Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни Оллестад Норман

– Знаю, но спать нельзя. Отец говорил – когда замерзаешь насмерть, становится тепло, ты засыпаешь и больше не просыпаешься.

Ее глаза были широко раскрыты. Смотрела она на меня, но видела явно что-то другое.

– Большой Норм умер, – прошептала она.

Вновь нахлынули дурные мысли. Я опустил голову и ссутулился.

– Нам надо идти, сейчас же, – сказал я.

– За нами приедут.

– Никто за нами не приедет.

Она уставилась на меня. Я внимательно рассмотрел ее рану, зияющую на лбу вдоль линии волос, и вывихнутое плечо – рука под ним повисла, словно надрубленная ветка. Сандра отползла подальше, как будто хотела скрыть от меня все это. Глаза ее затуманились, лицо напоминало голый череп.

– Сандра, нам надо идти, – сказал я.

– Нет.

– Я ухожу.

– Ты не можешь бросить меня здесь.

– Тогда пошли со мной.

Я помедлил, оценивая ситуацию. Сейчас сильный снегопад. Скоро лед покроется слоем снежной пыли. А значит, будет очень нелегко понять, в каком месте за снег схватиться можно, а в каком – нет. Вот черт! Как же нам справиться с этим? Особенно Сандре.

Я ощупал ветки, служившие мне крышей. Одни были помягче, другие пожестче. Я отломал две длинные палки и как мог очистил их от сучков и иголок. Руки опять замерзли, и пальцы плохо слушались.

– Нам надо идти, – сказал я и заглянул под крыло. Сандра ковыляла, загребая перед собой здоровой рукой, и была похожа на птицу, волочащую по земле больную лапку. Глаза глубоко запали, кожа вокруг них сморщилась, словно решила гармонировать с пейзажем.

– Здесь все покрыто льдом, – сказал я. – Используй это как ледоруб, поняла?

Я показал, что нужно делать: воткнул палку в снег и с усилием подтянулся к ней.

– У меня руки не действуют, – ответила Сандра.

– Опирайся здоровой рукой.

Я протянул ей палку. Она поднесла ее к лицу – так ребенок рассматривает непонятную игрушку.

– Я пойду рядом. Можешь опираться на меня, – сказал я. – Держись прямо надо мной, тогда я смогу удержать тебя, если поскользнешься. Понятно?

– Какой ужас!

– Все понятно?

– У тебя лицо рассечено, – сказала она.

Я дотронулся до лица. Ощутил замерзшую кровь вокруг раны на подбородке.

Еще одна ранка на щеке.

– Кровь не идет, – ответил я.

– А я как выгляжу? – спросила Сандра.

– Ты в полном порядке. Пошли.

Глава 18

Мы с отцом переправились…

…на пароме из Пуэрто-Вальярты прямо в Ла-Пас, чтобы уж наверняка не напороться на тех federales. Из Ла-Паса поехали по шоссе Баха на север, по направлению к дому. В Тихуане мы сходили на корриду. Я болел за быка.

Ночь мы провели в отеле в Сан-Диего, а когда отец разбудил меня на следующее утро, машина уже стояла у маминого дома в Топанга-Бич. Он открыл дверцу в боковую галерею, и я прислушался, не раздаются ли в коридоре шаги Ника. Отец постучал в стеклянную раздвижную дверь.

– Хей-хей, – улыбнулась мама, открыв дверь. – А вот и наша сладкая парочка.

Я скользнул внутрь. Она наклонилась и поцеловала меня.

– Привет, мам, – сказал я.

– Ты посмотри на него… Коричневый, как шоколадка.

Отец вошел в кухню и направился к холодильнику. Мама похлопала меня по затылку:

– Норман, у тебя сильно посветлели волосы, – отметила она. – Ну, как путешествие?

– Хорошо, – ответил я.

Отец надкусил персик, закрыл холодильник и внимательно поглядел на меня из-за маминого плеча. В его взгляде не было и следа винтовочных стволов, выстрелов или дней, проведенных в затерянном селении, – одно лишь сладостное воспоминание о катании в трубах да отблеск солнечного света.

– То есть все оказалось не так плохо, как ты думал? – уточнила мама.

Я покачал головой.

* * *

Только за ужином я спросил про Ника.

– Он уехал на пару недель, – ответила мама.

Я включил свой любимый сериал «Все в семье», и мы с мамой доедали ужин, глядя в телевизор. В первую же рекламную паузу я рассмотрел ее лицо. Ни синяка, ни царапины – глаз ничем не отличался от другого.

* * *

До конца августа дома было спокойно. Пару недель у мамы не было занятий, и я просто болтался по Топанге, катался на скейте, занимался серфингом и играл с Чарли и Санни. Все вокруг постоянно говорили о принудительном отчуждении – я так понял, что государство, или штат, или кто-то еще пытается вышвырнуть нас с пляжа. Люди считали, что они вполне могут это сделать, поскольку сама земля нам не принадлежит, а только дома. Это казалось немыслимым.

В выходные я ходил в хоккейный лагерь, по будням днем пропадал на футбольных тренировках, а вечера проводил то у мамы, то у отца. Иногда бывал у Элинор – лишь ей одной я рассказывал о маме с Ником. Мне нравилось, что она сама задает вопросы и очень внимательно выслушивает ответы.

Как-то вечером мы с Элинор готовили ужин у нее на кухне. Она спросила, что я чувствовал, когда Ник обозвал меня неудачником и лжецом или когда отец растолкал меня в четыре утра и потащил на хоккей. «Понятное дело, мне это не очень-то понравилось», – ответил я.

Тут открылась входная дверь, и вошел Ли, ее муж. Он прислонил к шкафчику метлу и направился в спальню.

– Милый, а где все остальное? – спросила Элинор.

– Остальное – что? – не понял Ли.

– Курица и заправка для салата.

– Ты не говорила, что нужно купить курицу, – ответил он.

– То есть ты решил, что я отправила тебя на рынок в девять вечера за метлой?

– Ну, мне показалось, что это немного странно…

Элинор и Ли стояли и смотрели друг на друга. Оба были очень маленького роста, очень мягкие и чуткие. Сейчас они обменивались изучающими взглядами, словно каждый старался понять, что чувствует другой.

– Ли, – произнесла Элинор, – у тебя ушло сорок пять минут на то, чтобы купить метлу?

– Я искал такую, что подошла бы именно тебе, Элинор, – ответил он.

Смех рвался у меня изо рта, словно газ из баллона. Я больше не мог сдерживаться, запрокинул голову и выпустил его на волю. Следом расхохоталась Элинор, а за ней и Ли, и вскоре мы все втроем уже катались по полу от смеха.

Затем Ли сказал, что очень утомился от этого веселья и ему нужно прилечь. Элинор занялась ужином. За приготовлением спагетти она сказала, что можно всегда верить в худшее, а можно – в лучшее.

– У тебя есть выбор, Норман. Никто не заставляет тебя верить гадким историям Ника. Это его дурные мысли, его представления о том, что будет и чего не будет, – говорила она. – А ты можешь придумать свои истории, хорошие, и верить в лучшее.

– Но ведь это будет просто выдумка, – запротестовал я.

– Не больше, чем его дурные истории, – продолжала Элинор. – Ведь на самом деле все они о Нике, а вовсе не о тебе.

– Тогда это нечестно, – сказал я.

– Да, нечестно, – согласилась она.

Видимо, Элинор почувствовала, что я вот-вот сломаюсь, и позвала всех ужинать.

Мы забрались к Ли на диван и уплетали спагетти, глядя в телевизор. Я не до конца понял всю эту теорию про лучшее и худшее, но мне вспомнилась фотография Ника в форме – видимо, времен его учебы в военной школе. На ней он выглядел настоящим красавчиком и, судя по его лицу, прекрасно осознавал это. Наверное, этот красавчик Ник однажды проснулся и обнаружил, что мир не вращается вокруг него, а теперь внушает то же самое мне.

* * *

В воскресенье я спустился к домику Бэрроу за лонгбордом. Они стояли в рядок у подгнившего забора возле летнего душа, рядом с террасой Бэрроу, где почти каждые выходные, в дождь и в солнце, проходили покерные баталии. Я надеялся взять раздолбанную красную доску – можно было не бояться повредить ее о камни во время отлива. Я начал взбираться на песчаную насыпь и увидел, как из стеклянной двери на террасу, держась за руки, выходят Сандра и мой отец. Сандра вернулась, и я знал, что папа не собирается ничего мне объяснять.

Отец уселся за покерный стол и, пока он набирал себе фишек, Сандра поглаживала его по шее. Я передумал брать лонгборд и повел Санни вверх по ручью в свою крепость.

* * *

Через неделю я пришел домой с футбольной тренировки и увидел, что мама заклеивает картонные коробки.

– Ну вот, – сказала она. – Мы все-таки проиграли.

– То есть нам уже точно надо съезжать?

– Ага. Штат выиграл. Нас вышвыривают с пляжа.

В следующие выходные состоялась большая вечеринка, а еще вернулся Ник. Все жители пляжа собрались в «Желтой подводной лодке» – домике, где жили Трэфтон, Вуди, Шейн и Клайд. Играл «Блю Джус», группа Трэфтона и Клайда, и все танцевали. На Сандре была зеленая шелковая бандана и белая мини-юбка, а выше пояса – ничего. Я наблюдал, как она танцует, и сравнивал ее подергивания с плавным ритмом Папайи и ее длинными, тяжелыми, как бананы, веками. Даже груди Папайи, такие округлые и пышные, ничем не напоминали «торпедки»

Сандры.

Я съел хот-дог, а Ник, голый до пояса, установил гриль для барбекю. Его лицо и шея были красными, а все тело – совсем белым.

– В жизни то и дело приходится под что-то подлаживаться, – сказал он. – Помнишь, я говорил, что ты должен быть к этому готов?

Я кивнул.

– Так вот, именно такие случаи я и имел в виду. А это только начало, – добавил Ник. – Понятно?

– Ну да, это как когда вовсю светит солнце, и ты едешь кататься на лыжах, а к полудню начинается снег и жуткий холод. И надо под это подстраиваться, – сказал я.

Брови Ника поползли вверх, и он воздел руки к небу.

– Прямо в яблочко! – отметил он.

Я отошел, пока он не припомнил мое вранье про катание на скейте. Увидел маму – она танцевала с нашими соседями, Уилером и Мэгги. Неподалеку отплясывали Сандра с отцом.

Ближе к вечеру ветер улегся, и океан совершенно разгладился. Мы с отцом пошли покататься на досках. Волны были маленькие, и никто, кроме нас, не вышел на серфинг.

– Ну что, Оллестад, твоя мечта сбылась.

– Это какая же?

– Я купил вам с мамой дом в Палисейдс, и по чертовски хорошей цене, Оллестад.

– Как раз вовремя! А бассейн там есть?

– Нет, бассейна нет.

– Ну и ладно. Зато я смогу кататься на велике и хоть каждый день ходить в гости к друзьям.

– Точно. Но ты будешь скучать по старому доброму пляжу Топанга. Ведь ты здесь родился…

Я посмотрел на задние склоны волн, затем взгляд мой скользнул по песчаной насыпи у дома Бэрроу – нашему роллердрому. По пляжу бежали стайки собак, Санни неслась за палкой, возле косы Кэрол выгуливала на поводке свою ламу, Джерри выделывал кренделя на велосипеде-внедорожнике, и повсюду льнули друг к другу танцующие тела, словно парашюты, то поднимавшиеся, то опускавшиеся в такт музыке.

Отец положил руку мне на плечо, и мы вместе смотрели на Топанга-Бич – в последний раз. Появились волны, и он сказал, чтобы я не терялся. До самой темноты мы катались на волнах, похожих на цветные стеклышки, подсвеченные оранжевым светом заходящего солнца.

Глава 19

Я прикинул, что проще…

…всего спуститься по склону, идущему от большого дерева. Он был не такой скользкий, как воронка в дальней части ската, где лежал отец. Я опустился на карачки и велел Сандре последовать моему примеру.

– Упрись палкой в снег, – сказал я. – Втыкай ее каждый раз, как начнешь скользить.

Одной рукой я поддерживал Сандру, подложив ладонь под ее кожаную подошву. В другой руке у меня была палка, и я провел ею по склону, проверяя первые сантиметры спуска. Сандра все еще жалась к скату, как саламандра.

– Все нормально. Тихонечко ползи ко мне, – позвал я.

Она перестала цепляться и рухнула прямо на мою вытянутую руку. Палка выскочила из снега, и мы оба заскользили вниз. Я вонзился в снег носками кед и обеими руками. Падение замедлилось, и я смог удержать ступни Сандры плечом и боковой частью головы. К счастью, снег был мягким, и мне удалось вернуть нас в стабильное положение. Я не мог понять на ощупь, осталась ли палка у меня в руке, и только посмотрев, убедился, что она на месте.

– Опирайся на палку, будет легче! – сказал я. – Не надо вытаскивать ее из снега полностью.

– Так тяжело! У меня странные ощущения, Норман, – поделилась Сандра. – Может, я схожу с ума?

– Нет. Просто держись. Мы почти спустились.

«Сколько же раз отец использовал эту тактику со мной», – подумалось мне.

Я украдкой глянул вниз по склону. Сколько там метров – пятнадцать или триста? Вскоре моя ложь раскроется, и я не знал, чем ободрить Сандру в следующий раз.

Тут я понял, что мы смещаемся в сторону той жуткой воронки, и весь желоб скошен в том же направлении, словно дает крен. Тогда я подставил под Сандру правое плечо, чтобы уравновесить силу, тянущую нас влево, внутрь воронки.

– Вот и хорошо, – сказал я.

Мы сползали вниз. Я маневрировал ступней, как рулем поворота: отталкиваясь ею от скоса, старался удержать нас на более мягкой и неровной поверхности. Я глянул вниз, чтобы сориентироваться, и тут же почувствовал, что Сандра отрывается от меня. Она сползала к воронке. Палка ее была выдернута из снега и только скребла по поверхности.

– Воткни палку в снег! – крикнул я. – Согни руку вниз!

Рука пошла сперва вверх, а затем вниз, но Сандра продолжала скользить. Я понял, что ее вот-вот понесет поперек ската, и начал как можно быстрее спускаться, прижимаясь то к левой, то к правой стенке. В трех метрах от нас зияла воронка – порог, за который нам нельзя было ступить. Тело Сандры дернулось, как будто переключилось на другую передачу, я воспользовался моментом и ринулся вниз. Меня швыряло из стороны в сторону, как космонавта, и, наконец, я очутился ниже Сандры.

Она оперлась на мое плечо и голову – единственный вариант, при котором я мог выдерживать ее вес и при этом впиваться пальцами в лед. Я сделал упор на носки и вдавил их в поверхность. Вопреки всякой логике в этом месте снег оказался мягче, и постепенно мне удалось зацепиться за него. Мы остановились прямо у края воронки. Шансов больше не было.

– Сандра, нужно скользить вниз по прямой, понятно?

– Норман, у меня начинает уставать рука.

Голос у нее был слабенький, и мне стало стыдно.

– Еще немного, – сказал я. – Ты сможешь.

– Далеко?

– Нет, недалеко. Ты готова?

– Не надо нам было никуда идти, – сказала Сандра.

– Мы уже почти спустились. Готова?

– Господи, пожалуйста, спаси нас! – взмолилась она.

А я даже и не вспомнил про Бога… «Вот если спустимся, тогда точно поверю», – решил я.

Тут я почувствовал, что у меня совсем одеревенели ступни и пальцы рук, а значит, мне не удастся долго тащить на себе Сандру.

Я придвинул палку к бедру, изо всех сил воткнул ее в снежную корку. Согнув колени, отпустил ступни Сандры.

– Держись рядом со мной, – велел я.

Свободной рукой я коснулся земли. Пальцы судорожно цеплялись за лед. Я вытянул одну ногу, разрыхлил носком верхний слой, вклинился глубже и проверил устойчивость. Затем сделал то же самое другой ногой. Мы методично спускались вниз, и я чувствовал, что мои движения складываются в связную технику.

– Мы везунчики, – повторил я одну из любимых фраз отца. – Так держать!

Из-за этих слов меня так и потянуло к отцу. Я увидел сверху молодое деревце, покоробившееся от моего давешнего падения, и понял, что мы прошли всего-то метров десять. Такими темпами нам никогда не одолеть этот спуск. Ни-ко-гда. Но, увидев выше дерева смутный силуэт – тело отца, – я почувствовал, что надо задавить сомнения.

Я волен выбирать, как воспринимать эту бесконечную ледяную завесу, – совсем как в той истории с фруктовой водичкой.

– Давай-ка прибавим скорости, – сказал я Сандре. – Мы должны поймать свой шанс.

Я пополз вниз, и поначалу она держалась рядом. Плечо у меня онемело, и я настолько сосредоточился на собственных движениях, что вскоре опередил ее метра на полтора.

– Ползи вниз, прямо на меня! – увещевал я Сандру. – No problemo!

Однако вместо этого она начала съезжать влево. Я уже не мог подняться по склону, чтобы ее остановить. Весь мой план рухнул: ее рука, плечо и бедро соскользнули в воронку.

Глава 20

Не успел я оглянуться…

…как пошел в шестой класс. Средняя школа находилась недалеко от моего нового жилища – дома в стиле «крафтсман»[45] постройки 40-х годов, с двумя спальнями и ванными. Он стоял на обрыве, откуда открывался вид на залив Санта-Моника. Отец купил его за бесценок, потому что несколько лет назад во время сильного ливня соседний домик смыло в каньон. Но папа счел, что наш дом вполне надежен, так как прошел испытание ураганом и устоял.

Новая жизнь в пригороде сразу же захватила меня. Мои ровесники постоянно обсуждали видеоигры, бейсбольные карточки и последние события из «Старски и Хитча»[46], а я был в этом полным профаном. Поэтому я поставил себе целью научиться играть в «Outer Space» и почаще смотреть сериалы.

Очень скоро мне стало до боли очевидно, что моя манера выражаться вызывает удивление, а рассказы про Мексику или Топанга-Бич вовсе не помогают завоевать симпатии местных ребят. Они просто смотрели на меня как на сумасшедшего и не заговаривали со мной. А идиллическая фантазия о том, как мы с друзьями гурьбой бредем на занятия, была грубо разрушена новым законом о десегрегации школ[47]. Правда, я шел вместе с соседскими ребятишками по дорожке, как и мечтал, но потом мы садились в автобус и сорок минут ехали до Южного Централа[48].

Но кое-что осталось неизменным: Ник сидел все в том же кресле-качалке и смотрел те же самые передачи. Как всегда, они с мамой то и дело ссорились, а Санни по-прежнему спала в моей комнате. Выходные я проводил на пляже в Топанге и катался на волнах вместе с легендарными серферами. Почти все они теперь жили выше по каньону или по другую сторону шоссе, в «Змеиной яме»[49]. Мы собирались у спасательной станции (перестроенной из домика наших соседей), хранили под навесом свои доски и прятали в уголках и щелках драгоценные восковые плитки. Пляж выглядел совсем непривычно – всего лишь полоска грязного песка да ведущие в никуда разрушенные ступеньки.

Той осенью Ник снимал на кинокамеру все мои футбольные матчи, которые проходили по утрам в субботу. На следующей неделе он приносил рулоны пленки «Супер 8» домой к тренеру. Порой там собиралась вся команда, и тренер разбирал нашу игру. В дни матчей Ник давал мне свои тяжелые грузила для рыбалки, и перед контрольным взвешиванием я засовывал их под набедренные щитки и в защитную чашечку для паха. Из всей лиги только я один пытался завысить свой вес. Половина игроков моей команды все утро просиживали в сауне, пытаясь скинуть килограмм-другой, чтобы их допустили к игре.

Ник был моим преданным фанатом и кричал мне с трибуны, откуда снимал игру. Он рассказывал всем своим друзьям, что я не раз сталкивался лицом к лицу с самыми крупными мальчишками и никогда не уступал им. Я радовался, что мне удалось вызвать его восхищение, и мечтал, чтобы мы и дальше ладили так же хорошо. Впрочем, нельзя было предсказать, когда он снова сорвется, и поэтому я не слишком доверял этим идиллическим моментам.

Отец тоже приходил на все матчи, но никогда особенно не комментировал их. В старших классах он повредил колено, играя в футбол, и считал, что эта игра не стоит того, чтобы подвергать риску мое будущее в хоккее, лыжах и серфинге – трех видах спорта, в которых я действительно мог бы добиться успеха.

* * *

Зима в том году выдалась ранняя, и перед Днем благодарения я уже тренировался с лыжной командой Маунт-Уотермана. Нас было четверо. Как-то вечером, после долгой тренировки на уставленной воротами трассе, отец заставил меня ехать по голому льду до машины. Потом я еще дважды проделал этот путь – так он приучал меня ко льду.

В День благодарения я скатился по снежному карнизу Мамонтовой горы, который вызывал всеобщий страх: гребень высотой в три-пять метров нависал прямо над склоном. Я рассекал снежный наддув, то предательски ухавший вниз, то взмывавший вверх. Отец решил, что для меня это очень полезно, и мы проездили там целый день.

По пути домой отца одолел приступ малярии, которую он подцепил еще в 50-х, когда работал в Индии. Во время приступов на него часто нападала сонливость. Вот и сейчас он сказал, что вздремнет одним глазком. Как бывало уже не раз, я взялся за руль, а папа продолжал равномерно давить на педаль. Если впереди появлялась машина, я будил отца – хотя, по его словам, он всего лишь дремал одним глазком. Я не видел в этом никакой опасности. После короткого сна отец всегда чувствовал себя великолепно, и я гордился тем, что дал ему немного отдохнуть.

* * *

Я доделал уроки как раз перед началом сериала «Все в семье». Мама приготовила стейк и подала его с коричневым рисом и салатом из грецких орехов и авокадо. Потом пришел Ник и переключил канал, чтобы посмотреть специальный выпуск новостей. Он ел свой стейк обеими руками и загребал рис большой сервировочной ложкой.

Ближе к концу новостей Ник повернулся ко мне.

– Перестань чавкать! – сказал он.

Я начал жевать медленнее и старался не открывать рот, чтобы оттуда не слышалось никаких звуков. Во время рекламной паузы Ник пересказал прочитанную где-то статью о хороших манерах – если не усвоить их с детства, то из тебя вырастет жуткий невежа.

– Больше никогда не ешь руками и чтобы никакого чавканья! – объявил он.

– Посмотри на себя, Ник! – сказала мама.

– Речь идет о Нормане. Хватит выгораживать его!

– А где, по-твоему, он набирается дурных манер?

– Ты права, – признал Ник. – Но пришло время взять ситуацию под контроль.

Он говорил так, как будто речь шла о серьезной опасности. Интересно, как бы он отреагировал, увидев, как я торчу вниз головой в той яме под деревом, или скатываюсь по ледяной кромке, или погружаюсь в трехметровые волны. Вот это действительно было опасно…

Мама дала мне вазочку мороженого с шоколадным сиропом. Мы смотрели ситком, и я ел десерт, а Ник выпил первую рюмку водки.

– Черт тебя дери, Норман! – рявкнул он через несколько минут.

Рука, держащая ложку, замерла на полпути. Рот у меня был открыт. Я опять чавкал.

– Извиняюсь, – сказал я.

– Иди в дальнюю комнату.

– Я больше не буду! Извиняюсь. Я хочу досмотреть до конца.

Ник схватил меня за руку и втащил в дальнюю комнату вместе с вазочкой.

– Если не можешь не чавкать, значит, будешь есть отдельно, – сказал он. – Пока не научишься.

Мороженого мне расхотелось, и я спустился в свою комнату. Я дрожал всем телом, включил обогреватель и с головой забрался под одеяло.

На следующий день по дороге к автобусу кто-то из местной компании начал задирать одного парнишку из нашего класса. Это был Тимоти – робкий мальчик, который никогда не поднимал глаз, говорил себе под нос, сидел один, а на переменках читал комиксы. Он напоминал побитую собачку – примерно так я ощущал себя вчера вечером. Один из компашки крикнул ему через улицу:

– Эй, Тимоти-Дерьмимоти!

Все засмеялись.

Тимоти и не взглянул на него, а просто остановился, дожидаясь, пока мы уйдем вперед. Я оглядывался на него завороженный. Он тоже всего боялся, как и я, только не пытался это скрыть. Может, у него тоже был жестокий отец или отчим? Мне захотелось перейти на ту сторону и пойти рядом с ним. Но я тут же отказался от этой идеи и первым прибавил шагу.

В конце недели Ник опять наказал меня за чавканье, и я ужинал один в дальней комнате. После еды Ник вручил мне какую-то бумажку.

– Это договор, – сказал он.

Я равнодушно посмотрел на листок.

– Прочти.

«Настоящим обязуюсь контролировать себя и отвечать за свои действия. Обещаю не чавкать, не хлюпать и не жевать с открытым ртом. В противном случае я буду есть в одиночестве».

– Все ясно?

Я кивнул.

– Подпиши.

Я подписал.

Через несколько дней я увидел Тимоти на перемене. Он сидел на скамейке в углу двора и ковырял в носу. Кто-то швырнул в него кикбольным[50] мячом, и когда он попытался увернуться, то запутался в своих же ногах. Мяч ударил его в лицо, и Тимоти убежал на другой конец двора. Интересно, не проделали бы они то же самое со мной, если бы я не так хорошо играл в кикбол? В тот день я выложился на площадке по полной.

Глава 21

Сандру затянуло в воронку…

…Спасти ее можно было лишь одним способом: самому скатиться туда по наклонному желобу, отполировав его до блеска. У меня не было никаких предметов с острыми краями, не было ни палок, ни перчаток – только пальцы да кеды. Я и глазом не успею моргнуть, как медленное падение Сандры перерастет в неуправляемый разгон до самого дна, где бы оно ни находилось. Мне надо перехватить ее раньше.

Я приподнял палку и ступню и протолкнул правую руку в воронку.

Сандра находилась надо мной и скользила все быстрее. Ее пятка задела меня по лбу. Я вонзил палку в поверхность, вдавливая носки кед и хватаясь за лед свободной рукой. Под сантиметровым слоем корки лежал плотный лед, и я был с ним хорошо знаком. Я мог проехать по нему на лыжах, как и любой местный ребенок. Но сейчас я ничего не мог поделать. Мы неслись вниз, точно в свободном падении.

Желоб проходил сквозь воронку под уклоном. Поэтому инерция движения пронесла нас через ее края, и мы не угодили в самое нутро. Нам опять повезло. Прямо под каменистым краем виднелся снежный вал. Снег в этом районе оказался помягче. Пока мы проносились над этим валом, я успел разглядеть обломки камней и кое-где – редкие деревца.

Я опустил ногу в снег и наткнулся на что-то твердое. Я оттолкнулся от этого предмета, и рука сжала камень. Наше стремительное падение замедлилось.

Сандра была прямо надо мной. Я схватил ее за лодыжку, рубанул снег палкой и нашарил ногой еще один камень. Палка сломалась, и от нее больше не было особого толку. Я обтер ее ладонью, чтобы заострить кончик. Одной ступней нащупал очередной камень и переместил вес на этот бок. Носок то и дело натыкался на обломки породы, и с каждым разом скольжение замедлялось. Наконец, нога уперлась в большой округлый камень. Мы с Сандрой остановились. В этот момент мы походили на сплющенные пивные банки.

Сандра орала как резаная. Я поднял глаза – пальцы мои по-прежнему сжимали ее лодыжку, но я этого не чувствовал. Кожа с верхних фаланг была содрана, и из пальцев сочилась красноватая жидкость.

Из гряды, в которую мы врезались, выступали большие камни. Как же забраться на них, перелезть через край желоба и выбраться из воронки? Допустим, мы поднимемся на вершину и начнем спуск по склону. От одного маленького уступа до другого – полутораметровые переходы по голому льду. Держаться не за что. Я представил, как мы срываемся и кубарем летим вниз, ударяясь о камни, и решительно оставил эту идею.

– Сандра, нам нужно остаться у этих камней. Ты видишь, как можно тормозить с их помощью? Видишь? Смотри, здесь и лед немного мягче. Поняла?

Сандра пробормотала что-то о гневе Господнем. С чего это она вдруг стала такой религиозной?

– Ну, пошли, – объявил я.

Цепляясь за мягкий снег и россыпь камней вдоль вала, мы передвигались вниз, как единый организм. Сандра опиралась ногами о мое левое плечо, и головой я поддерживал ее левый бок. И – о чудо! – в здоровой руке она сумела удержать палку.

За следующие несколько минут мы поскользнулись всего один раз. Я сразу же уперся носком кеда в камень и остановил нас.

– Молодец, что опираешься на меня, – сказал я Сандре.

– Норман, зачем ты делаешь с нами все это?!

– Спроси у Бога, – отрезал я.

Я плотнее прижал к левому плечу подошвы ее сапог.

– Вот так!

Мы ползли на животах. Сверху опустился пепельно-серый туман, и вокруг потемнело. Метров через пять вал стал круче, и нам пришлось упираться изо всех сил, чтобы не скатиться обратно в воронку.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

В предлагаемом издании представлены модельные ответы на экзаменационные вопросы по курсу «Цены и цен...
В этой книге предельно сжато изложен курс лекций по пропедевтике внутренних болезней. Благодаря четк...
Информативные ответы на все вопросы курса «Экономическая статистика» в соответствии с Государственны...
Информативные ответы на все вопросы курса «Страховое право» в соответствии с Государственным образов...
Информативные ответы на все вопросы курса «Правоведение» в соответствии с Государственным образовате...
Конспект лекций соответствует требованиям Государственного образовательного стандарта высшего профес...