Колыбелька из прутиков вербы Артемьева Галина

Мистика

Рассказ о том, как состоялась встреча Марико с бабушкой, показался Варе волшебным. Хотя что удивительного во встрече родных людей? Но мир так устроен, что некоторые самые простые вещи люди превращают в невероятно сложные.

Еще они много говорили о необъяснимом и иррациональном. Мистика волновала и Варю, стремившуюся найти хоть какие-то реалистичные и доступные объяснения тому, о чем она порой узнавала от близких, или тому, что приходилось проживать ей самой.

Однажды Варя была поражена историей, рассказанной ей двоюродной сестрой. У этой сестры была подруга детства, с которой произошло совершенно немыслимое несчастье. Она вышла замуж по большой любви, родила дочку, жила вполне благополучно семь счастливых лет, а потом, возвращаясь всей семьей с дачи, они попали в автоаварию. Муж и дочь погибли. Осталась одна она. О том, что она переживала, даже слегка, мельком подумать – и то страшно. Шло время. Все, кто пытался утешить несчастную женщину, повторяли одно: «Подожди, потерпи, время – лучший лекарь. Жизнь не кончилась. Боль утихнет, начнется новая жизнь». Но боль и не думала утихать. Из состояния отчаяния она потихоньку перешла в состояние полной апатии и абсолютного нежелания жить. Конечно, можно было прекратить это адское мучение пустой жизни, причем очень просто. Есть масса быстрых и надежных способов. О каждом из них женщина думала не раз и не два. Останавливало ее одно соображение. Она была уверена (все об этом говорили), что ее муж и ее ребенок, погибшие таким нелепым образом, отправились прямиком в рай. Ее главная мечта состояла в том, чтобы присоединиться к своим любимым. А если она наложит на себя руки, путь в рай будет закрыт навсегда. Самоубийцы в рай не попадают ни при каких условиях. Следовательно, надо было тянуть лямку здесь, на земле. Но кто знает, сколько придется тянуть эту невыносимую лямку? До самой старости она страдать не собиралась. У нее уже и слез не осталось – все выплакала. У нее не осталось даже вопросов, за что и почему все произошло именно с ней. Ей просто хотелось на тот свет, к своим, по которым она соскучилась каждой клеточкой. Бывало, она ночами молила Бога, убеждая Отца небесного забрать ее к себе. И каждый раз, молясь, она чувствовала некое сопротивление извне. Словно кто-то невидимый и непостижимый запрещал ей это делать. Не гневно запрещал, а мягко, но настойчиво. Однако молить о смерти она продолжала. Только в этих мольбах она и чувствовала себя живой.

Однажды ей в голову пришло простое решение. Она впервые за долгие месяцы почувствовала себя счастливой. Как же это она раньше-то не догадалась? Ведь проще простого все! Надо просто сделать так, чтобы ее убили. Ну, ради грабежа или еще чего-нибудь подобного. Конечно, и тут заботили ее некоторые соображения. Ей хотелось смерти мгновенной, без мучительств, измываний и насилия перед лицом вечности. Пусть сначала убьют, а потом творят что заблагорассудится. И как невинная жертва она прямиком отправится в рай, на долгожданную встречу со своими.

Она стала регулярно выходить из дому вечерами и бродить по пустынным улицам своего района. Она шла и мечтала об ударе по голове сзади и об окончании своих мук. Прогуливалась она медленно, чтобы убийце (или убийцам) было удобнее нападать, бить по голове, уничтожать ее бренное тело. К ее великому сожалению, никто за ней не крался, никто не преследовал, ее словно бы и не существовало. Она из последних сил старалась одеваться поярче и даже отчаянно, как клоун, мазала губы алой помадой, чтобы стать заметнее.

Нет, никому она оказалась не нужна. Абсолютно никому.

Надо сказать, что вообще-то ее редко оставляли по вечерам одну. Приходила мать. Или отец. Или подруга. Когда они сидели дома, уйти не получалось. И все они, ее незваные гости, чтобы как-то получше себя чувствовать в вязком пространстве ее горя, включали телевизор, а потом еще настырно пытались обсуждать с ней всякие новости. Однажды по какой-то программе рассказывали о маньяке, убивающем женщин как раз в ее районе. Вроде как он подкарауливал их на природе, в парке, а потом расправлялся самым жестоким способом. Тем не менее две женщины чудесным образом спаслись, выжили, несмотря на то что их убийца сделал все для их уничтожения. И эти чудом выжившие помогли составить фоторобот злодея, который с тех пор мелькал на экране постоянно. Вполне нормальный, не ужасный молодой человек. Его жуткие замыслы и жесточайшие поступки никак пока не отразились на благовидной внешности. Несчастная женщина подумала, что хотела бы умереть от рук именно этого убийцы.

Надежда на скорое прекращение земных мук очень ее окрылила. При первой же возможности она отправилась в парк. Она шла, не разбирая дороги, и думала о своих, обещая им скорую встречу. Наконец, словно очнувшись, услышала она шаги за спиной. Что-то подсказало ей, что сейчас произойдет ее встреча со смертью. Она обернулась и в полумгле ясно увидела того самого, кем пугали ежедневно женщин с экранов телевизоров. Она обрадовалась ему. И расплакалась от радости. А ведь она давно уже не могла плакать. Она плакала и говорила о том, как жаждет смерти, как уже потеряла всякую надежду, она рассказала, как была счастлива когда-то и как потеряла в одну секунду все, что составляло радость ее жизни, надежду и любовь. Она ждала смертельного удара.

– Зря вы так отчаиваетесь, – услышала она голос убийцы, от встречи с которым ожидала так многого. – Так нельзя. У вас все будет хорошо. Будет семья, муж и дети. И недолго осталось ждать. И плакать не надо. Вы свое уже отстрадали. Пойдемте-ка я вас домой провожу.

Она не верила своим ушам. Она ни секунды не сомневалась, что перед ней тот самый жестокий маньяк. Почему же он не убивает ее? Почему, когда именно ей это так надо, так необходимо, он отказывает? Как это понять?

– Пойдемте, – повторил незнакомец. – У вас все будет хорошо, я вам обещаю. И вы меня вспомните, когда все осуществится.

Всю дорогу, что они шли до ее дома, он деликатно поддерживал ее под локоть, не давая оступиться в темноте.

– И знаете что? – сказал он на прощание. – Не ходите больше одна в безлюдных местах. Это очень опасно. А вам нельзя подвергать себя опасности. Вас ждет счастье и радость. В самом ближайшем будущем.

Потом он исчез, словно растворился в темноте. Она еще немного постояла у подъезда и пошла домой, почему-то веря тому, что только что услышала. Веря и надеясь!

Спустя некоторое совсем короткое время она узнала из новостей, что маньяк наконец-то пойман. Она видела кадры, на которых он спокойно рассказывает следователю о своих чудовищных злодеяниях. Она слышала его голос – тот самый голос, который обещал ей скорое счастье! Она не пыталась ни в чем разобраться, не собиралась ничего осознавать и анализировать. Она просто знала, что встретила в парке маньяка, почему-то не убившего ее, хотя она именно этого и хотела.

Через совсем недолгое время она встретила человека, который полюбил ее, а она – его. Они поженились. А потом у них родились близнецы! Все, как и было обещано жестоким убийцей. Она бережет свое счастье, знает цену каждому прожитому дню. И еще – странное дело, – приходя в храм, она ставит свечку за спасение души того самого душегуба. Может быть, она – один-единственный человек на всем белом свете, который молится о нем? Она себя не спрашивает. Просто ставит свечку – и все.

– Как ты думаешь, почему он не напал на нее там, в парке? – спрашивала Варя у Марико.

– Может быть, что-то учуял про ее судьбу? Ведь он все правильно ей рассказал, что у нее должно быть? Значит, знал, что она – не его добыча? – размышляла подруга.

– Может, и так, – кивала Варя. – А еще мне кажется, что такие убийцы питаются чужим страхом, чужими слезами, сопротивлением. Им, наверное, надо жизнь отнять. А просто забрать то, что им добровольно отдают, им неинтересно. Это не для них.

– Чужая душа – потемки. Никогда точно не узнаешь, почему человек поступает так или иначе. Даже сам человек не знает. Зачем? Для чего? Он объяснил, почему убивал всех тех людей? – допытывалась Марушка.

– Я не знаю. Я только краем уха слышала. Не интересовалась им, пока эту историю не узнала. Что-то, наверное, говорил. Только что тут скажешь?

– Знаешь, а по-моему, он – исчадие ада. В прямом смысле, – решила Марушка. – И может, силы зла как раз не хотели, чтобы она попадала в рай. Может, они ждали, чтобы она все-таки на себя руки наложила? И тогда все получилось бы, как им надо.

– А зачем он тогда ее обнадеживал? – возражала Варя. – Счастье обещал. И все сбылось!

Много у них было «зачем» и «почему».

Зачем?

Однажды Марушка, пытаясь разобраться все с тем же вечным вопросом «зачем?», привела в пример собственную семью по материнской линии. О японской своей части она не знала ничего вообще. Судьба же чешских прадедов и дедов заставляла ее искать ответы на эти вечные вопросы.

Прадед ее происходил из богатой семьи. Он выучился на банкира и стал управляющим банка в Южной Моравии. Женился на девушке редкой красоты и таланта. Она обладала сильным и прекрасным голосом, училась оперному пению в Вене и даже выступала там с концертами. Молодые люди встретились, полюбили друг друга. Ничто не мешало их счастью. Они сочетались браком, обставили свою новую квартиру и зажили в довольстве и благополучии. Юной супруге не было еще двадцати лет. Она ждала ребенка и думала, как обставит детскую. Никаких злых умыслов против других людей, никаких мятежных стремлений. Муж и жена хотели тихого семейного счастья.

Много это или мало? И кому решать за этих людей, как им жить? Разве что – Господу Богу, ведь так?

Так-то оно так, но лучше всего, готовясь ответить на эти вопросы, узнать, а что за год стоял на дворе и что он значил в истории страны. Семья была создана в 1947 году. Два года как Вторая мировая война закончилась, но политические споры продолжались, партии сражались за первенство на выборах. Правда, кому из живущих своей жизнью семей интересны политические тонкости? Пани Марии уж точно было не до того. Она в начале следующего года должна была родить. И Рождество, и Новый год семья встречала в радостном ожидании. Кто знал, что время их счастья отмерено не месяцами, не годами, а днями?

В феврале 1948 года к власти в Чехословакии окончательно пришли коммунисты. С их приходом в стране установился жесточайший режим с массовыми репрессиями. Чехословацкие коммунисты воплощали в жизнь то, что испытывала на себе Россия уже тридцать лет.

В один миг закончилось счастье маленькой семьи. Пришли в дом люди, мужа арестовали как представителя капиталистического зла, а жену выгнали на улицу, не разрешив взять с собой ничего ни для себя, ни для будущего ребенка. Муж оказался на урановых рудниках. Юная Мария родила сына и вскоре отправилась работать на скотный двор: никакой другой работы ей не полагалось. А юная красавица согласна была на все. Она знала лишь одно: ей надо вскормить ребенка, не дать ему погибнуть.

Муж вернулся из лагерей через семь лет. Ему, получившему блестящее европейское образование, были закрыты все пути. Устроиться он мог только на самую грязную работу. Итак, он всю жизнь проработал на выделке кож. В Древней Индии кожи выделывали представители касты неприкасаемых. В ХХ веке в некоторых странах неприкасаемыми сделали самых образованных и способных представителей народа.

Через некоторое время после воссоединения супругов у них родилась дочь – Луция. Старшему ребенку, как и отцу, дорога к высшему образованию была полностью закрыта. Мальчик закончил ремесленное училище и пополнил славные ряды рабочего класса. Луцинка оказалась более везучей. Она получила аттестат зрелости с отличием, отправилась в Прагу и поступила в университет. Ей повезло, что она родилась гораздо позже, чем ее старший брат. Времена изменились. Вот эта везучая Луцка и стала мамой Марушки. Марушка просто обожала свою бабушку. Та, несмотря на то что всю жизнь вынуждена была заниматься тяжким и грязным трудом, так и осталась настоящей дамой с достоинством и прекрасными манерами. Это она, уставшая за рабочий день, настойчиво учила дочь немецкому и английскому, уверяя, что ее ждет лучшая доля. Муж ее, потерявший свое здоровье на рудниках, умер довольно рано. Но пани Мария дожила до бархатной революции и до того, когда ее семье вернули все, что забрали когда-то коммунисты. Теперь она жила в большом доме с садом и радовалась внукам. Но каждый раз, когда Марико просила бабушку рассказать о том, что случилось с ней в молодости, та начинала задыхаться. Те переживания никуда не делись, они жили в ее сердце и ужасали своей необъяснимостью.

Марико тоже спрашивала себя: зачем люди делали это с людьми? В чем был смысл всей этой жестокости?

О том же спрашивала себя и Варя. Она в детстве услышала от старенькой своей бабули историю, похожую на страшную фантазию.

…Зимний вечер. Огромная семья сидит за красиво накрытым столом. Просторная, ярко освещенная комната, нарядные взрослые, дети. Во всем чувствуется основательность и достаток. Внезапно в дом врывается ужас. Входят чужие жестокие люди, выгоняют всех на мороз, не позволяя даже одеться. Семью сажают в сани и везут далеко-далеко от дома. Долгий зимний путь сопровождается смертями. Дети и старики умирают от голода и холода. Их не разрешают даже похоронить. Просто выбрасывают по пути. Из стариков не выжил никто. Из шестерых детей – только одна девочка. Она-то и дожила до глубокой старости, она-то и рассказывала внучке Вареньке про то, как семью их раскулачивали. В переводе на понятный язык: уничтожали под корень. Надо сказать, на словах делалось это во имя и во благо трудового народа. Так объясняли. Но во благо не пошло ничего! Ничегошеньки! Рухнуло то, что построили на костях человеческих. Стояло-стояло, казалось незыблемым, а рухнуло в один миг. Наворованное – вообще впрок не идет. Вот Варя, как и чешская ее подруга Марико, спрашивала, и не раз: зачем? Зачем все это происходило? По чьей воле? Ведь мучителями, палачами оказывались свои же соседи. На одном языке друг с другом говорили, крестным знамением себя осеняли, пока не началась бойня. И что же получается? Надежность жизни – это ненужная иллюзия, от которой надо избавляться?

– В любой момент может случиться все что угодно, самое неожиданное, – уверяла Марико.

Эта ее генетическая японская уверенность в возможности любой катастрофы подтверждалась и всей ее жизнью.

История Вариной семьи вполне соответствовала выводам Марушки. Однако после тяжких испытаний наступали периоды если не полного счастья, то какого-то послабления судьбы. Это тоже стоило учитывать. Так всегда говорит ее бабулечка, дожившая до глубокой старости и не потерявшая любви к жизни и веры в добро. Бабушка с детских Вариных лет внушала внучке, что раз суждено было из всей огромной семьи выжить только одному ребенку, дитя это должно жить достойно, с пониманием, что не напрасно ей оставлена жизнь. Что-то она должна сделать такое, чтобы служить примером для остальных.

– И ты, раз ты от меня пошла, этой жизни многое должна.

– Что же я должна, бабуля, – не понимала внучка, – и чем мне отдавать?

– Любовью отдашь. Терпением и добротой. К племени Каинову не приближайся. Умей отличать! – наставляла бабушка.

У бабушки была своя теория по поводу всего, что случилось с их семьей и происходит со всем миром человеческим. Собственно, ничего новаторского в ее рассуждениях не имелось, все сводилось к библейской истории сотворения мира. Адам и Ева, изгнанные из рая, стали жить, как им повелел Бог: Адам трудился в поте лица, а Ева в муках рожала детей. Были у них сыновья: Каин и Авель. Однажды старший брат позавидовал младшему и убил его. Так Каин стал первым в истории человечества убийцей, а Авель – первой жертвой убийства. Бог проклял Каина за братоубийство: «Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». При этом, прокляв, Он пометил убийцу «каиновой печатью», чтобы никто его не убил. Кстати, тоже вопрос – почему? Почему Бог запретил убивать Каина? По нашим, человеческим, меркам ему-то как раз и полагалось наказание в виде лишения жизни. Но разве убийство не есть смертный грех? Любое убийство! Вот, наверное, Бог и хотел предотвратить умножение греха. По преданию, Каин раскаялся, женился, имел потомство, построил город, а впоследствии все же был нечаянно убит своим потомком, слепым Ламехом. Тот не видел охраняющую убийцу Каинову печать, да и убивать не собирался. И все же – потомок Каина, пусть поневоле, тоже оказался убийцей.

– Так и множилось Каиново семя на земле, – вздыхала бабуля, – и все они, кто от Каина пошел, способны кровь пролить.

– И неужели никак им от этого не спастись? Неужели так все и будет? – ужасалась Варя.

– В страхе они должны жить! Самих себя бояться. Да только нет у них страха, вот беда.

Варя мысленно не раз возвращалась к их с бабушкой разговорам. Бог создал людей. Подарил им право выбора собственного жизненного пути. Доволен ли Бог своими созданиями? Ведь перед Его взором ежесекундно разворачивается ужасающая картина человеческих страданий, которые люди устраивают друг другу. Создатель даровал человеку свободу и не вмешивается. Кроме того, Ему известно и о будущих страданиях своих созданий. Безгранично ли Его терпение? Счастлив ли Он, наблюдая за тем, что творит человечество?

Некоторые ответы напрашивались сами собой. И она страшилась этих ответов.

Томаш

Варя познакомилась с Томашем вскоре после первой встречи с Марико. Иначе и быть не могло. Молодые люди почти всегда были вместе. Томаш поразил Варю своей красотой и внутренней силой. Он был веселым, элегантным, держался с достоинством. Да, передвигался он на костылях. Ну и что? Эта деталь забывалась сразу же, как только начиналось общение с Томашем. Варя обожала болтать с ним, обмениваться шутками. Услышав новый анекдот, она всегда первым делом думала о том, что расскажет его Томашу и Марушке.

В их первую встречу она рассказала о рассмешившей ее картинке: на ней были изображены двое солдат с автоматами в укрытии. Один из них говорит другому: «Ты иди первый. А потом я за тебя отомщу».

В ответ Томаш поведал анекдот о старике, который перед смертью требует:

– Похороните меня в Брно! Только в Брно!

А сын его предлагает:

– Давай сделаем так, пап. Похороним тебя сначала в Праге. А если тебе не понравится, тогда уж отвезем в Брно.

Подумать только, над чем они смеялись! Но смеялись. Это в любом случае лучше, чем плакать.

В некоей устойчивости своего болезненного состояния Томаш прожил несколько лет. Марушка чувствовала себя счастливой и молилась лишь о том, чтобы не было хуже. Однако при очередном обследовании у ее любимого обнаружили онкологию. Именно такое слово суеверно употребляли больные и их близкие, когда сталкивались со страшной болезнью, название которой никто никогда не произносил вслух.

Томаш боролся как мог: оперировался, облучался. Последние годы он жил в непрерывных страданиях, умело скрывая их от окружающих. Почти до последнего дня. Но потом его не стало. Марико понимала, что со смертью пришел конец его мучениям. Она даже радовалась за него. Но не за себя. Такой одинокой, как после ухода Томаша, она никогда себя прежде не чувствовала. Работа спасала. Но ночами она оставалась одна и думала, думала. И опять эти пустые вопросы «зачем?» и «за что?» не давали ей покоя. Хотя – что уж говорить! В отношении вопроса «за что?» ответ у нее имелся. За папины занятия. За его попытки сделать из неживого – живое. За магию. За его пренебрежение жизнями близких. Значит, получается, она несла в себе этот отцовский разрушающий все живое ген? Так ли? И что же ей теперь с собой делать? Отказаться от надежд на возможное счастье?

Шло время. Оно приносило облегчение. Марико была молода, и жизнь брала свое. Тем более работа ее связана была с постоянными перемещениями в пространстве. Она завтракала в Лондоне, а ужинала в Нью-Йорке. Она засыпала в самолете в Хельсинки, а просыпалась в Токио. Траур ее постепенно отходил на задний план, давая место радостным воспоминаниям о прошлом и надеждам на будущее.

Папа!

Вот Варя наконец и перевела дух после расставания с Наташей. Теперь она предвкушала свидание с Марико, заранее представляя себе, что скажет ее удивительная подруга после первых приветственных слов.

– Я расскажу тебе очень странную историю!

Сколько раз встречи Вари и Марушки начинались именно этими словами. И ведь хватало у них историй – на самом деле странных!

Варя улыбалась вошедшей в кофейню сияющей красотой подруге, уверенная, что та сейчас произнесет ту самую, ожидаемую, фразу. Официант, хорошо знающий вкусы постоянных посетительниц, улыбнулся и спросил:

– Все хорошо? Принести как обычно или что-то новенькое?

– Как обычно, – попросила девушка, – там посмотрим. Мы надолго.

– Тоже как обычно, – засмеялся парень и убежал выполнять заказ.

В кофейне витали запахи свежемолотого кофе, корицы и ванили, поднимающие настроение и примиряющие с жизнью.

– Ты не представляешь, что я тебе сейчас расскажу! – с воодушевлением произнесла Марико, расцеловавшись с Варенькой и усаживаясь напротив.

Варя невольно рассмеялась:

– Так и знала, что ты сейчас именно это скажешь!

– А я знала, что ты знаешь, – подхватила Марушка.

– Рассказывай! – приготовилась слушать Варя.

Марико долго не была в Праге, месяца три. Вырвалась на неделю пару дней назад. Поехала не к себе домой, а к маме. Соскучилась. Мамочка, конечно, принялась кормить, расспрашивать. И только когда из кухни пересели на балкон с чашечками кофе, мама проговорила:

– Думаю, что должна тебе это сказать. Ты же имеешь право знать.

И замолчала.

– Что знать, мам? Говори! – встревожилась девушка.

– Только не волнуйся, – предупредила мама.

Конечно, после такого предупреждения Марушка стала очень и очень волноваться.

– С бабулей что-то?! – выкрикнула она испуганно.

– Нет, нет! – успокоила мамочка, – бабушка в полном порядке. Я только от нее вернулась. Здорова бабушка. Все у нее хорошо.

– Тогда что случилось? – не успокаивалась Марико.

– Папы больше нет, – решительно проговорила мамочка. – Папы нет. Он умер. То есть не просто умер. Его убили.

У Марико от этой новости страшно заныло сердце. Первое, что она подумала: «Не успела!»

Она даже толком тогда и не сообразила, что именно она не успела. Потом только поняла: она не успела хоть недолго побыть просто дочкой своего папы. Не успела посидеть рядом, ни о чем не говоря, чувствуя его тепло и – любовь! Да-да! Она не успела услышать от него слова любви и нежности. И сама ничего ему не сказала. Она только и умела – винить его в своих бедах. А любить – нет, не получилось у нее. И теперь уже никогда не получится.

Мама рассказала, что ей о смерти бывшего мужа сообщили старые знакомые с университетских времен. Мама с «японским евреем», как она его иронически называла, не общалась лет десять точно. И даже не слышала о нем ничего. И знать не хотела. Однако давние друзья посчитали необходимым сообщить пани Луции о том, что отец ее дочери закончил свой земной путь. Обстоятельства его ухода в мир иной были окутаны тайной, как и почти все в его жизни. Ранним утром тело его обнаружил на берегу Влтавы старый пан, выгуливавший пса. Полиция решила, что смерть вполне могла произойти в результате несчастного случая: пожилой человек гулял в темноте, поскользнулся, упал, ударившись головой, и скончался, не дождавшись помощи. Правда, все затруднялись ответить на логичный вопрос: обо что надо было удариться на глинистом берегу реки, чтобы череп оказался проломленным? Никаких камней или коряг поблизости не наблюдалось. Однако полиции удобнее было думать так, чтобы не искать преступников, это же ясно. Правда, надо сказать, что если Юкио и был убит, то без ответа оставался вопрос: «Зачем?» Дело в том, что ничего не пропало из его карманов: документы, портмоне, мобильник, ключи от квартиры – все оставалось в карманах несчастного покойника.

У мамы же имелись на этот счет собственные догадки.

– Убили, убили, и не сомневаюсь ни минуты, – вздыхала она, высказывая свои соображения дочери. – Уж я-то с ним жила и кое-что понимаю.

– Кто же убил, мам? – хотела понять Марико доводы матери.

– У меня два варианта, – поведала мамочка. – Помнишь, он все искал еще двоих для того, чтобы голема своего оживить?

– Конечно, помню, – подтвердила дочь.

– Ну вот! Они и прикончили. Он нашел двоих. Они узнали его секрет и убили. А сами теперь все создадут и будут пользоваться, – убежденно провозгласила мама.

– Да ты что? Ты серьезно? Ты же сама все время говорила, что все это чепуха полная и колдовство! – изумилась Марушка.

– Да! Колдовство! Чернокнижие! Так и говорила! Но чем колдовство страшно? Знаешь? Тем, что оно работает!!! Почему ведьм и колдунов сжигали? Знаешь? Потому что они по-настоящему вредили людям своими чарами! Вот!

Марушке стало по-настоящему страшно. Ее здравомыслящая и практичная мамочка говорила немыслимые вещи. И явно верила в то, что говорила!

– А какой же второй вариант? – осторожно поинтересовалась дочь.

– Второй вариант. Могу сказать, конечно. Но ты будешь на меня смотреть, будто я готовый кандидат в пациенты дурдома. А мне это не надо. Промолчу, – саркастически проговорила мамочка.

– Нет уж, говори. Раз начала – говори! – потребовала Марико. – Я не буду думать о тебе, что ты сошла с ума. Я просто должна знать, что ты думаешь. И кое-что понять.

– Ну хорошо. Я скажу. А ты – думай что хочешь. Вполне может быть, не могу этого исключать, зная его фанатизм, – может, он и создал все-таки этого своего голема. И даже, может, в одиночку ухитрился его сварганить, а не втроем, как тогда, в старину. Кто его знает? Он же упертый. Столько лет колдовал.

– Да ты что? – ахнула Марико.

От мамы она такого не ожидала. От кого угодно, но не от своей здравомыслящей мамочки.

– А вот то! Ты же знаешь своего папочку. Он такой. И если хоть на секунду допустить, что ему удалось оживить существо из глины, то потом можно предположить, что это самое существо его и прихлопнуло! Поняла?

– П-п-поняла, – шепнула дочь. – Ты хочешь сказать, что он создал не совсем то, что предполагал? И теперь по Праге шляется голем, и мы все в опасности?

– Запросто! – убежденно воскликнула мать.

– У меня чувство, что я сплю, – пожаловалась Марушка.

– У меня уже давно такое чувство. С тех пор, как я с отцом твоим познакомилась.

– И что? Ты сейчас всерьез все это мне говоришь?

– Да! Я всю ночь не спала. И думала, думала. Я тебе так скажу: я не исключаю. Все может быть. Нет ничего невозможного. Мы с тобой по скайпу говорим, когда ты в Австралии, а я в Мюнхене, например? Идем себе по улице и говорим, и видим друг друга. И ничего. В обморок от чуда не падаем. Да? А если бы мне в детстве про это сказали, я бы что подумала? Что это просто фантазии. Или сумасшествие такое. Ясно тебе? Все возможно! Я убедилась. Но – какая разница? Я, собственно, просто хотела тебе сообщить, что твоего папы больше нет. И все. Это то, что я знаю наверняка. Не больше. И не меньше.

Мама говорила так убежденно, что Марико поневоле с ней согласилась. Да, все возможно. Факт. Только что ей до этого? Что это изменит? Ничего.

– Его уже похоронили? – задала она наконец самый резонный вопрос.

Ей очень захотелось попрощаться с отцом.

– Да.

Мать сообщила, на каком кладбище нашел последний приют отец Марико.

– Больше я ничего не знаю, не спрашивай меня больше ни о чем, – велела она категорически. – Он ушел туда, откуда возврата нет. И мне жаль, что когда-то я с ним связалась. Хотя… Ты появилась. И ты – самая лучшая дочь на свете. Значит, и о той встрече жалеть не надо. Только не заговаривай со мной о нем, ладно?

Марушка, разумеется, согласилась.

Оставшись одна, она все думала, думала. Вспоминала встречи с отцом, собственные попытки поговорить, его ответы невпопад. Она чувствовала, что он все еще живет, пока она жива. И потому все говорила ему что-то, говорила. К утру ей даже стало казаться, что он пытается что-то сказать ей в ответ. Потом ее все-таки сморил сон. Проснулась она уже в послеобеденное время. Не успела еще подумать о том, что будет делать сегодня, как раздался звонок. Знакомый парень прилетел из Калифорнии, предлагал побродить по Праге.

– Давай побродим, – согласилась, не раздумывая, Марико.

Ей всегда было весело с этим американским парнем. Он шутил, нес всякую околесицу, но не напрягал. И всегда легко соглашался на участие в любых дурацких авантюрах.

– Слушай, Стив, пойдем на кладбище, – предложила Марико, когда они встретились.

– Ого! – восхитился приятель. – Класс! Пойдем! А чего ты решила? Ради романтики?

– Нет, – просто ответила девушка, – у меня папа умер. Совсем недавно. Родители разошлись, когда мне всего год был. Мы редко виделись, особенно в последние годы. И вот сейчас… Короче, я знаю, на каком кладбище его похоронили. Не знаю только, где именно находится его могила. Хочу найти.

Понятное дело, они отправились на кладбище! По пути Марико ответила на все вопросы своего спутника. Ну, почти на все. Про развод родителей – конечно, да. Про голема – конечно, нет.

Старинное кладбище поражало разнообразием памятников и оград, покоем и величиной.

– Ничего! Найдем, – оптимистично заявил Стив. – Я профи в кладбищенских делах. А тут наверняка до фига денег нужно, чтобы место купить. Отец-то у тебя не из бедных. Или всю жизнь только на то и копил, чтобы такую могилу себе обеспечить. У нас всех кремируют. Дешево, удобно. Такое, чтоб целиком в землю лечь, это удел избранных.

Марико промолчала, но впервые удивилась: неужели папа и правда заранее озаботился этим, подыскал себе кладбище, место на нем? Наверное, да. Кто же еще, как не он сам? Странный все-таки у нее отец!

Они пошли бездумно шататься среди могил.

– А еще у нас мода пошла, – принялся развивать тему захоронений Стив, – не просто кремировать, а потом еще и прах над океаном развеивать.

– Ну правильно, – заметила Марико, – это – дешевле не придумаешь. Никаких затрат, кроме как на крематорий.

– Ха-ха-ха! – с едкой иронией произнес ее спутник. – Ты что? Это знаешь какое дорогое удовольствие? Если все делать по закону, а у нас боятся его нарушать, потому что такой штраф заплатишь, себе дороже, так вот – по закону надо после того, как тебе всучат урну с прахом, купить место на специальном корабле. На нем собирается много скорбящих со своими урнами, венками. И все плывут, где поглубже. Музыка звучит траурная, речи произносят. А потом по очереди высыпают из урн прах своих почивших в воду. Настоящий спектакль. Трагедию разыгрывают, как в Древней Греции. И стоит это удовольствие несколько штук баксов, а ты говоришь – дешевле не придумаешь. Потом многие еще каждый год на том же корабле плавают в океан, туда, где нашел последний приют их дорогой покойник. Венки в воду кидают, разговаривают с их душами. Утешаются, в общем, кто как может. Но все равно, конечно, это подешевле обходится, чем купить местечко на таком кладбище.

Стив болтал, не умолкая ни на миг. Он вдруг вспомнил о своей тете, у которой муж болел раком, а потом, перед тем как отдать Богу душу, завещал, чтобы прах его развеяли в горах. Тоже – удовольствие не малобюджетное. Бедная женщина сгоряча, конечно же, пообещала. Ну а потом, ознакомившись с расценками, чуть не отправилась вслед за покойным мужем. Она получила на руки урну с прахом и некоторое время держала ее в гостиной на камине. Однако присутствие урны нервировало и ее, и гостей, заходивших ее проведать. Каждому гостю принималась она рассказывать о последней воле своего бедного страдальца и о том, сколько ей придется потратить, чтобы волю эту осуществить. Ряды гостей редели. В какой-то момент, словно очнувшись от страшного сна, тетушка огляделась вокруг и подвела реалистичные итоги: давненько что-то никто ее не навещал. Она пораскинула мозгами и догадалась о причине. Ей стало ясно, что гостей отгонял муж. Он был сердит на жену за то, что она до сих пор не упокоила его прах. И тогда она приняла волевое решение. Поздно ночью загрузила она урну в автомобиль, поехала к зданию городского театра, которое располагалось на невысоком холме, и высыпала прах из урны под пальму в самом начале пальмовой аллеи. Прекрасное место! Практически в горах! Муж же не обязал развеивать свой прах в высокогорье. Как он себе это представлял? Она уже немолода, чтобы начать заниматься альпинизмом. А тут – достаточно высоко, красиво, бывает многолюдно. Ночами тишина. То есть все условия. И главное – бесплатно! Всех знакомых она оповестила, что последняя воля мужа наконец исполнена. И они теперь без опаски посещали ее дом. А сама она тоже обрела покой. Иной раз приезжает, садится на травку у той самой пальмы и разговаривает с мужем, докладывает ему городские новости и как вообще она живет в своем вдовьем одиночестве. Похоже, муж доволен, потому что жизнь ее с тех пор ничем особо не осложняется.

Рассказы Стива, можно сказать, открыли девушке иную сторону жизни, с которой она, как выяснилось, совсем не была знакома. И еще. Хоть темы он затрагивал очень даже печальные, ей почему-то делалось все веселее и веселее.

Стив, как оказалось, детство провел в Европе. Во Франции он жил в доме совсем близко от кладбища. Сколько приключений он пережил на этом кладбище, не передать!

– Представь, вечерами от некоторых могил синеватое свечение исходит. Мы с ребятами думали – призраки из могил встают. Палками в это свечение тыкали, сражались с ними.

– Кошмар, – поражалась Марико.

– А недавно я книгу читал. Про мертвецов. Что сразу после смерти с ними происходит. Там пять тысяч литров газа выделяется! Ты только представь! Наверное, этот газ и светился. А мы думали – духи.

– Жуть, – машинально реагировала Марико.

Она все вглядывалась в имена на могильных камнях, упрямо надеялась найти последнее пристанище отца.

Наконец Стив отвлекся от своих приятных воспоминаний.

– Слушай, а чего мы тут ходим? Тут старая часть. Давно уже никого не хоронят. Ты же должна свежую могилу искать!

– Точно! – Марушка очень обрадовалась, что взяла с собой в провожатые настоящего знатока похоронных дел.

Они быстро перешли в современную часть кладбища. Постепенно надвигался вечер. Очень выразительно запели и закопошились птицы, видимо устраиваясь на ночь. В воздухе особенно почувствовался аромат цветов, травы и земли.

– А еще мне ужасно венки нравились на могилах. Бывают такие венки – глаз не оторвать, – наслаждался памятью о счастливых детских днях Стив. – Я все мечтал маме такой венок подарить. Ждал повода. И вот – дождался. Перед днем ее рождения пошел на кладбище, нашел самый красивый, пышный, богатый венок, даже страшно подумать, сколько он мог стоить. Еле до дома дотащил. Спрятал в саду. Там еще ленты на венке были – ну просто невозможно прекрасные! Широкие, яркие! Я взял аэрозольные краски, закрасил на лентах надписи, дождался, пока подсохнет, а потом вывел: «Дорогой мамочке с любовью!» И сердечек красных налепил. Полночи не спал, все представлял, как мама будет мной гордиться, перед гостями хвастаться станет, какой роскошный презент ей сынок сделал. Утром встал раньше всех, сбегал в сад за подарком. Стучу в дверь родительской спальни: «Тук-тук-тук! Мамочка! Мамочка! Можно к тебе?» Мама радостно так отвечает: «Заходи, Стиви, милый!» Ну я и зашел! Венок больше меня был, представь! И вот – вплывает в спальню могильный венок! Красивый, конечно! Ничего не скажешь! До сих пор помню. Не венок, а произведение искусства. Я его кое-как дотянул до кровати, встал сбоку. Смотрю – родители на кровати застыли как каменные. Ну просто как в кино. Потом мама как завопит: «Что это?! Что это?!» Никогда не слышал, чтобы она так орала. А я молча ей ленту с надписью и сердечками разворачиваю: смотри, типа, как я тебя люблю! Для тебя постарался, любимая мамуля! А мама как закричит: «Выброси это немедленно! Отнеси, откуда взял! Вынеси это сейчас же из дома!» У меня прямо руки-ноги от страха отнялись. Папа встал, помог мне венок на кладбище оттащить. По дороге он очень смеялся. Советовал никогда не брать чужое. Даже если тебя никто не видит. И уж тем более – не дарить чужое любимым людям. Даже такое красивое чужое, как этот кладбищенский венок.

Марико не выдержала и расхохоталась. Но вскоре к сердцу снова подступила тоска.

На кладбище почти уже не осталось посетителей. Что будет, когда совсем стемнеет? Неужели она так и не найдет папу?

Сумерки вдохновили Стива на новые истории, теперь уже с мистическим оттенком.

– Ой, я как раз анекдот вспомнил. Слушай, – велел он, радуясь грядущей шутке. – Однажды одной женщине надо было попасть в дом, дорога к которому лежала через кладбище. Она очень боялась идти через кладбище в сумерках. Вдруг видит – мужчина стоит, приятный такой, неагрессивный, тихий. Она его и просит: «Сэр, не могли бы вы, пожалуйста, провести меня через кладбище? А то мне одной очень страшно». Он, конечно, любезно согласился и всю дорогу ее веселил, анекдоты рассказывал. Так незаметно все кладбище и прошли. Дама и говорит на прощание: «Ах, как я вам благодарна! Мне было совсем не страшно с вами! Вы такой остроумный!» – «Это что, мадам! Видели бы вы меня при жизни!»

Марушка улыбалась милой болтовне, внимательно вглядываясь в свежие холмики с деревянными табличками, на которых значились имена и совсем недавние даты погребения. Нет, нет, нет – папы среди них не было!

«Папа! – позвала она мысленно. – Папа! Укажи мне дорогу к тебе! Пожалуйста! Я же пришла! Как мне уйти, не навестив тебя?»

Она прислушивалась к себе, надеясь, что знание пути к отцу возникнет где-то в глубине ее души. Но внутри все молчало. И снаружи тоже. Стив почему-то перестал болтать. Ей казалось, что воцарилась полная тишина, даже птиц стало не слышно. Могильные холмики теперь едва виднелись. Освещение имелось только на центральных аллеях. В глубине кладбища сгустился мрак.

– Надо идти туда, к самой стене, – вдруг решила она и зашагала, уже ни на что не надеясь, в указанном ею же самой направлении.

Когда она останавливалась у очередного свежего холмика, Стив щелкал зажигалкой, они читали надпись на табличке и шли дальше. В конце концов в зажигалке закончился газ. Ну что теперь делать?

– Подожди, – сказал Стив, – еще есть надежда. У меня где-то в карманах спички были. В отеле на всякий случай прихватил. Если только не потерял по дороге. Вечно я что-то теряю.

Марушка молча ждала.

Стив порылся в карманах и действительно нашел маленький кокетливый коробок спичек.

Они берегли их, эти счастливо найденные спички, как самое главное сокровище! Но все равно – половина сломалась, даже не сумев зажечься.

– Ну все! Осталось только две! – печально провозгласил Стив.

Марушка чувствовала, что он уже совершенно не верит в то, что поиски их увенчаются успехом.

– Подожди-ка, – попросила она, – давай чуть-чуть просто так постоим.

Она снова принялась вслушиваться в тишину. И вновь ей показалось, что она ничего не слышит. Однако ей захотелось напоследок пройти еще немного по короткой узкой тропе, которая вела к двум могилам.

Стив безропотно шел за ней.

– Вот здесь, – остановилась Марико, – здесь попробуй зажечь спичку, пожалуйста.

Спичка зажглась сразу же, осветив табличку на свежем холмике. На табличке значилось имя отца и годы его жизни.

– Папа! – сказала Марико.

– У нас осталась еще одна спичка! – воскликнул Стив. – Хочешь, я зажгу?

– Нет. Не надо. Выходи на центральную аллею и жди меня там, – попросила девушка.

Главная аллея, как оказалось, была совсем близко. Если б знать, разве плутали бы они столько!

Стив послушно ушел и встал под фонарем. Хорошие ориентиры: фонарь и Стив.

Марико повернулась к отцовской могиле.

– Папа, вот я пришла к тебе, – громко сказала она.

Ей очень хотелось, чтобы он ее услышал.

– Ты мне нужен был живой, а тебя никогда рядом не было! И вот видишь, что теперь! А ведь я – твоя дочь! Я имела на тебя право!

Ей вдруг показалось, что внутри ее зазвучал голос отца:

– Ты имела на меня право. И имеешь. Я остался. Я передал себя тебе. Разве не так?

– Так, – согласилась дочь, – это так. Но ты никогда ничего мне не рассказывал. А теперь уже поздно.

– Я все тебе рассказывал, – послышался ответ. – Все рассказывал, только ты не хотела слушать.

– Ты рассказывал только о своих фантазиях. О Големе. Что тут было слушать, папа?

– Это и была моя жизнь. Вот и все. Больше мне и сказать нечего.

Марико почувствовала мучительную боль там, где, как ей казалось, помещалась ее душа.

– Кто с тобой это сделал, папа? – спросила она вслух, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.

– Я ичего не знаю об этом. Я упал. И наступила тьма.

– Почему ты там оказался? Ночью? У реки? Ты был один?

– Я не помню.

– Ты нашел людей, чтобы сотворить голема?

– Я не помню. И это теперь не важно.

– Да. Теперь все не важно. Важно, что я тебя больше никогда не увижу. А ты мне был так нужен!

– Я теперь всегда тут. И никуда не денусь.

– Это не то, – заплакала дочь. – У меня нет воспоминаний! Мне нечего вспомнить о тебе. Почти нечего!

– Ты – мое продолжение. Ты – моя наследница. Тебе достанется моя квартира.

– Зачем мне твоя квартира? Я могла бы тебе купить десять таких квартир! – не унималась Марико.

– Она тебе нужна, потому что она – моя. Там вся моя жизнь. Там все о големе. Найди и изучи. Ты смышленая. Ты сможешь. И там – мои мысли, все, чем я жил.

– Ах, папа, папа! О чем ты сейчас!

– О том, что я с тобой.

– Да, это – да. Теперь ты со мной, верно.

– Я всю жизнь учился. И кое-что постиг.

Марушка не стала говорить, что ей жаль, что папа так и не постиг главное: как любить живых людей.

– Я люблю тебя, – сказал отец. – И кое-что могу.

Может быть, подумала Марико. Может быть, и так.

Ведь она все-таки нашла эту могилу. Кто-то ее привел именно сюда?

– Я же тебя позвал, – отозвался папа, – и ты услышала. Значит, что-то я умею.