Созданы для любви Маккарти Моника

Глава 1

Июль 1309 года

Ньюкасл-апон-Тайн, Нортумберленд, английская марка

Мария передала торговцу мешочек с вышивкой, поймав себя на мысли, что провела за вышивкой не меньше трехсот часов. Она терпеливо ждала, пока он осматривал кошельки, ленты и чепцы. Три года назад, когда она впервые принесла ему товар, он с такой же тщательностью осматривал каждую вещь.

Закончив осмотр, старик хмуро сложил на груди руки и уставился на Марию:

– И вы хотите сказать, что сделали все это за четыре недели? Не иначе, вам по ночам, миледи, помогали волшебные феи. К тому же вы сказали, что не будете уже сдавать столько вышивки.

– Не буду в следующем месяце, – уточнила Мария. – После ярмарки урожая.

– А как насчет Михайлова дня? – спросил торговец, напоминая о большой ярмарке в сентябре.

Мария не удержалась от улыбки, увидев, как рассержен торговец. Толстый человечек пыжился, чтобы казаться более внушительным, но казался от этого еще более смешным.

– После Михаила меня одолеет лень, и мне придется покупать индульгенцию у отца Эндрю, чтобы спасти свою бессмертную душу.

Толстяк попытался сохранить серьезную мину, но тут же расплылся в улыбке и покачал головой – так сокрушается любящий отец, увидевший шалость непослушного ребенка.

– Не хотел бы я оказаться на месте отца Эндрю, – пробормотал он, протягивая Марии мешочек с монетами – там уже была нужная сумма.

Мария поблагодарила старика и ловко подвязала мешочек на пояс, наслаждаясь его весом. Но торговец, видимо, не закончил разговор. Его темные и густые брови то поднимались, то опускались, и он наконец вновь заговорил:

– Вам не пришлось бы работать так много, если бы вы согласились взять один из моих заказов. Специально для вас… Зачем вам шить для черни? Вас ждет прекрасный опус англиканум[3].

Слово «чернь» купец произнес с таким отвращением, что Мария едва не рассмеялась ему в лицо. Уж она-то знала, что к нему в лавку идут не крестьяне, не «чернь», а процветающие торговцы, благодаря которым Ньюкасл-апон-Тайн стал важным торговым городом.

Ярмарки, такие как нынешняя, считались украшением всего города, а лавка Джона Бэрфорда, всегда ломившаяся от изящных вещей с вышивкой, была одной из самых популярных. Ежечасно ее посещали нетерпеливые молодые особы в поисках новинок лондонской, а также континентальной моды.

Джон вытащил из мешочка ленту шикарного рубинового бархата, на котором Мария вышила золотой нитью виноградную лозу с листьями.

– Вы не представляете, как за этим охотятся, – проговорил он. – Городские красавицы соперничают за то, чтобы эти ленты украшали их платья, и даже вывешивают их в окнах своих домов. А как они любят украшать вашей вышивкой свои рубашки!.. Позвольте мне все устроить лучшим образом. Итак, какова ваша цена?

Мария почувствовала укол уже почти ушедшего страха.

– А вы не говорили им?.. – спросила она сдавленным шепотом.

– Миледи, я так и не понял вашего желания сохранить свое имя в тайне, но свято соблюдаю нашу договоренность. Никто не знает, что все это – ваша работа. Но может быть, вы пойдете на уступки и откроетесь… некоторым.

Мария решительно покачала головой, ибо тайну своей жизни ценила выше лишней монетки. Три года назад она осталась без кормильца, и ей пришлось лицом к лицу столкнуться с новыми пугающими обстоятельствами. Свой титул она не потеряла, но теперь он приносил лишь жалкую горстку фунтов в год. Возможно, она бы и сама пошла к королю, как это делали многие в ее положении, но ее останавливал страх привлечь к себе внимание. Мария знала, что королевской ценой за помощь в трудную минуту может оказаться навязанный ей политический и потому нежеланный брак. И тогда все, что у нее имелось, будет принадлежать королю. Она могла бы пойти и к сэру Адаму – он сам предлагал ей помощь. Но Мария уже и так была обязана этому человеку – обязана своей жизнью.

Принадлежавший ей замок требовал ежегодных отчислений, и Марии едва хватало дохода, чтобы платить слугам и удовлетворять свои скромные нужды. А нужды действительно были скромными – Мария содержала всего лишь одного человека для различных поручений. Словом, ей было о чем задуматься…

«Что на моем месте сделала бы Джанет?»

Мария часто задавала себе этот вопрос, когда чувствовала, что жизнь прижимает ее к стенке. Молодая дворянка, которая не могла похвастаться хорошим образованием и разнообразными талантами, большого выбора не имела. Однако как и ее сестра, она с самого детства прекрасно владела иглой. У Марии еще живы были воспоминания о том, как она осваивала это ремесло. Воспоминания были не самыми приятными, и когда-то Мария сожалела, что это ремесло не введет ее в высшие слои общества. Теперь же она не хотела привлекать к себе внимание.

К сожалению, ее надежды не сбылись, и о ней вспомнил Эдуард-младший; теперь уже правил Эдуард II, не отличавшийся особой ненавистью к «шотландским предателям» и почти забывший, кем был ее муж.

– Все, что мне нужно, у меня уже есть, – ответила Мария, с удивлением понимая, что это действительно так.

Мария и сама порой не понимала, как выжила после потери сестры и мужа, а также отлучения от сына (сама же она неожиданно оказалась в английском плену). Грустная улыбка скользнула по ее губам. Джанет на ее месте порвала бы эти бархатные английские узы и восстала бы против той несправедливости, которая творилась теперь повсюду. Однако Мария была более практичной и понимала, что от ее возмущения не изменится решительно ничего. Она также запретила себе сожалеть о том в своей жизни, чего не могла изменить. Ранний брак принес ей не только разочарования, но и весь тот жизненный опыт, который так пригодился теперь.

Хотя безуспешные поиски сестры и редкие встречи с сыном потихоньку разбивали сердце Марии, ее жизнь в Англии понемногу налаживалась – тихая мирная жизнь, в которой не было места ужасам войны…

Вместе со смертью мужа из ее жизни ушел постоянный страх. Не терзали больше мысли о том, что она замужем за человеком, который едва замечает ее. И сейчас Мария наконец поняла, какой камень давил ей на плечи все эти годы. Теперь у нее не было ни отца, ни мужа и больше не было сестры, прежде защищавшей ее. Но удивительным образом ее уверенность в собственных силах росла. Мария неожиданно открыла для себя, что независимость вполне ее удовлетворяла. Ей нравилось быть самостоятельной.

Дни тянулись привычной чередой, и Мария несла на своих плечах нелегкий груз хозяйственных забот, используя каждый свободный час для занятий вышивкой. Такая жизнь казалась наилучшим вариантом из всех возможных в ее положении, и потому Мария была если не счастлива, то довольна жизнью. Единственное, о чем она мечтала, – это получить весточку от Джанет и почаще видеть сына. А еще она надеялась, что со дня на день приедет с хорошими новостями сэр Адам.

Так зачем же ей брать дополнительную работу и привлекать к себе нежелательное внимание?

Торговец с недоумением смотрел на Марию, искренне не понимая ее «странностей».

– А кто говорит о том, что нужно вам? – спросил он. – Вышивки нужны другим. А денег, знаете ли, всегда не хватает. Ну как еще мне говорить с вами, чтобы вы поняли это?

От такой наглости торговца Мария невольно рассмеялась.

– Это добрый знак, что вы смеетесь, миледи, – проговорил старик. – Вы слишком молоды, чтобы скрываться под этим вашим старушечьим платьем.

Марии действительно было немного – всего двадцать шесть. Но выглядела она лет на десять старше. Впрочем, она сознательно стремилась к этому.

– И эта лента… – поморщился купец, вытаскивая одну из расшитых ею лент. – Вы делаете столь прекрасные вещицы для других, но никогда не надеваете их сами. Позвольте хотя бы мне предложить вам надеть…

– Не сегодня, Бэрфорд, не сегодня… – перебила старика Мария.

Разговор о том, как много она работает и как плохо одевается, возникал между ними уже не раз и не два, но Мария стойко держала свои позиции. Она знала, что только так сможет не привлекать к себе внимания. К тому же одеваться именно так было проще. Темный бесформенный балахон, плотная вуаль и какая-нибудь шаль с темной вышивкой… Прежде у Марии не было столь изможденного лица, но она объясняла это для себя тем, что слишком много работала.

«Голодный воробушек».

Эти слова, которые когда-то говорила ей Джанет, она вспоминала теперь с задумчивой улыбкой. Если бы сейчас здесь была ее сестра, то напекла бы гору пирогов и заставила бы ее, Марию, есть, уверяя, что необходимо поправиться хотя бы на несколько стоунов.

Мария видела, что торговец хотел возразить ей, но колебался, не зная, как начать.

– Что ж, мне пора, – сказала она, внезапно вспомнив про обилие хозяйственных дел. Заря давно сменилась рассветом, и к лавке старика подходили первые покупатели.

Начинался еще один день, который обещал стать великолепным. Марии нравилось летом проводить время на севере Англии с ее пышной зеленью садов и лугов, что резко контрастировало с северо-востоком Шотландии, где Мария провела свои детские годы в замке Килдрамми. Однако надо было гнать эти воспоминания, пока они не обратились в острую иглу боли. Когда она не думала о прежней жизни, жить было легче.

– Подождите, – проговорил старик. – У меня для вас кое-что есть.

Он проворно нырнул в холщевый шатер, стоявший у него за спиной, а Мария осталась сторожить его товары. Она слушала его невнятное бормотание, оглядывая прилавок со всевозможными вещицами и корзины, стоявшие рядом. Как он ухитрялся во всем этом хаосе что-либо находить – это для нее оставалось загадкой.

Неожиданно ее взгляд выхватил из проходящей мимо толпы даму с золотистыми, как у нее самой, волосами. Мария все еще искала сестру и, не находя, огорчалась. Сэр Адам когда-то сказал ей, что до хорошего это не доведет. «Мучение, да и только!» – заявил он. Но даже признав, что все поиски тщетны, Мария все равно не могла примириться с тем, что ее сестры больше нет.

Внезапно ее отвлек какой-то звук. Обернувшись, она увидела у другого края стола женщину с двумя детьми, внимательно изучавшую поднос с красочными лентами. Она была одета не так богато, как обычные посетители Бэрфорда. Жена фермера, подумала Мария. Женщина, казалось, была измучена жизнью. На руках она держала полугодовалого малыша, ухитряясь при этом вести девочку трех-четырех лет; малышка как зачарованная смотрела на ленты – словно они и впрямь были из золота.

Тут девочка протянула к лентам руку.

– Нет, Бет, не трогай. – Мать отвела руку дочери.

Неожиданно из-за юбки женщины выскочила еще одна ее дочь. Схватив несколько лент, она бросилась бежать, прежде чем мать успела остановить ее.

– Мэгги, вернись! – крикнула жена фермера. Она подошла к Марии, очевидно, решив, что та – хозяйка товаров. Передав ей на руки мальчика, а затем вложив в ее ладонь маленькую ручку девочки, она сказала: – Мне очень жаль. Я сейчас все возвращу.

Все произошло так быстро, что Мария не сразу поняла, что держит двоих детей. Мария смотрела на них и не могла понять, кто больше удивлен – она или дети. И мальчик, и девочка смотрели на нее широко раскрытыми глазами – словно решали, срываться в плач или нет.

И Мария вдруг почувствовала боль в груди; она еще не забыла, как держала на руках маленького Дэвида. У мальчика сейчас был в точности такой же взгляд. Эта мысль пугала ее. Этот ребенок пугал ее. Слишком острыми были воспоминания о том, как она вздрагивала от каждого всхлипа, который во сне издавал Дэвид. Тогда она была совсем молодой и не знала, как правильно взять малыша, как пеленать его и когда кормить.

Мария постаралась успокоиться, сказав себе, что это было давным-давно, что тогда она была молода, а сейчас… Да и зачем ворошить прошлое?

Но, заглянув в очаровательные синие глаза малыша, Мария поняла, что не убедила себя. Острый шип в груди исчезать решительно не хотел. Дэвиду было меньше, когда его забрали у нее, и с тех пор она ни разу не держала на руках ребенка. Более того, ей казалось, что она начала забывать приятную теплоту и запах младенца.

Не увидев в Марии ничего угрожающего, малыш одарил ее широкой улыбкой и что-то залопотал.

Мария расплылась в ответной улыбке. Мальчик – а может, девочка, в таком возрасте точно определить трудно, – смотрел на нее большими синими глазами и смешно раздувал ярко-розовые щеки. Очаровательный образ этого симпатичного дьяволенка дополняла бархатная шапочка каштановых волос. Малыш, которого она держала на руках, был само здоровье.

Неожиданно Марию кто-то дернул за рукав. Она посмотрела вниз и поняла, что совсем забыла о маленькой девочке, тихо стоявшей рядом.

– Он хочет свой шар, – с серьезнейшим видом проговорила девочка.

Мария поймала себя на мысли, что не ожидала такой серьезности от маленькой девочки. Она не ожидала даже, что та умеет столь внятно говорить. Однако уверенность, с которой девочка подсказывала Марии, какую игрушку дать малышу, вызывала зависть. В свои двадцать шесть Мария не была столь уверенной в себе.

– Боюсь, у меня ничего такого нет, – ответила она, оглядывая стол. Ничего, напоминающего детскую игрушку, на столе не было. Неожиданно Мария вспомнила про мешочек с монетами, которыми расплатился с ней торговец.

– А как насчет этого? – Мария слегка тряхнула кожаным мешочком.

Ребенок засмеялся и замахал ручками. С неожиданной ловкостью схватив мешочек и повторяя движения Марии, он принялся увлеченно трясти монетки. Мария надеялась, что кошелек был хорошо завязан.

Должно быть, прочитав ее мысли, маленькая Бет сказала:

– Смотрите, чтобы он не развязал его. Он любит все тащить в рот, особенно блестящее. На прошлой неделе он чуть не задохнулся, подавившись фартингом.

Мария нахмурилась, понимая, что совсем не подумала об этом. К стыду Марии, эта маленькая девочка знала о младенцах больше, чем она. И девочка была старше, чем вначале подумала Мария.

– Сколько тебе лет? – спросила она.

– Четыре с половиной, – с гордостью ответила девочка и, словно вновь прочитав мысли Марии, добавила: – Отец говорит, что я совсем маленькая для своего возраста.

Мария заметила, с какой жадностью малышка поглядывала на ленты.

– Хочешь подержать их? – спросила она.

Глаза девочки расширились, и она энергично закивала. Мария хотела выбрать для нее ленту, но девочка сама взяла ярко-розовую, с цветами, вышитыми серебром; и она столь бережно разгладила ее крошечными пальчиками, что Мария не удержалась от улыбки.

– У тебя превосходный вкус. Ты выбрала самую красивую из всех.

Бет в ответ улыбнулась, и у Марии перехватило дыхание – в душе ее снова всколыхнулась тоска по прошлому.

Тут возвратилась мать детей, крепко державшая за руку крошечную беглянку.

– Ох, простите… – извинилась она перед Марией и положила на стол похищенные ленты. Не отпуская малышку, свободной рукой она ловко взяла у Марии ребенка.

И Мария вдруг почувствовала себя лишенной чего-то очень важного. Отбрасывая набежавшую печаль, она попыталась улыбнуться и спросила:

– Как вы управляетесь с ними со всеми?

– Это только половина, – последовал неожиданный ответ. – Трое мальчишек остались с отцом – помогать со скотом.

Внезапно женщина заметила, что ее малыш сжимает в руке мешочек.

– Вили!.. – Глаза матери расширились: – Откуда у тебя это?!

– Все в порядке. Это я дала ему поиграть с кошельком, – проговорила Мария, забирая мешочек. Внезапно вспомнив про ленту в руках Бет, она добавила: – А ленту вашей крошке я подарила. Надеюсь, вы не будете возражать.

Увидев, что женщина собирается возразить, Мария вновь заговорила:

– Позвольте ей. Это ведь такой пустяк. К тому же ваша девочка… – Она почувствовала, как в горле запершило. – Ваша малышка напомнила мне одного человека.

Эта мысль только сейчас пришла ей в голову. Девочка действительно напоминала Джанет и ее саму в детстве – тонкие светлые волосы, немного бледная кожа, большие голубые глаза и тонкие черты лица.

Женщина не стала возражать. Она поблагодарила Марию и отвела детей в сторону.

– Я оставил вас на несколько минут, – раздался мужской голос, – а вы уже раздариваете товары. Вы никогда не станете хорошей торговкой.

Мария обернулась и увидела хозяина лавки. К ее удивлению, в глазах старика не было осуждения, хотя оно и прозвучало в словах. Более того, во взгляде его мерцала печаль – видимо, он давно наблюдал за ней и увидел больше, чем ей хотелось.

Взяв себя в руки, Мария вновь напомнила себе, что все это было в прошлом. Когда-то и она была женой и матерью – пусть во многом не самым удачным образом. Какой смысл вспоминать то, что давно прошло и закончилось? Но даже этот короткий разговор всколыхнул ее тихую жизнь, напомнив обо всем, что она потеряла.

Да, конечно, ушедшего детства Дэвида ей не вернуть, – но как бы она была счастлива, если бы ей удавалось видеть своего сына почаще. Те редкие встречи, которые выпадали им в последние несколько лет, не сделали ее ближе к сыну, но Мария надеялась, что все вскоре изменится. Если Дэвид покинет королевскую службу, то станет сквайром, и сэр Адам уже прилагал усилия, чтобы Дэвид получил титул барона и землю на севере Англии, поближе к ней, Марии.

Старик протянул Марии небольшую деревянную коробочку.

– Что это? – спросила она.

– Откройте.

Мария открыла и обомлела. Дрожащими от волнения руками она извлекла из коробочки два круглых стекла, заключенных в роговую оправу. Стеклышки были соединены таким же роговым рожком.

– Вы нашли их!.. – воскликнула Мария.

– Это из Италии, – сказал старик с улыбкой.

Мария поднесла к глазам стеклышки, и, как по волшебству, мир вокруг нее стал большим и четким. «Окьяли»[4], – вспомнила она итальянское слово. Изобретенные итальянским монахом более двух десятилетий назад, очки все еще были большой редкостью. Мария заговорила с купцом об очках лишь однажды, когда поняла, насколько утомительными для ее глаз стали долгие часы работы при тусклом свете свечей. А ведь раньше она видела даже крошечные стежки на ткани, не то что сейчас…

– Они великолепны, – поговорила Мария, осторожно помещая очки в коробочку и обнимая старика.

– Рад, что угодил, – ответил раскрасневшийся от удовольствия торговец.

Мария обычно не позволяла себе столь бурного проявления эмоций. Такое случалось с ней лишь в детстве, и сейчас это было совершенно на нее не похоже. Возможно, причина крылась в том, что она чувствовала к этому старому торговцу некую привязанность…

Внезапно смутившись, Мария отпрянула. «Что он подумает обо мне?» – вертелось у нее в голове.

– Сколько я вам должна? – спросила она.

– Это подарок, – с некоторой обидой произнес купец.

– Раздариваете товары? – повторила она его слова. – Так вы никогда не станете хорошим торговцем.

Старик громко рассмеялся:

– Что ж, тогда считайте это кредитом, который, надеюсь, возвратится мне сторицей. Иначе как же вы будете шить, если плохо видите? Я хороший торговец и сделаю на вас, миледи, приличную прибыль.

Мария с подозрением посмотрела на него и проговорила:

– А вы рискуете… Рискуете репутацией холодного и расчетливого торгаша.

Старик с улыбкой посмотрел на нее, и его глаза, казалось, сияли.

– Я буду отрицать каждое слово, – ответил он. – И если вы сейчас не уйдете, то узнаете, что я не только нерасчетливый, но и вовсе не холодный.

Мария отблагодарила его еще одним крепким объятием. День был на удивление солнечным, и так хотелось побродить по рынку еще немного. Однако привычка не привлекать к себе внимания – оставаться в тени – укоренилась слишком глубоко.

После общения с купцом и детьми Мария чувствовала легкое сердцебиение, но она знала, что вскоре это пройдет – ведь у нее было все, в чем она нуждалась. Правда, временами ей казалось, что она пропустила что-то важное. Тогда Мария напоминала себе, что нужно быть благодарной за то, что имела.

Через некоторое время Мария добралась до места, где оставила конюха с лошадью. Забравшись в седло, она отправилась в долгий путь – обратно в замок.

В кошельке звякало серебро, яркое светило солнце, и Мария больше не чувствовала желания погружаться мыслями в прошлое. Жизнь обретала смысл, о котором она и не помышляла три года назад. Запуганная и загнанная в свой замок, жена предателя все же сумела найти в себе силы начать новую жизнь.

Едва успев успокоиться, Мария не на шутку разволновалась, когда увидела, кто ждал ее у ворот замка. Это был сэр Адам! Неужели он принес ей новости о сыне? Но, едва завидев Марию, гость исчез за воротами.

Мария вбежала в зал:

– Сэр Адам, что слышно о…

Она умолкла, внезапно заметив, что Адам был не один. Но зачем здесь Уильям Ламбертон, епископ Сент-Эндрюс-ский? В прошлом шотландский патриот, приложивший немало усилий, чтобы убедить Брюса начать борьбу за корону, он был схвачен еще Эдуардом I и провел в заточении больше года. Потом, заняв сторону Эдуарда, он несколько лет был его «миротворцем», проживая без права выезда в епархии Дарем. Мария еще не забыла, как искусно Ламбертон плел интриги, перераставшие в кровавые стычки англичан с шотландцами.

Предательский холодок волнения пробежал по спине Марии. Ей вдруг подумалось, что настал тот день, которого она так боялась.

По-деловому краткий обмен приветствиями быстро сменился сутью, и Мария, совершенно обессилевшая, опустилась на скамью, по счастью, оказавшуюся рядом. Похоже, что привычный для нее мир вновь рушился.

Мария не тешила себя надеждой, что навсегда обрела покой. Она знала: для дочери шотландского графа, бывшей замужем за «изменником», такая роскошь, как покой, считалась непозволительной. Но так скоро!.. Почему именно сейчас?

Мария посмотрела на сэра Адама, не замечая, как ее пальцы терзают черную шерсть платья.

– Король действительно хочет, чтобы я возвратилась в Шотландию? – спросила она.

Адам кивнул.

– Да, в замок Данстафнейдж в Лорн, – произнес он. – Брюс в следующем месяце хочет провести там Игры горцев.

Замок Джона Макдугалла[5] Мария помнила хорошо, хотя была там всего лишь один раз с мужем; они навещали его сестру, ставшую женой предводителя клана Маккензи и проживавшую неподалеку в замке Эйлин Донан.

– Вы должны войти вместе со мной в состав нашей мирной делегации, – проговорил епископ. Мария не могла даже представить, что король Англии предоставит недавно освобожденному из темницы прелату честь и право ехать в Шотландию и там вести переговоры от его, короля, имени. С тем же успехом он мог бы вручить заточенному в темницу узнику ключи и предложить самому себя охранять. К тому же в отличие от нее у Ламбертона не было сына, который мог бы гарантировать «лояльность».

– Король дает вам право представлять возможные интересы вашего сына, – пояснил сэр Адам.

Мария невольно вздрогнула. Неужели Эдуард надеялся, что ради сына она займет сторону Англии в споре за Шотландию? Конечно, имелись предатели – такие, как Баллиоль, Камины и Макдугаллы, однако были и те, кто оценил заботу Брюса о том, чтобы графы и бароны Шотландии не потеряли свои земли. Роберт Брюс считал, что исполнение им королевских обязательств вернет в его ряды многих шотландцев (и уж точно не хотел оказывать честь своей защиты тем, кто отказался от борьбы за Шотландию).

Король Эдуард должен был понимать главное: шансов на то, что она, Мария, искренне займет сторону Англии, – совсем немного. Значит, была другая причина столь странного решения Эдуарда…

– Это… все? – пробормотала Мария.

Не в силах скрыть неудовольствие, сэр Адам продолжал:

– К тому же король знает, как Брюс относится к вам. Вы меня понимаете?..

Так вот оно что! Неужели Эдуард хотел, чтобы она шпионила для него? При этой мысли у Марии внутри все перевернулось, но она знала, что епископ пристально следил за ней, поэтому постаралась сохранить на лице безразличие.

– Как относился ко мне, – поправила Мария. – Своего шурина я не видела многие годы. Даже если у него и сохранились прежние чувства, едва ли он будет доверять мне.

– Я именно так и сказал ему, – заметил Адам, пожимая плечами. Он словно хотел сказать: «Вы же сами знаете короля».

Однако Мария показала всем своим видом, что не поняла намека, и сэр Адам заговорил:

– Эдуард настаивал: среди представляющих его людей должна быть женщина. Он полагает, что лишь женский голос способен установить правильный тон для этих переговоров. Лучшего выбора, чем родственница Роберта Брюса, и быть не может.

– Значит, вы предлагаете мне уговорить Брюса принять все условия Эдуарда, так?

Адам промолчал, а Ламбертон, едва удержавшись от улыбки, ответил:

– Да, можно сказать и так.

– А мне-то казалось, что вы будете рады предложению поехать в Шотландию, – проговорил Адам, нахмурившись.

– Да-да, я рада, – машинально закивала Мария. Еще три года назад она мечтала о возвращении домой, в Шотландию; теперь же с удивлением поняла, что внутренне противится этому, боясь болезненных воспоминаний.

Если же говорить о доброй силе, звавшей ее на родину, то теперь было слишком поздно. Почти два года назад ее брат Дункан погиб вместе с братьями Брюса, разбившись о скалы в узком морском заливе Лак Риан, – тогда Роберт Брюс подумывал о том, чтобы отказаться от короны. И сейчас всю ее семью составляли сын Дэвид и пятилетний племянник, малолетний граф Марр. Но мальчик был захвачен вместе со своей матерью, затем обоих перевезли в Англию, и они, как и сын Марии, стали привилегированными узниками при дворе Эдуарда.

Но почему король вспомнил о ней только теперь? Ведь прошло почти три года… Выходит, король вспомнил о ней в то самое время, когда она наконец обрела покой в стороне от всевозможных баталий. И он снова хотел бросить ее в самую гущу событий. Не успела Мария подумать об этом, как ее захлестнула волна негодования. Разве не достаточно она дала им всем?! Пусть оставят ее в покое!

Понимая, что за ней пристально следят две пары глаз, Мария решила сказать что-то в оправдание своего замешательства. Но слов, способных передать ее чувства, просто не существовало.

– Я надеялась, что вы принесете мне другие новости, – пробормотала она наконец.

– Король относится к Дэвиду с большой благосклонностью, – проговорил прозорливый сэр Адам. – Я не думаю, что Эдуард далеко отпустит его от себя, однако же… – Он многозначительно взглянул на Марию.

– Вы действительно думаете… – Мария поняла, что не сможет сказать это вслух.

Проницательный сэр Адам тут же кивнул:

– Да, совершенно верно. Почему бы королю не позволить вам видеть сына?.. Конечно, в его свободное время. Ведь он на службе, и он… – Адам замялся, но тут же добавил: – Видите ли, ваш сын Дэйви сам выбрал вас в качестве представителя короля Эдуарда.

– Он так сказал?! – воскликнула Мария, чувствуя, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

Сэр Адам кивнул:

– Да, он так сказал. Он ведь помнит, кто подавал прошение, чтобы король возвратил те земли, которые были вами утрачены после казни графа Атолла.

Да, это был, пожалуй, единственный раз, когда Мария не боялась внимания короля Англии, а, наоборот, стремилась его привлечь. Не без помощи сэра Адама и сэра Александра Абернети ей удалось тогда откупиться от Ральфа Монтермера, которому временно передали графство Атолл (у ее же Дэвида оставалась лишь половина земельного наследства – английская половина).

Теперь Мария понимала, что просто не сможет отказаться от этого предложения. Ведь прежде сын никогда ничего у нее не просил… А другого шанса помочь сыну у нее, возможно, уже не будет. Дэвиду было почти тринадцать, но Мария чувствовала, что он для нее словно чужой. И наверное, пора было исполнить свою клятву – восстановить для Дэвида потерянное графство. Впрочем, была еще одна клятва, которую Мария давно себе дала. За прошедшие три года она не раз задумывалась: а не могла ли Джанет выжить и возвратиться в Шотландию? В том, что она непременно возвратилась бы в Шотландию, Мария не сомневалась. Леди Кристина сообщала ей, что мужчины тогда вернулись одни на остров, и Мария никогда не расспрашивала Роберта о Джанет. Теперь же, увидев его лично, она могла бы спросить об этом.

– Решайтесь же, – мягко проговорил епископ, словно вторя мыслям Марии.

Она подняла глаза и встретила пристальный взгляд прелата. Годы заключения не были милостивы к Уильяму Ламбертону. Он к тому же ужасно исхудал, однако глаза, по-прежнему выразительные, смотрели по-доброму и со странным для Марии пониманием. Слова же прелата проникали в душу, и она чувствовала, что он хотел сказать ей что-то еще.

– Разумеется, еду, – решительно кивнула Мария.

Все могло обернуться даже лучше, чем она представляла, но могло быть и хуже… Эдуард, возможно, попытается выдать ее замуж за одного из своих баронов. Но Мария старалась не думать о такой перспективе. «Стать посланницей мира в Шотландии – не столь уж плохой вариант», – сказала она себе.

Разумеется, Мария не собиралась шпионить для Эдуарда, однако решила честно выполнить возложенную на нее обязанность и возвратиться в Англию. Она рассчитывала, что король тогда позволит ей чаще видеть сына.

Сэр Адам с облегчением вздохнул. Взяв Марию за руку, он ласково проговорил:

– Все будет хорошо, вот увидите. Вы слишком долго жили в одиночестве, а ведь вам всего двадцать шесть. Рановато запирать себя в келью.

Если бы Мария услышала эти слова несколькими часами раньше, она бы рассердилась, но теперь с улыбкой вспомнила, что примерно то же говорил ей торговец в лавке. Сэру Адаму, как и ему, не нравилось, как одевалась Мария, но в отличие от старика Адам знал, почему она выбрала для себя такую жизнь.

– Давненько я не бывал на Играх горцев, – проговорил Ламбертон. – Кажется, ваш муж даже принимал в них участие.

Мария кивнула, вспомнив, как Джон начищал свои доспехи.

– Игры горцев – это всегда интересно, – продолжал прелат. – Вы найдете там много статных красавцев.

Мария ничего не ответила, однако подумала, что лучше уж сдохнуть от чумы, чем это.

Глава 2

Конец августа 1309 года

Замок Данстафнейдж, Лорн, Шотландия

Как только Кеннет Сазерленд вошел в большой зал замка Данстафнейдж, его сразу окружила разномастная толпа. Он и прежде не испытывал недостатка внимания со стороны женщин, но нынешняя обстановка Игр горцев вначале удивила даже его (а его бывалые конкуренты наслаждались и вовсе почти богоподобным статусом в окружении восторженных поклонниц).

Едва ли Кеннет любил что-либо больше, чем общество красавиц, – но сегодня на первом месте было дело. Ведь сам король Брюс прибыл в замок Данстафнейдж, чтобы начать мирные переговоры с посланниками Англии. Кеннет совсем недавно возвратился из двухнедельной поездки по северным землям, где сам устанавливал мир с Манро – прежде союзником его клана, но внезапно ставшим врагом после неудачного покушения на жизнь короля со стороны Дональда Манро, прихвостня его брата.

Теперь же, когда Кеннет возвратился, ему предстояло говорить с королем, но Роберт Брюс не спешил общаться с лэрдами, и, видимо, с этой встречей следовало подождать.

Откровенно говоря, Кеннет никогда бы не устал слушать лестные отзывы о своих подвигах на поле боя, но его, увы, если даже и узнавали, то не подзывали. Он уселся за один из столиков у самого возвышения и, игриво заговорив с какой-то дамой, без труда сорвал несколько ответных комплиментов. Будучи графом, он мог занять место и за столом на возвышении, но накануне Игр горцев шотландскому дворянству, в большинстве своем верному Брюсу, были положены места поскромнее.

На противоположном конце стола устроилась его сестра Елена; она рассеянно останавливала взгляд то на одном, как она выражалась, «прихожанине», то на другом, периодически бросая взгляды на Кеннета. Тот отвечал ей лишь вялым пожатием плеч, однако эта апатия ничуть не обманывала Елену. Она знала, что ее брат всегда был готов завести очередной роман с какой-либо из дам.

Конечно, даже сейчас можно было найти нечто более интересное, чем вино и молодые красотки, окружавшие Кеннета, – именно поэтому он лишь изредка на них посматривал, однако они не оставляли его в покое.

– Вы ведь будете участвовать во всех состязаниях? – раздался женский голос слева от него.

Кеннет повернул голову, чувствуя, как настойчиво прижимается к его ноге нога сидевшей рядом красотки. Алиса Барклай уже не раз и не два за этот вечер заигрывала с ним, глядя ему в глаза весьма недвусмысленно. Если бы только этикет позволял это, она с таким же успехом могла бы сказать: «Возьми меня, пожалуйста».

Кеннет невольно улыбнулся. Алиса действительно была очень привлекательна. Своими упругими, округлыми формами, которые ее туника скорее подчеркивала, чем скрывала, она могла бы соблазнить даже монаха, однако это предложение было не из тех, которые можно принять. Кеннет знал, что молодая красавица Алиса являлась женой сэра Дэвида Барклая, одного из генералов Роберта Брюса, а на внутренних весах Кеннета ярость короля заметно перевешивала сладость этого запретного плода.

Но леди Алиса не собиралась сдаваться. Она то и дело наклонялась, упираясь в его бедро ладонью и цепляя упругой грудью его руку, так что Кеннет отчетливо чувствовал твердую бусинку ее соска даже сквозь плотную шерсть своей накидки.

Внезапно улыбка растянула губы Кеннета – в этот момент он получил ответы на многие вопросы, но при этом понимал, что их еще придется переосмысливать.

– Я всегда рад вам, леди Алиса, только хочу предупредить, что танцор из меня никакой. Балы для тех, кто ловок на ноги, а я предпочитаю танец мечей.

– Мне кажется, что вы зря скромничаете. Я слышала, что вы весьма ловкий… со своим мечом.

Дама недвусмысленно провела ладонью по бедру Кеннета, – наверное, на случай, если он не поймет намека. Хотя Кеннету было любопытно, насколько далеко зайдет леди Алиса, рисковать он не хотел. Много лет назад, когда он был простым сквайром, одна симпатичная девушка украдкой начала гладить его под скатертью прямо в разгар пира. Надо ли говорить, что результат запомнился им обоим. Со вздохом сожаления он накрыл ладонь Алисы своей и проговорил:

– Да, возможно, но… Давайте не сейчас.

На его счастье, с ними заговорила дама справа, очевидно, решившая, что леди Алиса слишком долго пользуется единоличным вниманием кавалера.

– Уже заключают пари, – сказала дама. – Надеюсь, вы серьезно настроены на то, чтобы победить в состязании с оружием.

– Только с оружием? – с наигранным недоумением спросил Кеннет.

Леди Элинор, дочь сэра Уильяма Вайзмана, также входила в ближний круг Роберта Брюса. От Кеннета не укрылось, что она покраснела от смущения, не распознав в его голосе притворства.

– Да, конечно, есть и борьба без оружия, но ведь еще неизвестно, будет ли выступать Робби Бойд.

Кеннет почти не сомневался, что Робби Бойд входил в состав личной гвардии Брюса, и потому справедливо полагал, что король не позволит ему даже приблизиться к полю, где будут проходить поединки. Он также знал, что Магнус Маккей, Тор Маклауд, Эрик Максорли и Грегор Макгрегор едва ли появятся среди участников состязаний. Все они были победителями прошлых игр и, как подозревал Кеннет, едва ли не сразу после этого вошли в знаменитую гвардию Роберта Брюса (легенды об этом отряде шотландских воинов, которые появлялись ниоткуда и, сделав дело, исчезали в никуда, ходили среди местных жителей, и король не хотел лишний раз привлекать внимание к их боевым навыкам).

Уже не один год в Шотландии ходили слухи об этой тайной армии короля, оказывавшей упорное сопротивление англичанам, – и каково же было удивление Кеннета, когда он, примкнув год назад вместе с кланом Сазерлендов к Роберту Брюсу, узнал, что среди этих загадочных воинов был и его родной брат – увы, погибший в одном из сражений. Теперь Кеннет хотел занять его место среди лучших воинов Шотландии, и у него имелись шансы, поскольку, если он не ошибался, победа на Играх горцев являлась гарантией приглашения в эту тайную армию. А в своих боевых навыках он не сомневался.

– Я не испугаюсь любой схватки, – совершенно искренне ответил Кеннет. Хотя Робби Бойд никогда не проигрывал в традиционной борьбе без оружия и считался самым сильным человеком в Шотландии, Кеннету иногда удавалось доставить ему неприятности.

– Неужели вы настолько самоуверенны, граф Сазерленд? – неожиданно прозвучал знакомый голос, и Кеннет увидел, что к нему подсел Магнус Маккей. – Насколько я понимаю, фортуна часто была не с вами во время поединков.

Кеннет нахмурился, но промолчал. Обернувшись, он вдруг заметил сидевшего неподалеку незнакомца, не сводившего глаз с позолоченных дверей зала. Судя по всему, тот едва ли слышал, что говорили за столом.

Стараясь успокоиться, Кеннет решил, что уж на сей раз непременно покажет все, на что способен, – пусть даже Маккей почтит его личным участием в поединках и попытается доказать, что он, Кеннет, недостоин сражаться в личной гвардии Брюса.

С тех пор как Кеннет взял в руки меч, Магнус Маккей всегда был его соперником, а вернее – занозой. Увы, Маккей постоянно оказывался более искусным в обращении с оружием, и это ужасно раздражало Кеннета.