Падения великих людей Каппи Вилл
Мадам де Мантенон была большая мастерица создавать проблемы. Рожденная в тюрьме – ее отца осудили за грабеж, фальшивомонетничество и убийство – она вышла замуж за юмориста. Ее первый муж Скаррон не был весельчаком, но все же был веселее Людовика XIV. После этого была гувернанткой пяти выживших внебрачных детей мадам де Монтеспан. Мантенон постепенно привлекла внимание короля, обманывая свою благодетельницу и разрушая ее репутацию, ведя душеспасительные беседы с королем, поскольку отличалась исключительной религиозностью и проявляла интерес к высоким материям.
Поскольку мадам считала гугенотов дьявольским отродьем, ей было нетрудно склонить Людовика к разрыву Нантского эдикта, деянию, что привело к массовым убийствам, пыткам и голоду. Воспрепятствовать ее стремлению творить добро было невозможно.
Памятуя о неприглядном прошлом невесты, Людовик никогда не рекламировал свой новый брак. Он желал прослыть честным человеком, и этого было достаточно. Более того, ему надлежало заботиться о своем положении и о будущем королевских шельмецов.[270] То, что думала мадам де Мантенон, не имело значения. Надо думать, она была женщиной незаурядного ума, украшенной талантом к язвительным комментариям. Как жаль, что ее замечания по этому делу навсегда утрачены для нас. Этикет же, напротив, жив и поныне. Я всегда верил в то, что она отпустила на сей счет не один комментарий. Она ведь была всего лишь человеком, не так ли?
Опасаюсь, что они не выглядели идеальной парой. Мадам де Мантенон обычно появлялась в обществе закутанной в кучу платков, опасаясь ревматизма и пытаясь защититься от простуды. Она смертельно боялась сквозняков, в то время как Людовик обожал свежий воздух, всегда широко распахивая окна и поясняя насколько полезно мерзнуть. Со временем он начал себе противоречить. Подагра прогрессировала, зубы болели, и у него начала развиваться привычка говорить часами ни о чем и без какой бы то не было последовательности.[271] Мадам де Мантенон любила сидеть рядышком, занимаясь рукоделием, и, смею утверждать, про себя размышлял: анеужели надо было пройти через огонь и медные трубы, чтобы ее мечты осуществились таким образом. Вот так оно и длилось целых тридцать лет, хотя временами казалось, что и значительно дольше. Называлось это Pancien regime.
Умер Людовик XIV в 1715 году на семьдесят втором году своего царствования и не дотянув всего лишь нескольких дней до своего семьдесят третьего дня рождения, оставив мир нисколько не лучшим, нежели когда пришел в него, а в некоторых отношениях – даже намного худшим. Не стану утверждать, что по нему горевала масса друзей, потому что друзей у него не было. Он не хотел иметь никаких друзей. Напротив, люди радовались. Тем более, что он их никогда не любил. Трон унаследовал его правнук, Людовик XV, который ни в чем не был лучше его.[272]
Жизнь этого монарха свидетельствует о том, что можно сотворить при наличии длительного времени, денег и отсутствия здравого смысла. Было бы приятно вспомнить кое-что из его замечательных деяний или хоть какие-то оставленные в назидание потомкам ценные мысли. (Мы действительно могли бы их использовать.) В период, когда l’esprit звучал вовсю, Людовик по известным причинам был тихоней. Он ненавидел l’esprit. Когда он слышал о витающей над Версалем классической мудрости, у него тут же возникало жуткое подозрение, что за этим что-то кроется.
Лишь невезением можно объяснить то, что Людовик XIV умудрился прослыть в истории благодаря известному изречению, не бог весть какой глубины. Тщательное исследование обнаружило, что он не бросал в лицо президенту Парламента Парижа в 1655 году знаменитую фразу «L’Etat,c’est moi!», или «Государство – это я!». Он никогда не помышлял о таких вещах.
Тем не менее, я убежден, что он действительно произнес: «Il n’y a plus de Perrndes», или «И больше никаких Пиренеев», после провозглашения герцога д’Анжу королем Испании в году 1700. Это звучит как раз в его стиле. Но, увы, заявление не выдержало испытания временем. Да и само оно послужило причиной войны, которая продолжалась тринадцать лет, и при ее окончании Пиренеи находились точно там же, где и были прежде. Кстати, они и сейчас находятся на том же месте.
Мадам Дюбарри
Мари-Жанна Дюбарри шесть лет была близким другом Людовика XV. Если быть совсем уж точным, то с 1768 года и вплоть до его смерти в 1774 году. На первый взгляд может показаться, что это никого не касается, кроме, разумеется, ее самой и, естественно, Людовика. Но это далеко не так, ибо сей эпизод истории проясняет нашим современникам, насколько наивны были люди в те времена. Увы, они свято верили, что появились на свет лишь затем, чтобы весело проводить время.
Жанна была дочерью белошвейки Анны Беко, которая трудилась в поте лица до тех пор, пока не обзавелась парой меховых шуб. Как-то на работе ей повстречался Жан-Батист Гомра, который оказался таким же, как и прочие мужчины. В результате их знакомства 19 августа 1743 года (другие источники называют 1746 г. – Прим. пер.) на свет появилась маленькая Жанна. Расположение звезд предопределило львиный характер малютки, правда, не без легкого прикосновения особенностей знака Девы.[273]
Никто не мог назвать ее бездельницей. Она перепробовала немало занятий, предпочитая, правда, положение компаньонки или служанки в приличных домах. И все у нее получалось хорошо, за исключением одной малости – она неизменно испытывала трудности с тем, чтобы удержаться на работе, и как-то так всегда получалось, что управляющие спускали ее с лестницы. По причине бедности Жанна так и не сумела овладеть правилами пристойного поведения, каковыми отличаются представители высших сословий.[274] Не следует упрекать ее в этом, как и в том, что она обладала пепельно-серыми волосами, невероятно голубыми глазами и великолепной фигурой.
Временами дела шли совсем неплохо. Когда ей исполнилось пятнадцать, она решила овладеть парикмахерским делом. Молодой наставник обучал ее профессиональным тайнам настолько тщательно и долго, что его мать подняла большую бучу, в изобилии награждая известными нехорошими эпитетами и Жанну, и ее мать. Анна Беко решила защитить свою честь в суде, однако судья посоветовал отозвать иск.
Полицейские документы не подтверждают сведений о том, что Жанна служила у самой вредной старухи Парижа мадам Гурде. Пользовавшийся доверием хозяйки слуга утверждал, что видел там ее собственными глазами. Ну и что из этого? И, кстати, чем это он там занимался в это время?
В семнадцатилетнем возрасте Жанну приняли в популярный в те времена магазин дамских шляп под названием «Дом Лабилля», который посещали блестящие франты и повесы всех возрастов.[275] Там она и познакомилась со служащим лодочной станции мсье Лювалем.[276] Но, видать, именно в этот момент у мсье кончился фарт, ибо как только казначей станции мсье Ради де Сент-Фуа обнаружил внезапный интерес молодого служащего к кассе станции, его тут же вышвырнули с работы.
Девице пришлось встретить самозванного графа Жана Дюбарри. Этот повеса и распутник содержал игорный дом для благородных и богатых граждан. Вот так оно само собой и случилось: Жанна плавно и незаметно внедрилась в истеблишмент, где комфортно обитала несколько лет. Принимая во внимание состояние его здоровья, даже завистники не наводили на нее напраслину и мирились с мыслью, что она была всего лишь подружкой графа. Ведь всем было хорошо известно, что он страдал от воспаления глаз и множества других хворей и по сей причине носил на макушке два печеных яблока, скрываемые под шляпой. Мне не приходилось слышать о результатах такого способа лечения.
Дюбарри хотел от Жанны немногого – украшать своим присутствием его заведение, встречать наиболее важных гостей и помогать им чувствовать себя там как дома.[277] Для такой работы она была прекрасной находкой, ибо сама природа наделила ее добротой и радушием. Для нее был невыносим сам вид сидящего в углу старого миллионера, подавленного ощущением одиночества и неизбывной печали, и она делала все для того, чтобы хоть немного его развеселить. В поразительно короткий срок она овладела всеми премудростями общения с такими джентльменами – достоинство, позволившее ей занять хорошее положение. К тому же она обзавелась замечательными связями.
Где и каким образом встретились Жанна и Людовик, истории неизвестно. Однако известно, что это событие произошло в июне 1768 года. Ей уже стукнуло 25, а он в это время как раз оказался свободным. Июнь того года выдался замечательным. Королева умерла 24-го числа.[278]
Накануне этого события Людовик проводил беседу (так он предпочитал называть такие встречи) с Жанной. И вскорости она въехала в версальские апартаменты, непосредственно расположенные над его покоями. Некоторых маркиз это привело в ужас, ибо после кончины мадам де Помпадур их не покидали надежды обосноваться там. Помпадур сумела прожить с ним двадцать лет, что является абсолютным рекордом в данной области.[279]
Смерть Помпадур лишила его личную жизнь всякого смысла, поскольку, кроме жены и детей, в ней не было ничего стоящего.
С того времени он провел беседы с дюжиной молодых женщин, в том числе с мисс Смит, с которой так и не поладил.[280] В последние четыре года у него не было официальной любовницы. Согласитесь, такое положение дел едва ли могло длиться долго.[281] Поскольку дело нельзя было оформить через суд, не внеся некоторые поправки в ее социальный статус, Людовик выдал ее замуж за Джулиана Дюбарри.[282] Хотя титул и был подложным, Дюбарри числились джентльменами, поскольку их предки, по крайней мере, насколько известно истории, ни единого дня не занимались честной работой. Брак сделал Жанну столь респектабельной женщиной, что она могла появляться с Людовиком в обществе или оставаться с ним наедине, или делать и то и другое.
Итак, Жанна превратилась в мадам Дюбарри и заняла свое место в истории. Джулиан покинул город вместе с Мадлен Лемо. И все было бы прекрасно, не найдись какие-то маркизы и другие особы, морали которых такой поворот событий наносил непоправимый ущерб. Они ужасно расстроились по этому поводу. Многие тогда верили, впрочем, как и сегодня, что иметь законнорожденную любовницу более аморально, чем незаконнорожденную. А вы разве так не считаете?[283]
Пытавшаяся соблазнить Людовика графиня де Грамон прекрасно подходила для этой цели. Прибывшую в Версаль в качестве жены его внука Марию-Антуанетту такая новость потрясла до кончика носа.
Муж Марии-Антуанетты в некотором смысле отличался от своего деда, поэтому у нее было достаточно времени для сплетен.[284] Оппозиционная партия «антиДюбарри» набирала сил в суде, не собираясь ничего прощать этой счастливой парочке.
Некоторым историкам невдомек, почему это Людовик обратил внимание на молодую персону простого происхождения в то время, как мог себе позволить разжиться благосклонностью одной из графинь с лошадиным лицом и изысканными манерами.
Увы, одна из причин подобного недосмотра заключается в том, что, несмотря на свои пятьдесят восемь лет, у него все еще было хорошее зрение.
Пытаясь прояснить ситуацию и прекратить споры по этому поводу, вспомним, что Людовик писал своему премьер-министру дюку де Шузель: «Она очень хороша собой. Она мне нравится, и этого достаточно». Подобное заявление окончательно сбило с толку тех, кто читал или слышал об этом.[285]
Если быть до конца откровенным, следует признать, что кругозор Людовика был исключительно ограничен. Он слыл человеком одной идеи, свято верившим в то, что стоящим делом следует заниматься настолько часто, насколько это возможно. И он занимался этим сорок лет подряд и еще поражался, отчего это временами возникают интервалы.
У вас появилось намерение заметить, что у него мог бы развиться интерес и к другим сферам, например к птицам и цветам. Что ж, он предпринимал попытки и в этом направлении: помещал клетки с птицами в задней комнате, где также хранились книги, старые карты и огромная коллекция конфет. Какое-то время он изучал ботанику в садах Версаля. Но как: то обнаружил, что это не совсем то, что его привлекает в жизни.[286]
Итак, в квартире Жанны, что на самом верху лестницы и еще один марш вверх, проводились великие дни и ночи. По моему мнению, греховную природу этих встреч несколько преувеличивают. Не вызывает сомнений, что в свое время Людовик был весьма и весьма впечатляющей персоной. Однако его «разговорная» сила понемногу убывала, и вскоре пополз слух, что тоник из сельдерея уже не помогает ему, как прежде.[287] Возможно, истина заключается в том, что в обществе Жанны Людовик мог расслабиться. Я испытываю сомнения в том, что он предпринимал попытки оправдывать свою репутацию огромного зверя.
Жанна всегда пребывала в веселом, радостном и игривом состоянии. Людовик же обожал игривость, хотя его собственные попытки в этом направлении никогда не приносили ему успеха. В стремлении прослыть хорошим парнем он однажды наступил на ногу иностранного посланника, страдающего подагрой, однако никто так и не рассмеялся. И ему пришлось покинуть поле юмора и забавы.[288]
Жанна веселилась за двоих. Она швыряла коробку пудры ему в лицо, обзывая его мельником Жаком, и он ревел от смеха. Она использовала в приятной беседе не совсем литературные выражения, и он лопался от ржачки. Что тут скажешь, такие вещи могут быть весьма забавными.
Конечно, не обходилось без кофе. Вне сомнений, вы слышали, как Людовик готовил его в маленькой кухне своей Жанне, как она смеялась, когда напиток сбегал, и как самозабвенно они пили его в уютных комнатах.
С годами Людовик по-настоящему привязался к этому напитку. Процедура кофепития была настолько отработана, что он мог получить чашечку этого напитка в любое время дня и ночи, как только ощущал в этом потребность. Доктор неоднократно предупреждал его о вреде кофейной привычки, ибо по достижении шестидесятилетнего возраста у Людовика начались приступы головокружения. Возможно, дело было не в кофе, а в этой чертовой лестнице.
Что же еще, кроме красоты и веселого нрава, было секретом шарма Дюбарри? Уму непостижимо, как ей удавалось задержать свое старение во всех его разновидностях – особенно в их худших чертах – до самого конца и даже заставлять его хранить относительную верность? Тем более, если принимать во внимание, что их совместная жизнь протекала в атмосфере скандалов, интриг и визитов-бесед с новенькими хорошенькими кандидатками.[289] Ответ, возможно, таится в том, что она иногда оставляла его одного: как только он желал провести вечер со своей коробочкой для нюхательного табака, она этому не препятствовала.[290] Если же он заявлял, что дела задержат его допоздна в своем кабинете, она желала ему хорошо провести время и обещала увидеться с ним попозже. Она не упрекала его в том, что отдала ему лучшие годы своей жизни, и считала, что вполне в состоянии провести вечер в одиночестве, и чего это кто-то должен о ней заботиться. Но это всего лишь мое предположение.
Полагаю, что уместно упомянуть о любви Жанны к одеяниям и украшениям. Так-то оно так, однако не будет ли логичным предположить, что она полюбила Людовика за его деньги? Будь это так, она покупала бы новые платья и новые бриллианты каждый день и обустраивала бы гнездышко так часто, как только бы пожелала. Уверяю вас, без всякого ропота со стороны двора.
Людовик отличался щедрой душой, а для мужчины это уже кое-что, не так ли? Он никогда не испытывал колебаний потратить ли миллион или два из государственных фондов на ее прихоти, даже когда дела в королевстве шли неважно.[291]
Время от времени Людовик позволял ей подавать собственные проекты генеральному инспектору. Это экономило время и избавляло его от усилий в тех делах, которые он недолюбливал.[292]
Жанна никогда не брала для текущих расходов больше, чем ей требовалось, то есть лишь то, что было на тот момент в казне. По одной из оценок, за пять лет она обошлась Франции в $62 409 015. Естественно, за такие деньги любая леди испытывала бы чувство глубокой признательности. Способны ли такие деньги купить честную перед Господом всепоглощающую любовь, мне неведомо. Говорят, что так не бывает, и полагаю, что довольно вульгарно даже поднимать этот вопрос.
Как известно, ничто не длится вечно. Людовик XV умер от оспы в мае 1774 года. За пять дней до своей кончины он отослал Жанну прочь, доказывая этим поступком, что раскаивается в содеянном. Он оставался с ней в горе и в радости, а расстался лишь из-за боязни попасть после смерти в плохое место. Он любил ее, но постоянно боролся со своим чувством. Если бы он выздоровел, то наверняка вернул бы ее назад. По крайней мере, позвольте так считать. Кое-кто из графинь не смог скрыть своей радости, а Мария-Антуанетта даже отписала своей матери Марии-Терезе: «Это тварь была представлена конвенту, и каждого, чье имя было замешано в скандале, удалили из суда».
Во время следования похоронной процессии никто не рыдал и не вопил от горя: «Вот несут нашего любимого Людовика!» А ведь много лет назад, когда он заболел, толпа в Метце кричала нечто подобное. Тогда она верила, что это он выиграл войну практически в одиночку, не щадя себя ради ихнего блага. А на самом деле он стал больным, предаваясь пьяному разгулу с графиней Шаторо. Но они об этом не знали. Теперь же у катафалка потешались крикуны: «Вот он – любимчик дам!» Такое можно заявить лишь об избранных.[293]
Жанна прожила еще почти двадцать лет. Богатая, активная и не обойденная вниманием мужчин, немного округлившаяся, но в свои пятьдесят все еще хорошенькая, как картинка. Она стала одной из жертв Французской революции, затеянной некоторыми философами, возомнившими, что мир можно сделать лучшим местом для жизни. Они хотели, чтобы все французы были свободными, равными и счастливыми, а попытались достичь этой цели путем отсечения наибольшего количества голов. Жанна отправилась на гильотину за свои роялистские симпатии в 1793 году.[294] Приговор был достаточно справедлив. Жанна не любила простых людей. Она знала их слишком хорошо.[295]
Нет большего заблуждения, нежели утверждение, что мадам Дюбарри явилась причиной Французской революции. Это самое последнее, что только может прийти на ум. Все, чего она желала, так это потратить мешок денег на разные безделушки. В дни своей славы она никому не причинила вреда, за исключением дюка де Шузеля, который слишком часто приставал к ней по поводу банковских счетов. Она его уволила и заставила Людовика платить ему ошеломительную пенсию, дабы бедный человек не слишком уж переживал.[296] Она была последней королевой левой руки Франции.
Меня никогда не интересовала сцена с гильотиной. Размышляя о мадам Дюбарри, я предпочитаю видеть ее на подходящем месте в Версале – в маленькой квартирке, по лестнице вверх до конца и еще один марш. Войдя туда, мне мерещится Людовик, взбирающийся в полночь по задней лестнице в королевском одеянии. У него слегка багровое лицо и он отдувается в предчувствии приступа атеросклероза. Он открывает двери и обнаруживает Жанну в прелестном неглиже и с видом ангела – более чем когда бы то ни было. Ну да, не бывает ничего лучше, чем чашечка хорошего кофе.
Петр Великий
Царь Алексей Михайлович Романов и его вторая жена Наталья Кирилловна Нарышкина не могли натешиться своим сыном Петром. Правда, какое-то время.
В раннем детстве у мальчугана просматривались перспективы на то, что со временем из него получится эрудированный человек.[297] Его учитель Никита Моисеевич Зотов не препятствовал развитию индивидуальности ребенка. Не мудрено, что по завершении обучения царевича Зотова назначили шутом при дворе.[298]
Возвели Петра на царский престол в 1682 году.
Итак, десяти лет отроду он получил законное право потешаться над самыми знатными подданными. Он, вообще, отличался пристрастием к юмору, выбивая киркой зубы и сшибая головы во время фейерверков. Петр знал, чего ждет от него толпа.
А тем временем Россией правила его единокровная сестра София. Это нежное создание верило в движение за женские права, пытаясь организовать убийство Петра. Пришлось бросить ее в темницу, дабы у нее появилось время осмыслить задуманное.[299]
Однажды в четверг Петр решил реформировать Россию, дав ей все преимущества западной цивилизации. Этот день нарекли Черным четвергом. Он думал, что с чем большим числом недоумков обсудит проблему, тем больше о ней узнает. И отправился за границу.
Путешествовал инкогнито – под личиной плотника Петра Михайлова. Однако, поступая таким образом, привлекал к себе еще большее внимание.[300] Довольно сложно оставаться инкогнито, если ты – русский царь ростом в шесть футов, восемь и три четверти дюйма.[301]
Отправляясь в Англию, Петр надеялся разузнать, каким образом следует обустраивать дела дома.[302] Остановился он в доме Джона Эвелина, который снимал адмирал Бенбоу и, в свою очередь, сдавал в субаренду Петру. За время своего жития в этом доме Петр разбил около трех сотен оконных стекол, изодрал множество перин и практически превратил свое пристанище в руину.[303]
Далее его путь пролег в Голландию, где он намеревался побольше разведать о строительстве кораблей. В Заандаме он целую неделю проработал простым плотником. Приходил, правда, поздно, обедал часа три, работу заканчивал рано и в итоге мало чему научился.[304]
Маленький деревянный домик, в котором он прожил эту неделю, ныне посещают толпы туристов.[305]
Петр стремился к учению, чтобы было о чем поговорить. После встречи с ним вдова курфюрста Ганновера София записала в своем дневнике: «Петр принял китовые пластины в корсете за наши кости. Он заметил, что у германских дам дьявольски твердые кости».
Во Франции он качал на своем колене Людовика XV, рассматривая лежащую в кровати мадам де Мантенон. И писал из Парижа домой: «Осталась только одна бутылка водки. Я не знаю, что делать дальше». Естественно, там удивлялись, почему он не возвращается в Россию. Наконец, он внял общему мнению.
Изучив западную цивилизацию изнутри, встретившись с архиепископом Кентерберийским и получив почетную степень доктора права Оксфордского университета, Петр вернулся в Россию. Реформы начал со стрельцов, обезглавив одних, вздернув других и поджарив на медленном огне третьих. Остальных он закопал живьем.[306] Около двух тысяч обезглавленных стрельцов всю зиму пролежали в общественных местах.[307] Обозленные родственники стрельцов распускали о Петре жуткие слухи, в основном весьма далекие от реальной картины жизни.
Затем он заставил бояр, этих заскорузлых консерваторов, сбрить свои длинные седые бороды, в которых водилось множество микробов. Бояре к ним привыкли и не желали с ними расставаться. Да, бояр можно было бы побрить, но сколько б на это ушло времени![308] Многие годы современники ломали голову над вопросом, почему Петр издал закон, запрещающий бороды.[309] Случалось, боярину обрезали бороду, а он подбирал ее и хранил под кафтаном и все оставались довольны.[310]
В те времена условия жизни были просто ужасны, поскольку еще не существовало Соединенных Штатов, которые могли бы оказать стране финансовую помощь.[311] И Петру приходилось сорок пять раз чеканить новые копейки, но его копейки весили намного больше старых. Он ввел много других финансовых усовершенствований и принял бюджет с меньшим количеством медных денег.[312] Взятки и коррупция запрещались, за исключением узаконенных самой властью.
Петр ненавидел все старомодное, в том числе Москву. Посему построил новый город на гиблых болотах Балтийского моря и назвал его, угадайте, в чью честь?[313] На строительстве Санкт-Петербурга годами работало сорок тысяч крестьян. Петр основал в Санкт-Петербурге музей естественной истории и, дабы привлечь туда склонных к алкоголю соотечественников, приказал наливать каждому визитеру стакан браги. Это сработало.
Петр прославился тем, что нанес поражение Карлу XII, убив множество шведов. Во время великой Полтавской битвы Карла ранили в пятку, а Петру прострелили шляпу. Побежденный спасся бегством, переправившись на другой берег реки Буг, где и застрял на пять лет.
Россия заполучила Ливонию, Эстонию и другие территории, на которые зарились весьма немногие. Ливония была тогда частью сегодняшней Латвии. В основном ее населяли ливы, которые были чем-то вроде литовцев.[314]
Это приводит нас к Ивану Мазепе. Истории известна яркая страничка, связанная с судом польского короля Яна Казимира. В свободное от работы время Мазепа изучал ботанику наедине с миссис Фалбовской. Курс обучения закончился весьма неожиданно – он обнаружил себя привязанным к дикой лошади. Очевидно, дело обошлось не без вмешательства ревнивого мистера Фалбовского. Лошадь погнали в степь. Обреченного на смерть Мазепу спасли казаки.[315] Мазепа старался и в дальнейшем, но уже без участия миссис Фалбовской, потому что казаки-запорожцы придерживались целибата.[316] Он стал атаманом, или гетманом, прославился на Крымской войне в битве за Азов. Затем присягнул на верность Карлу XII.[317] Петр оценил такую перемену в его поведении в казнь через повешенье.[318]
Петр таки дал развод своей первой жене Евдокии Лопухиной и заткнул ей рот до конца жизни. Ее любили все, за исключением мужа.[319] Затем Петр принялся бражничать с генералом Меньшиковым. Этот ученик пирожника сделал сногсшибательную карьеру, став главным лицом в петровской армии.
Однажды за обедом Петр обратил свое благосклонное внимание на крестьянскую девушку Марту, постоянно ошивавшуюся возле Меньшикова.[320] В свое время эта дочь литовского фермера намеревалась выйти замуж за однорукого шведского субалтерна. Да видать не судьба. Проходившие мимо русские солдаты вытащили ее из печи, где она пыталась прятаться.[321] Петр и Меньшиков заботились о девице сообща, но завершилась эта трогательная история тем, что в 1707 г. Петр женился на Марте, обвенчавшись на тайной церемонии, и она превратилась в Екатерину.
Четырьмя или пятью годами позже произошла общественная церемония венчания, где двое их маленьких дочерей исполняли роль служанок невесты. По такому поводу Петр облачился в адмиральскую форму, а Екатерину сопровождали вице-адмирал и контр-адмирал флота.[322] Петр многозначительно заметил: «Я думаю, это – плодовитая свадьба. Смотрите, мы женаты только три часа, а у нас уже пятеро детей».
Большую часть времени Петр содержал Екатерину босой и беременной.[323] У них было двенадцать детей, одна из них, Елизавета, стала императрицей.
Петр был за эмансипацию русских женщин. За исключением своей семьи. Он расселил ее по монастырям. Так обнаружив, что его жена завела себе любовника, решил преподать ему урок и обезглавил пострела. Голову поместили в банку со спиртом и выставили на окне в опочивальне Екатерины. Она больше никогда не упоминала о нем.
Сын Петра царевич Алексей не был так хорош.[324] Все ему наскучило, а в его голове гуляли смешные мысли. Облачался он в старое ночное платье с оторванными пуговицами, сидел на печи, где день-деньской пожирал маринованные грибы и соленые огурцы. Петр частенько бивал Алексея, и кое-кто утверждает, что однажды забил его до смерти. Ну и что? Ведь сделал он это только однажды. И вообще он был тогда пьян.[325]
После заключения мира со Швецией в 1721 году российский сенат присвоил Петру титулы Петра Великого, отца Отчизны и императора всея Руси. Петр не мог отказаться от того, что уже и так имел.
Все говорят, что Петр был замечательным человеком. Очевидно, он таким и был. На самом деле Петр был хорош, когда не был пьян или не испытывал приступов гнева. К примеру, он постановил, что, проходя мимо дворца зимой, люди не должны снимать шляпу. И еще – он разрешил снова курить.[326]
Он построил российский военный флот и основал замечательную систему образования.[327] Среди его менее масштабных свершений следует напомнить и о том, что он собственноручно сделал канделябр из клыков моржа и ракету в пять фунтов весом, которая при запуске убила царева друга, упав ему на голову.
Петр страстно желал, чтобы Россия пребывала в контакте с внешним миром в отличие от прежних времен.[328]
В 1710 году Петр собрал в Санкт-Петербурге карликов и горбунов со всех концов России и построил для них на замерзшей Неве ледяной городок. Двум карликам устроили пышную свадьбу, запечатленную на знаменитой картине Верещагина «Свадьба горбунов». Петр любил горбунов и карликов. Очевидно, потому что он был намного выше их.[329]
Петр свершал свои реформы с большой поспешностью, порой обильно сдабривая их водкой. Системы у него не было. Умер он от воспаления мочевого пузыря. Перед самой кончиной он сказал: «Я оставляю все…» и не окончил фразы. В последние годы Петра не покидало ощущение, что все, сделанное им, было сделано неправильно. Может быть, в этом он был прав.
Екатерина Великая
Екатерина Великая не была русской, как и поныне полагают многие. Она была немкой. В девичестве ее гардероб состоял всего из трех платьев и двенадцати сорочек и, тем не менее, она сумела стать императрицей России и править многими миллионами подданных на протяжении тридцати четырех лет. Вот вам еще одно доказательство, что можно свершить, если отдаваться делу до конца.
Кстати, и имя ее было вовсе не Екатерина, а София-Фредерика-Августа Ангальт-Цербстская, или вкратце Фигхен. Она была дочерью принца Христиана-Августа Ангальт-Цербстского и принцессы Иоганны-Елизаветы Голштин-Готторпской.[330] Родилась девочка 5 мая 1729 года в Штецине в Померании,[331] и нельзя сказать, что ей выпало счастливое детство. Еще ребенком она твердо решила, что взрослая жизнь у нее будет веселее. Чуть позже с этим она перегнула палку.
В четырнадцатилетнем возрасте по приглашению императрицы Елизаветы Фигхен отправилась в Россию, где вышла замуж за наследника трона великого князя Петра III. Все произошло довольно просто: она тщательно упаковала три платья и двенадцать сорочек, попрощалась со своим старым домом, со связанными с ним воспоминаниями и пустилась в плавание по жизни. Никто не знает, какие мысли посетили бедную девочку, когда она покидала своего отца, которого она уже больше никогда не увидела, целовала на прощанье своих многочисленных родственников и отправлялась в земли чужестранцев. Очевидно, сама идея пришлась ей по вкусу.[332]
Прибыв в Россию, Фигхен первым делом выбросила старые платья, заменив их замечательным шелком, мехами и драгоценностями, которые преподнесла ей в дар императрица Елизавета.[333] Имя Фигхен поменяли на Екатерину Алексеевну, и на следующий год она вышла замуж за Петра. Свадьбу сыграли с невиданным размахом. Она горделиво носила усыпанную бриллиантами корону, платье из золота и серебра, и все бы шло замечательно, своевременно обрати она внимание на причуды жениха. В жизни всегда так: что-нибудь да случается не так.[334]
В брачную ночь Екатерина с удивлением заметила, что с партнерами по постели в России творится нечто странное. В первую и самую «ответственную» ночь Петр забрался в брачное ложе не снимая сапог, около часа поиграл с куклами, рассказывая молодой жене о своих новых наложницах.[335] Вот так пообщавшись с новобрачной, он повернулся на другой бок и захрапел.[336] Эта процедура повторялась девять лет подряд, пока Петр не перебрался в свою собственную кровать. Раньше ему это просто не приходило в голову. Несколько лет спустя, когда его мертвое тело обнаружили со следами убийства, высказывались предположения, что в случившемся вроде бы есть и частица вины Екатерины. Почему и откуда возникло такое предположение?[337]
А тем временем Россия нуждалась в наследниках трона. Однако дети по дворцу не бегали, ибо вместо выполнения своих «царских функций» Петр предпочитал играть в куклы. Но чудо все же произошло: в 1754 году Екатерина разродилась мальчиком, правда, сильно смахивающим на Сергея Салтыкова – молодого человека, с которым Екатерина частенько обсуждала текущие события. И все же некоторые историки считают, что Петр мог быть его отцом, потому что с возрастом тот все больше и больше походил на него характером и такой же бесполезностью. Оба были глупы, но что это доказывает?[338]
Вскоре Салтыков был отодвинут в сторону, потому что у Екатерины пробудился интерес к Польше, точнее, к графу Станиславу Понятовскому.
У Екатерины пошли дети. Дочь нарекли Анной,[339] а сын получил имя от Бобринского. Была еще пара маленьких девочек, рожденных после встречи с красивым гигантом из гвардии Григорием Орловым. Мне неведомо, были ли у нее еще дети или нет – я не считаю это своим делом. «Кто-то становится отцом против своей воли», – писала она в своих мемуарах. Кроме того, она так боялась темноты.
К 1762 году Екатерина провела в России уже 18 лет и ее жизнь вошла в колею. Однако посмотрите, что произошло. Императрица Елизавета умерла от своего любимого шери-бренди и Петр заменил ее на троне как Петр III. Шесть месяцев спустя с помощью Григория Орлова и его братьев Екатерина свергла его с трона, бросила в темницу и провозгласила себя императрицей.[340] В порыве восторга россияне подзабыли, что она была стопроцентной чужеземкой, без каких-либо прав на корону, и потому, к своему великому удивлению, оказались под правлением германской дамы.
То, что произошло с Петром, вызывает чувство печали. Через несколько дней после его ареста он внезапно умер в Ропше, где с ним находились Алексей Орлов и другие друзья императрицы. Екатерина огласила приближенным, что он умер от геморроидальной колики. Неудивительно, что участники похоронной процессии не преминули заметить: почему это при таком посмертном диагнозе на шее усопшего была огромная повязка. Вот что происходит, дорогие читатели, если играть в куклы в неподходящее время. На первый взгляд, такое времяпрепровождение кажется настолько же безопасным, как и любое другое. Но в реальной жизни так не бывает.
Дальнейшая жизнь Екатерины могла бы сложиться иначе, позволь себе она выйти замуж за Григория Орлова. А может быть, и нет. Ведь она сохраняла с ним контакты на протяжении десяти лет, до тех пор, покуда его тело Геркулеса не начало давать слабину то там, то здесь, делая его непригодным для дел государственных.[341]
Ее следующий сердечный друг, Григорий Потемкин, оставался рядом с ней шестнадцать лет подряд. Однако с возрастом и ему пришлось удалиться от возлюбленной. Угасание нежных отношений он воспринял легко и принялся представлять императрицу своим приятелям помоложе, не забывая взимать с них неплохие комиссионные. Его состояние стремительно увеличивалось и, наконец, достигло 50 миллионов рублей. (Вы уверены, что все понимаете как нужно?)
Потемкин был единственным мужчиной Екатерины, не отличавшийся дьявольской красотой. Он был одноглазым, с крючковатым носом, кривоногим и в большинстве случаев – пьяным. Целыми днями он мог обходиться только квасом и луком, слоняться по дворцу босоногим, в грязной старой ночной сорочке, непрестанно кусая ногти. Никто не мог понять, что такого особенного нашла в нем Екатерина. Но не все так просто, как кажется на первый взгляд. Ведь не все знали, что, если остаться с ним наедине и пользоваться его доверием, он мог достаточно искусно имитировать голос собаки, кота и петуха – единственный вид «искусства», который по-настоящему любила Екатерина. Она сама могла имитировать мяуканье кота, но никогда не бахвалилась этим.[342]
В этом месте повествования мне хотелось бы сказать, что после такого водоворота событий Екатерина утихомирилась. Но нет, ей было лишь сорок семь и в ней еще бурлила жажда новых идей.
В 1776 году на ее пути попался некто Петр Завадовский. Заметьте, двадцати лет отроду. Тонкий наблюдатель шевалье де Корберон заметил в его адрес: «Относительно сути его положения, то он обладает им в превосходной степени».[343]
На следующий год появился лейтенант Зорич, за ним подоспел первый внук Екатерины, для которого она изобрела одежду из одного куска ткани, чтобы ее можно было снимать и одевать в один миг. Ручки и ножки ребенка продевались в нее одновременно и застегивались сзади. Я не совсем понимаю, как это делалось, но оно срабатывало.[344]
Это приблизительно все о мужчинах Екатерины, за исключением Корсакова, который продержался в фаворитах лишь пятнадцать месяцев;[345] Ланского, который умер на посту после принятия слишком большой дозы таблеток; Ермолова и Мамонова[346] – оба свалились с мельницы; а также Павла Зубова, который пережил ее. Зубову было только двадцать два, когда он отправился на службу, его брату Валерьяну, который околачивался возле дворца, стукнуло восемнадцать, а Екатерине – за шестьдесят. Но ты стар настолько, насколько себя чувствуешь. Умерла она от апоплексии 17 ноября 1796 года в возрасте шестидесяти семи лет.
Многое поговаривают о друзьях Екатерины, но, в основном, это сплетни. Мир полон людей, готовых подумать самое плохое, когда среди ночи видят человека, заскакивающего не в ту спальню. Неоднократно говорилось, что у Екатерины было три сотни любовников. Она же имела лишь десять – двенадцать. Официально. И очень немного, по ее счету, только на пару дней, ну, максимум – на неделю. И потом – не имела же она их всех сразу. Она имела их одного за другим.
Все было вполне открыто и честно. С первого и до последнего дня каждого случая такого сотрудничества в государственных делах весь город знал об этом. Поскольку Екатерина была методичной персоной, она разработала свою систему. Если новый кандидат проходил внимательную проверку доктора Роджерсона и выдерживал определенные мистические сеансы с графиней Протасовой или графиней Брюсс,[347] он незамедлительно назначался генерал-адъютантом императорских покоев. Общение с ним происходило по внутренней лестнице, дабы он всегда мог находиться поблизости своего поста. Он становился полноценным временщиком, или человеком момента. Его также называли другими именами, которые очень смешно звучат по-русски.
Вечера во дворце были далеки от оргий, которые вы себе можете вообразить, – вообще-то они показались бы в наши дни крайне медлительными. Екатерина всегда покидала их в десять часов вечера после игры в вист или в бридж. Около девяти тридцати она начинала поглядывать на часы и точно в десять поднималась и следовала в свои приватные покои в сопровождении генерал-адъютанта. Затем Екатерина выпивала большой стакан кипяченой воды, окутывала голову несколькими шерстяными шарфами – предостерегающая мера от простуды – и отправлялась в постель. О том, что происходило позже, полагаю, я не могу рассказать. Меня там не было.
Екатерина отличалась чрезмерной щедростью. Она даже платила вперед – практика, которая по отношению к бизнесу временщиков в наше время почти не применяется.[348] Когда временщика призывали к исполнению долга, он обнаруживал в ящике своего стола сто тысяч рублей и еще двенадцать тысяч первого числа каждого месяца. Естественно, такой обычай требует ресурсов, и Екатерина частенько оказывалась в затруднительном положении. Общая стоимость ее увлечений, включая зарплаты, покои, еду, одеяния и то: се оценивается в 92 820 000 рублей. Я не знаю, как это может быть выражено в современных деньгах, но рубль – это сто копеек, а копейка должна была чего-то да стоить![349]
История вряд ли знает, что думать о личной жизни Екатерины. Надлежащим ли образом она заботилась о своих генерал-адъютантах? Был ли это просто животный инстинкт или то, что поэты подразумевают под любовью? В любом случае, почему так много?[350] По крайней мере, мы обязаны помнить, что она никогда не имела намерений бить какие-то рекорды. Несколько первых привязанностей случились просто сами собою, а на исходе жизни она думала, что три или четыре новых уже не играют никакой роли. Кроме того, – а это известно и вам и мне, – все, чего она хотела, было доброе слово.[351]
Можете говорить все, что вы хотите, но Екатерина создавала вокруг себя атмосферу большого веселья, когда бывала в хорошем настроении, а в хорошем настроении она была всегда. Она была императрицей России, но в своей основе это была демократическая душа. Она любила заставать людей врасплох. Что касается настоящей любви и всего такого, я намерен признать за ней дар сомнения, хотя большинство экспертов отказывают ей в этом. Старое ничтожество граф Мальмесбери писал домой, что Екатерина была способна зажечь странника нежным чувством. А вот современный биограф многословно утверждает, что Екатерина так и не научилась любить. Ну хорошо, может быть, и так. Но она же пыталась.
Фридрих Великий
Утро 24 января 1712 года в Берлине выдалось мирным и спокойным. Дела шли как обычно, и около полудня на свет Божий появился Фридрих Великий.
Третий король Пруссии Фридрих II, или Фридрих Великий, был сыном Фридриха-Вильгельма I, из того самого великого множества Фридрихов, которого уронила вниз головой сестра, который проглотил сапожную пряжку[352] и стал первым королем Пруссии.[353] Конечно, истории известны и другие Фридрихи, правда, не все они, подобно нашим Фридрихам, происходили из династии Гогенцоллернов. Например, Фридрих Барбаросса[354] и его внук Фридрих II (вовсе не наш Фридрих II) принадлежали к династии Гогенштауфен. Историки по сей день не определились, какое семейство лучше – Гогенштауфенов или Гогенцоллернов. Многое можно порассказывать о каждом из них.[355]
Справедливости ради следует заметить, что перед Фридрихами было предостаточно Отто и Рудольфов. Все они, в некотором роде, в свое время были императорами Германии. Но дабы постигнуть это, вы должны быть истинным немцем. Вы можете не понять тонкостей, но у вас может появиться шанс разобраться в целом.
До восхождения на трон в 1713 году Фридрих-Вильгельм I завоевал любовь своих сограждан весьма оригинальным способом – он провозгласил режим строгой экономии. С тех пор немало других людей мечтали сделать то же. Иногда они доходили до фанатизма, не помышляя уже ни о чем-то другом, но тщетно.[356]
Ему также удалось решить проблему безработицы. И тоже оригинально: он частенько отправлялся на поиски безработной личности и, обнаружив таковую, бил ее по темечку тяжелой бамбуковой палкой. Такая практика не была возведена в ранг научной системы, однако свои плоды все же приносила.[357]
Фридрих-Вильгельм I был очень старомодным. У него было четырнадцать детей и он требовал от них примерного поведения.[358] Он был также оригинальным родителем типа – пойти-посмотреть-что-они-делают-и-сказать-им-прекратить-безобразничать. И еще: он кормил королевскую семью некалорийной капустой, поскольку верил, что сэкономленный грош – это сохраненный грош. Он всегда говорил: «Э, ради Бога, можешь взять добавку этой замечательной капусты!»
На сэкономленные вот так деньги он нанимал гигантов для Потсдамской гренадерской гвардии и у него оставалось еще достаточно средств для покупки Шведской Померании.[359] С одной стороны, гиганты могли разглядеть врага быстрее невысоких солдат, с другой стороны, враги могли обнаружить гигантов быстрее коротышек. Но Фридрих-Вильгельм всегда отрицал такой подход. Он отвечал, что это, дескать, всего лишь софизм.
Фридрих-Вильгельм глубоко знал национальную экономику. Он вкладывал деньги в бочки, а бочки хранил в погребах.
Встретив кого-нибудь на улице, он грозно вопрошал: «А ты кто такой?» Фридрих-Вильгельм свято верил, что избыток сна притупляет ум.[360] Он ненавидел все французское, включая парики, хотя, справедливости ради, следует заметить, что в этом у него вообще был плохой вкус.
Будущее Фридриха Великого не походило на судьбу его отца. Несмотря на последствия, которые могли возникнуть для человека его положения, он оказался не чужд культуре, научившись еще ребенком говорить, читать, писать и думать на французском. По крайней мере, он думал, что думает на французском. Хотя, в конечном итоге, это не столь уж принципиально, поскольку приводит к тем же результатам.[361]
Пришло время, когда он научился играть на флейте. Как вы полагаете, каким был его следующий шаг? Вот и не угадали: он стал поэтом. Его стихи были глупыми даже для стихов.
В стремлении хоть что-то исправить, отец был вынужден посадить своего выродка на хлеб и воду, время от времени бросать в кутузку, спускать с лестницы и пытаться удушить его шнурком от портьер.
Ничто не помогало – Фриц всегда выживал. Ведь ему казалось, что он ведет увлекательную жизнь.
– Nicht so schmutzig, – кричал он на Фридриха в надежде очистить его от скверны. Но это не приводило ни к чему.
В конце концов, Фридрих-Вильгельм капитулировал и воскликнул: «Фриц флейтист и поэт!» Таков был приговор истории.[362] Мсье Вольтер, к которому обратились за отзывом на очередное творение доморощенного гения, отписал Фридриху Великому: «Сия поэма достойна вас». Ничего другого не оставалось, как совершенствоваться на этом поприще.
Однажды Фридрих вознамерился жениться на принцессе Амелии-Софии-Элеоноре Английской, да не тут то было: отец заставил его жениться на принцессе Елизавете-Кристине Брунсвик-Беверн, которую, естественно, не любил. Она была волчицей. Фридрих вспоминал о ней раз в год, вежливо осведомляясь, как она себя чувствует. Та неизменно отвечала, что чувствует себя ужасно.
Принцесса Амелия-София-Элеонора Английская так и не смогла пережить подобное отношение и умерла от разбитого неразделенной любовью сердца в шестидесятилетнем возрасте. Фридрих бесконечно обязан ей наличием своего наихудшего врага. Любимая сестра Фридриха Вильгельмина была вынуждена выйти замуж за шепелявого принца-еретика Барета.[363]
В 1740 году Фридрих стал королем и написал книгу, в которой стремился доказать, что ложь, обман и грабеж на дорогах – плохое занятие и что истинное счастье приходит лишь после оказания помощи другим людям. Затем он оттяпал Силезию у Марии-Терезы Австрийской, которой поначалу обещал защиту от захватчиков, и, может быть, потому был наречен Фридрихом Великим.[364]
Во время трех силезских войн в Фридриха стреляли сотни раз. И все мимо. В этих войнах полегло полмиллиона пруссаков, но и многие все же уцелели.
В промежутках между войнами Фридрих пытался развлекать Вольтера. Было время, когда Вольтер всецело зависел от него (почти три года), и в этот период Фридрих лишил его поставок сахара и шоколада, чтобы указать ему на его место.
Затем Вольтер присвоил несколько огарков свечей из прихожей Фридриха, за что тот обозвал его конокрадом. В свою очередь, Вольтер обвинил Фридриха в том, что тот разбивает и инфинитивы. На том дело и закончилось.
В действительности Фридрих разбил только один или два инфинитива, но кто мы такие, чтобы быть судьями?[365] Великих авторов следует читать, а не поучать.
Фридрих совершил также нечто такое, из чего в дальнейшем извлек полезные уроки. Он назначил некоего Мопертуса президентом Академии наук в Берлине. Сей ученый муж однажды посетил Лапландию для измерения длины градуса меридиана с целью демонстрации сплющенности Земли на полюсах. В результате этого путешествия он каким-то образом уверовал, что именно он распрямил Землю на полюсах.[366]
При Молвице Мопертус вскарабкался на дерево, пытаясь получше рассмотреть битву. Ничего хорошего из этого не вышло: его взяли в плен и доставили в Вену. Лишь двенадцать высших умов мира были способны понять Мопертуса. И то они не были так уж сильно в этом уверены.[367]
Фридрих Великий был основателем того, что впоследствии стало современной Германией. Когда пришло время превратиться в маленького старого человека, его нос стал еще более крючковатым. Он носил старую форму, усыпанную нюхательным табаком, и говорил своим соседям очень смешные, но грубые вещи.[368]
Фридриха воспитали в строгости. Его отец надеялся, что он станет хорошим солдатом, будет экономным и бережливым. Он ошибался. Мать и гувернантки Фридриха поощряли развитие его интереса к литературе и музыке. Он тайно изучил латынь, насмехался над религией, отказывался ездить верхом или стрелять, любил французские язык, литературу и одежду, ненавидел и презирал немецкие обычаи. И, конечно же, обожал игру на флейте, которая утешала его. Но не утешала других.
Фридрих всегда цеплялся к Польше, оскорблял мадам Помпадур, Екатерину II и Елизавету Российскую.[369]
Польский вопрос всегда сводился к одному: сколько ее территории можно заграбастать? Фридрих разработал план раздела Польши, в котором России и Австрии отводилась незначительная роль. Мария-Тереза не желала участвовать в таком разбое и ограничилась тем, что забрала себе лишь 62 500 квадратных миль.
Чем больше нюхательного табаку употреблял Фридрих, тем больше мемуаров он писал. Он любил литературу, но не настолько, чтобы никогда не заниматься нею и не пытаться обогатить ее наследие.
Фридрих Великий умер в одиночестве в 1786 году в возрасте семидесяти четырех лет. С ним оставались лишь единственный слуга и верные собаки, которых он любил больше, чем людей. Он любил повторять: «Собаки никогда не остаются неблагодарными, они хранят верность своим друзьям». Кроме того, они воспринимали мир его глазами.
V. Веселая Англия
Вильгельм Завоеватель
Вильгельму Завоевателю достались интересные предки. Происходил он от Ролло Ходока, или Ролло Бандита, или Рауля Безрассудного, вождя викингов, который где-то в году 911 оттяпал земли у Чарлза Простака. Ролло, или Рольф, или Рауль, был грубым и неотесанным, но, тем не менее, вскоре стал герцогом Нормандии, хотя в дальнейшем это уже не играло в его судьбе такой уж большой роли.[370] Праправнук Ролло стал Робертом {II} Дьяволом, или Робертом Замечательным, отцом Вильгельма Завоевателя.
Вильгельм появился на свет в 1027-м или 1028 году. Он рано проявил признаки своего будущего величия. В общем-то среди своих сверстников он не отличался ни ростом, ни силой, но, тем не менее, постоянно спорил, дрался и сбивал с ног даже тех, кто был покрупнее его. После смерти отца, почившего в бозе где-то в Иерусалиме, он обрел большую независимость, тут же принявшись выдавливать глаза другим людям и понемногу разливать яд в местах скопления народа, то есть там, где это давало наибольший эффект.
Герцог Нормандии Вильгельм устанавливал порядок на своей территории проверенным путем, заключавшимся прежде всего в примирении с Богом. На языке практики это означало, что акты насилия запрещались по понедельникам, вторникам, четвергам и пятницам.[371]
Известен случай, когда он отрубил руки и ноги тридцати двум бюргерам, которые осмелились над ним насмехаться. Он не переносил, когда над ним потешаются. От дальнейших достижений в данном направлении его спас Галлет Глупый, или Голет Идиот. Впрочем, нельзя отбрасывать и версию, согласно которой его активность в управлении народом приостановила безумная любовь к Матильде Фландрийской, дочери Болдуина Мягкого. Возникновение столь сильного чувства вполне естественно, если при этом не забывать, что его возлюбленная была очень богата и происходила от Альфреда Великого. По крайней мере, так она утверждала.[372] Посему никто не имеет права всуе заявлять, что она была просто никем.
Более того, она была первой в его жизни женщиной, которая усомнилась в происхождении Вильгельма Завоевателя и назвала его незаконным правителем.[373] Поступая таким образом, она начала одну из самых великих любовных саг в мировой истории. С первого взгляда такой путь достижения желаемого результата может показаться не совсем обычным, но любовь сама собою – очень необычная вещь, и при более тщательном изучении предмета оказывается, что она может сотворить много чего эдакого.[374]
Свой первый трюк – публичную пощечину – Матильда отвесила в тот момент, когда Вильгельм, будучи тогда герцогом Нормандским, попросил ее руки. Фактически находясь на «рынке невест» в поисках мужа, Матильда, тем не менее, громогласно заявляла, что ее проклянут навеки, если она выйдет замуж за такое чудовище, и тому подобное, и так далее, и такое прочее.
Хотя Вильгельм и на самом деле был бастардом, ибо произошел от герцога Роберта Дьявола и дочери дубильщика из Фалеза Герлевы, столь откровенные высказывания в свой адрес ужалили его прямо в сердце.[375] Он вскочил на коня и поскакал в хорошо известное ему место. Застав Матильду дома, он с порога сбил ее с ног, схватил за волосы и принялся таскать по полу, поучая ее не столько словом, сколько кнутом. Оставив на ее роскошном теле многочисленные синяки и ссадины, Вильгельм ускакал прочь, не будучи уверенным в дальнейших успехах на поприще любви.
Вопреки ожиданиям, все пошло совершенно в непредвиденном направлении. Доселе не обращавшая на него настоящего внимания, Матильда круто изменила свое отношение к нему, как только он отхлестал ее кнутом в Брюгге. Вот тогда-то она и решила, что он зашел слишком далеко… и вышла за него замуж. У них родилось четверо сыновей, шесть дочерей, а кроме этого, они провели вместе немало веселых минут.
Внезапная перемена Матильды в сердечных делах озадачила многих экспертов. Вроде бы она должна была отдавать себе отчет в том, кого заполучила в супруги, но, очевидно, вещи такого рода ей нравились. Однако не следует исключать с ее стороны дальновидного умысла: давая согласие на брак, она преследовала цель расквитаться за нанесенные ей побои. А может быть, интуиция подсказала ей, что уж если он сумел поработать над ней кнутом, то сумеет и кое-что другое. Большинство историков отрицает, казалось бы, общеизвестный факт, что в конце концов Вильгельм забил ее уздечкой до смерти за то, что она покалечила одну из его пассий. Хотя лишь с большим трудом можно предположить, что у Вильгельма вообще могла быть какая-то пассия. Ко времени смерти Матильды в 1083 году он успел до такой степени повзрослеть, что начал разбираться, чем заканчиваются такого рода отношения.
Вильгельм обладал прекрасной фигурой. Он был высок и смугл. И при всем том не являлся Матильдиным типом мужчины. Как только на арене любви появился кнут, она проиграла схватку с путешествующим английским аристократом Бритриком, который, отразив ее атаки, в панике поднял паруса в направлении своего спасительного Глоуцестершира.
Бритрик был из породы английских блондинов с нежной комплекцией и вполне соответствовал своему прозвищу Медового Бритрика. Его также называли Снежным или Пшеничным. Он точно отвечал идеалу, который та искала. И она сказала ему об этом прямо в лицо, ожидая, что он тут же начнет предпринимать какие-то шаги в нужном направлении. Вместо ответа он погрузился на ближайший отплывающий корабль.
Он бежал, да не навсегда: Матильда поймала его в свои сети несколько позже.
Остаются кое-какие детали. Поговаривают, что еще до того, как принялась искать подходы к Пшеничному, Матильда обзавелась двумя совершенно незаконнорожденными детьми, Джуниором и Гундредом, от господина Герборда, юриста по профессии.
Историки пребывают в полном недоумении по поводу того, каким это образом Матильда умудрилась найти время втискивать все эти дела в свой ежедневный распорядок. Неизвестна и дальнейшая судьба юриста. Некоторые утверждают, что он умер. А некоторые предполагают, что, приняв предложение Вильгельма, она в ожидании развода долго откладывала свадьбу. Другие находят, что лучше вовсе не верить в существование господина Герборда, поскольку он не вписывается в общую картину и попытки вместить его туда ни к чему не приведут.
Как видим, в препятствиях на пути семейного счастья этой парочки недостатка не ощущалось. В довершение всего возникли серьезные проблемы с церковью, которая заподозрила их в грехе кровного родства, поскольку Вильгельм и Матильда по отношению друг к другу были кем-то вроде двоюродного брата и сестры.[376] В любом случае, свадьба состоялась в 1053 году, через четыре года после того, как Матильда впервые назвала Вильгельма тем, кем она его называла и потом.
Представьте себе, весь этот трудный период Вильгельм оставался верным своей Матильде и отказался жениться на ком-либо другом. Факт остается фактом: он нуждался в ней для укрепления своей социальной позиции. Ее семья была богата и могущественна и, кроме того, в силе был установленный Альфредом Великим порядок, по которому Вильгельм должен был иметь жену такую, как она. Иначе его по происхождению могли считать трактирным завсегдатаем.
Возможно, вы слыхали, что Вильгельм получил титул Завоевателя в 1066 году в результате победы в битве при Гастингсе и был коронован королем Англии. Матильда прибыла на свою коронацию в 1068 году, родила еще одного ребенка и вновь отправилась домой.[377] И что вы думаете, как она поступила с Бритриком Пшеничным? Конечно, история – это большое поле догадок. Но дело выглядит так, будто она лишила его всех земель, приказала бросить в тюрьму, где организовала его убийство, дабы показать ему, кем он был на самом деле. Это ли не блестящее доказательство того, что любовь – замечательная вещь и следует подумать дважды перед тем, как отвергать предложение руки и сердца, даже если ты боязлив или осторожен.[378]
Семейная жизнь Вильгельма и Матильды оказалась на удивление счастливой, если не принимать во внимание эпизодические схватки с нередкими нокаутами и постоянные ссоры по поводу того, кто «в лавке» начальник. В общем и целом Матильда была хорошей женой, исключая те случаи, когда принимала сторону своего сына-бунтаря Роберта Кертхауза по прозвищу Крыса, в противовес любимчику отца Вильяму Руфусу. Впоследствии семейные отношения Вильгельма и Матильды приблизились к идеальным. То есть они отошли друг от друга так далеко, насколько это удается людям.
Однажды Матильде захотелось соткать огромный гобелен из льна с изображением сцен из истории нормандского завоевания Англии. Получился он более двухсот футов длиной, весь вышитый шерстью в восемь цветов. Она стала знаменитой в истории личностью, главным образом, благодаря этому недоразумению. Впоследствии, правда, выяснилось, что с гобеленом у нее не было ничего общего, но к тому времени она приобрела такую известность, что авторство уже не имело никакого значения.[379]
Гобелен был признан авторитетным источником определения многих деталей жизни и великих событий в истории одиннадцатого века. Например, оказывается, что лошади в те времена имели зеленые ноги, голубые туловища, желтые гривы и красные головы, а люди имели обыкновение двоиться и весьма отличались от того, что мы, в основном, имеем обыкновение считать человеческими существами. На гобелене изображены 620 мужчин и женщин да 370 других животных.[380]
Личности, претендующие на происхождение от Вильгельма Негодяя, как это по некоторым причинам делают многие, просто обязаны иметь хотя бы одного из его детей в своем фамильном древе. Генри Буклерк, или Генри I, самый младший сын Вильгельма и Матильды, присутствует на множестве фамильных деревьев. Для этого он был очень хорош. Только до женитьбы он успел обзавестись дюжиной незаконных детей, и никто до сих пор так и не удосужился подсчитать, сколько же их было у него после заключения брака.[381]
У большинства дочерей Вильяма наследников не было.[382] Некоторые знаменитости убеждены, что происходят от Вильгельма через его дочь Гундред, и все было бы прекрасно, окажись у Вильгельма дочь с таким именем.[383] Однако, если доверять некоторым экспертам, Гундред, которая вышла замуж за Вильяма де Воррена, позже графа Сюррея, была дочерью Матильды и мистера Гербода и посему никоим образом не могла иметь никаких кровных уз с Вильгельмом. Окажись это правдой, упоминавшиеся здесь люди вовсе не являются наследниками Вильгельма Любителя Детей. Не знаю, как они перенесут такое известие.
Генрих VIII
Генриха VIII называли Защитником Веры или Старой Пудинговой Рожей,[384] и женат он был шесть раз. Он страстно любил сладкое, а также поджаренного на открытом огне дельфина, консервированную айву, вареного карпа и жареную дрофу.
Нравится ли вам Генрих VIII или нет, но правды некуда деть: обезглавив двух своих жен,[385] он сильно подмочил собственную репутацию. Определенным образом в случившемся он может обвинять только себя самого. Любой человек, обезглавивший двух своих жен, должен быть внутренне готов к нелицеприятным разговорам. Он не должен был так поступать, но вы знаете, как такое случается. На самом деле Генрих просто не мешал судьбе идти своей дорогой. Хотя для некоторых мужей такая задача не по силам даже в наши времена.
Давайте не будем забывать, что он позволил некоторым из них жить дальше. И это было высочайшее достижение рыцарского духа, что и понятно, поскольку рыцарское достоинство в те времена пребывало в апогее своего расцвета.
Генрих VIII обзавелся таким количеством жен по причине сильно развитого династического чувства, которое незамедлительно рвалось наружу, как только он встречал хорошенькую служанку с задатками чувства собственного достоинства.[386] Вообще-то предполагалось, что служанки с такими задатками должны посвящать все свое время вышиванию, однако совсем немногие относились к этому занятию серьезно.
Первая жена Генриха Екатерина Арагонская, с какой стороны ни возьми, была совсем не подарок. Ее отличали постоянная мрачность в настроении и равнодушие ко всему на свете. К тому же она вечно что-то штопала. Ее единственному ребенку, Кровавой Мери, нечем было похвастаться, за исключением того, что она носила варежки и страдала невралгическими головными болями.
Екатерина Арагонская слыла одной из наиболее добродетельных женщин, когда-либо появлявшихся на земле, и она не считала зазорным напоминать ему об этом. Генрих часто отсылал ее к черту, однако ей никак не удавалось отыскать туда дорогу, поскольку она не понимала по-английски. А еще она не умела улыбаться.[387] Со временем она начала проявлять непокорность, и ее брак объявили недействительным ab initio (с начала – лат.) В любом случае, ее в свое время как бы навязали ему.[388]
Анна Болейн была моложе и краше, к тому же, ее нельзя было упрекнуть в равнодушии.[389] Напротив, ее отличали остроумие и быстрота реакции в беседе. Какое-то время подобные качества воспринимаются нормально, однако они редко вознаграждаются на протяжении длительного времени. Как это ни странно, но она с гордой чопорностью носила черную ночную рубашку из сатина, отороченную черной тафтой.[390] В 1553 году она родила королеву Елизавету и «в награду» была обезглавлена элегантным двуручным мечом.
Вот что писал об Анне профессор Поллард: «Она заняла в английской истории такое место исключительно благодаря тому, что взывала к наименее утонченной части натуры Генриха». И вот, имеем результат.[391]
Остальные жены Генриха или случайно падали с мельницы, или, как это произошло с Иоанной Сеймур, умирали от восторга в объятиях возлюбленного. В свое время Анной Клевской восторгались в южных странах, но в Англии она успехом не пользовалась. Поговаривают, что ей удалось поднять свой имидж исключительно благодаря умению разгадывать шарады.[392] Анна Клевская не обладала даром пения и игры на музыкальных инструментах подобно Анне Болейн. Она умела только прясть. Но никто не просил ее прясть. Генрих увидел ее глазами Гольбейна, изобразившего на известном портрете Анну невестой.[393] Оказавший ей помощь в организации свадьбы, Кромвель был обезглавлен через девятнадцать дней после ее развода.[394] Она стала вдвое краше, но бледность все еще не сходила с ее лица, и она так больше и не вышла замуж. С нее было достаточно.
Екатерину Говард обезглавили за акт крупного предательства с Френсисом Дерегамом Томасом Кульпепером.[395] Когда Генрих прослышал о ее предательстве, он разрыдался. Предполагаю, что он был весьма разочарован.
Генрих не особенно предупреждал их о грядущем наказании. Прежде чем они узнавали о каре, все уже было кончено.
