Судьба с чужого плеча Иванова Анна

— И паспорт пропал! — хватаюсь за грудь я. — Все пропало!

— Да не волнуйтесь вы так, — подает голос адвокат. — Может, куда-нибудь спрятали и забыли.

— Куда ж я паспорт без обложки спрячу?

— Дома поищите, куда могли положить, — встает из-за стола секретарша, — а завтра приходите с паспортом.

— Люди добрые! — начинаю в голос причитать я. — Что ж это делается? Все документы украли!

— Бабуля, зачем кричать? — поднимается с дивана адвокат. — Лежит где-нибудь ваш паспорт целехонек. Шли бы лучше домой да поискали.

Он берет меня под руку и ведет к выходу. Я пригибаюсь, чтобы не казаться на его фоне слишком высокой. В два шага адвокат преодолевает половину пути, мне приходится семенить следом. Зажимаю коленями полы плаща, чтобы не выставить на обозрение голые ноги, и валюсь назад.

— Бабушка! — подскакивает сзади секретарша. — Вам плохо?

— Ой! — кряхчу я, хватаясь за сердце. — Ой, ой, ой!

— Надо «скорую» вызывать, — подхватывает меня под руки она и тащит к дивану.

— Может, обойдется? — склоняется надо мной искаженное страхом лицо адвоката.

— Воды… — выдыхаю в его сторону.

Адвокат отшатывается и идет к кулеру.

— Мои документы… — вздыхаю я, указывая рукой в сторону стола. — Где мои документы?

— Вот они, бабуля, — протягивает мне бумаги секретарша. — Видите? Ничего с ними не случилось. И паспорт ваш найдется.

Делая вид, будто хочу убедиться в подлинности документов, забираю у секретарши бумаги и отталкиваю предложенный адвокатом пластиковый стаканчик. У меня в руках оказывается всего два листка. Я быстро пробегаю взглядом из-под полуопущенных век страницы, выхватывая куски текста: «Исковое заявление о расторжении брака и взыскании алиментов на содержание ребенка. Истец: Пауков Олег Борисович. Ответчик: Паукова Дина Александровна. Наша семья с первого апреля этого года фактически распалась. Восстановление отношений невозможно. Споров о разделе совместно нажитого имущества нет. Судебные издержки прошу возложить на Паукову Дину Александровну. Предоставление срока на примирение нецелесообразно. Прошу наш брак между мной и ответчиком расторгнуть. Взыскать в мою пользу алименты на содержание Пауковой Екатерины Олеговны».

Теперь мне на самом деле становится нехорошо. Неделю назад я бы посчитала такой документ запоздалой первоапрельской шуткой. После Катиной смерти я готова поверить во что угодно, но заявление на развод все равно бьет под дых.

— Ну что, убедились?

Я киваю и с трудом приподнимаюсь на мягком диване. Секретарша убирает бумаги в стол. Адвокат помогает мне встать на ноги. Скрючившись, я шаркаю к выходу.

— Найдете паспорт — приходите, мы сделаем вам копию!

Секретарша что-то еще кричит мне вслед, но ее голос обрывает хлопок двери. В нос ударяет запах сырости. Я выбираюсь из смрадного коридора на улицу, но воздуха все равно не хватает.

— Что с тобой? — подхватывает меня под руки Игорь. — Тебе плохо?

Я качаю головой и окончательно теряю почву под ногами. Он усаживает меня на куртку и машет перед лицом ладонями, стараясь нагнать воздуха. Отвернувшись, я фокусирую взгляд на грязной двери.

— Бумаги достать не получилось?

— С пустой обложкой от паспорта? Кстати, я забыла ее в конторе.

— Ничего, я давно хотел новую.

— Меня больше волнует адвокат и его секретарша. Пошли отсюда, пока они не заметили обложку. Чего доброго, решат догнать старушку.

Мы идем, и каждый раз, как Игорь пытается со мной заговорить, я ускоряю шаг. Идти в туфлях без каблуков, пусть даже на пять размеров больше моей ступни, получается гораздо быстрее, чем на Ириных шпильках. Возле дома Игорь так сильно отстает, что мне приходится ждать его на крыльце.

— Ну так что? — открывает он дверь и пропускает меня вперед. — Адвокат отказался дать тебе бумаги без паспорта, и ты ушла?

— Нет, я забилась в припадке и потребовала мне их показать.

— Я серьезно.

— Я тоже. Мне даже удалось прочитать документ по диагонали. Это заявление на развод.

— Ольга Семеновна замужем?!

— Она вдова, а я, как оказалось, без пяти минут разведенная женщина.

— Да ладно! Олег что, не мог сам сходить к адвокату?

— Видно, мама не дала. Побоялась огласки.

— По крайней мере это объясняет, почему она обратилась в шарашкину контору. Какие они выдвинули условия? Может, стоило подписать бумагу, пока не поздно?

— Без раздела совместно нажитого имущества, с взысканием алиментов на Катю.

— Я ж говорил, дочка так достала Олега, что он готов был на все, лишь бы от нее избавиться. Сначала попытался сплавить ее тебе, а когда не получилось…

— Ты не понял. Катя должна была остаться с Олегом, а от меня требовались только деньги.

— Олег хотел получать с тебя алименты?! Вот уж точно, наглость — не порок, а способ выживания.

— Я бы платила, только бы Катя оставалась жива…

— Ты хоть представляешь, сколько потребовалось бы денег, чтобы ее прокормить? Ты бы всю жизнь ей на сало работала! Кстати, а раньше про заявление на развод ты ничего не знала?

Я закрываю лицо ладонями и опускаюсь на диван. Игорь садится рядом и поглаживает меня по спине.

— Дин, ты что, расстроилась?

Я качаю головой.

— Не плачь, — Игорь обнимает меня за плечи и целует в макушку. — Твой Олег — козел, его мамаша — волкодав, а ты в этой ситуации — невинная овечка. Смирись и живи дальше.

Он убирает ладони и заглядывает мне в глаза. Лицо Игоря оказывается так близко, что я чувствую на губах его дыхание. По коже пробегают мурашки, и я отворачиваюсь.

— Включи телевизор, — вытираю слезы рукавом плаща. — Скоро начнутся местные новости.

Продолжая меня обнимать, Игорь нажимает кнопку на пульте.

— Я больше не хочу быть овечкой.

— Вот это правильно. Ты уже изменилась. Разве овечка смогла бы переодеться в волчью шкуру?

— В волкодавью, — улыбаюсь я. — Ты сказал, моя свекровь — волкодав. Знаешь, чего я не пойму?

Игорь качает головой.

— Почему Олег так и не подал на развод в апреле? Зачем понадобилось ждать целых два месяца?

— Загадка, — еще крепче прижимает меня к себе Игорь. — Может, передумал?

— Раз уж Олег обратился к матери, значит, решил наверняка.

— Тогда постарайся вспомнить, что должно было произойти в ближайшие месяцы. Кто-нибудь из родственников мог оставить тебе наследство?

— Нет, я совсем одна.

— Должна быть какая-то материальная выгода: банковские проценты, денежная компенсация, выигрыш в лотерею…

Я толкаю Игоря локтем в бок и киваю на телевизор. Он увеличивает громкость, чтобы расслышать голос диктора местных теленовостей.

— Завтра в одиннадцать утра состоятся похороны пятилетней Кати Пауковой, зверски убитой в прошлую субботу. Подозреваемая, двадцатичетырехлетняя Дина Паукова, мачеха убитой, до сих пор скрывается от следственных органов. В интервью нашему корреспонденту следователь заявляет: «Нам известно предположительное местонахождение подозреваемой. В ближайшее время будет проведена процедура задержания. Виновная в смерти ребенка будет поймана и наказана по всей строгости». Конец цитаты.

Я отодвигаюсь от Игоря.

— Не волнуйся, — он гладит меня по завернутому в плащ колену. — Следователь врет, успокаивает общественность. Ему тебя не найти. Полицейские не справились, даже имея на руках ордер на обыск. Второго шанса они не получат.

— Я знаю.

— Тогда почему ты так напряглась? — Игорь озабоченно всматривается в мое лицо. — Только не говори, что собралась на похороны!

— Я должна там быть.

— Кому должна? Олегу? Или ментам? Они будут рады тебя видеть.

— Кате. Я ее мачеха и должна с ней проститься. В конце концов, именно я виновата в ее смерти.

— Решать тебе, но я считаю посещение похорон неоправданным риском.

— Я уже решила, — сама удивляюсь уверенности, звучащей в моем голосе. — Я пойду на похороны, с тобой или без тебя.

— Думаешь, я отпущу тебя одну?! Забудь об этом, мы идем вместе.

Игорь снова придвигается, а я не удерживаюсь и кладу голову ему на грудь. Твердые с виду мышцы под ухом оказываются теплыми и мягкими, как пуховая подушка. Размеренное движение вверх-вниз при дыхании меня убаюкивает. Как же приятно ощущать его поддержку…

Открываю глаза и оглядываю спальню Игоря. Не могу понять, какое сейчас время суток. Шторы раздвинуты, в комнате не темно, но мрачно. В первый раз со дня смерти Кати я встаю без боли. Спать совсем не хочется, а значит, уже утро. В доме тишина. Я на всякий случай зову Игоря — ответа нет. Наверно, он пошел на работу за новым мотоциклом. Вчера я заснула у него на плече. Должно быть, он перенес меня в спальню, а сам лег на диване. Эта догадка успокаивает.

Быстро умываюсь. В доме так холодно, что я не могу заставить себя лечь в ванну, поэтому наскоро споласкиваюсь под душем. Волосы примяты и трудно расчесываются, но мыть голову выше моих сил. Влажной ладонью приглаживаю торчащие пряди. Теперь прическа выглядит прилично. В любом случае лучше, чтобы сегодня меня никто не видел. Игорь прав, я сильно рискую, отправляясь на похороны. Это может выйти мне боком, но хочется верить, что после похорон на душе станет легче. Я должна проститься с Катей, попросить у нее прощения за пощечину и, самое главное, за слабость. Если бы тогда у меня была хотя бы половина той силы, которую я обрела сейчас, мне удалось бы сдержать эмоции и отвести падчерицу к бабушке. Но я была сломлена. Отчасти Игорь прав, Олег виноват в смерти дочери, была ли это месть за Артура или нет. Если бы Олег не довел меня до того жалкого состояния, в котором я оставила Катю, трагедии бы не произошло. Если бы…

Теперь не стоит об этом думать. Надо жить дальше, поэтому я должна проститься с Катей. Раскрыть преступление мне не удается. Не осталось зацепки, способной привести к убийце. Этого следовало ожидать. С чего я взяла, будто способна провести расследование? Три дня глупой игры. Нужно было послушаться Иру и уехать в Москву. Нет, я сама себе вру. Мне совсем не жалко последних трех дней, и в глубине души я рада, что осталась. Иначе я не смогла бы разобраться в себе. Лучше обрести себя и потерять свободу, чем наоборот. Бездумная жизнь хуже неволи. Что дальше? Мне придется уехать, других вариантов нет. Не буду думать об этом сейчас. Сначала надо пережить похороны.

Немного подкрасившись, я иду на кухню. На экране микроволновой печи высвечиваются цифры: девять сорок пять. Значит, полумрак за окном — плохая погода. Игоря до сих пор нет. Поскорее бы он вернулся, не хватало еще опоздать на похороны. Похороны и Катя. Несмотря на то, что в последние дни я только и думаю, что о ее убийстве, смерть Кати до сих пор кажется мне нереальной. Как такое возможно, чтобы здоровый, полный энергии ребенок умер раньше меня? После детского дома я ни разу не проходила обследование, и не потому, что не болела. Побои постоянно давали о себе знать: шла кровь из носа, случались сбои менструального цикла, по ночам ныла спина. Теперь я частенько замираю, когда боль пронзает левый бок — результат нашей с Олегом последней встречи. Я уже давно наплевала на свое здоровье. Неудивительно, если бы в один прекрасный день я свалилась замертво. Думаю об этом и прихожу в ужас. Раньше мне было все равно. Я заботилась об Олеге, водила Катю на прививки, жила чужими переживаниями и даже не могла подумать, что бывает по-другому. Моя жизнь была не бесценным даром, а расходным материалом. То, что так считал Олег, теперь меня не волнует. Главное — я сама к себе так относилась.

Входная дверь открывается. Я смахиваю с ресниц набежавшие слезы.

— Доброе утро!

— Доброе, — появляется на пороге Игорь, — надеюсь.

— Приготовить тебе завтрак?

— Ты не передумала ехать?

— Конечно, нет! — говорю преувеличенно веселым голосом. — А что, ты передумал?

— Не представляю, как ты собираешься оставаться незамеченной на кладбище. Там же негде спрятаться.

— Думаю, там есть деревья.

— Соломинка, ты, конечно, стройная, но боюсь, меня с мотоциклом из-за дерева будет видно.

— Значит, пойду пешком. Одна.

— Поехали, а то пропустим похороны.

— Ты что, игнорируешь меня?! Я же сказала, что пойду пешком!

— Я слышал, — отвечает Игорь спокойно. — Нет, я тебя не игнорирую. Я за тебя боюсь.

Чувствую себя дрянью. Повысила на Игоря голос, а он в это время искренне обо мне беспокоился. Все-таки Игорь необыкновенный. Подобных мужчин я еще не встречала. Может быть, мне просто не везло на людей? Какая теперь разница. Главное, я должна сохранить его поддержку, поэтому не имею права принимать его помощь как должное, и тем более чего-то требовать.

— Все будет хорошо, — подхожу к нему, но когда он протягивает руки, чтобы меня обнять, уворачиваюсь. — Поехали!

На улице меня ждет сюрприз. Возле крыльца стоит тот самый оранжевый мотоцикл, которым Игорь хвалился вчера в мотосервисе.

— Мы поедем на этом?

— Да. Я думал, он тебе понравился.

— Еще бы. На него сложно не обратить внимание.

— Черт! Как-то не подумал об этом. Давай я быстренько съезжу, поменяю его на что-нибудь неприметное.

— Уже поздно. Если не выедем прямо сейчас, не успеем даже к концу похорон.

Я надеваю шлем и поторапливаю Игоря. Мотоцикл выезжает на дорогу, плавно скользит по блестящему асфальту. Ездить на байке в дождь мне еще не приходилось. Кажется, страх перед дорогой возвращается и даже становится сильнее, но проходит пара минут, и я снова чувствую себя в безопасности. Игорь прибавляет газу, и скоро мы оказываемся возле кладбища. Не нужно гадать, где должны похоронить Катю — подъезд к этому месту загорожен машинами. Игорь останавливает мотоцикл неподалеку и снимает шлем.

— Никогда бы не подумал, что у Катьки было столько друзей, — говорит он, но тут же замолкает, заметив выражение моего лица.

— Полгорода собралось ее проводить. И все они считают меня убийцей.

— Не бери в голову.

— Почему? Может, так и есть?

— Сколько раз мы об этом говорили? Ей раскроили череп. От пощечины такого не бывает.

— Видишь крышку от гроба?

— Красивая, денег Олег не пожалел.

— Катю хоронят в открытом гробу. Если бы ей раскроили череп, крышку бы закрыли.

— Наверно, дырка в затылке, — Игорь передергивает плечами.

Не только ему становится дурно от этих слов. Меня с самого утра подташнивает. Наполненный озоном воздух бодрит, но от запаха влажной свежевскопанной земли мутит еще сильнее. Хочется быстрее уйти отсюда, но совесть уговаривает остаться и пережить испытание до конца. Я поднимаюсь на мыски и смотрю поверх толпы. Со стороны я, наверно, кажусь обычной зевакой. Хорошо бы так и было. Темные очки остались дома, вместе с сумкой. Дома… Забавно. Мои мысли уходят в другом направлении, когда глаза встречаются с напряженным, даже суровым взглядом. Я мгновенно опускаюсь на всю ступню и даже пригибаюсь, пока мозг не подает сигнал: это Ира. Я снова аккуратно приподнимаюсь и наблюдаю, как подруга обводит толпу взглядом. Она стоит возле Олега и поддерживает его под руку. Удивительно, как только мамочка уступила кому-то место возле сына. Теперь понятно: свекровь подходит к гробу и откашливается, готовясь произнести речь. Можно было бы обойтись и без этого, но она не могла упустить шанс снова оказаться в центре внимания.

— У каждого человека есть два главных события в жизни, — громче, чем нужно, говорит она. — Это рождение и смерть. Между ними находится жизнь. Страшно, когда расстояние от рождения до смерти измеряется пятью крошечными шагами.

— Такое ощущение, что она готовилась по учебнику, — замечает Игорь. — Как к школьным урокам.

Я киваю и продолжаю слушать.

— Большинство собравшихся здесь задаются вопросом: зачем Бог забрал к себе ни в чем не повинного ребенка? Почему первыми из жизни уходят хорошие, чистые душой люди? Там, на небесах, Господу нужны именно такие. Он призывает к себе самых лучших, самых достойных.

При этих словах многие из присутствующих начинают всхлипывать. Выражение лица свекрови и ее голос остаются спокойными. Знаю, она никогда не любила Катю, но даже у посторонних мурашки бегут по коже при виде детского гроба. Красивые слова проходят мимо моих ушей. Свекровь мастерски играет на чувствах присутствующих, но я не вникаю в смысл ее речи, а вместо этого оглядываю стоящих поблизости людей. На некоторых лицах вижу отчуждение, кто-то явно скучает, большинство же по-настоящему переживает. Многие не сдерживаются и даже не пытаются скрыть слез. С каждой минутой голос свекрови становится громче, несмотря на то, что присутствующие на похоронах все еще стараются соблюдать тишину. Кажется, она вот-вот сорвется на крик, не имеющий ничего общего с выражением горя.

Мне хочется заткнуть уши. Я поворачиваюсь к Игорю, чтобы предложить ему уйти. В этот момент взгляд ловит какое-то движение справа. Мы одновременно оглядываемся и, пораженные увиденным, охаем. Стоящие неподалеку зеваки оборачиваются, но, не заметив ничего особенного, продолжают делать вид, будто слушают затянувшуюся речь, и тихонько перешептываются. Тем временем Игорь хватает меня за локоть.

— Смотри!

— Ага, — киваю, радуясь, что это не мираж, вызванный желанием узнать правду, а материальный объект, который вижу не я одна.

Объезжая выстроенные вдоль дорожки машины, к Катиной могиле приближается красная «мазда». Сквозь стекла я различаю два силуэта. Стискиваю зубы и сжимаю ладонь Игоря, дожидаясь, пока автомобиль остановится, а из него выйдут водитель и пассажир.

— Какой наглый, — замечает Игорь. — Подъехал к самой могиле.

— Неудивительно, — отвечаю я, когда распахивается дверца и из машины вылезает мужчина средних лет. — Это начальник Олега.

— И бывший шеф Артура.

— Думаешь, он…

— Это многое объясняет.

— Например, что?! — громким шепотом кричу я.

Оглядываюсь на стоящих рядом зевак, но те уже разговаривают вполголоса и не обращают на меня внимания.

— Например, почему Артур проводил вечера с мужчиной, вместо того чтобы клеить девчонок.

— Думаешь, он спал с начальником ради работы?

— А у него был выход? Престарелые родители, которых надо обеспечивать, безработица в городе, да еще мобильный телефон хочется…

— Так не пойдет, — вытащив каблуки из размякшей земли, направляюсь в сторону машины.

— Ты куда?! — хватает меня за запястье Игорь.

— Надо кое-что проверить.

— С ума сошла?! Тебя ж повяжут! Вон, за Олегом, два мента стоят.

— И правда, — удивляюсь, почему не заметила их раньше. — Садись на мотоцикл и жди. Если что, будь готов удирать.

— Постой! Зачем ты туда идешь? И так же все ясно.

— Надо. Я должна быть хоть в чем-то уверена.

Вместо ответа Игорь надевает шлем. Я в последний раз оглядываю толпу, загородившую тропинку к Катиной могиле. Чтобы расчистить себе дорогу, придется потолкаться. Слишком опасно, лучше обойти. Захожу в узкий лабиринт между оградами соседних могил. Ступаю как можно тише, хотя вряд ли звук моих шагов перекроет голос свекрови и гомон толпы, нарастающий с каждой минутой нудной лекции. Я все больше смещаюсь влево. Придется переступить через ограду, чтобы подобраться ближе к машине. Одной ногой я ступаю на чью-то могилу, вторая от неожиданного крика замирает на полпути.

— Тишина! — привычным учительским тоном приструнивает толпу свекровь.

По выработанному годами рефлексу взрослые, давно окончившие школу люди замолкают и с виноватым видом опускают головы. Свекровь с довольной ухмылкой секунду наслаждается всеобщей покорностью. В этот момент установленную ею тишину нарушает скрип. До меня не сразу доходит, почему он кажется таким громким. Только когда все присутствующие на похоронах поворачиваются в мою сторону, чтобы посмотреть, кто, кроме них, посмел нарушить порядок, я замечаю, что зацепилась ногой за калитку. Она со скрипом поехала, ухватив меня за туфлю, а я по инерции продолжаю двигаться вперед.

Приходится смириться с судьбой. Я лечу, выставив вперед руки, чтобы смягчить падение, а голову поворачиваю в сторону машины. Так и есть! Мои догадки подтвердились. Будет особенно обидно сесть в тюрьму, когда финал расследования так близок. Земля приближается, я отворачиваюсь, взгляд цепляется за гроб с телом Кати. Детское личико кажется старше, кожа натянута, как после неудачной пластической операции. Теперь понятно, почему гроб открыт: скорее всего, бумажный венчик на Катином лбу закрывает дыру в голове.

Колени опускаются на скользкую землю, пальцы утопают в грязи. Полицейские переглядываются за спиной Олега. Ближний поворачивается к тропинке. Как легкоатлет с низкого старта, я вырываюсь из топкой грязи. Бегу по могилам, перепрыгивая ограды. Параллельно мне, по тропинке, несутся полицейские. У них на пути нет препятствий, зато меня подгоняет инстинкт самосохранения. Я во что бы то ни стало должна остаться на свободе. Непостижимым образом мне удалось добраться до убийцы. Осталось протянуть руку и схватить его за горло. Никто не помешает мне очистить свое доброе имя. Я перепрыгиваю последнюю калитку и оказываюсь в пяти метрах от мотоцикла. Впереди препятствия сложнее могильных оград: зеваки в хвосте толпы. Они оторопели, увидев несущуюся на них перепачканную женщину. На долю секунды я робею, но тут же расставляю локти, готовая растолкать всех на своем пути.

— Держите ее! — кричит свекровь.

Люди либо не слышат ее крик, либо после нудной речи потеряли доверие к ее голосу. Никто даже не пытается меня задержать. Я готова сесть на мотоцикл и поехать праздновать победу, когда неожиданная заминка чуть не срывает мое торжество. Сиденье, на которое я с ходу собралась запрыгнуть, занято. Там же, где я его оставила, лежит шлем. Сейчас некогда его надевать. Я хватаю его и сажусь на мотоцикл. Игорь ждет меня с уже заведенным мотором, но заминка со шлемом позволяет одному из полицейских подобраться слишком близко. На бегу он тянется, собираясь схватить меня за ногу. Недолго думая, я бросаю шлем ему под ноги. Полицейский валится на землю, касаясь вытянутой рукой заднего колеса.

Мотоцикл рвется вперед, выплевывая из-под колес серые брызги. Мы выезжаем на дорогу. Земля раскачивается, колеса скользят по глазированному дождем асфальту. Сзади нас подгоняет рев полицейской сирены. Игорь прибавляет газу. Мотоцикл набирает такую скорость, что контуры окружающего мира смазываются. Постепенно деревья, земля и небо сливаются в одно цветовое пятно. Рев мотоцикла напрасно старается перекричать сирену. Зачем полицейским понадобилось ее включать? Кроме нас, на дороге никого нет. Наверно, они пользуются ею как психологическим оружием. Пусть даже не мечтают. Несмотря на все потрясения прошедших дней, я стала сильнее духом. Такой ерундой меня не сломить.

Мы едем так долго, что, несмотря на запредельную скорость, я начинаю скучать. Оглядываюсь. Полицейская машина подмигивает мне фарами. Как бы ни выжимал газ Игорь, мощности оранжевого красавца не хватит, чтобы оторваться. Нужно придумать маневр. На меня в этом деле мало надежды. Даже Игорь, опытный байкер, вряд ли сможет что-то предпринять на совершенно прямой, ровной дороге. Хотя не такая уж она ровная. Мотоцикл то и дело подпрыгивает на ухабах. А еще говорят: чем больше скорость, тем меньше кочек. Вот и теперь впереди нас поджидает огромная лужа. Брызгами обдаст с ног до головы. Мы промокнем, а полицейским в машине ничего, только если в яму сядут.

Яма! Это слово включает запрограммированный в мозгу код. Мысленно произнеся его, я оказываюсь на заднем сиденье машины. Впереди мама. Ее голова медленно наклоняется. Коснувшись ухом плеча, мама просыпается и встряхивает волосами. Минуту спустя ее голова снова начинает клониться набок. Папа тихонько насвистывает «К Элизе», стараясь не уснуть в дремотной тишине. Машина плавно катится по сверкающему в свете фар мокрому асфальту. Лужа впереди отражает огни дальнего света. Я зажмуриваюсь и, открыв глаза, упираюсь взглядом в затылок Игоря. Страшная картина из воспоминаний возвращает меня к действительности. Я заглатываю полные легкие воздуха и что есть мочи кричу:

— Сворачивай!

Голос тонет в реве двигателя и вое сирены. Дергаю Игоря за подол куртки, но он только недовольно ежится в ответ. В настоящем ветер перекатывает по поверхности лужи рябь, а в прошлом машина проваливается колесом в глубокую яму и переворачивает мой мир вверх дном. Теперь я взрослая и смогу все изменить. Я не позволю року снова покалечить меня и лишить близкого человека. Не самый удачный момент, чтобы разбираться в чувствах, но так уж устроены люди: что имеем — не храним, потерявши — плачем. Труднее всего убрать руки с талии Игоря. Всем телом тянусь к рулю, щека прижимается к его шее. Ладони обхватывают свободные концы рукоятей. Направляю все жизненные силы на одно, судьбоносное, движение. Руль поворачивается, мотоцикл на огромной скорости съезжает с дороги.

Спина Игоря каменеет от напряжения. Наклоняясь всем телом, он старается выровнять байк. Колеса буксуют, отбрасывая комья влажной земли с сочными прожилками зеленой травы. В самом слякотном месте мотоцикл почти ложится на бок, но Игорь силой своего тела удерживает нас от падения. Мощный двигатель как будто взбесился, Игорю приходится бороться с дикой машиной, а мне остается только мысленно передавать ему свою энергию и ждать. Петля, другая, наклон влево, теперь вправо. Мотоцикл проносится в десяти сантиметрах от ствола березы. Машинально я отрываю руки от Игоря и скрещиваю их над головой. Мотоцикл так резко принимает нормальное положение, что я еле удерживаюсь на сиденье. Игорю удается выехать на дорогу. Неожиданно наше движение выравнивается. Я могу перевести дух и оглянуться. Полицейская машина осталась позади. Она провалилась передними колесами в лужу и села на днище. Игорь наклоняется к рулю и оглядывается через плечо. Картина должна его порадовать. Интересно, о чем он подумал, когда я повернула руль? Наверно, мне об этом лучше не знать.

Игорь снова сосредотачивается на дороге и набирает скорость. Постепенно полицейская машина отдаляется и, наконец, скрывается из виду. Впереди и позади картина кажется одинаковой. Несмотря на очевидно высокую скорость, я начинаю подозревать, что мы стоим на месте. При первой же возможности мотоцикл сворачивает с дороги. Колеса подпрыгивают на бугристой тропинке. Мы маневрируем между кустами и наконец останавливаемся на пригорке в тени берез. Игорь встает, опускает подножку мотоцикла и снимает шлем. Я продолжаю сидеть и чего-то ждать. Он оправдывает мои ожидания: бросает шлем в траву и садится напротив.

Мы оказываемся так близко друг к другу, что я чувствую его дыхание на своем лице. Опускаю глаза, Игорь приподнимает мою голову за подбородок. Стоит встретиться с ним взглядом, как я пропадаю, тону в его глазах. Теперь они не просто голубые и выразительные. Взгляд Игоря, полный нежности и надежды, поглощает меня. Он ждет, но не просит. Ожидание становится болезненным для нас обоих. Игорь запускает руку мне в волосы и притягивает к себе. Его губы с легкостью раскрывают мои. Я еще пытаюсь высвободиться, но отступать уже некуда. Поцелуи выходят страстными, жадными. Может быть, дело в пережитом вместе испытании, а может, в желании, которое сдерживала все эти дни, но мне хочется быть еще ближе, прижаться к нему еще сильнее.

Губы Игоря скользят по моей щеке, подбираясь к шее. Горячее дыхание щекочет и распаляет фантазию. Моя кожа покрывается мурашками. Бедра подаются навстречу Игорю. Он наклоняется, левая рука ныряет под платье, ладонь скользит по внутренней стороне бедра. Я утыкаюсь носом в его шею. Запах загорелой кожи сводит с ума, язык тянется попробовать ее на вкус. Ладонь Игоря поднимается выше, у меня перехватывает дыхание. Пальцы поглаживают шелковый треугольник и проскальзывают под трусики. Стон, больше похожий на мольбу, доносится из глубины моего тела. Он отстраняется, проводит ладонью по моему животу снизу вверх, большой палец приближается к торчащему под платьем соску, но он не ласкает, а только дразнит его легким касанием. Игорь медленно, с наслаждением обводит мое тело взглядом и опускает обе руки к бедрам. Я привстаю, стараясь помочь. Поднимаю руки, но он не собирается стягивать платье через голову. Оно, собранное на поясе, остается на мне.

Я тяну руки к ремню, Игорь бесцеремонно отстраняет их. Его пальцы в нетерпеливой лихорадке расправляются с ремнем и расстегивают молнию на джинсах. Ключи и монеты со звоном высыпаются из карманов на землю. Подхватив мои ноги под колени, Игорь притягивает меня к себе. Я опускаюсь на сиденье, голова запрокидывается. Перед глазами только верхушки деревьев и бесконечное небо, сплошь серое от туч. Неожиданно между двумя облаками-великанами показывается крошечная щель. Сквозь нее желтеет мутное пятно света. Чем больше раздвигаются тучи, тем ярче становится свет. Наконец край облака истончается настолько, что солнечному лучу удается ворваться в пасмурный день и осветить наши тела. Игорь опускается на меня, его волосы щекочут мне лицо. Желанные губы так близко и далеко одновременно, что мне хочется впиться ногтями в его плечи и притянуть к себе. Он видит мое нетерпение и специально замирает, а я стоном умоляю его продолжить. Слышу биение своего сердца, но стук раздается не в груди. Ритм ударов подстраивается к толчкам. Плоть Игоря пульсирует в такт. Мы с жадностью наслаждаемся друг другом, но не можем утолить голод. Только когда наступает физическое насыщение, нам с трудом удается оторваться друг от друга.

Я встаю, чтобы привести себя в порядок. Игорь застегивает джинсы. Собрав высыпавшуюся из карманов мелочь, он поднимает подножку и толкает мотоцикл. Оранжевый красавец заваливается на бок.

— За что ты его пинаешь?

— Теперь от него никакой пользы. Менты, скорее всего, уже объявили мотоцикл в розыск.

— Жалко, — склоняюсь над беднягой и замираю. — А как же мы теперь доберемся до дома?

— На автобусе, Соломинка, — Игорь подходит ко мне и, погладив по щеке, целует в губы. — Общественный транспорт еще никто не отменял.

— Да, но мы же за городом, — снова растворяюсь во взгляде голубых, почти прозрачных на солнце глаз.

— Не совсем.

Он берет меня под руку и ведет между березовых стволов. Мы выходим к изгибистой тропинке, и мой взгляд упирается в пятиэтажное здание из белого кирпича.

— Как?!

— Лесопосадка, — пожимает плечами Игорь. — От дома до ближайшей остановки метров двести, не больше.

Дальше мы идем молча. Игорь пытается меня обнять, но я повожу плечами, отталкивая его руку. Я не имела права заниматься с ним любовью, да еще на улице, в городе, где в любой момент могли пройти люди…

— А если бы там гуляли дети?! — спрашиваю, когда мы подходим к синей будке остановки.

— Получили бы самый интересный урок биологии в жизни. Расскажи лучше, — протирает лавочку носовым платком Игорь, — зачем тебе понадобилось лезть через пол-кладбища к Катькиной могиле?

— Не к могиле, а к машине. Хотела узнать, кто сидел на пассажирском месте.

— И как, рассмотрела? — присаживается на платок он.

— Да, это была панда.

Игорь поднимает на меня глаза сытого, блаженствующего на травке кота.

— Ммм?

— Автомобильный чехол: голова на подголовнике и туловище на спинке сиденья.

— И ради такой ерунды мы рисковали жизнью?

— Это не ерунда, а доказательство.

— Панда на кресле не доказывает, что шеф Артура голубой. Обычный мужик, не любит ездить в одиночестве.

— И поэтому возит подчиненного на своей машине в бар, — заканчиваю я.

— Это мы еще проверим.

— Уже проверили. Помнишь фотографию в телефоне Артура?

— С тобой забудешь, — смотрит на дорогу Игорь.

— Так вот, за спиной Артура, на пассажирском месте, никого не было. За овал лица мы приняли голову панды.

— Все равно, не верится мне, что Артур голубой.

— Возможно, твои друзья правы. Артур мог сойтись с начальником ради денег. Безработица — страшная вещь. Не представляю, где искать работу, когда все это закончится. Если, конечно, закончится в мою пользу.

— А кем ты работала раньше?

— Последние два года я была домохозяйкой, а до этого — библиотекарем.

— Да, не самая востребованная профессия. Хотя в этом есть и плюс.

— Думаешь, мне разрешат стирать пыль с книжек в тюремной библиотеке?

— Тебе не надо ни за что цепляться, проще начать все сначала. Ты кем хотела стать в детстве?

В детстве я хотела стать второй Джейн Остин. Нет, даже первой. Хотя бы на один день поменяться с ней местами. Научиться взмахом пера создавать целый мир, придумывать персонажей и превращать их в живых людей. Однажды даже представила, что я и есть Джейн. Села за стол в углу читального зала и целый день писала. Какой получился сюжет, точно не помню, знаю только, что рассказ был о любви. Весь день я чувствовала себя счастливой — впервые после смерти родителей. От воодушевления дрожали руки, хотелось вскочить со стула и объявить всем, что я стала настоящей писательницей.

Вечером, когда читальный зал закрылся, а рассказ был дописан, я вышла из библиотеки совсем в другом настроении. Работа целого дня показалась мне бесполезной. Кому интересно читать сочинения детдомовской девочки, ничем не примечательной сироты, не сумевшей завоевать даже внимание сверстников? Я испугалась, вдруг кто-то узнает о моих попытках. Листки жгли руки. Я постаралась как можно скорее от них избавиться. Ветер растерзал порванную в клочья бумагу и утопил в грязных лужах обрывки моей мечты. Всю дорогу до детского дома я проплакала. Тихонько проскользнула в ванную и умылась. Пугали не столько издевки, сколько жалость. Меньше всего хотелось попасться на глаза Ире. Я всегда доверяла ей секреты, но этот был слишком личным, даже постыдным. Игорю тоже лучше о нем не знать.

— Никем не мечтала, — пожимаю плечами настолько непринужденно, насколько могу. — Что мы имеем против шефа?

— Красная «Мазда»-тройка, чехлы в виде панд, — загибает пальцы и поворачивается ко мне Игорь, — бабский костюм в полосочку…

Это говорит мужчина с гардеробной и пилочкой для ногтей. Я машинально закатываю глаза, но тут же исправляюсь. Игорь не должен заметить насмешку, у меня на его счет большие планы.

— Вот-вот! — киваю, с трудом сдерживая улыбку.

— Весомые аргументы, ничего не скажешь. Что будем делать?

— Есть у меня одна идея…

В свежий воздух лесопосадки вторгается запах бензина и выхлопных газов. Во рту появляется горьковатый привкус, я замолкаю. К остановке подкатывает автобус. С опаской оглядываю пассажиров. Никого знакомого или подозрительного.

— Поехали?

Игорь поднимается и, положив платок в карман, медленно идет к автобусу. Я запрыгиваю на ступеньки и жестом его подгоняю. Вместо того чтобы ускорить шаг, он на секунду останавливается. Может, в автобусе полицейский? Я оглядываюсь: все пассажиры одеты в гражданское. Игорь тем временем подходит ближе. Его взгляд, полный ужаса, останавливается на поручне. Вот в чем дело! Общественный транспорт — рассадник бактерий. Ничего, дома помоет руки.

Прохожу вглубь. Игорь залезает в автобус, не касаясь поручня, и неохотно идет следом. В салоне его мощное тело кажется неуместным, как пупс в домике для барби. Интересно, когда Игорь в последний раз ездил в общественном транспорте? Наверное, давно, раз один вид поручня ввел его в ступор. Бедняга, из-за меня он лишился уже двух мотоциклов. Я устраиваюсь на сиденье и похлопываю по дерматину. Игорь подходит, но перед тем, как сесть, расстилает носовой платок. Автобус трогается, платок соскальзывает на пол, а Игорь еле успевает ухватиться за поручень.

— Не бойся, — снова похлопываю по дерматину. — Здесь до тебя уже сидели.

Игорь пожимает плечами, как будто не понимает, о чем я говорю, но проводит рукой по кожзаменителю и осматривает ладонь. Чем дольше я наблюдаю за поведением Игоря, тем больше убеждаюсь в успехе своего плана.