Я – Малала Юсуфзай Малала
– Аба, прошу тебя, прими их в нашу школу без всякой платы, – взмолилась я.
Отец грустно усмехнулся. Благодаря нашим с мамой просьбам он уже принял в школу нескольких девочек, которые учились бесплатно.
Хотя мама была неграмотной, она отличалась практической сметкой и очень деятельным характером. Она не сидела дома, потому что с утра до вечера помогала людям. Отца это даже сердило. Иногда он приходил из школы, кричал с порога: «Тор Пекай, я пришел» – и не получал никакого ответа. Через минуту выяснялось, что жены нет дома, а обед не готов. Вернувшись, она рассказывала, что навещала в больнице кого-нибудь из своих заболевших друзей или относила еду семье бедняков, и отец переставал хмуриться. Одно дело – если жена занимается добрыми делами, и совсем другое – если она ходит по базарам, выбирая себе наряды.
Где бы мы ни жили, дом наш всегда был полон людей. Я делила комнату с двумя девочками. Первой была моя двоюродная сестра Анииса, которая приехала из деревни и поселилась у нас, чтобы ходить в школу. Еще с нами жила девочка по имени Шехназ, чья мать, Султана, когда-то у нас работала. После смерти отца Шехназ ее семья осталась в такой бедности, что им с сестрой тоже приходилось собирать отбросы. Один из ее братьев был психически болен и от него вечно приходилось ждать всяких странных выходок. Как-то раз он сжег одежду матери и сестер, в другой раз продал электрический вентилятор, спасавший всю семью в жаркие дни. Султана отличалась вспыльчивым характером, и они с мамой не очень ладили. Отцу удалось пробить для нее небольшое пособие, а Шехназ и ее братьев, за исключением, разумеется, больного, он принял в свою школу. До этого Шехназ никогда не училась, и хотя она была на два года старше меня, ей пришлось пойти в первый класс. Она стала жить у нас, и я могла помогать ей в учебе.
Какое-то время у нас жила девочка Нурия, чья мать, Хару, помогала нам с уборкой и стиркой. У Халиды, женщины, помогавшей маме готовить, была дочь по имени Алишпа, которая тоже поселилась в нашем доме. Халиду еще девочкой продали в жены старику, который бил ее. В конце концов она сбежала от мужа, забрав с собой трех дочерей. Семья Халиды отказалась ее принять, ибо, согласно нашим законам, женщина, покинувшая мужа, покрывает свою семью позором. Дочерям Халиды тоже какое-то время пришлось промышлять на свалке. История ее жизни могла бы стать сюжетом романа – из тех, что я в ту пору полюбила читать.
Школа так разрослась, что занимала уже три здания. В Ландикасе находилась начальная школа, где учились дети обоих полов, на улице Яхья – средняя школа для девочек, и в розовом саду поблизости от развалин буддийского храма – средняя школа для мальчиков. Общее число учеников приближалось к 800, и хотя доход, приносимый школой, был не особенно велик, отец принял около сотни бесплатных учеников. Один из них был сыном Шарафата Али, человека, который помог отцу, когда тот был нищим студентом. Они выросли в одной деревне; Шарафат Али, окончив школу, устроился работать в электрическую компанию, и, если у него заводилось несколько свободных рупий, он отдавал их моему отцу. Теперь отец был счастлив, что может отплатить ему добром за добро. Еще одна бесплатная ученица, девочка по имени Каусар, училась в моем классе. Ее отец занимался вышивкой – ремеслом, очень популярным в нашем регионе. Тем не менее ему не удавалось как следует обеспечить семью. Когда в школе устраивались экскурсии или поездки в горы, Каусар не могла внести за них плату, и я платила за нее из своих карманных денег.
Принимая в школу бедных детей, отец нес не только убытки, связанные с платой за обучение. Некоторые богатые родители забирали из школы своих детей, так как не хотели, чтобы они сидели за одной партой с детьми уборщиц и вышивальщиков. Они полагали, что их детям зазорно общаться с беднотой. Мама понимала, что детям, которые живут впроголодь, тяжело учиться, и некоторые из бедных учеников приходили к нам домой завтракать. Отец шутил, что наш дом превратился в пансион.
Когда в доме столько народу, найти место для занятий непросто. Я была счастлива, когда у меня появилась собственная комната с письменным столом. Но вскоре в этой комнате поселились еще две девочки.
– Нам будет тесно! – хныкала я.
Но затем я поняла, что не имею никакого права жаловаться. В конце концов, жить втроем в одной комнате – это не так уж плохо. По сравнению с детьми, копошащимися на свалке, нам просто повезло. Мысли мои вновь и вновь возвращались к этим несчастным детям, их чумазые лица стояли у меня перед глазами. Я надеялась, что сумею уговорить отца принять их в школу.
В ответ он попытался объяснить, что эти дети добывают для своих семей пропитание. Если они будут учиться в школе, пусть даже бесплатно, их родным придется голодать. Тем не менее он убедил одного богатого благотворителя, Азадая Хана, выпустить листовки, на которых было написано: «Киа хасул и елум ин бачун ка хак нахе?» – «Разве не все дети имеют право на образование?» Было напечатано несколько тысяч таких листовок, отец приносил их на собрания и распространял по городу.
К тому времени мой отец стал в долине Сват заметной фигурой. Хотя он не был ханом и не относился к числу богатых людей, люди к нему прислушивались. Все знали, что на семинарах и симпозиумах он всегда выступает интересно и убедительно. Он не боялся критиковать власти, даже военных, которые управляли нашей страной. Друзья рассказывали отцу, что один из армейских начальников во всеуслышание назвал его «смертником». Отец так и не понял, что именно имел в виду этот человек. Так или иначе, в стране, где военные обладали неограниченной властью, такое высказывание не предвещало ничего хорошего.
Отец постоянно боролся с так называемыми призрачными школами, существующими только на бумаге. Влиятельные люди получали у правительства субсидии на устройство школ в отдаленных районах, а вместо этого строили себе дома. Был даже случай, когда один пройдоха ухитрился пробить себе учительскую пенсию, хотя в жизни не провел ни одного урока. Еще одним вопросом, волновавшим моего отца, была охрана окружающей среды. Мингора быстро разрасталась и насчитывала уже около 175 000 жителей. Воздух, некогда кристально чистый, ныне загрязнялся множеством машин и кухонных очагов. Прекрасные леса на склонах гор безжалостно вырубались. Отец утверждал, что только половина городского населения пользуется чистой питьевой водой, другая же половина, и в том числе наша семья, использует воду, которая не соответствует санитарным нормам. Вместе с друзьями отец создал организацию, получившую гордое название Всеобщий мировой совет. Несмотря на свое название, организация эта занималась исключительно местными проблемами. Название звучало иронично, и отец всегда усмехался, когда его слышал, но цели, которые ставила перед собой организация, были более чем серьезными: сохранить природу долины Сват, обеспечить ее жителям мирное существование и возможность учиться.
Отец любил писать стихи. Некоторые его стихотворения были посвящены любви, но чаще всего он обращался к таким острым темам, как права женщин или убийство в защиту чести. Однажды отец даже ездил в Афганистан, на поэтический фестиваль, который проходил в Кабуле, в отеле «Интерконтиненталь». На этом фестивале отец прочел стихотворение, посвященное борьбе за мир. В выступлении, подводящем итоги фестиваля, стихотворение отца было упомянуто как самое яркое. Собравшиеся попросили его прочесть стихотворение вновь и, слушая, приветствовали наиболее удачные строки возгласами «Вах! Вах!», заменяющими в восточных странах крики «Браво!». Даже дедушка был доволен и горд.
– Сын, ты стал настоящей звездой на небосклоне образования, – говорил он.
Мы, разумеется, тоже гордились отцом. Но по мере того как росло его влияние, он проводил с семьей все меньше времени. Маме приходилось самой покупать нам одежду и вести к врачу, если кто-то из нас заболевал. Но в нашем обществе не принято, чтобы женщина занималась такими вещами одна, и кому-нибудь из отцовских племянников приходилось сопровождать маму. Если отец был дома, они с друзьями сидели на плоской крыше и вели бесконечные разговоры о политике. Самой главной темой их разговоров было одиннадцатое сентября. Событие, которое произошло в тот день, перевернуло весь мир, и мы оказались в эпицентре этих перемен. Усама бен Ладен, лидер террористической организации Аль-Каида, во время атаки на Всемирный торговый центр находился в Кандагаре. Американцы послали в Афганистан многотысячные отряды, чтобы схватить бен Ладена и свергнуть режим талибов.
В Пакистане по-прежнему держалась военная диктатура. Но Америка нуждалась в нашей помощи, как и в 1980-х годах, когда русские вторглись в Афганистан. Точно так же, как советское вторжение изменило отношение других стран к генералу Зия-уль-Хаку, так и генерал Мушарраф после одиннадцатого сентября перестал быть международным парией. Джордж Буш пригласил его в Белый дом, Тони Блэр – на Даунинг-стрит. Но существовала одна серьезная проблема. Движение Талибан фактически было создано Пакистанской межведомственной разведкой, ПМР. Многие офицеры ПМР были близки к лидерам Талибана, знали их в течение многих лет, разделяли их убеждения и стремления. Полковник ПМР Имам хвастался, что подготовил 90 000 боевиков, и, когда Талибан пришел к власти в Афганистане, стал пакистанским генеральным консулом в Херате.
Мы не были сторонниками Талибана, потому что знали: талибы закрывают женские школы и разрушают буддийские статуи. В Пакистане таких статуй было множество, и мы ими гордились. Но многих пуштунов возмущали бомбардировки Афганистана. Многим не нравилось также, что Пакистан оказывает помощь Америке, хотя помощь эта заключалась лишь в том, что наша страна перестала снабжать движение Талибан оружием и предоставила американским самолетам право пересекать пакистанское воздушное пространство. О том, что генерал Мушарраф разрешил американцам использовать наши военные аэродромы, мы тогда не знали.
Некоторые религиозные люди считали Усаму бен Ладена героем. На базаре продавались плакаты, где он красовался верхом на белом коне, и коробки сладостей с его портретами. Его приверженцы утверждали, что одиннадцатого сентября Америке пришло возмездие за все то зло, что она творила в мире. Тот факт, что люди, погибшие в разрушенных небоскребах, ни в чем не были виноваты и не имели отношения к американской политике, эти фанатики игнорировали. О том, что Священный Коран запрещает убийство, они тоже предпочитали забыть. Те, кто привык повсюду искать еврейский заговор, обвиняли в произошедшем евреев, которые, спровоцировав нападение на небоскребы, обеспечили Америке предлог для войны с мусульманским миром. Некоторые газеты утверждали, что ни один из евреев, работающих во Всемирном торговом центре, в тот день на работу не вышел. Мой отец считал, что это полная чушь.
Генерал Мушарраф в своих публичных выступлениях утверждал, что у Пакистана нет и не может быть другого пути, кроме сотрудничества с Америкой. По его словам, американцы поставили его перед выбором: «вы или с нами, или с террористами». В случае, если бы Пакистан попытался воспротивиться воле США, американцы прибегнули бы к бомбардировкам и «загнали бы нас назад в каменный век» – так, по крайней мере, утверждал наш президент. Но говорить о настоящем союзничестве вряд ли было возможно – ПМР по-прежнему вооружала бойцов Талибана и предоставляла его лидерам убежище в Кветте. Глава ПМР уговорил американцев отложить нападение на Афганистан, пообещав съездить в Кандагар и убедить лидера Талибана муллу Омара выдать американцам бен Ладена; вместо этого он предложил талибам помощь.
В провинции муфтий Суфи Мухаммед, сражавшийся в Афганистане против русских, издал фатву, направленную против США. В Малаканде, где наши предки сражались против англичан, он устроил грандиозный митинг. Правительство Пакистана не смогло ему помешать. Губернатор нашей провинции принял постановление, согласно которому всякий пожелавший сражаться в Афганистане против сил НАТО имел полное право это сделать. 12 000 молодых людей, уроженцев Свата, отправились на помощь афганским талибам. Многие из них так и не вернулись домой. Скорее всего, они погибли, но так как никаких подтверждений этому не имелось, их жены не могли считаться вдовами. В результате эти женщины оказались в крайне тяжелом положении. Брат близкого друга моего отца Вахида Замана и его шурин были среди тех многочисленных бойцов, что поспешили на помощь Афганистану. Их жены и дети ждут их до сих пор. Помню, посещая их дома, я всегда ощущала витавшую там атмосферу тоски. Но, несмотря на все это, казалось, что трагические события очень далеки от нашей мирной цветущей долины. Всего каких-нибудь сто шестьдесят километров отделяли нас от Афганистана, но для того, чтобы попасть туда, требовалось пересечь Баджаур, расположенный между границами Пакистана и Афганистана район, населенный кочевыми племенами.
Бен Ладен и его люди скрылись в Восточном Афганистане, в горах Тора Бора, где во время войны с русскими была построена целая сеть тоннелей. Через эти тоннели они добрались до Куррама, еще одного района, где обитали кочевники. Никто из нас тогда не знал, что бен Ладен тайком перебрался в Сват и целый год прожил в отдаленной деревне, пользуясь законами гостеприимства, на соблюдении которых настаивает Пуштунвали, наш кодекс чести.
Все видели, что Мушарраф ведет двойную игру, берет американские деньги и продолжает помогать боевикам – «стратегическому резерву», как называли их руководители межведомственной разведки. Американцы утверждали, что выделили Пакистану миллионы долларов за помощь в кампании против Аль-Каиды, но мы, простые граждане, не видели ни единого цента. Зато генерал Мушарраф построил себе роскошный особняк на берегу озера Равал в Исламабаде и купил огромную квартиру в Лондоне. Естественно, высокопоставленные американские чиновники были недовольны тем, что Пакистан оказывает США помощь более на словах, чем на деле. Но внезапно Америке удалось поймать крупную рыбу. Халид Шейх Мухаммед, один из вдохновителей одиннадцатого сентября, был схвачен в Равалпинди, в доме, расположенном всего в миле от официальной резиденции командующего армией. Тем не менее президент Буш продолжал водить дружбу с Мушаррафом, возносить ему хвалы и приглашать его в Вашингтон. Мой отец и его друзья с отвращением наблюдали за этими политическими играми. Они были убеждены, что американцам нравится, когда власть в Пакистане принадлежит диктаторам, потому что с диктаторами проще иметь дело.
Я с детства интересовалась политикой и, сидя на коленях отца, прислушивалась к жарким дебатам, которые он вел с друзьями. Но еще сильнее меня волновали проблемы, связанные с повседневной жизнью нашей улицы. Я рассказала своим друзьям о детях, которые роются в мусорных кучах, и заявила, что мы обязаны им помочь. Не все были со мной согласны. Некоторые одноклассницы заявили, что их родителям не понравится, если они будут ходить в одну школу с грязными детьми, которые наверняка больны какими-нибудь заразными болезнями. Они считали, что нам эту проблему не решить. Но я стояла на своем.
– Мы с вами можем сидеть и ждать, пока правительство решит эту проблему, а эти несчастные дети не могут, – сказала я. – Если все мы попытаемся им помочь, никто из них не останется на свалке.
Я понимала, что обращаться к генералу Мушаррафу совершенно бессмысленно. Мой жизненный опыт показывал: если отец не может помочь, остается один-единственный путь. И я написала письмо Богу. «Дорогой Бог, – говорилось в этом письме. – Я знаю, что Ты видишь все. Но наша земля такая большая, что, может быть, Ты не успеваешь за всем уследить. Особенно сейчас, когда у Тебя так много хлопот с этой войной в Афганистане. Но я знаю, Ты бы очень расстроился, если бы узнал, что есть дети, которым приходится жить на свалке. Бог, прошу Тебя, дай мне сил и смелости. Сделай меня лучше, потому что я хочу сделать лучше этот мир. Малала».
Проблема состояла в том, что я не знала, как отправить письмо. Наконец я решила, что надо зарыть его в землю, и закопала в саду. Потом я испугалась, что письмо в земле сгниет, вырыла его, поместила в пластиковый контейнер и опять закопала. И все же такой способ казался мне ненадежным. Вспомнив, что священные тексты обычно пускают в речные потоки, я свернула свое послание в трубочку, привязала к дощечке, сверху укрепила цветок одуванчика и бросила в ручей, впадавший в реку Сват. Надеюсь, письмо дошло до адресата.
7. Муфтий, который хотел закрыть нашу школу
На улице, где я родилась, прямо напротив школы Хушаль стоял дом, где жил с семьей высокий красивый мулла. Его звали Гуламулла, и он называл себя муфтием, ученым-богословом и знатоком исламских законов. Отец мой часто говорил с усмешкой, что муфтиев и маулан в последнее время развелось великое множество и стоит человеку надеть чалму, он начинает величать себя муфтием. Школа наша процветала, и отец пристроил к зданию средней школы для мальчиков просторную приемную с арочным входом. У мамы наконец появилась возможность покупать красивую одежду и даже посылать за готовой едой в ресторан, о чем она мечтала с детства. Муфтий пристально наблюдал за жизнью школы, и в особенности за девочками, каждый день входящими и выходящими из школьных ворот. Некоторые из них уже достигли подросткового возраста, и, думаю, это казалось ему недопустимым.
– Этот маулана наверняка спит и видит, как бы закрыть школу, – сказал однажды отец.
Вскоре выяснилось, что он был совершенно прав.
Муфтий явился к женщине, которой принадлежало здание, арендованное для школы, и заявил:
– Школа, которую устроил Зияуддин в твоем доме, харам. Жить рядом с такой школой – позор для всей махалля. Этим девочкам следует соблюдать пурда, – сказал он. – Прогони его из своего дома, и я арендую его для медресе. Так что ты не потеряешь арендную плату и к тому же получишь награду в ином мире.
Женщина ответила отказом, а сын ее тут же прибежал к отцу.
– Этот маулана затеял войну против вас, – предупредил он. – Мы не собираемся отнимать у вас здание, но все равно будьте осторожны.
Отец мой пришел в гнев.
– Есть такая пословица: «Ним хаким хатрай джан» – «Недоученный доктор опасен для жизни», – сказал он. – Если ее продолжить, можно сказать: «Ним мулла хатрай иман» – «А недоученный мулла опасен для веры».
Я горжусь тем, что наша страна считается первым в мире государством для мусульман, но мне кажется, мы часто забываем о смысле нашей религии. Священный Коран учит, что обязанностью каждого мусульманина является сабар – терпение, но мы не желаем думать о том, что это значит. Нам кажется, что ислам – это пурда, женщины в паранджах, безвыходно сидящие дома, и мужчины, рвущиеся развязать джихад. Мухаммед Али Джинна всю жизнь боролся за права мусульман в Индии, где большая часть населения исповедует индуизм. Мусульмане и индуисты были подобны двум братьям, которые в результате постоянной вражды решили жить в разных домах. В 1947 году Индия, до тех пор являвшаяся британской колонией, была разделена на две части, и в результате было создано независимое мусульманское государство. Увы, это повлекло за собой массовое кровопролитие. Миллионы мусульман устремились в Пакистан из Индии, миллионы индусов – в противоположном направлении. В результате при попытке пересечь границу было убито почти два миллиона человек. Поезда, прибывавшие в Лахор и Дели, были полны окровавленных тел, потому что многих убивали в пути. Когда мой дедушка, который учился в Дели, возвращался домой в Пакистан, на его поезд напали индусы, и он чудом избежал смерти. Сейчас в нашей стране проживает 180 миллионов человек, и более 96 % населения исповедуют мусульманство. Примерно два миллиона жителей Пакистана являются христианами и примерно столько же – ахмадитами. Последние считают себя мусульманами, но наше правительство утверждает, что они таковыми не являются. К сожалению, эти религиозные меньшинства часто подвергаются притеснениям.
В молодости Мухаммед Али Джинна жил в Лондоне и учился на юриста. Он хотел, чтобы Пакистан стал страной толерантности. У нас часто цитируют его знаменитую речь, произнесенную несколько дней спустя после провозглашения независимости. «В государстве Пакистан всякий может свободно посещать храмы, мечети и прочие культовые места по собственному выбору. Это не имеет никакого отношения к делам государства», – заявил Джинна. Отец мой считал, что главная проблема состояла в том, что Джинне удалось получить для нас земельную территорию, а не создать государство. Год спустя после провозглашения независимости он умер от туберкулеза, и с тех пор мы практически не знаем мира. Три раза мы воевали с Индией, что же касается внутринациональных конфликтов, они в Пакистане практически не прекращаются.
В мусульманстве есть два течения – сунниты и шииты. Они разделяют догматы, сформулированные в Священном Коране. Несогласия между ними связаны с вопросом о том, кто стал нашим религиозным вождем в VII веке, после смерти Пророка, да пребудет с ним мир. Человека, избранного вождем и калифом, звали Абу Бакр, он являлся близким другом и советником Пророка, да пребудет с ним мир. Лежа на одре болезни, Пророк сам повелел Абу Бакру возносить молитвы. Слово «сунни» означает по-арабски «тот, кто следует традициям Пророка, да пребудет с ним мир». Но определенная группа людей полагала, что вождь должен непременно происходить из семьи Пророка, да пребудет с ним мир, и что главой мусульман следует провозгласить Али, его двоюродного брата и зятя. Эти люди образовали течение, называемое Шиа, сокращенное от Шиа-т-Али, партия Али.
Каждый год шииты отмечают день гибели внука Пророка, да пребудет с ним мир, Хуссейна Ибн Али, убитого в 680 году в сражении при Карбале. В память об этом событии устраивается праздник, называемый Мухаррам. Во время этого праздника шииты до крови хлещут себя цепями и режут себе кожу бритвами, так что улицы заливают потоки крови. Один из друзей моего отца принадлежал к шиитам. Рассказывая о гибели Хуссейна в Карбале, он всякий раз заливался слезами. Глядя на него, можно было подумать, что это трагическое событие произошло вчера, а не 1300 лет назад. К шиитам принадлежал и Мухаммед Али Джинна. Мать Беназир Бхутто тоже принадлежала к иранским шиитам.
Наша семья, как и большая часть пакистанцев (около 80 %), принадлежит к суннитам. Но внутри этого течения есть несколько групп. Самая большая из этих групп называется Барелви, в честь знаменитой медресе XIX века, расположенной в городе Барейли, в индийском штате Уттар Прадеш. Еще одна группа, Деобанди, получила название в честь другой знаменитой медресе, которая тоже находилась в Уттар Прадеш, в деревне Деобанд. Представители этой группы очень консервативны, и большинство современных медресе принадлежит именно ей. Группа, называемая Ахль-и-Хадис (люди Предания), принадлежит к течению салафистов. Они находятся под сильным арабским влиянием и отличаются даже большим консерватизмом, чем все прочие. На Западе их называют фундаменталистами. Они не признают ни наших святых, ни гробниц, в то время как большинство пакистанцев имеют склонность к мистике и справляют ритуалы у гробниц Суфи. Каждая из этих групп имеет множество ответвлений.
Муфтий, живущий рядом с нашей школой, был членом Таблиги Джамаат, группы Деобанди, которая каждый год устраивает в Райвинде, поблизости от Лахора, грандиозный съезд, на который собираются миллионы людей. Наш прежний диктатор, генерал Зия-уль-Хак, тоже посещал эти съезды. В 1980-х годах, при его режиме, Таблиги обладала большим влиянием. Почти все армейские имамы, проповедующие в казармах, принадлежали именно к этой группе, и многие армейские офицеры находились под их влиянием.
Потерпев неудачу с нашей домовладелицей, муфтий не успокоился. Он собрал нескольких влиятельных человек и старейшин, проживающих по соседству, и во главе этой делегации направился к нашему дому. Делегация состояла из семи человек – несколько старших таблигов, смотритель мечети, бывший участник джихада и владелец магазина. Все они едва сумели втиснуться в наш маленький дом.
При виде нежданных гостей отец очень встревожился и приказал нам с братьями уйти в другую комнату. Но дом был таким маленьким, что мы слышали каждое слово.
– Я ученый богослов, представляю Талибан и Таблигиан, – заявил мулла Гуламулла.
Чтобы придать себе весу, он прибегнул к авторитету сразу двух исламских организаций.
– Я представляю также всех правоверных мусульман, которые считают, что ваша школа для девочек – харам и богохульство. Ее следует незамедлительно закрыть. Девочкам незачем ходить в школу, – продолжал он. – Женщина не должна покидать женскую половину дома, дабы избежать посторонних взглядов. Вспомни, что в Священном Коране не упомянуто ни единого женского имени, ибо женские имена – это сокровенная тайна, которую Аллах не пожелал нарушать.
Отец более не мог это слушать.
– В Коране много раз упоминается имя Мариам, – перебил он. – Разве она не была женщиной, и женщиной весьма достойной?
– Коран упоминает о ней лишь с одной целью – доказать, что Иса (Иисус) был сыном Мариам, а не сыном Божьим, – возразил мулла.
– Может быть, – кивнул отец. – Тем не менее в Коране Мариам называется по имени, и ты не можешь это отрицать.
Муфтий хотел продолжить спор, но отец решил, что в этом более нет смысла. Он повернулся ко всем прочим и сказал, указав на муллу:
– Когда я встречаю этого человека на улице, я всегда его приветствую, а он лишь склоняет голову, не отвечая ни слова.
Мулла смущенно потупился, так как ислам настаивает на том, что люди должны приветствовать друг друга подобающим образом.
– Твоя школа – харам, – упрямо повторил он. – Именно поэтому я не желаю тебя приветствовать.
Тогда голос подал один из тех, кого мулла привел с тобой.
– Мне сказали, ты принадлежишь к неверным, – обратился он к отцу. – Но я вижу в твоем доме Священный Коран.
– А как же иначе! – воскликнул отец, пораженный тем, что его веру поставили под сомнение. – Я – мусульманин.
– Вернемся к разговору о школе, – заявил муфтий, недовольный тем оборотом, который принял разговор. – Школы для мальчиков и девочек находятся рядом, мальчики постоянно видят девочек, и это очень плохо.
– Нет, не видят, – ответил отец. – Я нашел решение. Девочки входят через другие ворота.
Это решение, разумеется, не удовлетворило муфтия. Он хотел закрыть школу для девочек во что бы то ни стало. Но остальные вовсе не разделяли его непримиримых взглядов и, удостоверившись в том, что мальчики и девочки не видят друг друга, покинули наш дом.
Отец догадывался, что на этом дело не кончится. К тому же он знал, что племянница муфтия тайком посещает школу, – об этом муфтий, кстати, не счел нужным сообщать членам своей делегации. Через несколько дней отец позвонил старшему брату муфтия, отцу девочки.
– Ваш брат меня достал! – сказал он. – Что он за муфтий, хотел бы я знать? Нам всем он надоел до смерти. Не могли бы вы его угомонить?
– Боюсь, тут я ничего не могу поделать, Зияуддин, – ответил отец девочки. – Дома у меня тоже проблемы. Брат живет с нами и сумел превратить жизнь нашей семьи в настоящий ад. Следит, чтобы женщины соблюдали пурда, никогда не покидали женской половины, требует, чтобы его жена никогда не попадалась мне на глаза, а моя жена не попадалась на глаза ему. В таком маленьком доме, как наш, это до крайности неудобно. И какой в этом смысл, ведь жена брата для меня все равно что сестра. В общем, настоящее безумие.
Отец оказался прав. Его противник был не из тех, кто легко сдается. При режиме генерала Зия-уль-Хака в стране проводилась кампания по исламизации, и муллы стали очень влиятельными фигурами.
В некоторых отношениях генерал Мушарраф принципиально отличался от генерала Зия. Обычно он ходил в военной форме, но иногда позволял себе появляться на публике в европейском костюме. Он называл себя президентом, а не главой военной администрации. К тому же он держал дома собак, которых мусульмане считают нечистыми животными. Если генерал Зия проводил кампанию по исламизации, генерал Мушарраф решил провести кампанию по модернизации Пакистана. Он предоставил относительную свободу средствам массовой информации, разрешил открывать частные телеканалы, на которых дикторами работали не только мужчины, но и женщины. Было позволено также отмечать европейские праздники, такие как Новый год и День святого Валентина. Мушарраф даже разрешил ежегодно в День независимости устраивать грандиозный концерт поп-музыки, который транслировался по телевидению на всю страну. В общем, он решился на такие послабления, на которые не решались даже демократические правители, включая Беназир Бхутто. Он отменил закон, согласно которому женщина, подвергшаяся изнасилованию, для возбуждения уголовного дела должна предоставить четырех свидетелей преступления, причем непременно мужчин. Он впервые в истории страны назначил женщину президентом государственного банка, позволил женщинам работать пилотами и сотрудниками береговой охраны. Он объявил даже, что вскоре женщины будут стоять в почетном карауле у гробницы Джинны в Карачи.
Тем не менее в Северо-западной пограничной провинции, на землях пуштунов, все было по-другому. В 2002 году Мушарраф провел там выборы путем «управляемой демократии». Это были странные выборы, потому что основные партийные лидеры, Наваз Шариф и Беназир Бхутто, были высланы из страны. В нашей провинции в результате этих выборов к власти пришло так называемое правительство муфтиев. Организация Муттахида Маджлис-и-Амаль (ММА) представляла собой объединение, в которое входило пять религиозных партий, включая Джамаат уль-Улама-и-Ислам (ДУИ). В ведении этой партии находись медресе, где учились талибы. Люди в шутку расшифровывали ММА как Мулла Милитари Альянс (военный альянс мулла). Ни у кого не вызвало сомнений, что это объединение одержало победу благодаря поддержке Мушаррафа. Но некоторые религиозные пуштуны голосовали за них, потому что им не нравилось американское вторжение в Афганистан и свержение режима талибов в этой стране.
Наша провинция всегда была более консервативна, чем весь остальной Пакистан. Во время афганского джихада в наших краях было построено множество медресе, причем некоторые из них – на средства Саудовской Аравии. Обучение в медресе было бесплатным, поэтому многие молодые люди предпочитали получать образование именно там. Это было началом процесса, который мой отец называл арабизацией Пакистана. События одиннадцатого сентября усилили воинственные настроения. Иногда, проходя по улицам, я видела надписи, сделанные мелом на стенах домов: «Если хочешь быть бойцом джихада, свяжись с нами». Далее следовал номер телефона. В те дни группам по организации джихада была предоставлена полная свобода, они открыто собирали средства и вербовали добровольцев. Один директор школы из Шанглы во всеуслышание хвастался, что послал девятерых учеников старшего класса в Кашмир, в центр подготовкибоевиков, и называл это самым большим своим успехом.
Правительство ММА закрыло все магазины, где продавались CD и DVD, и намеревалось создать полицию нравов, подобную той, что действовала в Афганистане при талибском режиме. Предполагалось, что эти патрули смогут остановить на улице любую женщину, идущую в сопровождении мужчины, и потребовать доказательств того, что мужчина является ее родственником. К счастью, Верховный суд отверг эту идею. Тогда активисты ММА начали атаку на кинотеатры. Они срывали афиши и рекламные щиты, на которых были изображены женщины, и замазывали их краской. Из магазинов, торгующих одеждой, были убраны все женские манекены. Активисты ММА требовали, чтобы мужчины отказались от европейских рубашек и брюк и носили только традиционный костюм, шальвар-камиз, состоявший из длинной свободной рубахи и штанов. Женщины должны были не только покрывать голову, но и непременно носить паранджу. Любое участие женщин в общественной жизни они считали недопустимым.
Мой отец открыл среднюю школу в 2003 году. Первый год мальчики и девочки занимались вместе, но к 2004 году общественный климат так изменился, что от совместного обучения пришлось отказаться. Мулла Гуламулла тоже чувствовал эти перемены и становился все настырнее. Один из служащих школы сказал отцу, что муфтий постоянно приходит в школу и следит за тем, чтобы девочки не пользовались центральным входом. Однажды он стал свидетелем того, как одна из учительниц вышла из школы в сопровождении учителя-мужчины, которой помог ей поймать рикшу. Маулана был до крайности возмущен.
– Какое право он имел сопровождать эту женщину, разве он ее родственник? – вопросил он.
– Нет, – ответил служащий. – Но они коллеги.
– Такого безобразия нельзя допускать!
Отец попросил сотрудников школы позвонить ему, как только маулана появится в следующий раз. И когда это произошло, отец отправился на встречу с противником, прихватив с собой друга, богослова и учителя ислама.
– Маулана, вы хотите вывести меня из терпения! – воскликнул отец. – Чем вам не угодила наша школа? Видно, вы нездоровы, если при виде детей, которые учатся в школе, устраиваете скандал! Чем бродить здесь, шли бы лучше к доктору! Запишитесь на прием к доктору Гейдару Али.
Доктор Гейдар Али был известным в нашем городе психиатром, поэтому предложение сходить к нему на прием было равносильно обвинению в сумасшествии.
В ответ муфтий, не говоря ни слова, снял с головы чалму и положил на колени отца. Чалма для нас – символ благородства, и мужчина может снять с себя чалму лишь в знак смирения. Но когда муфтий заговорил, выяснилось, что он вовсе не смирился.
– Никаких скандалов я не устраивал, – заявил он. – Ваши служащие лгут.
– В любом случае вам здесь нечего делать, – ответил отец. – Прошу вас, уходите!
Муфтию не удалось закрыть нашу школу. Но то, что он пытался это сделать, само по себе было очень показательно. Общественный климат в Пакистане изменился, и это не могло не тревожить отца. Он и его товарищи постоянно устраивали митинги, посвященные не только защите окружающей среды, но и защите демократии.
В 2004 году, уступив настойчивому давлению Вашингтона, которое продолжалось более двух с половиной лет, генерал Мушарраф послал войска в Федерально управляемые племенные территории (ФУПТ). Этот район, который тянется вдоль границы с Афганистаном, практически не подчинялся правительственному контролю. Американцы утверждали, что боевики Аль-Каиды, сбежавшие из Афганистана во время американских бомбардировок, использовали эти территории в качестве убежища, пользуясь пуштунским гостеприимством. Здесь они устраивали лагеря, где готовили новых бойцов, и совершали атаки на войска НАТО, расположенные в приграничной зоне. Территория эта располагается вблизи долины Сват, один из ее районов, Баджаур, непосредственно к ней примыкает. Люди, живущие в ФУПТ, принадлежат к таким племенам, как Юсуфзай, испокон веков обитающим в Пакистане и в Афганистане.
Территория племен была создана во времена британского колониального владычества в качестве буфера между Афганистаном и Индией, в состав которой входил тогда Пакистан. Сегодня она по-прежнему управляется главами племен и старейшинами, или маликами. Впрочем, никаким реальным влиянием малики не обладают. По правде говоря, на территории племен царит полное безвластие. Государство предпочитает не обращать внимания на эти каменистые долины, жители которых промышляют главным образом контрабандой (средний годовой доход в этих районах составляет около 250 долларов – в Пакистане он в два раза выше). Больниц и школ там очень мало, школы для девочек не существует вовсе. Думаю, там не найти ни одной женщины, которая умела бы читать. О политических партиях там и слыхом не слыхивали. Жители территории племен испокон веков славились своей независимостью и свирепостью, в этом можно убедиться, читая старые британские отчеты.
Никогда прежде пакистанская армия не входила в ФУПТ. Так же как в свое время англичане, правительство не посылало туда регулярные войска и довольствовалось тем, что эти районы контролируют сформированные из пуштунов приграничные части. Решение послать в ФУПТ армию означало, что солдатам придется сражаться со своими братьями-пуштунами. К тому же многие армейские начальники и офицеры военной разведки были связаны с боевиками Аль-Каиды. В марте 2004 года армейские части вошли в первый приграничный район – Южный Вазиристан. Как и следовало ожидать, местные жители восприняли это как посягательство на их традиционный образ жизни. Все мужчины взяли в руки оружие, чтобы оказать правительственной армии сопротивление. В результате вспыхнувшего конфликта были убиты сотни солдат.
Армия не была готова к столь мощному отпору. К тому же некоторые солдаты отказывались сражаться против собственного народа. Через двенадцать дней войска отступили. В результате было заключено так называемое мирное соглашение с местными лидерами боевиков, такими как Нек Мухаммед. Правительство попыталось подкупить боевиков и выделило им значительные денежные средства в обмен на обещание прекратить военные действия. Полученные деньги боевики использовали, чтобы купить оружие и усилить свою активность. А несколько месяцев спустя военно-воздушные силы США совершили первое нападение на Пакистан.
17 июля 2004 года в Южном Вазиристане беспилотный самолет «стервятник» сбросил зажигательный снаряд на Нека Мухаммеда, который в то время как раз давал интервью по спутниковому телефону. Лидер боевиков и его люди были убиты на месте. Местные жители даже не поняли, что произошло. В то время никто в Пакистане не верил, что американцы способны на подобный произвол. США могли относиться к Неку Мухаммеду как угодно, но они не имели ни малейшего права атаковать с воздуха территорию страны, с которой не находились в состоянии войны. Разумеется, в приграничных районах поднялась волна возмущения. Было сформировано множество вооруженных отрядов и отрядов местной милиции, лашкар.
За первой воздушной атакой последовали другие. Американцы утверждали, что ближайший помощник бен Ладена, Айман аль-Завахири, скрывается в Баджауре и даже женился на местной жительнице. В январе 2006 года американский беспилотный самолет сбросил на деревню Дамадола бомбу с целью покончить с аль-Завахири. В результате было разрушено три дома и убито восемнадцать человек. Что касается самого аль-Завахири, то, по утверждениям американцев, он заранее был предупрежден о бомбардировке и бежал. В том же году, 30 октября, еще один американский «стервятник» бросил бомбу на медресе, стоявшую на холме поблизости от главного города округа Хар. В результате погибло восемьдесят два человека. В большинстве своем это были мальчики и юноши, учащиеся медресе. Американцы заявили, что это была вовсе не духовная школа, а лагерь подготовки боевиков Аль-Каиды, что в их распоряжении находятся видеозаписи, подтверждающие это. Согласно утверждениям США, холм представлял собой сложную систему туннелей и подземных складов оружия. Через несколько часов после бомбардировки влиятельный местный муфтий по имени Факир Мухаммед, глава разрушенной медресе, призвал пакистанских солдат отомстить за смерть своих братьев, последовав примеру террористов-смертников.
Мой отец и его друзья были до крайности встревожены происходящим. Они решили незамедлительно созвать местных вождей и старейшин на мирную конференцию. В одну из январских ночей 150 человек, несмотря на пронзительный холод, собрались, чтобы решить, как предотвратить военную угрозу.
– Война совсем близко, – предостерег отец. – Мы должны потушить пламя прежде, чем оно охватит нашу долину.
Но никто не желал слушать его предостережений. Некоторые встретили его слова смехом, в том числе местный политический лидер, сидевший в первом ряду.
– Досточтимый хан, – обратился к нему отец. – Вам известно, какая участь постигла народ Афганистана. Многие жители этой страны превратились в беженцев и нашли у нас приют. То же самое происходит сейчас в Баджауре. Помяните мои слова, вскоре нам тоже придется покинуть свои дома. Но нам некуда будет бежать, негде будет искать приюта.
В ответ хан усмехнулся. «Поглядите только на этого человека, – было написано у него на лице. – Что за вздор он несет? Я хан, я у себя дома, и никто не заставит меня этот дом покинуть».
Мой отец был глубоко разочарован.
– Увы, я не хан, не вождь и не политический лидер, – сказал он, вернувшись домой. – Я всего лишь владелец школы, маленький человек, который не в состоянии изменить ситуацию.
8. Осень, когда произошло землетрясение
Однажды солнечным октябрьским днем, когда я еще училась в начальной школе, наши парты принялись трястись и дрожать. Все, и девочки и мальчики – в начальных классах мы учились вместе, – хором закричали: «Землетрясение!» – и бросились на улицу. Нас учили, что в случае землетрясения надо поступать именно так. На улице дети собрались вокруг учителей, как цыплята вокруг наседок.
Долина Сват находится в зоне высокой сейсмической активности, и землетрясения у нас случаются часто. Но это было особенно сильным. Земля под ногами ходила ходуном, казалось, все дома вокруг вот-вот развалятся. Многие дети плакали, учителя молились. Госпожа Руби, одна из моих любимых учительниц, пыталась нас успокоить.
– Бояться нечего, – говорила она. – Скоро землетрясение закончится.
После того как подземные толчки затихли, нас отослали домой. Когда мы вернулись, мама сидела с Кораном в руках и наизусть повторяла суры. Люди всегда прибегают к молитве в минуты опасности. Увидев нас, мама просияла, глаза ее увлажнились слезами радости. В тот день толчки повторились еще несколько раз, так что все мы были очень напуганы.
Наша семья часто переезжала – к тому времени, как мне исполнилось тринадцать, мы сменили квартиру семь раз. В ту осень мы жили в многоквартирном доме. По меркам Мингоры этот двухэтажный дом с резервуаром для воды на крыше считался очень большим. Мама боялась, что дом обвалится, поэтому мы вышли на улицу. Отец вернулся домой только вечером, он проверял, в каком состоянии находятся остальные школьные здания.
Когда спустилась ночь, все мы были в состоянии, близком к панике. При каждом новом толчке мы боялись, что настал день Страшного суда. Мама не хотела возвращаться домой.
– Мы все погибнем под обломками! – твердила она.
Но отец очень устал. К тому же мы, мусульмане, верим, что книга наших судеб написана Богом. Поэтому мы вернулись под крышу. По настоянию отца меня и моих братьев, Хушаля и Атала, который тогда был совсем маленьким, уложили спать.
– Если боитесь оставаться дома, можете уходить! – сказал отец маме и своим двоюродным братьям. – Я останусь здесь. Если вы верите в Аллаха и Его волю, вы останетесь здесь.
Думаю, во времена великих бедствий и катастроф, когда наша жизнь подвергается опасности, все мы вспоминаем о своих грехах, о том, что скажем в свое оправдание, встретившись с Богом, о том, простит ли Он нас. Но Бог даровал людям короткую память, и, когда опасность остается позади, мы вновь забываем о своих грехах и живем, как жили прежде. Я разделяла и неколебимую веру отца, и обоснованные тревоги матери.
Землетрясение, разразившееся 5 октября 2005 года, оказалось одним из самых разрушительных в истории. По шкале Рихтера его сила составила 7,6 балла, толчки ощущались на огромной территории от Кабула до Дели. В Мингоре разрушения были не столь уж значительны – рухнуло всего несколько домов, но в соседнем Кашмире и северных районах Пакистана последствия стихийного бедствия оказались ужасающими. Дома рушились даже в Исламабаде.
Мы не сразу осознали масштаб катастрофы. Только когда по ТВ начали передавать репортажи из наиболее пострадавших районов, мы увидели целые деревни, снесенные с лица земли. Электросети и телефонные линии вышли из строя, доступ в пострадавшие районы затруднялся многочисленными оползнями. В зоне стихийного бедствия оказалась территория в 30 000 квадратных километров – примерно столько составляет площадь американского штата Коннектикут. Число жертв было невероятным. Погибло более 73 000 человек, более 128 000 было ранено, причем многие из них стали инвалидами на всю жизнь. Более 3,5 миллиона человек остались без крова. Были разрушены дороги и мосты, выведены из строя водопроводные системы и системы энергоснабжения. Среди погибших было много детей, которые, подобно мне, утром находились в школе. Около 6400 школ превратились в груды обломков, под их развалинами погибло 18 000 детей.
После того как катастрофа осталась позади, мы начали собирать деньги для пострадавших. Каждый приносил сколько мог. Отец мой обходил всех своих знакомых и просил жертвовать для пострадавших продукты, одежду и деньги. Я вместе с мамой собирала одеяла. К деньгам, собранным в нашей школе, отец добавил средства, выделенные Сватской ассоциацией частных школ и Всеобщим мировым советом. Общая сумма превышала миллион рупий. Издательская компания в Лахоре, снабжавшая нашу школу учебниками, прислала пять грузовиков с продовольствием и прочими необходимыми вещами.
Мы очень волновались за наших родственников, живущих в Шангле, узкой долине, зажатой между двумя горными хребтами. Наконец один из двоюродных братьев отца принес нам неутешительные новости. В отцовской деревне было разрушено множество домов, погибли восемь человек. Под развалинами одного из рухнувших домов, принадлежавших местному мулле, маулане Кадиму, погибли его четыре дочери-красавицы. Мне очень хотелось поехать в Шанглу с отцом, который сопровождал грузовики с гуманитарной помощью, но он сказал, что это слишком опасно.
Через несколько дней отец вернулся, бледный от усталости. Поездка была очень тяжелой, особенно последняя часть. Большая часть дороги обвалилась, путь преграждали огромные камни. Когда отец наконец добрался до деревни, родственники рассказали ему, что землетрясение показалось им концом света. Скалы сотрясались, камни с грохотом срывались вниз. Люди выбегали из своих домов и, стоя на улице, читали молитвы, но треск рушившихся крыш и рев испуганных буйволов заглушал их голоса. Бедствие продолжалось так долго, что жителям деревни пришлось провести на улице не только день, но и ночь. Ночью в горах очень холодно, и люди прижимались друг к другу, пытаясь согреться.
Через несколько дней на помощь пострадавшим прибыли профессиональные иностранные спасатели и добровольцы из организации Техрик-и-Нафаз-и-Шариат-и-Мохаммади (ТНШМ), которая также называется Движением за внедрение исламских законов. Эта организация, основанная муфтием Суфи Мухаммедом, посылала бойцов в Афганистан. Сам Суфи Мухаммед находился в тюремном заключении с 2002 года, когда генерал Мушарраф под давлением Америки арестовал нескольких военных лидеров. Тем не менее организация, созданная Суфи Мухаммедом, продолжала существовать. Теперь ею руководил его зять, маулана Фазлулла. Представителям власти трудно было добраться до отдаленных мест, подобных Шангле, потому что дороги и мосты были разрушены, а местная администрация бездействовала. Мы видели по телевизору выступление представителя ООН, который сказал, что «ООН пришлось столкнуться с настоящим дорожным коллапсом».
Генерал Мушарраф назвал землетрясение «испытанием, посланным нации свыше», и заявил, что наша армия начала операцию под названием «Линия жизни» – в Пакистане армейским операциям любят давать громкие названия. В газетах во множестве публиковали фотографии, на которых были изображены вертолеты, доставляющие гуманитарную помощь. Но в крошечных горных долинах вертолеты не могли приземлиться, и тюки с продовольствием и палатками, которые они сбрасывали, зачастую падали в реки. Иногда случалось и так, что вертолеты не могли сбросить груз, потому что внизу во множестве толпились люди.
Но все же какая-то помощь пострадавшим оказывалась. Особенно быстро действовали американцы, бросившие на помощь жертвам землетрясения часть войск и вертолетов, находившихся в Афганистане. Они воспользовались случаем, чтобы показать всему миру, что не оставили Пакистан в тяжелый час. Надо сказать, что некоторые пилоты замазывали буквы USA на своих вертолетах, опасаясь проявлений агрессии со стороны местного населения. Многие жители отдаленных деревень впервые в жизни видели иностранцев и относились к ним недоверчиво.
Большинство добровольцев принадлежало к исламским благотворительным организациям. Правда, за некоторыми из этих организаций скрывались военные формирования. Самое значительное из них, Джамаат-уль-Дава (ДуД), представляло собой процветающее крыло Лашкаре-Тайба. ЛТ находилось в тесной связи с ПМР. Главной проблемой, волнующей эту организацию, было освобождение Кашмира, который, как считали все жители Пакистана, должен быть частью нашей страны, а не Индии, так как большинство его жителей – мусульмане. Лидер ЛТ, профессор из Лахора по имени Хафиз Саид, чрезвычайно пылкий оратор, часто выступал по телевидению с призывами объявить войну Индии. После землетрясения, когда правительство проявило неспособность к энергичным действиям, усилиями ДуД были организованы лагеря для оставшихся без крова, причем эти лагеря охраняли бойцы, вооруженные автоматами Калашникова и снабженные переносными рациями. Все знали, что эти люди принадлежат к ЛТ, и вскоре их черно-белые флаги с перекрещенными мечами развевались повсюду. В Азад Кашмир, в городе Музаффарабад представители ДуД устроили большой полевой госпиталь, где были не только все необходимые медикаменты, рентгеновская установка и операционная, но даже стоматологический кабинет. Помимо профессиональных медиков, в госпитале работали десятки молодых волонтеров.
Пострадавшие благословляли спасателей, которые, невзирая на все трудности, проникали в отрезанные от мира ущелья, доставляя продукты и медикаменты. Волонтеры помогали расчищать завалы и возводить новые дома, хоронить погибших и возносить заупокойные молитвы. Со дня землетрясения прошло уже несколько лет, но по сей день во многих деревнях люди не могут построить новые дома взамен разрушенных, потому что правительство так и не выплатило обещанной компенсации. Большинство зарубежных гуманитарных организаций покинули Пакистан, но представители ДуД продолжают свою помощь. Мой двоюродный брат, который учится в Англии, рассказал, что активисты ДуД занимались здесь сбором средств для ликвидации последствий землетрясения и благодаря живущим в Англии пакистанцам собрали значительную сумму. Правда, многие люди считали, что значительная часть этих средств была использована вовсе не по назначению. Ходили даже слухи, что с помощью этих денег планировалось осуществить операцию по уничтожению самолетов, совершающих рейсы из Великобритании в США.
После гибели такого огромного количества людей множество детей осталось без родителей. Количество сирот составило около 11 000. В нашем обществе сирот обычно берут в свой дом родственники, но масштабы катастрофы были столь велики, что у многих детей вообще не осталось родных. Правительство обещало, что все осиротевшие дети будут находиться на государственном обеспечении, но это обещание оказалось таким же пустым, как и все прочие. По слухам, многих мальчиков ДуД поместила в свои медресе. В Пакистане медресе можно назвать благотворительными учреждениями, потому что они бесплатно предоставляют своим ученикам кров и пищу. Но знания, которые получают в духовных школах ученики, являются, мягко говоря, недостаточными. В основном там занимаются тем, что, стоя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону, читают наизусть Коран. Еще в медресе учат, что наука и литература – это изобретения неверных, не нужные истинному мусульманину, что динозавров никогда не существовало и человек никогда не летал в космос.
Пакистанский народ долго не мог оправиться от шока, вызванного землетрясением. Наши политики и военные диктаторы и так были для страны настоящим бедствием, а тут на Пакистан обрушилось еще и бедствие природное. Муллы и муфтии твердили, что землетрясение – это предостережение, ниспосланное Аллахом. Мы должны стать по-настоящему исламской страной, должны неукоснительно соблюдать законы шариата, громовыми голосами провозглашали они. Иначе нас неминуемо ждет новое, еще более страшное наказание.
Часть вторая
Долина смерти
Прощай, музыка!
Твои сладчайшие мелодии должны замолкнуть.
Талибан наложил обет молчания на все уста в нашей деревне.
9. Радио Мулла
Мне было десять лет, когда в нашу долину пришли талибы. Мы с Монибой тогда зачитывались книгами из серии «Сумерки» и мечтали стать вампирами. Талибы казались нам похожими на вампиров, ведь они тоже появлялись по ночам. Они всегда ходили группами, всегда были вооружены автоматами Калашникова и кинжалами. Впервые они появились в Верхнем Свате, в горном районе Матта. Поначалу они не называли себя талибами и не походили на афганских талибов, которых мы видели на фотографиях.
Тем не менее выглядели они довольно живописно – длинные спутанные волосы и бороды, камуфляжные френчи в сочетании с нашим традиционным костюмом шальвар-камиз. Штанины не закрывали лодыжек, на ногах – кроссовки или дешевые пластиковые сандалии. Некоторые из них носили на голове черные чулки с прорезями для глаз. Почти все были в черных тюрбанах со свисающими длинными концами, и в эти концы кое-кто из талибов сморкался. Благодаря черным чалмам и черным нагрудным значкам с надписью «Шариат я шахадат» – «Законы шариата или мученичество» – люди прозвали их Тор Патки, или Черноголовые бригады. Они казались такими грязными, что один из друзей моего отца называл их «врагами воды и мыла».
Лидер Талибана, двадцативосьмилетний маулана Фазлулла, в прошлом смотритель фуникулера, на котором люди переправлялись через реку Сват, в результате перенесенного в детстве полиомиелита сильно прихрамывал на правую ногу. Он учился в медресе мауланы Суфи Мухаммеда, основателя движения Техрик-и-Нафаз-и-Шариат-и-Мохаммади (ТНШМ), и женился на его дочери. В 2002 году, когда Суфи Мухаммед вместе с другими военными лидерами был арестован и заключен в тюрьму, Фазлулла стал лидером движения вместо своего тестя. Незадолго до землетрясения он устроил в Имам Дери, небольшой деревушке, расположенной в нескольких милях от Мингоры, на другом берегу реки Сват, нелегальную радиостанцию.
В нашей долине большинство жителей получает информацию по радио, так как телевизоры есть лишь у незначительной части семей, а газет многие не могут читать вследствие неграмотности. Вскоре все только и говорили, что о новой радиостанции. Люди стали называть ее Мулла ФМ, или Радио Мулла. Радиостанция вела свои передачи каждый вечер с восьми до десяти и каждое утро с семи до девяти.
Поначалу Фазлулла действовал очень мудро и осторожно. Он представился как исламский реформист и толкователь Священного Корана. Моей маме, очень набожной женщине, он поначалу даже понравился. В своих радиобеседах он призывал людей завести хорошие привычки и отказаться от дурных. Он говорил, что мужчинам следует непременно носить бороды, но перестать курить и жевать табак. Он также утверждал, что нужно отказаться от героина и чараса, или гашиша. Фазлулла учил, как правильно совершать омовение перед молитвой, в какой последовательности умываться. Он упоминал даже о том, как следует мыть интимные части тела.
Иногда голос его звучал наставительно, как у учителя, разговаривающего с детьми, иногда – пылко и страстно. Когда он говорил о своей любви к исламу, голос его дрожал от подступавших рыданий. Обычно сначала выступал сам Фазлулла, а потом слово брал его помощник Шах Дуран, который прежде продавал фаст-фуд на базаре. Они заявляли, что музыка, кино и танцы ведут людей к погибели, поэтому правоверным мусульманам следует от них отказаться. Из-за того что слишком многие люди сегодня стали приверженцами этих греховных развлечений, Бог посылает нам наказания, подобные землетрясению, громовым голосом возвещал Фазлулла. Если люди не прекратят предаваться греху и соблазну, они вновь навлекут на себя гнев Аллаха. В нашей стране муллы часто толкуют Священный Коран и Хадис (Священное Предание у мусульман) так, как им заблагорассудится, ведь мало кто имеет возможность прочитать эти книги по-арабски, на языке, на котором они были написаны. Тем же путем шел и Фазлулла, использующий людское невежество.
– Аба, он говорит правду? – спрашивала я, с ужасом вспоминая о недавнем землетрясении.
– Нет, джани, – отвечал отец. – Этот человек нас дурачит.
Отец рассказывал, что его коллеги-учителя часто обсуждают передачи Мулла ФМ. К тому времени в школе работало около семидесяти учителей, из них сорок мужчин и тридцать женщин. Некоторые учителя были противниками Фазлуллы, но многие одобряли и поддерживали его. Подпав под власть его харизмы, они считали его глубоким толкователем Корана. У людей находили горячий отклик разговоры о необходимости внедрения исламских судов, так как пакистанская система судопроизводства, заменившая традиционный пуштунский суд, вызвала много нареканий. Споры по вопросам владения землей, часто возникающие в наших районах, прежде разрешались незамедлительно, теперь – в течение нескольких лет. Коррумпированные государственные чиновники, наводнившие нашу долину, вызывали всеобщую ненависть. Обещания Фазлуллы возродить прежнюю государственную систему, существовавшую в долине во времена вали, падали на благодарную почву.
В течение полугода жители нашей долины избавились от телевизоров, видео– и аудиосистем и дисков. Люди Фазлуллы собирали все это в огромные кучи, поджигали, и клубы густого черного дыма устремлялись в небо. Многие владельцы магазинов, торгующих CD и DVD, добровольно закрывали свои торговые точки и получали от талибов компенсацию. Мы с братьями очень любили смотреть телевизор и совершенно не хотели с ним расставаться. Отец успокоил нас и сказал, что не собирается лишать нас этого удовольствия. В целях безопасности мы спрятали телевизор в шкаф и смотрели его с приглушенным звуком. Известно было, что талибы подслушивают у дверей и, врываясь в дом, забирают телевизор и разбивают его вдребезги. Фазлулла ненавидел болливудские фильмы, которые мы обожали, и заявлял, что они враждебны исламу. Только против радио он ничего не имел, хотя музыка, за исключением талибских песен, была также объявлена харам.
Как-то раз отец пошел проведать друга, лежавшего в больнице. Когда он вошел в палату, все больные слушали магнитофонную запись проповедей Фазлуллы.
– Ты должен встретиться с мауланой Фазлуллой, – слышал отец со всех сторон. – Он выдающийся богослов.
– Какой он богослов? – пожимал плечами отец. – На самом деле его исключили из школы за неуспеваемость. И зовут его, кстати, вовсе не Фазлулла.
Но его возражений никто не слушал. Видя всеобщее увлечение религиозным романтизмом Фазлуллы, отец очень огорчался и тревожился.
– Очень смешно, что так называемый ученый-богослов ратует за всеобщее невежество, – сетовал отец.
Особой популярностью Фазлулла пользовался в отдаленных районах. Люди, живущие там, с благодарностью вспоминали помощь, которую оказали им добровольцы ТНШМ после землетрясения, когда правительство проявило полное бессилие. В некоторых мечетях были установлены громкоговорители, подсоединенные к радиосети, так что передачи Радио Мулла разносились по всей деревне и даже по окрестным полям. Наибольшей популярностью пользовалась вечерняя передача, в которой он называл имена людей, завоевавших его одобрение.
– Брат такой-то курил гашиш, но отказался от этого, ибо это грех, – провозглашал он. – Брат такой-то отрастил бороду, и я поздравляю его с этим достижением. Брат такой-то добровольно закрыл свой магазин CD, и это замечательно.
Все эти люди получат награду на небесах, утверждал Фазлулла. Людям нравилось, когда их имена называли по радио и хвалили их, но еще больше им нравилось, когда их соседей во всеуслышание называли грешниками. После каждой передачи поднималась волна разговоров: «Слыхали, что натворил такой-то?»
Радио Мулла позволяло себе непочтительно отзываться даже об армии. Пакистанских правительственных чиновников Фазлулла называл «неверными» и заявлял, что они препятствуют внедрению в жизнь норм шариата. Если правительство не изменит своей политики, движение Талибан «внедрит законы шариата силой, а неверных разорвет на части», обещал Фазлулла. Одной из его любимых тем была несправедливость феодальной системы ханов. Бедным людям приятно было слушать, как ханов поносят по радио. Фазлулла представлялся им кем-то вроде исламского Робин Гуда. Они верили, что, придя к власти, он отдаст земли ханов бедным. Некоторые ханы бежали из нашей долины. Мой отец тоже был противником ханов, но он понимал, что Талибан несет с собой еще большее зло.
Друг моего отца Хидаятулла стал правительственным чиновником в Пешаваре и предупреждал нас: «Вот как боевики делают это. Они хотят завоевать сердца и умы людей, поэтому сначала изучают, какие проблемы есть у местного населения, и обличают виновных в этих бедах. Таким образом они получают поддержку молчаливого большинства. Именно такую тактику они использовали в Вазиристане, ополчившись на похитителей детей и бандитов. После того как получат власть, они ведут себя точно так же, как преступники, на которых они когда-то охотились».
Радиовыступления Фазлуллы часто были направлены против женщин. Ему, наверное, было известно, что многие из наших соотечественников работают вдали от дома, на угольных шахтах на юге страны или на строительных площадках в Персидском заливе. Иногда он говорил: «Мужчины, выйдите на улицу. Я хочу поговорить с вашими женщинами». Выдержав паузу, он продолжал: «Женщины должны сидеть дома и заниматься хозяйством. Только в чрезвычайных ситуациях они могут выйти на улицу и при этом надевать паранджу». Иногда его люди ходили по домам и показывали нам модную одежду, якобы отобранную у «передовых» женщин, чтобы пристыдить их.
Директриса школы для девочек, госпожа Мариам, запретила нам слушать Радио Мулла, но мои подруги рассказывали, что их матери делают это каждый день. У нас дома был один-единственный радиоприемник, старый, еще дедушкин. Он сломался, но мамины подруги рассказывали ей о том, что слышали по Радио Мулла. Они хвалили маулану Фазлуллу, восхищались его длинными волосами, его искусством наездника и даже говорили, что он похож на Пророка, да пребудет с ним мир. Женщины доверяли ему свои заветные мечты, и он молился об их исполнении. Мама слушала все эти рассказы с восторгом, а отец – с возрастающей тревогой.
Проповеди Фазлуллы приводили меня в растерянность. В Священном Коране нигде не говорится, что мужчины могут ходить, куда им вздумается, а женщины обязаны сидеть дома и заниматься хозяйством. В школе, на занятиях, посвященных изучению ислама, мы писали сочинения на тему «Как жил Пророк, да пребудет с ним мир». Мы знали, что первой женой Пророка была женщина по имени Хадиджа, которая занималась торговлей. Ей было уже за сорок, она была старше его на пятнадцать лет и прежде была замужем, и все же он на ней женился. Глядя на маму и ее подруг, я видела, как сильны и выносливы пуштунские женщины. Моя бабушка по материнской линии вырастила восьмерых детей практически в одиночку, так как мой дедушка в результате несчастного случая сломал тазовую кость и в течение восьми лет был прикован к постели.
Мужчина ходит на работу, зарабатывает деньги, а вернувшись домой, ест и спит. Заниматься чем-либо другим ему не пристало. Наши мужчины уверены, что власть принадлежит тем, кто зарабатывает деньги и отдает распоряжения. Им и в голову не приходит, что на самом деле власть принадлежит женщинам, которые ведут хозяйство и воспитывают детей. В нашем доме всем заправляла мама, потому что отец вечно был занят. Утром мама вставала раньше всех, гладила нашу одежду, готовила завтрак, ходила на рынок, покупала продукты. Именно мама учила нас, как себя вести. У отца не было на это времени.
В первые годы талибского режима я перенесла две операции – мне удалили аппендикс и гланды. Хушалю, моему брату, тоже пришлось удалить аппендикс. В больницу нас отвозила мама; отец только навещал нас и приносил мороженое. При этом мама неколебимо верила, что Священный Коран запрещает женщине покидать свой дом и разговаривать с мужчинами, за исключением близких родственников. Отец часто повторял ей:
– Пекай, пурда – это не затворничество и не паранджа, это покров, скрывающий женское сердце.
Женщины так восхищались Фазлуллой, что были готовы отдать ему свои последние деньги и украшения. На улицах стояли специальные столы, на которые женщины складывали свои свадебные браслеты и ожерелья. Желающих сделать это было так много, что к столам выстраивались целые очереди. Некоторые женщины приносили свои украшения сами, другие посылали сыновей. Иногда женщины, мужья которых работали за границей, отдавали все семейные сбережения, веря, что угождают этим Богу. На собранные средства Фазлулла построил в Имам-Дери огромное кирпичное здание, где располагалась штаб-квартира движения Талибан. Тут же находились мечеть и медресе, высокие стены и дамба защищали здание от разливов реки Сват. Фазлулла пользовался бесплатной рабочей силой, каждая деревня была обязана по очереди предоставлять мужчин, которые работали на строительстве в течение одного дня. Как-то раз Наваб Али, учитель языка урду в нашей школе, сообщил отцу, что завтра не сможет вести занятия, так как будет работать на строительстве – настала очередь его деревни предоставлять Фазлулле рабочие руки.
– Ваша главнейшая обязанность – учить детей, – сказал на это отец.
– Нет, прежде всего я должен помочь маулане Фазлулле, – возразил учитель.
Отец вернулся домой, кипя от досады.
– Если бы люди с такой же охотой строили школы, дороги или расчищали реку от всякой дряни, которую сами же туда набросали, за год Пакистан превратился бы в настоящий рай, – сказал он. – Но они уверены, что лишь строительство мечетей и медресе можно назвать богоугодным делом.
Несколько дней спустя тот же учитель заявил отцу, что больше не будет учить девочек, так как «маулана Фазлулла не одобряет этого».
Отец пытался переубедить его.
– Я согласен, с девочками должны заниматься учительницы-женщины, – говорил он. – Но сейчас их в Пакистане слишком мало. Поэтому мы должны дать девочкам образование, чтобы они могли работать учительницами.
Настал день, когда Суфи Мухаммед провозгласил из тюрьмы, что женщинам вообще не следует учиться, даже в медресе для девочек.
– Если кто-то сумеет отыскать в истории пример, когда ислам позволял женские медресе, путь придет и помочится на мою бороду, – заявил он.
После этого Радио Мулла стало уделять школам для девочек самое пристальное внимание. Каждый день руководители школ подвергались поношениям, девочек, которые бросили школу, поздравляли с этим благочестивым поступком.
– Сестра такая-то бросила школу, чтобы попасть на небеса, – умилялся Фазлулла. – Сестра такая-то, ученица пятого класса, перестала ходить в школу, и я поздравляю ее с этим.
Говоря о девочках, которые, подобно мне, продолжали ходить в школу, Фазлулла не скупился на оскорбления.
Я и мои подруги никак не могли понять, почему, стремясь получить образование, мы поступаем плохо.
– Почему этот человек не хочет, чтобы мы ходили в школу? – спрашивала я у отца.
– Он и его приспешники испытывают страх перед образованием, – усмехался он в ответ.
Вскоре еще один сотрудник школы Хушаль, учитель математики, отрастил длинные волосы и отказался учить девочек. Отец уволил его, но это встревожило остальных учителей. Они даже направили к отцу делегацию.
– Господин директор, не делайте этого, – просили они. – Времена сейчас опасные. Не надо его увольнять. Вместо него заниматься с девочками будет кто-нибудь другой.
Каждый день приносил какие-нибудь новые запреты. Фазлулла не только запретил брить бороды, но и закрыл все парикмахерские, так что парикмахеры остались без работы. Мой отец, носивший только усы, говорил, что не намерен отращивать бороду по указке талибов. Женщинам было запрещено ходить на базар, но этот запрет не слишком меня расстроил. В отличие от мамы, обожавшей красивые вещи, я относилась к одежде равнодушно и не любила ее покупать. Теперь мама часто говорила мне:
– Закрой лицо – на тебя смотрят люди.
– Ну и что, – пожимала я плечами в ответ. – Я тоже смотрю на них.
Это выводило маму из себя.
Мама и ее подруги были очень опечалены тем, что женщинам теперь нельзя ходить за покупками, ведь это было их любимым занятием. Особенно им нравилось ходить на базар перед праздниками Ид. В такие дни женщины, выходя из дома, надевали лучшие наряды, а на базаре долго бродили вдоль освещенных праздничными огнями прилавков, где продавались украшения и хна. От этого развлечения им пришлось отказаться. Конечно, женщин, осмелившихся появиться на базаре, никто не подвергал побоям, но талибы кричали на них и прилюдно их стыдили. Один талиб мог держать в страхе целую деревню. Мы, дети, тоже лишились любимых развлечений. На праздники в магазинах DVD обычно появлялись новые фильмы, но по распоряжению Фазлуллы все эти магазины были закрыты. К этому времени Фазлулла уже начал надоедать моей маме, а когда он заявил, что образование – удел неверных и все школьники попадут в ад, она разочаровалась в нем окончательно.
Следующим шагом Фазлуллы стало учреждение шура, местных судов. Это вызвало всеобщее одобрение, так как дела там разбирались быстро, в отличие от пакистанских судов, где процветала страшная волокита и тот, кто не мог дать взятку, вынужден был годами дожидаться слушания своего дела. Люди охотно обращались в шура, и приверженцы Фазлуллы разрешали все их проблемы – от деловых вопросов до личных обид.
– За один день там решили мою тяжбу, которая тянулась тридцать лет, – рассказывал отцу один из его знакомых.
Провинившимся в шура назначали различные наказания, включая публичную порку плетьми, которая никогда прежде у нас не применялась. Один из друзей отца был свидетелем того, как троих мужчин подвергли порке после того, как в шура их признали виновными в похищении двух женщин. Поблизости от штаб-квартиры Талибана был установлен помост, и, услышав, как Фазлулла возносит молитвы, сотни людей собирались, чтобы посмотреть, как наказывают осужденных. Толпа кричала: «Аллах Акбар!» – «Велик Господь!» – при каждом новом ударе плети. Иногда у помоста появлялся сам маулана Фазлулла верхом на черном коне.
Фазлулла и его сторонники запретили медикам делать детям прививки против полиомиелита. Они утверждали, что прививки – часть американского заговора, в результате которого женщины-мусульманки окажутся бесплодными и наш народ вымрет.
– Лечение болезни, которая еще не возникла, противоречит законам шариата, – заявлял Фазлулла в своих передачах. – Ни один ребенок в долине Сват не должен принимать эту вакцину.
Сторонники Фазлуллы патрулировали улицы, высматривая нарушителей его указов, в точности так, как делала талибская полиция нравов в Афганистане. Талибы учредили также добровольную дорожную полицию. Вооруженные автоматами отряды этой полиции, так называемые Группы соколов, разъезжали по улицам в грузовиках.
Некоторым жителям Мингоры все это чрезвычайно нравилось. Как-то раз отец разговорился с менеджером своего банка, и тот сказал:
– Мы должны быть благодарны маулане Фазлулле хотя бы за то, что он запретил женщинам ходить за покупками. Теперь они не могут покупать себе тряпки на Китайском базаре, и это экономит их мужьям кучу денег.
Мало кто пытался вслух выражать недовольство. В большинстве своем люди вели себя как наш сосед-парикмахер, который втихомолку жаловался отцу, что талибы лишили его средств к существованию, а в разговоре с журналистами превозносил их до небес, называя истинными мусульманами.
Радио Мулла вещало уже почти целый год, и Фазлулла становился все более агрессивным. Его брат, маулана Лиакат, был среди тех, кто погиб в октябре 2006 года во время американского воздушного налета на медресе в Баджауре. Тогда было убито восемьдесят с лишним человек, включая мальчиков, самым младшим из которых было по двенадцать лет. Многие погибшие были уроженцами долины Сват. Этот налет стал для всех нас настоящим шоком, многие клялись отомстить американцам. Десять дней спустя террорист-смертник взорвал армейскую казарму в Даргае. В результате было убито сорок два пакистанских солдата. В то время террористы-смертники были в Пакистане редкостью – за весь год произошло всего шесть таких случаев. Взрыв казармы в Даргай был самым крупным из всех подобных терактов.
Во время праздника Ид уль-Адха мы обычно приносим в жертву животных, чаще всего баранов и козлов.
– В этот Ид будут принесены в жертву двуногие животные, – провозгласил Фазлулла.
Вскоре мы поняли, что он имеет в виду. Его сторонники начали убивать ханов и активистов, принадлежавших к секуляристским и националистическим партиям, в первую очередь к Национальной партии Авами (НПА). В январе 2007 года один из знакомых моего отца был похищен в своей деревне отрядом вооруженных людей в масках. Звали этого человека Малак Бахт Байдар. Он происходил из богатой ханской семьи и являлся вице-президентом местного отделения НПА. Через несколько дней его тело нашли на старинном семейном кладбище. Все кости на руках и ногах у него были переломаны. Это было первое политическое убийство в долине Сват. По слухам, талибы решили отомстить этому человеку за то, что он помогал армии обнаружить их тайные убежища.
Власти делали вид, что ничего не замечают. Наше местное правительство в значительной степени состояло из представителей религиозных партий, которые не считали возможным критиковать столь рьяных борцов за ислам. Поначалу мы надеялись, что в Мингоре, самом большом городе долины Сват, нам ничего не угрожает. Но штаб-квартира Фазлуллы находилась всего в нескольких километрах от города, и мы постоянно встречали талибов повсюду – на улицах, на рынках, в холмах. Опасность неумолимо приближалась.
Во время праздника Ид мы, как обычно, отправились в деревню, к родственникам. Мы с мамой ехали в машине двоюродного брата. Когда мы приблизились к месту, где дорога была размыта паводком, нас остановил талибский патруль. Мы с мамой сидели на заднем сиденье. Двоюродный брат быстро передал нам кассеты с музыкальными записями, чтобы мы спрятали их в сумочках. Талибы были с ног до головы одеты в черное и вооружены автоматами Калашникова.
– Сестры, вы ведете себя недостойно, – сказали они нам. – Женщинам следует носить паранджи.
Вернувшись в школу после праздников, мы увидели, что к воротам школы прикреплено какое-то письмо, отпечатанное на машинке.
«Брат, твоя школа устроена по западному образцу на потребу неверным, – говорилось в этом письме. – Здесь учатся девочки, а форма, в которой ходят ученики, не отвечает требованиям шариата. Положи конец этому позору, или тебя ожидают крупные неприятности. Смотри, как бы твоим детям не пришлось тебя оплакивать».
Письмо было подписано: «Фидаины[1] Ислама».
После этого отец решил ввести в школе новую форму. Если раньше мальчики носили брюки и рубашки европейского образца, теперь они ходили на занятия в шальвар-камиз – штанах до лодыжек и длинных рубахах. Форма для девочек состояла из голубых шальвар-камиз и белого дупата, головного платка. Нам было рекомендовано в обязательном порядке покрывать головы, выходя из школы.
Хидаятулла, давний друг отца, подбадривал его и убеждал не поддаваться на угрозы.
– Зияуддин, у тебя есть дар от Бога, – говорил он. – Ты способен убеждать людей. Не отступай. Жизнь – это борьба с трудностями, а не просто процесс вдыхания кислорода и выдыхания углекислого газа. Зачем тебе соглашаться на все требования талибов, если ты способен оказать им сопротивление?
Отец передал нам слова Хидаятуллы. По совету друга он написал в «Daily Azadi», местную газету, письмо, обращенное к «защитникам Ислама».
«Я убежден, что вы избрали неверный путь внедрения ислама, – говорилось в этом письме. – Прошу вас, не причиняйте вреда моим детям, ибо они каждый день молятся тому самому Богу, в которого вы верите. Вы можете забрать мою жизнь, но, прошу, пощадите моих учеников».
Когда газета вышла из печати, отец был очень расстроен. Письмо его было помещено не на первой полосе, а на внутренней, к тому же редактор напечатал имя отца и адрес школы, которых отец ему не сообщал. Тем не менее весь день люди звонили ему, чтобы поздравить.
– Вы бросили первый камень в стоячее болото, – говорили они. – Наверняка теперь многие найдут в себе мужество заговорить.
10. Ириски, теннисные мячи и Будды долины Сват
Сначала талибы отняли у нас музыку, потом – статуи Будд, а потом и нашу историю. Одним из самых наших любимых развлечений были школьные экскурсии. Мы были счастливы, что живем в таком раю, как Сват. В нашей долине есть чем полюбоваться: водопады, озера, лыжный курорт, дворец вали, статуи Будды, гробница сватского Ахунда. У всех этих достопримечательностей имеется своя история. Мы заранее предвкушали экскурсии, а когда долгожданный день наконец наступал, одевались как можно наряднее и с радостью рассаживались по автобусам. С собой мы обязательно брали рис и жареных цыплят, чтобы устроить пикник. У некоторых девочек были фотокамеры, которыми они без конца щелкали. В конце экскурсии отец заставлял нас по очереди становиться на камень и рассказывать о том, что мы видели. С приходом Фазлуллы школьным экскурсиям настал конец. Девочкам полагалось сидеть в четырех стенах.
Талибы уничтожили буддийские статуи и ступы, около которых мы любили играть. То, что эти статуи простояли в долине тысячи лет, со времен царей Хушан, и являются частью нашей истории, их не волновало. Они были уверены, что все без исключения статуи и картины – харам, что смотреть на них – грех и потому их следует уничтожить. Они дошли до того, что взорвали лицо Будды Джеханабад, гигантское изображение высотой семь метров, вырезанное на скале в получасе езды от Мингоры. Археологи утверждали, что оно имеет не меньшую ценность, чем Будды афганской долины Бамиан, которых взорвали афганские талибы.