Телефонный звонок с небес Элбом Митч

– Прошу вас, пастор. Располагайтесь, – сказал Джефф Джекоби, указывая на мягкий стул.

Уоррен сел. Кабинет мэра находился в задней части здания «Первого национального банка», президентом которого тоже был Джефф.

– Вот вам и осеннее затишье. Как бурлит наш городок!

Уоррен промямлил что-то неопределенное.

– Я говорю о вашей церкви. Два телерепортажа! Когда в последний раз Колдуотер удостаивался такого внимания?

– Хмм.

– Я знаю Кэтрин. Несколько раз пересекался с ней по ипотеке и закладным. Я помню, как тяжело она переживала смерть сестры. И теперь вдруг ее сестра… вернулась. Удивительно.

– Вы считаете, что она действительно говорила по телефону с сестрой? – осторожно спросил пастор.

– Вам это лучше знать. – Джефф усмехнулся. – Это все-таки больше по части церкви.

Уоррен разглядывал узкое лицо мэра, кустистые брови, приплюснутый нос. Джефф часто улыбался, поблескивая зубными коронками.

– Пастор, нам приходит множество звонков. Есть слухи, что оттуда звонили не только Кэтрин и другому парню… Как его зовут?

– Элиас.

– Да. Кстати, куда он исчез?

– Сам не знаю.

– Я думаю, назрела необходимость устроить встречу в городской ратуше. Только для жителей Колдуотера. Ответить на вопросы. Подумать, как нам быть дальше. Наш городок приобретает популярность. Мне говорили, что гостиница в Мосс-Хилл переполнена.

Уоррен недоверчиво покачал головой. Чтобы гостиница была переполнена в октябре? На что рассчитывали эти люди, когда ехали сюда? Его взгляд почему-то остановился на коричневых ботинках мэра. Мягкая кожа, безупречно завязанные шнурки.

– Пастор, мне думается, что эту встречу должны вести вы.

– Я?

– Это ведь произошло в вашей церкви.

– Я тут ни при чем.

Джефф взял ручку, несколько раз щелкнул кнопкой.

– Я обратил внимание, что в телерепортажах вас не было. Вы не общались с журналистами?

– Кэтрин и так была достаточно красноречива.

– Да, эта женщина умеет говорить, – хмыкнул Джефф. – И все-таки, пастор, нам бы не мешало набросать план. Сами видите, как оживилась жизнь в городе. Это маленькое чудо может принести нам вполне реальные возможности.

– Возможности? Какие?

– Расширение туристического бизнеса. Опять-таки, гостей надо кормить. Тоже статья дохода.

– Джеффри, вы верите, что действительно имеет место чудо? – Уоррен выпрямился и сложил руки на коленях.

– Ха-ха! Почему вы спрашиваете у меня?

Уоррен молчал. Джефф опустил ручку. Улыбнулся, в который раз блеснув коронками.

– Скажу вам честно, пастор: я не знаю, как относиться к словам Кэтрин. Не знаю, правда это или ловкая выдумка. Но вы заметили, сколько машин с чужими номерами появилось на улицах? Такое не всегда бывало и летом. Я как-никак бизнесмен и привык думать в этих категориях. – Джефф махнул рукой в сторону окна. – А для бизнеса это хорошо.

Последний разговор с матерью длился не более минуты, но Тесс до сих пор находилась под его впечатлением.

– Мама, на небесах остаются чувства? – спросила она. – Ты что-нибудь чувствуешь?

– …да… любовь.

– А что еще?

– …напрасная трата времени, Тесс.

– Что именно?

– …все остальное…

– Я не понимаю.

– …гнев… сожаление… беспокойство… все исчезает… не потеряйся… внутри себя.

– Мама, я очень сожалею.

– О чем?

— Обо всем. О том, что ссорилась с тобой. Перестала ходить в церковь.

– Тесс… эти прегрешения… они все простятся…

– Простятся ли?

– …после того как ты простишь себя…

– Ой, мама…

– …Тесс…

Последовала долгая пауза.

– …Помнишь, как мы пекли печенье?

Телефон умолк.

Тесс залилась слезами.

Печенье и прочие лакомства были связующим звеном между Тесс и Рут. Они редко сходились во мнениях, но так получилось, что обе были вынуждены довольствоваться обществом друг друга. Тесс не исполнилось и пяти, когда родители развелись. Мать не вдавалась в подробности этого шага, ограничившись одной фразой: «Есть предел человеческому терпению».

Эдвин мигом уехал в Айову, не сделав ни малейшей попытки заявить о своих правах на дочь. Сплетницы лишь закатывали глаза и шептали: «Тут что-то нечисто». Когда Тесс подросла, ей захотелось узнать об отце. На все ее вопросы Рут неизменно отвечала: «Зачем говорить о неприятных вещах?» Это отучило Тесс от расспросов.

Как и большинство детей из неполных семей, Тесс заменила реального отца вымышленным образом, искренне веря, что, если бы он остался с ними, их жизнь была бы куда счастливее. Для Колдуотера мать-одиночка была редким явлением. Много лет подряд, куда бы Тесс ни пришла, ее обязательно спрашивали: «Как твоя мама?», словно развод был чем-то вроде затяжной болезни, требовавшей постоянного наблюдения.

Рут занималась тем, что принято называть ресторанным бизнесом, хотя никакого ресторана у нее не было. Она даже не могла себе позволить нанять работников. Дочь была ее единственной помощницей. Рут называла Тесс «моя печенюшница», поскольку та умела печь на редкость вкусное печенье с арахисовым маслом и шоколадной крошкой. Чаще всего им поручали готовить десерты для свадебных торжеств. Работали обычно на кухне того дома, где собирались гости. Где-то играла музыка, слышался смех, а мать с дочерью топтались у плиты, поглядывая друг на друга, словно девушки, которым на танцах не хватило кавалеров. Рут с ее каштановыми волосами и светловолосая Тесс внешне удачно дополняли друг друга, и гости, растроганные атмосферой свадебного торжества, нередко говорили: «Как хорошо, что у миссис Рафферти хоть кто-то есть».

Но прихожанки местной католической церкви относились к Рут без всякого сочувствия. Они по-прежнему считали развод грехом. Когда Тесс превратилась в симпатичную девочку-подростка, эти благочестивые тетки стали еще язвительнее. Им особенно не нравилось, что мужчины, видя Тесс, всегда улыбались и даже похлопывали ее по плечу.

Окончив среднюю школу, девушка прекратила ходить в церковь. Ей надоело лицемерие взрослых, о чем она и заявила матери. Рут всячески уговаривала ее вернуться, но дочь была непреклонна:

– Зачем я туда пойду? Чтобы слушать перешептывания за спиной? Они и тебя не хотят видеть.

И Рут ходила к мессе одна… пока могла. Когда болезнь загнала ее в инвалидную коляску, Тесс наотрез отказалась возить мать в церковь.

Сейчас, сидя вместе с Самантой в гостиной, Тесс все больше склонялась к мысли позвонить отцу Кэрроллу.

– Я столько лет не ходила в церковь, – вздыхая, говорила она.

– Давай я позвоню, если тебе неловко, – предложила Саманта.

Тесс вдруг ощутила нервную дрожь в левой ноге. С одной стороны, она предпочла бы сохранить разговоры с матерью в тайне. Это как сокровенные мечты, которые перестают быть таковыми, если кому-то о них расскажешь. Но ведь она уже рассказала Саманте и Лулу. Да и в городе происходило что-то сверхъестественное: эти репортажи по телевидению, признание Элиаса Роу, звонки Джеку Селлерсу от покойного сына. Она была не одна такая. Тесс чувствовала: самой ей во всем не разобраться.

Ее это удивило. Она давно вырвалась из рамок местных представлений и сама управляла своей жизнью. Она не стала выходить замуж и вообще уехала из Колдуотера. У нее был собственный бизнес, пока болезнь матери не заставила ее вернуться. Но и вернувшись, она полагалась только на себя. Теперь уже ей приходилось нянчиться с матерью: водить в туалет, чистить зубы и укладывать спать.

Но сейчас мир перевернулся вверх тормашками. Тесс нуждалась в том, чтобы кто-нибудь помог ей понять то, что было выше ее понимания.

«Тесс… эти прегрешения… они все простятся», – сказала ей Рут.

– Позвони священнику. – Тесс подняла глаза на Саманту.

Джек свернул на подъездную дорожку. Его сердце громко стучало.

Он решил рассказать о звонках бывшей жене. Безотлагательно. Прямо сегодня. Он позвонил Дорин и сказал, что им надо кое о чем поговорить. Приехав, он собирался сразу же начать со звонков Робби. Чуть ли не с порога, пока хватает смелости. Ему было все равно, застанет ли он Мела, нынешнего мужа Дорин. Робби – их сын, его и Дорин. Она имела право знать. Джек представлял, как она разъярится, что он не сообщил ей раньше. Ему к этому не привыкать. Дорин всегда находила повод для ярости. А дальше ждать нельзя. Каждый день лишь усугубляет ситуацию.

Колдуотер менялся на глазах. Город наводнили приезжие. Местные жители вдруг стали активными прихожанами. Люди молились даже на лужайке перед домом Кэтрин. Джек и Рэй каждый день разбирали жалобы на незаконную парковку: приезжие ставили трейлеры и палатки где попало. Мэр решил устроить общее собрание горожан, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Джек был обязан сообщить Дорин, что они тоже причастны к происходящему. Это самое малое, что он мог сделать.

Джек поднялся на крыльцо, набрал в легкие побольше воздуха и взялся на ручку. Дверь оказалась открыта.

– Дорин, привет. – Он вошел. – Это я.

Ответа не было. Джек заглянул в кухню. Пусто. Он вышел в коридор.

– Дорин, ты где?

Из гостиной доносилось не то всхлипывание, не то шмыганье носом.

– Дорин, что с тобой?

Его бывшая жена сидела на диване, держа в руках фотографию Робби. По ее щекам обильно катились слезы. Такое с нею периодически случалось. Как же он не почувствовал, когда звонил ей? Весь разговор насмарку.

– Дорин, ты как? – тихо спросил Джек.

Она плотно сжала губы, смахивая слезы, а потом сказала:

– Джек, я только что говорила с нашим сыном.

– Мистер Хардинг желает видеть Рона Дженнингса, – произнесла в интерком секретарша.

Салли уселся рядом с ее столом, надеясь, что никто не обратил на него внимания.

Редакция «Нортерн Мичиган газетт» занимала достаточно скромное здание. Все кабинеты и комнаты подчинялись железной журналистской логике: творческая часть слева, деловая – справа, прозрачные стены между ними. Слева на столах громоздились бумаги. На одном сидел всклокоченный блондин и, зажав плечом мобильник, что-то строчил в блокноте. Справа порядка на столах было больше, а галстуки работающих были повязаны как следует. Из комнаты, что была заметно просторнее остальных, сейчас выходил Рон Дженнингс, издатель газеты. Его фигура напоминала грушу, редеющие волосы были тщательно расчесаны, глаза прятались за стеклами темных очков. Взмахом руки Дженнингс пригласил гостя войти, Салли встал и двинулся вперед, неуверенно переставляя ноги. Так он шел к родителям, когда его выпустили из тюрьмы.

– Марк рассказывал мне про вас. – Дженнингс протянул руку. – Мы с ним вместе учились в колледже. Думаю, это он вам тоже рассказал.

– Да. Спасибо, что согласились встретиться… – Салли вдруг ощутил противную сухость в горле, мешавшую говорить. – Со мной.

Дженнингс пристально посмотрел на посетителя. Да уж, не слишком приятная картина: человек явился наниматься на работу, которая ему противна. Но разве у него есть выбор? Он не мог сидеть на шее у родителей. Все поиски в других местах кончались ничем.

Салли выдавил улыбку и вошел в кабинет, стараясь забыть о том, что он пилот истребителя.

«Продажи, – мрачно подумал он. – Газета».

Может, эта газетенка тоже писала тогда о нем?

– Как видите, дел у нас невпроворот, – сказал улыбающийся Дженнингс. – Эти «телефонные звонки с небес» выбили нас из осенней спячки. – Он взял со стола последний номер и прочел заголовок: – «Призраки из потустороннего мира»… Чем черт не шутит, правда? Газете это только на пользу. Нам даже пришлось допечатать тираж последних двух номеров.

– Вот как, – вежливо удивился Салли.

Стены кабинета тоже были прозрачными. Напротив находилась комната, где всклокоченный блондин продолжал сидеть на столе, говоря по мобильнику и строча в блокноте.

– Видите того парня? Это Элвуд Джупс. Тридцать четыре года подряд был здесь единственным корреспондентом. Писал о снежных заносах, о парадах на Хеллоуин, о школьном футболе. И вдруг – на пике сенсационного материала. Да такого, что может потянуть на Пулицеровскую премию. – (Салли вежливо кивал.) – Элвуд брал интервью у специалиста по паранормальным явлениям. Тот рассказал удивительную вещь. Оказывается, люди давно ловили голоса мертвых… по радио. Я об этом узнал впервые. А вы?

Салли покачал головой и сжал губы. Этот разговор становился все тошнотворнее.

– Теперь о деле…

Дженнингс выдвинул ящик письменного стола и достал папку.

– Марк говорит, вы готовы заниматься… бухгалтерской стороной нашего газетного бизнеса.

– Да.

– Я несколько удивлен. – (Салли промолчал.) – Ничего захватывающего. Никаких сенсаций.

– Знаю.

– Собираете заказы на рекламу. Получаете комиссионные.

– Именно так Марк и говорил.

– Мы скромное издание. Выходим раз в неделю, небольшим тиражом.

– Знаю.

– Это ведь не на истребителях летать…

– Я же пришел не для…

– Конечно-конечно, – примирительно взмахнул руками Дженнингс. – Я понимаю ваше нежелание говорить о прошлом. Но я верю во второй шанс. Я так Марку и сказал.

– Благодарю вас.

– Примите мои запоздалые соболезнования по случаю кончины вашей жены.

– Да.

– Как дико все это получилось.

– Да.

– Удалось найти записи переговоров с наземными службами?

«Тебе-то что от этого?» – раздраженно подумал Салли, но вслух сказал другое:

– Нет, так ничего и не нашли.

Дженнингс кивнул, уткнувшись глазами в ящик стола.

– В общем-то, я могу предложить вам весьма скромную работу.

– Меня устраивает.

– Кучу денег вам у нас не зара…

– Я же вам сказал, меня устраивает, – перебил его Салли.

Оба чувствовали себя неловко.

– Мне нужна работа, – хрипло сказал Салли. – У меня сын, понимаете?

Он хотел найти другие слова, но перед глазами всплыло лицо Жизели.

– У меня сын, – повторил Салли.

Несколько лет они с Жизелью прожили вдвоем. Потом родился Джулз. Салли назвал его в честь певца Джулза Шира, написавшего одну из любимых песен жены – «Знала бы она, чего ей надо».

Когда появился сын, Салли понял: как раз это ей и было нужно. Полноценная семья. Казалось, душа Джулза вылеплена из той же глины, что и душа его матери. Это проявлялось в любопытстве, с каким маленький Джулз разглядывал свои игрушки. В открытости к другим детям – он был готов обниматься с незнакомым ребенком. В любви к животным.

– Ты счастлива? – спросил Салли в один из вечеров.

Они втроем лежали на диване; малыш уютно устроился на материнской груди.

– Очень счастлива! – мгновенно отозвалась Жизель. – Спасибо, дорогой.

– Мы можем это повторить, – улыбаясь, предложил Салли. – Как только ты будешь готова…

Вместо этого Салли оказался в положении отца-одиночки, только что согласившегося на работу рекламного агента в заштатной газетенке, выходящей раз в неделю. Он закурил, сел в машину и поехал к винному магазину. Когда-то они с женой мечтали о будущем. Теперь все его мысли были только о прошлом.

Пока существуют религии, будут существовать и амулеты, якобы наделенные благодатной силой: подвески, кольца, медали, распятия. Издревле верующие носили на шее нечто подобное или держали у тела. Точно так же Кэтрин Йеллин не расставалась с розовым мобильным телефоном.

Весь день она носила его в кармане, а ночью клала рядом с подушкой. Отправляясь на работу, Кэтрин ставила звонок на максимальную громкость, убирала мобильник в сумочку, а сумочку вешала через плечо и придерживала, словно несла футбольный мяч. Она постоянно заряжала мобильник и даже купила несколько зарядных устройств на случай, если одно откажет. Она обзавелась вторым мобильником, с другим номером, и попросила всех больше не звонить ей на старый номер. Тот номер, вместе с розовым аппаратом, отныне предназначался только для звонков Дайаны.

Итак, розовый мобильник повсюду путешествовал с Кэтрин. Но не только он. Теперь с нею повсюду ходила Эми Пенн из «Горячих новостей на Девятом». Эми пригласила Кэтрин на изысканный обед – это была идея Фила, он же выделил и деньги. Эми без устали слушала нескончаемые рассказы Кэтрин о Дайане, уверяя женщину, что и она, и все работники Девятого канала только и думают, как бы разнести по миру весть о колдуотерском чуде. Кэтрин горячо соглашалась с ней. Такое великое событие не должно оставаться достоянием их городишки.

Куда бы они ни шли, у Эми на плече всегда висела видеокамера. В современном мире это было настоящее «орудие Бога».

Во вторник утром они вдвоем пришли в здание фирмы «Недвижимость Колдуотера». Фирма помещалась рядом со зданием почты, напротив местного супермаркета, по привычке называемого рынком. В комнате для посетителей уже сидели четверо желающих видеть Кэтрин Йеллин. Молоденькая секретарша намекала, что их могут принять и другие риелторы, однако все четверо покачали головой и остались ждать Кэтрин.

Естественно, сотрудники фирмы были отнюдь не в восторге. Лу, Джерри и Джеральдин не имели ни новых клиентов, ни каких-либо перспектив. Перед приходом Кэтрин они собрались у стола, хмуро обсуждая связи их коллеги с небесами.

– Мы ведь даже не знаем, правда это или нет, – заметил Лу.

– Кэтрин так и не оправилась после смерти Дайаны, – добавила Джеральдин.

– Массовые галлюцинации, – усмехнулся Джерри.

– Но они молились на лужайке перед ее домом!

– Согласитесь, у нас давно не было такого наплыва посетителей.

– И что? Не у нас, а у нее. Нам-то от этого какая радость?

Разговор продолжался в том же ключе. Лу сетовал, что ему нужно кормить внуков, которые теперь жили с ним. Джеральдин вообще не трогала «нравоучительная дребедень нашей Кэт». Джерри задавался вопросом, не сменить ли профессию, ведь ему всего тридцать восемь.

Едва только Кэтрин и Эми переступили порог офиса, разговоры стихли. На лицах сослуживцев появились фальшивые улыбки. Возможно, вы думали, что возвещающих истину небес везде встречают с распростертыми объятиями. Увы, нет. И даже если кто-то становится очевидцем чуда, его сердце всегда грызет вопрос: «Почему это случилось не со мной?»

– Кэтрин, доброе утро, – поздоровалась Джеральдин.

– Доброе утро.

– Новые звонки были?

– Сегодня нет. – Кэтрин улыбнулась.

– А когда был последний?

– В пятницу.

– Четыре дня назад, – подсчитала Джеральдин.

– Угу.

– Интересно.

Джеральдин скользнула взглядом по Эми. «Напрасно теряешь время, девочка», – говорили ее глаза. Кэтрин села за стол, достав из сумки Библию и, конечно же, драгоценный розовый телефон.

– Ко мне записалось четверо. Начинаю прием, – сказала она коллегам.

Первым был мужчина средних лет, желающий купить дом поблизости от жилища Кэтрин, чтобы тоже дождаться чудесного звонка. Его сменила пожилая пара из Метаморы. Шесть лет назад их дочь погибла в автомобильной катастрофе, и теперь они хотели поселиться в Колдуотере, надеясь установить с ней телефонную связь. Последней вошла гречанка в синем платке. Недвижимость ее не интересовала, и она хотела всего лишь помолиться вместе с Кэтрин.

– Конечно, – ответила та, виновато посмотрев на Эми.

Эми отошла, чтобы не мешать женщинам. Камеру она взяла с собой. Аппаратура весила довольно много, и Эми всегда казалось, что она таскает чемодан, набитый свинцом. Когда-нибудь она будет ездить вместе с оператором! Когда создаст себе имя и получит более интересное задание.

– Тяжеленькая у вас игрушка, – заметил ей Лу.

– Да.

– Вроде сейчас уже стали делать камеры поменьше и полегче.

– Вы правы. Но эти модели до нас пока не дошли.

– Еще бы. Алпена – это вам не Нью-Йорк и не Лос-Анджелес.

– Что-то вроде…

Эми не договорила. Лу изменился в лице. Его голова была повернута к столу Кэтрин. Туда же обернулись Джерри и Джеральдин. Когда Эми поняла, в чем дело, ее настиг адреналиновый взрыв.

У Кэтрин звонил розовый мобильник.

Каждая история имеет переломный момент. Эми не была умелым оператором. К тому же у нее дрожали руки. И все-таки ее камера сумела запечатлеть произошедшее в офисе риелторской фирмы. Событие, длившееся меньше минуты, вскоре разлетится по всей планете, и его увидят миллионы.

Кэтрин схватила телефон. Все повернулись к ней. Гречанка принялась молиться на родном языке. Она раскачивалась взад-вперед, зажимая руками нос и рот.

– Pater hmn, ho en toes ouranoes…[2]

Кэтрин шумно вдохнула и привалилась к спинке стула. Лу громко сглотнул.

– Что теперь? – шепотом спросила Джеральдин.

Эми схватила камеру, нажала кнопку включения и приникла к видоискателю, одновременно пытаясь уравновесить на плече эту громадину. Вслепую шагнула вперед, потом еще и вдруг… Бум! Налетела на стол. Камера шлепнулась на пол, но не выключилась. Сама Эми распласталась животом на стуле, ударившись подбородком о край стола.

Телефон снова зазвонил.

– …hagiastht to onoma sou[3], – бормотала гречанка.

– Постой! – завопила Эми. – Погоди! Я сейчас подниму камеру!

– Алло! – Кэтрин уже нажала кнопку. – О боже… Дайана…

– …hagiastht to onoma sou…

Лицо Кэтрин просияло.

– Это она? – спросил Лу.

– Боже мой, – прошептала Джеральдин.

Эми встала. Отчаянно болело ушибленное бедро. С разбитого подбородка капала кровь. Она подхватила камеру и успела поймать в объектив Кэтрин, когда та шептала:

– Да. Да, Дайана… Да, я им скажу…

– Gentht to thelma sou, hs en ouran, kae epi ts gs[4].

– Это действительно она?

– Ton arton hmn ton epiousion…[5]

– Дайана, когда ты мне снова позвонишь? Дайана? Алло!

Кэтрин опустила телефон, потом медленно откинулась на спинку стула, словно ее толкала невидимая подушка. Глаза у нее были остекленевшие.

– Dos hmin smeron; kae aphes hmin ta opheilmata…[6]

– Что это было? – повторяла Эми, мгновенно войдя в роль тележурналистки. – Кэтрин, что она тебе сказала?

Кэтрин смотрела перед собой. Ее руки покоились на поверхности стола.

– Она сказала: «Время пришло. Не держи это в тайне. Расскажи всем. Небеса ждут добродетельных».

Гречанка плакала, закрыв лицо руками. Эми сняла ее крупным планом, затем повернула камеру и так же крупно сняла розовый мобильник, лежавший на столе.

– Расскажи всем… – как во сне повторяла Кэтрин.

Она не знала, что благодаря красному огоньку, горевшему на камере Эми, она уже поведала миру об очередном чуде.