Следы на воде Вишневский Владислав
— Ну в этот, ментам. Они же ищут! Не наше же добро, не наше. Мы вернуть должны.
— Должны… А как вернуть! Ты же сам, говоришь, слышал, что нас колоть менты будут… Если найдут… А нам это надо? Не надо!
— А выход?
— А выхода нету, — растерянно пожал плечами Валька, и не уверенно произнёс. — Обратно глотать я не буду. Твоя очередь…
— Ага, щас…
…Дзын-нь, дзы-ынь!!
Дверной звонок, спасительно прервал важный диспут.
— Кто это? — вздрагивает Валька и поворачивает голову. — Мать? Отчим?
Секунду подумав, Серёга лениво отмахивается.
— Да нет, это соседка, наверное, за противогазами… Мои все на работе… Ты же знаешь!
Точно, Валька знал. Отчим на заводе очередной железный лом в печке плавит, мамка где-то в поездке, под Читой, чай пассажирам разносит, или печенье… О! Чайку бы не мешало, подумал Валька и озвучил:
— В горле что-то, Серый… Чайку бы… с печеньем…
Серёга согласно кивает головой, подхватывает противогазы, волочит их к двери.
— Включи чайник, я щас, — скрываясь в коридорных лабиринтах, кричит он.
…Дзын-нь, дзы-ынь!!
— Иду, иду. Щас! — Звучит его спокойный голос в прихожей.
16
Не зря Великобританию называют «туманным Альбионом», абсолютно справедливо. Тёплое течение Гольфстрима делает своё дело. А вот Лондон уже не такой туманный. Нет печного дыма, нет и привычного туманного смога над городом. Влажный тёплый ветер легко справляется с очисткой остатков загрязнения. Упруго налегает на башни Тауэрского моста, Воксхолл-Бридж, на величественное здание церкви св. Павла, Вестминстерского дворца — резиденции королевы Елизаветы II, свистит в спицах необычайного высотного сооружения колеса обозрения «Око Лондона», заглядывает на циферблат знаменитого Биг-Бена, шалит в лабиринтах Эдинбургского замка, подметает порой все его «роуд». Солнце теперь совсем не редкость, скорее наоборот. Аэропорт Хитроу часто именно такой. Солнечный. В его жизни всё отлажено. И работа диспетчерской службы, и прилёт во время, и приём пассажиров, и вылет, и работа всех сфер услуг отлажена-отрегулирована, и радость встреч, и слёзы расставаний… Аэропорт, одним словом. Правда не сейчас… Другие времена, другие обстоятельства.
Стюардесса разбудила, как и обещала, за весь перелёт ни разу не проснувшегося пассажира VIP класса Рэя Д.Фоли, когда турбины лайнера — затухая — перестали тонко жужжать.
— Что? Мы ещё не взлетали? — поправляя чуть съехавшую на бок шляпу, оглядываясь, спросил он, машинально касаясь рукой кейса, пристёгнутого к его ноге. — Я же просил…
— Извините, мистер, мы уже прилетели. — Всё так же очаровательно улыбаясь, правда чуть больше, чем положено ответила она, в расчёте на отсутствие обручального кольца на его безымянном пальце, указывая на других пассажиров этого же класса, они, вставая, уже потягивались, разминали спины, порозовев лицами, смеялись чему-то, и громко разговаривали.
— Оу, отлично! — Просиял пассажир. — Значит, весь полёт я…
— Да, мистер Фоли, вы отдохнули.
— Оу, спасибо! Я тронут, и очарован вами, как и всей компанией ПанАм, мисс. Спасибо!
Ложка кислого лимона. Девушка не изменилась в лице, проглотила. Так обычно говорят все пассажиры вообще, и в том случае, когда шансов на дальнейшее продолжение знакомства с ней не предполагают. Или женат, с кучей детей, или помолвлен, подумала стюардесса, отпустив теперь уже только положенную порцию улыбки — не больше. Что не помешало ей оставаться милой и привлекательной.
Пассажир, в извинительной улыбке поджал губы, привычно погладил свои усы, пожал плечами… Как большинство, в принципе, вновь отметила молоденькая стюардесса. Тем не менее, она хорошо помнила ряд примеров, когда миленькие стюардессы на одной только фигуре и обаятельной улыбкой подцепляли миллиардеров, не говоря о простых миллионерах. Она не хуже, она лучше.
Склонив к нему голову, стюардесса кокетливо поправила рукой пилотку, и глядя в тёмные его очки, с придыханием проговорила мистеру Рэю Д.Фоли привычное предложение путешествовать только с авиакомпанией Бритиш Эйервейз. Только с ней, классом «F» и непременно этим рейсом… Бай-бай, сэр! До встречи!
— Непременно, это непременно, мисс! — Пообещал Рэй Д.Фоли.
Пассажиры его класса неторопливо, даже вальяжно, потянулись на выход. Рэй Д.Фоли быстро и ловко отстегнул от ноги кейс, глянув в иллюминатор, поглубже надвинул шляпу, серебристый кейс охранно пристегнул к запястью левой руки.
Не видел, кажется, как неподалёку от его места, двумя креслами дальше, так же торопливо собирается не он один. При этом человек незаметно для всех наблюдал за мистером Фоли, и за окружающими. Пряча глаза за стёклами тёмных очков, внимательно осматривался вокруг. Двое других, те, что в салоне класса «Y», тоже в тёмных очках, как и многие пассажиры, тоже в шляпах и плащах, уже собрались. Оба всего лишь с лёгкими дорожными сумками. Один, мешая другим пассажирам, чего-то ожидая топтался возле выхода на трап своего класса, другой, как бы между прочим, крутился у входа в класс «С», что-то выглядывал. Не мог шнурки почему-то на туфлях завязать, раз за разом… Наконец он выпрямился, завязал, наверное, коротко что-то произнёс в запястье своей левой руки, другой, находясь в отдалении, морщась и как больной грея своё правое ухо, неожиданно выздоровел, выпрямился, пригнув голову, шагнул в свой переходной коридор, затерялся в толпе. Так же поступил и его напарник. Это произошло почти в одно время с Рэем Д.Фоли. Тот тоже ступил в свой переходной коридор. Вслед за ним, пропустив впереди себя трёх пассажиров, неприметно шёл неизвестный пока человек, прилетевший с Рэем Д.Фоли тем же классом.
В конце переходного тоннеля, в приличном отдалении, именно в секторе VIP персон, пассажиров ждала толпа встречающих и везде проникающие папарацци. Нацелясь телеобъективами, они не слышно щёлкали затворами своих фотокамер. Хотя на борту не было именитых персон, это было известно ещё до вылета рейса, «акулы» снимали так, на всякий случай. Знали, любой персонаж на следующий или другой день мог неожиданно стать мировой знаменитостью, случайные фотографии могли пригодиться. Папарацци выбирали смешливые по виду, курьёзные или необычные моменты и ракурсы. Рэй Д. Фоли попал в объектив как надутый техасский ковбой с большими усами и огромных очках.
Аэропорт Хитроу, как и все аэропорты больших мегаполисов «болел» заразной болезнью — терроризмом. Эта болезнь пока не имела достойной вакцины. Нигде в мире. Очередной сигнал заставлял подскакивать не только основные службы на самом объекте посягательства, но и те, которые хирургическим путём должны были удалять эту опухоль. К сожалению, вакцины не было. Рецидивы продолжались. Не обошли они и Соединённое Королевство. В частности и аэропорт. Эти сигналы изматывали все службы, приводили к задержкам рейсов и в Хитроу… Но всё регулировалось ощущением смертельной опасности, инструкциями, и чувством общей ответственности.
В момент прилёта мистера Рэя Д.Фоли такой угрозы, к счастью, не было… Любой пассажир, и он тоже, свободно мог отдохнуть от полёта, например, в Зен Ориентал, новом ресторане сычуаньской кухни в Хилтон отеле, что прирос к терминалу № 4; мог воспользоваться скоростным поездом Хитроу Экспресс и через двадцать минут выйти у вокзала Паддингтон в Лондоне, но мог и заказать седан мерседес класса E с шофёром. Трансферт. Что Рэй Д. Фоли и сделал.
Это не привело к замешательству ни первого его спутника, ни тех двух, которые профессионально прячась, следовали за ним внутри аэровокзала. Они так же сели в поджидавшие их автомобили.
— Простите, сэр, но, по-моему, за нами преследователи, — не успев ещё отъехать от терминала, нервничая, заметил водитель. — Там, сзади.
Рэй это уже отметил. Даже две машины, подумал он. В одну из них точно сел тот, кто с ним в одном салоне летел. А кто сел в другую машину, серый Понтиак, Рэй не заметил. Много машин в этот момент подъезжали, отъезжали… Сейчас, две из них, и вольво и понтиак, не прячась, обгоняя друг друга, втискивались за его Мерседесом. Авто первого, плотно заняло место за бампером мерседеса. Вторая, пыталась объехать то слева, то справа. Поток машин, и тёмная вольво на хвосте мерседеса не позволяли понтиаку выполнить задуманное. И правила движения особо нарушать было нельзя, дорога сплошь была увешена полицейскими камерами видеонаблюдения.
— Вы, наверное, где-то с чужой женой наследили, нет? — пряча удивление, и азарт тревоги, пошутил Рэй.
Водитель испуганно вскинулся, ещё больше нервничая, вертя головой и непрерывно заглядывая в зеркала заднего вида, экспрессивно запротестовал, что он хоть и итальянец, но примерный семьянин, католик, такое он себе позволить не может… У него большая семья, маленькие дети, много детей, жена в положении, только устроился, машину в рассрочку взял, два только взноса и успел сделать, примерный семьянин, законопослушный человек.
— Это, извините, за вами, сэр, за вами… наверное… Вы какой-нибудь там… эээ… извините… эээ, особый человек, да? Это не ваши люди?
Водитель откровенно боялся, трусил. Лицо вытянулось, побледнело, чёрные глаза сверкали страхом. Сказывалось похоже особое положение с терроризмом в стране, социальное положение итальянца, фильмы о гангстерских войнах, расстрелянные авто в них и, главное, водители… читалось на побледневшем лице итальянца.
Успокаивая, Рэй рассмеялся, отрицательно покачал головой…
— Нет-нет, я же говорю — нет.
Водитель не поверил. Его страх даже усилился. Он уверен был. С самого начала прав был. К себе надо было прислушаться, очередь пропустить, на мойку например, ещё раз заехать, или ещё чего. А он не послушал, распахнул дверцу: «Добрый день, сэр! С приездом, сэр! Садитесь, пожалуйста, сэр» Вот и… Американский ковбой ему сразу не понравился. От него веяло опасностью, но и, главное, деньгами. К тому же, выбирать пассажиров итальянец права не имел. В начале решил, что повезло. Такие пассажиры сдачу не требовали, но, оказалось, первое чувство его не подвело. Мама мия, мама мия! — испуганно бормотал водитель, видя, как преследователи наседали, едва не задевали его новенький мерседес. Водитель, повизгивая от страха, с трудом успевал увёртываться…
— Эй, эй, ой… Что они делают, остановите их. Эй! Я полицию вызову.
— Быстрее… Езжайте быстрее… — Приказал ковбой. — Только не останавливайтесь. Не тормозите…
— Я не могу быстрее, здесь знаки… Моя машина… Новая. Ой, ой… Ограничение…
Особо пугая, в окнах суетящегося Понтиака, выглядывали три маски Маргарет Тэтчер. Две из них, устрашающе покачивая стволами пистолетов с глушителями в направлении обочины, требовали немедленно остановиться.
— Не останавливайтесь. Нельзя, ни в коем случае. — Сверкая тёмными очками, грозно требовал усатый пассажир в шляпе.
Рэй понимал, что водитель им не нужен. Им даже Рэй не нужен, только кейс. За этим и гнались. Не понятной была пока роль человека в Вольво, он прямо бампером преследователей отталкивал… Похоже, защищал. Либо ждал своего часа.
Страха Рэй не чувствовал. Это состояние было стёрто из его сознания, спрятано за наработанными навыками побеждать ситуацию, любую, при чём и любой страх с ней. Жаль одного было. Пройти через столько проблем, преград, выполнить задание, зачистить следы, победить ночное море, удачно совершить перелёт и вот, пожалуйста, какие-то ублюдки… Кто они и откуда узнали о его появлении, размышлять было некогда, это потом. Нужно было срочно решать задачу. Рэй незаметно для водителя достал пистолет… Потом спрятал его. Пистолет здесь не поможет, решил он, им кейс нужен, только кейс. Они видели его, они знают что в нём… И Рэй… отдаст им кейс, пусть подавятся. На другое времени не было. Его, кажется, вообще не было. Только секунды…
Воспользовавшись тем, что понтиак, с лицами Маргарет Тэтчер, перестраиваясь, совершал манёвр для обгона сзади и справа, и, видя надвигающийся Тауэрский мост, Рэй приказал на нём притормозить, снизить скорость. Увидев, что водитель приблизил мерседес к боковому бордюру, и это безусловно видят его преследователи, оба при чём, Рэй выскочил из машины, и, размахнувшись, бросил кейс через парапет в воду. Кейс, прощально сверкнув металлическими боками и наручниками на нём, описав положенную траекторию, исчез где-то под мостом, ушёл в воду. Понтиак резко затормозил. Именно на это и рассчитывал Рэй. С отчаянным сигналом кто-то чудом избежал столкновения с остановившимся седаном, но и мерседес Рея, не дожидаясь, неожиданно сорвался с места, исчез в автомобильном потоке… Итальянец бросил его, сбежал. В тот же миг, рядом с Рэем остановилась вольво первого преследователя. Рэй выхватил пистолет, присел, готовый отражать нападение, но из открытой двери, подняв руки, ему кричали:
— Быстрее, быстрее, не бойтесь, Рэй, мы ваше прикрытие. Садитесь, вам сказали, садитесь же… — кричал тот самый неприметный человек, что летел с ним в одном салоне. Ещё Рэй успел увидеть, как те двое, из понтиака, уже без масок, один за другим прыгали с парапета высокого моста, за кейсом…
— Жаль, вы так, — заметил незнакомец, указывая на выброшенный кейс, когда вольво сорвалась с места. — Мы бы справились.
Боковые стёкла машины зияли несколькими пулевыми отверстиями.
— Они? — Указывая на пулевые отверстия в машине, спросил Рэй.
— Да, дураки, — настороженно оглядываясь, ответил незнакомец и представился. — Я Пол, а это Макс, мы из Ми-6, спецагенты, в данный момент ваше прикрытие. А вы Рэй, мы знаем.
— Очень приятно. Спасибо, что прикрыли.
— Ерунда. Не умеют работать, — глядя назад, повторил Пол. — Ерунда. Не в первый раз. Заменим. А вы зря всё же так с кейсом, зря…
— Ничего, пусть поплавают. Им полезно.
— Вам нужно менять машину, Пол, — коротко обернувшись, заметил водитель Вольво. — Сейчас появятся полицейские. Догонят.
— Это да. Правильно. Останови здесь, Макс. Спасибо. До встречи.
Не дожидаясь полной остановки машины, оба выскочили из салона, и скрылись в дверях ближайшего кафе-бистро. Вольво, перестроившись, втянулась в поток… Неподалёку вскипела полицейская сирена.
Несколько раз торопливо пройдя через разные кафе и магазинчики, расположенные в зданиях различных стилей от готики, до английского барокко и викторианского стиля, Пол с Рэем — пару раз задержавшись в небольших магазинчиках, уже без усов, бакенбардов, в светлых очках с золотистой оправой и тёмной шляпе с узкими полями, вышли на третью уже улицу, близ собора св. Павла, сели в фирменный лондонский кэб-такси.
— Офисная башня у вокзала Ливерпуль-стрит, пожалуйста. — Указал адрес Пол.
— Хорошо, сэр, — ответил водитель.
Вскоре они сидели в ресторане Родс 24, на 24-м этаже офисной башни. Заказали три свиные отбивные, по сигаре, и по чашечке кофе. Вино заказывать не стали, ждали третьего гостя. До встречи с шефом, у Рея было ещё полчаса.
17
Боцман очнулся ночью, испуганно вскричал, ему показалось, что он ещё в воде… В палату немедленно вбежала медсестра, тут же появился и следователь. Перед этим, дежурная медсестра полночи сидя за небольшим столом что-то записывала в тетрадке, потом, прикрывая рукой и отворачиваясь от невольного слушателя, с кем-то долго говорила по телефону, ходила в другие палаты, приходила, уходила… Это всё — положив подбородок на руки, время от времени просыпаясь, следователь видел, наблюдал, смотрел, слушал. Думал, думал… тоже дежурил, дежурил и уснул… Вскочившая на крик больного, медсестра его разбудила.
Включили пострадавшему верхний свет в палате… Вокруг тихо, спокойно. Тёмное окно, столик с приборами и лампой на гибкой гофрированной ноге, капельница с ёмкостью и тонким прозрачным шлангом к его руке, стул, вешалка, четыре стены, всё… Голый коричневый череп Фантомаса на огромной белой подушке, большие, запавшие, тревогой и вопросом горящие круглые глаза, открытый в испуге рот, и уши… Руки — поверх одеяла, длинные, коричневые, худые, жилистые… Как сухие ветки. Не боцман, Кащей… Такой картиной не детей пугать, медсестёр… Она испуг и почувствовала, чуть в первое мгновение назад даже не сиганула, попятилась, наткнулась на вертикальное тело следователя, преградившего ей дорогу, взяла себя в руки.
При виде медсестры, Витальич перестал глазами в испуге вращать. В белом, но не привидение, понял он, медсестра, значит. Она улыбалась. Подошла, тёплой рукой коснулась его лба, прислушалась, Витальич совсем успокоился, глаза закрыл. Приятно ему стало… Но, вдруг, его передёрнуло. Вытаращив глаза, высвободил голову из под её руки нервно спросил: «А где Михалыч, где яхта, где Оля, где все?»
— Чшь… — приложив палец к своим губам, предостерегла медсестра. — Успокойтесь, больной. Отдыхайте. Вам нельзя волноваться. — Сказала она. — Вы на капельнице…
Следователь немедленно протиснулся вперёд, задвигая медсестру за спину.
— Какая Оля? Кто все? — Быстро спросил он. — Я следователь. Мне вы можете говорить всё, как есть. Говорите…
Протестуя, медсестра зашевелилась, но следователь на неё прицыкнул: я сам, не мешайте, он в сознании, каждая минута дорога.
Сунув руки в карманы халата медсестра с усмешкой отошла, прислонилась к косяку двери.
— Если что, отвечать вы будете. — Предупредила она.
— Да-да, буду, буду, — отмахнулся следователь, и придвинулся к пострадавшему. — Говорите, говорите, я вас слушаю.
Витальич попытался всё вспомнить. Ему это почти удалось, ровно до того момента когда произошёл взрыв… После этого он, ничего…
— После не надо, до того рассказывайте, до этого, прямо с утра. Ну, ну…
Ещё до обеда, Павел и Оля несколько раз ходили под воду. Михалыч и боцман видели это издалека. Наблюдали. Интересно. И девушка фигуристая. Как балетная статуэтка. Но симпатичнее. Дайверы на ялике от яхты недалеко совсем отошли, метров на восемьдесят, сто… В бинокль хорошо их видно. Ныряли там, забавлялись. Потом целовались… Сначала он её, потом она его… Да! — Боцман мечтательно вздохнул, помялся. — Мы не всё, конечно, смотрели, так, на всякий случай, мало ли чего, на нас же ответственность, вот. Потом Оля на ялике сидела, одна, а Павел под водой был, не видно его было. И вдруг неожиданно Павел Михалыча взял и напугал! Да и я сам, чуть за борт не высыпался! Вынырнул — чёрт! — с шумом из под воды, с кормы, как Леший водяной. Михалыч газету как раз на рундуке читал, за сердце схватился, побелел весь. Шутку такую нам устроил. Но Павел не знал же, что у Михалыча сердце слабое, извинился. Испортил немного нам настроение, но это ничего, не знал же человек, не специально. Но плавает он прилично, заметил боцман, классно, как дельфин… Так наше спецподразделение тогда, кстати, называлось. ТОФ ВМФ СССР Спецподразделение «Дельфин».
Следователь слушал внимательно, не перебивал, даже наводящих вопросов не задавал.
— …Я же сам-то всю жизнь на море провёл. Почти всю под водой. Это на пенсии я сейчас на поверхности, по инвалидности. С Михалычем, на яхте… А где Михалыч? Они живы? Они где?
Следователь лицом не менялся, не отвечал, только подбадривал, ну-ну, дальше рассказывайте, дальше, что дальше?
— Мы же где только не были, куда я только не спускался… Во всех морях и океанах… И тросы с винтов спиливал, даже с наших подводных лодок, и буи отцеплял, и радары-сонары устанавливал, и снимал, и боеприпасы с затонувших судов поднимал, и утопленников, и морских животных… секретное всё. Я же подписку давал. Давно ещё. Глубоководник международного класса, профессионал. И у нас, и в нейтральных работали и за границей, если проблема какая. Нас таких на флоте пятеро было Ты не знаешь. Мы все уже сейчас… Годы! Перестройка! Если вспомнить всё, не одна книга получится…
— Ну-ну, и…
— Я и говорю, все зачёты только на «пять», и разных благодарностей от самих командующих флотами штук тридцать, если не больше… И медали, я их не считаю, и два ордена есть: «За мужество» и… О чём я?
— О Павле вы говорили.
— Да, о Павле… Хор-роший парень. У меня сына-то нету… Когда мог, дочь родилась, а когда захотел, физически уже не мог, сильно переохладился однажды. Застудил. В Баренцевом море, под островом Надежда, Норвегия. Архипелаг Шпицберген, знаешь? — Боцман остро пришпилил следователя взглядом.
Следователь, не моргнув глазом, согласно кивнул головой, ну, как же, мол, конечно, знаю. Знаю.
— У них там… — Витальич перевёл взгляд в себя, вовнутрь, горестно вздохнул. — Короче, переохладился я там, хотя наши ребята всё что надо сделали, не бросили. Но… долго ждать пришлось. Понимаешь, чуть прижало меня, груз сдвинулся, а проход в трюме маленький, вот и ждал, пока наши высвободят… Хорошо воздушник ещё не пережало, хана бы! Мы по приказу там работали, по просьбе норвежского правительства. То ли не было у них спецов, в этот момент, то ли берегли, не знаю… Нас привезли. На самолёте. Первый раз за границей на берегу был, ничего не увидел. Прямо с самолёта, в закрытой машине на вертолет и на палубу. Всё. Короче, мы спустились вниз, ознакомились, осмотрелись, срисовали всё… Норвеги плавкран подогнали, плашкоут… баржу порожнюю… Я первым на работу пошёл — я всегда первым ходил — должность такая. Вот и… Ноги приморозил, это дело, — боцман газами показал следователю куда нужно смотреть, убедился, что тот, понимая и сочувствуя, поджал губы, продолжил. — Орган, как мне в медкарте записали, детородный и с ним что-то ещё там, рядом, и… Но что интересно, слышь, отчество твоё забыл, тёзка, извини…
— Сергей Сергеевич я, — подсказал следователь.
— Ага, Сергеич, что интересно, даже сейчас орган работает, а детей нет. Сына нет! Зато есть внуки. Да, двое… — Витальич улыбнулся, соорудил на лице подобие улыбки, она у него получилась довольно приятной, даже мечтательной, но другие мысли вытеснили. — Инструктором служил, начальствовал над водолазами, а потом…
— О Павле…
— Ага-ага, я и говорю. Я вижу как люди под водой себя ведут. Вижу — есть почерк или нет. Характер, сила, манера… У Павла всё есть. Он мастер. Правда я ещё не ходил с ним на глубину, детально не знаю, но, талант у него точно есть, или школа.
— Понятно, понятно, — подбадривал следователь. — Значит, и Павел с вами был.
— Был, а как же… А почему был? — насторожился боцман. — С ним что-то случилось. Где он? Где Оля?
— Нет-нет, всё нормально, вы не волнуйтесь, всё в порядке. Я личную вашу характеристику на него хочу услышать. Личный, так сказать портрет человека, мужчины… Какой он на ваш взгляд как человек, как мужчина? Как он выглядел, то есть выглядит… Я с ним ещё не знаком.
Сбивал боцмана, тот не слыша тревоги в голосе следователя, терялся… Да и медсестра не меняла спокойно-скептически высокомерного выражения лица.
— Павел-то… Ну молодой такой, высокий, спортивный, или пловец, или этот, который и прыгает, и бегает…
— Десятиборец. — Подсказал следователь.
— Ага, а может и боксёр. Нет, он растяжку делал, как каратист, я видел, на шпагат на палубе садился. Мы ещё с Михалычем… Слушай, опять забыл как тебя… Скажи, а где Михалыч? Сестра, далеко он? Он дома? В палате?… С ним можно поговорить, увидеть?
— Сейчас нет, конечно, — отозвалась от двери медсестра. — Ночь же! Все спят.
— И Михалыч ваш спит, — подхватил следователь. — И Павел, и Оля. Только мы с вами, да сестра… Сестра, а можно нам чайку с Сергеем Витальичем соорудить, а?
Выпроваживал. Медсестра укоризненно смотрела.
— Понял, — кивнул следователь, и повернулся к боцману. — У них чайника оказывается электрического нету. Валидол с валерианкой есть, — отвлекая внимание боцмана, забалтывал он, — а чайника нет. Парадокс. Нонсенс. Упущение. Ладно, переморщимся. Утром кухня начнёт работать, тогда и попьём. — И переключил разговор на основную тему. — Так вы говорите он молодой, загорелый, спортивный, пловец, светлый такой, с короткой причёской, рост метр шестьдесят семь— восемь…
— Нет, — поправил боцман. — Цветом он такой же как вы, только волос длиннее, и стрижка молодёжная. Но под метр восемьдесят и сильный — это точно, может чуть выше. Атлет.
— Понятно. А потом вы обедали.
— Да, я готовил. Хорошо, что напомнил! Я же тунца на обед поймал! Да, вот такого… — боцман вытянул руки вдоль кровати, — Ага! Я и сам не поверил! Да вкусный такой попался, жирный! Пальчики оближешь! Сто лет не ловился, а тут, на тебе… подсёк и… едва вытащил. Михалыч и помо. Один-то бы я, как пить дать, упустил. А тут… Приготовил… Ну, тунец это вам, конечно, извините, не хамса, хотя и её приготовить можно… Короче, Оле обед понравился, всем в принципе. Я без диплома, а получается. Всем нравится. Само собой как-то…
— А потом…
— А потом мы с Михалычем в каюте дремали, в море такой жары же не чувствуется, да и иллюминаторы все открыты были…
— А они… Они где были?
— А они — под водой… где же ещё.
— А воздух в баллонах?
— Под водой и были, пока не кончились. Потом они нас разбудили, мы движок запустили, на заправку сходили. По новой зарядили… Павел сам ходил.
— Где это? Далеко?
— Да там же прямо, на лодочной, у нас же тоже есть любительский клуб дайверов.
— Дорого?
— Заправлять-то? А я знаю? Я не хожу туда. Там же не пловцы, там самоубийцы. Глубже пяти метров они не ходят. И инструкторы такие. Потому и тонут.
— А после…
— А после 16-ти часов мы снова на банку встали… Не на якорь. У нас его нету. Нас отнесёт, мы на винту или на парусе, когда как, опять подойдём, больше на двигателе. А он, Оля с нами была, мы в карты играли, на ялике загорал, дремал, кажется, потом… Михалыч выигрывал, а я Оле поддавался. Красивая девушка — вы видели Олю? — красивая, фигуристая — жить хочется! — в купальнике. Как огонь девка, в красном купальнике, узеньком таком… И улыбка у неё… закачаешься. Эх, жаль, время прошло… Такие девочки по палубе иной раз топают… Только за деньги. А за деньги, сам понимаешь, какая любовь? А на пляже? Вы видели их на пляже? Ооо! Да-а-а! Я б сейчас стопочку принял… Сестра, а нет у вас спиртика, или чего-нибудь дезинфицирующего, в желудке продезинфицировать. Нам всегда давали, только поднимешься на палубу, костюм, снаряжение снимешь, и в душ, потом… правда красное вино чаще… «Каберне». Оно кровь восстанавливает, говорят, и шлаки выводит…
— А потом…
— А потом мы чай пили, зелёный, я умею заваривать, с печеньем.
— А воду… Эту, газированную…
— Воду… — Витальич вскинул бесцветные брови, лоб бороздами пошёл, задумался. — А воду… Тут странно. Ты понимаешь какая штука… Мы-то с Михалычем воду не пьём, тем более такую, и Оля тоже… Не знаю. Павел её на ялик с собой брал…
— Зачем? Пить что ли? Он же не больной.
— Откуда я знаю! Ты спросил, и я подумал… Не знаю, в общем.
— А куда она делась. Её же много было. Воды этой.
— Всю на ялике увёз…
— Купался в ней, что ли?
— Сестра, чего он со своей водой ко мне привязался? — пожаловался Фантомас, и огрызнулся. — Вылил наверное. Утром сходи и спроси.
Следователь не обиделся.
— Это да, это да… утром… Утром, конечно, утром…
— Ну всё, хватит, поговорили уже. Больше, чем надо. — Заметила медсестра, решительно выпроваживая следователя. — Вы злоупотребляете, товарищ следователь.
— Ничего подобного, товарищ медсестра, — поднимаясь, в том же тоне весело парировал Сергей Сергеевич. Настроение у него заметно поднялось. Он не только первым допросил свидетеля, но и кое-что для себя установил. Оказывается, на яхте было не три человека, а четверо. Четверо! Которого, на месте взрыва не оказалось. Почему это? Как это? Что за Павел? Кто он? Где он? Что с ним? Вопросов не убавилось. Но они получили определённое направление. Определённое!
— Не медсестра, а старшая медсестра. — Строго поправила женщина, улыбающегося товарища следователя.
— Не похоже. — Ответил он.
— Похоже! Младшая бы не разрешила.
— Тогда извините, очень хорошо, что вы старшая, не то бы, я бы…
— Ага бы, мы бы, вы бы…
— Что вы этим хотите сказать? — Он задержался на пороге.
— А то, что больному спать надо, выздоравливать. И вас жена дома ждёт.
— Ждёт.
— Вот и идите. — Приказала она, подталкивая его в спину.
— Спокойной ночи. Иду.
— Ага. Приятных снов, — пожелала она похоже обоим, выключила в палате свет.
Дверь за собой она не закрыла. Боцман, лёжа с закрытыми глазами долго не мог заснуть. Лежал, снова и снова перебирал весь разговор, приходил к мысли, что следователь чего-то недоговаривает, умалчивает. И сестра тоже… С другой стороны, тот взрыв, который его оглушил, отбросил… Павла в это время на яхте не было. Точно не было. А Оля была. И Михалыч на корме… Она в каюту спустилась, за… За чем же она спустилась? Сергей Витальич задумался… Дальше произошла… вспышка, потом грохот и… Удар… и провал. Потом полный провал.
Начала болеть голова… Нужно было медсестру вызывать или срочно засыпать. Боцман решил заснуть. Принялся считать: один, два, три… На восьмом десятке сбился, начал снова…
На какой-то сотне всё же заснул… С уверенностью, что утром всё станет ясно и понятно. Он разберётся.
18
Когда по телевизору — с воем и жутким грохотом — показывают ужасный, всё сметающий сход лавин или налёт цунами, не важно в какой части Света и в какой стране это происходит, люди всегда люди, беззащитная плоть и кровь — охватывает страх и жалость к ним, попавшим в эпицентр стихийного бедствия. Ломается, сминается, уродуется всё. И надёжные, казалось, строения, и железные мосты с дорогами, и без разницы какая техника, и… и люди. Люди в первую очередь. Так же, говорят, страшны пожар, наводнение и землетрясение… К этому можно добавить автомобильные, авиа-, железнодорожные катастрофы, и прочие… Жуткий, животный страх возникает перед неуправляемой стихией… От невозможности избежать, или остановить… Сильное нервное потрясение испытывает зритель, говорят — стресс. Но это у телевизора. Его можно выключить, или в другую комнату уйти, чайник, например, на кухне включить. А вот что делать, если ты непосредственно находишься в нём, в этом… в потрясении, а? Ужас!!!
Близкое к этому, но в полной гамме, может и больше, испытал Валька, когда сминая Серёгу, в квартиру ворвались «быки». Валька в этот момент едва шаг успел сделать в сторону кухни, чайник собирался включить, в горле что-то… Остолбенел… «Отморозки, быки, бандиты… Откуда?!» В ужасе успело промелькнуть в Валькином сознании, когда сильный удар одного из них, боксёрски мордастого, выбил из него дух, а следующий удар, локтем в шею, как тряпку отбросил под Серёгин рабочий стол. Погасил сознание. Так же — никак — себя чувствовал уже и Серёга Панов.
Когда сознание как-то нашло смятое Валькино тело, Валька вначале услышал шум в ушах, потом полное отсутствие своего лёгкого тела, вместо него пульсировала сплошная боль в голове и правом боку… Ничего другого он не ощущал. Даже Серёгиного пола под своей щекой не чувствовал. С трудом расслышал.
— Ты что, ублюдок, убил что ли их? Ты охренел? Тебе же сказали, напугать и выпотрошить. Придурок. Тебе на бойне работать, а не с людьми… Идиот!
Валькино сознание было неустойчивым, по волнам плавало, внешние звуки то наплывали, то гасли в шуме… Как от двух радиоприёмников, когда они настроены только на шумы, но на разные, один шум наплывает — это внешний, бьёт по ушам, другой его вытесняет — внутренний, тоже бьётся, но во всём теле. Именно такой шум, из подсознания, гасил внешние, потом отступал. При этом, ему казалось, он был намертво к чему-то прикован, но находился в невесомости. Ни верха, ни низа не было. Глаза открыть не мог, их тоже не было. В голове вращались жуткие концентрические круги, то сужаясь, то расширяясь, проглатывая его, как змея кролика.
— Гляди, начальница, наши алмазики…
— Где?
— Я нашёл. Вот.
— Я так и знала… Где, где? Вот эти? А остальные где? Где остальные, я спрашиваю, где? Ты спрятал, ты проглотил, гадёныш, выпотрошим, отдай, кишками харкать будешь!
— Ты что, дура, я все нашёл, какие на столе были, ещё пугает. Да я сам из них что хочешь выпотрошу…
— А где остальные? Остальные где? Ищите, ищите, а этими я сама займусь. И смотрите мне!..
Противный голос, что-то Вальке напоминая, визжал как придушенная мотопила… Не то звуки, не то тембр напоминали, но… Шум в ушах и жуткая боль в теле не давали сосредоточиться. Сознание вновь провалилось в темноту.
Но налётчикам нужна была информация, живая, немедленно и сейчас.
Из небытия Вальку вырвало полное отсутствие воздуха в лёгких. Организм сам боролся за жизнь, пока Валька находился без сознания, требовал кислорода. Валька закашлялся, выплёвывая воду из горла, фыркая носом, «всплывая», дёрнул головой… Над ним стояла молодая женщина с пустым тазом…
— О, этому хватит воды, очухался… — она ещё ниже склонилась к нему, елейным голосом спросила… Нет, он точно где-то слышал такой тембр, в метро, трамвае… — Молодой человек, скажите, пожалуйста, кто из вас рекрут?
— Я, — с трудом ворочая языком признался Валька… Где-то в кино, или телевизоре, наверное, он слышал такой голос, где? Память не подсказывала. Её вообще не было, ни в нём, ни рядом, только боль.
— Очень хорошо! — радостью расплылся женский голос над ухом.
Валька попытался оторвать голову от пола, чтобы увидеть её всю, но, шею пронзила острая боль. Как током. Перед глазами вновь вспыхнули и поплыли круги, Валька зафиксировался на боли, обмяк. Голова, глухо стукнулась об пол.
— Лежите-лежите, — отдаляясь, голосом заботливого доктора проворковала женщина, и другим голосом, резким, начальственным куда-то в комнату… Нет, но Валька точно его когда-то слышал… в детсаде, в ментовке, копался в памяти. Сейчас это было невозможно, мысль застревала, как чайная ложка в банке с мёдом. Не провернуть. Голос между тем кому-то приказывал, как ремнём хлестал. — Того не трогайте, я сама. Ищите, ищите. Через пять минут уходим. — И вновь, с тем же участливым, елейным, голосом, склонилась над Валькой. — А вы не скажете мне, где остальные алмазы? Маленькие такие, разные, но много?
— В милиции. — Не открывая глаз, одними губами прошептал Валька. Вопросы были простыми. Да и не умел он врать. Зачем, спрашивается, врать, с какой стати.
— Врёшь, сучонок! — Отскакивая, взвизгнул голос. — Фак ю!
Последнюю фразу Валька не расслышал, она совпала с ещё одной болью, в Валькином боку — от её пинка, — вспыхнула боль, отозвавшись в голове, вышибла воздух…
— Ааа… — хрипел Валька, царапая пальцами пол.
Не слышал, как женщина приказала вкатить ему укол, и второму тоже, пусть от передозы сдохнут, подонки, сволочи.
— Уходим, уходим! Быстро уходим!
Но…
Вторая волна цунами — с воем, криками и грохотом — это за один день, в одну и ту же квартиру! — громом ввалилась через прихожую, заполнила всё пространство. Как вакуумная граната в квартире разорвалась.
Налётчики, вскочив, столбами застыли… и женщина…
— На пол все! С-суки! На пол!
— ОМОН! ОМОН!
— На пол!
— К стене!
— Лежать!
Однообразные и страшные в своей спецформе, огромные и юркие, смертельно опасные, в касках и бронированных стеклянных бойницах в них, в тяжёлых ботинках, ломающих стулья, ноги, рёбра, и всё подвернувшееся под ноги, с короткими автоматами, когда в роли дубинок, когда по прямому назначению, Омоновцы ворвались в Серёгину квартиру с парализующими психику криками и грохотом… Заполнили собой всё пространство, вытеснил один страх другим, мощным… уложив всех на пол. Застыли над ними, пришпилив стволами автоматов. Только одна женщина, стояла у стены, уткнувшись в неё носом, руками вверх… Наступила тишина… Стало отчётливо слышно, что женщина у стены громко икает, кто-то из налётчиков, лёжа на полу тонко взвизгивает от страха, кто-то стонет от боли (не выполнил команду, подсечкой был сбит)…
Послышались шаги. В комнату вошли двое. Товарищ майор и старший лейтенант Варежкин.
— Ну вот, а ты говорил, зачем нам, зачем? — С довольным лицом осматривая пространство, майор шутливо передразнил старшего лейтенанта. — Без ОМОНа обойдёмся, без ОМОНа. А! Молодцы! Здорово! Как знал. — Произнёс товарищ майор, победно оглядывая квартиру, и заметил. — В нашем деле, товарищ старший лейтенант, без ОМОНа никак. Так нет, товарищ лейтенант? — подмигнув, спросил одного из омоновцев.
— Так точно, никак! — пророкотал голос из под шлема.
— Причём, я вижу, мы очень вовремя, а! — Переступая, где и обходя налётчиков, указал он рукой на лежащий около Валькиной руки не использованный шприц с тёмной жидкостью. — А то бы…
— Это она! — Взвизгнул вдруг голос лежащего рядом с Валькой парня. — Она, сука, заставила. Я не хотел! Простите, дяденьки. Я не хотел. Простите! Я больше не бу-уду!
— Заткнись! — Рявкнул держащий его на мушке автомата омоновец, и ткнул стволом в бок. Рыдающий дёрнулся.
— Ты не успел, подонок! — С напряжением в голосе заметил старший лейтенант Варежкин.
— Это всё доказать надо. — Прошипела от стены женщина. Её трясло.
— Успокойтесь, сударыня, докажем. Для того мы и здесь, — заявил товарищ майор, и приказал. — Пакуйте этих, товарищ лейтенант, и в машину. Дольше дорогу знаете. Мы скоро приедем. — Торопливо вернулся на лестничную площадку, крикнул. — Эй, кто-нибудь, там! Скорая приехала, нет?
Откуда-то снизу донеслось. «Давно здесь! Ждёт, товарищ майор».
— Пусть поднимаются. — Приказал товарищ майор.
— А ну, встали! — скомандовал старший группы ОМОНа.
— Встали!
— Встали…
— Впер-рёд!
Где за шиворот, беря при этом на болевой приём, бойцы поднимали, встряхивали налётчиков, заламывали им руки за спины, громко стуча ботинками, волокли на выход. Комната вновь наполнилась шумом, стонами, и… шипением…
— Фак ю, падла! Больно! — Прокричала женщина, когда на её руках сомкнулись браслеты наручников. Омоновец не обиделся, посильнее сжал браслеты. — Ой, ну больно же! — Простонала женщина.