Воин сновидений Волынская Илона
– Очень просто, – пояснила Танька. – Дашь ему, допустим, хлеба – голод начнется.
– А деньги? – заинтересовавший Ирку инвалид вывернул коляску к прилавкам, заваленным носками и домашними тапочками. И тут же повернул обратно к продуктовым рядам, даже не обратив внимания на протянутую ему монету. – Деньги ему годятся?
– Купленное – не в счет, только даденное. А сами по себе деньги глодать – какой смысл: их все равно никогда и ни у кого нет!
– Это верно! – глубокомысленно кивнула Ирка. – Нам с бабкой в конце месяца на хлеб еще хватает, а на колбасу уже не остается!
– Точно, папа второй год машину поменять не может – ну нет денег! – согласилась Танька. – А чего ты спрашиваешь?
– Вон, гляди, – придерживая Таньку за плечо, чтобы та не свалилась с крыши, Ирка указала на отчетливо видное в толпе инвалидное кресло.
Кутающегося в одеяло калеку занесло в ряды с дорогими фруктами. Инвалидная коляска рулила вдоль нежно-шелковистых, зеленовато-розовых персиков, уложенных в хрустящие розеточки из папиросной бумаги. Будто маленькие пальмы, топорщились пышными султанами ананасы. Ларцами с царскими сокровищами выстроились деревянные коробочки с арахисом, отборным изюмом и финиками. Воспоминаниями о давно прошедшем лете желтели солнечными боками дыни, сочно алели на срезах гранаты, и в переложенных золотистой стружкой ящиках красовались хрусткие яблоки.
– Дай яблочка, добрая девушка, дай, дай! – грязные пальцы жадно шевелились над плодами, не касаясь, однако, ни одного. – Голодный я, дай яблочка, есть хочу, дай!
– Ты что, убогий, сдурел? – «девушка» – толстуха лет сорока – накрыла товар своим немалым телом, настороженно поглядывая на невесть откуда взявшегося калеку. – Я ж реализаторша, а у хозяина весь товар считанный, каждая изюминка пронумерована! Вон, подпорченные апельсины обрезать велит и на сок продавать! – кивая на ящик с действительно обрезанными апельсинами, пояснила она. – А тебе – яблочка! – Она сбилась и замолчала.
С дебильного бледного личика инвалида на нее уставились жуткие, как бездна, полные бесконечного, вселенского голода глаза. Упрятанные под байку плечи странно колыхались, подергивались, а исходящее из тонких бледных губ шипение, казалось, сочилось сразу из трех ртов:
– Есть! Хочу есть! Что-нибудь! Дай, дай! – острая коленка подпрыгивала в такт каждому слову, сдвигая байковое одеяло. Из-под грязного края показалась нога – всего одна. Правая или левая, не разберешь, она торчала по центру, да еще и была замотана тоже грязным бинтом с расплывшимися ядовито-болотными пятнами – как от «зеленки».
Напуганная продавщица отшатнулась от корчащегося в инвалидном кресле уродца.
– Ну тихо, тихо! – успокаивающе зашептала она, шаря в оттопыренном кармане фартука. – Голодный, значит, поесть надо – разве ж я не понимаю? На-ка вот тебе… – она вытащила руку из кармана и протянула калеке… свернутую пятерку.
Инвалид злобно сверкнул на нее косоватыми глазенками хронического дебила и, смачно плюнув прямо в яблоки, круто развернул коляску прочь. Оставшаяся с протянутой рукой продавщица испустила тихий задушенный вопль – яблоко, на которое попал плевок странного нищего, мгновенно почернело и теперь распадалось коричневыми комками гнилья.
– Какое счастье! – с явственным облегчением в голосе выдохнула Танька.
– Счастье? – опешила Ирка, не отрывая взгляд от рулящего дальше калеки. – Не он, что ли?
– Да он, конечно, кто ж еще! Замаскировался, вырод! Лишние головы одеялом прикрыл и думает, никто его не опознает! – возбужденным голосом ответила Танька. – Счастье, что мы в городе живем! У нас денег дать проще, чем кусок отломить! В деревне ему бы уже давно что-нибудь сунули…
– Если он тут еще часок покрутится, ему тоже обломится. Хоть семечек стакан отсыплют! Разве что постоянные рыночные нищие его шуганут, – прикинула хорошо знающая здешние порядки Ирка. – Хотя они же могут и накормить – денег-то он не просит, только поесть. Как его уделать, Танька?
– В том-то и беда, что без еды – никак! – с досадой бросила ведьмочка. – Если уж он на землю попал, пока чего-нибудь во все три глотки не закинет – не уберется! – Танька с укором поглядела на лежащего на холодной жестяной крыше Богдана, явно виня именно его в проникновении прожорливого вырода на Землю.
– А если его мечом? – послышался сзади дремотный голос.
Танька тут же уткнулась взглядом в металл крыши – в отличие от бесчувственного Богдана, на его полупризрачного двойника после полета вихрем она старалась даже не смотреть.
– Ты его уже и рубил, и об самолет бил, – нетвердым голосом пробормотала ведьмочка, снова невесть почему заливаясь краской. – Говорю же, раз вырод здесь – должен что-нибудь слопать, никуда не денешься.
– А если скормить ему что-нибудь такое… ненужное? – неуверенно предложила Ирка, тоже наблюдая за маневрами лженищего, застрявшего у рядов с сухими кормами для домашних животных и какими-то пищевыми консервантами. – Ну я не знаю… какой-нибудь супчик-пюре «Мелиса»! От него у людей один гастрит. Человечество будет нам только благодарно.
– С ума сошла! – позабыв про смущение, Танька всплеснула руками так, что едва не свалилась с крыши прямо на проезжающего внизу вырода. – Думаешь, кружка растворимого супа – это просто так, исчезла и ну ее?
