Смерть или слава Васильев Владимир

15. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга.

– Гляди! – Костя схватил меня за рукав, и прильнул к боковому триплексу.

Я оторвался от плоской степи за ветровым стеклом и поглядел влево. Далеко-далеко на юго-западе в небе чернели четыре точки с хвостами-ниточками. Я тотчас ударил по тормозам, а когда вездеход замер и мы с Костей отлепились от приборной доски, а старатель и пацан – от спинок наших кресел, погасил гравипривод, и машина, вздохнув, словно засыпающий зверь, легла брюхом на грунт.

Истребители целеустремленно ползли прежним курсом. «Заметят или нет?» – подумал я, чувствуя в груди нарождающуюся пустоту. На этот раз и спрятаться негде. Сожгут, и полетят дальше. Что им, галактам?

Но то ли чужие не заметили вездеход, то ли такие мелкие цели их просто не интересовали – уж и не знаю. Вполне возможно, что они охотились только на звездолеты. Но почему тогда не уничтожили лайнер и грузовозы, а просто вернули? А корабль Василевского и мой – сожгли?

До скончания дней гадать можно. Пойми их, чужих…

– Слышь, Фил, – спросил Костя старателя, к слову сказать, оказавшегося американером, – а вы по пути к моей заимке их не видели в небе?

– Видели, – неохотно отозвался тот. – Несколько раз.

По-моему, он до сих пор опасался, что мы его пристрелим и бросим в степи – американеры все почему-то помешаны на христианстве. Сильнее боятся остаться непогребенными, чем умереть. Лично я считал это блажью.

Надо было спешить. Я вновь оживил вездеход и погнал его на северо-запад. В сторону заимки Риггельда, к Ворчливым Ключам. К странной карстовой долине, изрытой причудливыми пещерами, краем, где можно спуститься под озеро и остаться при этом сухим. Когда я попадал туда, почему-то всегда сам себе казался муравьем в гигантском ломте ноздреватого сыра.

Пацан позади меня шмыгнул носом.

«Хорошо держится, – подумал я. – Для такого карапуза – так просто стоически.»

К сожалению, рация костиного вездехода не брала частоты космодрома и график звездолетчиков, а стандартный гейт городской видеосвязи почему-то выдавал беспрерывный сигнал занятости. Я чувствовал себя отрезанным от мира – привык к аппаратуре «Саргасса» и возможности всегда докричаться до знакомых на космодроме. Сейчас, мне казалось, ситуация меняется чуть ли не ежечасно. Если всегда держишь руку на пульсе событий, а потом вдруг оказываешься отрезанным – поневоле начинаешь нервничать.

«Ну, ничего, – подумал я. – У Риггельда в бункере связь, наверняка, отыщется. Там и сообразим что к чему…»

Я полагал, на машине такого класса, как у нас, добраться к месту за час-полтора. Это не гусеничные старушки, как у покойных родичей Фила. Гравипривод есть гравипривод – и трения никакого, и качество трассы беспокоит мало. Да и проходимость не в пример выше. Мы уже дважды с ходу перемахивали через небольшие речушки, вздымая за собой целые шлейфы мельчайшей водяной пыли.

Встретилось большое стадо бизонов, пасущееся посреди степи. Бурые быки, похожие на внезапно оволосевшие камни, лениво поворачивали в сторону вездехода лобастые безрогие головы. Говорят, на земле бизоны рогатые. Не знаю, может быть. Честно признаюсь: наличие или отсутствие рогов у местной и инопланетной фауны меня волнует мало. Куда сильнее меня интересуют разные технические хитрости, которые порой удается выудить из обширных баз данных о Земле.

– Ро-ом, – спросил Костя задумчиво. – Как думаешь, что теперь будет?

– С нами? – уточнил я. – Или с Волгой?

– И с нами, и с Волгой.

Я задумался. А действительно – что? Ну, высадятся чужаки, ну перебьют людей. Не всех, конечно, кое-кто попрячется. Но большинство точно перебьют. А дальше? Ради корабля, что завис над моим островком, даже теперешние усилия чужих казались стрельбой из пушки по воробьям.

И, кстати, вот еще интересный вопрос. Почему призванный мной корабль направился прямехонько к островку? Я ведь кнопку нажал на своей заимке. На островке только нашел шкатулку с пультом. Чем островок так привлек пришельца из неизведанного космоса?

Мысль родилась как-бы сама собой, проступила из пустоты, словно изображение не хемиофотографии.

А что, собственно, кроется под островком? Только ли пласты богатой рудной породы? Только ли кромка тектональной плиты? Я ведь со своими ребятишками, с «гномами» и «кротами», ковырялся на самой поверхности. А если копнуть глубже? Не отыщу ли я что-нибудь похлеще небольшой шкатулки?

У меня даже челюсть от неожиданности отвисла.

Ну, конечно. Там внизу, например, база. База хозяев суперкорабля. Заброшенная, понятно. А построили они ее… ну, хотя бы, затем, чтобы копать руду.

Кстати о руде: я не слышал, чтобы в освоенном космосе добывали что-нибудь подобное. Такое сочетание тяжелых элементов и такая насыщенность – земная наука только беспомощно разводит руками. Теоретически подобной руды в свободном состоянии в природе не может встретиться. Ее и не встречали, до тех пока не высадились на Волге. А здесь ее полно, причем по всей планете. Нетронутые месторождения, во многих местах прорвавшиеся на самую поверхность. Клад, не планета. Вообще-то, все, на что идет наша руда, можно просто синтезировать. С нуля. Но это существенно дороже. А мы пока не можем причислить себя к обеспеченной расе – людям, как всегда, катастрофически не хватает энергии.

Так вот, возвращаясь к нашим зелененьким. Суперкорабль этот, скажем, никакой не крейсер, а тупорылый транспорт. Чужие на орбите быстро это просекли; просекли заодно и чего он обыкновенно транспортирует (и куда, наверное, тоже просекли), пораскинули мозгами, да и решили: такое редкостное сырье и им вполне сгодится. Но тут оказывается, что планета населена. Но – какая удача! – дикарями-людьми.

Вывод напрашивается. Людей – к ногтю. Редкостное сырье – в трюмы. Неизвестный корабль и его хозяев – либо в союзники, либо тоже к ногтю. Хотя, хозяев на корабле сейчас, скорее всего, нет. Я просто случайно наткнулся на их пультик и призвал корабль-автомат, а хозяева давным-давно сгинули в толщах времени.

В общем, все свои соображения я Косте и вывалил. Костя внял, и ненадолго задумался. Фил позади нас тоже притих – изо всех сил вслушивался, боялся вдохнуть.

– Транспорт, говоришь? – негромко протянул Костя, начиная рассуждать вслух. – Может быть, это и транспорт. Только мне тоже кажется, что он пустой, Рома, этот гигант. Это автомат. Ты его вызвал, а дальше он просто не знает что делать. Вот и ждет. А чужие приперлись по его следу, и сдается мне, что их этот транспорт интересует уже сам по себе. Самим фактом существования. А если под твоим островком еще и база какая-нибудь отыщется – вот тут, Рома, я действительно только руками разведу. Потому что каша заваривается крутейшая. И, боюсь, при дележе этой каши публика с орбиты о людях даже не вспомнит. Они нас как мух от обеда гоняют – и, кажется, решили прихлопнуть, чтоб не докучали попусту. Грустно мне это сознавать…

– Грустно, – фыркнул я. – Грустно ему!

Чистяков вздохнул.

– Интересно, долго это все будет тянуться? – спросил я, понимая, что вопрос риторический. – Долго прятаться придется?

– Наверное, долго, – Костя пожал плечами. – Вдруг чужие вздумают тут обосноваться? Тогда – всю жизнь.

– Чужие живут в космосе, – проворчал я. – Что им какой-то мирок? Эпизод, не более. Наведут порядок, и уберутся.

Костя не ответил. Космос, конечно, космосом, но базы-то у чужих на многих планетах имеются. Одной больше, одной меньше…

Неужели они в течение многих лет оставались в неведении относительно волжских руд? Мне всегда казалось, что нашу галактику древние расы успели обшарить вдоль и поперек. Сколько раз земные корабли на очередной планете натыкались на заброшенные шахты, выработанные до последней крупинки? Много. Чуть ли не на каждом новооткрытом мире. И вдруг – такой лакомый шмат, как Волга!

Чувствуется во всем этом какой-то скрытый подвох.

Что же ты отыскал на своем злосчастном островке, дядя Рома? Хорошо или плохо, что ты не догадался копнуть поглубже? Каких еще демонов ты мог бы призвать из галактического небытия?

Но в одном Чистяков прав. Грустно это все. И грустно быть камешком, порождающим разрушительную лавину.

Я стиснул зубы. Костя на соседнем кресле задумчиво поковырял сначала в одном в ухе, потом в другом и я поймал себя на мысли, что мне хочется сделать тоже самое.

Что-то тут не то.

Я вслушался в ощущения. Гудит, вроде бы, что-то. И на перепонки давит – словно спустился на скоростном лифте на полкилометра вниз. За секунду-другую.

Вездеход снова клюнул носом, притормаживая. Я обшарил взглядом все, что можно было рассмотреть из кабины. С боков и в небе перед нами ничего необычного не нашлось. Тогда я толкнул дверцу и выскочил наружу. Костя тоже.

Позади, на юго-востоке, горизонт снова цвел белесыми клубами. Потревоженная атмосфера бурлила, как вода в стакане с кипятильником.

Нас догонял еще один крейсер – не такой, похоже, огромный, как суперкорабль над моим островком. Но тоже не маленький.

Вскоре мы его увидели. Исполинский, в полнеба, диск. Идеальных очертаний, обтекаемый, как морская раковина. И он вовсе не был похож на бублик, как первые корабли чужих, появившиеся на орбите у Волги. На этот раз диск, не тор.

А суперкорабль над моим островком имел форму наконечника стрелы. Уплощенное сердечко с хвостиком, знак карточной масти «пик».

Фил с пацаном тоже выбрались из вездехода и ошеломленно глядели на приближающуюся громадину. Челюсть у Фила, по-моему, прочно приросла к груди. А к лицу приросло выражение безграничного удивления.

Странный парень. Где он, черт побери, рос? Понятно, что в захолустье, но не настолько же, чтоб по любому поводу отвешивать челюсть!

Костя стоял-стоял, потом полез в вездеход и спустя несколько секунд метнул мне волновой бинокль «Беркут».

– Держи, – проворчал он, настраивая второй такой же. – Хоть полюбуемся напоследок.

Я живо приложился к оптике, снабженной слабенькими квантовыми усилителями. Корабль скачком приблизился. Его и раньше невозможно было охватить одним взглядом, а теперь в поле зрения умещался и вовсе крошечный фрагмент. Я водил биноклем вправо-влево, выхватывая все новые и новые подробности. До нас долетели уже первые порывы ветра; потревоженная атмосфера исходила белесыми, серыми и иссиня-свинцовыми вихрями. Но сегодня буря намечалась хиленькая – не чета той, что поднял суперкорабль.

Да и шел сегодняшний крейсер медленно-медленно. Вскоре я понял – почему.

В бинокль стали заметны звенья истребителей, что неслись чуть впереди крейсера. Четверки, словно единое целое, слаженно выполняли маневры – разворачивались, снижались, меняли курс. А чуть впереди них отчаянно удирал юлькин «бумеранг», казавшийся на фоне преследователей гонимой ветрами ничтожной соринкой.

У меня сперло дыхание.

Даже с такого расстояния я понял, что «бумеранг» идет на пределе. На сумме усилий гравипривода и пакетных ускорителей. И этого не хватает, чтобы оторваться, этого попросту мало. Истребители, точная копия убийц «Саргасса», легко держались по бокам, чуть выше и чуть ниже. «Бумеранг» рыскал, но его умело оттирали от возможных щелей.

Чужие не стреляли. Вообще, похоже было, что «бумеранг» пытаются изловить. Наверное, для этого у крейсера имеется какая-нибудь «сеть», скорее всего энергетическая.

Вскоре над беглянкой и стайкой ловцов навис край гигантского диска, взгляд вдруг заволокло синеватой дымкой. Истребители чужих моментально ушли в стороны, рассыпались, как стая скворцов при появлении ястреба. А «бумеранг» сразу же перестал рыскать, стабилизировался, словно его схватили невидимые гигантские руки. А спустя пару секунд он стал медленно подтягиваться к днищу крейсера.

Трудно описать, что я чувствовал в эти мгновения.

А потом километрах в пяти от нас, у самого горизонта, невысоко над землей раскрылся купол атмосферного парашюта – обычного крыла, на каких обыкновенно сигали из поднебесья многочисленные обитатели Манифеста. Поднявшийся ветер немилосердно швырял его с потока на поток.

И мне сразу же вспомнилось, что за миг до появления синеватой дымки от «бумеранга» будто бы отделилась крохотная точка-песчинка, и сразу исчезла из виду.

Юлька катапультировалась. Отчаянная!

– В машину! – заорал я и прыжком втиснулся на место водителя. Слава богу, никто не стал спрашивать – зачем.

Взвыл в форсажном режиме гравипривод. Вездеход круто развернулся, и теперь громада вражеского крейсера маячила перед самым лобовым триплексом. Чувствуя в груди неприятную пустоту, я погнал вездеход навстречу ему. Навстречу необъятному диску, начиненному смертоносным оружием. Туда, где в промежутке между днищем этого вторгшегося в небо Волги железного блина и пыльной астраханской степью одиноко краснела риска юлькиного купола.

Никто не проронил ни слова – ни Костя, ни старатель с отвисшей челюстью. Они даже не пытались меня остановить. И правильно.

Потому что я бы все равно не остановился. В голове у меня пульсировала всего одна мысль. Короткая, как вдох и выдох.

Смерть или слава. Death or glory, как сказал бы Фил, старатель-американер из глубинки. Задуматься о том, что никакой славы мне не светит, даже если я собью вражеский крейсер подвернувшимся под руку булыжником, не было времени. О смерти задуматься тоже не было времени.

Времени вообще не стало – ничего не стало. Здравого смысла не стало. Чужих вместе со всей их технологической мощью не стало.

Были только я и она где-то там, над степью, в объятиях маленького шторма. Да еще разделяющие нас несколько километров.

16. Юлия Юргенсон, старатель, Homo, планета Волга.

Сразу же после Ромки Савельева отключился и Риггельд. Сказал: «Bis bald, Verwegene!» – и пропал.

Юльке очень хотелось услышать «Herzallerliebste» или «Suesse Kleines» вместо обычного «Verwegene». Но… Риггельд очень сдержан.

Юлька протяжно вздохнула.

Все не так. Савельев лишился «Саргасса» – да лучше было ему руку отрубить, чем оставить без корабля! Как он теперь жить-то будет? Он же с тоски высохнет!

Все наперекосяк.

Стащив наушники, она откинулась в кресле, задумчиво глядя в обзорный экран. Внизу, далеко-далеко, синел океан. С высоты Волга казалась уже заметно выпуклой, казалась шаром, а не плоскостью. Юлька видела только часть шара, подернутый сизой дымкой бок родной планеты.

А на втором обзорнике колюче сияли звезды на фоне непередаваемой черноты. И где-то там, в черноте, посреди синеватых искорок – несколько сотен чужих кораблей. Несколько сотен жадно разинутых пастей, готовых проглотить все то, что она любит с детства.

Волга – грязное место, а люди во многом заслужили участь, которой, похоже, теперь им не избежать. Но все же, среди людей есть и те, кто очень дорог.

Юлька встрепенулась. В кабине звучало только тихое пение автопилота, которое любой звездолетчик даже не замечает. Как только в пение вплетутся неприятные диссонирующие ноты – вот тут-то о нем вспомнят. А пока – оно воспринималось как часть тишины.

Итак. В полете становится опаснее, чем на поверхности. Значит, нужно садиться. Юлька потянулась к клавиатуре и вызвала готовую параболу на Ворчливые Ключи. Пересчитала ее применительно к текущей точке. Вывела поправки. И отдала штурману «добро» на исполнение.

Все. Теперь можно с чистой совестью поскучать с полчасика.

Только Юлька не умела скучать. Да и не судьба ей была сегодня поскучать, даже если бы и умела.

Автопилот подпустил жуткого петуха, и вслед за этим перед самым носом «Ценителя» что-то на неимоверной скорости пронеслось. Автопилот обиделся еще сильнее и заорал так немузыкально, что у Юльки даже выругаться как следует не получилось.

А потом она увидела на правом сканере чужой корабль. Плоский диск-переросток. Всего-навсего в ста двадцати километрах в минус по радианту. По меркам звездолетчиков – борт в борт.

И корабль этот был крупнее Юлькиного «бумеранга» в добрую сотню раз.

Кроме того, сканер сообщал о трех группах мелких кораблей, размером сравнимых с «бумерангом». Одна шла на снижение совсем рядом с большим кораблем – вероятно только что отделилась от матки-носителя. Одна тянула прямехонько к «бумерангу». Точнее, к точке, где «бумеранг» вскоре должен был оказаться; до этой группы осталось километров восемьдесят, и расстояние быстро сокращалось. Третья группа была просто рядом – вилась вокруг Юльки, как пчелы вокруг изгоняемого из семьи трутня. Это на их лихие маневры и обиделся осторожный автопилот.

Каждая группа насчитывала по четыре небольших корабля. «Скорее всего, это истребители-одиночки. Те, что сожгли савельевский „Саргасс“, – подумала Юлька растерянно. – Как же я их проворонила?»

Выверять курс и идти точно по параболе она уже не успевала. Переключившись на ручное, Юлька положила «Ценителя» на левую плоскость и ринулась вниз, заодно переведя гравипривод в активный режим. Ускорители жужжали на пределе.

Спустя несколько минут в пределы видимости вторглась суша – восточный берег материка. Желтоватая полоска земли, ограничивающая волжский океан. Она казалась неподвижной, но Юлька знала, что материк приближается с впечатляющей скоростью. Четверка истребителей перестроилась и принялась грамотно клеиться к хвосту «Ценителя». Две других четверки скорректировали курсы в соответствии с Юлькиным ускорением. Крейсер-диск, похоже, тоже пошел на снижение, но прежнего курса не изменил.

И Юлька поняла: пока крейсер только снижается, маневрировать он не будет. А потом, перейдя в горизонт, попытается ее достать… если к тому времени «Ценителя» не доконают истребители.

Но оружие истребителей молчало, непонятно почему. Конечно, чужие могли бы уже сжечь человеческий кораблик, и даже, наверное, не один раз. Но почему-то продолжали настойчиво преследовать без единого выстрела.

На высоте километра Юлька перегнала ускорители в пакетный режим; в паре с гравиприводом это разогнало «бумеранг» до совершенно сумасшедшей скорости – в другое время Юлька не решилась бы на такие полетики в атмосфере. Термодатчики в обшивке давно зашкалило, но Юлька знала, что обшивка сможет выдерживать трение о воздух еще достаточно долго. Но потом «Ценитель» все-таки превратится в неуправляемый болид.

Юлька надеялась, что до этого не дойдет.

Крейсер снизился до трех километров, и вот тут в полной мере показал на что способна техника чужих. Юльку он настиг в четыре минуты, ускорившись на мгновение, и сразу погасив ход. Мелкие истребители проворно расползлись в стороны и попытались зажать Юльку с боков; самая близкая четверка спустилась метров на двести ниже и явно намеревалась не позволить ей зайти на посадку. А потом крейсер выплюнул откуда-то из-под необъятного брюха еще одно звено-четверку. Эти нацелились отрезать Юльке путь в небо. А сам крейсер стал потихоньку нагонять «бумеранга», наползать, как дождевая туча, медленно и неумолимо.

Юлька пробовала проскочить вбок между вражескими катерами – те сразу начали стрелять. Не по Юльке – чуть вперед по курсу. Ставили впечатляющие заслоны из сиреневых вспышек, так что поневоле приходилось отворачивать на прежний курс. Пробовала прижаться к поверхности – нижние истребители выткали излучателями сплошной фосфоресцирующий ковер, намертво отрезая от волжского океана.

Крейсер приблизился на пять километров, когда разогнанный «бумеранг» прошел над береговой линией. Горючее неумолимо таяло – на таком форсаже Юлька не перетянула бы через весь материк. Рухнула бы где-нибудь далеко за плоскогорьем Астрахань, ближе к Кумским горам.

По иронии судьбы истребители гнали ее практически точно на чистяковскую заимку и Ворчливые Ключи.

Тогда-то и вспомнила Юлька о подарке Ирины Тивельковой, хозяйки беспокойного Манифеста. О маленьком плоском рюкзачке, внутри которого пряталась готовая система – купол-крыло и запаска.

Чужие не позволят ей сесть. Им зачем-то нужна либо она сама, либо корабль. Иначе давно бы расстреляли и не жгли попусту дорогостоящее топливо.

Почему-то ей представлялось, что внушающий смутное уважение диск-преследователь жрет массу какого-нибудь экзотического энергоносителя.

Погоня окажется над Ворчливыми Ключами минут через десять. Или чуть раньше. Успеет ее нагнать чужой крейсер? Зажмут юркие инопланетные истребители?

Во всяком случае времени мало. И еще нужно изобрести способ выбраться из обреченного «бумеранга»…

Какая ирония! Чужие лишили звездолета Рому Савельева, а теперь пытаются сделать бескрылой и ее…

Додумать Юлька не успела. Автопилот заорал так, что захотелось оторвать себе уши. Одновременно «Ценитель» стал плавно набирать высоту, хотя тяга гнала его точно по горизонту.

Юлька затравленно осмотрелась – диск уже настиг ее. Сероватый край великанским козырьком нависал над маленьким корабликом, и в необъятном днище диска уже жадно отверзлось жерло сегментного шлюза. «Бумеранг» тянуло в этот шлюз – неумолимо и настойчиво. Словно щепку, влекомую могучим весенним течением.

Ясное дело, гравитационный захват. Привод «Ценителя» сразу же засбоил, разводка пошла с перекосом и гравиподавитель благополучно захлебнулся. Юлька лихорадочно тянула из-под кресла застрявший рюкзачок с парашютом.

Звездолет – не атмосферный тихоход «Шмель-омега». Рампы у него нет. И катапульты, как в самолетах, нет. Да и из регулярного люка на ходу не выпрыгнешь. Размажет по обшивке на такой скорости… Вдобавок еще и привод взбесился из-за помех – у чужих могучие установки.

Но решение было, и Юлька нашла его очень быстро. Фильтрационный отстрел – у нее нет выбора.

Она нацепила легкий, почти невесомый рюкзачок, поправила на плечах лямки, застегнула все, что только можно было застегнуть и напялила неуклюжий шлем с встроенным блочком лазерного наведения. Бласт в кобуре. Что еще? Декомпрессия? Нет, высота всего около километра, какая уж тут декомпрессия? Ага, карта…

Юлька выдернула из щели считывателя корабельного компьютера личную карту и сунула ее в карман. Вот ведь подлость, даже проститься со своей посудиной нет времени…

Она выскользнула из тесной кабины, протиснулась за обшивку санблока и открыла узкий, похожий на гроб, фильтрационный шкаф. Быстро набрала задержку на таймере. И активировала сброс.

Все. Теперь возврата нет. Прощай, «Ценитель»… Прощай «Der Kenner»… Прощай и прости…

На глаза невольно навернулись слезы. Юлька втиснулась в шкаф, задраила дверцу и нашарила в темноте заветное кольцо на жестком металлизированном поводке.

Никогда она не думала, что первый ее прыжок состоится в таких экстремальных условиях.

Таймер тикал, отмеряя секунды. А потом умолк. Одновременно зашипел пневмопривод, шкаф вздрогнул, и Юльку выплюнуло из корабля.

Сначала ее сильно ударило ветром, но потом ветер неожиданно стих; ее развернуло лицом к небу, но вместо неба она увидела близкое-близкое днище вражеского диска. Диск медленно удалялся. Точнее, это Юлька падала, но казалось, что удаляется диск, а Юлька неподвижно зависла между ним и Волгой.

Она выскользнула из гравизахвата. Не то поле было строго векторное, не то отстрел выплюнул ее за пределы столба – во всяком случае своего она достигла. «Ценитель» уже исчезал в черноте распахнутого шлюза. И она перевернулась лицом к Волге.

Юлька быстро теряла горизонтальную скорость, лежа на потоке. В голове неприятно шумело, и давление в уши ощутимо нарастало. Степь угрожающе надвигалась; Юлька зажмурилась и потянула за кольцо. С сухим шелестом, слышным даже в шлеме, из-за спины полезло что-то упруго-шевелящееся, потом Юлька ощутила сильный рывок, и падение несколько замедлилось. Вверху раскрылся красный, разделенный на продольные секции, купол-крыло. Юлька раскачивалась под ним словно медальон на шее бегуна. А крейсер-диск чужих все еще шел над ней. Переднего края Юлька уже не видела, не видела и пасти сегментного шлюза.

Зато спустя несколько секунд она заметила далеко-далеко впереди себя приближающиеся истребители. И еще – еле-еле ползущий по степи вездеходик. Вездеходик тоже приближался.

А потом Юльке стало не до наблюдений – она снизилась настолько, что ни о чем, кроме приземления временно не могла думать. В ушах сам собой прозвучал голос Кости Зябликова: «Ноги вместе! Ноги!»

Юлька послушно свела ноги.

Волга ударила ее по стопам. Больно, но не смертельно. Парашют не желал опадать, все норовил поработать немного парусом, и Юльку тащило за ним добрых двадцать метров. Потом она удачно дернула за стропу, и красный пузырящийся шелк наконец погас, бессильно осел в пыль. Как раз в этот момент три истребителя с шелестом пронеслись над ней – не с ревом, а лишь с шелестом рассекаемого воздуха. Двигателей их Юлька совершенно не слышала, хотя уже откинула лицевую пластину шлема и звуки степи стали доступными.

А четвертый корабль совершил головоломный вираж с разворотом-переворотом, и мягко опустился на траву метрах в восьмидесяти от нее.

У Юльки еще достало сил потянуться за бластом.

Она ожидала, что в обтекаемом борту чужого истребителя откроется какой-нибудь люк, выдвинется сходня, или произойдет еще что-нибудь в этом роде.

Ничего подобного.

Пилот выскочил из истребителя словно пробка из бутылки шампанского – вертикально вверх, кажется – из самой высокой точки корабля, из макушки еле выраженного колпака посреди шестиметровой плоскости. Выскочил, раскинул крылья, на мгновение завис, и по косой дуге ринулся к Юльке.

Юлька выстрелила прежде, чем что-либо успела сообразить. Без всякого лазерного наведения – лицевая пластина шлема так и осталась откинутой. Тем не менее она попала, с первого выстрела.

Чужого астронавта сшибло с дуги, он несколько раз кувыркнулся и рухнул в траву, как подстреленный рябчик.

Юлька перевела дыхание и опустила пластину. Все-таки с наведением целиться куда проще. Бласт она и не подумала убрать или выронить.

Сзади наползал равномерный гул гравиподушки – приближался замеченный при посадке вездеход. «Кого еще несет?» – сердито подумала Юлька, разворачиваясь.

Вездеход, вздымая жиденький шлейфик пыли, несся прямо к ней. Юлька выразительно подняла бласт и прицелилась. Светящийся квадратик целеуказателя мигал прямо на вездеходе.

А потом шустрая машина остановилась и из кабины выскочил взъерошенный Рома Савельев, и еще – Костя Чистяков, как всегда улыбающийся.

И Юлька немного расслабилась.

Савельев с ходу налетел на нее, обнял, приподнял.

– Ну Юлька! Ну отчаянная!

Она тоже улыбалась, хотя улыбка пряталась под шлемом и никто не мог ее увидеть.

– Ты цела хоть?

Юлька кивнула. «Если бы не шлем, он точно бы меня расцеловал, – подумала она. – Хороший он, Ромка…»

– Рома, – спокойно сказал Чистяков. – Полюбопытствуй…

Савельев отпустил Юльку и обернулся к нему. Юлька тоже взглянула – прямо на них неслась троица оставшихся истребителей. Низко-низко, стелясь над самыми пучками степных ковылей.

И тогда, ни слова не говоря, Савельев ринулся к сидящему чужому истребителю.

– Куда? – растерялась Юлька; она невольно пробежала метров десять за ним, пока не споткнулась о тело убитого чужого. Рядом возник Чистяков.

Савельев ловко вспрыгнул на плоскость истребителя, заглянул в открытый люк на макушке выпуклой кабины, и скользнул внутрь, как ныряльщик. Во вражеский корабль. Люк был узкий, и Савельев едва протиснулся.

Тройка истребителей сократила расстояние вдвое. Они неслись над степью правильным треугольником на одной высоте – метрах в десяти над землей. Неслись точно в лоб сидящему собрату.

Юлька подняла бласт, сразу начавший казаться маленьким, немощным и жалким. Но выстрелить не успела – что-то ослепительно блеснуло и передний из истребителей вдруг исчез в синей вспышке. Оставшиеся чужаки зацепили это сияние лишь краями плоскостей, но и этого хватило: они мгновенно утратили стройность полета, перевернулись и парой огненных болидов вонзились в степной суглинок. Юльку и Чистякова сшибло в траву короткой и мощной воздушной волной.

А потом стало тихо.

Юлька приподняла голову – Рома Савельев стоял на плоскости севшего истребителя и пристально разглядывал место падения одного из болидов. Чистяков сидел на корточках над трупом пилота-инопланетянина. А рядом с вездеходом неподвижно стоял рослый парень с отвисшей челюстью, от которого за версту разило какой-нибудь глухой заимкой вдали от цивилизации. На руках парень держал ребенка – мальчишку.

Юлька тоже поглядела на пилота, которого сама же недавно и подстрелила.

Пилот был заметно меньше человека, не выше метра. Птичью голову прикрывал прозрачный шлем; серый свободный комбинезон, весь в складках, прожжен импульсом бласта. Плоть в месте попадания запеклась черной коркой. Юлька поморщилась, но взгляд не отвела. Обувь казалась смешной – похоже, ноги у чужака устроены совсем иначе, чем у людей. К поясу пристегнута продолговатая штуковина, похожая на оружие. Чужак даже не пытался взять штуковину в руки – да и не мог он этого сделать, потому что руки явно служили ему и крыльями тоже, а в полете, наверное, не очень-то постреляешь. Но зачем он, дурень, полез наружу прямо под ствол юлькиного бласта? Зачем? Мог ведь сжечь из корабельного оружия, а в мощи последнего все недавно могли убедиться. Мог – и не сжег. Значит, Юлька была нужна чужаку живой?

– Давайте-ка убираться отсюда, – негромко сказал Чистяков. Савельев прыгнул с плоскости на траву и трусцой приблизился.

– Е-мое! – сказала Юлька. Сначала она хотела кое-что произнести по-немецки, но потом передумала и ограничилась емким русским «Е-мое». – Как ты сумел выстрелить по ним, Рома?

Тот передернул плечами.

– Эй! – напомнил о себе Чистяков. – В вездеходе поговорите. Пошли.

Юлька с сомнением оглянулась на вражеский истребитель, похожий не то на огромную детскую игрушку, не то на гигантское украшение.

– Даже и не думай, – проворчал Савельев. – Если пальнуть из этой штуки еще можно, то поднять в воздух – вряд ли. Чужая она.

Юлька вздохнула. Иногда ей начинало казаться, что Савельев может все. Но это ей только казалось, потому что сам Савельев всегда развеивал напрасные надежды.

И она послушно направилась к вездеходу.

– Эй, деревня! – рявкнул на парня с ребенком Чистяков. – Садись!

Парень послушно нырнул в кабину.

Чистяков зачем-то взял с собой убитого инопланетянина. Затолкал его в багажник, и, бросив Юльке: «Подвинься…» устроился рядом. За руль сел Савельев.

«Как бы остальные истребители не вернулись», – озабоченно подумала Юлька и вездеход тронулся.

Как много произошло за какие-то двадцать минут! Потеря звездолета. Первый прыжок. Убитый инопланетянин. Встреча со своими.

Юлька чувствовала, что теряет способность удивляться. Вообще теряет способность к проявлению эмоций – наверное, она подошла к некоему пределу, за которым сознание перестает воспринимать окружающее как реальность.

И вправду, происходящее казалось скорее сном. Но таким сном, в котором испытываешь реальную боль и где вполне можно умереть.

А значит – нужно сражаться, даже не удивляясь. Оставаться холодной и спокойной, но всегда помнить: от этого сна можно и не очнуться.

Вездеход вгрызался в потревоженный прохождением чужого звездолета степной воздух. Савельев гнал на северо-запад, к карстовому буйству Ворчливых Ключей. Чужие истребители так и не вернулись, а крейсер-диск давно исчез за горизонтом.

17. Михаил Зислис, ополченец, Homo, планета Волга.

Первую волну чужих они благополучно перестреляли. Из кустов. Зислис все больше склонялся к мысли, что воины из зелененьких никакие. На своих могучих кораблях они еще чего-то стоили, а в качестве пехоты являлись скорее пушечным мясом, чем боевыми единицами. Яковец, Веригин и Зислис, а также невидимые им стрелки справа и слева раз за разом палили из бластов, едва залегшие в траве чужаки пытались встать и перебежать вперед. После каждой такой перебежки на ноги поднималось на три-четыре инопланетянина меньше.

Зислис недоумевал. Зачем они лезут под выстрелы? Почему не пытаются стрелять сами? Почему не используют корабли? Да пусти над укрытиями патруля один-единственный штурмовик на бреющем, он же всех защитников с черноземом перемешает! Но корабль чужих прошел у них над головами всего один раз – обдал порывом прохладного ветра, и сгинул в направлении города. Даже не выстрелил ни разу.

Сначала Зислис палил наудачу, не глядя. Только поднималась полупрозрачная фигура из травы, сразу давил на спуск. А потом решил рассмотреть чужаков получше. Внешне инопланетяне очень напоминали ходячие скелеты с очень толстыми костями. В принципе, они были антропоморфными, по крайней мере имели две руки, две ноги и голову. Но в их телах насчитывалось больше десятка сквозных отверстий – в самых неожиданных местах, как то в груди или в области таза. Непохоже, чтобы чужаки носили какую-нибудь одежду, но они явно пользовались каким-то волновым камуфляжем и полупрозрачными казались не зря. Вообще, чужаки скорее смахивали на рукотворные конструкции из повторяющихся продолговатых блоков. Все были вооружены короткими толстыми палками с изогнутым стержнем посредине.

На уничтожение группы из сорока десантников у патрульных-людей ушло минут десять. До смешного мало.

Когда чужаков-пехотинцев выбили подчистую, Яковец некоторое время пристально обшаривал взглядом поле космодрома. Потом оглянулся; встретился глазами с Зислисом.

– Молодцы, – сдержанно похвалил сержант. – Отлично стреляете. Не ожидал.

– Брось, – вздохнул Зислис и поморщился. – На Волге стрелять учатся раньше, чем читать.

Яковец неопределенно хмыкнул.

– А ведь правда! – подал голос Веригин. – Слышь, Миша? Зелененькие вряд ли ожидали, что на мирной рудокопской планетке практически каждый взрослый мужчина вооружен и пускает оружие в ход без лишних раздумий. Хоть в этом людям повезло!

– Меня другое беспокоит, – отозвался Зислис скорее угрюмо, чем воодушевленно. – Они почему-то не стреляли по нам. Я не могу понять в чем дело. Мы им что, живьем нужны, так получается?

– Живьем? – удивился Веригин. – Зачем? Для опытов, что ли?

– Откуда я знаю? – Зислис лежа пожал плечами. – Но ведь они действительно не стреляли. Ни пехотинцы, ни пилоты.

От кирпичного сарайчика отделилась согбенная фигура в комбезе патрульного. В две перебежки человек достиг кустов, где прятались ополченцы с Яковцом. Это был давешний служака-патрульный – Зислис его сразу узнал.

– Пан сержант! – зашептал служака праведно. – Я вынужденно покинул пост…

– Молодец! – прервал его Яковец. – Орел! Хвалю. Хорошо стрелял. Заляг-ка во-он там, с краешку. Сейчас, поди, снова полезут.

– Есть, пан сержант…

Солдат сноровисто отполз в сторону и выбрал удобное для стрельбы местечко. Яковец некоторое время общался с Фломастером по коммуникатору. Зислис наблюдал: похоже, чужие затевали вторую высадку. Может, они были и никудышными пехотинцами, но второй раз допускать те же ошибки явно не собирались. Теперь к краю посадочного поля тянули другие корабли, побольше чем штурмовики. И высадили они не пехотинцев, а танки.

Танки к удивлению Зислиса оказались не антигравитационные, а шагающие. Эдакие металлические цыплята четырех метров ростом. Приплюснутая кабина несла два орудия, и цыпленок оттого казался хищным – клыкастым. Два десятка танков рассыпались цепью и слаженно поперли на позиции патрульных. Сразу стало понятно, что из бласта эти машины не повредить. Веригин наудачу пальнул несколько раз и сквозь зубы выругался.

Откуда-то слева по танкам лупили из стационарных орудий-пульсаторов, наверное это старались Фломастер, Ханин и их неразбежавшиеся солдаты. Лобовые попадания танки вроде бы выдерживали, но вскоре одному перешибли лапу и танк косо съехал на кучу песка, второму всадили импульс прямо под кабину и кабина мигом слетела с ходуль. Появилась работа и у бласт-стрелков: из поврежденных машин полезли танкисты, такие же ходячие скелеты. Эти пытались отстреливаться из своих палок, но Зислис так и не понял – что это за оружие. До спасительных кустов не долетело ни единого импульса, ни даже примитивной металлической пули – непохоже, чтобы оружие чужих вообще работало.

Потом прямо на позицию, где укрывались Зислис с Веригиным, набежал один из танков. Бласты не брали броню цыпленка даже при выстреле в упор; Зислис с опаской глядел на массивные тускло-серебристые ходули, вминающие плотную космодромную почву. За танком тянулась цепочка неглубоких округлых следов.

Солдат-часовой швырнул по танку силовую гранату; близкий разрыв резанул по ушам. Танк на миг замедлился, повертел башней и вдруг плюнул чем-то нервно-паралитическим. Зислиса, Веригина и Яковца эта дрянь задела лишь краешком, но и этого хватило, чтобы на миг вывернуться наизнанку. Солдату досталось в полной мере – он дернулся и затих; из танка тотчас выскочил скелет и шмыгнул в кусты, к лежащему часовому. Зислис нашел в себе силы пристрелить чужака; тот, видимо не ожидавший, что после залпа в кустах кто-нибудь уцелел, споткнулся и рухнул лицом вниз. А Яковец, словно заправский баскетболист, отправил гранату навесом в открытый люк танка. Гулко бабахнуло, и железный цыпленок величаво рухнул, словно задремавший на ходу гуляка. На выручку кинулся еще один танк, но его наполпути к кустам артиллеристы подстрелили из пульсатора. Танкистов-чужих, попытавшихся спастись бегством, добросовестно выкосили из бластов.

В общем, не так уж все оказалось безнадежно, как ожидал Зислис. Танки тоже мало помогли чужакам – если те и рассчитывали побродить по позициям и парализовать всех обороняющихся, у них мало что получилось. Парализовали всего троих; Зислис отполз к неподвижному солдату и убедился, что тот жив, хотя и без сознания. Из двадцати танков уцелело только шесть; остальные либо свалили на землю, либо повредили. Танкистов ухлопали всех до единого; уцелевшие танки без особого успеха потоптались на границе территории патруля, но все, что они смогли сделать – это вдрызг угробить проволочное заграждение. Потом танки слаженно отступили в сторону Манифеста, где стрельба велась пожиже. Наверное, там отбивались парашютисты или пилоты атмосферников, тоже ребята решительные. Только вооруженные хуже.

В редкие минуты затишья доносился далекий басовитый шелест – в Новосаратове тоже стреляли вовсю.

Вторая волна инопланетной атаки захлебнулась, и откатилась; над полем космодрома вновь прошли транспортные корабли чужих, подобрали неприкаянно бродившие по открытому пространству танки и убрались в зенит.

Зислис стал испытывать даже что-то вроде презрения к противнику: неужели до сих пор чужие воевали только с беспомощными гражданскими? Неужели никто доселе не решался дать им решительный отпор? Даже тот факт, что инопланетяне ни разу толком не выстрелили, как-то незаметно отошел на второй план и забылся. Веригин тихонько насвистывал что-то воинственное, Яковец возился с оглушенным солдатом, пытаясь привести его в чувство с помощью регулярной патрульной аптечки.

Потом, не особо скрываясь, пришли сержант Ханин с рыжим рядовым, принесли свежие батареи к бластам, пакеты с сухим пайком и шестилитровый походный термос с горячим кофе – Фломастер продолжал удивлять Зислиса. Парализованного часового Ханин унес в здание. Спустя минут десять со стороны Манифеста явилось десятка полтора взъерошенных ребят с ручными бластами – у них истощились батареи. Тут же словно бы из ниоткуда возник Фломастер, переговорил с ребятами, каким-то образом выделил из них старшего, и послал одного из рядовых оживлять зарядные установки. Свежих батарей к мощным патрульным бластам в оружейке оставалось еще предостаточно, но к ручным бластам парашютистов они не подходили. Заодно выяснилось, что среди парашютистов есть двое врачей – они сразу занялись парализованными. Но помочь им ничем не смогли – чужие непонятным способом затормозили часть нервных процессов; ничто не угрожало жизни раненых, но и вывести их из нервного ступора врачи не сумели.

В общем, ополчения прибыло, и Зислис с Веригиным перестали себя ощущать белыми воронами. Кое-кого из парашютистов Зислис даже знал – Макса Клочкова, Костю Зябликова, Луиша Боаморте. Луиша большинство волжан считало американером, как и всякого нерусского, но Зислис точно знал, что сам Боаморте называет себя португалом. Впрочем, Зислис тоже был не вполне русским – фамилия и часть крови его происходили из земной Прибалтики.

Удачное отражение первых атак здорово укрепило боевой дух патрульных и их добровольных помощников, но неподвижно висящая над космодромом громада потихоньку сводила хорошее настроение на нет. Каждый понимал – первые ошибки чужих объясняются обычными просчетами в планировании. Существа, способные строить и удерживать в небе такие громады, конечно же, найдут управу на дерзких дикарей. Но все равно сдаваться без боя никто не желал.

Над городом тоже висел блин инопланетного крейсера, и вскоре стало известно, что десант чужаков в Новосаратов захлебнулся почти так же быстро, как и десант на космодром. Практически все мужчины-волжане всегда имели при себе бласты и прекрасно стреляли. Неудивительно, что на время позабылись старые распри и народ мгновенно организовался против общего врага.

Маленькая и разобщенная Волга вдруг обратилась на редкость твердым орешком и публика наверху сейчас явно гадала как бы посподручней его разгрызть.