Сказки Волчьего полуострова. Король на площади Колесова Наталья

Глава 23

В которой с глаз спадают шоры

Некоторое время они просто сидели, вытянув ноги и тупо уставившись на бухту. Где-то — даже сощурившись, не увидишь — догорал его дом, но и об этом он думал безо всяких эмоций. Они выбрались — вот что главное. И еще то, что в Ристе — в его городе! — кто-то, наплевав на королевскую волю, открыто и нагло применяет смертельную магию…

Он повалился на спину, даже не зашипев, когда песок коснулся израненной кожи. Раскинул руки и лежал так, глядя в наливающееся вечерней синевой небо. Лишь покосился, услышав, как рядом завозилась Эмма. Та — ну конечно же! — ползала на четвереньках по берегу, раскладывая и изучая целостность своих рисунков.

— Ну как? — еле шевеля языком, поинтересовался он.

Эмма, осев на пятки, окинула громадный художественный пасьянс придирчивым взглядом.

— Ну, в общем-то неплохо, самые важные остались целы. Хорошо, хоть часть набросков хранится в доме Грильды.

— У тебя кровь на шее.

— Да? — Женщина удивилась, ощупала шею и содрала уже подсохшую ссадину. Критически осмотрела его самого. — А ты как? Выглядишь, будто вырвался из когтей огромной кошки! Что это было?

— Что? Колдовской град, конечно.

— Нет, вот это… — Женщина покрутила над головой рукой, изображая нечто вертящееся.

Он с кряхтеньем уселся на песке.

— А, это… Руна Иса — «Лед». Ледяной щит от магических заклятий.

— О-о-о, — с уважением протянула Эмма. — Да, ведь у вас же в Ристе рунное волшебство! А я вот совершенно не владею никакой магией, ну так, самыми простенькими заклинаниями — кровь там остановить, зуб заговорить…

— О да. Никакой. Кроме той, что переносит тебя в картину, а потом — в нужное место. Портал-картина — о таком он еще не слыхивал!

Эмма равнодушно пожала плечами.

— Пьетро как-то рассказывал про одного старого художника, который, по легендам, мог путешествовать по миру своих картин… Когда нужда так велика, все средства хороши. Вот я и решила попробовать.

Женщина критически оглядела потрепанный и оборванный подол юбки. Он ожидал новых причитаний об убытках в гардеробе, но Эмма горестно вздохнула по совершенно другому поводу:

— Как хорошо, что я не перетащила в твой дом все краски, кисти и холсты!

— Составь список, верну всё и с прибытком.

Стараясь не слишком сильно морщиться и не слишком громко шипеть, он поднялся на ноги.

— Давай-ка сейчас по домам. Мне еще придется брать подмогу и возвращаться. Заодно посмотрю, что там целого осталось.

— Ты что, в таком виде и пойдешь? Хоть умойся.

Он отмахнулся:

— Да ладно, подумаешь, загулял моряк да подрался! Но вот что, Эмма. Мы, наверное, отложим портрет до лучших времен, пока я не разберусь со всеми этими нападениями…

Художница запротестовала отчаянно, словно когда-то любимая, а теперь надоевшая женщина, с которой он внезапно решил расстаться:

— Ох, нет, нет! Ни в коем случае!

— Рядом со мной явно становится опасно…

Эмма тяжело поднялась и вцепилась в его руку:

— Кароль, ты не понимаешь! Ведь именно теперь я смогу нарисовать твой портрет!

Словно шоры спали с глаз — я увидела вторую сторону натуры площадного Короля. То, как Кароль умело, стремительно, не задумываясь, убивает человека на пристани, прежде чем тот успевает поднять тревогу. То, как он произносит буднично: «Стреляй в первого, кто появится». Выражение его лица, когда он говорит, что должен разобраться со всеми этими нападениями… Его крик, полный гнева, ненависти и страстного азарта, когда он кидает в воздух амулет Льда, — крик хищной птицы, пикирующей на опасного соперника…

Он не прятал эту свою часть, вовсе нет, просто до поры до времени она была ему не нужна, а потому тихо отступала на второй план.

И я теперь действительно знаю, каким его нарисую.

— Эмма, мне сейчас просто некогда этим заниматься!

И он прав: то, что ему надо сделать, действительно важно, просто жизненно важно. Для него самого, для его Риста… да и для меня тоже — коли я оказалась к нему так близко.

А мне важен его портрет — ведь я уже его вижу, я уже поймала волну… Есть во Фьянте сумасшедшие купальщики, которые катаются по неспокойному морю на плоской доске. Я спросила как-то, очень ли это трудно? Нет, ответили мне, главное — поймать свою волну. Сначала я это выражение запомнила, потом еще и поняла. Волна может уйти, дождусь ли я следующую… Сумею ли поймать нужную?

Кароль слушал с бесстрастным выражением лица — он изо всех сил старался быть со мной терпеливым, но вовсе не портрет его сейчас занимал. Кивнул:

— Я понял. Выберусь на сеанс, когда смогу. А пока составь список всего, что тебе нужно… да, кстати, не забудь упомянуть те порванные чулки и потерянные туфли! Давай провожу тебя до твоей улицы.

— Ну уж нет, я — женщина приличная! Зачем мне такой разбойник в сопровождающие?

Кароль ухмыльнулся.

— Ладно, поплетусь в отдалении…

Глава 24

В которой в Рист приходит осень

Кароля не было неделю. Но, судя по слухам, которые разносились по площади, все эти дни он был очень-очень занят. Говорили, что в стране опять началась облава на чародеев, да не каких-то там странствующих или деревенских, а бывших королевских советников. Значит, у Кароля дела идут…

Но и у меня двигались. Понемногу. Отработав свое на площади, я бегом бежала домой. Если кто смотрел на меня со стороны, вполне мог подумать, что женщина торопится к любовнику: щеки горят, глаза сияют, губы улыбаются в предвкушении… И ни за что бы не поверил, что я спешу лишь на свидание с портретом. Благо что Кароль не обманул и у меня вновь было все необходимое, доставленное мальчишкой-посыльным. Даже встречи и беседы с Олафом уже не так меня занимали; кажется, он обижался… Каждый вечер вежливо, но твердо отклоняла я и приглашения дамы Грильды попить чайку и поболтать, как водится: мне очень жаль, но срочная работа, не могу подвести заказчика, иначе потеряю репутацию и деньги. Сочетание слов «репутация-деньги» действует на мою достойную домохозяйку безотказно. Освобожденная, я прорывалась к себе в комнату, переодевалась в старое платье и бралась за кисть.

И обнаруживала, что уже глубокая ночь, лишь когда догорающие свечи начинали коптить и мигать. С сожалением откладывала кисть; сидела на кровати, с удовлетворением рассматривая портрет напротив. Все у меня получается. И если ничто не помешает, вскоре я его закончу.

…И наверняка распрощаюсь с Каролем: кому же понравится, когда показывают его собственную изнанку ему самому и окружающим людям?

Но даже это сейчас не могло омрачить мое безоблачное настроение.

Все вокруг стало таким ясным и прозрачным — в королевство по-кошачьи мягко прокрадывалась осень. Густыми молочными туманами, превращающими утренний Рист в город-призрак. Золотыми нитями, каждую ночь вкрадчиво вплетаемыми в изумруды крон. По-летнему теплыми днями и ярко-звездными холодными ночами. Густой лазурью неба — даже расцветающей весной и полуденным летом не бывает такой ясной высокой голубизны. Праздничными кострами хризантем, георгинов и астр, разноцветьем вересковых ковров, эрики и безвременников, напоминающих о том, что весна прошла, но весна снова будет…

Я ходила — без Кароля — в Ботанический сад. Глаза все никак не могли насытиться богатством сочетаний цветов и оттенков — осенние растения сменили летние, а листва деревьев соперничала своей окраской с цветами.

Нигде еще я не видела столь красивой, яркой, броской осени! В южной Фьянте осени попросту нет; на моей же родине, в стране серых скал, темных елей и разлапистых густо-зеленых сосен, о ней напоминают лишь редкие всполохи красных кленов и зрелых рябин…

Я провела в Ристе часть весны и лето. Собирающиеся в стаи и улетающие на юг птицы не заставят меня покинуть его осенью, хотя их прощальные крики щемят сердце и тоже зовут в дорогу. Для кого-то время перемен весна, для меня — осень.

Я уже загадывала робко, как проведу в Ристе зиму. Поднимусь вновь к королевским садам, погляжу на любимую бухту Кароля в зимнем наряде. Простучу каблучками по скользким ото льда камням мостовых, смету рукой в перчатке снег на перилах мостиков, зарисую извечные, но никогда не повторяющиеся узоры на стеклах… Так ли здесь ветрено и морозно, как у меня на родине? Мы с Грильдой будем греть на плите красное вино с корицей и печь новогодние яблочные пироги, и, может, на них заглянет в гости милейший полицмейстер или даже Кароль…

На этом месте мои мысли сбились. Уж не Человек ли С Птицей главная причина моего желания остаться в Ристе? Я обдумывала этот вопрос серьезно, без спешки.

Все дело в том, что друзей у меня почти что нет. К сожалению, мама сумела заложить в меня слишком много благопристойности и благоразумия: у первой дочери характер оказался несгибаемым отцовским, а на последнюю просто махнули рукой. В отличие от своих сестер — прямой и открытой старшей и обаятельно-взбалмошной младшей — схожусь я с людьми осторожно и трудно. Просто удивительно, что всего за несколько месяцев Кароль сумел провести со мною так много времени и разговорить настолько, что я рассказывала ему то, о чем еще никогда не беседовала с посторонними… О Пьетро. О рисовании. О себе.

Действовало ли то профессиональное обаяние Человека С Птицей или мужская притягательность Кароля, но — увы — я не смогла противостоять ни тому, ни другому. Это уже не полудетская тайная романтическая влюбленность в ужасно взрослого мужчину. И не праздничная любовь к Пьетро, сдобренная щедрой порцией экзотической пряности Фьянты. Кароль незаметно прокрался в мое сердце, как золотая кошка осень — в его собственный город, поселился в нем, наполнив и грустью и радостью. Взрослая любовь, зрелая страсть, их огонь греет мне тело и душу. Хотя лето осталось позади, но впереди еще вся осень…

Пусть даже за ней неизбежна зима расставанья.

Глава 25

В которой ругают Волчью княжну

Он присоединился ко мне на вечерней улице — будто материализовался из тени, и вот уже неспешно идет рядом, поглядывая по сторонам со знакомым прищуром.

— Здравствуй, Эмма.

— Здравствуй, Кароль.

— Скучала по мне?

— А как же.

— И я.

Кто плавает далеко, тому врать легко, знаем мы эту мужскую «скуку»! Бесконечные войны, работа, состязания, охота — неважно, на четвероногую или двуногую дичь… А в коротких промежутках между ними можно и о женщине вспомнить. Если, конечно, война и состязание идут не за нее же.

Кароль выглядел уставшим и похудевшим. И, несмотря на адресованную мне яркую улыбку, невеселым. Я спросила осторожно:

— Как твои поиски? Успешны?

— Смотря что считать успехом…

Понятно, опять не женского ума дело! Но, как ни странно, Кароль начал рассказывать. Наконец-то отыскали колдуна, устроившего на нас ту ловушку в переулке и убитого отдачей собственной магии: все кости переломаны, внутренности всмятку. Когда-то он занимал одно из главных мест в королевском Магическом совете, так что нападения на Человека С Птицей можно списать на зловредную мстительность чародеев. Вот только не все…

— Эк вы раздразнили колдунов с Силвером на пару! Думаешь, за вашими магами стоит кто-то еще?

— За куклами в тени всегда стоит кукловод. — Кароль смотрел на меня с интересом. — Как считаешь, кто именно?

— Дай подумать. — Я поддернула лямку этюдника. — Силвер показал себя сильным и решительным правителем. Он поступает, как считает лучшим для своей страны, не обращая внимания на вой и хай соседей. Сталкиваться с ним в открытую опасаются, поскольку он давно уже известен как знатный военачальник, да еще не чурающийся необычных союзов…

— Необычные союзы? Ты говоришь про союз с Волчьим княжеством?

— Северным княжеством, будь любезен, — привычно поправила я. — Не перебивай меня. Я имела в виду историю, когда Силвер сумел прищучить Хазрат, неожиданно придя на помощь князю Фальку… Так вот, открытого столкновения соседи не желают. А вот найти и поддержать недовольных в самом Ристе — почему бы и нет? Да хоть тех же магов, пообещав им, например, не только власть в будущем, но и возможность отомстить уже сейчас… Рядом с тем погибшим колдуном случайно не находили никаких необычных колдовских предметов?

Кароль остановился.

— Откуда ты… — и, не закончив, резко кивнул: — Продолжай!

— Силвер умеет противостоять рунной магии. Но если в нее вплести толику волшебства иного — ведь чародеи всего мира давно уже поговаривают, что чистое волшебство слишком слабо и однобоко, — или дополнительный источник силы, энергии? Вы не замечали, ваши ведьмы не стали внезапно сильнее?

Кароль вновь кивнул, но уже задумчиво.

— Та старуха в переулке… Я не хвастаюсь, но раньше бы она от меня так легко не ушла!

— Словом, передай Силверу, чтобы он усилил свою магическую защиту — самыми разными способами и чародеями всех магических направлений.

Кароль хмыкнул:

— Всенепременно! Есть еще какие-нибудь пожелания?

Я пожала плечами.

— Это первая пришедшая на ум идея. А может, следует искать не за границей, а куда ближе — в королевском окружении… или даже в его семье.

Кароль серьезно посмотрел на меня сверху.

— Будь осторожна, Эмма. Это очень тяжкое обвинение.

— Ты про окружение или про семью? Ты ведь сам как-то упоминал силверовского кузена-слизняка, готового сожрать все на свете…

— Давай-ка вернемся от обвинений в государственной измене к необычным союзам! Тебе не кажется, что как-то слишком вовремя сорвалось бракосочетание нашего короля и вашей княжны?

Я нахмурилась.

— Не очень тебя понимаю.

— Союз между нашими странами мог создать довольно заметный перевес сил на полуострове. Вот я уже и подумываю — может, княжна вовсе не сбежала? Может, она была замешана в заговоре?

Я опустила на землю уже изрядно оттянувший плечо этюдник. Ответила осторожно, тщательно подбирая слова:

— Про заговор — это ты попал мимо цели! Никто из семьи Рагнара не будет участвовать в заговоре против собственной страны.

— А не могли ее похитить?

— Пф-ф… А почему она не могла просто сбежать?

Кароль скрестил на груди руки.

— Потому что не вижу для того никаких веских причин! С какой стати девица вдруг ударилась в бега? Объясни! Силвер — не урод и не дурак… ну, то есть не больше обычного королевского уровня. Не думаю, чтобы и Рагнар собственную дочь гнал замуж под угрозой утопления. Может, случилась у нее какая любовь? Но тогда почему отцу ничего о том не сказала?

— Да кто ее вообще спрашивал?! — вырвалось у меня. — Дочерний долг и долг перед страной — исполняй, будь любезна! А если нет, ты мгновенно превращаешься в предательницу, а по твоей версии, еще и в заговорщицу!

Увидев, как Кароль нахмурился, я умолкла, кляня свой язык. Но и Кароль тоже вспылил:

— Так мы должны еще ей и посочувствовать?! Думаешь, сам Силвер прыгал до небес от счастья жениться на девице, которую ни разу в жизни не видел?

Я окончательно вышла из себя:

— А почему он ее ни разу не видел? Что ему мешало встретиться? Поглядеть, поговорить… успокоить, наконец? Показать, что он не такое чудовище, как о нем болтают? Но нет же — где нам потратить крупицу времени на будущую супругу!

И я чуть не присела от звукового удара — Кароль рявкнул уже в полный голос:

— У короля Риста что, других забот нет, кроме как носиться с нежными чувствами избалованной девицы?! Да кто думал, что они у волчицы вообще имеются?

— Прекрати называть нас животными!

Я уже почти визжала. Подхватила этюдник, вскинула на плечо — тот тяжело и больно ударил меня по бедру — прекрасно, еще и синяк заработала! Поспешила домой, проклиная невыносимое высокомерие некоторых мужчин и бестолковую трусость некоторых женщин. Услышав за спиной шаги, заявила, не оборачиваясь:

— И не вздумай меня провожать!

— Даже не собирался, — буркнул за спиной Кароль. — Просто нам по пути.

По пути нам оказалось аж несколько переулков, три улицы и один проспект. На подходе к Змейкиной улочке Кароль уже поравнялся со мной, но глядели мы по-прежнему в разные стороны. Я корила себя за несдержанность. Не знаю, о чем там думал Кароль, но когда я пробормотала: «До свидания» — и попробовала проскользнуть мимо, он придержал меня за локоть.

— Ладно, Эмма, — сказал хмуро. — Извини, что я набросился на тебя из-за этой… из-за вашей княжны. Женишок, конечно, и сам слегка… напортачил.

Я вздохнула.

— На самом деле я согласна почти со всем, что ты сказал и даже подумал. Ей надо было или сопротивляться до конца, или все-таки держать свое слово. Просто… ох, ну не у каждого ведь хватает сил вынести возложенный на него долг! Лодки, бывает, тонут и от одного лишнего перышка. Хотя это, конечно, не повод пускаться в трусливое бегство.

Кароль смотрел на меня сквозь ресницы. Сказал негромко:

— Разумная, разумная Эмма…

О, если бы! Тогда бы не стояла я сейчас неподвижно, чувствуя его горячие пальцы на своей руке. Не смотрела бы на него зачарованно, пока мое сердце не подступило к самому горлу.

Кароль склонялся к моему лицу медленно: не хотел спугнуть или, наоборот, давал время увернуться? Я не испугалась и не отпрянула. Повинуясь мягкому притяжению, подалась ему навстречу. Поцелуй был долгим, щедрым — поцелуй-узнавание, поцелуй-обещание… Кароль вздохнул, прижал к себе ближе и крепче. Мы даже не замечали врезавшийся обоим в бока этюдник.

Кароль поднял голову: большие пальцы его рук скользили по щекам, глаза пытливо вглядывались в мои. Я слышала, как тяжело и сильно бьется его сердце, словно пытаясь подстроиться под колотящееся мое.

— Моя сладкая, сладкая Эмма, — шепнул он.

Я очнулась, спохватилась, затрепетала ресницами, избегая его горячего взгляда. Отстранилась. Кароль отпустил неохотно. Я поправляла волосы, теребила ремень этюдника, косилась по сторонам — слава всем богам, которых я знаю и не знаю, переулок оставался пуст! Это ж надо было так забыться… так увлечься… Кинула вороватый взгляд на Кароля: тот стоял, прислонившись спиной к стене, и, сунув руки под мышки, наблюдал за мной.

— Как поживает мой портрет? Наверное, уже закончила?

Я прокашлялась.

— Хорошо… поживает. Так хорошо, что скоро я начну накидывать на него занавес, чтобы не подсматривал!

— Да он счастливчик! Так, значит, я теперь тебе совсем-совсем не нужен?

— Я бы не отказалась еще от нескольких сеансов…

— Вот как? — мурлыкнул Кароль, и я поспешно добавила:

— …рисования. Вот только модель мне досталась уж очень неуловимая!

— Уже вполне уловимая! Было бы только на то твое желание!

За каждым его словом чудился мне двойной смысл.

А может, и не чудился вовсе.

Скажи кому, как он заводится от того, что эта женщина рассуждает о политике, об интригах сильных мира сего, — на смех бы подняли! А он смотрел, слушал и просто млел: как тогда, в Ботаническом саду, когда они спорили про оборону Риста и княжества… Глаза сверкают, щеки горят, речь, потерявшая обычные ровные учтивые интонации, — и та, кажется, пылает. Вот так бы и схватил, сгреб в охапку, зацеловал, затискал!

А вместо этого они принялись ругаться из-за этой дуры Волчьей княжны. Доругались до того, что Эмма топнула на него ногой, развернулась и ушла. И пусть бы шла совсем, вечная Волчья заступница, да только он сообразил, что распорядился на сегодня снять ее охрану. Сам собирался встретиться, поговорить, проводить…

Вот и допровожался до поцелуев в укромном уголке переулка. Это оказалось даже лучше, чем он представлял: Эмма, близкая, горячая, мягкая, отзывчивая на его поцелуи, его объятия… жаль, что место уж больно для любви неудобное, а к Грильде в дом она его ни за что не впустит. Разве что снова попробовать залезть в окно? Покрутив эту заманчивую идею и так и эдак, он с сожалением от нее отказался: иначе не миновать ему от пришедшей в себя разумной Эммы (вон как глаза прячет и пятится, а у самой щеки горят и губы тоже) травм и увечий. Хорошо еще, если сразу со второго этажа не спустит.

Зато договорились, что ровно через неделю они вновь встретятся в его доме — да, на удивление, дом остался цел; колдовской огонь, этот хорошо дрессированный зверь, аккуратно выгрыз лишь двери вместе с косяками. А нарисованный на стене лаз вновь стал лишь картинкой… Или в него можно проникнуть только в случае крайней нужды? Или только вместе с художницей? У него все не хватало времени обсудить это с Эммой. Хорошо, он тогда догадался подвинуть к стене поваленное кресло, и колдуны не заметили нарисованную дверь…

Эмма придет, чтобы закончить его портрет, а он сам для… ну там по ходу дела все и прояснится…

Кстати, почему он в своем собственном доме до сих пор еще не обзавелся кроватью?!

Глава 26

В которой муслиновое платье не производит впечатления

Кароль ворвался в дом, так оглушительно хлопая дверями и громыхая сапогами, что я поняла — никакого нежного свидания, а тем паче продолжения недавно случившегося поцелуя, чего я боялась (или надеялась?) всю неделю, не будет.

— Здравствуй, Эмма! — буркнул Кароль, не глядя меня. Пронесся мимо так стремительно, что я не удивилась бы, если б он вышиб стекло эркера и взлетел в небо. Но нет, остановился на самом краю, с силой уперся руками в раму окна. Будто распял самое себя. Я поглядела на его напряженную спину и начала потихоньку раскладывать кисти и краски. Решила для себя философски: ну не одно, так другое; хоть портрет наконец допишу.

Пьетро был моим первым и единственным мужчиной — что бы там ни поговаривали о любвеобильности девушек Морских Волков. После его смерти прикосновения других мужчин — невольные или вольные (вольные во всех смыслах) — оставляли меня равнодушной или вызывали лишь раздражение. Но с Каролем все оказалось иначе.

Не сказать, конечно, чтобы я после наших поцелуев провела бессонную ночь. Так, покрутилась пару часов, заново все переживая: прикосновение опытных и жадных губ, твердое тело, вокруг которого так и хочется обвиться; руки, опаляющие даже сквозь одежду… Кароль умело и настойчиво разжигал во мне огонек желания от пламени, которое жило в нем самом. Да что там, он легко мог взять меня прямо на той безлюдной улочке, просто прижав к стене! При одной мысли об этом я чувствовала не смущение и не смятение — одно лишь жаркое возбуждение. Предвкушение. Новое… или слишком хорошо забытое чувство.

Поэтому ясны чувства, которые я испытывала всю неделю. И как тщательно я подбирала одежду для сегодняшнего дня. Вот скажите, когда распалившийся мужчина обращает внимание на фасон и цвет этой лишней преграды на пути к женскому телу? Однако женщине все равно надо облачиться в самое новое, самое лучшее, самое привлекательное — прежде всего для нее самой привлекательное…

Но, похоже, мое новое муслиновое платье, в котором вечерами уже явно холодно, не произведет на Кароля нужного впечатления. Да вообще никакого впечатления не произведет! Как и я сама, в него облаченная.

Я подвинула мольберт и сказала нейтрально:

— Кароль?

— Он удрал! — отозвалась моя натура, до сих пор угрюмо созерцавшая закат.

— Прости?

— Сбежал! — рявкнул развернувшийся Кароль. — Удрал! Сделал ноги! Понимаешь?

— Понимаю, — хладнокровно сказала я. — И незачем так орать, я отлично слышу. Он сбежал. А кто такой этот «он»?

Кароль двумя длинными шагами дошел и обрушился в кресло. Поднес к губам сцепленные руки и вновь уставился на закат. Я машинально взялась за кисть.

— Финеар, — произнес Кароль через пару минут.

Моя рука зависла в воздухе.

— Финеар? — сказала я, касаясь холста нежнее и легче пуха — на лице Кароля возле переносицы проявилась синяя тень усталости. — А ведь кто-то совсем недавно говорил мне, что следует быть осторожнее с обвинениями…

Кароль мрачно улыбнулся. Отлично, вот эта-то улыбка мне и нужна!

— Ты была абсолютно права. Мы с самого начала подозревали Финеара, еще до этих нападений на меня. Организовали ловушку, чтобы вывести его на чистую воду и не быть голословными — демоны побери все эти наши родственные королевские связи! — и ведь он в нее попался! На него указали все подручные: и ведьмы, и наемники. Позавчера мы собирались арестовать Финеара и привезти в столицу. А он просто — раз… и, — пальцы резко расцепились, растопырились, словно Кароль показывал цирковой фокус, — пф-ф-ф! Растворился! Убежал, потому что кто-то его успел предупредить!

— Скверно, — кивнула я сосредоточенно.