоантропологические и философские очерки. – Омск: Вариант-Омск, 2006. – Ч. 2. – С. 251–255.
119. Ожегов С. И. Очередные вопросы культуры речи // Вопросы культуры речи. – М.: Изд-во АН СССР, 1955. – Вып. 1. – С. 5–33.
120. Ожегов С. И. Словарь русского языка. – М.: Русский язык, 1986. – 797 с.
121. Основы теории речевой деятельности. – М.: Наука, 1974. -
368 с.
122. Панфилова Н. Г. К вопросу о методологии исследования нормативной регуляции [Электронный ресурс]. – URL: http://anthropology.ru/ ru/texts/panfilova_n/kompar_6.html.
123. Панченко Н. Н. Достоверность как коммуникативная категория: дис. д-ра филол. наук. – Волгоград, 2010. – 385 с.
124. Парсамова В. Я. Языковая личность ученого в эпистолярных текстах (на материале писем Ю. М. Лотмана): дис… канд. филол. наук. – Саратов, 2004. – 223 с.
125. Пеньковский А. Б. Очерки по русской семантике. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 464 с.
126. Петрищева Е. Ф. Об эмоциональной окрашенности слов современного русского языка // Развитие лексики современного русского языка. – М.: Наука, 1965. – С. 23–41.
127. Пивоваров Д. В. Мера // Современный философский словарь. – М.; Бишкек; Екатеринбург: Одиссей, 1996. – С. 280–282.
128. Пивоваров Д. В. Основные категории онтологии. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. – 268 с.
129. Полянский А. Н. Категория интенсивности признака в русском языке: автореф. дис… канд. филол. наук. – М., 1978. – 18 с.
130. Потебня А. А. Мысль и язык // Слово и миф. – М.: Правда,
1989. – С. 17–201.
131. Поцелуевский Е. А. Нулевая степень качества // Проблемы семантики. – М.: Наука, 1974. – С. 233–250.
Читать бесплатно другие книги:
