Темная сторона дороги (сборник) Шолохов Алексей
— Собрался по делам, машина в ремонте, вот решил в кои-то веки лоховозом воспользоваться, — продолжал спеленутый. — Дурак. Дома бы лучше сидел…
— Всем надо было. Дома сидеть, — подтвердил небритый.
— Дядь, у вас кровь.
Артем коснулся щеки: и правда — на ладони осталось размазанное красное пятно. Несколько секунд он тупо разглядывал его. Потом сверху шлепнулась новая капля, и в ладони стала собираться лужица. Они с мальчишкой задрали головы.
— Ну да, — хихикнул небритый, — подтекает…
— Боже, абсурд какой-то, такого не бывает… — запричитала девушка сзади. — Это мне, наверное, снится, это мне точно снится, такого не бывает, это сон, это просто кошмарный сон…
— А ты ущипни себя за титьку или сунь пальчик в окошко лучше!
— Заткнись, — процедил Артем сквозь зубы. — А то я твою башку туда суну.
Небритый безразлично моргнул мутным глазом и вновь отключился.
— Не трогайте его, — глухо сказал спеленутый. — Он здесь дольше всех нас катается. Знает, что ему недолго осталось.
— Я сейчас маме позвоню, — заявил вдруг мальчишка, отодвигаясь от Артема. — Или в милицию.
В руках у него появился мобильник, дрожащими пальцами юнец начал лихорадочно тыкать кнопки.
— Без толку, связи нет, — равнодушно заметил спеленутый.
— Я за билет заплачу, — это пришла в себя бабка. — Я не зайцем, я нормально…
Она полезла в карман плаща кровоточащей рукой и действительно выудила оттуда тощий кошелек.
— И сдачи не надо… — тряслись посеревшие губы.
— Не на-адо! — завизжала девчонка.
Артем отстраненно подумал: как велика может быть глупость человеческая. Прежде чем кто-нибудь успел ее остановить, старуха полезла со своим кошелем к водителю, резво перегнулась через сиденье… В следующий миг безголовое тело рухнуло обратно.
Потом затрещал плащ, грузная туша прямо на глазах стала разваливаться на части. С омерзительным чмокающим звуком куски старухи медленно исчезали в обивке. Сиденье выгнулось вперед дугой, протянулось щупальцами, стараясь захватить порцию побольше. Артем отвернулся, девушка продолжала кричать, мальчишку вырвало прямо на пол. Последней в жидкой черноте растворилась кисть руки с тремя все еще слегка подрагивающими пальцами.
Во вновь воцарившейся тишине раздалось тихое хихиканье небритого.
— Что радуешься, скотина? — Артем сжал кулаки.
— Пообедала машинка…
— Ах ты!..
— Он прав, — донеслось сзади. — Теперь у нас есть пара часов, прежде чем тварь проголодается снова.
— Как это?
— Просто. Он, пока еще в своем уме был, объяснил… Не маршрутка это вовсе. И не водитель там впереди сидит.
— Так точно! — Водитель, не оборачиваясь, козырнул правой рукой. Вернее, не совсем рукой. Теперь Артем это заметил — у существа за рулем не было ногтей на пальцах. Совсем. Просто куски белой плоти.
— Какое-то животное. Может, не с нашей планеты. Может, не из нашей Вселенной даже. Передвигается, принимает удобную форму, чтоб заманить добычу. Знаете, рыбы такие есть? У них специальный ус, на конце которого светящийся в глубоководной темноте шар. Мелкая рыбешка плывет к шарику… а оказывается прямо в пасти у ловца.
— Левиафан… — заплакал мальчик. — Мы попали в Левиафана!
— Так ты знал? — не обращая на сопляка внимания, обратился Артем к спеленутому. — И этот убогий знал? Все вы знали?! Знали — и не предупредили?!
— А ты хочешь умереть поскорее? — вскинула голову девушка. Только сейчас Артем заметил, что у нее не хватает волос с одной стороны. Отсутствовало и ухо.
— Каждый новенький на маршруте — шанс для остальных прожить еще час-другой, — объяснил мужчина. — Присмотрись! Здесь есть чем питаться, здесь можно спать. Единственное — если начнешь умирать, оно сожрет тебя. Потому что любит свежее мясо, а не тухлятину.
«Здесь есть чем питаться…»
Артем почувствовал резкий приступ тошноты, кислый комок подкатил к горлу, тело скорчило на секунду в непроизвольной конвульсии. Но он сдержался. Перед глазами вдруг возникла ясная, как в кино, картинка: офис, белые жалюзи, мерцающий монитор и горячий кофе на столе… Тошнота отступила.
— Левиафан, — повторил мальчишка. — Как в Библии, да? Я всегда думал — куда он потом делся и были ли у него дети?
Шум несуществующего мотора напоминал утробное урчание.
— Вы можете жить, вы можете спать, вы можете говорить, вы можете даже размножаться, — не оборачиваясь, деловито сообщил водитель. — Все верно. Дойную корову просто так не убивают.
— Ты-то кто такой, твою мать?..
— Оно не человек. Мы не знаем, как устроена эта тварь, но какая-то ее часть, несомненно, изображает из себя этого типа, чтобы контролировать нас — тех, кто внутри. Или просто чтобы смеяться над нами.
— А ты?.. Почему ты… такой? — Артем не знал, как описать словами состояние спеленутого.
— Пару остановок назад, когда двери открылись, хотел выйти, — объяснил тот.
— Почему оно тебя не сожрало?
— Сытая была, тварь.
— Перед этим машина съела моего парня. Это было давно, — сказала безухая.
— Да, вы же не первые пассажиры. И мы не первые. Но, думаю, дело не в этом. Я служу назиданием остальным, чтобы не дергались. — Мужчина усмехнулся. Лицо у него было такое бледное, что почти светилось в сумраке салона. — А еще… оно меня потихоньку… сосет, кажется.
Черная масса, покрывающая его тело, влажно чмокнула, перекатилась легкой рябью.
— Мы им запиваем, — хихикнул «рулевой».
Артем схватился за голову. Картинка офиса вновь всплыла в сознании. В конторе нельзя орать. В конторе нельзя истерики устраивать…
— Думаю… Ну, пока я еще могу думать… Так вот, думаю, если оно кого-то берет, даже совсем чуть-чуть, как меня, то оно и жрет.
— Бред! Это какое-то сумасшествие, такого просто не может быть!
— Почему бы тебе не ткнуть в меня пальцем, чтобы убедиться, что я реален? — Водитель оглянулся, впервые за все это время, и Артем увидел, как от этого движения голова существа на мгновение тоже покрылась мелкой рябью, а под кожей проступили черные пятна.
— Господи…
— Скорее, наоборот, — тварь отвернулась.
Какое-то время они ехали в полной тишине. Потом мальчишка тронул Артема за плечо:
— Я к маме хочу…
— Не мешай, я думаю.
— О чем? — спросила девушка с одним ухом.
— Кто-нибудь из вас пробовал с ним договориться?
— Ага, — кивнул спеленутый. — Наш кавказский друг, пока не сошел с ума, обещал, если его отпустят, привести десять человек. Без толку.
— Еды нам пока хватает, — донесся смешок.
— А что, если… — Артем оглянулся по сторонам, привстал. — Если поджечь паскуду? Есть у кого-нибудь зажигалка?
— Но-но! В салоне курить запрещено.
— Оно сделает с тобой то же, что и со мной, — объяснил спеленутый. — Это идеальный организм, понимаешь? Высший разум. Полностью контролирует и внутренние, и внешние органы, способен принимать любые формы и заниматься одновременно тысячью разных дел — следить за нами, куда-то двигаться, разговаривать и планировать ужин, завтрак и обед…
— Вот за что я его люблю. Он меня уважает.
— Сука прожорливая.
— И как… как часто… эта гнида… питается?
— Чаще, чем мы, — хмыкнул спеленутый.
— Оно — обжора, — подтвердил небритый.
Артем поежился.
— Боже, я через четыре часа должен уже был обедать лапшой китайской у себя на работе… Ненавижу этот вкус.
— ЗАЧЕМ ты говоришь об этом?!
— Пусть говорит, дорогая, — обратился к соседке спелетнутый. — Это то, что держит его мозги на плаву…
Артем прикрыл глаза. Офис. Контора. В конторе нельзя паниковать. Надо сосредоточиться. Надо думать. И думать быстро, пока тварь не проголодалась. А если она проголодается, то кто может поручиться, что не он станет ее следующей трапезой… А может, и пускай?.. Офис.
Офис. Стол. Монитор. Упаковка лапши. Залить кипятком. Накрыть крышкой. Подождать…
Будешь сам лапшой скоро, пока ждешь… Проклятие!
— А куда мы едем? — голос мальчишки, доносящийся словно издалека.
— Никуда… — глухой ответ. Неизвестно чей.
Офис. Лапша. Если кипятка налить слишком много, то лапша сильно разбухнет и начнет вываливаться из упаковки на стол…Что-то мелькнуло в сознании Артема. Что-то, похожее на озарение.
Нет, не то…
— Я к маме хочу…
Да пошел бы ты, пацан, вместе со своей мамой. Чего бы ей не проводить тебя в школу этим утром? Почему бы вам вдвоем не торчать на остановке, чтобы мне места в маршрутке не хватило? Чтобы я просто подождал следующую машину…
Офис. Скачанные в Интернете игрушки про снежного человека, убивающего пингвинов. Кто я сейчас? Такой же пингвин… Нет, не то, не туда мысли поползли опять. Ох уж эти мысли, как черви в банке, все норовят вылезти и плюхнуться на землю. Да я сам такой же червяк…
Офис. Что там еще? На столе?.. Пластиковый стаканчик вместо карандашницы. В него что попало запихиваем — степлер, две-три ручки, упаковка жвачки, скомканный бумажный шарик. Еще как-то попробовал, сам не знаю зачем, дырокол впихнуть…
— Левиафан, пусти меня к маме…
— Да иди уже, никто тебя не держит, — сиплый голос небритого.
— Не стоит. Мы пока сыты.
Пока сыты они, ешкин кот!.. Чтоб ты лопнула, тварь!
Лопнула?..
Офис. Пластиковый стаканчик. Лапша. Банка. Черви. Дырокол.
Артем открыл глаза.
— Если мы все равно умрем, то стоило бы умереть так, чтобы и этот монстр подох, вам не кажется?
— Не глупи, парень. Просто посмотри на меня, — спеленутый даже улыбнуться нашел в себе силы.
— Да, просто посмотри на него, — хихиканье спереди. Это кажется или в тоне чудища появилось что-то новое? Интерес?..
— Выхода нет.
— Он всегда есть. Только найти надо. Как в компьютерной игре, правда, малой?
Мальчик отупело посмотрел на Артема. После паузы почему-то шепотом ответил:
— В играх с большими монстрами от них бегают, потому что они большие. В какой-то игре было, что монстр почти жрет тебя. Но там надо что-то другое ему скормить, что-то отравленное или бомбу какую-нибудь…
— Точно. У тебя бомбы ненароком не завалялось в портфеле?
— Что вы смеетесь, страшно же…
— Конечно, страшно, малыш. Конечно, страшно. Только действовать надо быстро. Пока оно сыто. Понимаешь?
— Господи, ну зачем все это, ну этого же не может быть?
— Да заткнись ты, дура.
Артем решился. Легко вытащил из памяти до боли знакомую картинку офиса, уменьшил ее в своем воображении и повесил в рамочку аккурат так, чтобы она перекрыла лицо сидящего рядом школьника. Теперь Андрей стал почти всесилен. Теперь он был способен на все, с этой фотографией перед глазами.
Он схватил ноющий что-то про мамочку офис за тонкую руку, рванул сначала на себя, а потом резко вперед. Кто-то крикнул там, в офисе, но писклявый голосок был слаб и доносился из самой глубины, из-за двери в углу, рядом со шкафом. В шкафу на полочках папки с документами, формами, образцами… Потоки красного пролились из-под рамы, хлюпанье и хруст, женский вскрик сзади, какое-то копошение…
Не до этого сейчас. Это всего лишь шум из-за двери.
Офис. Контора. В конторе не обращают внимания на шум в коридоре.
Надо действовать быстро. Не отрываясь от таблиц и графиков.
Вместо небритого психа ничего и представлять себе не надо, он и так мерзок и противен. Артем вскочил (быстрей, быстрей, пока самого не засосало) и что есть мочи пнул ногой соседа слева — один, второй, третий раз, буквально вбивая, втаптывая его в стену машины, в мутно-желтое стекло, уже совсем не обращая внимания на все постороннее, на все то, что мешает действовать на пределе сил, четко и, главное, быстро.
Пол под ногами дрожит, все в салоне ходит ходуном…
— ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ТВОЮ МАТЬ?!
Дикий нечеловеческий вопль в два голоса. Безухая девица падает, ползет к Артему — жалкая, мерзкая тварь. Сзади нее поднимается нечто, ранее казавшееся человеком, а теперь на глазах обрастающее иглами и щупальцами. В голове у Артема проносится за долю секунды тысяча мыслей: так ты такой же, как и тот, что впереди, так ты тоже часть всего это дерьма, так ты попросту развлекаешься и следишь за мясом, а сам НЕ МОЖЕШЬ просто так схватить меня…
Офис. Фото, картинка в рамке. Пустое освещенное помещение. Стул. Стол. Монитор. Стаканчик, который рвется, потому что в него напихали слишком много всяких ненужных вещей и вещиц.
— Жри, падаль. Давись.
Артем схватил девушку с фотографией офиса в рамке вместо лица и что есть мочи швырнул в объятия ощетинившегося щупальцами чудища. Снова крики. Снова ошметки плоти и кровь во все стороны. Теперь самое главное осталось. Скорее! Нельзя ждать ни секунды.
Я — офис. Я — стул. Я — стол. Я — монитор. Я — пакет с китайскими макаронами. Я — шкаф с документами в углу. Я — степлер, разрывающий тонкий пластик.
Артем прыгнул во тьму.
Удары со всех сторон, его рвет, душит, царапает, ломает, но ему не больно. Дыхания нет — его к чертовой матери выкинуло из груди. Белое сияние вокруг. Гул в голове. Глухой шум. Голоса чьи-то, крики.
Мокро.
Артем открыл глаза и увидел прямо перед собой камень и лужу с грязной бурой водой. Он лежал в ней и смотрел в нее. Отражения не было видно, поверхность рябила, капал дождь и еще что-то — кровь и слизь, это прямо с него капало. Вернулось дыхание, и он втянул в себя холодный воздух вместе с влагой из лужи. С трудом повернулся с живота на бок, от усилия в глазах вновь потемнело, а кисть (правую, левую? — непонятно) пронзила боль. Похоже на перелом.
Артем увидел омытую ливнем мостовую и тротуар метрах в десяти от себя. Там стояли люди с зонтиками, показывали на него пальцами и что-то взволнованно кричали друг другу. До него долетали обрывки фраз, что-то про машину, про аварию, про…
Я жив? Я жив?!
Я ЖИВ!
Артем медленно встал на четвереньки. Рядом в той же луже увидел обрывок джинсового рюкзака, заляпанный коричневым. Но это уже неважно!
Я жив. Артем собрался с силами, чтобы подняться на ноги. Шум в голове мешал.
Я жив. Тварь слишком много сожрала за один раз. И я жив!
ЕЕ СТОШНИЛО МНОЙ!
Шум становился громче. Он походил на рычание зверя. Люди на тротуаре продолжали кричать. Плевать, плевать на вас, чертовы идиоты, на всех плевать!
Я ЖИВ!
Хотелось хохотать и плакать одновременно. Он не чувствовал боли в переломанных, сочащихся кровью пальцах. Потекли слезы. И смех — дикий, истеричный смех ЖИВОГО человека — разорвал грудь, когда он встал, шатаясь, во весь рост прямо посреди грязной дороги и поднял голову, чтобы взглянуть в пасмурное небо, и вобрать в себя этот сырой дурманящий воздух, и крикнуть всему миру о том, что он жив, он выкарабкался, он стерпел все.
Что ему сейчас эти люди, с их нелепыми криками, нелепыми жестами? Какое ему сейчас дело до их воплей? Эйфория — только теперь он понимал, что это такое. Впервые в жизни. Впервые он чувствовал себя таким живым.
Увидел несущуюся на него «Газель», за рулем которой нечто бесформенное и страшное шевелило черными прядями горгоны Медузы.
Бешеный рев оглушил его, а потом прогремел гром и сверкнула молния — как ночью.
И прохожие недоуменно заозирались, потому что на дороге уже не было никого и ничего. Только в луже мок обрывок детского рюкзака.
Алексей Жарков
Житель дороги
© Алексей Жарков, 2014
Шри-Ланка
Ланкийский автобус — это жизнь, стихия которой — дорога, а смысл существования — ее преодоление. Тысячи автобусов пересекают остров, перевозя миллионы неугомонных жителей. На всей Шри-Ланке не найдется ни одного города и ни одной деревушки, куда бы хоть иногда не заглядывал раскрашенный, как индеец, бурчащий автобус.
Везде, где проложена дорога, разъезжают автобусы.
Их привлекают шумные рынки, до краев забитые разноцветными бананами, лоснящимися на солнце кокосами и нахохлившимися в душной жаре ананасами. А железнодорожные станции и вокзалы притягивают их особенно сильно: эти места похожи на перенаселенные ульи, в которые разом вернулись все пчелы. Здесь автобусов так много, что даже самый бойкий и горластый торговец не в силах докричаться до прохожего, идущего в шаге от его харчевни, чтобы пригласить на «рис и карри», который готовится здесь же — на бурлящих, гудящих, рычащих и звенящих улицах Коломбо.
Несмотря на тяжесть собственной ноши, автобусы тормозят и разгоняются с неправдоподобной легкостью, лихо объезжают полусонные «тук-туки», смело идут на обгон неуклюжих грузовиков и, не сбавляя скорости, атакуют головокружительные изгибы горных серпантинов. Будто не автобус едет по дороге, а дорога возникает там, где это нужно автобусу. Однако стоит водителю увидеть поднятую с обочины руку, как он тут же тормозит и, едва плетясь, подхватывает нового пассажира.
Неповторим и загадочен их внутренний мир. У каждого есть свой контролер. И пока водитель внимательно следит за дорогой и погружен в самозабвенное общение с рулем, педалями, многочисленными рычажками и кнопочками, контролер перемещается по салону и собирает с пассажиров плату за проезд. При этом руки его обычно заняты взъерошенной кипой денег и специальных бумажек, на каждой из которых он успевает что-то накалякать, прежде чем вручить ее в качестве «билета». А ноги контролера так ловко удерживают его тело в равновесии, что кажется, будто это не человек, а обезьяна, и сзади у него растет хвост, который незаметно держится за поручни раскачивающегося во все стороны салона.
Даже когда Шри-Ланка погружается в ночь, а огни вдоль дорог конкурируют со звездами за право называться небом, автобусы продолжают носиться по дорогам так же стремительно, как поезда по подземным туннелям.
И сопровождает эти автобусы одна неприметная загадка: несмотря на то что жители острова постоянно имеют с ними дело и, кажется, видят их насквозь, ни один пассажир, ни один заправщик, ни один привокзальный нищий — никто не знает, откуда автобусы берутся.
Утром, по дороге в Полоннаруву, древний мертвый город размером с Сокольники, из окна забитого школьниками автобуса Роман увидел заманчивое вегетарианское местечко. Решив не упускать возможность как следует позавтракать, он попросил водителя остановиться, но тот был слишком увлечен перекрестками и словно бы не услышал. Только шум в защиту белого человека, поднятый участливыми пассажирами, заставил водителя уступить… правда, до того неохотно, что Роману пришлось выпрыгивать, как это обычно делают местные, на легком ходу. Потеряв равновесие, он полетел головой в придорожный арык, но вовремя затормозил руками, расцарапав ладони в кровь о грязный асфальт.
Сейчас, пробираясь через ночные джунгли, наполненные незримой и от этого еще более устрашающей живностью, Роман мысленно просил прощения за многочисленные проклятия, отправленные в адрес того автобуса, и мечтал встретить его снова, чтобы вернуться в город.
Торопливый экваториальный закат застал его у храма Шивы — самого дальнего и самого безлюдного из всех. Непроглядная тьма, ни души вокруг, и в навигаторе, как назло, сели батарейки… и фонарик Роман забыл в гостинице… и огромный муравей тяпнул за палец — добавил колючей боли к нытью расцарапанных рук.
Впереди показалась просека; он ускорил шаг и оказался на поляне, наполненной лесными запахами и странным мерцающим светом. Выбрался на середину и печально вздохнул.
Неожиданно тени в зарослях показались ему людьми. Он заметил, что за стволами деревьев, изгибаясь в странном танце, перемещаются чьи-то силуэты. Звон бубенцов гхунгхру возвестил об ударах невидимых ног, проник в голову и, создав особенный ритм, разворошил воображение.
Роман застыл, затаив дыхание: музыка невидимого танца проникала все глубже, казалась осязаемой. От нее, как со дна неведомой бездны, начала подниматься незнакомая энергия, ее магический привкус кружил голову и опьянял разум. Воздух вокруг пришел в движение и, уплотняясь, начал стекаться в неожиданную форму.
Роман увидел, как прямо перед ним, в центре поляны, наливаются серым металлом огромные поршни, как наполняются янтарным маслом трубки и тлеют неярким светом провода, как вокруг зарождающегося огромного сердца формируется каркас, растет и заполняется креслами вместительное брюхо, как набухают, словно почки, черные колеса… Он посмотрел на свои руки и увидел, что одежда тонет и растворяется в теле, рюкзак погружается в спину, а разум, наполняясь внутренней силой, становится легким и стремительным. Он ощутил себя частью воздуха, отголоском бойкого танца, запахом цветов и мерцающим в ночи странным светом. Его обновленному взору открылась захватывающая красота родившегося из воздушных потоков существа. Романа охватило желание слиться с ним, пробудить к жизни. И существо призывало, готовое всецело ему подчиниться. Тогда он закрыл глаза и проник в каждый уголок, каждый изгиб, каждый винтик своего нового тела.
Он стал Автобусом.
Теперь пора в путь: Роман создал водителя, как часть себя, как собственную руку. Затем проверил им руль и, нажав на педаль, вдохнул в новый организм движение. По нервам пошел электрический ток, сосуды наполнились ароматом бензина и масла. Автобус самодовольно зарычал и устремился в расступившийся перед ним лес.
Когда желанная дорога была совсем близко, на обочине, в свете фар мелькнула рука — его первая. Подчиняясь новому инстинкту, Роман притормозил. Человек запрыгнул на нижнюю ступеньку и, сложив руки в намастэ, почтительно поклонился.
Это тот, с кем они будут покорять дороги, посещать далекие города и шумные станции, навещать пестрые рынки и перевозить улыбчивых и шумных пассажиров.
Его Контролер.
Андрей Сенников
Что-то не отпускает никогда
© Андрей Сенников, 2014
Иркутск — Красноярск — Кемерово
Кровь соленая…
И чуть горькая, как глоток теплого немецкого пива со щепотью соли на краешке бокала…
Он поранил руку за Иркутском, меняя пробитое колесо. Болты на родном литье оказались с «секреткой», о чем продавец забыл упомянуть. Или не захотел… Не бог весть какой косяк, но Ивлев прочухал. Если бы не порванная боковина шины, возможно, он не узнал бы этого до конца перегона. С другой стороны, нестандартные болты всерьез поднимали вопрос о беспробежности машины по родным колдобинам: японцы не мучают себя подобными заморочками. Думать об этом было неприятно. Провозившись часа два, Ивлев соорудил приблуду из стандартного баллонника, пары гвоздей и полосок жести, найденной тут же, на обочине. Мятый и порыжелый лист, от которого он отрезал нужные куски обычными ножницами, валялся рядышком.
Когда прелюдия закончилась, наступила очередь порции качественного секса: то нежного и несмелого, то грубого и напористого; с ласковыми непристойностями жарким полушепотом и похабными матюгами в полный голос. Солнышко припекало. Плавился асфальт, остро пахло гудроном, сухой травой и придорожной пылью. Пот заливал лицо, грудь, прозрачными жемчужинами усеивал спину. Мухи, слепни и пауты, собравшиеся, как ему казалось, со всей долины, жадно слизывали соленую влагу и тут же закусывали горяченьким.
Разумеется, рука сорвалась, и Ивлев распорол тыльную сторону кисти о некстати (или кстати?) подвернувшийся кусок жести. Взрыв негодования разметал на секунду рой насекомых, которые тут же возбужденно загудели, почуяв кровь. Он укрылся в машине, прижимая рану ко рту, но порез оказался слишком длинным, на грудь капало. Доставая аптечку из-под пассажирского сиденья, Ивлев заляпал обивку и тоннель с селектором автомата. Ч-ч-черт! Черт с ним, с пластиком! Серый велюр жадно впитывал кровь, безобразные пятна расплывались на глазах. Ивлев завертелся в поисках тряпки, пальцы скребли пластик дверных карманов, поддомкраченный «Vitz» угрожающе раскачивался, словно спринтер, готовый сорваться с места. Ивлев опомнился и предпочел заняться рукой.
Обрабатывая рану, он шипел сквозь стиснутые зубы и мысленно прибавлял к продажной стоимости машины затраты на химчистку салона. Кое-как наложив повязку, завел двигатель и включил кондиционер. Цифры в глубине приборной ниши по центру передней панели призрачно мерцали зеленым, словно в толще воды. Солнце перекатилось через коротенький «Vitz» и подглядывало в лобовое стекло. Ивлев сидел в машине, стараясь ни о чем не думать, пока кожа не пошла мурашками. Только тогда он заглушил двигатель и выбрался наружу. Ладонь горячо пульсировала.
На удивление, он довольно быстро справился с капризными болтами. Желтый диск банана-докатки издевательски ухмылялся, как четырехглазый смайлик. Ивлев скривил рот в ответ и стал собирать разбросанный инструмент. За три с половиной часа возле него притормозил только патруль ДПС…
Дурацкая затея — гнать «Toyota-Vitz» своим ходом. Литровый движок на трассе больше ста двадцати километров в час не выдавал. Да и те со скрипом и хрипом. До более-менее приличных дорог Ивлев еще держался в колонне «самогонщиков»-попуток, но потом… А все шурин! Экономист хренов. Денег у него, видите ли, на «сетку» нет. Теперь тащись, как черепаха. Ивлев прибавил газ, прислушиваясь. Кажется, задняя правая стойка начала постукивать на ухабах, или ему только показалось? При осмотре, до покупки, все было нормально. Амортизаторы без потеков, в пробной поездке нигде ничего не брякало. Неужели убил стойки? Ну уж нет! Ивлев разозлился. Платить еще и за это он не собирался. Впарит шурину тачку как есть, салон почистит только. Все равно — лох, он и есть лох… Некстати вспомнились нестандартные болты, Ивлев крепче сжал руль: не приведи Дорога, еще что-нибудь вылезет. Всегда что-нибудь вылезает…
В Тугуле, на первой же шиномонтажке, ему озвучили то, что он знал и так: заделать покрышку можно, ездить — нельзя! «Бриджстоуна» подходящей размерности и марки не нашлось. Тратить время на поиски Ивлев не хотел и приобрел тут же, в мастерской, бэушные «Тойо» — резина поплоше, зато и дешевле. Плохо, но ничего не поделаешь, не ехать же до Барнаула на докатке — дороже станет. Он заплатил за шиномонтаж вертлявому парнишке в промасленном комбинезоне и слесарю за ключ к «секретке». Ключик обошелся дороже. Колеса Ивлев менял сам, морщась от тупых болей в поврежденной руке и мстительно присовокупляя затраты к той сумме, которую уже озвучил родственнику по сотовому телефону сразу после покупки. Уж он объяснит, за что…
Ночевать устроился за городом, на пустой площадке для дальнобойщиков. Маленький «Vitz» смотрелся здесь как жук в углу спичечной коробки. Ивлев вяло пожевал хот-доги, запивая еду газировкой. Выкурил пару сигарет, глядя в темнеющее небо над зубчатым гребнем подступающей прямо к асфальту тайги. Выпала роса, воздух увлажнился и посвежел. Спать, спать. Подгоняемый комариным писком, Ивлев забрался в машину. В дороге он любил ночевки на таких вот стоянках, прямо в автомобиле. Он чувствовал себя уютно в маленьком мирке, словно моряк в тесном кубрике. Нарастающий рокот двигателей и шелест шин проезжающих мимо автомобилей сквозь дремоту напоминали шорох прибрежных волн, шипение пены на мокром галечнике. Успокаивали, убаюкивали.
Одиночные ночевки могли оказаться небезопасными, но, к счастью, такое случалось редко. Обычно на площадке «ночевало» несколько машин: перегонщики, дальнобойщики, просто путешествующие на авто, хотя, конечно, последние предпочитали относительную безопасность платных стоянок кемпингов и сомнительный комфорт продавленных кроватей. Впрочем, сколько денег — столько песен… В эту поездку Ивлева поджимало. Устраиваясь на ночлег, он не забыл переложить травматический «Удар» из сумки в карман водительской двери, аккурат под правую руку. Аргумент слабоватый, но все-таки…
Он погрузился в сон.
Часа через три его разбудил телефонный звонок.
— Ты где? Уже подъезжаешь?..
Ивлев уловил знакомые интонации, еще не разобрав смысла. Она была пьяна.
— Через два дня, — сказал он. — Дети дома?
— Дети?.. — Жена удивилась, как будто он спрашивал об инопланетянах. После паузы, заполненной невнятным шуршанием, Ивлев услышал: — Д-дома…
Казалось, она не очень в этом уверена.
— Ты скоро? — повторила она. — Сегодня, да?..
— Через два дня.
Ивлев нажал отбой и, подумав, выключил телефон вовсе. Стервь. Мысль была привычной, не вызывала ни раздражения, ни злости. Некоторые вещи не меняются. Что-то не отпускает никогда… Например, то, что он — водитель, и Дорога цепко держит его сердце паутиной вен. Или, например, то, что его жена…
Он уснул.
Ему снилась грязная вода.
Он сидел в машине, на той же стоянке, где остановился на ночлег. Воздух снаружи был прозрачен и неподвижен, как стекло. Цвета — блеклыми, словно лес, небо и дорога выгорели на солнце. Сперва послышался слабый гул. В отдалении, неясный и слабый, как жужжание весеннего шмеля, только-только выбравшегося из своей норы, а потом сверху на капот «Vitz’a» спикировал крошечный самолетик, вроде Ан-2. За ним волочился грязно-зеленый шлейф чего-то. Биплан взвыл, выходя из пике, и скрылся из виду. На капот обрушились потоки воды. Машину качнуло. Ивлев не пошевелился. Он себя почти не осознавал. Вода прибывала. Самолета не было больше видно, но гудение его двигателя, меняя тональность, не прекращалось. Клочки коричневатой пены ползли вверх по лобовому стеклу, подталкиваемые уровнем воды. Зеленоватая толща мутнела в отдалении. Что-то приближалось из глубины. Дверные уплотнения давили «слезу». Под ногами хлюпало. Потом «лобовик» треснул…
Ивлев открыл глаза и едва не закричал: окна машины были затянуты серой мутью. Низкий, нарастающий гул доносился снаружи. В нем слышалась угроза. Он подался вперед и провел ладонью по стеклу, стирая мельчайшие капельки влаги. Уф, запотело. Сердце колотилось, но уже тише, ровнее. По дороге пронесся здоровенный «МАК» с трехосной фурой. «Vitz» ощутимо качнуло. Ивлев выбрался наружу, поеживаясь от утренней прохлады и разминая затекшие ноги. Жиденький рассвет вяло сочился с неба, оседая на разлапистых ветвях придорожных лиственниц.
Он обхватил плечи ладонями. Несколько мгновений с удивлением разглядывал повязку на левой, потом вспомнил. Действительность быстро заслонила собою сон, и в памяти остались только грязная вода да смутная тревога. Плохой сон, нехороший…
Сразу подумалось о доме: все ли в порядке? Звонок жены и ее пьяная болтовня, словно она и вправду надеялась увидеть его сворачивающим с дороги к дому, хотя несколькими часами ранее он разговаривал с ней из Иркутска. Ивлев включил телефон, но набирать домашних медлил: в Барнауле глубокая ночь, жена вряд ли проснется, а пугать детей ночными звонками он не хотел. Они, конечно, взрослые, но их отец в дороге, и звонок в неурочный час означал бы только одно — что-то случилось. К чему лишние переживания?
Ивлев подождал, сообщений об упущенных вызовах не пришло. Жена не перезванивала. Он немного успокоился, но собрался быстро, наскоро перекусив.
Отдохнувший «Vitz» бодро разогнался и привычно увял на своих ста двадцати. Ивлев сбросил до сотни: чего зря машину насиловать? Да и продавцов полосатых палок дразнить не стоило. Машины с транзитными номерами, с мордами, залепленными автомобильным скотчем, на трассе останавливали охотно, проверяли вдумчиво и со вкусом. За двадцать лет водительского стажа Ивлев перевидал всяких блюстителей ПДД. Нынешние, в большинстве своем, казались ему моложе, жаднее и циничнее, хотя к формальностям относились куда трепетнее прежних. Впрочем, за дорогами не следили ни те ни другие.
Дорога…
Вечная беда и бедовая же любовь, что давно въелась в плоть и кровь вместе машинным маслом и бензиновыми парами. За эти годы много чего было: под лед проваливался, плутал в снежном буране, и сбрасывала его Дорога с себя, словно норовистая лошадь. В беспредельные девяностые его и грабили, и стреляли в него, били, случалось. Когда не удавалось отмахаться, били крепко, да Дорога отводила — не калечили. Собственно, у него и аварий-то серьезных не было, не без Дорожнего промысла. Вот «Лады» гонял из Тольятти. Недалеко от Омска поздней осенью вылетел на пригорок, хорошо вылетел, а под горкой ДТП из трех фур и пары легковушек прямо посреди полотна. Ему с верхотуры и зазор между машинами с игольное ушко показался. Словом, как ни тормозил — потащило. Потом завертело, потом он и сопротивляться перестал, подумал: «Шестым побуду, недолго…» Жигуленок «поймал» дорогу уже за скоплением машин, за дежурным «уазиком» ГАИ и «скорой». Протащило Ивлева между аварийных горемык — ни одной царапинки. Задом протащило. С час потом в себя приходил, в первые минуты сигаретой в рот попасть не мог. Не видел никого и не слышал, только чувствовал — стоят вокруг, по плечам хлопают, хохочут. И менты, и водилы, и в халате белом кто-то… Отошел, ничего.
Зарекался только раз, когда уже с Востока пригнал домой «крузака» с двумя пулевыми отверстиями в лобовом стекле. Жене сказал — камешки отлетели. Не поверила, губы побелели. Коснулась пальцами паутинки трещин и заплакала. Вот тогда Ивлев и зарекся, но… Горбатого могила исправит. Отмяк сердцем, телом в баньке распарился. Бедового «крузера» продал во-о-о-от с таким наваром и заскучал… Часто выходил на улицу рано и жадно втягивал ноздрями свежий воздух, угадывая скорую пыльную взвесь над дорогой и аромат выхлопа. Горизонты распахивались от моря и до моря, с севера на юг, с востока на запад и обратно, и серая лента рассекала землю с четким пунктиром на осевой. Ничего он больше не умел делать. Да и не хотел…
Ивлев глянул на часы. Звонить домой еще рано. Он ткнул пальцем в кнопку CD-проигрывателя. Второпях прихватил из дома всего один диск, как оказалось, с хитами шестидесятых. Схватил из стопки в комнате дочери первый попавшийся и… сбежал. Да-да! Пожалуй, именно сбежал, за два часа до отправления поезда, пока жена не пришла из школы, чтобы не чувствовать ее безмолвный укор и тоскливый взгляд брошенной собаки…
- Эй, моряк! Ты слишком долго плавал,
- Я тебя успела позабыть.
- Мне теперь морской по нраву дьявол,
- Его хочу любить!..
Второй день он слушал песенки времен родительской молодости и собственного слюнявого детства, бездумного, беззаботного и счастливого. Про черного кота, про глаза напротив, про ландыши, про девчонок и королев красоты, про электрички, шпалы и прочее. Откуда у дочери сборник ретро, он понятия не имел. Он прокрутил диск не один раз и, пожалуй, сейчас с удовольствием послушал бы радио, но японцы, при всем техническом совершенстве их автомобилей, до сих пор не додумались ставить на свои магнитолы FM-конверторы под российскую сеть вещания. Примочка копеечная, но — увы! — без нее нельзя было насладиться трескотней сермяжных диджеев и музыкой в паузах их натужного остроумия. Во Владивостоке он закрутился и забыл об этой ерунде.
- Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно,
- Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино…
Кажется, после того случая с «крузером» жена и приохотилась пить во время его поездок. Не то от страха за него, не то из чувства протеста, потому что никак не могла уговорить его найти работу в городе, без долгих командировок и дальних перегонов. Не сразу, конечно. Сначала она снова плакала, потом злилась, следом угрожала, что наставит ему рога, и так всякий раз, когда он собирался за новой машиной. Уезжать стало пыткой. Долгие проводы — лишние слезы. В конце концов дошло до того, что она пообещала ему «замыть» дорогу. И еще кое-что, про Попутчика… Вот тут его проняло. Проняло и взбесило потому, что некоторые вещи нельзя делать. Кое о чем не стоило говорить просто так…
В общем, она и сама испугалась. А после принялась пить. Она много пила, по-мужски запойно и зло, отчего кожа на лице быстро увяла, приобрела нездоровый цвет, а глаза утратили привычный задорный блеск.
- Эй, моряк! Ты слишком долго плавал,
- Я тебя успела позабыть.
- Мне теперь морской по нраву дьявол,
- Его хочу любить!
Да, он долго «плавал». Может, стоило послушать ее…
Какого черта! Ивлев выключил проигрыватель. Он же не только для себя старается! Да, риск есть. И не всегда прибыльно заниматься перегонами. Ну и что? Что теперь? На дядю ишачить? В такси, на маршрутке? В персональных водителях состоять при какой-нибудь жопе? Без выходных, с утра до вечера?..
Нет. Нахлебался он этого. По самые ноздри.
Стерва — она и есть стерва! Чего надо? Все ведь есть: дом свой, гараж, две машины, деньги. Ребятишки подросли… Эх, да чего там? Ивлев привычно оборвал себя. Бесполезно. Чего травить душу?..
Читать бесплатно другие книги:
