Я – Малала Юсуфзай Малала

17. Молитва о том, чтобы стать выше ростом

После того как мне исполнилось тринадцать, я перестала расти. Раньше я всегда выглядела старше своих лет, а теперь почти все мои подруги были выше меня. В классе, где насчитывалось тридцать учениц, я относилась к числу самых малорослых. Каждую ночь я молилась Аллаху, чтобы Он позволил мне еще немного вырасти. Я постоянно измеряла собственный рост, делая карандашные отметки на стене своей комнаты. Проснувшись утром, я первым делом вставала к стене, чтобы проверить, выросла я или нет. Но карандашная отметка упорно замерла на высоте 152 см. Я так переживала, что даже обещала Аллаху, если Он сделает меня хоть чуточку выше, прочесть сто ракат нафль, дополнительных молитв, добровольно прибавляемых к пяти обязательным ежедневным молитвам.

Я боялась, что выступления такой коротышки нельзя воспринимать серьезно, даже если они посвящены чрезвычайно важным вопросам. Иногда голова моя едва виднелась над кафедрой. Приходилось носить туфли на каблуках, хотя ходить в них было ужасно неудобно.

Одна из моих одноклассниц в новом учебном году перестала ходить в школу. Ее выдали замуж, едва она достигла половой зрелости. Она была крупной девочкой, хотя ей было всего тринадцать лет. Через некоторое время мы узнали, что она родила двойню. Заучивая формулы на уроке химии, я размышляла о том, каково это – заботиться о муже и детях в такие юные годы.

Конечно, мы никогда не забывали о талибах, но жизнь входила в свою колею, и у нас появлялись новые заботы и интересы. Пакистанская армия, которая помимо своих основных обязанностей постоянно занималась весьма необычными для военных делами, например производством кукурузных хлопьев и химических удобрений, решила снимать телевизионные сериалы. Теперь вся нация в прайм-тайм усаживалась у экранов своих телевизоров и смотрела сериал «Там, где кончается долг». Предполагалось, что сериал этот основан на реальных событиях, произошедших во время операции по освобождению долины Сват от талибов.

Во время этой операции более ста солдат правительственных войск было убито и около девятисот получило ранения. Конечно, армия хотела представить свои действия в героическом свете. Тем не менее зачастую действия военных нельзя было назвать иначе как беззаконными. Иногда, возвращаясь из школы, я заставала дома незнакомых заплаканных женщин, приехавших в Мингору, чтобы получить хоть какую-то информацию о своих мужьях и сыновьях. Во время военной операции пропали без вести сотни мужчин. Возможно, они были арестованы армейскими службами или военной разведкой, но никто не мог сказать, так ли это на самом деле. Женщины, ничего не знающие о судьбе своих мужей и сыновей, были в отчаянии. Некоторые семьи, лишившиеся кормильцев, оказались в бедственной ситуации. В Пакистане женщина, муж которой пропал без вести, не считается вдовой и не может вступить в брак повторно.

Моя мама кормила этих несчастных, поила их чаем, но они приезжали в Мингору не ради угощения. Они рассчитывали, что мой отец поможет им в поисках близких. Благодаря тому, что отец занимал должность спикера Сват Кауми Джирга (совета старейшин), он служил связующим звеном между народом и армией.

– Я хочу узнать, жив ли мой муж, – говорила одна из таких просительниц. – Если он убит, я могу отдать детей в сиротский приют. А сейчас я ни вдова, ни мужняя жена.

Еще одна женщина рассказывала мне, что ее сын пропал без вести.

Женщины утверждали, что их мужчины никогда не сотрудничали с талибами, разве что время от времени давали им воды или хлеба. Но сейчас их мужей удерживали боевики или военные, а лидеры Талибана тем временем разгуливали на свободе.

Одна из учительниц нашей школы жила всего в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Ее брат был арестован армейскими службами, закован в кандалы и подвергнут пыткам, после которых его поместили в морозильную камеру и держали там, пока он не умер. Он был владельцем магазина и никогда не имел дела с талибами. Впоследствии армейское руководство принесло семье убитого свои извинения, признав, что он был арестован по ошибке.

К нам домой приезжали не только несчастные женщины, лишившиеся мужей. Как-то раз к отцу пришел богатый бизнесмен, живущий в городе Мускат в Персидском заливе. Он рассказал, что пропал его брат и пятеро племянников и он хочет узнать, какова их судьба. Если они мертвы, он должен подыскать новых мужей их вдовам. Если они находятся в заключении, он должен им помочь. Один из племянников оказался мауланой и благодаря хлопотам моего отца вышел на свободу.

Подобные беззакония творились не только в Свате. В Пакистане насчитывались тысячи пропавших без вести. Люди стояли у зданий судов с фотографиями пропавших родственников, требуя хоть какой-то информации об их судьбах.

Пакистанские суды в то время был заняты решением совсем других вопросов. В нашей стране действует так называемый Закон о богохульстве, который защищает Священный Коран от оскорбления. Во время кампании по исламизации, проводимой генералом Зия-уль-Хаком, закон этот был ужесточен. Теперь всякий, кто «порочит святое имя Пророка, да пребудет с ним мир», подвергался смертной казни или отправлялся в тюрьму пожизненно.

В ноябре 2010 года средства массовой информации сообщили о том, что женщина-христианка по имени Асия Биби приговорена к смертной казни через повешение. Она жила в одной из деревень Пенджаба, была матерью пятерых детей и для того, чтобы заработать на жизнь, занималась сбором фруктов. Как-то раз, в жаркий день, она принесла воды людям, работавшим вместе с ней. Но некоторые отказались пить, заявив, что вода, принесенная христианкой, является «нечистой» и может осквернить мусульман. Одна из женщин, отказавшихся пить, была соседкой Асии. Между ними недавно возникла ссора, потому что коза Асии забрела на соседский двор и повредила поилку для скота. Теперь перепалка вспыхнула вновь. Как это водится, каждая сторона имела свою версию конфликта. Согласно самой популярной версии, люди, работавшие вместе с Асией Биби, убеждали ее принять ислам. На это она ответила, что Иисус Христос умер на кресте, чтобы искупить грехи христиан, и спросила, сделал ли Пророк Мухаммед, да пребудет с ним мир, что-нибудь подобное для мусульман. Одна из сборщиц фруктов сообщила об этом инциденте местному имаму, а тот сообщил в полицию. Асия Биби была арестована, больше года провела в заключении в ожидании суда, который в конечном итоге приговорил ее к смерти.

После того как Мушарраф разрешил пользоваться спутниковыми антеннами, наш телевизор принимал множество каналов. Мы могли наблюдать за реакцией на это событие во всем мире. Необоснованная жестокость приговора вызвала всеобщее негодование. В Пакистане в защиту Асии Биби выступил губернатор Пенджаба Салман Тасир. В свое время он, сподвижник Беназир Бхутто, сам был политическим узником. Впоследствии он стал богатейшим медиамагнатом. Он посетил Асию Биби в тюрьме и заявил, что президент Зардари должен помиловать эту бедную женщину. Закон о богохульстве он назвал «черным законом», и некоторые телевизионные дикторы повторили это определение, подлив масла в огонь. В пятницу во время молитвы в самой большой мечети Равалпинди имамы прокляли губернатора как врага ислама.

Несколько дней спустя, 4 января 2011 года, Салман Тасир был убит своим собственным телохранителем. Убийство произошло, когда губернатор прогуливался после обеда по одной из фешенебельных улиц Исламабада. Телохранитель выпустил в него двадцать шесть пуль. Позднее он сказал, что решил сделать это, узнав, что его босс предан проклятию имамами Равалпинди. Наша семья была потрясена тем, какое множество людей восхищалось убийцей и возносило ему хвалы. Когда он предстал перед судом, судьи осыпали его лепестками роз. Между тем имам мечети, которую посещал убитый губернатор, отказался прочесть над ним погребальные молитвы, а президент не присутствовал на его похоронах.

Наша страна словно сошла с ума. Пакистанский народ до небес превозносил убийц и считал, что их деяния угодны Богу.

Вскоре после этого мой отец получил очередное письмо с угрозами. Он выступал на заседании, посвященном третьей годовщине взрыва, уничтожившего среднюю школу Хаджи Баба. Как всегда, отец говорил очень страстно.

– Фазлулла – это предводитель дьяволов! – заявил он. – Я не понимаю, почему он до сих пор не арестован!

После выступления люди подходили к нему и советовали быть осторожнее. А через несколько дней к нам домой пришло анонимное письмо, адресованное отцу. Оно начиналось словами «Ас-саляму алейкум» – «да пребудет с тобой мир», – но содержание его вовсе не было мирным.

«Ты – сын имама, но тебя нельзя назвать добрым мусульманином, – говорилось в письме. – Моджахеды найдут тебя повсюду, куда бы ты ни скрылся».

Отец, конечно, был встревожен. Но он не собирался отказываться ни от своих взглядов, ни от своей правозащитной деятельности, и многочисленные заботы вскоре заставили его забыть об угрозах.

В те дни Америка была на языке у каждого. Прежде мы во всех своих бедах обвиняли нашего извечного врага, Индию, теперь ее место заняли США. Все жаловались на атаки беспилотных самолетов, которые случались в ФУПТ почти каждую неделю. До нас доходили слухи, что эти налеты унесли жизни множества мирных жителей. Враждебные настроения усилились, когда агент ЦРУ по имени Раймонд Дэвис застрелил в Лахоре двоих мотоциклистов, которые приблизились к его машине. Он утверждал, что они собирались его похитить. Американцы заявили, что Дэвис – обычный дипломат и не имеет к ЦРУ никакого отношения, но этому никто не поверил. Даже мы, школьники, знали, что обычные дипломаты не разъезжают в машинах без номеров и не возят с собой пистолеты «глок».

Наши средства массовой информации утверждали, что Дэвис – представитель многочисленной армии разведчиков, которых США, не доверяя пакистанской разведке, заслали в нашу страну. Большинство журналистов считали, что он собирал информацию о военной группировке под названием Лашкаре-Тайба, которая базировалась в Лахоре и в свое время оказала значительную помощь пострадавшим от землетрясения и наводнения. По некоторым сведениям, именно эта группировка организовала в 2008 году атаку на Мумбаи. Главной целью группировки являлось освобождение кашмирских мусульман от власти Индии. Но в последнее время они усилили свою активность в Афганистане. Впрочем, существовала версия, согласно которой Дэвиса в первую очередь интересовал ядерный арсенал нашей страны.

Раймонд Дэвис стал самым знаменитым американцем в Пакистане. По всей стране прокатилась волна протестов против вмешательства Америки в наши дела. Люди воображали, что на базарах полно американских шпионов, собирающих стратегическую информацию. Вдова одного из мотоциклистов, застреленных Дэвисом, отчаявшись добиться правосудия, покончила жизнь самоубийством, приняв крысиный яд.

Несколько недель Вашингтон и Исламабад, точнее штаб-квартира армии в Равалпинди, выясняли отношения. Наконец Дэвис предстал перед судом, который вынес решение в духе нашей традиционной джирги. Американцев обязали выплатить «компенсацию за кровь» в размере 2,3 миллиона долларов, а Дэвис был выслан из страны. Пакистан требовал, чтобы США отослали домой своих агентов. Американцам перестали выдавать пакистанские визы. 17 марта, в день, когда Дэвис был выпущен на свободу, беспилотный самолет атаковал здание Совета племен в Северном Вазиристане. Около сорока человек погибло. Судя по всему, ЦРУ хотело показать, что умеет действовать методами, принятыми в нашей стране.

Как-то раз в понедельник я в очередной раз собиралась измерить, не подросла ли за ночь, когда до меня донеслись громкие возбужденные голоса. Один из друзей отца принес новость, в которую трудно было поверить. В минувшую ночь американские «морские котики» совершили рейд в Абботтабад, один из городов, где мы жили во время изгнания, обнаружили местопребывание Усамы бен Ладена и убили его. Террорист номер один жил на вилле, окруженной высокими стенами, расположенной в километре от военной академии. Невозможно было поверить, что армейское руководство ничего не знало об этом соседстве. Газеты утверждали, что курсанты академии тренировались на лужайке, расположенной за домом бен Ладена. По шестиметровым стенам, окружавшим особняк, шла колючая проволока под напряжением. Бен Ладен жил на верхнем этаже с самой молодой из своих жен – уроженкой Йемена по имени Амаль. Две другие жены и их одиннадцать детей жили этажом ниже. Как сказал один из американских сенаторов, на доме не хватало только неоновой вывески «Здесь живет бен Ладен».

По правде говоря, в пуштунских районах многие окружают свои дома высокими стенами – чтобы оградить собственную частную жизнь и защитить женщин от чужих глаз. Но то, что в доме не было ни телефона, ни Интернета и обитатели никогда не выходили из ворот, не могло не вызвать подозрений. Продукты бен Ладену и его семье доставляли два курьера – братья, которые жили в том же доме со своими женами. Кстати, одна из этих жен оказалась уроженкой Свата!

Американские «морские котики» убили бен Ладена выстрелом в голову. Тело его было вывезено на вертолете и выброшено в Аравийское море, чтобы избежать превращения его могилы в место паломничества. Судя по всему, он не пытался ни бежать, ни сопротивляться. Оба брата-курьера и взрослый сын бен Ладена тоже были убиты, женщины и дети связаны и помещены в пакистанскую тюрьму. Президент Барак Обама был счастлив. Мы все смотрели по телевизору торжественную церемонию, которая была устроена на лужайке перед Белым домом.

Поначалу мы думали, что пакистанское правительство было осведомлено об операции по уничтожению бен Ладена и даже принимало в ней участие. Но вскоре выяснилось, что американцы действовали в одиночку. Это не слишком понравилось жителям Пакистана. Предполагалось, что мы и американцы – союзники. В так называемой войне с терроризмом мы потеряли больше солдат, чем они. Выяснилось, что американцы пересекли границу Пакистана ночью, используя специальные бесшумные вертолеты, летевшие чрезвычайно низко. Все наши радары они блокировали при помощи специальных электронных устройств. Лишь после того, как операция была завершена, они сообщили о ней главнокомандующему армией генералу Ашфаку Кайани и президенту Зардари. Большинство армейских начальников узнали об уничтожении бен Ладена из телевизионных новостей.

Американцы заявили, что у них не было иного выбора. По их словам, они не были уверены, что пакистанская военная разведка не свяжется с бен Ладеном и не предупредит его о готовящейся операции. Руководитель ЦРУ заявил, что пакистанские спецслужбы «или некомпетентны, или покрывают террористов. Ни тот ни другой вариант не делает им чести».

Мой отец считал, что это великий позор.

– Как мог известный всему миру террорист спокойно жить в Пакистане в течение стольких лет? – спрашивал он.

И он был далеко не единственным, кто задавался подобным вопросом.

Никто не сомневался, что местопребывание бен Ладена было известно межведомственной разведке. ПМР – могущественная организация, повсюду имеющая своих агентов. Разумеется, они не могли не знать, что главный террорист планеты живет всего в ста километрах от пакистанской столицы. Тем более он поселился там вскоре после землетрясения 2005 года и прожил несколько лет. Двое его детей появились на свет в больнице Абботтабада. Конечно, лучший способ спрятаться – жить открыто, но вряд ли таким образом бен Ладену удалось обмануть военную разведку. Всего в Пакистане он провел девять лет, до Абботтабада жил в Харипуре, а еще раньше скрывался в долине Сват. Именно там он встретил Халида Шейха Мухаммеда, организатора теракта 11 сентября.

Операция по уничтожению бен Ладена напоминала эпизод из шпионских фильмов, которые обожает мой брат Хушаль. Чтобы случайно не выдать себя, бен Ладен пользовался исключительно услугами курьеров, не прибегая ни к телефону, ни к электронной почте. Но американцы вычислили одного из его курьеров, сели ему на хвост, когда он находился в Пешаваре, определили номера его машины и следовали за ним до Абботтабада. После этого они просветили дом при помощи беспилотного самолета, снабженного рентгеновской установкой. На снимке можно было увидеть очень высокого бородатого мужчину, разгуливающего по внутреннему двору туда-сюда. Американцы прозвали его Ходок.

Каждый день мы узнавали все новые подробности, которые вызывали у людей жгучее любопытство. Тот факт, что террорист номер один спокойно жил на нашей земле, возмущал большинство жителей Пакистана куда меньше, чем самовольное вторжение американцев. Некоторые газеты утверждали даже, что американцы убили бен Ладена много лет назад и до поры до времени держали его тело в холодильнике. А после поместили тело в особняке поблизости от военной академии и инсценировали операцию по уничтожению террориста с одной-единственной целью – скомпрометировать Пакистан.

Мы стали получать эсэмэски, призывающие выйти на улицы и выразить поддержку пакистанской армии. «Армия сражалась за вас в 1948, 1965 и 1971-м», говорилось в одном из таких сообщений. Речь шла о трех войнах с Индией. «Поддержите армию сейчас, когда ей нанесли удар в спину». Но приходили нам и другие эсэмэски, в которых об армии говорилось с насмешкой и пренебрежением. В одном из сообщений спрашивали, как это возможно, что в стране, которая ежегодно тратит на вооружение 6 миллиардов долларов (в семь раз больше, чем на образование), американские вертолеты смогли беспрепятственно пересечь границу. И если Америка смогла сделать это, что помешает Индии поступить так же? «Пожалуйста, не шумите, армия спит!» – иронизировало одно из сообщений. «Продаются бывшие в употреблении пакистанские радары, – издевалась другая эсэмэска. – Они не способны засечь вертолет, но отлично ловят кабельное телевидение».

Генерал Кайани и генерал Ахмед Шуджа Паша, глава межведомственной разведки, были вынуждены давать объяснения в парламенте. Подобных прецедентов Пакистан прежде не знал. Нашу страну подвергли унижению перед лицом всего мира, и народ хотел знать, почему это стало возможно.

Американские политики тоже были в ярости, узнав, что главный террорист планеты все это время не скрывался в горной пещере, а жил под носом у пакистанских властей. Они напоминали о том, что в течение восьми лет, проведенных бен Ладеном в Абботтабаде, США выделили Пакистану более 20 миллиардов долларов на совместную борьбу с терроризмом, и теперь спрашивали, на чьей же мы стороне. В те дни все говорили об американских деньгах, называя астрономические суммы. Но все эти средства шли на армию; простые жители Пакистана не получали ровным счетом ничего.

Несколько месяцев спустя, в октябре 2011 года, отец получил по электронной почте письмо, где сообщалось, что я стала одним из пяти номинантов международной премии мира, которую присуждает организация «KidsRights», находящаяся в Амстердаме. Мою кандидатуру предложил архиепископ Десмонд Туту из Южной Африки. Отец всегда восхищался этим человеком, неутомимым борцом против апартеида. Но премию мне не присудили, и отец был очень этим разочарован. Тем не менее я считала, что это справедливо. В отличие от победителей, активно занимавшихся практической деятельностью, я пока что не имела возможности перейти от слов к делу.

Вскоре премьер-министр Пенджаба Шахбаз Шариф пригласил меня выступить на грандиозном школьном празднике, который проводился в Лахоре. Шахбаз Шариф организовал целую сеть новых школ, получивших название Школы Дааниш. Учащимся этих школ бесплатно выдавали ноутбуки, на рабочем столе которых была заставка с портретом министра. Для того чтобы стимулировать интерес к учению, он выдавал денежные премии мальчикам и девочкам, успешно сдавшим экзамены. Мне вручили чек на полмиллиона рупий, что составляет примерно 4500 долларов, за участие в кампании за право девочек на образование.

Я надела свое любимое розовое платье и в первый раз в жизни рассказала на публике о том, как мы с одноклассницами нарушали постановление талибов и продолжали тайно ходить в школу.

– Только когда книги и тетради были отняты у меня силой, я поняла всю важность образования, – сказала я. – Девочки долины Сват никого не боятся. Мы будем продолжать учиться, несмотря ни на что.

Как-то раз, когда я пришла в школу, одноклассницы встретили меня словами:

– Тебе присудили большую премию и полмиллиона рупий!

Я бросилась к отцу, и он подтвердил, что правительство Пакистана наградило меня только что учрежденной Национальной премией мира. Я ушам своим не поверила. В тот день в школу явилось столько журналистов, что она буквально превратилась в телестудию.

Церемония награждения проходила 20 декабря 2011 года в официальной резиденции премьер-министра – большом белом особняке на холме. Во время своих прошлых приездов в Исламабад я любовалась этим особняком, гуляя по проспекту Конституции. Я уже привыкла встречаться с политиками и даже не думала нервничать. Правда, отец пытался нагнать на меня благоговейный трепет, сообщив, что премьер-министр Гилани происходит из семьи святых. После того как премьер-министр вручил мне премию и чек, я передала ему длинный список требований. Разрушенные талибами школы необходимо отремонтировать, сказала я. К тому же все школьницы Свата мечтают, чтобы в нашей долине открылся женский университет. Я знала, что премьер-министр вряд ли отнесется к моим требованиям серьезно, и не слишком настаивала. «Настанет день, когда я сама стану политиком и сделаю для своей страны все, что считаю нужным», – думала я.

Было решено, что премия ежегодно будет вручаться подросткам до восемнадцати лет. В мою честь ее назвали Премия Малалы. Я заметила, что отца не слишком обрадовало это обстоятельство. Как и большинство пуштунов, он довольно суеверный. В Пакистане не принято почитать живых. Увековечивают имена только тех, кто уже умер. Поэтому премию, названную в мою честь, отец счел дурным предзнаменованием.

Мама тоже не особенно радовалась моей растущей популярности. Она боялась, что я стану слишком заметной мишенью для талибов. Сама она никогда не появлялась на публике и даже отказывалась фотографироваться. Моя мама всей душой предана традициям, сформированным нашей многовековой культурой. Но она никогда не возражала против того, чтобы отец занимался правозащитной деятельностью и привлекал к ней меня. И все же, когда мне присудили премию, она заявила:

– Мне не нужны никакие премии. Мне нужна моя дочь. И одну-единственную ее ресничку я не отдам за все премии на свете.

Отец возражал на это, что премии для нас – это далеко не самое главное. Все, что мы хотим, – дать детям возможность учиться. И поэтому нам приходится заниматься правозащитной деятельностью и принимать участие в политических кампаниях. Другого способа борьбы не существует.

– Мое самое главное желание – дать образование собственным детям и всему нашему народу, – говорил он. – Ради этого я сделаю все, что в моих силах. Но когда я вижу, что половина наших политиков лжет, а другая сотрудничает с талибами, я не могу с этим мириться. Каждый из нас обязан бороться за правду.

Когда я вернулась домой, выяснилось, что группа журналистов хочет взять у меня интервью. Естественно, для такого события надо было одеться как можно красивее. Сначала я думала надеть самое нарядное из своих платьев, но потом решила, что для интервью подойдет что-нибудь поскромнее. Ведь я хотела, чтобы люди слушали мои слова, а не рассматривали мой наряд. Придя в школу на следующий день после интервью, я увидела, что все мои подруги загадочно улыбаются.

– Сюрприз! – закричали они, когда я вошла в класс.

Девочки собрали деньги и устроили для меня праздник. Они специально заказали огромный белый торт с надписью шоколадной глазурью «Желаем успеха!». Я была счастлива, что подруги разделяют мою радость. И не сомневалась в том, что все мои одноклассницы достигли бы такого же успеха, если бы пользовались поддержкой своих родителей.

– Ну а теперь вернемся к занятиям, – сказала госпожа Мариам, когда мы доели торт. – Не забывайте, что в марте экзамены!

Но год закончился печальным событием. Через пять дней после того, как я получила премию, старшая сестра моей мамы, тетя Бабо, внезапно умерла. Ей еще не было пятидесяти. Тетя страдала диабетом. Увидев по телевизору рекламный ролик некоего доктора, предлагающего своим пациентам чудодейственное лечение, она убедила дядю отвезти ее в Лахор на прием. Неизвестно, какое лекарство он ей ввел, известно только, что она впала в шок и умерла. Отец сказал, что доктор – один из тех шарлатанов, которые процветают благодаря всеобщему невежеству.

Что касается меня, то я буквально купалась в деньгах, получив по полмиллиону рупий от правительства Пакистана, премьер-министра Пенджаба, премьер-министра нашей провинции Хайбер-Пахтунхва и правительства провинции Синд. Генерал Гулам Камар, командующий армией нашего округа, выделил нашей школе 100 000 рупий для создания химической лаборатории и библиотеки. Но я знала, что борьба не закончена. Премии, признание и известность вовсе не являлись для меня самоцелью. Я не собиралась почивать на лаврах. Уроки истории, рассказывающие о печальной участи армий, которые после выигранной битвы предавались разгулу, были живы в моей памяти. Мы должны были выиграть войну, а не одержать победу в одном сражении.

На деньги, которые мне вручили, отец купил мне новую кровать и шкаф, а мама поставила зубные имплантаты. Мы приобрели также участок земли в Шангле – деревне, где родился отец. Все оставшиеся деньги мы решили использовать для помощи нуждающимся. Я хотела создать фонд, который финансировал бы обучение детей из бедных семей. Впервые эта мысль пришла мне в голову, когда я увидела детей, копошившихся в мусорных кучах. С тех пор эти дети с чумазыми лицами и свалявшимися от грязи волосами постоянно стояли у меня перед глазами. Я знала, они не должны копаться в мусоре вместе с огромными черными крысами. Мы провели конференцию, в которой участвовала двадцать одна девочка, и вынесли постановление, согласно которому все девочки в долине Сват должны получать начальное образование. Особое внимание на конференции было уделено вопросам беспризорности и детского труда.

Как-то раз, проезжая через перевал Малаканд, я увидела девочку-подростка, которая продавала апельсины. Как видно, она не умела ни читать, ни писать, и для того, чтобы вести счет проданным апельсинам, делала карандашные отметки на листе бумаги. Я сфотографировала ее и поклялась сделать все возможное, чтобы такие девочки смогли учиться. Самые решительные битвы в войне, которую мы вели, были еще впереди.

18. Женщина и море

Тетя Наджма расплакалась от избытка чувств. Она никогда прежде не видела моря. Всей семьей мы сидели на скалах, вдыхали свежий соленый воздух и любовались простором Аравийского моря. Оно казалось бескрайним, и трудно было представить, что у него есть другой берег. Я была на вершине счастья.

– Настанет день, и я пересеку это море! – сказала я.

– Что она говорит? – недоуменно спросила тетя, словно я сморозила несусветную глупость.

Прожив тридцать лет в приморском городе Карачи, она ухитрилась ни разу не побывать на морском берегу. Я поверить не могла, что подобное возможно. Впрочем, чему тут было удивляться? У мужа не было ни времени, ни желания отвезти ее на побережье, и тете оставалось лишь сидеть дома. Даже если бы она решила отправиться на море самостоятельно, ей вряд ли удалось бы сделать это. Ведь она не умела читать и не смогла бы разобрать надписи на указателях.

Я сидела на скале, смотрела вдаль и думала о том, что там, за морем, раскинулись страны, где женщины свободны и независимы. Правда, у нас в Пакистане была женщина премьер-министр, а в Исламабаде я познакомилась с женщинами, которые работают врачами и юристами. Но работающих женщин у нас пока не много. Почти все женщины в нашей стране полностью зависят от мужчин. Госпожа Мариам, директор нашей школы, получила прекрасное образование, но в нашем обществе она не может жить самостоятельно, зарабатывая себе на жизнь. Женщина должна жить с мужем, родителями или братом.

В Пакистане люди считают, что женщины, требующие независимости, не желают подчиняться своим отцам, мужьям и братьям. На самом деле это вовсе не так. Все, что мы хотим, – чтобы нам дали право самостоятельно принимать решения. Хотим сами решать, нужно ли нам учиться или работать. В Священном Коране нигде не говорится, что женщине следует зависеть от мужчины. Никто из живущих на земле не слышал голос с небес, утверждающий, что женщина должна делать только то, что желает мужчина.

– Вижу, мыслями ты где-то далеко, джани, – прервал отец поток моих размышлений. – О чем ты мечтаешь?

– О том, чтобы пересечь океан, аба, – ответила я.

– Вот уж придумала! – закричал мой брат Атал. – Зачем тебе пересекать океан, когда здесь так здорово! Давай лучше играть в верблюжьи бега!

Стоял январь 2012 года. Мы приехали в Карачи по приглашению телеканала «Geo», после того как правительство провинции Синд объявило, что одной из вновь открывшихся школ для девочек присвоено мое имя. Мой брат Хушаль учился в Абботтабаде в школе-интернате и не мог прервать занятия, так что в Карачи отправились только родители, Атал и я. Мы прилетели сюда на самолете, и для всех нас это было первое в жизни воздушное путешествие. Мне казалось неправдоподобным, что за два часа мы преодолели такое огромное расстояние. Путешествие на автобусе заняло бы не меньше двух дней. В салоне самолета я обратила внимание, что некоторые люди не могут отыскать своих мест, потому что не знают букв и цифр. Мне досталось место у окна, и я не отрываясь смотрела на проплывающие под крылом самолета пустыни и горы. Чем дальше мы продвигались на юг, тем более иссохшей и бесплодной становилась земля. Я уже начала скучать по буйной зелени долины Сват. Теперь я понимала, почему люди, уезжающие в Карачи на заработки, хотят, чтобы их непременно похоронили в родной долине.

По пути из аэропорта в хостел я удивлялась огромному количеству людей и машин на улицах. Карачи – один из самых больших городов в мире. Трудно было представить, что в год создания Пакистана он был небольшим портовым городом с населением в 300 000 жителей. Здесь жил Мухаммед Али Джинна, и он объявил Карачи нашей первой столицей. Вскоре сюда хлынули миллионы беженцев-мусульман из Индии, говоривших на урду. Их называли мухаджиры, то есть иммигранты. Сегодня население Карачи составляет примерно 20 миллионов человек. Это самый большой пуштунский город в мире, хотя он и находится вдалеке от земель, где традиционно обитает наш народ; здесь живет от пяти до семи миллионов пуштунов, приехавших на заработки.

К сожалению, Карачи имеет славу очень неспокойного города. Здесь часто происходят стычки между мухаджирами и пуштунами. Районы, где живут мухаджиры, отличаются благоустроенностью и чистотой, а пуштунские районы, напротив, выглядят грязными и неуютными. Почти все мухаджиры поддерживают партию ДМК – движение Муттахида Кауми, или Объединенное национальное движение. Лидер этой партии, Алтаф Хуссейн, выслан из страны. Он живет в Лондоне и поддерживает связь со своими сторонниками по скайпу. MQM – прекрасно организованное движение, и сообщество мухаджиров очень сплоченное. Пуштуны, напротив, крайне разобщены. Некоторые из них поддерживают Имрана Хана, потому что он пуштун, хан и прекрасный игрок в крикет, другие – маулану Фазал-ур-Рехмана, потому что он является лидером исламской партии Джамаат Улема-и-Ислам (ДУИ), третьи – Национальную партию Авами, потому что это пуштунская партия. Есть среди пуштунов и сторонники Пакистанской народной партии (ПНП), партии Беназир Бхутто, и сторонники Пакистанской мусульманской лиги (ПМЛ(Н)), партии Наваза Шарифа.

Первым делом мы посетили ассамблею провинции Синд, где все присутствующие приветствовали меня аплодисментами. Потом побывали в нескольких школах, включая и ту, что получила мое имя. Я произнесла речь о важности образования. Карачи – город Беназир Бхутто, поэтому я много говорила о ней.

– Все мы должны бороться за права девочек, – призвала я.

Школьницы спели для нас несколько песен. Мне преподнесли мой портрет, на котором я была изображена глядящей в небо. Странно было видеть собственное имя на табличке, висевшей у дверей школы, и думать о том, что я следую по пятам своей великой тезки, Малалай из Майванда, в честь которой названо множество школ в Афганистане. В следующие школьные каникулы мы с отцом планировали отправиться в горные районы Свата, чтобы разъяснить живущим там детям и их родителям необходимость обучения грамоте.

– Мы с тобой настоящие миссионеры образования, – говорила я.

В тот же день мы отправились в гости к моим дяде и тете. Домик, где они жили, оказался совсем крошечным. Отец наконец понял, почему сестра с мужем отказались приютить его у себя, когда он был студентом. Как-то раз, проходя по площади Аашикан е-Расул, мы увидели портрет убийцы губернатора Салмана Тасира, украшенный гирляндой из роз. Мы были поражены тем, что убийцу почитают, как святого.

– Неужели среди двадцати миллионов людей, живущих в этом городе, не найдется ни одного, кто сорвет эту гирлянду? – возмущался отец.

Помимо морского берега и огромных базаров, где мама накупила кучу всяких вещей, в Карачи было еще одно важное место, которое мы непременно должны были посетить. Я говорю о мавзолее основателя и величайшего вождя Пакистана Мухаммеда Али Джинны. Это сооружение из белого мрамора дышит покоем, словно незримая стена отделяет его от городской суеты и шума. Для всех жителей Пакистана усыпальница Джинны является настоящей святыней. Именно сюда ехала Беназир, собираясь произнести свою первую после возращения в Пакистан речь, когда ее автобус был взорван.

Охранник объяснил нам, что гробница, расположенная в главном зале под гигантской люстрой, изготовленной в Китае, на самом деле пуста. Прах Джинны находится в гробнице на нижнем этаже. Рядом с ним лежит его сестра Фатима, умершая много лет спустя. Тут же находится гробница нашего первого премьер-министра, Лиаката Али Хана, погибшего от пули наемного убийцы.

Поклонившись гробницам, мы отправились в музей, расположенный в задней части здания. Там мы увидели белые галстуки-бабочки, которые Джинна специально заказывал в Париже, его костюмы-тройки, сшитые в Лондоне, клюшки для гольфа и специальный дорожный ящик для обуви, куда помещалось двадцать пар, в том числе его любимые двухцветные ботинки. Стены были сплошь увешаны фотографиями. На тех, что были сделаны после провозглашения независимости Пакистана, видно, что Джинна был смертельно болен. Лицо его было худым и изможденным, кожа казалась тонкой, как бумага. Джинна выкуривал по пятьдесят сигарет в день. Когда Луис Маунтбеттен, последний британский вице-король Индии, объявил, что Индия будет разделена на две суверенные части, Джинна уже был болен туберкулезом и раком легких. Но его болезнь держалась в строжайшей тайне. Впоследствии Маунтбеттен заявил: знай он, что дни Джинны сочтены, он не стал бы провозглашать независимость Пакистана. Джинна скончался в сентябре 1948 года, через год после того, как Пакистан стал независимым государством. Три года спустя был убит наш первый премьер-министр. С самого начала нашу страну преследовали несчастья.

В музее на специальных дисплеях можно было прочесть тексты самых известных выступлений Джинны. В одном из них говорилось о том, что гражданам нового Пакистана будет предоставлена полная свобода вероисповедания. В другой речи Джинна говорил о той важной роли, которую в жизни страны играют женщины. Мне захотелось увидеть фотографии женщин, сыгравших важную роль в его собственной жизни. Но его жена, принадлежащая к религиозному течению парси (последователи зороастризма), умерла совсем молодой. Их единственная дочь Дина жила в Индии, вышла замуж за человека, исповедующего парси, и не захотела перебираться в мусульманский Пакистан. Сейчас она живет в Нью-Йорке. Чаще всех прочих женщин на фотографиях встречалась Фатима, сестра Джинны.

После посещения мавзолея и знакомства с речами Джинны у меня невольно возникла мысль о том, что современный Пакистан разочаровал бы своего основателя. Наверняка Джинна хотел видеть родную страну совсем другой. Он хотел, чтобы в Пакистане царили свобода, независимость и толерантность. Хотел, чтобы люди, вне зависимости от своих политических и религиозных убеждений, жили бы здесь в мире и согласии.

– Может, было бы лучше, если бы мы не получили независимость и оставались частью Индии? – спросила я отца.

Я знала, что между индуистами и мусульманами, населяющими Индию, существовала извечная вражда. Вражда не прекратилась и после образования Пакистана, но теперь столкновения возникали между мухаджирами и пуштунами, а также между суннитами и шиитами. Вместо того чтобы поздравить друг друга, наши провинции принялись конфликтовать. Жители провинции Синд постоянно поднимают вопрос о суверенитете, а в Белуджистане, одной из самых отдаленных наших провинций, идет бесконечная война, к которой все уже привыкли. Возможно, все эти конфликты означают, что Пакистан следует разделить на части.

Выйдя из музея, мы увидели на улице группу молодых людей с флагами. Это были представители народа сараики, населяющего Южный Пенджаб. Митингующие требовали, чтобы их землям был предоставлен статус независимой провинции.

В мире существует слишком много причин, по которым люди готовы воевать друг с другом. Часто приходится слышать, что христиане, индуисты и иудеи – заклятые враги ислама. Пусть это так, но почему между мусульманами тоже постоянно возникают стычки? Мне кажется, наш народ находится в плену заблуждений. Люди уверены, что защищают ислам от посягательств неверных, а на самом деле они оказываются пособниками экстремистов, которые, подобно талибам, извращают смысл Священного Корана. Наверное, было бы намного разумнее, если бы мы больше внимания уделяли практическим проблемам. В нашей стране множество неграмотных, в особенности среди женщин. И в то же время школы продолжают взлетать на воздух. Многие районы Пакистана по-прежнему лишены электричества. И ни один день в нашей стране не проходит без убийства.

В один из дней к нам в хостел заглянула пакистанская журналистка по имени Шейла Анджум. Она рассказала, что живет на Аляске и, посмотрев на сайте «Нью-Йорк таймс» документальный фильм с моим участием, захотела со мной познакомиться. Мы с ней побеседовали, потом она стала разговаривать с моим отцом. Я заметила, что в глазах у нее стоят слезы.

– Вам известно, Зияуддин, что талибы угрожают этой невинной девочке? – спросила она.

Отец не понял, что она имеет в виду. Тогда Шейла достала ноутбук, вышла в Интернет и показала нам, что в тот день талибы пригрозили расправой двум женщинам – Ша Бегум, правозащитнице, живущей в Дире, и мне, школьнице Малале Юсуфзай.

«Эти женщины распространяют неверие, и потому их следует убить», – говорилось в заявлении Талибана.

Я не восприняла эти угрозы всерьез, потому что в Интернете появляется огромное количество всякой ерунды. Если бы надо мной нависла реальная опасность, об этом говорили бы повсюду, решила я.

Вечером отцу позвонил наш сосед, глава семьи, с которой мы последние полтора года делили дом. Глинобитная крыша их собственного дома пришла в негодность во время ливня, а у нас имелись две свободные комнаты. В результате семья поселилась в нашем доме, внося минимальную арендную плату, а трое их детей бесплатно ходили в нашу школу. Нам с братьями нравилось это соседство, потому что теперь у нас появились товарищи для игры в полицейских и воров. Сосед сообщил, что сегодня к нам приходили полицейские, которые хотели узнать, получали ли мы угрозы. Закончив разговор, отец позвонил заместителю начальника полицейского управления Мингоры и снова услышал вопрос об угрозах.

– Почему вы об этом спрашиваете, разве вы располагаете какой-то информацией? – встревожился отец.

Офицер не сказал ничего определенного, только попросил отца зайти в полицейское управление, когда он вернется в Мингору.

После этого наше путешествие в Карачи потеряло былое очарование. Я видела, что родители очень расстроены. Мама все еще грустила из-за смерти сестры, к тому же ее беспокоили мои многочисленные награды и премии. Теперь, когда у нее появился новый повод для тревоги, она места себе не находила.

– Почему вы так переживаете? – приставала я к родителям. – Неужели из-за этих дурацких угроз в Интернете?

Родители рассказали мне о звонке из дома и предупредили, что положение гораздо серьезнее, чем мне кажется. Как ни странно, я ничуть не испугалась. В конце концов, всем нам рано или поздно предстоит умереть. Этой участи не избежит никто из живущих на земле. Не все ли равно, что станет причиной твоей смерти – выпущенная боевиком пуля или рак. Я была полна решимости продолжать свою правозащитную деятельность.

– Может, нам стоит какое-то время не привлекать к себе внимания, джани, – предложил отец.

– Разве это возможно? – ответила я. – Ты же сам говорил, жизнь – это не самое важное, что есть в этом мире. Даже если мы погибнем, голоса наши будут услышаны. Мы не имеем права прекращать борьбу!

Меня постоянно приглашали выступить на различных собраниях и конференциях. И я не собиралась отвечать людям отказом, объясняя, что боюсь мести со стороны талибов. Нет, тот, кто принадлежит к гордому и бесстрашному народу пуштунов, не станет трястись за свою шкуру. Мой отец часто повторял, что героизм заложен у пуштунов в генах.

И все же мы вернулись в Сват с тяжестью на сердце. Отец сразу отправился в полицию, где ему показали заведенное на меня досье. Объяснили, что моя правозащитная активность вызывает ярость талибов, которые, как известно, не бросают угроз на ветер. Мне необходимо соблюдать особые меры предосторожности, сказали полицейские. Они даже предлагали выделить для меня телохранителей, но отец ответил отказом. Он знал, что многие старейшины Свата были убиты, хотя имели нескольких охранников, и что губернатора Пенджаба застрелил его собственный телохранитель. К тому же он понимал, что вооруженные телохранители, следующие за мной по пятам, вызовут беспокойство у школьников и их родителей. Теперь, когда опасность нависла надо мной, отец волновался куда сильнее, чем прежде, когда мишенью угроз был он сам.

– Если хотят кого-то убить, пусть убивают меня, а моих детей оставят в покое, – повторял он.

Поразмыслив, отец предложил отправить меня в Абботтабад, в школу-интернат вроде той, где учился Хушаль. Но я наотрез отказалась уезжать. К тому же один из армейских начальников, с которым встретился отец, убедил его в том, что школа-интернат в Абботтабаде вряд ли станет для меня надежной защитой. Меня никто не тронет и в Свате, если я не буду привлекать к себе внимание, заверил он. Поэтому, когда правительство провинции Хайбер-Пахтунхва предложило назначить меня послом мира, отец решил отклонить это предложение.

Мы начали запирать ворота на засов.

– Мне кажется, даже воздух теперь пропитан опасностью, – жаловалась мама.

Отец ходил как в воду опущенный. Он советовал мне задергивать на ночь шторы в комнате, но я все время забывала об этом.

– Удивительные все-таки происходят вещи, аба, – говорила я. – Когда талибы открыто творили произвол в нашей долине, мы ничего не боялись. А теперь, когда талибов прогнали прочь, мы постоянно дрожим.

– Да, Малала, – со вздохом отвечал он. – Сейчас вся злоба талибов направлена на таких людей, как мы с тобой, на тех, кого они считают своими врагами. До всех остальных им нет дела. Рикши и владельцы магазинов могут жить спокойно. Талибы избрали себе несколько конкретных мишеней, и среди этих мишеней – мы.

У премий и наград, которые я получала, была и оборотная сторона: из-за них я часто пропускала занятия в школе. После мартовских экзаменов на моем новом шкафу появился очередной кубок, но лишь за второе место.

19. Избранные мишени

– Давай изображать вампиров, как в фильме «Сумерки», – предложила я своей подруге Монибе.

Наша школа организовала поездку в Маргхазар, прекрасную зеленую долину, окруженную высокими горами, где воздух всегда был прохладным. Здесь протекала кристально чистая река, на берегу которой мы собирались устроить пикник. Поблизости находился отель «Белый дворец», прежде служивший летней резиденцией вали.

Стоял апрель 2012 года. Экзамены остались позади, и все мы получили возможность немного расслабиться. На экскурсию отправилось около семидесяти девочек. С нами были учителя и мои родители. Отец нанял три автобуса, но все мы не смогли в них разместиться, поэтому пятеро – я, Мониба и еще три девочки – поехали на школьном микроавтобусе. Он был не слишком комфортабельным, к тому же на полу стояли огромные кастрюли с цыплятами и рисом для пикника. Но ехать было недолго, всего полчаса, так что мы не расстраивались, напротив, всю дорогу смеялись и распевали песни. Мониба выглядела очень хорошенькой, кожа ее казалась белой и чистой, как фарфор.

– Каким кремом ты пользуешься? – спросила я.

– Тем же, что и ты, – ответила она.

Я знала, что это неправда.

– Почему тогда у меня такая темная кожа, а у тебя такая светлая? – допытывалась я.

Мониба в ответ лишь пожала плечами.

Мы посетили Белый дворец, осмотрели спальню супруги вали и сад, где на клумбах росли чудесные цветы. К сожалению, мы не увидели кабинета вали, так как он сильно пострадал во время наводнения.

Потом мы гуляли по лесу, где деревья уже начали покрываться листвой, носились по лужайкам, фотографировались, а после, спустившись к реке, принялись брызгать друг в друга водой. Капли сверкали и переливались на солнце. Чуть выше, в скалах, был небольшой водопад, и на время мы утихомирились, прислушиваясь к его шуму. Внезапно Мониба окатила меня целым дождем брызг.

– Прекрати! – рассердилась я. – Я не хочу насквозь промокнуть!

Но Мониба не унималась. Тогда я отошла от нее и присоединилась к двум другим девочкам, которых Мониба терпеть не могла. Она, разумеется, надулась, всячески показывая, что знать меня не желает. Очередная размолвка с Монибой несколько омрачила мне настроение, но, когда мы поднялись на вершину холма, где нас ожидал обед, я опять воспряла духом. Усман Бхай Джан, школьный шофер, как всегда, рассказывал забавные истории, заставляя нас хохотать до слез. Госпожа Мариам взяла с собой своих малышей – грудного сына и двухлетнюю Ханну, которая походила на большую куклу, но в отличие от куклы ни минуты не сидела на месте спокойно.

Но стоило нам приступить к еде, раздались разочарованные возгласы. Дело в том, что, когда сотрудники школы поставили на огонь кастрюли с куриным карри, им показалось, что еды слишком мало и не хватит на такую ораву. Недолго думая, они добавили в кастрюли речной воды. В результате карри получилось таким жидким, что, как сказала одна девочка, «в нем отражалось небо». Это был худший обед на свете.

Как всегда, в конце экскурсии отец попросил нас поделиться впечатлениями этого дня, встав на камень. На этот раз самым сильным впечатлением для большинства девочек оказался ужасный обед. Их выступления привели моего отца в такую растерянность, что он не нашел что сказать.

На следующее утро школьный рабочий принес нам домой молоко, хлеб и яйца. Отец всегда сам открывал дверь, потому что это не женское дело. Рабочий сообщил ему, что владелец магазина передал ему копию какого-то письма.

Отец изменился в лице, прочтя это письмо.

– Снова начинается гнусная пропаганда против нашей школы! – сказал он и прочел письмо вслух.

Дорогие братья-мусульмане!

В нашей стране есть школа, которая называется школа Хушаль. Ее владелец является членом многих негосударственных организаций (негосударственные организации пользуются среди религиозных людей очень скверной репутацией, и потому сообщить о принадлежности человека к одной из таких организаций – верный способ навлечь на него людской гнев). Эта школа является рассадником неверия и непристойности. Хадис, житие Пророка, да пребудет с ним мир, гласит: всякий, кто видит зло, должен пресечь его своей собственной рукой. Если он не в состоянии сделать это, он должен рассказать о творимом зле другим людям, чтобы они положили злу конец. Если же и это невозможно, долг всякого правоверного – дать злу отпор в своем сердце. Между мной и владельцем этой школы никогда не было личной вражды, я лишь напоминаю вам о том, чему учит ислам. Если мы не уничтожим рассадник неверия и непристойности, каковым является эта школа, в Судный день нам придется отвечать перед Богом за наше бездействие. Девочек, которые учатся в этой школе, постоянно вывозят на так называемые пикники. В последний раз они были в Белом дворце. Отправляйтесь туда и спросите у управляющего, какие бесчинства творятся во время этих пикников…

Отец с отвращением отбросил листок.

– Подписи нет, – сказал он. – Письмо, разумеется, анонимное.

Все мы потрясенно молчали.

– Тот, кто сочинил этот пасквиль, прекрасно знает, что люди не поедут в Белый дворец и не будут расспрашивать управляющего, – нарушил тишину отец. – Они просто вообразят себе всякие ужасы.

– Что за наглая ложь! – вздохнула мама. – Ведь девочки не делали ничего плохого!

Отец позвонил моему двоюродному брату Ханджи, чтобы выяснить, насколько широкое распространение получила клеветническая анонимка. Новости оказались неутешительными – копии письма появлялись повсюду, их оставляли во всех магазинах. Правда, большинство владельцев выбрасывали пасквили, не придавая им значения. Перед мечетью был установлен гигантский щит с обвинениями в адрес нашей школы.

Все мои одноклассницы были до крайности напуганы.

– Господин, о нашей школе распространяют дурные слухи, – говорили они моему отцу. – Что скажут наши родители?

Отец собрал всех учениц во внутреннем дворе.

– Чего вы боитесь, девочки? – спросил он. – Разве вы сделали что-то противоречащее исламу? Разве совершали какие-то аморальные поступки? Нет. Вы всего лишь брызгались водой и фотографировались. Так что бояться вам нечего. Пусть приверженцы мауланы Фазлуллы пытаются нас оклеветать. Не обращайте на них внимания! Вы имеете такое же право бегать по траве, дышать свежим воздухом и любоваться красотой природы, как и мальчики.

Отец держался невозмутимо и уверенно, но я чувствовала, что в глубине души он очень обеспокоен. Правда, на родственников большинства школьниц пасквиль не произвел сильного впечатления – лишь один человек забрал из школы свою сестру. Но отец понимал, что на этом проблемы не закончатся. Вскоре после этого мы узнали, что через Мингору пролегает путь Исмаила Хана, человека, в одиночку совершающего марш мира из Дера. Мы решили поприветствовать его на улице. Но когда мы вышли из дома, к нам приблизился какой-то низкорослый человек, возбужденно говоривший по двум мобильным телефонам одновременно.

– Не ходите туда! – предупредил он. – Террорист-смертник устроит там взрыв!

Но мы обещали поприветствовать борца за мир, поэтому другой дорогой дошли до улицы, по которой он проходил, повесили на шею Исмаила Хана гирлянду и быстро вернулись домой.

Всю весну и лето происходили странные вещи. Какие-то неизвестные люди бродили вокруг нашего дома и расспрашивали соседей о нашей семье. Отец считал, что это агенты военной разведки. Их визиты участились после того, как отец и Сват Кауми Джирга провели в нашей школе митинг, направленный против решения армейского руководства организовать в Мингоре ночные патрули.

– Армейские начальники утверждают, что в нашей стране царит мир, – заявил в своем выступлении отец. – Если это так, зачем нам ночные патрули?

Наша школа стала местом проведения конкурса юных художников, в котором участвовали многие дети Мингоры. Спонсором этого конкурса выступил друг моего отца, руководитель негосударственной организации, отстаивающей права женщин. Детские рисунки должны были доказать, что мальчики и девочки обладают равными способностями, и показать всю безосновательность дискриминации женщин. Однажды утром к отцу явились два офицера военной разведки.

– Что творится в вашей школе? – спросили они.

– Ничего особенного, – пожал плечами отец. – Конкурс детских рисунков – такое же обычное дело для школы, как конкурс на лучшее сочинение или же состязание ораторов.

Услышав это, офицеры очень разозлились. Отец тоже пришел в гнев.