Любовь и голуби (сборник) Гуркин Владимир

Картина первая

Квартира Собежникова. Перед нами самая большая комната. Прямо в центре раскрыта дверь в коридор. Слева дверь в кабинет Собежникова, справа – в комнату сына. На полу громадный персидский ковер, под потолком великолепная фарфоровая люстра с хрустальными подвесками. Между дверью в комнату сына и центральной – белая с позолотой стенка, где покоятся сервизы, бокалы, телевизор, а вместо книг – коллекция вин. На противоположной стене висит огромная фотография, на которой изображена кинодива со слепящей улыбкой. Под фотографией широкая тахта. Рядом три кресла, белый и тоже с позолотой столик. В комнате Собежников – сорокалетний, ладно сложенный мужчина с открытым лицом, Стоков, ровесник Собежникова, но выглядит моложе, и лоб у него блестит, как у манекена. Две женщины: Восоркова Лала и Пасюкина Галина. Восоркова того же возраста, что и мужчины; внешне очень походит на Собежникова: их можно было бы принять за брата и сестру, но это не так. Пасюкина невысокого росточка, полненькая, бойкая женщина. Кажется, что она вот-вот что-то скажет, но это только кажется: скорость восприятия и ответная реакция у нее несколько замедленны. По накрытому столику можно понять, что идет вечеринка. Собежников говорит по телефону. Все слушают.

Собежников (в трубку). Собежников… Да, отец. Вы уж простите за поздний звонок, но дело в том, что моего охламона до сих пор нет дома… Дома? Понятно, ваш дома. Вот я и хотел… А давно он пришел? Не мать, я. Мать у нас в командировке… Не говорите… Только что? Спросите у него, он не с Витькой был, не с моим?.. Жду-жду.

Восоркова (Собежникову). Теще звонил?

Стоков. А если Витьки там нет? Старики с ума сойдут.

Пасюкина. Рехнутся запростяк.

Собежников. Сколько сейчас?

Стоков. Десять минут первого.

Собежников. Паразит. (В трубку.) Да-да… Делать нечего, только ждать… Надеюсь. Спасибо. Еще раз извините. До свидания. (Положил трубку.) Говорит, были вместе, а может и врет из солидарности.

Стоков. Дружненько встанем, и на поиски. А что?

Восоркова. И где ты его будешь искать?

Стоков. Где? Подвалы, чердаки…

Восоркова. Не сходите с ума. Взрослый парень. Скажите мне, куда Церёшко пропал? Я больше не могу.

Стоков. Димыча хорошо за смертью посылать: долго жить будешь.

Пасюкина. Эй-эй, а у нас че было! Прихватили в подвале… Жорик, помнишь? По пятнадцать-шестнадцать лет соплюшкам. Да кого! И четырнадцатилетки были, а с ними парни.

Восоркова. Жор, давай в ведре пошарим?

Стоков. Лалка, ты с ума сошла.

Восоркова. Ну не могу! Хоть малюсенький какой… Масенький бычочек. Жор, давай?

Собежников. Вынес только. Пусто. Как я промахнулся?..

Пасюкина. Эй-эй, Витюшка в каком?

Собежников. Ладно, Галя… в девятом.

Пасюкина. Ага, сидят себе в подвальчике: винишко, сигареты…

Восоркова. А-а, умираю. Не напоминайте.

Звонит телефон. Собежников берет трубку.

Собежников. Я! Да, я! (Гостям.) Братцы, тихо. (В трубку.) Нина?! Привет! Жена, где ты?! А что такое?! Надолго?! Понятно. Здесь. Сидим, ждем. Вот проклятие. (Гостям.) В порту сидит.

Пасюкина. Где?

Собежников. В Новосибирске, где… (В трубку.) И сильная?! Метель, говорю, сильная?! Нинон, пиши телефон: 24-63-77. Записала?! Спроси Юзефа Аркадьевича… Он в гостиничном хозяйстве… Нет, это домашний. Летом приезжал коронки менять. Все нормально, не сделает – приеду, зубы сниму. Сделает, не волнуйся.

Пасюкина. Дай мне. Дай мне.

Собежников. Галка рвется, Пасюкина. Па-сю-ки-на! Даю. (Передает трубку Пасюкиной.) Метель в Новосибирске.

Пасюкина. Нинок! У нас тоже метель. Ну ты че, обалдела? Ждали-ждали тебя…

Стоков (Собежникову). Надолго?

Собежников. Двое-трое суток.

Пасюкина. Нинка, поздравляю с пятнадцатилетием супружеской!.. Ага! Что кто?! А-а… Генка Стоков, этот, как его… поэт ваш… Точно. Его за сигаретами на вокзал послали, а его все нет. С ума тут сходят. Еще? Ой, (Восорковой) как тебя? С Жоркой в зубном работает… (Восорковой.) Ой, ну как тебя? (В трубку.) Как?! Восоркова?! Точняк, Лала!

Восоркова. Жора, это еще что такое?

Собежников. Лала, спокойно.

Восоркова. Все, Церёшко буду убивать. Я к ведру. (Уходит на кухню.)

Собежников. Лала, не дури! Сейчас придет!

Пасюкина. Нинка… Зая… Бедненькая моя, ты че?! (Обернулась ко всем.) Она плачет.

Собежников. Дай сюда.

Пасюкина. Подожди. (В трубку.) Нин, кончай! Нинк! Нинк, я у тебя палас свистнула!.. А который вместо ковра был. Ага, в большой. Мы счас на нем топчемся, а палас свистнула… Жорке денег не дала… Ага, с тобой посчитаемся.

Собежников. Дай трубку.

Пасюкина. Ну все, Нинк! Давай прилетай!

Собежников (в трубку). Алле, я!.. Как что? Поздравить пришли… И она. Не дури. Что ты несешь? Ну поздравляю… Не надо глупости пороть… Витька у матери… Не у моей же… Сказал, у матери!.. Пожалуйста, звони… Спят, наверное… Не знаю. Тон был нормальный. Нор… Хорошо. Не сержусь. Я тоже. Здесь люди. Целую. Крепко. Очень… Без шуток. Телефон Юзефа мне прочти. Не напутала там?.. Все правильно. Прямо сейчас и звони. Обнимаю. (Положил трубку.) Дайте закурить.

Восоркова (входит, затягиваясь окурком). На, только оставь.

Стоков. Нашла-таки?

Восоркова. А что? Молодость вспомнила. Жор, помнишь в общаге? Курить хочется – уши пухнут. Все ведра мусорные перевернешь, обасиков насшибаешь, и жить можно… Думать. И ведь думали.

Пасюкина. Ого, я всю жизнь не курю, а думаю.

Восоркова. Ты, тетка, думаешь.

Пасюкина. Че-че?

Восоркова (Собежникову). Не увлекайся. (Забрала окурок.)

Собежников. Прости.

Восоркова. Уже простила.

В комнату заглядывает Ерготун. На нем осеннее пальто, в каких ходят чиновники средней руки. Из рукавов торчат пустые напальчники перчаток, потому что пальцы всегда сжаты в кулак. Уши у шапки распущены и завязаны под подбородком. В кармане пучок багульника.

Ерготун. Здхаствуйте. Пховетхиваете? Двехь нахаспашку…

Восоркова. Сокол ясный, ты откуда?

Ерготун (шмыгнув носом). Из лесу.

Собежников. Борька!

Ерготун. А чего двехь нахаспашку?

Собежников. Борька!

Ерготун. Нина где? Хочу поздхавить.

Стоков. Да не прилетела. Метель в Новосибирске.

Ерготун. Ясно. Застхяла? Лала, поставь, пожалуйста. Багульничка нахвал, а не пхилетела… Надо же.

Собежников. Борька! Ерготун, ты живой?

Ерготун. Не говори, замехз как цуцик.

Восоркова (берет у Ерготуна ветки багульника). Голодный?

Ерготун. Не говохи. В лесу-то холодней, чем в гоходе. Думал, уже не уеду. Воскхесенье, машин нет. (Собежникову.) Опять кто-то стекла выбил, надо ставни ставить.

Собежников. Раздевайся, потом расскажешь. Лала борщ сварила…

Ерготун. Отлично, Жоха, идейка есть.

Стоков (поднося Ерготуну полстакана коньяку). Боря, прими.

Ерготун. Отлично. Пальцы не гнутся: замехз. (Выпивает.) Хохошо.

Восоркова. Борька, раздевайся. Я тебе сюда принесу. (Уходит).

Стоков и Собежников помогают Ерготуну раздеться.

Собежников. Проходи.

Ерготун. Сейчас, обувь…

Собежников. Проходи так.

Ерготун. Зачем? Ковех новый, кхасивый… Во, отлично. (Проходит в комнату.) Жоха, идея такая…

Собежников. Давай по второй, быстрее согреешься.

Ерготун. Давай, отлично.

Стоков наливает, Ерготун пьет.

Восоркова (вносит большую миску борща). Садись, бедолага. Собежников, я бы за подобные мытарства платила вдвойне.

Собежников. Разберемся.

Ерготун (ест борщ, жмурясь от наслаждения). Изхасцы ставить не стал, сначала навесим тебе ставни. Идея такая: спхава от печки угол тоже зашить плиткой. Я пхикинул, плитки хватит. На пол с этой же стохоны кинем железный лист. Если вдхуг уголек вывалится, от пожаха гахантихован. Лалочка, вкусно, аж щекотно. Все детдомовцы в сбохе, а где Цехёшко?

Восоркова. На вокзал за сигаретами… У тебя есть?

Ерготун. По дохоге выкухил. Гхелся. Нет кухить?

Входит Витька. Вялый и уставший, он пытается выглядеть бодрым.

Витька. Здрасьте.

Ерготун. Здохово, Витюха.

Пауза.

Витька. Па, а че, мамы нет?

Собежников. Времени сколько, сынок?

Витька. Ну что ты, па?

Собежников. Я спрашиваю: сколько времени?

Молчание.

Восоркова. Витя, разве можно так? Отец волнуется…

Витька. А че я?

Собежников. Где ты, что с тобой? Черт-те что передумали.

Витька. На дискотеке я.

Собежников. До часу ночи?

Витька. Потом внизу был.

Собежников. В каком низу? Что ты мне лапшу на уши…

Витька. Во дворе у нас, внизу. Лапшу какую-то…

Восоркова. Позвонить ума не хватило?

Витька. Там трубку срезали. Я хотел.

Собежников. Мыть ноги и спать. Завтра с тобой… побеседуем…

Витька. Мама не прилетела?

Стоков. Метель в Новосибирске. Рейс задержали.

Витька. Ничего себе.

Собежников. Я кому сказал. Мыть ноги и спать.

Витька идет в свою комнату. Переодевается, уходит в ванную, возвращается. Все это происходит во время разговора взрослых.

Восоркова. Жорка, успокойся.

Собежников. Паразит.

Стоков. Обошлось и ладно. Ничего, Жорик, успокойся.

Собежников. Как будто так и надо… Стоит. (Передразнивая сына.) А че? Дочекается у меня. (Проходящему мимо сыну.) Чтоб носки выстирал! И зубы! Слышишь?!

Витька. Слышу. (Уходит в ванную.)

Ерготун. Стахина, ты с ним как укхотитель с полосатиками.

Собежников. Шприц исчез.

Стоков. Что-что?

Собежников. Вы думаете, я чего шизую?

Пауза.

Ерготун. Вот это бхось.

Собежников. Хоть брось, хоть подними.

Пасюкина. Я не поняла.

Звонок в прихожей.

Восоркова. Наконец-то.

Стоков. Жора, не дай бог.

Появляется Церёшко. Проходит в комнату. На нем затертый тулуп военного образца, на ногах стоптанные с залысинами унты. Одной рукой вытаскивает из карманов тулупа сигареты, другой сбивает с взлохмаченной шевелюры тающий снег.

Церёшко. Здорово, Барборис.

Ерготун. Пхивет.

В дверях маячит Домашева, за ней Восоркова.

Церёшко. Георгий, катастрофа. (Домашевой.) Бабуля, заходите.

Домашева. Сынок, я уж тут потопчусь. Ниче-ниче, разговаривай с товарищами, я тут.

Церёшко (затягивая Домашеву в комнату). Бабуля, проходите, садитесь. Здесь все свои. Замечательные люди, никто вас не обидит.

Домашева (проходя в комнату). Да уж куда боле?.. Вот ить че наделали, хулиганы. Все глаза об их поистерла, а смотрите, не угодила.

Церёшко. Ревет и ревет.

Домашева. Прямо в три ручья. Ложись да помирай.

Церёшко. Ты, бабуль, успокойся и… давай. Я толком ничего не понял. Понял, что вроде бросили.

Стоков. Как бросили?

Домашева (плаксивым тонким голосом). Дак от… никого не боятся. Че я им плохого сделала? За ребятишками глядела, дом караулила, а все одно кинул… Взял и кинул. Ой, детушки мои-и… Народу тьма-тьмущая, на вокзале на этом, а кому сказать – не поверят. Как поверить? Счас бы попался мне, дак изматерила бы его, поди. Правда, изматерила… Ёо-о-оо…

Восоркова. Да что у вас, бабушка?

Домашева. Дак вот ничего, доча. Еще вчерась думала есть, а теперь, как родили да в поле кинули… Такие, черти. Не люди, правда, не люди.

Стоков. Вы уж не плачьте, успокойтесь.

Домашева (Восорковой). Страшно, доча, мне. Куда деваться – не знаю. Слава те господи, товарищ ваш подскочил… А то ложись да помирай… Однако лучше всего.

Восоркова (закуривая). Вы как на вокзал попали? Приехали с кем-нибудь?

Собежников и Стоков закуривают.

Домашева. Разбойники… прямо хуже слова нет… Я уж хоть бы раньше заподозревала, так че-то, меры бы какие-то приняла. А они, видишь как, втихушку меня завезли. Лизавету на веранду увел и зашушукал ей. Почему я не догадалась? Мне другой голос-то говорил: не к добру они там шушукаются. Но он же не пустил, Иван. Я сунулась, а он дверь ногой задержал и не пустил.

Собежников. Давно вы на вокзале?

Церёшко. Двое суток, старик… едет. (Домашевой.) Да?

Домашева. Ага, еду, вторую ночь еду тут, сынок. Не ем, не пью – все еду.

Восоркова. У вас документы хоть какие-нибудь есть?

Домашева. Че-то совал Иван мне в кофту. Погляди, доча. Не сладить мне с пуговкой…

Восоркова расстегивает у Домашевой пальто, достает из кармана кофты паспорт.

Пасюкина. Что там?

Восоркова (раскрыв паспорт). Деньги… Пятьдесят рублей.

Домашева. Че говоришь?

Пасюкина. Деньги в паспорте у тебя. Пятьдесят рублей.

Домашева (Восорковой). Дак ты уж, доча, давай их сюда. Зачем чужие брать?

Восоркова. Не потеряйте. (Отдает деньги.)

Домашева (заворачивает деньги в носовой платок). Сижу, думаю, голая… А тут… глянь-ка, клад.

Восоркова (читает в паспорте). Ксения Алексеевна Домашева.

Домашева. Я это, я.

Стоков. Бабушка, это ж сколько вам лет?

Домашева. Написано было. Поищи там.

Стоков (заглядывая в паспорт). Восемьдесят семь?!

Пасюкина. Никак не скажешь.

Ерготун. Пхописку посмотхите.

Восоркова (читает). Иркутская область, город Свирск…

Домашева. Свирск. Свирск был. А после Пасхи Николай, внук мой, в эти края меня и закинул. Езжай, говорит, бабушка, к дочке моей, к Лизавете. Я, говорит, сгорю тут на фабрике от пьянства своего, а че тебе переживать? Езжай. У Лизаветы тебе хорошо будет. А они… как знать не знают.

Пасюкина. Она что, дочь твоя?

Домашева. Николая, внучека дочь. Отец его, Павел, на войне остался, сынок мой, а я Кольку за него и подымала. Внук Николай, а Лизавета – дочь Николаева. Почитай, как выходит?

Восоркова. Ну-ка, бабушка, я еще у вас в карманах посмотрю.