Нормы в пространстве языка Федяева Наталья

В этом параграфе мы представляем результаты лингвокультурологического исследования, имеющего своей целью описание объединенных феноменом нормы образов человека, входящих в русскую языковую картину мира.

2.2.1. Методологические основы исследования языкового образа нормального человека в русской языковой картине мира

Языковая картина мира – это запечатленные в языке процессы и результаты концептуализации действительности как проявление творческой мыслительной и языковой / речевой активности человека. Языковая картина мира постоянно участвует в познании мира и задает образцы интерпретации воспринимаемого [83, с. 64]; влияет на ментально-психологические и речевые стереотипы личности [115, с. 15]; отчасти формирует тип отношения человека к миру. Структурно языковая картина мира представляет собой иерархическую систему образов, формирующих глобальный образ мира.

Образ мира рассматривается отечественными психологами и психолингвистами как отображение в психике индивида предметного мира, опосредованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии [91, с. 251]. Отображение знаний и представлений человека о мире в языке составляет языковой образ. Общая ориентация языковой картины мира на человека обусловливает центральное положение в ней языкового образа человека.

Образ человека в языковой картине мира – это концентрированное воплощение сути тех представлений о человеке, которые объективированы всей системой семантических единиц, структур и правил того или иного языка [115, с. 8]. Исследование языкового образа «человек» может идти по пути выявления его отдельных ипостасей. Такой подход успешно реализуется представителями омской лингво-антропологии: исследуются такие ипостаси, как человек разумный, внешний, внутренний, святой, средний и др. [57; 76; 79; 107; 108; 177]. Направление нашего исследования диктует интерес к той ипостаси образа человека, которая задана нормой, иначе говоря, к языковому образу нормального человека. Если верно, что нормативные представления в целом влияют на результаты категоризационной и оценочной деятельности человека, то это же утверждение должно быть верно и для нормативных представлений о человеке. Пример взгляда на человека сквозь призму нормы был рассмотрен нами в [179] на базе прилагательных, обозначающих гипертрофированное, особое по сравнению с нормальным, развитие частей тела. В этом и подобных случаях нормативные представления о человеке специально не эксплицируются и обнаруживаются на глубинном семантическом уровне. По-иному обстоят дела с такими единицами языка и речи, которые очевидно содержат указание на норму. К таковым, безусловно, относятся, прежде всего, высказывания о человеке, имеющие в своем составе базовые вербализаторы нормы – слова норма и нормальный, например, такие: Нормальному человеку не нужно кричать, что он нормальный (В. Молчанов, К. Сегура, ruscorpora); Что такое норма для человека, перевоплощавшегося не только в дурацких революционеров и благородных белогвардейцев, но и в Макбета, Ги де Мопассана, Григория Орлова и Дон Жуана? (А. Ткачева, ruscorpora). Между тем обращение лишь к высказываниям со словами норма и нормальный вряд ли может дать сколько-нибудь полное описание образа нормального человека. Причина коренится в многообразии проявлений нормы, в том числе в многообразии систем взглядов, восходящих к нормативным представлениям. В главе I к таковым были отнесены стабильная, статистическая, правовая и идеализированная картины мира. Каждая из этих систем взглядов ценна сама по себе и в той или иной степени изучена.

Стабильная картина мира представляет образ стереотипного мира. Базовая установка стабильной картины мира – установка на благоприятную привычность. Любые отклонения маркируются как нарушения миропорядка, исключения по возможности игнорируются. В целом стабильная картина мира позитивна: образ мира, лежащий в ее основе, представляется известным, привычным и поэтому приятным [166].

Статистическая картина мира формируется как результат научной и наивной статистики и представляет своеобразный мезокосм: мир средних размерностей, в котором протекает повседневная жизнедеятельность человека, мир средних расстояний, весов, времен, температур, мир малых скоростей, ускорений, сил, а также мир умеренной сложности. За пределами мезокосма находятся особо малые, особо большие и особо сложные системы [35, с. 325].

Правовую картину мира формирует правовое, юридическое ми-ровидение. Право как совокупность писаных и неписаных законов объединяет идеализированные представления о высшей справедливости и абсолютном законе и практику воплощения абстрактных принципов в социальную повседневность. Практики очевидны и могут быть описаны по наличию, абстрактные же представления реконструируются через анализ правовых понятий, текстов, так называемого языка права [161].

Наконец, идеализированная картина мира представляет идеальный, эталонный мир, включающий все, что человек считает добром. Это своего рода «облагороженная» картина мира, из которой удалено необратимое зло: преступления, неизлечимые болезни, смерть [9, с. 79–183].

Эти картины мира связаны между собой феноменом нормы. Стабильная картина мира опирается на норму-традицию: «как всегда бывает» и «как должно быть». Статистическая картина мира оперирует нормами-средними величинами: «как обычно, чаще всего». Правовая картина мира предъявляет своему субъекту нормы-предписания: «как следует». Наконец, идеализированная картина мира основывается на нормах-эталонах: «как должно быть в идеале». С феноменом нормы связан общий для этих картин мира оценочный фон: позитивные оценки закреплены за случаями соответствия норме, несоответствия особым образом отмечаются и в большом числе случаев негативно оцениваются.

Лингвистика лишь отчасти может постичь содержание всех выделенных картин мира. Как отмечает Н. Д. Арутюнова, «высшее добро (составляющее содержание идеализированной картины мира. – Н. Ф.) лингвистика определить не может. Она может лишь подтвердить, что употребление общеоценочных предикатов обусловлено отношением к идеализированной модели мира» [9, с. 181]. То же верно и применительно к другим картинам мира: языковед не в силах дать полное описание каждой из них, однако, несомненно, может и должна быть исследована часть представлений, которые репрезентированы в языке социума.

Логическим следствием признания того факта, что к норме восходит несколько систем взглядов, различным образом отражающих мир и человека, является предположение, что формула «нормальный человек» может быть истолкована в соответствии с представлениями каждой из этих систем. Иначе говоря, в формуле «нормальный человек» определение нормальный может соответствовать определениям обычный, типичный (стабильная картина мира), средний (статистическая картина мира), идеальный (идеализированная картина мира), законопослушный (правовая картина мира). Как следствие, языковой образ «нормальный человек» можно представить сочетающим образы обычного, типичного, среднего, идеального, законопослушного человека. Последние могут быть рассмотрены как частные разновидности языкового образа человека нормального[24]. Феномен нормы выступает в таком случае и объединяющим, и дифференцирующим фактором.

Современная лингвистика располагает некоторыми наработками в описании названных образов. Кроме того, каждая из ипостасей нормального человека была в той или иной степени осмыслена в других науках (прежде всего речь идет о философии, психологии и социологии) и в искусстве. Заметим, что, как правило, для исследователя особую ценность имеет только одна из ипостасей – мы же представляем комплексное описание, объединенное синтезирующим образом человека нормального. Интегративность описания обеспечивается таким образом, с одной стороны, комплексом лингвистических, филологических, социологических, культурологических, философских традиций, с другой – возведением частных образов к обобщающему образу нормального человека.

Образ нормального человека в русской языковой картине мира целесообразно рассмотреть через обращение к когнитивным принципам[25] дуальности и градуальности.

Дуальность – это такой принцип восприятия и языкового отображения мира, в соответствии с которым действительность интерпретируется как единство антиномий, противоположностей. Принцип градуальности представляет мир разных величин: как полярных, крайних, так и промежуточных, шаговых. Оба когнитивных принципа, взаимодействуя, реализуются во всех базовых картинах мира: религиозной, научной, художественной, обыденной.

О характере взаимодействия принципов трудно судить однозначно. С одной стороны, понятно, что генетически первичен принцип дуальности; известно, что для архаических картин мира он являлся ведущим. В этой связи можно сослаться, например, на древнекитайскую систему миропонимания, в соответствии с которой в основе мира лежит два противоположных начала – инь и янь (земное и небесное); их дуализм и взаимослияние объясняют в китайской философии сущность всех мировых процессов, человеческой жизни и принципов истинного познания и разумного действия [4, с. 182–200]. В этом же ключе архетипическую картину мира характеризует Т. В. Цивьян, указывая, что мир воспринимался и описывался на основе набора двоичных признаков: «небо – земля», «правый – левый», «день – ночь», «жизнь – смерть», «чет – нечет», «счастье – несчастье» и др. [189, с. 5–6]. Усложнение образа мира должно было идти, по-видимому, в направлении от дуальности к градуальности. Осмыслив возможные полярные проявления одного и того же свойства, качества, признака, человек обратил внимание и на такие проявления, которые не могут быть приравнены к противоположностям. Бинарная оппозиция преобразовалась в триаду, в центральном элементе которой происходит снятие противоречий между полюсами. Впоследствии произошло усложнение триады в многокомпонентное множество. Таким образом, эволюция человеческой ментальности может быть рассмотрена, в частности, как движение от дуальной модели к градуальной [110, с. 123].

С другой стороны, в обыденной картине мира, по-видимому, дуальное восприятие и отображение мира не только не было вытеснено градуальным, но сохраняет ведущие позиции. Размышляя об этом, Т. М. Николаева пишет, что носители языка мыслят и дуальными, и градуальными оппозициями, однако обывательская модель мира в целом «не знает середины, не знает расположенной между плюсом и минусом нормы» [110, с. 126]. Несмотря на некоторую категоричность, последнее утверждение вполне обоснованно. Так, в обыденной картине мира человек предстает «средоточием добра и зла, силы и слабости, простоты и сложности, величия и ничтожества…» [115, с. 9]. Человек представляется существом противоречивым – средоточием качеств полярно противоположных. Об этом говорят русские философы: так,

Н. А. Бердяев формулировал противоречия русского национального характера [16]. Это представление свойственно русской литературе, достаточно вспомнить державинские строки «Я царь, я раб, я червь, я бог». Полярные качества человека отмечены и в русских идиомах: Обличье соколье, сердце воронье, Вид блестящий, а сам смердящий и т. п. Между тем нельзя утверждать, что наивный носитель языка не знает нормы – он осмысляет ее своеобразно. Если для градуального принципа норма – баланс противоположностей, то для дуального – один из полюсов. В этой связи показательны параметрические и аксиологические предикаты: для первых норма – середина (толстый – нормальный – худой), для вторых – полюс (умный=нормальный – глупый). Таким образом, норма совмещает в обыденной картине мира срединные и полярные характеристики. При этом образ человека, являющийся преимущественно аксиологическим, тяготеет к дуальной модели, в которой норма сближается с одним из полюсов.

При попытке сформулировать сущность нормального человека возникает противоречие: с одной стороны, человек – это индивидуальность, следовательно, не может быть таким, как все, с другой стороны, фоном для выдающихся представителей человечества являются именно люди нормальные, обычные. Вероятно, необходимо ввести разграничение, некоторым образом примиряющее два подхода к вопросу о существовании нормального человека. Предположим, что существует внутренняя и внешняя интерпретации нормального человека. При внешней (социальной) интерпретации осуществляется противопоставление в социуме по типу «нормальный человек – ненормальный человек». При внутренней (личностной) оппозицию составляют свойства самого человека: отличительные противопоставляются нормальным.

В целом оппозиция «нормальное – ненормальное» представляет собой частную разновидность дуальной интерпретации образа человека в частности и дуальной модели мира вообще. Расстановка оценочных знаков в этой оппозиции неоднозначна. Так, быть в окружении нормальных людей уютно и спокойно, милые странности прощаются, но значительные отклонения не одобряются. При этом истории милее гениальные безумцы, отпетые негодяи и прочие незаурядные личности. Вообще, сама возможность судить о чьей-либо незаурядности свидетельствует о существовании нормы. В целом норма дает возможность опознать на своем фоне выдающееся, но многочисленность интерпретаций нормы не позволяет единообразно оценить все случаи соответствия и несоответствия ей. Это обстоятельство не в последнюю очередь обусловливает необходимость рассмотрения образа «нормальный человек» через выделение ипостасей внутри образа.

Социальная и личностная интерпретация нормального человека, безусловно, не являются однопорядковыми. Отличие коренится в глобальности взгляда на личность. При социальной интерпретации нормальный человек признается таковым по совокупности доминирующих качеств. Процедура выведения оценки заключается в обобщении по преобладающему показателю, причем во внимание принимаются качества аксиологические (образ жизни, менталитет, характер, поведение, талант). Приведем пример суммирования признаков, заканчивающегося результатом «норма»: Нормальный человеческий образ жизни. Дети, семья, обмен квартиры, расширение площади, отпуск, новые книги, выставки, рецензии, гости – вы к нам, а мы к вам, дружба домами, долгие сборы в гости, посещение портнихи, демонстрация туалетов, ах, какой прелестный костюмчик, великолепная отделка, так и так элегантно, конечно же, чистая стилизация, зато как исполнено, какая ровная строчка, и так к лицу, а туфельки вроде ничего особенного, но неужели Таиланд, быть этого не может, а вот это уж точно из США, ай, какая прелесть, а вот тут-то я вас надула, это я сама сшила (Ю. Азаров, ruscorpora).

При личностной интерпретации внимание уделяется не только (и, может быть, не столько) обычным, но и отличительным свойствам личности. В результате внутренняя интерпретация характеризуется большей объективностью. В обыденной ситуации идентификации мы постоянно осуществляем сопоставление качеств, причем именно отличительные особенности становятся идентифицирующим признаком. При преобладании качеств, соответствующих норме, узнавание может быть затруднено. Подобная ситуация неоднократно описана в детективах, например, в одном из детективных романов А. Марининой. Героиня серии детективов Анастасия Каменская, как известно, обладает незаурядным интеллектом, но совершенно ординарной внешностью. Разумеется, для людей, хорошо ее знающих, отличительным признаком Каменской являются именно профессионализм и интеллектуальные способности. Однако в ситуации, когда использовать этот опознавательный признак невозможно, возникают трудности: Она уже хотела было описать собеседнику себя в джинсах и куртке и вдруг подумала, что по этим приметам ее найти будет крайне затруднительно. Разве можно в толпе встречающих выделить незнакомую женщину без единой яркой черты во внешности? Лицо? Никакое. Нормальное. Глаза? Бесцветные. Волосы? Непонятно-русые. Куртка – в таких пол-Москвы ходит. Уродина? Да нет, пожалуй, обыкновенная. Красавица? Вот уж точно нет (А. Маринина, НФ)

Укорененное в нашем сознании противопоставление «нормальный – ненормальный человек» реализуется в высказываниях как эксплицитно, так и имплицитно:

• эксплицитное противопоставление (вербализованы оба компонента): С ним не какой-нибудь таганский авторитет встречается, а нормальный интеллигентный бизнесмен (В. Спектр, ruscorpora);

имплицитное противопоставление (вербализован только компонент «соответствующий норме»): Человек нормальный (а я к таковым отношу самого себя) в этих жестоких рамках не может остаться свободным (Е. Чижова, ruscorpora).

Для высказываний с общей оценкой, к которым относится, наряду с «хороший» и «плохой», оценка «нормальный», характерна экспликация мотива, осуществляемая, как правило, двумя способами:

• посредством перечисления неких свойств личности, по совокупности которых делается вывод о нормальности человека: Вроде ведь нормальный мальчишка был! Делал, что говорят, мысли светлые имел, старших, наконец, уважал! (С. Таранов, ruscorpora). Такой способ мотивации характерен для всех общеоценочных высказываний безотносительно оценочного знака;

• посредством отрицания качеств или таких проявлений качеств, которые не соответствуют норме: Он нормальный мужик – не маньяк какой-то (Н. Леонов, А. Макеев, ruscorpora); Слушай, да какой он псих?! Нормальный человек. Сначала жрать хотел, а теперь ему бабу подавай (С. Довлатов, ruscorpora). В подобных случаях мотивом квалификации человека как нормального является отрицание ненормальных черт.

При характеристике человека мы, несомненно, прежде всего указываем на те качества, которые отличают его от других. Эти качества, как правило, немногочисленны, однако именно они составляют неповторимый портрет человека. С другой стороны, качества ординарные количественно преобладают и выполняют отождествляющую функцию: делают человека похожим на большинство других. Если внешняя интерпретация представляет собой аксиологический итог без учета частностей, то при интерпретации внутренней со– и противопоставляются различные качества одного человека – и выделяющие его из большинства, и объединяющие с большинством.

Устанавливая содержание характерных для картины мира представлений о нормальном человеке вообще и об одной из его ипостасей в частности необходимо иметь в виду следующее. Принципиально различаются по своему содержанию и оценочному потенциалу две группы представлений.

Во-первых, общие недифференцированные представления о нормальном (нормальном, обычном, среднем, типичном, идеальном, законопослушном) человеке. При номинации ипостаси посредством словосочетания «прилагательное нормальный + существительное-антрополексема предельного семантического охвата[26]» существительное предельного семантического охвата практически не обозначает ничего, основную семантическую нагрузку несет определение; такая общая характеристика дается в аспекте образа жизни, моральных качеств. Именно этот аспект в наибольшей степени подлежит философскому, культурологическому осмыслению: интересно, какой человек считается нормальным (обычным, средним и проч.) и как данная культура его оценивает. В формуле «прилагательное нормальный + существительное-антрополексема предельного семантического охвата» заключена научная и/или наивная философия, а семантика единиц языка и речи скорее поддерживает, нежели формирует такие представления.

Во-вторых, дифференцированные представления о нормальности человека в той или иной социальной роли (нормальный, типичный, обычный англичанин, католик, водитель и т. п.) или о нормальном проявлении отдельного качества (обычная выскочка, средний ум, идеальная внешность и т. п.). За определением в таком случае стоят национально-культурные представления о мере того или иного качества, о параметризации мира. Следствием общей аксиологичности мира человека является тот факт, что и параметрическая лексика в полной мере ассоциирует оценочные смыслы.

Наконец, несколько слов об образе нормального человека в свете теории систем. Как уже многократно отмечалось, норма в целом – это параметр порядка системы, обеспечивающий развитие последней в заданном направлении. В том фрагменте картины мира, который организован вокруг образа человека, эта характеристика может быть дана образу человека нормального. Носители языка обращаются к этому образу как к эталону (см. частотный сравнительный оборот как нормальный человек), основываются в своих суждениях на том, что может, а чего не может сделать нормальный человек (ср.: Нормальный человек, обнаружив в собственном дровяном сарае мертвое тело, сначала вырубается до полубессознательного состояния, а потом начинает думать о себе и только о себе и своих близких (Е. Козырева, ruscorpora)). Предсказуемость, определенность направления, заданного нормой, – гарантия стабильности системы; и наоборот: ненормальность в силу своей непредсказуемости вносит в систему хаос. Напомним также, что нормативные представления охватывают и часть случаев отклонений от нормы, которые могут быть типизированы. В этой связи показательна тернарная модель, предложенная В. В. Колесовым [71, с. 202–203] и основанная, в частности, на рассуждениях Ю. М. Лотмана о норме и взрыве [93, с. 64–65, 76–77]. Тернарная модель для качества «интеллект» выглядит следующим образом: дурак – умный – сумасшедший. В этой триаде компоненты «дурак» и «умный» могут быть противопоставлены компоненту «сумасшедший» по признаку «предсказуемо – непредсказуемо». Поведение умного – это «норма нормального», оно полностью предсказуемо. Дурость – это не-норма, но единственная доступная дураку форма активности – нарушение правильного соотношения между ситуацией и действием, и это стереотипно, следовательно, предсказуемо. Таким образом, и «настоящая» норма (ум) и типичная не-норма (дурость) обеспечивают стабильность мира. И только непредсказуемое сумасшествие является тем возмущающим фактором, который может поколебать равновесие системы.

2.2.2.Моделирование родового образа нормального человека

В настоящем параграфе исследуются составляющие образа нормального человека – образы человека обычного, типичного, среднего, законопослушного, идеального.

Обычный / обыкновенный[27] человек.

В ряде случаев, например в результате обработки данных лингвистических экспериментов, можно более или менее подробно описать содержание словосочетаний с определением обычный[28]. Между тем сложность феномена человека не позволяет добиться в этих описаниях лексикографической точности и лаконичности. Показательны в этой связи результаты эксперимента, проведенного среди студентов ОмГПУ в 2006 г. Респонденты получили задание охарактеризовать обычного студента, учителя, интеллигента, ребенка и обычную женщину. В результате выяснилось, что там, где применительно к другим (нечеловеческим) объектам можно говорить о конкретной видовой норме (так, в выражении типа обычный огурец прилагательное обозначает довольно точные параметрические характеристики, которые можно включить в лексикографическое описание существительного), применительно к человеку речь идет об очень размытом поле нормативных представлений, включающем как социокультурные установки, так и вкусы говорящего.

Обратимся к предельно обобщенной характеристике обычного человека. Феномен обычности (обыкновенности), персонифицированный в фигуре обычного человека, является формирующим для стабильной картины мира, определяющим ее. Образ человека «в обычном смысле» складывается через нивелирование индивидуальности по принципу «всё как у всех» [166, с. 232]. Вопрос об аксиологии этого образа не может быть решен однозначно. Так, предположительно, для стабильной картины мира обычность, на фоне которой маркируются все отклонения, должна являться ценностью, аккумулировать положительные ассоциативно-оценочные смыслы: Обыкновенный человек, живущий своей обыкновенной жизнью, – это нормальный, хороший человек, который создает почти все ценности на свете. О нем мало знают и мало говорят потому, что он не наделен какими-то творческими сверхспособностями и потому, что он не преступник. Но дело в том, что практически все ценности на свете создают обыкновенные люди (Л. Жуховицкий, ruscorpora). В подобном ключе решен образ обычного / обыкновенного человека в ряде художественных и квази-художественных произведений. Так, в рассказе А. Н. Толстого «Обыкновенный человек» главный герой Демьянов, персонифицирующий этот образ, не является ни гением, ни героем, ни святым – он просто хороший человек: со своими страхами, заблуждениями, слабостями, но в целом чистый, светлый. В приписываемой русскому народу сказке «Обыкновенный человек»[29] также проводится мысль о том, что обычный человек – это обычный хороший человек. По сюжету дед с внуком живут у самой дороги, и путники останавливаются у их избы, чтобы напиться воды. Однажды обрывается цепь, и ведро падает в колодец: набрать воду оказывается нечем. Далее реализуется типичная для сказок триада: приезжают три путника, а дед дает им характеристику. Первый увидел, что ведра нет и уехал – «это не человек». Второй достал свое ведро, выпил воды, напоил деда и внука и поехал дальше, забрав с собой ведро, – «и это еще не человек». Наконец, третий, напившись, привязал свое ведро к цепи колодца – «обыкновенный человек». См. также песню «Обыкновенный русский человек»:

Однако далеко не всегда обычность оценивается в положительном ключе. Во-первых, показательно, что оценка «обычный» может быть дана различным в ценностном отношении проявлениям человека, в том числе – отрицательным: Кто он – нахал, обычный уличный приставала, знакомящийся со всеми подряд, исходя из того, что одна из десяти согласится, или действительно обычный парень, которому скучно стоять в пробке одному и жалко смотреть на девушку, плетущуюся вдоль дороги? (О. Зуева, ruscorpora); А я – обычный кобель, так бы и не догадался, если б Гена носом не ткнул в собственное дерьмо (А. Берсенева, ruscorpora); Остап Бендер перед вами мелкий шкодник. Корейко – обычный уголовник. А уж мы-то все – сие есть просто ничтожества (С. Данилюк, ruscorpora).

Во-вторых, общая оценка обычного человека может быть не только положительной, но и отрицательной: Не то чтобы она считала его каким-то обыкновенным, хотя и это было бы для него нестерпимо (Б. Пастернак, НФ); Да и «обыкновенность» мужа скорее всего кажущаяся. Достаньте старые фотографии, рассмотрите их без спешки. Разве можно назвать обыкновенным того, с кем вы когда-то связали свою судьбу (из жур., НФ).

Ведущая роль при распределении оценочных знаков принадлежит явлению, противопоставленному обычному. Если это оппозиция обычного и идеального человека, то обычный – объект отрицательных оценок; если оппозиция обычного человека и негодяя, преступника – словом, плохого человека, обычность приобретает положительные характеристики. Вообще, значимость оппозиции – следствие нераздельного единства нормы и антинормы. Зависимость оценки обычного от состава оппозиции отчетливо прослеживается в высказываниях о человеке, содержащих прилагательные обычный, обыкновенный. При отсутствии (явном или скрытом) противопоставления прилагательные обычный и обыкновенный выражают значение «без особых отличий, без особого статуса, такой, как все» и являются оценочно нейтральными: Представим, что я обычный зритель, живу, допустим, в Твери; В «Блеф-клубе» они были бы не политиками, а обыкновенными мужиками (из газ., НФ). При наличии же противопоставленного компонента оценочный знак проясняется: последний зависит от характера необычного в имплицитно или эксплицитно выраженном противопоставлении «необычный – обычный»:

• необычный («-») – обычный, обыкновенный («+»): Надо быть художником и сумасшедшим, дабы узнать сразу маленького смертоносного демона в толпе обыкновенных детей (В. Набоков, НФ);

необычный («+») – обычный, обыкновенный («-»): Но все новые знакомые вблизи оказывались не лучше прежних. Обыкновенные какие-то (из жур., НФ).

Отметим также возможность такого варианта оппозиции «обычный – в чем-либо выдающийся», который характеризуется неявным распределением оценочных знаков. Прокомментируем в этой связи построенную на такой оппозиции статью «Чем обычный человек отличается от профессионального культуриста?»[31]. С одной стороны, тело культуриста – предел мечтаний обычного человека, т. е. в паре «культурист – обычный человек» второй компонент, по-видимому, представляет отрицательный (в данном случае – несовершенный) полюс. С другой стороны, автор ставит цель развенчать миф об идеале бодибилдера и убедить обычного читателя в том, что последний – нормальный, заслуживающий уважения за любовь к спорту и здоровому образу жизни человек.

Итак, фигура обычного / обыкновенного человека имеет для обыденной картины мира, во-первых, культурологическое значение, так как является (или может являться) одним из ключевых образов культуры. Во-вторых, образ «обычный человек» имеет для обыденной картины мира системное значение, так как выступает своеобразным эталоном, на фоне которого видны отклонения. Обычный человек – воплощение предсказуемости, обычность обеспечивает неудивительное развитие ситуации (это верно даже для тех случаев, когда обычными являются преступники, мерзавцы: знаешь, чего от них ожидать). Необычный человек, напротив, преподносит сюрпризы. В оппозиции обычного и необычного человека реализуется глубинная оппозиция хаоса и порядка, системы и несистемного, массового и единичного, нормы и не-нормы.

Средний человек[32].

Образ «средний человек» задан представлениями о норме как о среднем, устоявшемся, не выделяющемся из массы [24, с. 7]. В отличие от образа «обычный человек», который сформирован представлениями о стабильности и предсказуемости, образ «средний человек» должен быть осмыслен через обращение к научной и наивной статистике. На передний план в данном случае выходит не отсутствие крайностей, а их нейтрализация в неких средних величинах. В этой связи показательны социологические попытки представить усредненный тип человека для определенной страны, национальности и проч. Так, Л. А. Кетле, используя статистический метод, вывел средние показатели для многочисленных свойств человека. Итогом исследования стала модель среднего человека, который для определенного времени, страны, общества имел средний рост, вес, среднюю продолжительность жизни, склонность к браку и преступлениям, средние умственные способности и внешние данные и т. п. Аналогичное исследование проводил Ф. Гальтон. Под девизом «Можешь подсчитать – считай!» он стремился создать усредненный тип путем совмещения фотографий множества людей; предполагалось, что сопоставление станет источником информации о наклонностях, способностях человека [60, с. 20–23]. Апелляция к образу среднего-среднестатистического человека характерна для высказываний, подобных этим: ТВ должно радовать среднего американца; Чуть более 10 рублей в месяц тратит средний взрослый человек на прессу (из газ., НФ).

Научная статистика выводит среднее в результате точных подсчетов: это верно и для приведенных выше примеров и для не столь радикального использования образа среднего человека, широко распространенного в науке. Наивная статистика получает результаты иначе: основной процедурой в этом случае является, по-видимому, последовательное отрицание крайностей, полярных значений. При этом остается существенным и соотношение с большинством. Пытаясь определить сущность среднего человека, А. Вежбицкая объединила значения отрицания крайностей и соответствия большинству, однако осталась недовольна полученным определением, которая она назвала отрицательным и неидентифицирующим: средний – «обладающий некоторым градуируемым качеством не в большей и не в меньшей степени, чем большинство других членов рассматриваемого множества» [29, с. 250].

Итак, образ «средний человек» складывается из представлений об отсутствии крайностей, неприменимости полярных характеристик и о массовости проявлений, верности характеристик для большинства людей.

Идея отрицания находит отражение в форме единиц, характеризующих среднего человека. Такой подход эксплицирован, в частности, русским фразеологическими единицами двух структурных типов:

1) единицами, построенными по модели «ни А ни Б»;

2) единицами, структура которых характеризуется: а) употреблением однокоренных глаголов начала и завершения движения: отстал – (не) пристал, отшатнулся – (не) пришатнулся и подобных, причем отрицание при втором глаголе указывает на незавершенность последнего действия; б) интерпретацией исходного и конечного пунктов движения как полярностей.

Общим в структуре указанных групп пословичных изречений является использование системы противопоставлений, причем средний человек интерпретируется как находящийся между оппозитивами: он ни пава ни ворона, от наших отстал, а к вашим не пристал. Таким образом, можно представить некую модель аксиологического пространства человека, имеющего полюса, на которых отчетливо выражены определенные качества (интеллект, нравственность и др.), и межполярную область – сферу среднего. Отличительной особенностью этой сферы является неопределенность. Интересно, что такие фразеологические единицы используются для отрицательной характеристики человека: Что я теперь стала? Сам посуди… Ни в тех ни в сех, от берега отстала, к другому не пристала, совестно даже на людей глаза поднять (В. Мельников-Печерский, НФ); Юлия не из тех: ей хочется служить и богу, и мамону, и вследствие этого из нее выходит ни то ни се, ни богу свечка ни черту кочерга, как выражается наше простонародье (А. Писарев, НФ). Отрицательная оценка коррелирует именно со значением неопределенности: в данном случае полюса известны и предсказуемы, а середина размыта и туманна.

Для высказываний о среднем человеке характерны и нефразео-логизированные модели с отрицанием, как-то:

1) «не А, но и не Б», где А и Б – оппозитивы: Хоронили Пимена Коршунова, русского литератора, не особенно знаменитого, но и не вовсе безвестного (М. Салтыков-Щедрин, НФ); Криминальный элемент из числа не слишком мелких, но и не воротил (А. Маринина, НФ);

2) «не А, но и не Б, а В»; «ни А, ни Б, а В»; «не А и не Б, а В», где А и Б – оппозитивы, а В – компонент (слово, словосочетание, предложение, фразеологизм) с семантикой среднего: Сам по себе батюшка был ни толст, ни тонок, а так себе – середка на половине (Д. Мамин-Сибиряк, НФ); Оценивал себя Момус трезво: не туз, конечно, и не король, но и не фоска, а так, валетик (Б. Акунин, НФ); Этот человек опытный, себе на уме, не злой и не добрый, а более расчетливый (И. Тургенев, НФ);

3) «ни А, ни Б», где А и Б – оппозитивы: Он так себе: ни характер, ни бесхарактерность, ни знания, ни невежество, ни убеждение, ни скептицизм (И. Гончаров, НФ); За всю жизнь он ровно ничего не сделал – ни хорошего, ни даже дурного (А. Толстой, НФ) и некоторые другие.

Все конструкции, называющие среднее через отрицание крайностей, как будто бы противоречат представлениям о норме как эталоне, сравнение с которым позволяет делать выводы о нормальности/ненормальности того или иного объекта. Здесь же ситуация противоположная: вывод о среднем делается в результате сравнения с полярными проявлениями и установления нетождественности этим проявлениям. Объяснение коренится, по-видимому, в особенностях лексической системы естественного языка, в том числе русского: «сфокусированность сообщения на отклонениях от нормы и стереотипа жизни ведет к тому, что значения, соответствующие флангам шкалы, богато представлены в языке, а серединная часть бедно» [9, с. 65]. Язык в своем лексическом запасе «игнорирует» необходимый и, именно в силу своей необходимости, практически не осознаваемый носителем языка этап – сравнение с нормой. Между тем в значениях полярной (фланговой) лексики значение нормы, несомненно, содержится: оно вводится через констатацию не-нормы. Номинации полюсов в этом случае отражают следующую ментально-когнитивную процедуру: сравнение объекта с нормативными представлениями о нем ^ вывод о несоответствии объекта нормативным представлениям ^ называние не-нормы специальной лексической единицей (значение выдающегося очевидно, значение нормы скрыто). Номинации среднего через отрицание крайностей базируются на имеющихся в языке словах с полярными значениями, что и является причиной кажущегося противоречия фактов языка и тезиса о норме как об основании, исходной точке сравнения.

Прилагательное средний посредством двух своих основных лексико-семантических вариантов формирует / отражает две группы представлений о среднем человеке, свойственных носителям русского языка. Первое значение – «находящийся в середине, между какими-нибудь крайними точками, величинами, промежуточный» – соотносится с параметрической шкалой градации, семантическое пространство которой образовано с учетом количественного выражения признака, а полюса противопоставлены друг другу за счет сем «много – мало». В центре параметрической шкалы проходит ось симметрии, которая соответствует усредненной степени проявления качества. Прилагательное средний, называющее эту усредненную степень качества, является оценочно нейтральным. Это параметрическое значение встречается в сочетаниях с существительными, обозначающими подвижный качественный физический признак человека – рост, возраст, вес и т. д.

Второе значение – «посредственный» – соотносится со шкалой градации аксиологического типа, полюса которой противопоставлены как плюс минусу. В этом случае прилагательное средний тяготеет к отрицательному полюсу шкалы оценки, так как на аксиологической шкале усредненная степень проявления качества не соответствует норме признака, совпадающей с позитивным флангом: – Как считаешь, Киянов – писатель хороший? – По-моему, ничего… – А по-моему, средневатый (Ю. Трифонов, НФ). Заметим, что способность слов, называющих середину, сближаться с отрицательным полюсом шкалы оценок неоднократно наблюдалась при исследовании категории оценок [36, с. 51].

Образ среднего человека включает, таким образом, три интерпретации: среднестатистический человек, обладатель качества в усредненной степени проявления, обладатель качества, степень проявления которого не соответствует аксиологическому позитиву. В первых двух случаях средний человек – это человек, соответствующий норме-средней величине, норме-стандарту. В последнем случае наблюдается несоответствие норме-идеалу, в таком случае средний человек уже не вполне нормален.

Эта последняя отрицательная интерпретация[33] во многом представляется национально-специфической. Приведем фрагмент рассуждения В. В. Колесова: «В русском представлении “средний” – ни то ни се, ни рыба ни мясо, серость: “совсем средний, не черный, не белый, не серый” – говорил В. Соловьев. Предельность среднего – ничтожество. Редко когда не услышишь о русском, что он – человек крайностей, не приемлет середины: в своих проявлениях “или Бог – или червь”, говоря словами другого классика» [71, с. 30]. Причины такого отношения

В. В. Колесов видит в истории России, причем негативное отношение к среднему производно, по-видимому, от его уязвленного положения (быть средним плохо ^ средний – плохой): «В России всегда погибал именно средний. Не тот, кто в бою шел первым, вооруженные богатыри, и не тот, кто остался в засаде, не успев вступить в сражение. Погибал незащищенный средний, вступивший в схватку, но не готовый к бою. И в миру погибал средний. С богатого да сильного как возьмешь – и ханский баскак, и княжеский тиун его сторонятся; с бедного что возьмешь – гол как сокол. А вот он и средний: и перья есть, и тело нагулял – ощиплем да в котел. Не только середняк “тридцатых годов” за кулака пошел, но всегда так было и осталось в памяти» [Там же]. Интересно в этой связи художественное осмысление в русской литературе образа мещанина. Неприятие русскими среднего воплотилось в том, что наименование представителя среднего класса стало именем пошлости, серости. К числу стереотипных характеристик среднего человека как мещанина можно отнести следующие:

а) указание на серость как на характеристику образа жизни мещанина: Отчего мы, едва начавши жить, становимся серы, неинтересны, равнодушны… Город наш существует уже двести лет, в нем сто тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других (А. Чехов, НФ);

б) указание на пошлость как на характерную черту мещанина: Ты образцовый мещанин! Ты законченно воплотил в себе пошлость, ту силу, которая убивает даже героев (М. Горький, НФ);

в) указание на скуку как на характерную черту жизни мещанина: Здесь такой девушке делать нечего – гроб… Бесцветно… Скучно (А. Толстой, НФ);

г) указание на несоразмерность жизни мещанина и «положительного героя»: Жизнь испорчена. Она скверно сшита. Не по росту порядочных людей сделана жизнь… Мещане сузили, укоротили ее, сделали тесной (М. Горький, НФ) [177]

и некоторые другие. Таким образом, по крайней мере одна из национально-культурных традиций представляет среднего человека отрицательным героем.

Итак, образ «средний человек» в единстве своих интерпретаций может быть отнесен к числу национально-специфических. Сформированный на основе представлений о норме-средней величине, этот концепт отражает особенности обыденной статистики, для которой среднее – это отсутствие крайностей. Внимание человека к исключительным событиям приводит к тому, что в лексической системе языка единицы, называющие середину, в количественном отношении существенно уступают единицам, называющим полярные проявления. Между тем семантика крайностей опосредованно базируется именно на констатации нормы. Следовательно, и для представлений о середине, в том числе о среднем человеке, характерна функция семантического регулятора.

Типичный человек.

Образ типичного человека находится на стыке статистической и стабильной картин мира. С одной стороны, тип охватывает свойства, характерные для большинства представителей той или иной группы. В этом смысле наивная типология – часть наивной статистики, оперирующей представлениями о том, что присуще большинству. С другой стороны, существование типичного делает жизнь предсказуемой: присущее большинству обеспечивает результативность заданного хода вещей. В таком случае типы – часть стабильной картины мира, этот ход вещей фиксирующей.

Прежде всего представления о типичном характерны для научной картины мира. Выделение типов – характерная черта социальных наук, которые ориентированы на поиск общих правил и безразличны к их пространственно-временной определенности. Представления о типе связывают, по мнению М. Вебера, разрозненные единичные явления в «лишенный внутренних противоречий космос мысленных связей» (цит. по [184, с. 399]). Два противопоставленных вида типического – это наиболее яркое отличие или наиболее распространенное качество [63, с. 31]. Объектом типологий могут являться различные объекты, в том числе человек. К типологическим можно отнести, например, описания национального характера, в которых исследуются типичные русские, китайцы, французы и др. Вообще, «исследование духовной культуры покоится на предположении о существовании чего-то общего более или менее значительной группе личностей» [63, с. 27], иными словами, о типе.

Наряду с научными, существуют и обыденные представления о типах людей. Используя дихотомию «внутренний человек – внешний человек», можно утверждать, что представления о типичном охватывают обе макроипостаси человека, однако они не противопоставлены друг другу, а объединены социальным характером типа. Внешность в таком случае – это внешняя специфика социальной группы, объединенной, например, по национальному или профессиональному признаку. Особенности образа мыслей и жизни – характеристики внутреннего человека – также обусловлены принадлежностью к социальной группе. Таким образом, за характеристикой и внешности, и внутреннего мира как типичных стоит социальный стандарт. В этой связи отметим высокую частотность сочетания «типичный представитель + лексема, называющая группу»: типичный представитель нарождающегося среднего класса (А. Волков); типичный представитель того читательского слоя, к которому адресуется Иванов (О. Славникова, ruscorpora); типичный представитель безымянно-бездомного подваль-но-помоечного сословия (В. Кунин, ruscorpora); типичный представитель «старого розлива» интеллигенции (В. Аграновский, ruscorpora); типичный представитель нового поколения архитекторов (О. Кабанова, ruscorpora).

Как уже отмечалось, при характеристике внешности регулярным является сочетание прилагательного типичный с существительными, называющими человека по национальности или профессии: Да это же типичный бригадир – квадратный, круглоголовый, коротко остриженный, и куртяга его кожаная турецкая в районе левой подмышки оттопыривается (Р. Солнцев, ruscorpora); С дивана поднялись два человека – один круглолицый, плотненький, типичный китаец в мешковатой одежде, другой – повыше ростом, носатый, с рябинками на щеках, более похож на казаха или уйгура (Р. Солнцев, ruscorpora). Посредством прилагательного типичный внешность характеризуется как свойственная той или иной категории, причем распространенность представлений о типичной внешности позволяет не эксплицировать мотив оценки – не описывать стандарт для типа. Так, предикат в высказывании Внешне она типичная японка (И. Кио) не нуждается в пояснении: представления о японском типе внешности являются общими для национально-культурной общности.

Для характеристики внутреннего мира прилагательное типичный может быть объединено с существительными, называющими психотип (типичный истерик, флегматик), знак Зодиака (типичный Овен), пол (типичная женщина) и т. п.

Человек, отличающийся от большинства представителей группы, оценивается как нетипичный: И действительно, не обладающий задатками римского кесаря, нетипичный император, в силу своего характера Клавдий не прошел бы на роль первого лица в государстве, будь в живых кто другой из рода Клавдиев (И. Грошек, ruscorpora). Приведенное высказывание примечательно тем, что эксплицирует связь между типичностью и предсказуемостью: удивительно, что нетипичного Клавдия ждала судьба типичного представителя рода.

В целом прилагательные типичный, нетипичный, как правило, определяют наименования лица по профессии, национальности, месту жительства, религиозной и сословной принадлежности, что подчеркивает сосредоточенность оценки «типичный – нетипичный» на социальных характеристиках человека: человеку приписываются свойства, общие для всех представителей той или иной социальной группы. Относящаяся к числу нормативных оценка по шкале «типичный – нетипичный» входит в группу рационалистических и выводится в результате соотнесения конкретного объекта с установленным стандартом. Основанием оценки становятся не отличительные признаки оцениваемого объекта, а те черты, которые делают его типичным представителем определенной группы людей. Социальность оценки определяет особенности восприятия: можно не знать человека, но знать тип, к которому он относится. Следствием рационального характера нормативных оценок является их малая эмоциональность, экспрессивность и субъективность.

Сфокусированный на социальных характеристиках образ типичного человека как ипостась образа человека нормального обладает общим свойством – аккумулировать представления о соответствии норме для некоего класса (типа). Последнее обстоятельство существенно отличает образы обычного человека – человека «как все» – и типичного – человека «как все представители типа». Определяющим свойством типичного является сочетание массовости и предсказуемости. Представления о типичном в известной степени обезличивают нашу картину мира: принадлежность к типу заслоняет индивидуальность; можно не знать, забыть человека, но знать и помнить тип, к которому он относится. Если развивать метафору нормы-чертежа, то типы – это точки, за каждой и которых множество реальных людей и совокупность которых задает обобщенный социальный портрет человека.

Идеальный человек.

Образ «идеальный человек», аккумулирующий представления о хорошем, которые характерны для национально-культурной общности в целом или для отдельных ее представителей, – один из важнейших фрагментов идеализированной картины мира. Составляющие идеала человека могут быть выявлены путем анализа мировоззренческих установок культуры или отдельного автора. Так, исследуя творческое наследие Д. С. Лихачева, М. П. Одинцова моделирует идеал человека, характерный для автора. Идеальный человек, по Д. С. Лихачеву, не замкнут на себе, на своих интересах – он обращен к миру и людям, его населяющим, поэтому основные качества, составляющие идеал человека, – это именно качества, направленные вовне: умная, целенаправленная доброта, любовь, обеспечивающая связанность людей, заботливость, сострадание, учтивость, бережное и уважительное отношение к миру и людям, терпимость, патриотизм, служение. Моральным стержнем являются также принципиальность, достоинство, честь, интеллигентность, образованность, интеллектуальное развитие [118, с. 251–254]. Персонифицированный идеал человека для Д. С. Лихачева – Пушкин: «Пушкин – это гений возвышения, гений, который во всем искал и создавал в своей поэзии наивысшие проявления: в любви, в дружбе, в печали и радости, в военной доблести… Он высоко поднял идеал чести и независимости поэта и поэзии. Пушкин – величайший преобразователь лучших человеческих чувств.» (цит. по [118, с. 253–254]).

Анализируя употребления прилагательного идеальный в сочетаниях с антрополексемами, можно выявить несколько разновидностей идеального человека.

Первая разновидность – функциональная: идеал представляется средоточием качеств, наиболее пригодных, оптимальных для той или иной ситуации, сферы деятельности. Изначально «идеальный» гражданин должен был соответствовать трем базовым критериям: WASP (White – Anglo-Saxon – Protestant), причем речь, разумеется, шла только о мужчинах (С. Туркин, ruscorpora); Конечно, не следует отождествлять его с «простым человеком»[34]: идеальный читатель этого номера представлялся нам гражданином России, не только интересующимся, как взимаются и на что тратятся его деньги, но и задумывающимся над более или менее отдаленным будущим своей Родины (Ю. Кузнецов, ruscorpora). При такой интерпретации заметно потребительское отношение к человеку, который оценивается практически так же, как хорошее орудие труда.

Вторая разновидность – оценочная: идеальный – это человек очень хороший, практически без недостатков. Она работает в крупной фирме, получает отличную зарплату, балует мать и вообще она идеальная дочь, просто придраться не к чему (Д. Донцова, ruscorpora); И еще об Альберте – он идеальный товарищ по путешествиям, веселый, неприхотливый, легкий в общении, покладистый (С. Штерн, ruscorpora); Гуревич был идеальный работник, педантичный и исполнительный, ветеран «Советского спорта», обошедшийся без единого взыскания (Е. Рубин, ruscorpora). По последним примерам легко увидеть, что эти две разновидности дополняют друг друга.

Идеальность таких людей субъективна, но во всей своей субъективности эта идеальность реальна. Такой идеал не представляется недостижимым, поэтому сохраняется вера в успешность его поисков. Так, журнал может попасть в руки своему идеальному читателю и т. п.

Важно отметить, что представления об идеале – это представления о должном. Выражению в идеале в высказываниях почти всегда сопутствует предикат с семантикой долженствования, предписания: должен, нужно, обязан и проч.: В идеале консультанты R& C должны будут обладать необходимой ИТ-квалификацией в сочетании с глубоким пониманием бизнеса своей вертикали (И. Шеян, ruscorpora); В идеале каждый человек должен иметь свою колодку (А. Рыбаков, ruscorpora); В идеале нужно захотеть периодически отдыхать, причем совершенно осознанно, постаравшись убедить себя в том, что как бы вы ни были одержимы работой и постоянным стремлением к самосовершенствованию в профессиональной сфере, любому работодателю вы, как сотрудник, ценимый и уважаемый за это, нужны прежде всего здоровым (Н. Федорова, ruscorpora). Это сочетание реальности идеала, с одной стороны, и необходимости его достижения – с другой, определяют, по-видимому, специфику обыденных идеалов. Они «житейски» проще, например, религиозных, но именно по причине реальности их достижения соответствие таким идеалам не желается, а требуется. Отвлекаясь от буквального словесного обозначения – сочетания с прилагательным идеальный, в сферу образа «идеальный человек» можно включить такие ипостаси, как человек умный, красивый, святой и т. п. Это идеальные свойства, с одной стороны, присущие не всем, но с другой – в принципе достигаемые. В этом смысле обыденная картина мира догматична: она требует от человека соответствовать идеалам. Как следствие, распространенные в массовой литературе и СМИ советы, как стать идеальным: достичь идеального веса, стать идеальным мужем и проч.

Между тем и житейские идеалы расходятся с действительностью, причем степень расхождения может быть промерена и выражена градуирующими формулами далеко не, совсем не идеальный и т. п.: Хочу заметить – человек я далеко не идеальный, поэтому не тешу себя иллюзиями, что встречу когда-нибудь в своей жизни женщину, которую смогу назвать идеальной женой (С. Ткачева, ruscorpora). Важно, что в образе идеального человека противопоставленными оказываются две разновидности нормы – обычное и идеальное. Именно обычность становится отрицательным полюсом, при положительном полюсе «норма-идеал»: Одним словом, это вовсе не идеальный, а обыкновенный молодой человек, которому свобода как раз чудится не в его собственной жизни, а в той, какою живет, например, Наталья Петровна (А. Эфрос, ruscorpora). Динамичность, полиоценочность образу «нормальный человек» придает внутреннее противоречие между ипостасями.

Итак, образ идеального человека является средоточием ценностных и функциональных оценок, при этом соответствие идеалу в обыденной картине мира практически становится требованием. Оппозиция «идеальный – обычный» – очередная реализация дуальной модели мира, при этом оба полюса этой оппозиции представлены нормативными значениями: аксиологической нормой-идеалом и статистической нормой-типом. Это обстоятельство отличает оппозицию «идеальный – обычный» от других бинарных моделей, формирующих образ «нормальный человек». Заметим, однако, что функцию эталона, ориентира реализуют оба полюса. Обычность обеспечивает спокойное, надежное нахождение в большинстве; идеал задает направление развития.

Законопослушный человек.

Представления о законопослушном человеке соотносятся с правовой картиной мира, которая в меньшей степени зависит от языка, чем все предыдущие. В рамках правовой картины мира нормальный человек – человек, соблюдающий нормы социума, слушающий закон. Несмотря на свою терминологичность, прилагательное законопослушный проникает в обыденную речь и изображающую ее художественную: Конечно, считается, что нормальный, законопослушный гражданин не должен прибегать к бандитским методам самообороны (М. Кастет, ruscorpora); Олег посмотрел на тещу и сказал серьезно: – Ирина Ивановна, вы законопослушный человек. Вы думаете: моя милиция меня бережет (В. Токарева, ruscorpora).

Отвлекаясь от формы, т. е. от прилагательного законопослушный, можно обнаружить значение «соблюдать законы, правила, заповеди и т. п.» у большого числа лексем. Расширение круга языковых единиц позволит увидеть взаимодействие представлений о законопослушном человеке с представлениями о человеке правильном, дисциплинированном, вежливом, послушном, праведном[35] и т. п., т. е. наполнить родовой образ «нормальный человек» новыми смыслами.

2.2.3. Моделирование видового образа нормального человека

В настоящем параграфе исследуется содержание, стоящее за формулой нормальный человек и формирующее соответствующий образ русской языковой картины мира.

Психология и социология располагают не одним определением нормального человека, при этом говорить о постижении его сути вряд ли можно. Одна из тенденций, прослеживающихся в этих толкованиях, – отождествление нормы и статистической середины, например: «Нормальная личность – средняя: адаптировавшаяся и ведущая себя в рамках установленных социальных критериев; целостная личность, в которой все элементы функционируют в координации друг с другом (Я. Щепаньский) (цит. по [24, с. 18]). Представленный в определении статистически-адаптационный подход имеет для нашего исследования несомненную ценность, так как в очередной раз эксплицирует связь феноменов нормы и середины, которая, как это было показано выше, репрезентируется и единицами языка / речи. Между тем этот подход не лишен внутренних противоречий; они вскрываются в следующих замечаниях:

«Когда говорят о “нормальной личности”, то забывают, что соединение двух таких терминов, как “личность” и “индивидуальность”, с одной стороны, и “норма” или “средняя величина”, с другой – грешит внутренним противоречием» [43, с. 268];

«Последовательное применение статистического подхода может обернуться парадоксом – среднестатистически нормальным окажется крайне редкое явление вопреки исходному априорному представлению о среднем, нормальном как о наличном у большинства» (Ю. Гиппенрейтер) (цит. по [24, с. 9]).

Заметим также, что стремящаяся к объективности и безэмоциональности наука в вопросе о нормальном человеке не свободна от оценок, причем далеко не лестных (цит. по [24, с. 9]):

«В тот самый день, когда больше не будет полунормальных людей, цивилизованный мир погибнет не от избытка мудрости, а от избытка посредственности» (К. Кюльбер);

«Нормальный человек – это человек, обладающий аппетитом, порядочный работник, эгоист, рутинер, терпеливый, уважающий всякую власть, домашнее животное» (Ч. Ломброзо).

Таким образом, ставятся под сомнение, во-первых, корректность самой формулы – нормальный человек, а также возможность наполнить ее реальным содержанием, во-вторых, правомерность выведения нормы из массовых показателей. Помимо этого, неоднозначна оценка феномена нормального человека. Представляется, что в обыденной картине мира преодолены трудности, с которыми столкнулась картина мира научная. Широчайшая распространенность прилагательного нормальный в качестве характеристики человека свидетельствует о естественности формулы нормальный человек для носителя языка, об укорененности в языковом сознании последнего соответствующего образа. Что касается соотношения нормы и середины, то, как это было показано выше, «средний человек» – только один из образов, составляющих образ «нормальный человек» в русской языковой картине мира; только в совокупности частные интерпретации, в том числе отдельные оценочные комплексы, формируют обобщающий, глобальный образ.

Естественность для носителей русского языка формулы нормальный человек может быть подтверждена, в частности, результатами лингвистического опроса, в ходе которого 128 участникам (студентам и сотрудникам ОмГПУ в возрасте от 18 до 65 лет) предлагалось дать описание нормального человека (описание эксперимента дано в [178]). Результаты показали высокую стереотипность представлений. Из полученных 100 описаний 30 % реакций соотносится с первым значением слова нормальный: нормальный человек – «соответствующий нормам, меркам, соблюдающий правила», «находящийся в рамках приличного, дозволенного». В данном случае «работает» императивная интерпретация нормы: нормальный человек рассматривается как соответствующий неким правилам, требованиям. При этом нормальный человек осознается как находящийся в подчиненном положении по отношению к правилам, требованиям, нормам, существующим в обществе; его определяющая черта – соответствие всем этим правилам. Психологи характеризуют эту сторону нормального человека следующим образом: «Человек с идеально-нормальной психикой был бы совершенно бесхарактерным, т. е. действовал бы без предвзятости, и внутренние импульсы его деятельности регулировались бы полностью внешними агентами» [43, с. 268]. В представлениях о нормальном человеке, живущем по правилам, наиболее отчетливо отражена сущность нормы как регулятора поведения.

16 % реакций соотносится со вторым значением слова нормальный – «психически здоровый». При этом помимо ответов, в которых содержалось указание на психическое здоровье, были даны ответы с упоминанием как психического, так и физического здоровья. Следовательно, применительно к слову можно говорить о наметившейся тенденции к усложнению значения, применительно к образу – об очередной определяющей черте нормального человека.

Статистическая интерпретация нормы обнаружилась в таких дефинициях: нормальный человек – «не отличающийся от большинства, обычный, стандартный»; таких реакций только 8 %. Очевидно, что эта группа смыслов оказывается аккумулированной в других образах – в образах обычного и среднего человека, здесь же императивная интерпретация нормы составляет ядро, а статистическая – периферию.

В этой части ответы респондентов в целом совпали со сложившейся лексикографической традицией. Другие реакции позволяют уточнить представления о нормальном человеке. Так, вторая по частотности реакция – «адекватный по поведению, по реакциям» (22 %). В таком понимании подчеркивается умение нормального человека реагировать на происходящее вокруг, корректировать поведение с учетом обстоятельств. Он представляется человеком, который умеет приспосабливаться к ситуации, к обстоятельствам; ведет себя предсказуемо и (в то же время или по этой причине) одобряемо.

Следующая группа реакций в совокупности уточняет положительный портрет нормального человека. Известно, что понятия «нормальный человек» и «хороший человек» нередко сближаются. Отмечается, что представления о норме применительно к оценочной деятельности базируются не на абстрактном усредненном уровне, а связываются с положительной величиной: быть нормальным означает фактически быть хорошим: умным добрым, красивым и т. п. [169, с. 195]. По данным эксперимента нормальный человек в целом рисуется хорошим человеком, а именно: воспитанным (8 %), хорошим, без ярких отрицательных качеств (5 %), спокойным, уравновешенным, сдержанным (5 %), одобряемым обществом, умеющим общаться (3 %), имеющим свое мнение, свою картину мира (3 %).

Итак, судя по результатам эксперимента, нормальный человек – это человек, живущий по правилам, поступающий адекватно ситуации, психически и физически здоровый, положительный. Описание можно продолжить еще одной характеристикой – предсказуемый, соответствующий ожиданиям. Контексты, рассмотренные в [179], отсылают к нормам различной степени обобщенности: всеобщим (нормальный человек), гендерным (нормальная женщина), возрастным (нормальный подросток), социальным (нормальный инженер). Все эти нормы базируются на ожиданиях, связанных с той или иной социальной ролью объекта оценки: соответствие ожиданиям становится основанием для характеристики нормальный. Эта черта репрезентируется уже упомянутыми конструкциями: Всякий, каждый, любой нормальный Х делает / сделает (делал бы / сделал бы); Ни один нормальный Х не делает / не сделает (не делал бы / не сделал бы); Если Хнормальный, он делает / сделает; Если бы Х (был нормальным, он делал бы / сделал бы, а также конструкцией никто из нормальных людей не делает / не сделает: Никто из нормальных людей не скажет, что я халтурю (А. Розенбаум, ruscorpora); Сама личность Христа обладает поразительной притягательностью и ни у кого из нормальных людей возражений не вызывает (жур., ruscorpora).

Обратимся к функционированию словосочетания[36] нормальный человек в свободных высказываниях русской речи. Как уже отмечалось, оба компонента этого словосочетания относительно несамостоятельны. Так, человек – антрополексема предельного семантического охвата – нуждается в конкретизации посредством прилагательного, которое в подобных случаях несет основную смысловую нагрузку. Между тем грамматическая несамостоятельность прилагательного и логическая зависимость имени признака от имени предмета делает невозможным изолированное функционирование прилагательного. Таким образом, наблюдается теснейшая грамматическая, семантическая и логическая спаянность компонентов, позволяющая рассматривать словосочетание как отдельную единицу предложения / высказывания. Основная функция словосочетания – номинативная – обогащается в данном случае за счет оценочного шлейфа прилагательного характеризующими нюансами.

Используя дихотомии «внешний человек – внутренний человек» и «целостный человек – частичный человек», сформулируем предварительные характеристики исследуемого словосочетания как средства качественно-оценочного наименования человека. Прилагательное нормальный как прилагательное общей оценки при сочетании с лексемой типа человек, как правило, характеризует образ мыслей, образ жизни, интеллектуальные, моральные качества человека, т. е. преимущественно внутреннего человека. Заметим, однако, что все эти внутренние качества могут иметь внешние проявления, так что противопоставление «внешний – внутренний» не всегда приобретает острую форму. Существительное человек – номинация целостного человека. Таким образом, мы вправе ожидать, что типичное употребление словосочетания нормальный человек – характеристика целостного внутреннего человека по совокупности особенностей его образа жизни, поведения и т. п. В рамках этого общего направления в высказываниях представлены различные грамматикализованные (стоящие за определенными падежными формами) интерпретации нормального человека.

Субъектная интерпретация представлена прежде всего начальной формой словосочетания, входящей в качестве тематического компонента в семантико-синтаксические модели «нормальный человек делает» (Всякий нормальный человек реагировал однозначно (Д. Донцова, ruscorpora)) и «нормальный человек каков» (Нормальный человек

– это умный человек (жур., НФ). Анализ образующего рему предиката выявляет случаи употребления словосочетания нормальный человек как средства наименования-характеристики

а) внутреннего человека: Любой нормальный человек бессознательно надеялся на удачу (Н. Воронель);

б) внешнего проявления внутренних качеств: Нормальные люди мне или перезвонили, или написали в ответ, но как-то свои эмоции, сочувствие выразили (Интернет-форум). По нашим наблюдениям, преобладают именно поведенческие, характеризующие внутренние качества нормального человека через их внешнее проявление, предикаты;

в) внешнего человека: Нормальный человек не может выглядеть как фотография из модного журнала (А. Берсенева, ruscorpora).

В целом нормальный человек предстает реальным или возможным субъектом широкого круга действий, обнаруживающих особенности его личности. Сходные смыслы характерны для выделительной модели «кто (никто) из нормальных людей делает»: Кто из нормальных людей сейчас рожает? Никто (В. Громов, ruscorpora).

Субъектные смыслы реализуются также и в некоторых других моделях. Так, в модели «делать с нормальным человеком» последний предстает субъектом совместного действия. Глаголы, управляющие формой творительного падежа, в данном случае относятся к двум основным группам: бытия (С нормальными людьми он не уживался (К. Сурикова, ruscorpora)) и вербального общения (После поцелуя с Бессарабским можно было разговаривать, как с нормальным человеком (В. Аксенов, ruscorpora)). Тематика глаголов косвенно поддерживает статус оценки внутреннего человека.

В модели «для нормального человека что каково» переплетаются субъектные (человек – субъект оценки) и объектные (человек – объект оценки) значения. В целом высказывания, включающие эту модель, представляют оценочно-параметрическую интерпретацию нормального человека: явления, вовлекаемые в мир человека, оцениваются как хорошие / плохие для него, соразмерные / несоразмерные ему. Для нормального человека на острове сложно все – сложно не мыться, не есть (жур., ruscorpora); Для нормального человека, оступившегося по недомыслию, сам арест и суд – уже потрясение (А. Кучерена, ruscorpora). По сути, в таких случаях осуществляется соотнесение с ситуативными нормами [9, с. 70]: характеристики объекта признаются соответствующими / не соответствующими требованиям, предъявляемым ситуацией, участником которой является нормальный человек. Как уже отмечалось, «промеренными могут оказаться параметры объекта» (Хотя для нормального человека и этого много (С. Таранов, ruscorpora) или его аксиология (В основном писали с радостью и симпатией к патриарху – иногда, как мне казалось, чересчур экзальтированной, неприятной для нормального человека так же, как и любое вибрирующее на грани истерики чувство (В. Рыбаков, ruscorpora)). Заметим, что параметрические и аксиологические смыслы регулярно перекрещиваются; так, применительно к русскому языку неоднократно говорилось о пересечении сем «хороший» и «большой» [131, с. 242], ср.: «Двенадцать стульев» никак не меньше для нормального человека, чем «Анна Каренина», а «Мастер и Маргарита» – чем «Война и мир» (М. Жванеций, ruscorpora). В нашем материале в основном представлены случаи несоответствия норме; в этой связи показательны выражения для нормального человека немыслимо, необъяснимо, неестественно, противоестественно и т. п. Противоположная ситуация оформляется посредством дублирования прилагательного: В психологии Поликарпова, человека, воспитанного и воспитывавшего других во времена железного занавеса, такая, нормальная для нормального человека, поездка была непредставимой (Е. Евтушенко, ruscorpora).

Характеризующая интерпретация представлена моделями «Х – нормальный человек», в которой словосочетание как предикат входит в рему. Построенные по этой модели высказывания выносят вердикт: Либо ты собака, сволочь, либо – нормальный человек (П. Меньших, ruscorpora); Если лейтенант – нормальный человек, то и во взводе все хорошо (В. Казанкин, ruscorpora). Предикат имеет понятийную референцию, благодаря которой устанавливается соотношение между характеризуемым объектом (синтаксическим субъектом) и классом нормальных людей, мыслимых в аспекте их внутренних качеств.

В модели предиката, включающего связочный глагол со значением становления, изменения и т. п. и форму творительного падежа словосочетания нормальный человек, отражается динамичный характер этого статуса: Именно благодаря ему (мужу. – Н. Ф.) я не спилась, не попала в сумасшедший дом, продолжала работать и осталась нормальным человеком (В. Токарева, ruscorpora); Вернуться в школу, куда-нибудь в уютный уголок, стать нормальным человеком, как вот эти, что сидят на лавочках (В. Дудинцев, ruscorpora). Нормальным человеком, таким образом, можно не только быть, но и стать, остаться или перестать быть. Связочные глаголы также репрезентируют субъективность оценок (ср., с одной стороны, считать, признать нормальным человеком, с другой – чувствовать себя таковым), их неочевидность (оказаться нормальным человеком – в пресуппозиции предположение о несоответствии норме). Подчеркивается и визуально воспринимаемый характер нормальности (выглядеть, казаться нормальным человеком). В таком случае, однако, заметна относительность оценки: кажущийся нормальным не обязательно является таковым по своим внутренним качествам; внешнее и внутреннее могут оказаться в противоречии друг с другом: Пора было расставаться с пансионатом, и тут-то оказалось, что Кустов не желает жить в двадцатом веке: во рту его будто перекатывалась горячая картофелина, речь стала невнятной, уши будто заложены комками ваты, – он почти не слышал, говорил с трудом, пришлось прикрикнуть, побуждая его двигаться, ходить, казаться нормальным человеком (А. Азольский, ruscorpora). Та же идея выражается словосочетанием принять за нормального человека.

Превратительная интерпретация «из нормального человека» / «в нормального человека» рисует нормального человека начальным или конечным этапом метаморфозы. В нем, судя по демонстрируемым отрывкам, из нормального человека / неудачника на свет божий «вылазит» монстр-бодибилдер Халк, вытворяющий черт знает что (А. Каменецкий, ruscorpora); Из трудоголика, субъекта, которому работа заменяла наркотик, он превращался постепенно в нормального человека (Э. Рязанов, ruscorpora). Во втором случае речь идет об эволюции, в которой нормальный человек – заключительный положительный этап, ср.: Ученые думают, что снежный человек – это первобытный человек, не сумел развиться в нормального человека (В. Постников, ruscorpora). Первое высказывание с учетом контекстных нюансов также, по-видимому, рисует эволюционный процесс, но такой, в котором норма – негативное начало. Таким образом, нормальный человек – начало и конец метаморфозы, причем распределение оценочных знаков между этапами ситуативно. Приведем также несколько незначительно грамматически отличающихся от рассмотренных выражений, объединенных идеей превращения: сделать нормального человека из кого-то, превратить нормального человека в кого-то, сделать нормального человека кем-то и т. п.

Модель «делать нормального человека» через значение входящего в нее переходного глагола представляет возможные действия, для которых нормальный человек – объект. Замечено, что глаголов, обозначающих такое действие, объектом которого не может быть человек, весьма незначительное количество [138, с. 225]. В связи с этим лексическое наполнение модели «делать нормального человека» разнообразно: в нее могут входить глаголы восприятия, воздействия, социального взаимодействия, создания, деструкции и т. п. Между тем все это многообразие может быть обобщено через использование дихотомии «внешний человек – внутренний человек». Как мы и предположили на начальном этапе исследования, характеристика нормальный человек тяготеет к описанию человека внутреннего. Как следствие, большинство глаголов в рассматриваемой модели называют действия, направленные на человека в аспекте его моральных, интеллектуальных, эмоциональных качеств: Нормального человека трудно убедить, что эти люди любят что-нибудь, кого-нибудь (А. Найман, ruscorpora); Что во всей этой чепухе, которую я теперь вижу, может искусить нормального человека, побудить его совершить страшных грех (А. Чехов, ruscorpora). В подавляющем большинстве случаев объектом является не человек как тело, но человек как личность.

Пространственная интерпретация репрезентирована в моделях «в нормальном человеке», «в нормального человека», которые представляют нормального человека вместилищем неких объектов[37]. По образному замечанию М. П. Одинцовой, внутренний мир человека – это внутренняя Вселенная, населенная различными обитателями [117]. Эти обитатели в нормальном человеке живут (Жажда красоты живет в нормальном человеке, увлекая его в мир прекрасного (Н. Шпанов, ruscorpora)); их туда можно поместить (Природа такую программу заложила в нормальных людей потому, что нравственная тупость и трусливость угрожают поступательному развитию сознательной материи, то есть самой эволюции человечества (В. Конецкий, ruscorpora)).

Пространственные смыслы пересекаются со смыслами обладания; взаимодействие интерпретаций реализовано в модели «у нормального человека»[38]. В таком случае очерчивается мир человека (внешний или внутренний), в котором нечто существует, появляется, исчезает, активно действует и проч. По нашим наблюдениям, сферой бытования / действия, как правило, становится не внешний мир нормального человека, а он сам как физическая и психическая личность. При апелляции к физической личности осуществляется пространственно-анатомическая интерпретация нормального человека, в соответствии с которой он выступает вместилищем материальных органов и предметов: Когда у нормального человека в ноге осколки от бомбы, он начнет бегать? (Э. Шим, ruscorpora); У тебя печень раза в три больше, чем у нормального человека (Д. Липскеров, ruscorpora). Однако подобное физиологическое пространство рисуется не часто – в большинстве случаев модель «у нормального человека» репрезентирует нематериального внутреннего человека, который имеет чувства, эмоции, представления, понятия и т. п.: У каждого нормального человека есть понятие о святости, здоровое чувство неприкосновенности сакральных символов (Я. Амелина, ruscorpora). Заметим, что внутреннее пространство динамично: как реакция на происходящее вокруг происходит смена оценок, интересов, эмоций. Показательно, что наряду с предикатами существования, активно употребляются и предикаты действия: Да и у в целом нормального человека «под градусом» могут выскочить на поверхность такие стороны психики, о которых ни он сам, ни окружающие его люди не подозревают (из жур., ruscorpora).

Выявленные модели представляют различные интерпретации нормального человека: субъектную, объектную, превратительную, пространственную, оценочно-параметрическую, характеризующую. Во всех случаях в фокусе внимания – нормальный человек в аспекте его внутренних качеств, нормальный человек, понимаемый не физиологически (хотя единичные случаи встречаются), но психологически. По справедливому замечанию А. Д. Шмелева, «важно не то, что утверждают носители языка, а то, что они считают само собой разумеющимся, не видя необходимости специально останавливать на этом внимание» [192, с. 296]. Рассмотренные модели с грамматикализованными репрезентациями нормального человека – пример именно последнего. Между тем специальные высказывания о сущности нормального человека также представляют интерес для исследования. Они по крайней мере свидетельствуют об осознании носителем языка этой ипостаси человека, о направлениях ее осмысления. Приведем несколько примеров такого специального осмысления.

Выше многократно отмечалось, что нормальный человек – это в большинстве случаев внутренний человек. Между тем норма – одно из важнейших понятий в медицине, которая предлагает свой образ нормального человека. В этой связи примечателен научно-популярный проект журнала «Cosmopolitan», реализованный в нескольких выпусках за 2009 г. и ориентированный на знакомство читательниц с физически, физиологически нормальным человеком. Преамбула проекта такова: Все мы разные, но наши тела устроены очень похоже. Что для тела нормально, а что нет, узнай из нашей статистики. Мы видим здесь и упомянутый в начале очерка статистически-адаптационный подход, который применяется не психологически (к человеку-личности), а физически (к человеку-телу). Популяризация науки в данном случае приводит к появлению в наивной анатомии новых представлений (напомним, что по данным опроса нормальный человек – это и человек физически здоровый). В целом, если обращаться только к текстам основных статей проекта, было бы нецелесообразно рассматривать его как реализацию обыденных представлений. Иное дело – комментарии читательниц в рубрике «Кому это нужно – быть нормальной?! Я люблю.». Позицию объекта любви замещают в высказываниях наименования таких частей тел, которые не соответствуют норме: свой нос с горбинкой; свой не слишком плоский живот. Он выглядит естественней, чем «кубики» манекенщиц; свои длинные пальцы. Они изящны, и на них отлично смотрятся кольца и т. п. Таким образом, нормальный человек осмысляется в обыденной картине мира и физиологически, при этом, как во всех прочих случаях, наличествуют представления об антинорме и ее соотношении с нормой.

Второй пример осмысления сущности нормального человека представляет Интернет. Среди разнообразных тем, обсуждаемых на Интернет-форумах, была и такая: Что для вас нормальный человек?[39] Приведем два комплекса признаков нормального человека, предложенных участниками:

Комплекс 1

1) жить чувствами, умея их контролировать;

2) иметь разум как целостное понимание всего происходящего;

3) контролировать свое тело.

Комплекс 2

1) здоровье (быть здоровым, стремиться сохранить здоровье, заботиться о здоровье окружающих);

2) сексуальность (харизма, обаяние);

3) чувствительность (не толстокожесть, но и не ранимость);

4) умение слышать, чувствовать других, сострадать, доброжелательность;

5) стремление к духовности и гармонии с миром;

6) стремление к справедливости;

7) сила духа, сила воли;

8) смелость (но не безрассудная);

9) высокий всесторонний интеллект;

10) стремление к саморазвитию;

11) ответственность за свои слова и поступки.

Заметно, что представленные комплексы, разные по объему, не противоречат друг другу, однако имеют одно существенное отличие. Первый набор признаков, организованный по принципу «чувство – разум – тело», практически замыкается на самом человеке, оставляя в стороне характеристики взаимодействия нормального человека с миром и другими людьми. Второй комплекс, включающий разнообразные обращенные во вне качества, лишен этого недостатка. В целом же в обоих случаях образ нормального человека оказывается позитивным. В первом случае примечательно обращение к понятию «контроль», во втором – вводимые через отрицания полюсов ограничения.

Кроме таких систематизирующих ответов, были и отдельные реплики, которые в принципе так или иначе отражают распространенные представления о норме. Например:

• указывается на невозможность среднего человека, чья срединность носит системный характер: Если считать нормальным среднее, то это моральный урод (средний рост, вес, зарплата, интересы, ум, сила, мысли). Аналогичный аргумент приводили противники концепции Л. А. Кетле: подобный человек в принципе не может существовать, как не может существовать ни одна система, в которой все части получают среднее значение [60, с. 22];

• указывается на осознание нормы через аномалию и на диффузность границ между ними: А кто от нормы сильно отличается, т. е. далеко от среднего, того сразу видно; Выделяющаяся абсолютная нормальность – это уже и есть ненормальность;

указывается на определение нормы через понятие границы и на субъективность границ: И все люди нормальны, просто все относительно в свою меру и в рамках восприятия каждого индивидуума; У каждого своя рамка определения нормальности;

указывается на относительность нормы: Он будет нормальным только для определенной группы людей, имеющей общие критерии по нормальности. Для другой же группы он будет психом, извращенцем и т. д.;

указывается преходящий характер нормы: Нормального человека сложно описать потому, что норма зависит от принятой в обществе морали, а она меняется с течением времени, причем часто довольно быстро; Оказывается, что нормальные люди куда как менее консервативны, чем различные субкультуры;

и т. д.

В целом несовершенная форма выражения мыслей не мешает осознать распространенность представлений о норме, близость обыденных представлений к научным и художественным во всей их совокупной сложности.

В Интернете также размещены «Всеобщая декларация прав нормального человека» (автор Г. Кузнецов)[40] и «11 причин нормальному человеку не быть рокером»[41]. Смеховой характер обоих текстов обеспечивается парадоксальным использованием понятия норма. Сравним:

Нормальные люди за пределами своей семьи не подвергают других нормальных людей пыткам, жестокому, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, а также наказаниям. Они с чувством глубокого удовлетворения наблюдают за тем, как это делает начальство (статья 4 декларации);

Нормальный человек не может быть рокером, поскольку рокеры не знают, не уважают жизненных правил, являются лохами и чертями, кидают друг друга, нормальный же человек живет по понятиям (причина 4).

Несмотря на все парадоксы, и эти тексты построены на динамике взаимодействия нормы и антинормы, определяющих специфику друг друга.

Приведем также примеры философско-художественного осмысления сущности нормального человека.