По лицу Ирки видно было, что она именно так и думает.
– Это же… это… – Танька гневно помотала указательным пальцем. – Пропадет «Мелиса» – все цеха по ее производству закрываются, люди остаются без работы. А что будет с производителями пищевых красителей, вкусовых добавок, из которых ее делают? А немедленное падение ценных бумаг на Нью-Йоркской фондовой бирже – у них и так с долларом проблема, ты им хочешь еще с супчиком подгадить? Понимать надо… А то темная, ей-богу, как предки наши, ведьмы деревенские! Те тоже додумались – в одно из давних явлений вырода льда ему сунули! И решили, что всех обдурили!
– А на самом деле что? – только и смогла выдохнуть потрясенная отповедью Ирка.
– Глобальное потепление – вот что! В мире вообще нет ничего совсем ненужного – раз уж оно появилось, значит, должно быть! – Танька остановилась, будто сама вдруг усомнившись в собственных словах. – Хотя… Может быть… – в ее глазах появился фанатический блеск. – Люди, я, кажется, знаю, что ему скормить! – переводя сияющий взгляд то на Ирку, то на здухача, восторженно прошептала она.
Ирка невольно затаила дыхание – неужели Танька нашла решение?
– Налоговых инспекторов! – выпалила Танька. – Быстренько находим трех налоговых инспекторов и скармливаем выроду! Мой папа будет просто счастлив!
– С ума сошла?! – теперь пришла очередь возмущаться Ирке. – Во-первых, налоговые инспекторы тоже люди! Разве можно их всякой нечисти в пасть совать? А во-вторых, кто-то только что рассуждал про взаимосвязь экономических процессов.
– А что такого?..
– А то! Одни продают растворимый супчик и богатеют, другие покупают супчик и наживают гастрит. Налоговые инспектора забирают часть денег у первых и отдают их врачам, которые будут лечить вторых, чтобы те не клеили ласты и продолжали покупать растворимый супчик, а «Мелиса» продолжала богатеть, даже несмотря на то, что налоговые инспекторы…
– Ладно-ладно… – с явным раздражением в голосе Танька поспешила прервать подругу, которая так виртуозно уделала ее на ее собственном экономическом поле. – Тогда я не знаю! Других идей у меня нет!
– Будем дожидаться, пока он сам чего-нибудь выцыганит? – выдохнула Ирка, глядя с крыши на вырода, подкатывающегося к машинам с картошкой.
Запрокинув оставленную на виду голову так, что приплюснутый затылок касался спинки инвалидной коляски, вырод что-то говорил орудующей на машине с картошкой краснощекой, тугой, замотанной в пуховый платок девахе. Судя по плаксивому выражению дебильной физиономии – опять клянчил, на этот раз картошечки. Деваха скользнула по нему мимолетным взглядом – и ее широкие брови жалостливо дрогнули. Она коротко кивнула попрошайке – подожди, мол – и принялась насыпать в грязную пластиковую миску картошку! Вырод жадно тянул тощую шею, не сводя полных мучительного нетерпения глаз с продавщицы – тонкий острый язык мусолил по губам, спрятанные головы нервно шевелились под байковым одеялом.
Приподняв на вытянутых руках тяжелую миску, деваха… шмякнула ее на весы. И принялась орудовать гирьками.
– Вырод у нее картошку на вес попросил? Ровно пять кило? – вглядываясь в гирьки, пробормотала Ирка.
– Ему бы и трех картофелин хватило – по одной на голову! – озадаченно пробормотала Танька.
Деваха тем временем сняла миску с весов… и высыпала картошку в подставленную сумку покупателя. С искривленных губ вырода сорвался сдавленный стон. Деваха успокаивающе махнула ему рукой – дескать, не забыла про тебя, не плачь! Пока покупатель отсчитывал деньги, она запустила ладонь в карман своей мешковатой куртки и с высоты грузовика на измученного ожиданием вырода… пролился ручеек мелочи!
Уродец взвыл. Вынырнувшие из-под одеяла хиленькие ручонки замолотили во все стороны. Разлетевшиеся монеты шрапнелью ударили по покупателям и продавцам. В толпе послышались испуганные крики, люди шарахнулись прочь от бьющегося в инвалидной коляске калеки. Но навстречу им тут же хлынула толпа привлеченных криком и воем любопытных. Словно взбесившись, коляска завертелась на месте. Скорчившийся на сиденье вырод трясся, как в припадке. Скрытые под одеялом головы дергались и метались, единственная нога судорожно молотила по подножке коляски, а тонкие паучьи пальцы все хватали накиданные ему за день монетки и швыряли, швыряли! Блестящие кружочки металлическим конфетти осыпались в ноябрьскую грязь. И над всем этим стоял страшный трехголосый вой, полный лютой ненависти и голодного отчаяния.
– Чего это он? – громко спросила деваху ее соседка-торговка. – Чего убогий завывает?
Деваха, испуганно застывшая на фоне заполонивших кузов грузовика холмов картошки, отняла ото рта ладони и зачастила, стреляя на все стороны блестящими от страха глазами:
– Ой, божечки, та шо ж я, убогого обижу? Голодный, есть просит – не картошки ж ему сыпать? Где он ее варить будет? Я ему мелочи и натрусила, говорю, колбаски себе купи… А он как забьется, как завоет и ну кидать – страх!
– Он тут давно крутится! – загалдели от прилавков другие торговцы, которым странный нищий уже намозолил глаза. – Есть просит, а денег не берет!
– И еще плюется! – взвился над толпой обиженный голос, не иначе как принадлежащий продавщице фруктов.
– А ему тут просить вообще не положено! Тут наша территория! – словно ставя точку, припечатал другой голос. Раздвигая столпившихся людей, высунулся оббитый металлом конец темного от времени деревянного костыля. Из толпы выбрался обросший неопрятной щетиной старикан.
Танька с Иркой переглянулись – быть может, сейчас строгие рыночные порядки сами собой решат проблему? Нечисть вылетит за ворота, не получив ничего, а там, подальше от чужих глаз, они его перехватят и… у них будет время придумать, как от него избавиться!
– Ты погляди на него! – тетки-торговки накинулись на отстаивающего свою территорию старикана со всех сторон. – Собственник нашелся! Отстань от убогого, жадюга!
Испуганный летящими со всех сторон криками вырод притих и скорчился на сиденье «инвалидки», судорожно кутаясь в свое одеяло.
– Убогий только есть и просит, не то что вы, попрошайки наглые! – продолжала на разные голоса выражать свое возмущение рыночная общественность. – Бабло вам подавай, да побольше, скоро в валюте милостыню требовать будете, в этой… в еврах!
– Думаешь, никто не знает, что ты на свои нищенские копейки внучка в Англию учиться отправил? – вопросила деваха с «картофельной» машины.
– Ну и правильно сделал, – вдруг пробормотала Танька. – Хоть внук человеком станет.
– Глупые вы все! – перекрывая многоголосый гомон, выкрикнула торговка со второй машины. – Видите же, человек-то совсем того… эрод ненормальный! – она кивнула на вырода несамовытого. – Тупой, неграмотный – божий человек! – с глубокой убежденностью заключила она.
Вырода при этих словах ощутимо передернуло.
– Может, ему самому еды купить мозгов не хватает – что ему ваши деньги? – торговка оторвала от упаковки целлофановых пакетов один и спрыгнула со своей машины. – Что б вы без меня делали, – со звучным шорохом встряхивая пакет, вздохнула она. – Эй, ты! – окликнула она продавщицу за холодильным прилавком. – Колбаски чуток порежь! А ты хлебушка кинь! – заглядывая в будочку с хлебом, скомандовала она. – Ты тоже не жлобись, капустки квашеной убогому отсыпь!
– Ненавижу, – глухим, сдавленным голосом процедила Танька. – Люди думают, что доброе дело делают, а он их добротой пользуется, тварь!
Продукты сыпались в пакет. Добрая торговка повернулась к выроду.
– Слышь, убогий, ты чем запивать будешь? Чаем? Или тебе, может, пивка взять? – снисходительно поинтересовалась она.
Вырод, сверкающими от нетерпения глазенками буравивший уложенные в пакет продукты, подскочил в своей коляске. Его тонкие губы искривились, обнажая мелкие острые зубки, между которыми жадно сновал кончик ярко-красного языка.
– Чаю! Пива! Всего! Дать, дать! – брызжа слюной, вырод потянулся кривенькими лапками к пакету. – Голодный! Очень голодный! Все съем! Ничего не останется! Хлебушка! Мясца! Дать! – его безумные глаза вперились в женщину.
Впервые за всю свою непростую жизнь торговка ощутила настоящий страх. Нет, даже не страх – ужас! Она вдруг отчетливо поняла, что для сидящего перед ней существа все в мире – животные, птицы, люди – всего лишь еда! Пожрать! Впиться зубами, разжевать, проглотить, запихать в ненасытную, вечно голодную утробу – и нет для него разницы между колбасой в пакете и человеческой рукой, держащей этот пакет.
– Да на, жри, только не лопни! – с испуганной растерянностью пробормотала женщина и, не решаясь подойти ближе к засевшей в коляске твари, размахнулась пакетом, намереваясь забросить его страшному уродцу прямо на колени.
И в эту минуту внизу, между рыночными рядами, и наверху, на крыше, произошло много всего и сразу. До того момента совершенно безучастный Богдан вдруг забился в судороге, молотя ботинками по гулкому кровельному железу.
– Его нельзя убивать! Нельзя! Малуша… Сотник… – сорвался судорожный шепот с бледных губ – и голос был какой-то совсем незнакомый, не Богданов, точно говорил парень на несколько лет старше.
– Какая еще Малуша? – подозрительно спросила Танька у здухача.
Но тот замер, точно в оцепенении, и, кажется, еще побледнел[5].
Внизу, на рынке, подброшенный пакет взмыл по невысокой дуге…
Тело Богдана вновь замерло в неподвижности, как неживое, зато здухач вдруг «проявился» с неожиданной резкостью.
– Прыгай, Хортица! – над металлической крышей взвился мальчишеский голос, и крутящийся смерч, сжавшись тугой пружиной, буквально смел свесившуюся с крыши Ирку. Пронзительно вскрикнув, девчонка рухнула вниз. А смерч ввинтился в небеса и пропал…
– Ты куда? – задирая голову, ахнула Танька.
– Надо! – донеслось издалека. Вихрь унесся.
– В туалет, что ли? – потерянно пробормотала ведьмочка.
Внизу, впечатавшись всеми четырьмя лапами в осеннюю грязь, стояла громадная черная псина. Из внушительной пасти Хортицы свисал пойманный на лету целлофановый пакет с продуктами.
Глава 22
Налей и отойди
Чуть не вываливаясь из коляски, вырод потянулся за пакетом. Собака отрицательно мотнула здоровенной башкой и попятилась от него. Толпа колыхнулась – очутившиеся на пути у гигантской черной псины люди торопливо подавались в стороны, спеша убраться подальше от могучих лап с неслабыми когтями. Вырод снова заверещал – на тонкой, пронзительной ноте, заставляя людей морщиться и зажимать уши. А потом «инвалидка» словно подпрыгнула на месте… и как пришпоренная ринулась на собаку.
Псина развернулась и длинными скачками рванула прочь. Завидев мчащуюся на них громаду литых мускулов, обтянутых гладкой черной шкурой, народ шарахнулся в разные стороны. Со скоростью хорошего курьерского поезда собака пронеслась между торговыми рядами… следом за ней, не отставая и непрерывно вопя: «Дай, дай! Мое! Мне дадено!» – летел вырод. Казалось, к убогой «инвалидке» кто-то приставил мотор «Феррари». Цепкие лапки вырода с невероятной скоростью крутили колеса. Коляска просвистывала над ухабами разбитого асфальта. Концы старого байкового одеяла развевались.
Широким махом черная псина пронеслась между рядов овощей и фруктов. Не сбавляя скорости, обошла угол прилавка с выставленными на нем бутылками свежевыдавленного гранатового сока. Мчащая за ней «инвалидка», казалось, летела прямо на прилавок! Замершая продавщица издала длинный сиренообразный вопль. Мотнув зажатым в зубах пакетом, Хортица мельком оглянулась через плечо – сейчас преследователь со всего разгона влепится в прилавок! Бутылкам, конечно, хана, но и вырод застрянет…
Вырод пронзительно гикнул: «Хочу! Дай!» – и, как заправский каскадер, завалил «инвалидку» на одно колесо. Коляска со скрежетом чиркнула днищем по металлическому углу прилавка, вновь вырываясь на свободное пространство. Прилавок зашатался на подкосившихся ножках, накренился… плавно скользя, бутылки поехали вниз. Раздался звон стекла, в воздухе тяжело и сладко запахло давленым гранатом, а густая лужа багрового, как застоявшаяся кровь, сока растеклась по асфальту.
Вырод не оглядывался. Ускользающий пакет с едой доводил его до бешенства. Сдавленно рыча, монстр гнал свою коляску. Безумная «инвалидка» летела, едва касаясь земли. Вырод крутанул колеса… Прыгнув вперед, коляска накрыла борзую!
Почувствовав резкий удар в задницу, Хортица оскорбленно взвыла сквозь стиснутые зубы и резко оттолкнулась всеми четырьмя лапами.
Неторопливо въезжающий в ворота рынка водитель фургончика не поверил своим глазам. Над капотом его машины, вытянувшись в длинном прыжке, промелькнула огромная черная собака. Водитель с силой ударил по тормозам… Вовремя! Справа раздался истошный грохот… и по капоту, как по трамплину, взлетела… инвалидная коляска! На короткую долю секунды она словно зависла перед лобовым стеклом… Ошалевший водитель успел увидеть, как на сиденье, отчаянно размахивая руками, болтается одноногий инвалид. «Инвалидка» перелетела грузовичок, напоследок зацепив колесами кузов и оставив за собой две длинные царапины. С лязгом обрушилась на асфальт и тут же на скорости стартовала вслед за собакой.
Размахивая целлофановым пакетом с перемешавшимися в полную бурду продуктами, Хортица со всех четырех лап вломилась в распахнутые двери крытого рынка. Сзади слышался лязг и грохот нагоняющего преследователя. Между мясных рядов скачками пронеслась огромная собака. Со всех сторон неслись вопли перепуганных продавцов. Хортица снова прыгнула, легко перелетая через прилавок с газетами… Приземлилась… и только тут поняла, что сама себя загнала в ловушку. Позади газетного прилавка была мощная железная дверь – запертая на тяжелый висячий замок. И в этом облике Хортица открыть его не могла!
Черная собака крутанулась на месте и бросилась вон из тупика. Поздно! Перегораживая путь, навстречу неслась «инвалидка». Резко тормознув в нескольких шагах от подобравшейся псины, вырод исподлобья поглядел на нее. Поблескивая двумя парами жадных глазенок, прячущиеся под одеялом головы выглянули из-за края и тут же спрятались. Ноздрями центральной головы вырод потянул воздух – запахи солений, сырого мяса, копченостей, сыра, специй и селедки сводили монстра с ума, в смысле, со всех трех умов, лишая последних остатков соображения.
– Дай! Хлеб! Капуста! – протягивая к собаке цепкие ручонки, утробно проворчал он. – Мое! Еда!
Не выпуская пакета, Хортица оскалила зубы. Колеса «инвалидки» уже накатывали прямо на нее, нетерпеливо шевелящиеся грязные пальцы почти дотянулись до пакета.
– Дай! – сочилось из искривленных жадной гримасой губ. И неслось двойным эхом из-под одеяла: – Дай! Мое!
В воздухе между сжавшейся в комок собакой и прущим на нее выродом вдруг что-то мелькнуло. Словно из пустоты, возникла растрепанная светловолосая девчонка с тремя откупоренными бутылками пива в руках! И сунула эти бутылки в протянутые руки лже-калеки.
– На! – звонко, на весь рынок, выкрикнула она. – Твое!
Цепкие длинные пальцы вырода сомкнулись на горлышках. За спиной светловолосой жалобно и недоуменно взвыла черная собака. Но девчонка лишь успокаивающе погладила псину по голове, не отрывая пристального взгляда от вырода. Глядя снизу вверх в насмешливые сине-зеленые ведьминские глаза, уродец прижал выданное пиво к груди. На мгновение заколебался, словно подозревая подвох. Но тут из-под байки послышался нетерпеливый визг… старое одеяло отлетело в сторону, и наружу высунулись еще две совершенно одинаковые головы!
По рынку прокатился долгий протяжный вздох. Сотни глаз в ужасе вперились в корчащегося в инвалидной коляске трехголового монстра. Дергая шеями и толкаясь щеками, левая и правая голова отчаянно тянулись к пивным бутылкам. Шустрая левая охватила губами горлышко… Рядом восторженно взвыла припавшая к бутылке правая… Средняя голова больше не могла этого выносить, у нее не оставалось сил на сомнения! С жадным воплем вырод наклонился средним ртом к бутылке… Черная жидкость со свистом втянулась в три глотки сразу!
Головы оторвались от пивных бутылок… Замерли, широко раскрыв три рта… Светловолосая девчонка торопливо попятилась, вжимаясь в стену… Из распахнутых ртов вырода одновременно вырвалось три легких, как дымок, темных облачка… Бутылки вывалились из ослабевших рук и покатились по полу. А потом вырод заорал и принялся драть пальцами все три горла! Кожа на его лицах и руках вспучилась, и с противными звуком на ней начали проклевываться налитые омерзительной черной жидкостью пузыри. Вокруг бьющегося в инвалидной коляске монстра распространился запах трупной гнили. Пузырей становилось все больше, они сливались друг с другом, наползали, и вот уже на сиденье коляски покачивалась налитая черной жижей бесформенная масса. Она раздувалась все больше, больше, больше… Вот-вот рванет, обрызгивая всех и вся вокруг заключенной в ней мерзостью…
На лице светловолосой впервые мелькнули испуг и неуверенность… И тут гнилой пузырь, в который превратился вырод, схлопнулся внутрь себя! Стремительно втянулся в одну точку. Мгновение эта точка парила над сиденьем «инвалидки»… и исчезла, оставляя после себя нечто вроде крохотной дыры в пространстве, из которой прямо на мясные ряды на миг дохнуло убийственным холодом. Дыра исчезла.
В абсолютной, ничем не нарушаемой тишине, впервые накрывшей городской рынок, слышно было, как мясник постучал черенком ножа по смерзшимся на его прилавке кускам мяса.
Рядом с опустевшей «инвалидкой» молодой парень потерянно поглядел на зажатую в кулаке бутылку пива и заторможенным голосом поинтересовался:
– Никто не заметил, какой он сорт брал?
– Если пиво в три горла жрать, и не такое будет! – столь же заторможенно пробормотала какая-то тетка.
Глава 23
Катастрофа дворового масштаба
– Расселись тут, понимаешь, бездельники, управы на вас нет! – визгливый женский голос прокатился по узкому, как лента, дворику, зажатому между когда-то белыми, а теперь посеревшими от времени и непогод блочными девятиэтажками.
– Управа пришла, – вздохнул мальчишка лет пятнадцати, вытаскивая из ушей наушники МР3-плеера. Двое ребят помладше уныло переглянулись.
Воинственно уперев руки в бока и грозно посверкивая на ребят густо накрашенными глазищами, возле железного «дворового» столика возвышалась внушительных габаритов тетка. Из-под ее куртки свисали полы пестренького махрового халата. Голова была покрыта целлофановым пакетом, сквозь который выпирали бигуди. Одна ярко-красная бигудина с намотанной на нее прядью – невразумительно-серой у корней и пронзительно-рыжей по всей длине – торчала надо лбом, как рог. Женщина подалась вперед, словно собираясь забодать сидящих за столиком ребят.
– А вот я вашей учительнице расскажу, как вы тут школу прогуливаете!
– У нас каникулы, – неуверенно возразил один из ребят.
– Со старшими пререкаешься! Ну подожди у меня, мать твоя вечером с работы придет! Я ей расскажу, как ты во дворе хулиганил, жильцам покою не давал! Люди отдохнуть хотят, а вы тут! Взрослую женщину матом обзываете! – от воплей разбушевавшейся тетки дрожали стекла в квартирах.
– Разве слово «каникулы» – это теперь матюк? – растерянно пробормотал один из пацанов.
– Брось, – как самый старший и умудренный суровым жизненным опытом, их пятнадцатилетний товарищ поднялся и, переступив через скамейку, вылез из-за столика. – Пошли отсюда.
– Почему мы должны уходить? – его младшие товарищи все еще жаждали справедливости. – Мы просто сидим, никому не мешаем, даже музыку слушаем через наушники…
– Потому что она теперь не заткнется, и даже от музыки никакого удовольствия, – вздохнул старший и, глядя прямо в глаза тетеньке, с наслаждением добавил: – Не драться же с ней, дурой крашеной!
– Это кто тут дура, кто дура? – завопила им вслед тетенька. – Грубияны! Хулиганы! – и, резко понизив голос, добавила: – И сами дураки! Сами! – почти пропела она. На полных крашеных губах появилась довольная улыбочка.
Тетка запустила руку во внутренний карман куртки и выволокла туго набитый кулечек. Шуршащим дождиком на подстеленную газетку посыпались черненькие, толстобокие семечки. Тетенька забралась за отвоеванный столик и с чувством полного довольства прикусила семечку.
– Матвеевна! – сплевывая шелуху, прокричала она. – Выходи, посидим! Воздушком подышим!
– Сейчас! – донеслось из распахнутой форточки второго этажа. – Сериал досмотрю!
– А чего там? – расплевывая вокруг себя семечную шелуху, поинтересовалась тетка со двора.
– Она сказала ему, чтоб он больше не приходил, а у него контракт срывается аж на два миллиона долларов… – обстоятельно сообщили из форточки.
– Что ты говоришь – аж на два миллиона! Ай-яй-яй! – лузгая семечками со скоростью молотилки, покачала круглой «бигудишной» головой тетка.
Отошедшие к покореженным качелям мальчишки дружно поморщились.
– На улицу пойдем? – вздохнул старший. – Раз отсюда вытурили.
– Можно ко мне, – предложил его приятель.
Старший покачал головой:
– У тебя бабка каждые две минуты в комнату заглядывает, проверяет, не делаем ли мы чего неположенного. Так и хочется взять и вправду сделать, чтоб старушка зря не переживала.
В воздухе вдруг послышался какой-то свист, гулкий звук удара и дружный хруп раздавленных семечек. Металлическая поверхность столика завибрировала.
– Это ж какая зараза мне в семечки мяч кинула? – истошно заорала тетка.
– Мотаем отсюда, пока к нам не прикопались, – напряженным голосом процедил старший из мальчишек.
– Но у нас же нет мяча! – откликнулись остальные двое.
– Думаешь, ей не все равно? – срываясь с качелей и кидаясь к выходу со двора, бросил старший.
И тут сзади раздался новый звук. И был он совсем другим, чем тот скандальный и самоуверенный визг, который они привыкли слышать от своей вечно обряженной в халат и бигуди соседки. Теперь в нем звучал дикий, неконтролируемый ужас. Затормозив так, что подошвы кроссовок аж врылись во влажную землю газона, мальчишки обернулись.
У столика с раскиданными семечками, подняв руки, как для броска, замерла скандальная соседка. В ладонях она сжимала действительно что-то похожее на мяч. Только сзади этот мяч был покрыт волосами! А еще по обе стороны свисали космы длиннющих бровей…
Неподвижная, будто статуя, тетка уставилась на мяч остановившимся взглядом. Ее глаза выкатились так, что густо накрашенные накладные ресницы отклеились. Напомаженный рот приоткрылся – и из него сиреной вырвался непрерывный вопль.
Космы длинных бровей дрогнули раз… другой… приподнялись. Вопль соседки захлебнулся… Лихим броском, словно настоящий баскетболист, она отшвырнула странный мяч в сторону.
Он с грохотом рухнул в мусорный бачок и тут же взлетел над ним. Ребята охнули – им, всем троим сразу, почудилось, что посреди волосатого мяча… открылись глаза. Пара маленьких, черных, раскосых глазок коротко зыркнула на «дворовой» столик и держащуюся за сердце соседку…
Земля раскрылась, словно кто-то распахнул ее, как целлофановый пакет. Столик с сидящей за ним женщиной в мгновение ока рухнул в открывшуюся яму. Пронзительный вопль вырвался из нее. Следом послышался рокот бурлящей воды. Трое мальчишек бегом кинулись к яме и застыли, балансируя на краю. Прямо из-под их ног, точно вырезанный в земле, уходил глубокий провал, стремительно заполняющийся водой. Круто вскипающие буруны плескались вокруг быстро погружающегося столика. На уходящей под воду столешнице, отчаянно визжа, билась соседка. С каждым ее движением тяжелый стол погружался все глубже. Вот он уже камнем ухнул в глубину. Вскипевший водоворот мгновенно втянул тетку за собой. Еще через секунду ребята увидели всплывающее пестрое пятно. Отплевывающаяся соседка вынырнула на поверхность. Ее руки колотили по воде, но тяжелая куртка и намокший махровый халат тянули вниз. Ребята видели только полное ужаса лицо с черными полосами поплывшей косметики.
– Делать-то что? – взвыл один из мальчишек.
Старший дернулся – его что-то шмякнуло по затылку. Тряхнул головой – к его ногам свалилась длинная бельевая веревка.
– Ребята, хватайся! – закричал он, швыряя конец веревки друзьям и сам падая животом на край ямы.
Захлебываясь в прибывающей воде, соседка еще держалась на поверхности. Но силы уже начали изменять ей, намокшая одежда безжалостно волокла вниз. Ее голова медленно погрузилась. Широко распахнутые глаза глядели сквозь толщу воды, и только руки еще судорожно били по поверхности… С громким всплеском у самых ее пальцев в воду свалилась веревка. Соседка что было силы вцепилась в мокрый конец.
– Тяни! Ребята, тяни! – страшным усилием дергая веревку на себя, прохрипел старший.
Голова тетки вынырнула над водой. Отползая на животе и чувствуя, как отчаянно тянут друзья позади него, старший мальчишка попытался подтащить соседку повыше. До пояса выдернутая из воды женщина повисла неподъемной тяжестью.
– Куртку скиньте. И халат! – просипел мальчишка.
– Вот еще! Они денег стоят! – гулко донеслось из провала. – Так тяните!
Старший застонал, чувствуя, как неумолимо выскальзывает из рук веревка.
– А ну быстро сделала, как тебе парни говорят! Не то мы сейчас эту веревку на тебя скинем! – рявкнул новый голос, и рядом с тонкой мальчишеской рукой в веревку вцепилась крепкая мужская лапища.
С трудом повернув голову, старший мальчишка узнал в лежащем на животе мужчине учителя физкультуры из своей школы. Внизу, кряхтя и жалуясь, соседка высвобождалась из мокрых тряпок. Умелым движением перехватывая веревку, физкультурник начал подтягивать бабищу к поверхности. Наконец над ямой показалась голова с мокрыми раскрученными бигуди. Ловя воздух ртом, как вытащенная на берег рыба, тетка выползла на землю. Оказавшаяся у нее под халатом насквозь мокрая ночная рубашка облепила жирные телеса. Покачивающиеся от усталости пацаны и учитель тяжело привалились друг к другу.
– Пойдем… к нам… куртки… отмывать… – прохрипел один из мальчишек. – Только вы бабушке… скажете… что мы не хулиганили…
Физкультурник судорожно кивнул.
На втором этаже громко хлопнула балконная дверь.
– Все, Петровна, закончилась серия, я спускаюсь… – выскочившая на балкон второго этажа женщина осеклась. Над двором повисло молчание… сменившееся воплем. Физкультурник и мальчишки задрали головы, в полной уверенности, что обитательница второго этажа орет, заприметив пропажу столика, полную воды пропасть посреди двора и валяющуюся рядом мокрую Петровну. Но они ошибались. Яростным взглядом окинув собственный балкон, разгневанная женщина кричала:
– Кто бельевую веревку спер?
Физкультурник перевел взгляд на обмотанную вокруг его кулака веревку и изумленно спросил:
– А правда, парни, как вы умудрились ее со второго этажа срезать?
Двое мальчишек недоуменно пожали плечами. Третий промолчал. В цепочке вытягивающих неподъемную соседку он стоял последним и потому успел увидеть, как страшный волосатый мяч с глазами, виляя зигзагами и то и дело подскакивая, мчался прочь со двора, уворачиваясь от стремительного вихря, в глубине которого сверкал серебряный меч!
Но рассказывать об увиденном мальчишка не собирался – все равно не поверят.
Глава 24
Милиция приходит на помощь
– Говорят, одна голова – хорошо, а две – лучше… Но три – это уже явный перебор, – глядя на опустевшее инвалидное кресло, нервно пробормотала Танька. На лице ее вдруг отразилось бесконечное облегчение, и она длинно выдохнула. – Фу-ух! А я уже боялась, что ошиблась! Вырод сейчас как рванет – и все вокруг Чумой заделает… Не-ет, все верно я читала: что вырод проглотил, того в нашем мире больше не видать. Никто, правда, не обещал, что это будут полезные для его здоровья, экологически чистые продукты. А ты еще спрашивала, зачем нам флакончики с чумой! – она успокаивающе погладила жмущуюся к ее боку громадную черную собаку и прошептала ей на ухо: – Пошли отсюда! Надо еще Богдана забрать, я его у входа приткнула!
Хортица наклонилась, опуская на грязный пол остро воняющий кислой капустой пакет. Медленно расступающиеся люди старательно обходили брошенную «инвалидку» и делали вид, что не замечают, как девочка и огромная собака потихоньку двигаются к выходу. Объяснить случившееся было невозможно, поэтому самое лучшее… попросту сделать вид, что ничего не случилось. Ну урод, ну трехголовой, ну лопнул… Зачем народ (то есть себя) зря баламутить? Да и рынок – такое место, за день кого только не встретишь, чего только не случится, всего и не упомнишь. Вот, пожалуйста! Опять фигня какая-то творится…
Темная фигура возникла в освещенном проеме входных дверей… Заморгала, вглядываясь в полумрак крытого рынка… И вдруг, издав восторженный вопль, рухнула прямо на спину черной псине, так что лапы у той подломились, и она присела, едва не касаясь брюхом пола. Коротко недоуменно взлаяв, она крутанулась на месте, волоча за собой женщину в железнодорожной форме, стиснувшую руки на шее у собаки, будто у давно потерянного и вновь обретенного ребенка.
– Нашла! Нашла! – скребя носками ботинок по полу, восторженно вопила проводница, мертвой хваткой вцепляясь в Хортицу. На ее голове победно блестела пирамидка. – Я же говорила, что она была! Что я ее найду! И нашла! А крылья где? – быстро ощупывая собачью спину, требовательно вопросила она. – Куда крылья дела, собака?
– Голодная, видать, псина, – задумчиво сказал мясник с тесаком, продолжая ковырять свой смерзшийся товар. – У инвалида колбасу, у женщины – крылья… Конечно, здоровенная, чисто теленок. Одним «Педигри» не прокормишь! – окидывая Хортицу оценивающим взглядом, заключил он. – Вы, женщина, про те крылья забудьте! – доверительно обратился он к проводнице. – Собачина их сожрала уже давно…
Проводница замерла. Пользуясь ее замешательством, Хортица стряхнула ее с себя и отскочила к Таньке. Она попятилась к выходу.
– …Или обслюнявила, вы ж после нее есть не будете, – невозмутимо продолжал мясник. – Лучше у меня крылья возьмите! – предложил он, ковыряя тесаком покрытую слоем льда горку куриных крылышек на прилавке. – Берите, женщина, не пожалеете, дешевле не найдете!
– Ой, очень надо кому-то твои смерзшиеся закорючки покупать! – немедленно крикнули от другого прилавка. – Не слушайте его, женщина, у меня берите, у меня все свежее!
– Я… Мне не нужны куриные крылья, – помотав головой, выдохнула проводница. – Мне… совсем другие… И еще тело… Я тело ищу…
– Какую часть тела? – немедленно заинтересовался мясник. – Шейку, лопатку, огузочек? – постукивая тесаком по различным кучкам смерзшегося мяса, протараторил он. – Или, может, печеночки вам отрезать?
– Не нужна мне печеночка! – взвыла проводница, бросаясь вперед и снова пытаясь ухватиться за гладкую шкуру Хортицы. – Мне целое тело надо найти!
– А-а, тушу! Отличный выбор! – обрадовался мясник. – Сейчас организуем!
– Не тушу! Тело! Тело мальчика! – закричала окончательно замороченная проводница. – И крылья не куриные, а собачьи!
Мясник снова глубоко задумался, внимательно разглядывая проводницу. Наконец явно пришел к какому-то выводу, вздохнул и внятно и раздельно, как говорят с маленькими детьми и умственно отсталыми, сказал:
– Собачьих крылышек нам не поставляют, женщина. И мальчиков мы тоже не продаем – санстанция не разрешает. А ты, девочка, бери свою собаку и чеши отсюда! – коротко бросил он Таньке. – Не видишь – тетка психованная.
– Я не психованная! – взбеленилась проводница. – Я единственная…
– Единственная, единственная, – успокаивающе повторил мясник, показывая Таньке – давай, сматывайся! – Неповторимая…
Благодарно кивнув, Танька ухватила Хортицу за холку и зачем-то направилась к скорчившемуся на полу у входа мальчишке-нищему.
– Я единственная, кто видит, какая от них исходит опасность! – продолжала вопить проводница. – Вы не видите, а я вижу! Я специальную литературу читала! Они есть зло! – торжественно провозгласила проводница, указывая на Таньку, тем временем торопливо подбиравшую брошенную у ног маленького и какого-то очень молчаливого нищего шапочку с несколькими монетками милостыни.
– Верно женщина говорит, как есть злыдни! – неожиданно энергично подтвердил дребезжащий старческий голос, и из толпы снова выскочил нищий на костылях, уже виденный девчонками дед английского внука, так яростно вступавшийся за свою законную рыночную территорию. – А еще говорят, я жадюга, убогому поесть жалею! А ваши убогие сюда целой шайкой приперлись! – тыча костылем в приткнувшегося у стены маленького нищего и Таньку, объявил он. – У честных базарных нищих последние гроши отнимать!
– Мы уже уходим! – быстро сказала Танька, обхватывая сидящего у стены за плечи и пытаясь поднять…
– Вот и катитесь! – гаркнул рыночный нищий, со всего маха тыкая предполагаемого конкурента костылем.
Тот покачнулся… выпал у девчонки из рук… и на заплеванном полу распростерлось тело худенького мальчишки лет двенадцати. Такое неподвижное и безучастное, что любому было ясно – неживой пацан.
Где-то высоко вдруг громыхнуло. Дневной свет за грязноватыми окнами крытого рынка мигнул и погас, будто враз накрыло черным колпаком. Все вокруг окутала темнота, такая плотная и непроницаемая, что казалось, ее можно потрогать руками. Вслед за воплями воцарилась испуганная тишина… и слышно было, как по металлической крыше что-то ритмично прогрохотало – словно простучали копыта несущегося галопом коня. Вновь все стихло. Блеклый свет ноябрьского дня робко просочился внутрь, озарив светловолосую девочку, что, запрокинув голову, стояла посреди притихшей толпы и бормотала:
– Хорошо все-таки, что я Богдана на крыше не оставила!
– Убийцы! – страшный визг проводницы располосовал тишину. – Вот оно, тело мальчика! А сам он – зомби! Хватайте их!
– Держите! – немедленно фальцетом подхватил нищий. – То все одна шайка! И девчонка, и собака, и урод приблудный! Спектакль на весь базар устроили, внимание отвлекали… А сами под прилавками шарили! А ну, народ, у кого что пропало?!
– У меня! – немедленно закричали из глубины зала. – Три бутылки пива с прилавка как растворились! Были – и нету!
– Ой! – Танька покраснела и, отпустив пребывающего в отключке Богдана, полезла в карман. – Конечно! Я… Я просто не успела, быстро надо было… Я сейчас расплачусь, вы не волнуйтесь! – вытаскивая деньги, пролепетала Танька.
– Мне на родном рынке волноваться нечего, – зловеще улыбаясь, процедил нищий и, постукивая костылем, подступил к Таньке так близко, что девочка испуганно попятилась. – Ты теперь волнуйся! Ишь, сколько наворовать успела! – быстро, как кошка лапой, нищий выхватил у Таньки деньги и торжествующе поднял их над головой.
– Отдайте! Это наше! – Танька подпрыгнула, стараясь вырвать деньги из цепких рук старикана. – Вы сами вор!
– Я тебе покажу, как честных нищих оскорблять! – старческая рука легла ей на лицо и с неожиданной силой толкнула девочку прочь. Походя старый нищий сорвал с Таньки рюкзак с ноутбуком.
– Воровка! – пряча рюкзак за спину, вопил он. – Серьги-то в ушах какие, серьги! – дергая упавшую девчонку за массивную сережку – подарок бабушки Сирануш – с такой силой, что Танька закричала от боли, продолжал орать он. – Не иначе – украла! И собачищу свою продукты тырить приспособила!
Хортица в ужасе попятилась. Окружавшая их рыночная толпа изменилась сразу и как-то очень страшно. Вокруг были одни перекошенные ненавистью жуткие рожи. Со всех сторон тянулись скрюченные наподобие когтей пальцы. Мясник, только что пришедший им на помощь против проводницы, теперь глядел на них полными людоедской люти глазами, и в руках его жутко блестел огромный нож.
– А труп-то – подельник их! – тыча костылем в Богдана, продолжал надрываться нищий. – Наворованное не поделили и пришили! – захлебываясь воплем, нищий затрясся в конвульсиях, изо рта у него хлынула пена.
– Не слушайте его, он бешеный какой-то! – попыталась остановить толпу Танька.
– Его собака твоя покусала! – немедленно прохрипел в ответ мясник.
– Собака человека покусала! Бешенством заразила! – откликнулась грозным рокотом толпа.
Дергающийся нищий огрел Хортицу по спине костылем.
Черная собака с рыком подскочила… оскалила внушительные белые клыки. Но размахивающий ножом мясник уже несся на нее с криком:
– Порублю! На шаурму-у!
Клыки Хортицы сомкнулись у мясника на запястье. Нож со звоном упал на цемент, мясник завопил… Толпа поднялась, как приливная волна!
Рыча и огрызаясь, черная собака завертелась на месте, пытаясь прикрыть Таньку. Брошенная пустая бутылка ударила девчонку в плечо. Хортица страшно взревела и с рыком прянула на толпу. Стоящие в переднем ряду отшатнулись, но сзади уже напирали…
– Бей их! – смыкаясь вокруг, утробно ревела базарная толпа. – Бей собаку бешеную! Бей воровку!
И только один неуверенный голос вякнул:
Читать бесплатно другие книги:
