Бесплодные земли Кинг Стивен

– 24 -

Едва завидев дом, Джейк понял две вещи: во-первых, он уже видел его – в снах столь страшных, что "дневное" сознание наотрез отказывалось вызывать их из памяти; во-вторых, дом этот – обитель смерти, убийства, безумия. Мальчик стоял на углу Райнхолд-стрит и Бруклин-авеню, семьюдесятью ярдами дальше от Особняка, чем Генри и Эдди, но даже здесь он чувствовал, что, пренебрегая братьями Дийн, Особняк тянет к нему свои нетерпеливо-жадные невидимые лапы. Джейк подумал, что лапы эти заканчиваются кривыми птичьими когтями. И преострыми.

"Ему нужен я. Убежать я не могу. Войти туда – самоубийство… не войти – безумие. Ведь где-то в недрах этого дома есть запертая дверь. У меня ключ, который ее откроет, и единственное, на что я могу надеяться, единственное мое спасение – за этой дверью".

Джейк с замиранием сердца в упор разглядывал Особняк. Дом буквально кричал о своей аномальности, опухолью взбухая посреди заросшего буйными сорняками двора.

Одолев неторопливым шагом по послеполуденному солнцепеку девять бруклинских кварталов, братья Дийн вступили, наконец, в ту часть города, которая, судя по именам на вывесках больших и маленьких магазинов, несомненно, и носила название Голландский Холм. Сейчас они стояли посреди квартала, перед Особняком. Удивительное дело: дом, пустовавший, видимо, уже много лет, почти не пострадал от рук вандалов. А ведь когда-то, подумал Джейк, это действительнобыл особняк, где со своими многочисленными чадами и домочадцами жил, допустим, какой-нибудь состоятельный негоциант. В те давно минувшие дни дом, должно быть, исправно белили, но теперь он был неопределенного грязно-серого цвета. Давно повышибали окна, размалевали аэрозольными красками облезлый штакетник – но сам Особняк стоял нетронутый.

Ветхий, полуразвалившийся, горбатый – не дом, а вернувшийся дух давно сгинувшего дома, – вырастал он из бугристой земли захламленного дворика, залитого горячим светом, и Джейку ни с того ни с сего представился прикинувшийся спящим злобный и опасный пес. Крутая крыша Особняка нависала над покоробленными, занозистыми досками парадного крыльца, как насупленные брови. На окнах без стекол (в некоторых, точно полоски омертвелой кожи, еще висели древние портьеры) – покосившиеся ставни, в прошлом зеленые. Слева от здания отставала не первой молодости деревянная решетка, которую ныне удерживали не гвозди, а стелющиеся по ней пышные плети безымянных и непонятно почему вызывающих омерзение вьющихся растений. Джейк заметил две таблички – одну на лужайке, другую на двери – но разобрать, что на них написано, со своего места не сумел.

Дом был живой.Джейк знал это, он чувствовал, что Особняк насторожился и внимательно следит за ним; эта настороженность дымком курилась над досками и горбатой крышей, потоками изливалась из черных оконных впадин. Мысль о том, чтобы приблизиться к этому жуткому месту, страшила; мысль о том, чтобы войти,наполняла мальчика невыразимым ужасом. Но деваться было некуда. Джейк расслышал басистое сонное жужжание – так гудит в жаркий летний день пчелиный улей – и на миг испугался обморока. Он закрыл глаза… и его голову заполнил тотголос.

"Ты долженпридти, Джейк. Ты вступил на тропу Луча, на путь Башни, в пору своего Извлечения; будь честен и прям, будь стоек и терпелив, приди ко мне".

Страх не проходил, зато жуткое ощущение подступающей паники исчезло. Джейк вновь открыл глаза и увидел, что он – не единственный, кто чувствует энергетику и пробуждающееся сознание дома. Эдди явно хотелось отойти от забора; он повернулся в сторону Джейка, и тот разглядел под зеленой косынкой парнишки его глаза – большие и тревожные. Старший брат схватил Эдди и толкнул к заржавленной калитке, однако слишком уж вяло и неохотно для полноценной подначки; каким бы бестолковым и тупым ни был Генри, ему Особняк нравился не больше, чем Эдди.

Братья отошли подальше и некоторое время стояли, глядя на дом. Джейк не мог разобрать, о чем они говорят, но голоса звучали испуганно и тревожно. Джейк вдруг вспомнил, что сказал ему во сне Эдди: "Только помни: здесь опасно. Будь осторожен… и не зевай".

Внезапно настоящий Эдди – тот, что стоял через улицу, – повысил голос настолько, что Джейку удалось разобрать слова. "Может, хватит, пойдем домой, Генри? А? Пожалуйста.Мне тут не нравится". Тон был молящий.

– Нюня сраная, – фыркнул Генри, но Джейк подумал, что слышит в голосе Генри не только снисходительность, но и облегчение. – Хрен с тобой, айда.

Братья двинулись прочь от развалюхи, по-звериному сжавшейся в комок за покосившимся шатким забором, к мостовой. Джейк попятился, отвернулся и, уставясь в витрину захудалой лавчонки, именовавшейся "Комиссионный", стал следить, как Эдди и Генри – смутные призрачные отражения, наложенные поверх древнего пылесоса "Гувер", – переходят Райнхолд-стрит.

– Ты уверен,что там правда нету привидений? – спросил Эдди, когда ребята очутились на том тротуаре, где стоял Джейк.

– Видишь, какое дело, – сказал Генри, – сходил я сюда еще раз, и теперь уж не поручусь. Ей-богу.

Они прошли у Джейка за спиной, не взглянув на него.

– А ты б согласился туда зайти? – спросил Эдди.

– Не-а, хоть мильен долларов выложи, – сразу ответил Генри.

Они свернули за угол. Джейк отлепился от витрины и украдкой бросил им вслед быстрый взгляд. Мальчики удалялись по тротуару той же дорогой, что пришли. Увалень Генри брел, едва переставляя ноги, обутые в говнодавы со стальными носами, и сутулясь, как человек много старше его лет, а рядышком шагал Эдди – парнишка в отличие от брата двигался ловко, с безотчетной грацией. Мирно слившиеся длинные тени бежали за ними по мостовой.

"Домой пошли, – подумал Джейк, и одиночество захлестнуло его такой мощной волной, что мальчику почудилось – она сомнет его. – Поужинают, сделают уроки, поспорят, что смотреть по телеку, и лягут спать. Может, Генри дрянь и хамло, но они, эти двое, живут своей жизнью – нормальной, обычной, понятной жизнью… и сейчас возвращаются в нее. Интересно, они хоть понимают, какие они счастливчики? Эдди – пожалуй".

Джейк отвернулся, поправил лямки ранца и перешел Райнхолд-стрит.

– 25 -

На пустынном лугу за хороводом камней Сюзанна почувствовала движение – шелест, шорохи, порывистое дуновение.

– Что-то на подходе, – напряженно проговорила она. – Шустро катит.

– Ты, гляди, поаккуратней, – сказал Эдди, – но ко мне его тоже не пускай. Ясно? Не подпускай его ко мне.

– Слышу, не глухая. Ты своимделом занимайся, а уж я сама разберусь.

Эдди кивнул. Он стал на колени посреди круговины и вытянул вперед руку с заостренной палочкой, словно оценивая, хорошо ли та заточена. Затем опустил руку и провел на влажной земле темную прямую линию.

– Роланд, приглядывай за ней…

– Пригляжу, если смогу, Эдди.

– …но не подпускай ко мне эту тварь. Джейк идет. Чес-слово, идет, псих ненормальный.

На глазах у Сюзанны травы к северу от вещуньиной круговины разделила длинная темная межа – что-то вспарывало зеленый ковер, прокладывая борозду прямо к кольцу камней.

– Приготовься, – велел Роланд. – Оно кинется на Эдди, и одному из нас придется отвлечь его.

Сюзанна привстала на культях, как змея, поднимающаяся из корзины факира. Руки, сжатые в твердые коричневые кулаки, были прижаты к щекам. Глаза горели.

– Я готова, – сказала она и крикнула: – СЫПЬ СЮДА, КРАСАВЧИК! НУ, ЖИВЕЙ ДАВАЙ! ДУЙ, КАК НА СВОЕ ДЕНЬРОЖДЕНЬЕ!

В тот миг, когда демон стремительной гудящей волной ворвался в круговину, дождь усилился. Сюзанне только-только хватило времени понять безжалостную, ядреную, несомненно мужскую суть этого существа (словно в ноздри ей ударил крепкий запах можжевеловой настойки, от которого на глаза навертываются слезы), и демон стрелой метнулся к центру круга. Зажмурив глаза, молодая женщина потянулась к нему – не руками, не мыслью, но всей своей женской силой, силой самки, таившейся в самой глубине ее "я":

– Эй, красавчик! Куда намылился? Кисулька-то вона где!

Демон круто развернулся. Она почувствовала его удивление… а следом – саднящее желание: настойчивое, напряженное, как тугая пульсирующая артерия. Демон прыгнул на Сюзанну, как насильник, выскочивший из зева узкого проулка.

Сюзанна взвыла и откачнулась назад, на шее вздулись жилы. Платье у нее на животе и на груди разгладилось и вдруг начало само собой рваться в клочья. Сюзанна слышала тяжелое дыхание, но откуда, с какой стороны оно идет, определить было невозможно, точно спариться с ней решил сам воздух.

– Сьюзи! – крикнул Эдди и начал подниматься.

– Нет!– истошно закричала она в ответ. – Делай, что делаешь! Этот м…ла у меня аккурат там, где… где надоть! Валяй дальше, Эдди! Тащи мальца! Тащи… – В нежную плоть между ног Сюзанны толчками рвался холод. Она застонала, опрокинулась на спину… потом оперлась на руку и с вызовом прянула вперед и вверх. – Тащи его сюда!

Эдди неуверенно взглянул на Роланда. Тот кивнул. Бросив на Сюзанну еще один быстрый взгляд, полный беспросветной боли и еще более беспросветного страха, Эдди, намеренно повернувшись спиной и к ней, и к стрелку, вновь бухнулся на колени. Не обращая внимания на холодные капли, падающие ему на руки и за ворот, он вытянул вперед руку с заостренной палочкой, временно превратившейся в карандаш, и палочка задвигалась, выводя линии и углы, вычерчивая контур, который Роланд сразу узнал.

Это была дверь.

– 26 -

Джейк вытянул руки, уперся ладонями в занозистую калитку и толкнул. Повернувшись на ржавых скрипучих петлях, калитка медленно отворилась. За ней оказалась неровная кирпичная дорожка. Дорожка вела к крыльцу. Крыльцо – к двери. Наглухо забитой досками.

Джейк медленно двинулся к дому. Сердце выстукивало быстрые тире и точки где-то у самого горла. Между выпирающими кирпичами дорожки проросла сорная трава. Мальчик слышал, как она шуршит о джинсы. Все пять его чувств словно подкрутили на пару делений. "Но ведь на самом деле ты туда не пойдешь, а?" – спросил панический голос у него в голове.

Ответ, пришедший Джейку на ум, при полном своем идиотизме показался мальчику совершенно разумным: "Все на свете служит Лучу".

Табличка на лужайке сообщала: "ПОСТОРОННИМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН! НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО ЗАКОНУ!"

Пожелтевший, в потеках ржавчины листок, прибитый к одной из досок, которыми была крест-накрест заколочена входная дверь, был менее красноречив:

"СОГЛАСНО РАСПОРЯЖЕНИЮ НЬЮ-ЙОРКСКОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПО ЖИЛЫМ ПОМЕЩЕНИЯМ ЗДАНИЕ ПОДЛЕЖИТ СНОСУ".

У подножия ступеней Джейк помедлил, глядя вверх, на дверь. Вчера на пустыре он слышал голоса – здесь, сейчас он услышал их вновь… но то был хор проклятых, обреченных, сливающиеся в невнятный ропот безумные угрозы и столь же безумные посулы. И все же Джейк угадал в этой разноголосице один голос – голос дома. Голос некоего чудовищного привратника, поднятого от долгого, но отнюдь не мирного сна.

На миг вспомнив про отцовский "Ругер", мальчик даже прикинул, не вытащить ли его из ранца – но что было бы в том толку? За спиной Джейка по Райнхолд-стрит в обе стороны проезжали машины, какая-то женщина во всеуслышанье требовала, чтобы ее дочка бросила любезничать с кавалером и несла домой белье, но здесь был иной мир – мир, подвластный неведомому суровому и мрачному существу, против которого бессильно оружие.

"Будь честен и прям – будь стоек и терпелив".

– Ладно, – сказал он тихим дрожащим голосом. – Ладно, попробую. Только лучше тебе больше не бросать меня.

И начал медленно подниматься по ступеням крыльца.

– 27 -

Доски, преграждавшие вход, были старые и гнилые, гвозди – ржавые. Джейк покрепче ухватился за верхнюю пару в месте их пересечения и рванул. Заскрипев точь-в-точь как ворота, доски отделились от двери. Джейк сбросил их за перила крыльца, на старую клумбу, где сейчас росли лишь дикое просо да пырей. Он нагнулся, взялся за нижнее пересечение… и на миг замер.

За дверью слышались замогильные утробные звуки, словно где-то в недрах бетонной трубы хищно облизывался голодный зверь. Джейк почувствовал, как его лоб и щеки покрываются пленкой тошнотной испарины. Он так перепугался, что отчасти утратил ощущение собственной реальности, будто стал персонажем чужого дурного сна.

Недобрый хор, неведомая злая сила были за этой дверью. Звуки сочились оттуда, как густой сироп.

Джейк рванул нижние доски. Те с легкостью оторвались.

"Ну да. Оно хочет,чтоб я вошел. Оно голодное, а я, значит, обед".

Неожиданно в голову Джейку полезли обрывки стихотворения, когда-то читанного их классу мисс Эйвери. Теоретически в стихах говорилось о состоянии души современного человека, оторванного от всех своих корней и традиций, но Джейку вдруг показалось, что тому, кто написал эти строки, должно быть, довелось повидать Особняк:

– Я покажу тебе ужас в пригоршне праха, – пробормотал Джейк и взялся за дверную ручку. Едва мальчик коснулся металла, как его вновь затопило отчетливое, светлое чувство облегчения и уверенности: свершилось, теперь-то уж дверь определенно откроется в тот – другой – мир; он увидит не тронутое ни смогом, ни фабричными дымами небо, а вместо гор у далекого горизонта встанут в мареве синие шпили великолепного неведомого города.

Джейк стиснул в пальцах лежавший у него в кармане серебряный ключ, ожидая, что дверь окажется заперта и он сможет им воспользоваться. Но нет. Пронзительно взвизгнули петли, с медленно поворачивающихся цилиндров на крыльцо просеялись хлопья ржавчины, и дверь открылась. В лицо Джейку осязаемо ударил запах тлена – ноздреватой штукатурки; отсыревшего дерева; гниющей дранки; старого как мир конского волоса. Сквозь эти ароматы пробивался иной – дух звериного логова. Впереди лежал промозглый полутемный коридор. Слева в полумрак второго этажа взбиралась, лишь местами касаясь стены, шаткая винтовая лестница. На полу коридора лежали обломки рухнувших перил, но Джейк был не настолько глуп, чтобы вообразить, будто видит толькощепки. Среди сора были и кости – кости каких-то мелких животных. Некоторые не вполне походили на звериные; их Джейк предпочел не рассматривать слишком долго, зная, что иначе ему никогда не набраться храбрости сдвинуться с места. Мальчик помешкал на пороге, собираясь с духом, чтобы сделать первый шаг, и расслышал какой-то слабый приглушенный звук – очень частую, быструю дробь. Он понял: это стучат его собственные зубы.

"Почему никто меня не остановит? – в исступлении подумал он. – Почему какой-нибудь прохожий не крикнет: "Эй, ты! Нечего тебе там делать! Неграмотный, что ли, читать не умеешь?!"

Но он знал, почему. Большинство пешеходов держалось противоположного тротуара, а те, кто оказывался поблизости от Особняка, спешили пройти дальше.

"Даже если бы кто-нибудь вдруг посмотрел сюда, он меня не увидел бы, потому что на самом деле меня тут нет. Хорошо это или плохо, но я уже покинул свой мир. Начал переправу. Егомир где-то впереди. А здесь…"

А здесь была пограничная полоса. Ад.

Джейк шагнул в коридор. Дверь за ним со скрежетом захлопнулась, точно дверь мавзолея, и мальчик вскрикнул – но не удивился.

В глубине души он ожидал чего-то подобного.

– 28 -

Жила-была молодая женщина по имени Детта Уокер, и любимым ее занятием было всякий день шататься по кабакам да забегаловкам на Риджлайн-роуд, что тянется вдоль окраины Натли, и на шоссе № 88, что проходит у высоковольтной линии за "Амхай". В те дни у Детты еще были ноги и, как поется в песне, она знала, что с ними делать. Нарядившись в тесное дешевое платье из поддельного шелка, Детта отплясывала с белыми парнями под старые песенки, без которых в свое время не обходилась ни одна гулянка чарли ("чарли" афро-американцы называют белых), а музыканты знай наяривали всякие там "Шейк хиппи-хиппи" да "Двойные дозы любви моей крошки". В конце концов Детта отбивала от стаи беложопых одного и позволяла ему увести себя на стоянку, в машину. Там она обжималась с ним и лизалась (одной из величайших в мире мастериц целоваться "с язычком" была Детта Уокер, да и ноготками попользоваться не ленилась) до умопомрачения… и осекала вконец обезумевшего парня. Что за этим следовало? Да ведь в том-то и был фокус, не так ли? Суть игры, ее азарт. Одни принимались плаксиво канючить – приятно, но не высший класс. Другие орали и бесновались – это грело душу сильнее.

Но хотя Детта и по голове бывала луплена, и в глаз получала, и плевков отведала, а однажды схлопотала пинка под зад, да такого, что, расставив руки, легкой пташкой вылетела на гравий стоянки у "Красного ветряка", ее ни разу не взяли силой. Вся белая сволочь, все до единого, с посиневшими яйцами уматывала домой. Что по Деттиным меркам означало: она – лучшая из лучших, непревзойденная, не знающая поражений чемпионка. Королева. С кем состязалась Детта? С ними.Со всеми этими коротко стриженными, культурненькими, чистенькими беложопыми м…ками.

И вот теперь…

Никакой возможности сопротивляться демону, обитающему в вещуньиной круговине, не было. Не было ни дверных ручек – хвататься, ни машины – выскочить, ни кабака – забежать обратно, ни щеки – отвесить плюху, ни рожи – расцарапать, ни яиц – заехать ногой, если окажется, что соображает белое дрянцо туго.

Демон навалился на Сюзанну… а затем, не успела молодая женщина и глазом моргнуть, вошел в нее.

Видеть это существо она не могла, зато явственно ощущала, как оно – он– придавливает ее к земле. Недоступные взгляду руки (лапы?) орудовали, тем не менее, вполне зримо: платье Сюзанны в нескольких местах вдруг изорвалось в клочья. Затем – внезапно – мучительная боль; Сюзанне почудилось, что ей вспороли промежность и низ живота. От неожиданности она страдальчески вскрикнула. Эдди оглянулся, недобро щурясь.

– Я в порядке! – завопила она. – Забудь про меня, Эдди, делай свое! Я в порядке!

Но это было не так. Впервые с тех пор, как в возрасте тринадцати лет Детта вышла на арену любовных сражений, она терпела поражение. В нее вонзалось – вламывалось – что-то отвратительное, набрякшее, холодное, словно ее насиловали сосулькой.

Как сквозь дымку она увидела, что Эдди отвернулся и вновь принялся рисовать на земле; выражение живейшего беспокойства на лице молодого человека таяло, наново сменяясь тем жутким холодом безразличия, какой Сюзанна порой чувствовала в своем возлюбленном и замечала в его чертах. Ну и что? Ведь она сама велела Эдди не отвлекаться, забыть о ней и делать то, что необходимо для перемещения мальчонки из мира в мир. Да, в извлечении Джейка ей отводилась определенная роль, однако, поскольку ни Роланд, ни Эдди не выкручивали ей рук и вообще никак не принуждали ее непременно сыграть эту роль, у нее не было никакого права ненавидеть их… но в миг, когда Эдди отвернулся от нее, скованной стужей, она остро возненавидела обоих; яйца б вам оторвать, образины белые.

Потом рядом с ней очутился Роланд; сильные руки стрелка легли ей на плечи, и, хоть он не проронил ни слова, молодая женщина услышала: "Не противься. Тебе не одержать верх. Противиться – гибель для тебя. Похоть и оружие их, и слабость, Сюзанна".

Да. Похоть всегдабыла их слабым местом. Единственное отличие состояло в том, что сегодня волею обстоятельств ей предстояло отдать чуть больше – но, быть может, ничего страшного в этом не было. Быть может, в конечном итоге ей удалось бы заставить беложопого беса-невидимку чуть больше заплатить.

Она заставила себя разжать ляжки, расслабиться. Ее ноги немедленно поехали в стороны, оставляя на мокрой земле следы, похожие на длинные развернутые веера. Сюзанна запрокинула голову, подставила лицо дождю, барабанившему теперь вовсю, и почувствовала над собой нависшую морду демона, нетерпеливые жадные глаза, которые впивали каждую гримасу, искажавшую ее черты.

Она вскинула руку как для пощечины… и обвила шею демона-насильника. Ей почудилось, будто она захватила пригоршню густого, плотного дыма. Но что это? Неужто она почувствовала, как бес порывисто отпрянул, пораженный неожиданной лаской? Крепко держась за невидимую шею, используя ее, как рычаг, Сюзанна резко приподняла нижнюю часть туловища. Одновременно она еще шире развела ноги, и остатки платья разъехались по боковым швам. Мать честная, и здоровенный же черт попался!

– Брось, ладно, – пропыхтела она, – тебе меня не снасильничать. Не-е.Отодрать меня приспичило? Да я саматебя отдеру. Так отхарю, как тебя сродуне харили, козел. Сдохнешьна мне!

Она почувствовала, что проникший в ее тело налитый кровью отросток задрожал; ощутила – пусть это длилось лишь мгновение – что демон силится отпрянуть и сменить позицию.

– Не-не-не, сладенький, – прохрипела она и крепко стиснула ляжки, защемив демона. – Веселье токо начинаетца.– И стала прогибать поясницу, поднимая зад и все глубже насаживаясь на чресла невидимки. Сцепив на шее призрака пальцы обеих рук, она позволила себе, не опуская бедер, откинуться назад. Напрягшиеся руки обнимали кажущуюся пустоту. Молодая женщина мотнула головой, откидывая с глаз мокрые от пота волосы; губы растянулись в акульей ухмылке.

"Пусти!"– вскрикнул голос у нее в мозгу. Но она почувствовала, что обладатель голоса, тем не менее, вопреки самому себе откликается ей.

– Дудки, киса. За что боролся, на то и напоролся. – Не выпуская демона, она резко подалась вверх, свирепо сосредоточенная на леденящем холоде внутри своего тела. – Ща, милок, я твою сосульку растоплю… токо что ж ты, бедолага, без нее делать станешь? – Ее бедра поднимались и опускались, поднимались и опускались. Она безжалостно стиснула ляжки, закрыла глаза, глубже впилась пальцами в невидимую шею и взмолилась: живей, Эдди, живей.

Она не знала, на сколько ее хватит.

– 29 -

Задача, подумал Джейк, проста: где-то в этом сыром жутком доме есть запертая дверь. Та самаядверь. Нужно лишь отыскать ее. Однако что-то подсказывало Джейку: это будет непросто. Он чувствовал, как крепнет витающая в доме незримая сила. Бессвязный ропот множества голосов сливался в единый звук – басистый скрипучий шепот.

И он приближался.

Справа была открытая дверь. Возле нее кнопки удерживали на стене выцветший дагерротип, изображавший повешенного: сухое дерево, а на нем, точно одинокий гнилой плод, висит человеческая фигура. Комната за дверью в незапамятные времена была кухней. Плита куда-то подевалась, но у дальнего края бугристого вытертого линолеума, зияя раскрытой настежь дверцей, стоял дряхлый холодильник – ископаемое, увенчанное круглым барабаном охладителя. Внутри запеклась корка чего-то черного, вонючего; эта же дрянь лужей натекла на пол. Лужа давно застыла. Распахнутые кухонные шкафчики; в одном Джейк увидел, вероятно, самую старую в мире жестянку "Морских моллюток Сноу". Из другого торчала голова дохлой крысы. Глаза у крысы были белые и словно бы живые, и мгновение спустя Джейк понял, что пустые глазницы кишат личинками мух.

Что-то мягко шлепнулось ему в волосы. Вскрикнув от неожиданности, Джейк схватился за голову и нащупал нечто схожее с дряблым, поросшим короткой щетиной резиновым шариком. Вытащив загадочный предмет из волос, мальчик увидел, что это паук – жирный, сине-багровый, как свежий кровоподтек. Паук с тупой недоброжелательностью уставился на Джейка. Тот швырнул его о стену. Паук лопнул. На стене осталась клякса в обрамлении слабо подергивающихся лапок.

За шиворот мальчику упал еще один паук. Внезапно Джейк ощутил болезненный укус чуть ниже того места, откуда начинали расти волосы. Мальчик бегом кинулся обратно в коридор, споткнулся о рухнувшие перила, тяжело растянулся на полу и почувствовал, что раздавил паука. Внутренности гадкой твари – влажные, горячие, слизистые, как подогретый яичный желток – скользнули у Джейка между лопаток. Тут мальчик заметил в дверях кухни и других пауков. Одни, словно отвратительные гирьки, висели на едва различимых шелковинках; другие просто сыпались на пол – плюх! плюх! плюх! – и, проворно перебирая лапами, спешили к нему.

Оглашая коридор истошным криком, Джейк отчаянно замахал руками и вскочил, Ему почудилось, будто что-то в его сознании начинает подаваться, лопается, рвется нить за нитью, точно истершаяся веревка. Вот оно, я схожу с ума, резанула мысль, и едва Джейк со всей ясностью понял это, его немалое мужество было, наконец, сломлено. Неважно, каковы были ставки – силы мальчика иссякли, происходящее стало для него невыносимо. Он стрелой сорвался с места, рассчитывая удрать, если еще возможно, и слишком поздно спохватился, что свернул не туда и бежит не назад к крыльцу, а в глубь Особняка.

Он влетел в просторную комнату – чересчур просторную для прихожей или гостиной; похоже, это был бальный зал. На обоях, поглядывая на Джейка из-под зеленых островерхих колпачков, резвились, откалывая дурашливые коленца, эльфы со странно хитрыми улыбками на личиках. К стене был придвинут заплесневелый диван. Центр покоробленного паркета занимала разбитая люстра – спутанная ржавая цепь среди раскатившегося стекляруса и пыльных подвесок-"слезок". Джейк обошел обломки, исподтишка бросив через плечо полный ужаса взгляд. Никаких пауков мальчик не увидел; если бы не мерзость, все еще сбегавшая тонкой струйкой по спине, он, пожалуй, решил бы, что они ему померещились.

Джейк вновь посмотрел вперед и внезапно резко затормозил – так резко, что поскользнулся. Впереди, за полуразъехавшимися на утопленных в пол направляющих застекленными створками французской двери простирался еще один коридор. Этот второй коридор заканчивался закрытой дверью с круглой позолоченной ручкой. На двери было написано – или, возможно, вырезано – всего одно слово: "МАЛЬЧИК".

Под дверной ручкой поблескивала филигранной работы серебряная пластинка с замочной скважиной.

"Нашел! – возликовал Джейк. – Наконец-то нашел! Есть! Та самая дверь!"

За спиной у мальчика возник низкий глухой скрип, словно дом начинал разваливаться. Джейк обернулся и окинул взглядом зал. Дальняя стена вспучилась и пошла выпячиваться, толкая перед собой дряхлый диван. По старым обоям пробежала дрожь; эльфы замельтешили, пустились в пляс. Местами обои лопались, и длинные полоски бумаги взлетали вверх, стремительно скручиваясь, как слишком быстро отпущенные жалюзи. Штукатурка вздулась, повторяя беременную округлость стены; под ней Джейк расслышал сухой и звонкий прерывистый треск – ломалась, перестраиваясь во что-то новое, еще скрытое от глаз, дранка. А скрип звучал все громче. Только теперь он больше походил на рычание.

Загипнотизированный зрелищем, Джейк смотрел, не в силах отвести глаз.

Штукатурка не трескалась, чтобы затем кусками извергнуться наружу. Она сделалась как будто бы пластичной, податливой, и, покуда стена продолжала взбухать асимметричным белым волдырем, с которого еще свисали клочья обоев, на ее поверхности сами собой стали появляться бугры, округлости и впадины. Вдруг Джейк сообразил, что смотрит на выдвигающееся из стены гигантское лепное лицо – как будто кто-то въехал головой в мокрую простыню.

Послышался громкий треск; это из покрывшейся рябью стены выломался кусок дранки. Возник зрачок с рваными краями. Стена под ним искривилась оскаленной рычащей пастью, полной неровных острых зубов. Джейк разглядел прилипшие к губам и деснам куски обоев.

Из стены вырвалась штукатурная рука, намертво окольцованная толстым жгутом потянувшихся следом спутанных гнилых проводов. Рука ухватила диван и отшвырнула в сторону, оставив на темной поверхности призрачно-белые следы пальцев. Опять полетела дранка – штукатурные пальцы согнулись, скрючились острыми иззубренными когтями. Лицо к этому времени успело полностью выбраться из стены. Единственный деревянный глаз в упор смотрел на Джейка. Повыше, посреди лба, отплясывал эльф с обоев – он напоминал странную татуировку. Раздался такой звук, будто что-то выворачивали или выкручивали, – чудовище заскользило вперед. Дверь в коридор, вырванная из рамы, превратилась в сгорбленное плечо. Ручища, которую чудо-юдо выпростало из стены, скребла по полу, разбрызгивая стеклянные капли с упавшей люстры.

Паралич Джейка как рукой сняло. Развернувшись, мальчик сорвался с места, юркнул во французскую дверь и побежал по второму отрезку коридора, нашаривая в кармане ключ. Ранец за плечами подпрыгивал, сердце превратилось во взбесившийся фабричный станок. За спиной взревел выползший из стен Особняка монстр, и Джейк без слов понял, что тот говорит; страшилище приказывало ему стоять на месте, замереть, оно втолковывало, что бегство бесполезно и спасения нет. Теперь, казалось, ожил весь дом; в воздухе стоял пронзительный скрип и треск – лопалось дерево, ломались балки – и все заполнял безумный гудящий голос привратника.

Джейк сжал в руке ключ и потащил из кармана. Одна из бороздок зацепилась за ткань, ключ выскользнул из мокрых от пота пальцев мальчика, упал на пол, подпрыгнул, провалился в щель между двумя покоробленными досками… и исчез.

– 30 -

– Пацан влип! – услышала Сюзанна крик Эдди, но голос молодого человека доносился словно бы издалека. Она и сама здорово влипла… но, подумала Сюзанна, пожалуй, я все равно справляюсь молодцом.

"Ща, милок, я твою сосульку растоплю, – посулила она демону. – Ща-а я ее… токо что ж ты, бедолага, без нее делать-то станешь?"

Не то, чтобы она и впрямь растопила "сосульку" – она изменилаее. Штука внутри Сюзанны, разумеется, по-прежнему не доставляла ей удовольствия, но, по крайней мере, перестала причинять дикую боль и больше не была холодной. Она попалась в западню и не могла вырваться. Сюзанна, в общем-то, ее не удерживала. Заметив, что похоть – не только оружие, но и слабое место демона, Роланд, как всегда, оказался прав. Демон овладел Сюзанной, но и онаовладела им,и теперь каждый из них словно сунул палец в одну из тех дьявольских китайских трубочек-ловушек, где чем рьяней дергаешь, тем крепче застреваешь.

Сюзанна отчаянно цеплялась за одну-единственную мысль (что ещеей оставалось? все прочие сознательные мысли исчезли): нужно во что бы то ни стало удерживать это скулящее, перепуганное, злобное создание в капкане его собственного непреоборимого вожделения. Оно содрогалось, и толкалось, и корчилось внутри нее, визгливо требуя свободы, но при этом, не в силах совладать с собой, со страстной жадностью пользовалось ее телом… а Сюзанна не отпускала.

"А что же будет, когда я его наконец отпущу? – безнадежно подумала она. – Вдруг он решит сквитаться со мной?"

ЭТОГО ОНА НЕ ЗНАЛА.

– 31 -

Дождь лил как из ведра, грозя превратить клочок земли внутри кольца камней в море грязи.

– ПОДЕРЖИ ЧТО НИБУДЬ НАД ДВЕРЬЮ! – крикнул Эдди. – ЧТОБ ЕЕ НЕ СМЫЛО!

Украдкой поглядев на Сюзанну, Роланд понял, что ее поединок с демоном продолжается – полуприкрытые веки, недобро кривящийся рот. Ни видеть, ни слышать демона стрелок не мог, но он чувствовал, как тот бьется в гневе и страхе.

Эдди повернул к нему залитое дождем лицо.

– ОГЛОХ, ЧТО ЛИ? – гаркнул он. – НАКРОЙ ЧЕМ НИБУДЬ ЭТУ ОКАЯННУЮ ДВЕРЬ, НУ, БЫСТРО!

Выхватив из котомки одну из шкур, Роланд сгреб ее за углы, вытянул руки вперед и наклонился над Эдди. Получился импровизированный навес. Кончик самодельного карандаша Эдди облепила грязь; юноша вытер его о рукав (на рукаве осталось темно-шоколадное пятно), вновь зажал палочку в кулаке и склонился над своим рисунком. Нарисованная на земле дверь была чуть меньше двери по Джейкову сторону барьера – размеры соотносились, вероятно, как 0,75:1 – но достаточно велика для того, чтобы Джейк прошел… еслиключ подойдет.

"Если у него вообще естьключ – ты ведь это имеешь в виду? – спросил он себя. – А ну как он его обронил… или этот дом подстроил так, что он его обронил".

Под кружком, изображавшим дверную ручку, Эдди нарисовал прямоугольник, помедлил и двумя загогулинами воспроизвел в нем привычные очертания замочной скважины.

Молодой человек замешкался, раздумывая. Следовало сделать что-то еще, но что? Сообразить было трудно, поскольку в голове у Эдди словно бушевал ревущий смерч – смерч, круживший в своем водовороте вместо подхваченных с земли сараев, нужников и курятников случайные редкие мысли.

– Ну, сладенький, давай же, давай! – вскрикнула у него за спиной Сюзанна. – Сдыхаешь, золотце! Что ж ты так? А я-то губы раскатала – во, думаю, зло…чий жеребец попался! Эх, мальчонка…

Мальчонка. Мальчик.Вот оно.

Острием палочки Эдди старательно вывел в верхней части двери "МАЛЬЧИК". Едва он дописал букву "К", рисунок мгновенно изменился. Кружок, нарисованный Эдди на потемневшей от дождя земле, вдруг еще больше потемнел… и выступил из плоскости картинки, превратившись в темную, блестящую дверную ручку. А внутри контура замочной скважины Эдди вместо бурой мокрой земли заметил тусклый свет.

Позади Сюзанна опять принялась во весь голос визгливо понукать демона, требуя продолжения любовных утех, но в ее криках проскальзывали усталые нотки. Следовало положить этому конец, да побыстрее.

Эдди пал ниц, как мусульманин, представший перед Аллахом, и приложил глаз к замочной скважине, которую сам нарисовал. Он заглянул через нее в свой родной мир, в дом, посмотреть на который они с Генри отправились в мае семьдесят седьмого, не подозревая (э-э, нет; о нем, об Эдди, нельзя сказать "не подозревая" – нет, даже тогда он что-то такое чувствовал), что следом за ними идет мальчик из другой части города.

Он увидел коридор. Джейк, стоя на четвереньках, лихорадочно дергал половицу. Что-то подбиралось к нему – ближе, ближе; Эдди мог бы разглядеть, что это, и в то же время попытки разглядеть оказывались тщетными, словно часть мозга юноши отказываласьвидеть это; словно увидеть означало понять, а понимание вело к безумию.

– ДЖЕЙК, СКОРЕЙ! – завопил он в замочную скважину. – ШЕВЕЛИСЬ, ХРИСТА РАДИ!

Небо над вещуньиной круговиной расколола канонада грома, и дождь перешел в град.

– 32 -

Ключ упал. Джейк на миг застыл на месте, не сводя глаз с узкой щели между половицами.

Невероятно, но его одолевал сон.

"Так не должно было случиться, – думал мальчик. – Это уж немного много. Больше я в эти игры не играю. Ни минуты. Ни секунды. Хватит. Вот возьму сейчас и свернусь калачиком под этой дверью, и усну, тут же усну, раз – и все, и когда оно сцапает меня и потянет в пасть, ни за что не проснусь!"

Тут тварь, лезущая из стены, заворчала, и, когда Джейк поднял глаза, непреодолимое желание сдаться пропало, смытое волной ужаса. Страшилище полностью выбралось из стены – исполинская штукатурная голова с проломом единственного деревянного зрачка и жадная штукатурная рука. Из черепа кое-где торчали обломки реек – так дети рисуют человечкам волосы. Чудовище заметило Джейка, разинуло пасть, показав острые, неровные деревянные зубы, и снова заворчало. Из разверстой пасти, точно сигарный дым, поплыла известковая пыль.

Джейк упал на колени и заглянул в щель. Внизу, в темноте, дрожал маленький нарядный серебристый блик – но пальцы не пролезали в чересчур узкую щель. Джейк вцепился в половицу и дернул что было мочи. Державшие доску гвозди застонали – но не поддались.

Звон, грохот… Мальчик посмотрел в конец коридора и увидел, как ручища, в которой он с легкостью уместился бы в полный рост, подхватила валявшуюся на полу люстру и отшвырнула в сторону. Ржавая цепь, когда-то удерживавшая люстру под потолком, взметнулась, словно бич, и с грохотом упала. Над головой у Джейка задребезжал матовый абажур на тускло-рыжей скрипучей цепочке, забренчала о грязное стекло старинная медь.

Голова привратника, по-прежнему соединенная лишь с горбатым плечом да тянущейся вперед рукой, плавно скользнула вперед над полом. Позади останки стены рухнули, окутавшись тучами пыли, а в следующую секунду обломки вздыбились и сложились в искривленный костлявый хребет.

Заметив взгляд Джейка, привратник словно бы усмехнулся. Из собравшихся складками щек полезли щепки. Разевая пасть, тварь тяжело потащилась через окутанный завесой пыли бальный зал. Огромная рука, нашаривая в развалинах опору, сорвала с направляющих створку французской двери в конце коридора.

Задохнувшись, Джейк вскрикнул и вновь кинулся выворачивать половицу. Половица не поддавалась. Вдруг в голове у мальчика раздался голос стрелка:

"Другую, Джейк! Попробуй другую!"

Джейк выпустил доску, которую дергал, и ухватился за соседнюю, по другую сторону от щели. Тут заговорил другой голос – заговорил наяву – и мальчик понял, что он идет из-за двери. Из-за двери, которую Джейк искал с того самого дня, как его не переехала машина.

"Джейк, скорей! Шевелись, Христа ради!"

Джейк рванул… и доска отошла с такой легкостью, что мальчик чуть не опрокинулся на спину.

– 33 -

Через улицу от Особняка, в дверях магазинчика, где торговали подержанными бытовыми приборами, стояли две женщины. Та, что постарше, была хозяйка лавчонки, та, что помоложе, ее клиентка, в ту минуту, когда послышался грохот рушащихся стен и треск ломающихся балок, – единственная. Теперь они бессознательно схватились друг за дружку, обнялись и замерли, дрожа, как дети, заслышавшие в темноте непонятный шум.

Поодаль, разинув рот и позабыв про тележку с бейсбольным снаряжением, на Особняк глазели трое мальчишек, направлявшихся на стадион "Лиги юниоров Голландского Холма". В бровку тротуара ткнулся носом фургон доставки, из него вылез шофер – посмотреть. Испуганно озираясь, появились сперва хозяин продовольственного магазина "У Генри на углу", потом владелец пивной "Голландский холм".

Земля задрожала, и по мостовой Райнхолд-стрит от тротуара к тротуару веером побежали тоненькие трещинки.

– Землетрясение, что ли? – крикнул шофер женщинам, стоявшим у дверей комиссионного магазинчика, однако ответа дожидаться не стал. Одним прыжком очутившись за баранкой своего фургона, он быстро покатил прочь, выскочив на встречную полосу, чтобы держаться подальше от развалюхи, эпицентра катаклизма.

Казалось, стены дома дружно прогибаются внутрь. Доски лопались, отскакивали от фасада и дождем сыпались во двор. С крыши серо-черными грязными водопадами низвергалась черепица. Послышалось оглушительное, рвущее барабанные перепонки "крак!", и Особняк сверху донизу рассекла длинная ломаная трещина, в которой исчезла дверь. Дом пожирал сам себя.

Женщина помоложе вдруг решительно освободилась из объятий старшей и со словами "ну, мне тут делать нечего!", не оглядываясь, припустила по улице.

– 34 -

Пальцы мальчика сжали серебряный ключ, и в тот же миг, откидывая со лба Джейка пряди потных волос, в коридор дохнул горячий нездешний ветер. На неком подсознательном уровне мальчик наконец понял, что такое этот дом и что происходит. В доме не просто был привратник, дом самбыл привратником – каждая досочка, каждая чешуйка черепицы, каждый карниз и каждый подоконник – и сейчас он спешил за незваным гостем, на ходу обретая некое наудачу слепленное из разных кусков подобие своего истинного обличья. Он намеревался поймать Джейка раньше, чем тот сумеет воспользоваться ключом. За исполинской белой головой и горбатой глыбой плеча мальчик видел, как доски, черепица, провода, осколки стекла, даже входная дверь и сломанные перила летят по главному коридору в бальный зал и пристают к громоздящейся там нескладной фигуре, неотвратимо приближая завершающий миг творенья – рождение урода, который и сейчас уже старался схватить Джейка невообразимой ручищей.

Тут Джейк выдернул из отверстия в полу свою собственную руку и увидел, что ее облепили громадные неповоротливые жуки. Он шлепнул ладонью по стене, чтобы сбить копошащихся насекомых, и вскрикнул – стена сперва расступилась, а затем попыталась сомкнуться вокруг его запястья. В последнюю секунду Джейк вырвал руку и воткнул серебряный ключ в серебряную скважину.

Штукатурник снова взревел, но его рев тотчас потонул в стройных мелодичных кликах. Джейк узнал это многоголосье: его он слышал на пустыре, но тогда голоса звучали тихо, словно сквозь дрему. Теперь это был несомненный клич торжества. Мальчик вновь исполнился уже изведанной однажды безграничной, непоколебимой уверенности. На этот раз он не сомневался, что не разочаруется. Он услышал голос, и никакие иные подтверждения не требовались: это был голос розы.

Тусклый свет, проникавший из прихожей, заслонила штукатурная рука. Вырвав вторую створку раздвижной двери, она протиснулась в коридор. Поверх руки, не сводя с Джейка глаз, в просвет с маху вдвинулась физиономия. Рука, шевеля пальцами, как огромный паук – лапами, поползла к мальчику.

Джейк повернул ключ и почувствовал, как от кисти к плечу стремительно прокатилась силовая волна. Он услышал гулкий глухой щелчок – замок открылся. Джейк схватился за ручку, повернул ее и рванул дверь. Дверь распахнулась. Увидев, что за ней, мальчик издал крик ужаса и смятения.

Сверху донизу и от края до края дверной проем был забит землей. Из нее, словно пучки проводов, высовывались корни. По повторяющему очертания двери земляному прямоугольнику ползали черви, сконфуженные, казалось, не меньше Джейка. Одни ныряли обратно в толщу дерна, другие все ползали, словно никак не могли взять в толк, куда подевалась земля, которая только что была под ними. Один червяк упал Джейку на кроссовку.

Из повторявшего контур замочной скважины отверстия в земле Джейку на рубашку упало пятнышко мутного белого дневного света. За отверстием, такой близкий и такой недосягаемый, слышался шум дождя и глухие раскаты грома в открытом небе. Потом замочную скважину тоже что-то заслонило, и исполинские белые пальцы схватили Джейка за ногу пониже колена.

– 35 -

Роланд бросил шкуру, вскочил и бегом кинулся к Сюзанне. Он подхватил ее под мышки и бережно и осторожно – так бережно и осторожно, как только мог – потащил через круговину туда, где, не чувствуя жгучих укусов градин, припал к земле Эдди.

– Отпустишь его, когда я скажу, Сюзанна! – крикнул Роланд. – Ясно? Когдая скажу!

Ничего этого Эдди не видел и не слышал. Он слышал только слабый отчаянный крик Джейка, несущийся из-за двери.

Пришло время воспользоваться ключом.

Он вытащил ключ из-за пазухи, вставил в нарисованную замочную скважину и попытался повернуть. Ключ поворачиваться не желал. Ни на миллиметр. Эдди поднял голову и, не замечая ледяных горошин, которые яростно застучали по лицу, оставляя на лбу, на щеках, на губах вмятины и красные пятна, взвыл:

– НЕТ! О БОЖЕ, ПРОШУ ТЕБЯ! НЕТ!

Но ответа от Всевышнего не получил; лишь в небе, где стремительно бежали вперегонки тучи, блеснула молния да опять, в который уж раз, грянул гром.

– 36 -

Джейк подпрыгнул, ухватился за цепь висевшей над ним лампы и вырвался из цепких пальцев привратника. Он качнулся назад, оттолкнулся от плотно утрамбованной земли в проеме двери, и, как Тарзан на лиане, поджав ноги, устремился вперед. Подлетая к норовящей схватить его огромной руке, Джейк резко выбросил ноги вперед. Штукатурка разлетелась на куски, обнажив грубые сочленения деревянного каркаса. Штукатурник взревел. Сквозь этот вопль, в котором звучала голодная ярость, Джейк разобрал иные звуки: весь Особняк рушился, как дом в рассказе Эдгара Аллана По.

Мальчик откачнулся на цепи назад, налетел на стену спрессованной земли, блокировавшей дверной проем, и опять полетел вперед. Рука потянулась вверх, к нему, и мальчик неистово забрыкался, делая ногами "ножницы". Деревянные пальцы сомкнулись, что-то больно укололо ступню Джейка. Обратно парнишка унесся без одной кроссовки.

Джейк попытался перехватить цепь повыше. Это ему удалось, и мальчик, как по канату, полез к потолку. Наверху что-то глухо стукнуло, затрещало; на запрокинутое взмокшее лицо Джейка посыпалась мелкая известковая пыль. Потолок начал проседать, звено за звеном стравливая цепь. Из конца коридора донесся глухой протяжный хруст – Штукатурник наконец протиснул в отверстие хищную голодную физиономию.

С пронзительным воплем Джейк беспомощно качнулся ему навстречу.

– 37 -

Паника и ужас Эдди вдруг прошли. Юношу облек плащ ледяного спокойствия – плащ, многажды ношенный Роландом Галаадским; единственная броня, какой располагал истинный стрелок… единственная, в какой истинный стрелок нуждался. В тот же миг в мозгу у Эдди заговорил некий голос. Вот уже три месяца молодого человека неотступно преследовали подобные голоса – голос матери, голос Роланда и, конечно, голос Генри. Однако в том голосе, что звучал в ушах у Эдди сейчас, юноша с облегчением распознал свой собственный, наконец-то бесстрастный, бесстрашный и рассудительный.

"Ты видел очертания ключа в огне и вновь, в дереве, и оба раза – превосходно. Но затем надел на глаза повязку страха и ослеп. Сними ее. Сними и посмотри еще раз. Может быть, и сейчас еще не слишком поздно".

Эдди смутно сознавал, что стрелок угрюмо, в упор смотрит на него; что Сюзанна слабеющим, но по-прежнему дерзким голосом визгливо честит демона; что за дверью, умирая от ужаса (или теперь уже просто умирая?), отчаянно кричит Джейк.

Не обращая ни на кого из них внимания, Эдди вытащил деревянный ключ из нарисованной замочной скважины двери, которая теперь была настоящей, и внимательно всмотрелся в него, пытаясь вновь пережить невинный восторг, какой порой знавал ребенком; восторг от того, что видишь скрытые в бессмыслице понятные очертания. И прозрел: вот место, где допущена ошибка; оно так и бросалось в глаза – непостижимо, какон умудрился не заметить этого с самого начала. И верно, без повязки не обошлось, подумал Эдди. Камнем преткновения, конечно, оказалась s-образная закорючка на конце ключа. Второй изгиб был жирноват. Чуть-чуть.

– Нож, – сказал Эдди, протягивая руку, как хирург в операционной. Роланд без единого слова шлепнул нож ему в ладонь.