А вот Екатерине Парр угрозы не требовались – она никогда не совершала даже мелкого предательства.[396]
В юности Генрих VIII был исключительно красив. В свои двадцать три года он был ростом в шесть футов и два дюйма, а его талия измерялась тридцатью пятью дюймами. В пятьдесят его талия, если ее можно так называть, измерялась уже пятьюдесятью четырьмя дюймами. Так что ему требовался трон невероятных размеров.[397]
Он любил теннис, метание копья, борьбу, рыцарские турниры и неизменно побеждал во всех соревнованиях, потому что сам создавал правила по ходу дела.[398] В конце концов, он развил в себе дух атлета.
Будучи Тюдором, Генрих одевался довольно броско, используя белый сатин и фиолетовый бархат, экстравагантные шляпы со свисавшим сбоку страусовым пером.[399] По торжественным случаям он облачался в золотое парчовое платье, отороченное мехом горностая и расшитое бутонами роз из драгоценных камней.[400] Даже своих лошадей Генрих накрывал попонами из золота. Кардинал Вольсей накрывал своего мула простым бархатом малинового цвета, что тоже выглядело вполне достойно.
Генрих лишил жизни законным образом более 72 000 человек – преимущественно воров. Их бросали в кипящую воду.[401] Некоторые историки предпринимают попытки представить Генриха великим государственным деятелем. По моему разумению, эти господа попросту теряют время. Как представляется, Генрих был просто модником. Стоит вспомнить, как называл его Мартин Лютер.[402]
Генрих обожал веселье и музыку. Однажды он приобрел невероятных размеров свисток из золота и с большими, как бородавки, драгоценными камнями. Генрих носил его на толстой золотой цепи. В него он «свистел так же громко, как на трубе или на кларнете».
Не забывал он и моряков, лично посещая причалы и заставляя их палить из пушек в свою честь.[403]
Как муж, Генри, конечно, оставлял желать лучшего. Однако зачем придираться к бедному человеку?[404]
Все же не будем забывать, что Генрих мог делать все, что ему только заблагорассудится. К тому же он чертовски любил джин.
На первый взгляд кажется невероятным, что у Генриха был внучатый дядя по имени Аспер. Но его у него не было.[405]
По своей смерти Генрих оставил только в Вестминстерском дворце «пятнадцать органов, два клавикорда, тридцать один верджинел, двенадцать скрипок, пять гитар, два корнета, двадцать шесть лютень, шестьдесят две флейты, тринадцать валторн, тринадцать арф, семьдесят восемь старинных флейт, семнадцать дудок и пять волынок». Неизвестно, а что случилось со свистком?
Елизавета
Королева Елизавета была дочерью Генриха VIII и Анны Болейн. Возможно, она чем-то напоминала своего отца, хотя ей и не приводилось обезглавливать своих мужей. Может быть, по той причине, что мужей у нее не было и ей, увы, приходилось обезглавливать людей посторонних.
Уж поверьте, она вовсе не намеревалась обезглавливать Мери, королеву Шотландии, и графа Эссекского. Однако каким-то образом оно так получилось.[406]
Королева Шотландии была очень красива, но и королева Елизавета в свои лучшие времена не слыла дурнушкой. Как-то само собой укоренилось представление, будто Елизавета всегда была старой леди с продолговатым лицом, выступающими скулами и резко очерченным носом. К тому же в неизменном красном парике. Таковой она была не всю свою жизнь. Когда-то была она и нежной шестнадцатилетней девушкой. И, смею заверить, довольно миловидной.[407]
Своё детство Елизавета провела вне закона. Но уже в 1534 году Парламент постановил, что считать её вне закона – чистой воды предательство. А вот, начиная с 1536 года, таким же предательством считалось почитание её в законе. Подход к ее статусу, наконец, изменился в 1543 году, но через десять лет его вернули на место. После этого можно поверить во что угодно.
Королеву Елизавету называли «девственной королевой» или еще «хорошей королевой Бесс». И, вероятно, вполне заслуженно. Она была самой интеллигентной женщиной своего времени. Посудите сами, она отказывала претендентам на её руку на девяти языках. Хотя сам процесс, когда делали предложения, ей определенно нравился. Но, к сожалению, со всеми её мужчинами было что-то не так. К тому же ей непременно хотелось быть единственной любимой. Такой вещи в те времена просто не существовало.
Королева Елизавета отличалась горячим темпераментом. Очевидно, по этой причине её эндокринный баланс был нарушен. Она ненавидела дантистов, длинные проповеди, Летис Кнолли и графиню Шрусбери. Но зато любила подарки, комплименты, танцы, признания в любви, хитрости, ручных медведей, похлебку с цикорием, эль, пиво и владельцев породистых лошадей.[408]
Лестер и Эссекс таковыми являлись. У Эссекса были очень длинные ноги, тонкая талия и маленькая головка. Он носил шляпу шестого размера и был человеком Кембриджа. Эссекс свято верил в то, что может чем-то помочь Ирландии. Однако, как известно, Ирландии ничем помочь нельзя.
Сэр Волтер Ралей носил плюшевую накидку, был отменно вежлив[409] и основал колонию в Северной Каролине. Но люди там оказались настолько ужасными, что он предпочел уехать назад.[410]
Многие годы принц Эрик Шведский неизменно и всюду сопровождал Елизавету, однако она не верила в заигрывания по-шведски. На этом языке она не только не разговаривала, но даже не желала ему обучаться.[411] Однажды Эрик послал ей восемнадцать пегих лошадей, и тоже без результата. Немного погодя Эрик сделал предложение шотландской королеве Мери, а женился на Кейт по прозвищу «крепкий орешек». И это не принесло ничего хорошего. Сам Иван Грозный тоже делал предложение королеве Елизавете.[412]
Всю свою сознательную жизнь королева Елизавета преимущественно занималась флиртом. В конце концов, у нее развилась скверная привычка мять своим партнёрам уши, приговаривая при этом: «Клянусь Господом, я отшибу им головы!» Что, возможно, отбивало охоту к дальнейшему общению с ней у наиболее чувствительных ухажёров.[413]
Подданных королевы Елизаветы называли елизаветинцами. Их нельзя было ничем очаровать.[414] Большинство елизаветинцев были оружейниками, изготовителями оловянной посуды, казначеями, шахтёрами, скорняками и кожевенниками. И таких насчитывалось около четырех миллионов.
Елизаветинцы экспортировали большое количество шерсти во Фландрию, и никто не знает, что дальше с ней делали. Они также грабили испанцев, обращали в другую веру язычников, а также разгромили «Непобедимую армаду» для того, чтобы прежде всего доказать свою правоту. В 1601 году был принят Закон о бедных, который объявлял преступниками бедных людей за то, что они не имели видимых средств к существованию.[415]
Главные интересы Елизаветы крутились вокруг нарядов, подарков от друзей и новых знакомств.[416] Хорошая королева Англии по прозвищу Бесс считала Новый год самым большим праздником календаря по простой причине: вести о том, что в этот день она ожидает много подарков, распространялись довольно быстро. И попытайтесь угадать, кто пускал эти слухи? Она никогда не упускала случая реализовать их в полной мере.
Елизавете нравилось получать драгоценности целыми горстями только затем, чтобы начать год удачно, но она принимала любые подарки в любое время, были ли это восемнадцать лошадей от Эрика XIV из Швеции, несколько верблюдов от Екатерины де Медичи, три ночных колпака от ее заключенной кузины Мери – шотландской королевы, шесть вышитых носовых платков от миссис Хагинс или маленькое подношение денег от Тома, Дика и Гарри.[417]
Более того: во время визита к лорду Киперу в 1595 году, после того как она была уже нагружена дорогими подарками, она не упустила своего с «солью, ложкой и вилкой из сносного агата». Одна из её маленьких шуток, без сомненья.[418]
Она писала королеве Шотландии Мери: «Когда люди достигают моего возраста, они берут всё, что они могут взять обеими руками, и отдают их только мизинцем».[419]
Елизавета сгорала от постоянного желания получать новые, более экстравагантные одежды. В детстве у неё никогда не было много одежды. Когда же ей было около семидесяти, у нее насчитывалось три тысячи ночных рубашек и восемьдесят париков с различной окраской волос.[420]
Когда она действительно принималась за дело, то влазила во всё, к чему только могли прикоснуться ее руки. Она носила бушель[421] «жемчуга» и, за Горацием Вальполем, «широкий воротник и ещё более широкую юбку с фижмами».[422]
Вполне естественно, что украшения, часть из которых она носила на себе, по пути могли с неё спадать.
17 января 1568 года она потеряла в Вестминстере свою первую золотую сережку. В июне она уронила четыре драгоценные пуговицы. 17 ноября она потеряла золотого тритона. И 3 сентября 1574 года она потеряла со своей шляпки маленькую золотую рыбку, инкрустированную бриллиантами.[423] За свою жизнь она потеряла кварту[424] или около того жемчуга. А вы подумали, что она припрятала их на черный день?
Её одежды были наиболее ценным достоянием Елизаветы, и, когда она бывала в настроении, она иногда демонстрировала их на себе. Однажды она показала французскому послу мсье де Мейсу, как распахивается спереди сверху и донизу её ночная сорочка.[425] Она не могла открыть воротник.
Читать бесплатно другие книги:
