Туз в трудном положении Мартин Джордж

«Ты должен меня выпустить! Выбора нет. Нет!»

«Выбора нет, понимаешь?» Кукольник набросился на Грега, вспарывая ему волю. Грег потрясенно ахнул и ощутил, как его собственная личность спадает с него. Его руки сжались в кулаки, и он начал вставать с дивана. Словно робот на непослушных ногах, Кукольник прошел через комнату. Мышцы на лице Грега свело мучительной гримасой, ноги от попыток вернуть себе контроль сводило судорогой. Он беспомощно смотрел, как его пальцы берутся за ручку двери, ведущей в спальню, поворачивают ее и толкают створку…

«Господи, нет!..»

– Грег? – Эллен читала в постели, поставив книгу на округлившийся живот. – Приложи ладонь вот сюда. Малыш все утро меня толкает. – Она повернулась к нему, и на ее аристократическом лице с тонкими чертами появилось удивление. – Грег! Что с тобой?

Он чувствовал, как все его тело дрожит, разрываясь между волей Кукольника и его собственной. Каждая дергала за веревочки, пытаясь полностью перехватить управление. Но стоило Грегу это себе представить, как Кукольник насмешливо фыркнул:

«Мы оба один и тот же человек, знаешь ли! Я просто твой туз, твоя способность. Я делаю то, что нужно, чтобы мы могли выжить. Эллен здесь. Используй ее».

«Нет. Так нельзя».

«Она же просто еще одна жалкая марионетка. Если на то пошло, то послушнее многих. Ее боль годится не меньше других».

«Риск слишком велик. Не здесь и не сейчас».

«Если не здесь и не сейчас, то рискуешь все потерять в любом случае. Давай!»

Грег почувствовал, как его тело делает еще один неуверенный шаг вперед. Его сжатый кулак поднялся. Теперь в глазах Эллен появился настоящий страх. Она закрыла книгу и с трудом села в постели.

– Грег, прошу тебя! Ты меня пугаешь…

Грег полностью отпустил тело, словно эта схватка его измотала. Кукольник торжествующе заорал. И тут, когда Кукольник занес руку для первого удара и предвкушающе расслабился, Грег снова восстал против своей способности. Застигнутый этой атакой врасплох, Кукольник потерял контроль над телом. Игнорируя его рывки и проклятья, Грег затолкал его глубоко – глубже, чем когда-либо за последние годы, – запер мысленную клетку и отправил ее в самый дальний уголок сознания. Только перестав слышать Кукольника, он остановился и вернулся к реальности.

Он стоял у кровати, задыхаясь. Рука все еще оставалась поднятой, Эллен скорчилась, ожидая удара. Грег разжал пальцы и, медленно поднося их к ее лицу, присел рядом с ней. Он почувствовал, как она отпрянула, но расслабилась, когда он начал гладить ее по голове.

– Тебе нечего бояться, милая, – сказал он. Он попытался засмеяться, но услышал в собственном голосе боль. – Эй, я ни за что не стал бы причинять тебе боль, ты ведь знаешь. Ты же мать моего ребенка. Я никогда не сделаю тебе больно.

– Ты казался таким обозленным, разъяренным… На секунду…

– Я неважно себя чувствую. Ничего страшного: кишечные спазмы. Нервы. Думал про съезд. Я уже принял «Маалокс». Сейчас все пройдет.

– Ты меня испугал.

– Извини, Эллен, – проговорил он успокаивающе. – Пожалуйста…

С Кукольником все было бы легко: он без всяких усилий заставил бы ее себе верить, но теперь эта способность стала опасной. Эллен смотрела на него так, словно собиралась еще что-то сказать, но потом медленно кивнула.

– Ладно, – сказала она. – Хорошо, Грег.

Она прижалась к нему. Грег привалился к изголовью кровати. Через тонкие щупальца своей способности он чувствовал, как жена расслабляется и забывает. Беременность заставила ее сосредотачиваться на том, что происходит внутри нее, – все внешнее стало не таким важным. Ей было комфортнее принять его извинения – и она поступила именно так. Однако эта мысль стала для него очень слабым утешением.

«Боже мой, что мне делать?»

Он слышал смех Гимли, бившийся в его голове. Телефон у кровати зазвенел. Грег снял трубку, надеясь, что это поможет прогнать карлика.

– Хартманн слушает.

– Сенатор? – Голос в трубке был взволнованным и прерывистым. – Это Эми. Плохая новость. Говорят, что сегодня будет серьезное сражение по поводу мандатов калифорнийской делегации…

Он едва расслышал ее за оглушающим хохотом Гимли.

После двух стопок водки похмелье у Джека наконец-то прошло. Последний час он провел у себя в номере за телефонными аппаратами: через своего заместителя Эмиля Родригеса он пытался собрать всех своих делегатов и подготовиться к дебатам по поводу платформы, которые должны были пройти завтра. В дверь постучали. Джек пообещал Эмилю перезвонить и открыл дверь. За дверью оказалась Эми с толстой пачкой инструкций в конверте. Ее каштановые волосы были сколоты высоко на макушке.

– Привет, Эми!

Джек тепло ее поцеловал, а потом затянул в номер и попытался поцеловать еще раз. Она отвернулась.

– Не время, Джек. Мы не в Буэнос-Айресе. Здесь мой муж.

Джек вздохнул:

– Значит, ты по делу.

Эми высвободилась из его объятий и поправила синий костюм, который был ей очень к лицу.

– Готовься, – сказала она, – у меня плохие новости.

– Я готов. Я приготовился уже давно.

Эми сморщила носик, реагируя на отвратительную вонь, составленную из смеси табачного дыма, спиртного и не выветрившихся до конца духов. Она присела на край стула и осторожно отодвинула переполненную сигарами пепельницу подальше от себя. Джек придвинул себе стул и уселся на него верхом, глядя на Эми поверх его спинки.

– Что случилось?

– Тебе это очень не понравится. Сегодня будут оспаривать мандаты делегации от Калифорнии.

Джек недоуменно воззрился на нее.

– Люди Джексона решили застать нас врасплох. Они заявляют, что мажоритарная система с правилом, по которому победившая на первичных выборах сторона получает все голоса, по сути своей дискриминационна по отношению к меньшинствам.

– Чепуха, – тут же откликнулся Джек. – В Калифорнии это правило существует столько, сколько я себя помню.

– Это возражение дает им возможность расформировать наш крупнейший блок делегатов – и сделать это под видом борьбы за справедливость.

– Мы соблюдали правила. Мы честно победили на праймериз.

Эми посмотрела на него с досадой.

– Джек! Правила таковы, какими их объявит съезд! Если они отклонят наших делегатов, то положат начало представительским и процедурным сражениям, которые могут все дестабилизировать. Именно это и нужно Джексону, Гору и Барнету: если воцарится хаос, это повысит их шансы на выдвижение кандидатом от партии. Если им удастся поставить нас раком и навязать процедурное поражение до первого голосования, у них появится надежда перехватить дезертиров из нашего лагеря во время второго тура.

– Здорово. Просто здорово.

Странно, он так и не может привыкнуть к тому, что женщины позволяют себе неприличные выражения. Черт, он никак не привыкнет и к тому, что это позволяют себе мужчины!

Порой он особенно остро ощущал себя реликтом.

– Конфронтация сведется к тому, кто лучше знает свод правил и ловчее ими манипулирует. Кто официальный представитель вашей делегации?

Джек беспокойно шевельнулся на стуле:

– Наверное, я.

– Ты хоть как-то разбираешься в процедурных вопросах?

Джек задумался.

– Я был членом множества советов директоров. Ты даже представить себе не можешь, какие фокусы там устраивали на заседаниях.

Эми вздохнула.

– Ты знаком с Дэнни Логаном? Он – официальный представитель нашей кампании. Я хочу, чтобы ты следовал его инструкциям.

– Когда я в последний раз видел Логана, он пьяный валялся у барной стойки в лос-анджелесском аэропорту.

Эми сверкнула глазами и тряхнула головой, убирая с глаз каштановые пряди:

– Даю тебе слово, что сегодня вечером он будет трезв!

Джек подумал и спросил:

– А у нас хватит голосов?

– Непонятно. Дукакис, как всегда, выжидает. Для нас важнее всего суперделегаты. Многие из них – это те конгрессмены и сенаторы, которые пойдут на все, лишь бы не допустить кровавой бани. Они могут проголосовать за нас просто для того, чтобы предотвратить безумие. И, конечно, Грега они знают гораздо лучше, чем Дьюка и Джексона, не говоря уже о Барнете.

– Это просто идиотизм.

– У демократов с тридцать второго года не было съезда, на котором нужен был бы второй тур. Все что-то придумывают по ходу дела.

Джек пристроил подбородок на сложенные руки.

– Я помню тот съезд. Наша семья слушала его по радио. Мы были за Рузвельта. Помню, как мой папка выставил бутыль самогона, когда техасец Джек Гарнер переметнулся от Смита и обеспечил Рузвельту номинацию.

Эми улыбнулась ему:

– Я все время считаю тебя своим молодым… соблазном. Просто не могу представить себе, что ты достаточно стар, чтобы жить в те времена.

– До Грега единственным кандидатом, за которого я голосовал, был Рузвельт на выборах в сорок четвертом, когда я был за морем. До этого я был слишком молод, чтобы голосовать. В сорок восьмом я не смог определиться между Трумэном и Уоллесом, так что вообще не голосовал.

– Ты чуть было не проголосовал за Джорджа Уоллеса? – Казалось, Эми немного шокирована. – Это на тебя не похоже.

Джек почувствовал себя ужасно старым.

– За Генри Уоллеса, Эми. За Генри Уоллеса.

– Ой, извини.

– И чтобы все прояснить окончательно, то упомянутый мной Рузвельт – это Франклин, а не Тедди.

– Это-то я знала! – Она ухмыльнулась. – Как прошла твоя встреча с Хирамом? Или лучше не спрашивать?

Джек покачал головой.

– Очень странно. Не знаю, как ее понимать. – Он посмотрел на нее. – С Уорчестером все в порядке? Я подумал, не болен ли он. Выглядел он нездоровым.

– Э-э…

– У него на шее громадная язва. Я где-то читал, что язвы могут быть симптомом СПИДа.

Эми изумленно захлопала глазами:

– У Хирама?!

Джек пожал плечами:

– Я с ним не знаком, Эми. Единственное, что я понял, – это то, что я его на самом деле не интересую.

– Ну что ж. – Она чуть улыбнулась. – Наверное, это значит, что вы нормально поладили.

– По крайней мере, он больше не преподносил мне десятицентовики.

– Это радует. – Она наклонила голову к плечу и посмотрела на него искоса. – Я сегодня встретила знаменитость. Джоша Дэвидсона. Ты с ним знаком?

– Актера? Что он здесь делает?

– Его дочь в числе наших делегатов. Он здесь как наблюдатель. Я подумала, что вы с ним знакомы: вы ведь оба актеры и все такое.

– Есть и такие актеры, с которыми я не знаком. Честно.

– Он ужасно обаятельный. Очень приятный.

Джек улыбнулся:

– Похоже, у тебя появился несколько более старый… соблазн.

Эми рассмеялась:

– Ну-ну! Может, если бы он сбрил бороду…

– Сомневаюсь. Борода – это один из его фирменных знаков.

Один из телефонов Джека зазвонил. Он посмотрел на батарею аппаратов у себя на столе, пытаясь определить, какой именно его вызывает. Эми встала.

– Мне пора, Джек. Наверное, это Дэнни Логан.

– Угу.

«Процедурная тактика, – подумал Джек. – Чудесно!» Зазвонил еще один телефон. Джек прошел к столу и поднял трубку. Оттуда раздался гудок. Похоже, день будет отвратительный.

11.00

С гнусавым воплем ярости Маки сорвал с покрытой мелкой сыпью стены календарь. На нем между широко раздвинутых женских ног его одобрения – которого, конечно, не последует – ожидали большие и малые губы в обрамлении темных волос и оливковой кожи, а робкая улыбка пуэрториканки парила где-то на заднем плане. Маки выпустил силу в кончики пальцев и провел ими по фотографии. Кусочки женщины разлетелись во все стороны вихрем разноцветных обрывков. Он почувствовал себя немного лучше.

Это было почти не хуже настоящей шлюшки.

Но хотя раздражение Маки можно было приглушить, ничто не изменяло его истинной причины: человека, которого он пришел убить, на месте не оказалось. Маки плохо переносил разочарования.

Может, если он подождет здесь еще немного, Проныра Даунс вернется домой. Он лягнул низкий столик из светлой фанеры, купленный в каком-то дешевом магазинчике, и перешел на кухню. Скандальные газеты, программки скачек и номера «Районных фотоновостей» порхали по комнате подбитыми птицами. Стереоприемник с книжного шкафа из ДСП опрыскивал вытертые швы на спине его кожаной куртки попсовыми мелодиями.

Холодильник напоминал автомобиль пятидесятых годов – большой и надутый, с полосками хромированной стали, давно потерявшими свой поддельный блеск. Агрегату не хватало только радиатора. Маки рванул дверцу на себя. Внутри оказались стопка белых картонок с фастфудом, половина покупного сэндвича, похороненного в пленке и с потемневшим, словно старый синяк, мясом, картонка яиц с сорванной крышкой (два яйца было продавлены, словно их спьяну прижали пальцам, доставая их соседей для похмельного омлета), две шестибаночные упаковки пива и одна с незнакомой крем-содой и пластиковые баночки из-под маргарина, наполненные разной разностью, а в основном плесенью. Там же оказалось несколько серых пластиковых футляров, в которых явно хранилась фотопленка. Их Маки открыл и раскрутил, ликующе заливая сомнительным светом единственной голой лампочки, свисающей с потолка геморройной шишкой.

Он закрыл дверцу, подключил руку и резко провел ею по диагонали. Толстый металл разошелся, рассыпая искры, так что он ощутил приятную вибрацию, которая прошла от его руки до самого члена. Приятнее хорошего металла режется только кожа человека. Он схватился за холодильник и потянул, раскачивая его с силой, неожиданной для столь худосочного кривого тельца, и с приятным грохотом уронил на растрескавшийся линолеум. После этого он перенес свое внимание на шкафы, жавшиеся вокруг мойки, полной грязной заляпанной посуды, от которой исходил мощный фекально-винный запах, такой густой, что хоть ложкой черпай.

Шкафчики были покрыты слоями эмали. Хотя в последний раз их перекрашивали когда-то в незапамятные времена, от них все равно исходил запах краски, смешивающийся с многолетним сигаретным дымом, пропитавшим шкафчики до, по-видимому, все-таки существующей деревянной основы. Эта вонь вполне успешно соревновалась с разлагающейся органикой в мойке. Внутри он обнаружил шестнадцать упаковок чипсов, две банки фасоли (одна из них вскрытая, поставленная обратно и забытая после какого-то давнего приступа жора) и коробка глазированных хлопьев. У Тигра Тони вид был больной. От фасоли разило дохлой кошкой.

– Это Рэнди Сен-Клер. Я скоро снова вернусь к вам с мелодиями вашего города на волне сто семь с половиной. Звоните! – говорил радиоприемник, когда Маки вернулся в гостиную. – А пока новости. Сэнди расскажет нам, как делегаты готовятся к долгой и жаркой летней неделе в Атланте, и добавит новые подробности о геноциде в Гватемале. А еще у нее есть известия о зверском убийстве известной в Джокертауне персоны. Сэнди?»

Он нахмурился. Обидно насчет Кристалис. Человек обещал, что когда-нибудь Маки сам ее уделает. И вот теперь ему никогда не узнать, каково прикоснуться к этому прозрачному мясу.

Это была новая причина для досады, и он снова распалился. Он метался по тесной квартирке, круша все, что ему попадалось, то ликуя, то анализируя: «А вот от этого я почувствую себя лучше». Вандализм как индивидуальное лекарственное средство.

Один из углов кровати опирался на стопку учебников: французский, способы фотопечати, полицейские инструкции по допросу. Покрывала не было. На простыне виднелись разноцветные пятна от человеческой жизнедеятельности того сорта, к которой следует прикасаться, только надев латексные перчатки, а никак не голыми руками. Он начал рвать все в клочья.

Покончив с этим, он снова начал злиться на Даунса. Человеку это не понравится, ничуточки.

Ну что ж: Даунса просто не оказалось дома. Человек не может винить в этом Маки: он тут ни при чем. Идет все в…

Он прошел через стену в коридор.

Как раз в эту секунду дверь напротив и чуть наискосок открылась.

– Говорю же: это те китайцы, – произнесла женщина с тем гнусавым подвыванием, из-за которого все ньюйоркцы напоминали Маки больших мясистых насекомых. – Они приторговывают наркотиками, все. Про них говорили в «Шестидесяти минутах». А этот мистер Даунс – он типа журналист-расследователь с миссией. Наверное, подобрался к ним слишком близко, и тонг прислал людей изгадить его квартиру. Там такой шум – их человек десять, не меньше. С кувалдами и бензопилами.

Она протиснулась в коридор, словно речной буксир, – в халате, кричаще-розовых пушистых тапках и с носовым платком, повязанным поверх бигудей. Баржей за ней следовал управляющий домом. Управляющий оказался негром только чуть выше самого Маки, с усами и сединой в волосах, выбивающихся из-под бейсболки с логотипом Международной выставки в Монреале. На нем был серый комбинезон, заляпанный краской. Он рассеянно кивал женщине, что-то ворча себе под нос и перебирая большую связку в поисках ключа от квартиры Даунса. Он Маки не заметил.

А вот женщина Маки заметила. Она завопила.

Он ухмыльнулся. Ничего более приятного ему сегодня еще не говорили.

Смотритель воззрился на него: на темном лице раззявленный рот был бесформенным розовым пятном. Маки почувствовал, как его пальцы самовольно завибрировали. День все-таки не окончательно испорчен!

Джек увидел странные красные пирамиды, похожие на причудливые звукоизолирующие плиты, которыми был увенчан центр «Омни», и направился в ту сторону. Он заблудился в пассаже «Пичтри», пока искал сигареты, и пошел не туда, где проходил съезд.

«Омни-сентер Теда Тернера» был построен из нового типа стали, состав которой был подобран так, чтобы она ржавела. По теории строителей ржавчина должна защищать покрытую ею сталь, и, судя по тому что Джек видел (а за последние тридцать лет Джек успел построить массу самых разных зданий), эта теория оказалась совершенно правильной.

Тем не менее эта штука была чертовски уродливой.

Он подходил к одному из задних входов, ведущих на территорию съезда. Охранник в форме стоял у закрытой двери. Джек кивнул, глядя в лицо охранника под козырьком кепки, а потом попытался пройти мимо него к двери.

– А ну, постой! – Голос охранника был резким. – Куда это ты собрался?

– На съезд.

– Черта с два.

Джек посмотрел на него. На бейджике охранника было написано «Конналли». У него был сломанный нос и христианский крестик, приколотый к воротнику.

«Класс! – подумал Джек. – Наверное, сторонник Барнета». Он отколол от кармана свой бейджик и пропуск на этаж и сунул охраннику под нос.

– Я делегат. Все нормально.

– Через эту дверь никого не пропускать. Никогда. Так мне сказано.

– Я – делегат!

Похоже, Конналли изменил решение.

– Ладно. Покажи удостоверение.

Джек вручил бейджик охраннику. Щурясь, тот всмотрелся в написанное. Когда он поднял голову, у него на лице появилась злобная ухмылка.

– Я бы тебе шестьдесят четыре не дал, – заявил он.

– Я хорошо сохранился.

Охранник взялся за свою рацию.

– Это Конналли. Ситуация три.

Джек замахал руками:

– Какого еще черта?

– Ты арестован, жопа. Выдавал себя за делегата.

– Я и есть делегат!

– Секретная служба сейчас здесь будет. С ними и поговоришь.

Джек уставился на охранника, ощущая прилив отчаяния.

«А ведь сегодня только понедельник!» – вдруг понял он.

12.00

– Дьяволы и предки! Что ты здесь делаешь?

Джек Браун раздраженно посмотрел на Тахиона.

– Иду вон в тот бар. – Его вытянутая рука указала на барную стойку. – Опрокину стопку… или две… или три. А если кто-то попробует меня остановить…

– Ты должен быть на этаже съезда!

– Я как раз пытался пройти на чертов этаж съезда, когда жирнозадый охранник обвинил меня в том, что я выдаю себя за делегата, и меня арестовали. Меня смог выручить только Чарльз Девон. Так что утро у меня выдалось довольно неприятное, Тахион, и я намерен выпить.

– Сторонники Барнета отчаянно борются за делегатов. Тебе надо быть на месте, чтобы обеспечить единство калифорнийской делегации.

– Тахион, ты не забыл: я – глава калифорнийской делегации! Наверное, я с этим справлюсь! – рыкнул Джек, и несколько вечно бдительных репортеров вытянули шеи, чтобы не пропустить ссору. – Господи! Ты получил американское гражданство – когда? Пять или шесть месяцев назад? И ты уже авторитет в области американской политики?

– Все, что я делаю, я делаю хорошо! – чопорно объявил Тахион, однако при этом он попытался спрятать улыбку.

Браун это заметил и неожиданно ухмыльнулся.

– Расслабься, Тахион. Грег Калифорнию не потеряет.

– Со мной хочет поговорить Джесси Джексон, – объявил Тахион с характерной для него резкой сменой темы разговора.

– Пойдешь?

– Не знаю. Вдруг что-то смогу узнать.

– Сомневаюсь. Джесси – игрок опытный. И потом, ты ведь не принимаешь участия в агитационной кампании Хартманна. Объективность прессы и все такое.

Тахион нахмурился:

– А что, по-твоему, ему могло понадобиться?

– Могу предположить, что твоя поддержка.

– У меня нет делегатов и влияния.

– Чушь свинячья. Тахион: эти съезды похожи на большого неуклюжего динозавра. Порой одного тычка в зад достаточно, чтобы зверь двинулся в другом направлении. Если бы ты вдруг переадресовал свою поддержку, многие джокеры последовали бы за тобой. Люди могли бы решить, будто тебе что-то известно. Это могло бы изменить ситуацию в пользу Джексона, а этого-то он и добивается.

– Тогда я не стану с ним встречаться. Положение сейчас и без того шаткое.

– Выпьем?

– Нет, спасибо. Я, наверное, пойду в конференц-центр.

Джек двинулся вверх по лестнице. Тахион вперился взглядом в его широкую спину и мощные плечи, и ему пришло в голову, что часть своей ноши можно было бы переложить именно на эти плечи.

– Джек!

Кажется, какая-то часть его смятения и страха передалась Брауну: тот приостановился на середине пролета, а потом медленно спустился обратно. Положив руки Тахиону на плечи, он нахмурился, глядя на такисианца с высоты своего роста:

– Что такое? Что случилось?

– Как ты думаешь… может ли так быть, чтобы один из кандидатов оказался тузом?

– Что, здесь?

– Ну, конечно, здесь! Не кандидат на должность собачника в Шауни, штат Оклахома! Не дури!

– Извини, ты просто меня ошарашил. А что? Ты что-то узнал?

– Нет, – ответил он небрежно, и в больших голубых глазах великана-туза блеснуло подозрение.

– Это чушь… ахинея. От прессы такого не скроешь. Вспомни Харта.

– Он был неосторожен.

– Послушай, если ты встревожен – проверь их. Тебе это достаточно просто.

– Да, но полученные телепатически сведения не являются доказательством. И к тому же, учитывая обстановку в стране, какая будет реакция, если станет известно, что я применил инопланетные способности разума к возможным кандидатам в президенты?

– Тебе придется спасать свою тощую инопланетную задницу.

– Вот именно. – Тах пожал плечами. – Ладно, неважно. Я просто решил об этом упомянуть… узнать твое мнение…

Его слова оборвались.

– Забудь, Тахи. – Джек чуть встряхнул его. – Ладно?

– Ладно.

– А теперь я все-таки пойду и выпью.

– Не задерживайся! – проорал ему вслед Тах. – А, да иди ты к черту!

– Американский виски. Безо льда. Двойной. Два двойных.

– Крепко досталось сегодня, сэр?

– Крепкое пойло, когда крепко досталось, – отозвался Джек. Он поставил портфель на пол и впервые обратил внимание на то (что с ним вообще происходит?), что миниатюрная блондиночка-официантка, обслуживавшая бар во внутреннем дворике, действительно весьма симпатичная. Он одарил ее голливудской улыбкой, которую отрабатывал перед бесчисленными зеркалами, когда ему было под пятьдесят. – Наверное, тебя тоже заставили работать сверхурочно, – добавил он. – Кстати, зови меня Джеком.

– Сверхурочные – это паршиво, Джек, – согласилась она и направилась обратно, покачивая бедрами так, как не делала этого для остальных своих клиентов.

Джек почувствовал себя чуть получше.

После того как Секретная служба установила его личность, Джек почти все утро сообщал своим делегатам, что если они не будут начеку, то у них отнимут их голоса. А потом еще Тахион пристал к нему из-за того, что он не выполняет своих обязанностей, да к тому же стал пудрить мозги насчет скрытого туза. Да и специалист по дебатам Логан, который должен был встретиться здесь с Джеком, уже опаздывает.

Ему подумалось, что задорного покачивания женской задницы достаточно, чтобы вдохновить мужчину на борьбу. Планеры «Летающие тузы» кружили под стеклянной крышей танцующим аккомпанементом его мыслям.

Официантка принесла ему выпивку. Он поболтал с ней (оказалось, что ее зовут Джолин) и опрокинул первую стопку. Логан все еще не явился. Джолин пришлось отойти к другому клиенту, и Джек дал ей на чай десять долларов, подумав, что в целом ему нравится быть богатым, даже ценой того, что ему четыре года приходилось изображать умные разговоры с шимпанзе на телевидении. Молодой человек в белом смокинге прошел через бар к белому роялю, уселся за него и пробарабанил первые аккорды к «Пианисту». Джек почувствовал, что его голова пытается по-черепашьи вжаться в плечи.

«Мосс Харт, – в отчаянии думал Джек. – Курт Вейль. Джордж и Айра Гершвины. Ричард Роджерс».

Джек и сейчас помнил премьеру «Юг Тихого океана». Может, дать этому типу сто долларов и попросить не играть вообще?