Телефонный звонок с небес Элбом Митч

– Я знаю, папа… Ты был… великолепен…

– Робби, люди не знают, как ко всему этому относиться.

– Это круто… Все здесь круто…

Джек поморщился. Робби при жизни так и говорил, но Джек почему-то думал, что теперь лексикон сына изменился.

– Робби…

– Когда люди во что-то не верят, их бесполезно убеждать…

– Да. Я тоже так думаю.

Возникла пауза.

– Робби, мне не дает покоя твоя фраза: «Конец – это вовсе не конец». Что ты имел в в виду?

Вторая пауза была длиннее первой.

– Конец – это вовсе не конец…

– Я знаю. Ты говоришь это о жизни? Я спрашиваю, потому что у нас… у мамы были твои друзья, Зик и Генри. Они говорили о какой-то рок-группе. Так это все-таки название рок-группы или песни?

– Я люблю тебя, папа…

– Да. И я люблю тебя, Робби.

– Пап…

– Что, Робби?

– Сомнение… оно позволяет найти его…

– Кого? О ком ты говоришь?

Их разговор прекратился.

Все выходные Джек провел под впечатлением разговора с сыном. Он вспоминал слова Робби и сейчас, глядя на плачущую Дорин, которая больше не хотела этих звонков.

– Я подумала, что все-таки должна тебе рассказать, – сказала Дорин, вытирая глаза бумажным платком. – Не хочу отнимать у тебя то, что тебе дорого.

Джек смотрел на лицо бывшей жены, на морщинки вокруг глаз и возрастные пигментные пятнышки. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как они встретились, поженились и перебрались из Гранд-Рапидс в Колдуотер. Джек силился и не мог вспомнить чувства, которые он когда-то испытывал к этой женщине. Когда в браке не остается любви, раствором, удерживающим семейные кирпичи, становятся дети. Когда дети вырастают и уходят, кирпичи держатся за счет своего веса. Когда дети умирают, кирпичи рушатся.

– Не волнуйся, – сказал Джек. – Ты ничего не отнимаешь. Он ведь звонил тебе, а не мне.

На обложке желтого блокнота Салли значилось: «Подробности?» Он проверил имена из списка: Тесс Рафферти, Кэтрин Йеллин, Дорин (Селлерс) Франклин, Анеш Баруа, Эдди Дукенс, Джей Джеймс, Элиас Роу. Имя Келли Подесто было вычеркнуто красным.

Глядя в блокнот, Салли ритмично постукивал ручкой по странице.

– Как успехи, мистер детектив? – спросила Лиз.

Рядом с ней за столом расположился Джулз, раскрашивавший мультяшного медведя.

– Пока никак, – вздохнул Салли. – Пытаюсь понять одну штуку.

– А именно?

– Как кто-то сумел узнать столько подробностей об этих людях.

– О мертвых?

Джулз моментально поднял голову.

– Аккуратнее, мисс! – прошептал Салли.

– Извините, – шепотом ответила Лиз.

– Я знаю, что такое мертвые, – сообщил Джулз. – Это то, что случилось с моей мамой. – Он отложил синий карандаш и взял красный.

– Джулз, ты понимаешь… – смущенно начала Лиз.

– Ты не волнуйся, – успокоил ее Джулз. – Мама и оттуда может разговаривать. Она мне позвонит.

Лиз встала и пошла туда, где сидел Салли. Он и сейчас не мог без содрогания смотреть на ее увечную ногу. Неужели это никак нельзя исправить? Ведь она совсем молодая. Медицина достигла громадных успехов. Наверное, и для таких случаев что-то придумано.

– Простите меня, – сказала она.

– Ладно, проехали, – пожал плечами Салли.

– Вы думали насчет некрологов?

– А что о них думать?

– Вы спросили, кто может знать столько подробностей. Тот, кто писал некрологи, наверняка знает кучу подробностей.

– Тут я вас опередил, – сказал Салли. – Я знаю, кто пишет некрологи.

– Я тоже. Мария.

– Вы ее знаете?

– Кто же не знает Марию?

– Да. Это она составляет некрологи. У нее полно данных.

– И?

– И что? – насмешливо спросил Салли. – Думаете, это Мария устраивает шоу со звонками? Если так, я готов съесть свои башмаки.

– Нет, – покачала головой Лиз. – Мария никогда бы на такое не решилась. Она способна разве что заболтать человека.

– Я того же мнения.

– Но если у нее хранятся материалы для некрологов, кто еще имеет к ним доступ?

– Никто. Они собраны у нее в шкафу. Шкаф запирается.

– Вы уверены, что никто не совал туда носа? – Лиз торопливо оглянулась на Джулза. Тот был поглощен раскрашиванием. – В колледже я прослушала пару курсов по журналистике. Нам говорили: если вы написали статью, у вас обязательно должны быть рабочие материалы на случай, если кто-то усомнится в правдивости вашей информации. Нас учили хранить все, даже черновики.

Салли вскинул голову. Самонадеянная девчонка в очках с розовыми стеклами и волосами броского цвета, с вызывающей розовой прядкой.

И вдруг его осенило.

– Газета? – спросил Салли. – Вы считаете, там есть копии?

– Поищите в редакции, где работаете.

Знай Джефф Джекоби, насколько тяжела и хлопотна должность мэра, он ни в коем случае не сел бы в это кресло. До сих пор ему казалось, что он прирожденный руководитель. Он привык управлять. Джефф был президентом банка, президентом своей торговой ассоциации, президентом загородного клуба в Пинион-Лейк, где он одновременно входил в совет старейших членов. Должность мэра он воспринял как очередной свой пост, причем не слишком обременительный. Колдуотер – тихий сонный городишко. Ну какие тут могут быть трудности?

Кто же знал, что срок его правления совпадет с величайшим событием в жизни округа, а может – и всего штата? Но сейчас, когда Колдуотер приобретал международную известность, Джефф собирался крепко держаться за свое кресло. Глупо лишаться поста мэра из-за сопливой дурочки Келли Подесто, которой захотелось славы, как у взрослых. «Если честно, нам не помешали бы доказательства», – так сказал телевизионный продюсер Лэнс. «Ну что ж, будут вам доказательства», – подумал Джефф.

В среду мэр решил устроить ланч в заведении Фриды, куда пригласил Лэнса, его помощника Клинта, начальника полиции Джека Селлерса (исключительно в интересах безопасности) и ключевую фигуру – Кэтрин Йеллин. Та сразу же заявила, что должна посоветоваться со своей подругой Эми Пенн – тележурналисткой Девятого канала. Эми сочла необходимым сообщить об этом своему боссу Филу Бойду, а тот – проконсультироваться со своим начальством. По счастливому стечению обстоятельств, Девятый канал Алпены входил в ту же общенациональную сеть, которая послала Лэнса и Клинта в Колдуотер. Джефф быстро сообразил, что эта медийная публика разделена на две группы: одна жаждала новостей, а другая – гарантий, что они не попадут больше ни в чьи руки.

Что ж, он вполне сможет сыграть на амбициях телевизионщиков. Это было частью замысла Джеффа. Недаром собратья по банковскому миру называли его чудотворцем. Собрав за одним столом Кэтрин, Джека, Эми, Фила, Лэнса и Клинта, он предоставит телевизионщикам все доказательства.

Фрида сама обслуживала именитых гостей. Она подала напитки со льдом и меню.

– Прежде всего, хочу поблагодарить вас за то, что согласились на эту встречу, – начал Джефф.

– Можно вопрос? – вдруг перебила его Кэтрин.

– Конечно.

– Зачем нам понадобилось собираться в таком людном и шумном месте?

В закусочной Фриды яблоку было негде упасть. И хотя их стол стоял в дальнем углу, это не уберегало собравшихся от пристального внимания посетителей. Репортеры вовсю их фотографировали. Выбор места тоже был частью плана Джеффа, о чем он, разумеется, молчал.

– Мне всего лишь хотелось поддержать местный бизнес, – улыбнулся он.

– У Фриды и без нас нет отбоя от посетителей, – холодно заметил Джек.

Джефф посмотрел на начальника полиции, левый висок которого закрывал квадратик лейкопластыря. «Удивительно, что эта дубовая голова способна мыслить», – с раздражением подумал мэр.

– Вы правы, инспектор, – примирительно произнес Джефф. – Возможно, нам стоило собраться у меня в кабинете. Но раз уж мы здесь, давайте поговорим о целях нашей встречи.

План Джеффа представлял собой многоходовую комбинацию.

Первое. Кэтрин собиралась предъявить всему миру запись очередного звонка от сестры.

Второе. Организаторам ток-шоу требовалось убедиться в реальности звонков с небес.

Третье. Остальных избранных встревожила ложь Келли, и они опасались, что это негативно отразится на их репутации.

Четвертое. Девятый канал до сих пор обладал эксклюзивным правом на интервью с Кэтрин.

Пятое. Не за горами Рождество.

Все эти аспекты, сведенные воедино, обеспечивали, по мнению Джеффа, беспроигрышный проект. Если Кэтрин на глазах у всего города поговорит с умершей сестрой и все услышат голос Дайаны, сомнения в подлинности колдуотерских чудес мгновенно отпадут. Телевизионщики получат вожделенные доказательства. Репутация остальных избранных укрепится. Про Келли Подесто напрочь забудут. А поскольку телевизионное шоу организует сеть, куда входит и алпенский Девятый канал с его «Горячими новостями», участие Фила и Эми вполне оправданно. Мысленно Джефф уже видел себя в кресле руководителя Девятого канала. Как это называется в медийном мире? Кажется, взаимопродвижение.

– Мы сможем оставить за собой эксклюзивное право на нашем рынке? – поинтересовался Фил.

– Не вижу препятствий, – ответил Лэнс.

– Эми могла бы сделать дополнительные репортажи. Так сказать, для разогрева.

– Отлично, – сказал Клинт.

– Где предполагается главное шоу?

– Как насчет здания яблочной давильни? – предложил Джефф.

– То есть перед ним, на открытом воздухе?

– А почему бы нет?

– Надо учитывать погодные условия.

– А если здание банка?

– Шоу такого уровня – в банке?

– У нас несколько церквей.

– Уже лучше. Церкви подошли бы.

– Какая именно?

– Католический собор Святого Винсента?

– А если «Жатва надежды»?

– Может, устроим это в здании средней школы?

– В спортзале? Тоже вариант.

– Мы уже собирались там, когда…

– ПРЕКРАТИТЕ!.. ПРЕКРАТИТЕ!.. ЭТОГО ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ! – раздался чей-то крик.

В заведении Фриды наступила мертвая тишина. Лэнс и Клинт очумело переглядывались. Фил сидел, открыв рот. Его не удивил бы протест Кэтрин, неожиданно испугавшейся, что голос ее покойной сестры услышит весь мир, или Джека, который на собственном опыте убедился, насколько непредсказуемым может быть поведение толпы. Однако кричала не кто иная, как Эми Пенн – Эми, чьи репортажи поведали миру о звонках с небес.

– Вы что себе позволяете? – прорычал сквозь зубы Фил.

Эми отрешенно смотрела на него. Она сама не знала, как эти слова вырвались из ее уст.

Элиас Роу следил за ленивым плеском волн. Он любил стоять на берегу озера и мог часами наблюдать за игрой воды. Его друг из Майами шутил на этот счет: «Сколько ни смотри на озеро, оно не станет океаном». Но Элиас здесь вырос. Каждое лето он катался на лодке и плавал в этих прохладных водах. Для него свидание с озером было сродни паломничеству.

В пятницу утром, возвращаясь в свой домик на Верхнем полуострове, Элиас остановился у озера, чтобы насладиться тишиной. Возле берега была ледяная корка. В этом году зима несколько запоздала и теперь упорно наверстывала упущенное.

Элиас стоял, засунув руки в карманы теплой жилетки.

Все испортил вибровызов мобильного телефона – того самого, что он без всякой охоты купил в Колдуотере. Пять дней назад они с Салли решили провести эксперимент. Своего номера Элиас никому не давал. Даже Салли.

Элиас посмотрел на дисплей. «НОМЕР НЕИЗВЕСТЕН».

Он шумно вздохнул; три раза подряд, как пловец, собравшийся нырнуть. Потом нажал кнопку.

– Кто это? – спросил Элиас.

Через три минуты Элиас трясущейся рукой достал клочок бумаги, на котором был записан номер Салли.

– Вы оказались правы… Мне только что позвонил Ник.

В тот вечер пастор Уоррен стоял перед полным залом церкви «Жатва надежды». Шло очередное занятие по изучению Библии. Если несколько месяцев назад к нему приходило человек семь, то сейчас было не менее пятисот.

– Сегодня я хотел бы побеседовать с вами о… манне, – начал он. – Все ли вы знаете, чт такое манна?

– Пища с небес! – крикнул кто-то.

– Пища от Бога, – поправил пастор Уоррен. – Но она действительно исходила с небес. Каждое утро манна небесная одаривала детей Израилевых, пока они странствовали по пустыне.

– Пастор, можно вопрос?

Уоррен увидел парня с поднятой рукой и вздохнул. У него сегодня слегка кружилась голова, и он надеялся провести занятие, не прерываясь на вопросы.

– Я вас слушаю, молодой человек.

– Как вы считаете, душе на небесах требуется пища?

– Я… я не знаю, – заморгав, признался Уоррен.

– Я разговаривал с Тесс. Ее мать ни разу не упомянула о пище.

– И сестра Кэтрин тоже, – подхватил кто-то с заднего ряда.

– Я знакома с Анешем Баруа, – встала женщина средних лет. – Я могу попросить его задать этот вопрос своей дочери.

– Как она умерла?

– Лейкемия. Ей было всего двадцать восемь.

– Когда вы с ним говорили?

– Прошу не отходить от темы нашего занятия! – крикнул Уоррен.

Прихожане умолкли. Священник обливался потом, у него першило в горле. Может, он простудился? Надо бы полностью передать эти занятия молодому дьякону Джошуа, который уже провел несколько встреч, причем весьма успешно. Но Уоррен чувствовал, что сегодняшнее занятие должен вести сам.

Днем он узнал о замысле мэра устроить телевизионный показ разговора Кэтрин с покойной сестрой. Это увидит и услышит весь мир. Все фибры души пастора мгновенно воспротивились затее Джеффа Джекоби. Она была не только в корне неправильной, но и отчасти богохульной. Мэр не представлял, какой трагедией может обернуться подобное шоу.

Уоррен решил встретиться с мэром, однако секретарша сказала, что у мистера Джекоби расписана каждая минута и он при всем уважении никак не может выбрать время для пастора. Тогда Уоррен позвонил Кэтрин, но телефон не отвечал.

Священное Писание учило его смирению, однако в груди пастора разгорался странный жар. Уоррен чувствовал себя так, словно ему влепили пощечину. Он пятьдесят четыре года стоял за церковной кафедрой. Неужели это не давало ему права быть выслушанным? Что вдруг случилось с теми, кого он давно знал? С Кэтрин, не пропускавшей ни одного воскресного богослужения? С Джеффом, который принимал его в любое время? С отцом Кэрроллом? С другими священниками? Они все покинули его, привлеченные ярким светом. Но Уоррен чувствовал: свет этот исходит не от Бога. Даже славная миссис Палт ушла, не выдержав лихорадки вокруг чудес. А от волонтеров, пытавшихся делать ее работу, было больше вреда, чем пользы.

Спокойное течение жизни, к которому он привык, превратилось в хаос. Даже это занятие по изучению Библии ускользало из его рук. «Сосредоточься, – мысленно приказал себе Уоррен. – Господи, помоги мне сосредоточиться».

– Итак, что же говорится в Библии о манне небесной? Прошу прочесть вместе со мной… – пастор вытер потный лоб, поправил очки, – вот отсюда. Исход, глава шестнадцатая, стих двадцать шестой…

«Сосредоточься».

– И сказал Господь устами Моисея: «Шесть дней собирайте его, а в седьмой день – суббота: не будет его в этот день». – Уоррен посмотрел на слушателей. – Вы знаете, чт случилось дальше?

Невысокая пожилая женщина подняла руку.

– Люди не поверили Господу и все равно отправились за манной, – сказала она.

– Вы правы. – Пастор выпрямился. – И вот что мы читаем в следующем, двадцать седьмом стихе: «Но некоторые из народа вышли в седьмой день собирать – и не нашли». – Лоб пастора снова успел вспотеть. Уоррен глотнул воздуха. – И что же получается? Библия повествует о людях, которым было даровано настоящее чудо – пища с небес, приятная на вкус. Она им нравилась. Она была идеальным питательным веществом. Возможно, употребление манны не грозило ожирением.

В зале раздались редкие смешки. Уоррен чувствовал слабость. Его сердце колотилось быстрее обычного, словно торопясь убежать от дыхания. «Держись, – твердил он себе. – Держись».

– И все же среди соплеменников Моисея нашлись те, кто не поверил Божьему слову. Субботним утром они отправились за манной. Они пропустили слова Господа мимо ушей. А ведь манна с небес была чудом. Настоящим чудом!

«Дыши ритмично, – приказывал себе пастор. – Вдох и выдох. Доведи занятие до конца».

– Но в этих людях взыграла алчность. Им уже было мало Божьего дара. Они захотели большего.

Вдох. Выдох.

– И что же получили вышедшие искать манну в субботу?

– Ничего, – послышалось из рядов.

– Они получили нечто худшее. Бог… разгневался. – Пастор Уоррен поднял голову. Свет в зале вдруг показался ему непривычно резким. – Бог разгневался! Мы не можем требовать чудес. Мы не можем их ожидать! И потому, друзья мои, то, что нынче происходит в Колдуотере, противоречит Божьим законам и в корне неправильно.

Среди прихожан послышался ропот.

– Да, это в корне неправильно!

Ропот усилился.

– Братья и сестры, известно ли вам значение слова «манна»?

Собравшиеся переглядывались.

– Кто-либо знает, каков смысл этого слова?

Зал молчал. Пастор выдохнул:

– Оно означает… Что это такое?

Пастор повторил вопрос. Зал поплыл и закружился. Его голос стал бесцветным, как звук тонального набора.

– Что это… такое?

А затем он рухнул на пол.