Братья не по крови Царицын Владимир

Глава 3. Рэбэ

До сорока лет дожил, а на Дальнем Востоке впервые. Везде побывать пришлось – и в Европе жил, и в Азии, и на Кавказе, даже в Африку судьба забрасывала. Нигде такой благодати не видал. Буйство природы. Симфония жизни. Для большей части России август – исход лета, его, так сказать, заключительный аккорд. Здесь в августе погожие дни только наступили. Совсем недавно небо прояснилось, солнышко тёплое, ласковое, доброе. Ни одного облачка на горизонте. Кусты, деревья и трава просохли наконец-то, нет этого тумана и солёной липкой мороси. Сейчас бы забыть обо всём, взять правее, к океану, искупаться в чистой океанской волне и поваляться на рыжем крупнозернистом песке, отдав своё разгорячённое и уставшее тело во власть морского бриза, превращающего солнечные лучи в вазелин, нет, не в вазелин, в крем для загара, и размазывающего, втирающего этот крем в кожу спины и плеч…

А Выкидыш оказался более выносливым, чем я от него ждал. От Хохла почти не отстаёт, шагает след в след, хотя у Хохла ноги вдвое длиннее. Первым я, конечно, поставил Славку. Он самый мощный, за ним идти, как за танком. Легко. Идём друг за дружкой, я сзади, маскирую следы как могу. Идти в тайге группой, пусть небольшой, но всё же, можно только так. Особенно, если опасаешься преследования. А оно будет, чует моё сердце, догонят – в живых не оставят.

Куда мы идём? Все уверены – я знаю, куда нужно идти. А я не знаю. Сейчас главное – уйти как можно дальше от лагеря.

Ночью мы двинулись на юг, оставив обманный след, потом поднялись по Вонючке и пошли на север по каменному дну левого пересохшего притока нашей «любимой» речушки. Так на север и идём. На обманку потратили половину ночи. У меня были большие сомнения в том, что наши возможные преследователи купятся на простейшую обманку, но на изобретение более серьёзной, времени не было.

Интересно было бы посмотреть на Японца, когда он будет докладывать Носорогу о нашей самоволке! А, может, уже доложил? Шум вертолёта Выкидыш услышал часа два назад, ещё темно было. Вёз ли этот вертолёт Носорога, или это была какая-то другая вертушка? Сейчас шесть утра. По субботам и воскресеньям подъём в девять. Так что, наше отсутствие обнаружится часа через четыре, ну может, через три. Обычно, Японец, как и любой другой инструктор, по ночам по казармам не бродит, здесь не принято. Но кто его знает? В любом случае держаться надо поближе к густым кустам, открытые пространства не для беглецов.

Изредка, во время нашего марш-броска я давал команду остановиться и приказывал Выкидышу, как человеку с более тонким слухом, прозондировать тылы. Мы все замирали, а бывший Маркони шевелил своими локаторами. Потом ложился на землю и пытался уловить волны, идущие по ней. Всё было тихо. Один раз Выкидыш что-то уловил, и мы заняли оборону. Но это был кабан…

Славка, казалось, совершенно не устал, продвигался по этим джунглям так же быстро, как и в начале пути. Но аккуратно: веток не ломал и траву здорово не приминал. Славка – разведчик со стажем.

Тьфу ты, чёрт! Нужно определиться с именами. Не Славка, а Гуинплен, так безопаснее для всех. Пусть другие ничего не знают. Чем меньше знаешь друг о друге, тем меньше можешь выболтать, когда тебя будут допрашивать с пристрастием.

Гуинплен. Если я в мыслях буду называть Гуинплена Славкой, то рано или поздно оговорюсь, и все поймут, что мы с ним знакомы ближе, чем должны быть знакомы друг с другом курсанты спецотряда. Я и так уже Хохлу сболтнул лишнего.

Выкидыш резко остановился, и я ударился подбородком о его затылок. Выкидыш поднял вверх указательный палец левой руки, правой он держался за ремень автомата.

– Стоять! – тихо приказал я, и Гуинплен с Хохлом остановились.

– Вертушка, – сообщил Выкидыш. – Сзади.

– Точно? – спросил я. – Не ошибся?

Выкидыш отрицательно помотал головой:

– В нашу сторону летит.

Я огляделся. Мы находились в непроходимой тайге, но я хотел отыскать место ещё более кудрявое. Справа рос огромный орех лещина, обвитый виноградной лозой, под его широкую крону я усадил Выкидыша с Гуинпленом. Сам с Хохлом забрался в гущу кустов, растущих слева, максимально замаскировав наши следы. Передёрнули затворы автоматов, загнав патроны в патронники, и сидели тихо, как мышки. Через пару минут и я услышал шум винта. Посмотрел на Хохла и по тому, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих цевьё автомата, понял, что и он слышит.

Вертушка шла низко. Листья кустов, под которыми мы спрятались, забились в истерике, когда она пролетела над нами. Пролетела, а потом ушла на восток, к океану. Мы сидели ещё минут десять, пока шум винтов не стал едва различимым. Видимо, не заметили. Но искали нас, это точно! Наша вертушка! Номеров я, естественно, не разглядел, но жёлто-зелённые полосы на промелькнувшем фюзеляже увидел.

– В лагерь полетел, – тихо подал голос Выкидыш из-под лещины.

– А может, на пляж? – попытался пошутить Хохол. – Погодка сегодня, судя по всему, классная будет.

– Ага, – согласился Гуинплен. – Жарко будет… судя по всему.

Не думаю, что Гуинплен хотел Хохла зацепить, скорей всего он сам с собой разговаривал, но я увидел, как сверкнули в тени кустов глаза Хохла. Но сдержался Хохол. Пока держится, молодец! Нужно бы примирить их как-то, нужно бы какие-то слова найти, но я не смог, думал о том, что дальше делать. Хохол подсказал:

– Пожрать бы. Всю ночь ничего не ел.

– А это? – Я указал на свисающую гроздь винограда. – Чем тебе это не еда? Глюкоза, фруктоза и прочая сахароза. – И я сам оторвал ягодку от грозди. Виноград был чёрным и без косточек, но мелким и кислым – глаз вырвет!

– Идите к нам, – позвал Выкидыш. – У нас орехи!

– А у нас глюкоза с сахарозой, – серьёзно ответил Хохол. – Но они немного кисловатые.

– Виноград и у нас есть, – сказал Выкидыш, – если ты его имеешь в виду. И ещё на стволе грибы какие-то. Интересно, их сырыми есть можно?

Неизвестные никому грибы есть не рискнули, да и от винограда пришлось отказаться. Мы с Хохлом перебрались к орехам поближе, и минут пять под лещиной раздавалось щёлканье, хруст и наше дружное чавканье.

– Слышь, Рэбэ, – спросил меня Хохол. – А орехи это пища кошерная?

– Не знаю.

– Как это, ты не знаешь? – не унимался Хохол. – Ты ж еврей. Должен знать. Любой еврей кошерную пищу от некошерной отличать умеет.

– Я – русский еврей. Да и вообще я не еврей. У меня отец еврей, а мать русская. Если бы наоборот…

– То ты бы сейчас арабов мочил в секторе Газа. Или они тебя.

– Я бы сейчас по миру разъезжал со скрипичными концертами. Дурак, не слушал своего папу-скрипача… Ну, всё, – я встал и поправил автомат за спиной. – Завтрак окончен. Пора в путь-дорогу.

И тут мы услышали эхо далёкого взрыва. Потом ещё одного. А потом ещё три взрыва прогремели почти одновременно. Звуки взрывов донеслись со стороны покинутого нами лагеря.

– Пять, – сказал Выкидыш, и у него затряслись губы.

– Пять взрывов – пять казарм, – проявил чудеса смекалки Хохол. – Пипец нашему лагерю…

– Всех взорвали! – Выкидыш чуть не плакал. – Спящими.

– А ты чего ждал? – спросил я со злостью. – Ты думал, что они будут дожидаться пробуждения двух десятков тренированных злодеев вроде нас с тобой?

Выкидыш не счёл нужным мне отвечать или не смог ответить. Лицо его застыло и стало похожим на восковую маску со стеклянными неживыми глазами. Я отчётливо увидел печать смерти на его лице и понял, что наш доблестный Викинг не жилец, что обречён он на скорую смерть. И ещё я подумал о том, что в спецотряд Выкидыш попал совершенно случайно. Ну и дурак! Ему бы чем-нибудь мирным заниматься, часовым мастером работать или шеф-поваром. Мы-то в спецотряде не по случаю оказались, мы контракт подписали, как само собой разумеющееся. Судьба у нас такая. А куда нам ещё, ежели не в пекло? Мы все – солдаты удачи, а удача приходит не часто. Мы не знаем, когда умрём и надеемся, что ещё не завтра, но смерть уже давно нас облюбовала и только ждёт удобного момента, чтобы прибрать нас к себе. Вряд ли кто из нас умрёт дома в окружении членов семьи. Да и семей то у нас нет и быть не может. Мы сами выбрали такую судьбу, а может, и не выбирали ни черта, может, просто кому-то нужно, чтобы по Земле бродили злые, жестокие и неприкаянные отморозки вроде нас, убивающих за деньги. Для баланса. В противовес праведникам.

Я прислушался к себе: жаль ли мне погибших в лагере? В зачерствевшей моей душе была пустота. Нет, мне не жаль их. А почему я должен горевать об их смерти? Они – не дети неразумные, они – солдаты удачи, такие же, как мы. Только нам повезло, а от них удача отвернулась. Минуту назад… И не обязан я себя в этом винить! Каждый из них сделал свой выбор. Каждый. А как нас учили? Каждый сам отвечает за свою жизнь. Человек человеку – волк. И не Носорог нам эту истину в головы вбил, мы её сами открыли. Давно. Когда от пуль уворачивались и в окопах от них прятались, когда пайку свою добывали, чтобы с голода не подохнуть, когда выбор между жизнью и смертью делать приходилось… Но, что это я? Расфилософствовался! Может, не пуста моя душа? Может, в ней ещё не всё обуглено? Может, живёт ещё в ней эта… как её? Совесть. Может, я этой своей философией себя оправдать пытаюсь? То, что от погибших товарищей по несчастью информацию утаил? То, что оставил их умирать, а сам ушёл? Один. Ну почему один? Вон, Гуинплена с собой увёл, Хохла. Того же Выкидыша… Вру! Ведь вру же сам себе. Гуинплена взял, потому, что с его помощью выжить собирался. Хохла – потому, что он мне о готовящейся акции рассказал. А Выкидыша – потому, что Хохол настоял…

Так. Всё. Хорош философствовать! Пора шкуры свои никчёмные спасать.

Я оглядел своё воинство: Гуинплен грыз орехи, смерть тех, кого мы оставили в лагере, его тревожила ещё меньше, чем меня. Выкидыш продолжал стоять, как истукан. Хохол приводил амуницию в порядок и старался ни на кого не смотреть.

– Куда направим стопы свои? – мрачно спросил он.

– На запад. Вглубь лесного массива. Отдых через каждые два часа пути. Открытые места обходим стороной. Водные преграды форсируем после проведения разведки… Идём в том же порядке… Гуинплен, вперёд.

Я шёл замыкающим, маскировал наш проход и мысленно восстанавливал в памяти карту дальневосточного побережья. Карту я более или менее вспомнил, но что толку? Где мы сейчас находимся, я же не знал. На вертушке, на которой меня доставили в лагерь из Уссурийска, иллюминаторы были задраены железными шторками. По времени полёта получалось, что лагерь расположен километрах в трёхстах от Уссурийска, и это при условии, что мы летели по прямой. Но в каком направлении? Строго на восток? На юго-восток? На северо-восток? А, может, вертолёт летел зигзагом? По прямой от Уссурийска до побережья, если лететь на восток километров… а чёрт его знает, сколько километров от Уссурийска до побережья! Я ж не географ! Да и зачем нам Уссурийск, что я к нему привязался? Нам в Уссурийск нельзя. Нас там без документов мигом задержат. А кто его знает, может, у наших, так называемых, работодателей в Уссурийске этом всё схвачено? Да, скорей всего, так и есть… У нас теперь главная задача – не попасться. Потом надо отсидеться где-нибудь, разжиться документами. А документы либо за деньги можно получить, либо за услуги. Ясно, какие услуги мы можем предложить. И кому.

Я посмотрел на часы – два часа прошло.

– Братва, привал, – скомандовал я, и Выкидыш сразу отошёл в сторону, чтобы я на него снова не наткнулся. Отойдя, упал как подкошенный, отбросив от себя калаш. Видать крепился, а сам шёл из последних сил.

– Деньги есть у кого? – спросил я.

Хохол тихо заржал:

– Ты чё, Рэбэ, в магазин решил сходить?

– Деньги на паспорта понадобятся, – пояснил я, – когда мы до цивилизации доберёмся.

Самым запасливым оказался Выкидыш. Аванс, полученный при подписании контракта, он сохранил почти полностью, потратил только полтинник. У Гуинплена осталась сотня баксов, у Хохла не было ни цента, у меня двести долларов двумя бумажками и любимая американцами купюра – двадцатка. Итого семьсот семьдесят долларов. Не густо. Но у нас есть четыре автомата и четыре десантных ножа, да Хохол прихватил тэтэшник, а Гуинплен – арбалет. Всё это богатство на четыре липовых ксивы обменять в принципе можно.

Гуинплен разыскал в высоком папоротнике с десяток переросших и сильно червивых белых грибов. Хохол поймал ужа. Орехов и здесь было много, но на орехи охотников не оказалось. Зато тут рос шиповник, плоды его были крупные и безвкусные, но вполне шли в пищу. Разводить огонь я запретил, хоть никто и не предлагал это сделать, все понимали, что можно, а чего нельзя. Не новички. Разве что Выкидыш, но он вообще лежал на траве, смотрел в небо и молчал, думал, небось, какие мы сволочи. И он в том числе.

Тишину тайги нарушали только естественные лесные звуки, ничего постороннего, механического. Может быть, нас искали в другом направлении, а может, решили наплевать. Нет, это вряд ли…

– Эй, Викинг, – позвал я. – Так нельзя. Нужно жрать, чтобы у тебя силы были. Станешь выдыхаться, смотри… нам якоря и грузила не нужны.

Выкидыш привстал на локтях и, дерзко взглянув мне в глаза, спросил:

– А то что, пристрелишь?

– Пристрелю, не сомневайся, – пообещал я.

– А что тянуть? – вскинулся, как на пружине, Выкидыш. Глаза его пылали ненавистью, по небритому подбородку текла слюна. – Давай сейчас. А может, спарринг проведём? С применением подручных, – в его руке сверкнуло лезвие тесака.

Я и опомниться не успел, как Выкидыш оказался снова на траве, рылом вниз. Рука с клинком была заломлена назад, а на его широкой спине восседал Гуинплен.

– Зря ты это затеял, Выкидыш, – рассудительно произнёс Гуинплен и аккуратно отнял у него тесак. – Нам покуда ссориться нельзя.

– Отпусти, кабан, – задыхаясь и отплёвываясь травой, выдавил из себя Выкидыш. – Отпусти, сказал.

– Рыпаться не будешь?

Выкидыш промычал что-то маловразумительное. Гуинплен посмотрел на меня, взглядом спрашивая разрешения.

– Отпусти, – сказал я.

Выкидыш, тяжело дыша, встал на ноги.

– Я виноват в твоих бедах? – спросил я у Выкидыша. Он молчал. – Что я сделал не так? Что ты на меня окрысился? Я тебя с собой не звал, тебя Хохол позвал. И ты пошёл, а мог бы остаться. Сейчас бы уже больше двух часов находился в Раю. Хотя, вряд ли в Раю. Нам всем место в другой организации. Её по-разному называют: ад, чистилище, преисподняя, геенна огненная. Слышал о такой организации? Там нас ждут. Там вообще всем грешникам самое место. Туда бы ты и попал. Ведь ты же грешник, Викинг? Конечно, грешник. Иначе, почему ты с нами? Почему ты не дома, с женой любимой и с тёщей? Ты грешник, Викинг. Ты такой же, как мы. Ну, может, не такой же, может, твой грех меньше нашего. Но это сути дела не меняет… Ну да, мы грешники со стажем. У нас у каждого на совести не один десяток мертвяков. Но мы этого не стыдимся, не рвём на себе волосы, не корчим из себя праведников или раскаявшихся проституток. Какие есть, такие есть!.. Хохол, дай закурить.

Хохол протянул мне кривую мятую сигарету и щёлкнул зажигалкой.

– Давай, Викинг так поступим, – примиряюще сказал я, без удовольствия затягиваясь кислым дымом. – Тех, которых Носорог со своими подручными взорвали, уже не вернёшь. С этим надо смириться и не рвать себе нервы. И нас пожалей, нам нервы тоже ещё пригодятся. Неизвестно, удастся ли выжить? Может, придётся тех, других, догонять. Так что, хочешь, не хочешь, а мы не враждовать, а помогать друг другу должны. Сейчас нам надо добраться до какого-нибудь населённого пункта, где могут проживать нужные люди, я бандитов имею в виду, а там можешь валить на все четыре стороны. Можешь в монахи подаваться, грехи замаливать. Можешь в ментуру идти… Хотя, этого я тебе не советую делать.

Гуинплен протянул Выкидышу гнилой гриб, Выкидыш взял его и принялся меланхолично жевать, не обращая внимания на беленьких червячков, выползающих из шляпы. Так же меланхолично он сжевал и кусок ужа.

Понимая, что для дальнейшего продвижения по тайге нам надо немного восстановить силы я приказал всем спать. Целый час. Дневальным определил Хохла, незаметно подмигнув ему, чтобы за Выкидышем присмотрел. Гуинплен тут же уснул, наверное, он спал уже в тот момент, когда опускался на землю. Я, засыпая, услышал, как Выкидыш спросил у Хохла:

– А ты, скольких человек убил?

– Не человек, а чичей, – справедливо поправил его Хохол. – А хрен бы я этих зверьков считал? Штук сто, наверное… Спи, давай. Будешь тормозить, я тебя лично пристрелю… Ладно, не ссы, шутка.

Час сна – это для обычных людей, как слону дробина. Для нас, профессиональных боевиков, часа достаточно. Мы привыкли сон на потом откладывать. Если сложить все часы, отложенные на потом, года три натикает. Не меньше… Все, кроме Выкидыша, выглядели бодрыми. Даже Хохол, хоть он и не спал.

Через час пути я заметил, что тайга стала какой-то низкорослой и редкозубой. Да и идти стало значительно легче, причиной тому была трава – раньше она была по пояс, теперь едва доходила до колен.

– Впереди поле, – сообщил Гуинплен и остановился.

Я подошёл к нему, приказав Хохлу и Выкидышу спрятаться под кустами. С Гуинпленом мы дошли до края лесного массива и осмотрелись. Перед нами действительно расстилалось кукурузное поле. Кукуруза была чахлая, кое-где не взошла совсем. Сквозь тонкие бадылки с кисточками на кончиках проглядывалась просёлочная дорога, рассекающая поле на две неравные половинки. Дорога была ближе к нам и тянулась с юга на север (или с севера на юг), она выходила из леса, и в лес уходила.

– В какую сторону двинем? – спросил Гуинплен.

– На юг, – уверенно сказал я, хотя полной уверенности в том, что я принял верное решение, у меня не было.

– Хоккей, – сказал Гуинплен.

Мы краем леса подошли к южному концу дороги, и пошли по ней на юг. После леса ходьба по дороге казалась нам приятной прогулкой. Я даже решил ускориться и приказал бежать, но вскоре от этой затеи пришлось отказаться, потому, что наш топот заглушал все остальные звуки. Правильно я сделал.

Снова отличился Выкидыш, он первым услышал догоняющую нас машину.

– Дизель, – определил он.

– Рискнём? – спросил Гуинплен.

Я кивнул. Ехать лучше, чем идти.

– Чё за дизель? – спросил Хохол.

– КамАЗ, скорей всего, – уверенно ответил Выкидыш. – Или МАЗ. Гружёный. Тяжело идёт.

Скоро мы и сами увидели. Вопреки обещанию Выкидыша, это был не КамАЗ. И не МАЗ. «Исузу» с красной кабиной тащил на жёстком сцепе серый двадцатифутовый контейнер. Выкидыш смущённо пожал плечами.

Я снял автомат и поднял руку. Водитель тягача, издали увидев вооружённых людей, рисковать не стал, остановился. А я церемониться не стал, поманил его пальцем, держа на мушке, приказал выйти из машины. Гуинплен открыл дверцу пассажира и забрался в кабину.

– То, что надо, – крикнул он мне через секунду. – Спальник большой, два пассажирских. Места всем хватит.

– Ты что, один едешь? – спросил я у водилы. – Без напарника?

Он кивнул и шмыгнул носом. Водила был совсем молоденький, он испуганно глядел на наши бандитские рожи, на грязный, изорванный камуфляж, на тускло мерцающие дула автоматов, стучал зубами и, наверное, мысленно прощался с жизнью. Я понял это и успокоил парня, сказав:

– Будешь себя правильно вести, ничего с тобой не случится. И с грузом всё в порядке будет, мы не грабители. А что везёшь-то, кстати?

– Б-б-б, – стал заикаться парень.

– Бабло? – предположил Хохол и заржал.

– Б-б-бытовую технику, – с трудом выдавил из себя водила.

– Ну, всё, успокойся, – ободряюще сказал я. – Как тебя звать то?

– С-семён. А вы кто?

– Арендаторы, – Гуинплен подошёл к Семёну и хлопнул его по плечу. – Хотим арендовать твой автомобиль. Вместе с тобой, если ты не против. Куда путь держишь?

– В Манжурск.

– Нам по пути, правда… господин полковник? – Гуинплен посмотрел на меня.

Я утвердительно кивнул головой, хотя понятия не имел, где этот Манжурск находится, и спросил у Семёна:

– У тебя карта есть?

– В бардачке.

– Принеси-ка.

Карта была старенькая, грязная и затёртая, склеенная на сгибах скотчем. Я бы ни за что не нашёл на ней Манжурск, если бы название этого населённого пункта не было обведено чёрным фломастером.

– Манжурск – большая деревня? – спросил Хохол.

– Манжурск – город! – в словах Семёна прозвучала обида, и я понял, что родом он из этого самого Манжурска. – Почти сорок тысяч населения.

– Ого! Почти сорок! – Мне очень сильно захотелось в Манжурск. Манжурск – это то, что сейчас нам было нужно. Наверняка в этом заштатном городишке милиция бездействует, а мэр – фигура чисто номинальная, всем заправляют бандиты. Бандиты – ребята простые и бесхитростные, с ними легко будет договориться, мне уже приходилось как-то пару раз общаться с представителями криминальных структур подобного масштаба. Да и до Уссурийска далековато. Не думаю, что у Носорога и его хозяев в Манжурске имеется представительство этого грёбаного общества с ограниченной ответственностью.

– Мы где сейчас?

– Вот, – Семён ткнул заскорузлым пальцем в карту. – До Манжурска полсотни километров, или около того. За час доедем.

– Так какого ж мы стоим? – удивился я и скомандовал своим орлам: – По машинам!

Хохла, как наиболее щуплого, а Выкидыша, как менее длинного, я определил в спальник. Мы с Гуинпленом уселись на пассажирские сидения рядом с Семёном. Ехать лучше, чем идти, а что самое главное в нашем положении – быстрее. Семён ещё не вполне оправился от испуга, и всю дорогу шмыгал носом и искоса поглядывал на Гуинплена, сидящего рядом с ним.

– У тебя платок носовой есть? – спросил его Гуинплен.

– Не-а, – ответил Семён и громко шмыгнул в подтверждение.

Гуинплен достал из внутреннего кармана новый отглаженный платок и протянул водиле:

– На-ка, высморкайся. А то у меня у самого сейчас насморк откроется.

Впереди показались какие-то мрачные строения из почерневшего от времени кирпича, соединённые меж собой наклонными галереями.

– Что это? – я указал рукой на строения.

– Бывший завод железобетонных изделий, – ответил Семён. – Уже одиннадцать лет не работает, и никому дела нет. А ведь был градообразующим предприятием! Чуть не весь Дальний Восток железобетоном обеспечивал. Махина! Считай, половина Манжурска на нём трудилось. – По всему было видно, что Семёну далеко не безразлична судьба завода, ставшего жертвой перестройки. Одной из многих. Семён даже заикаться перестал, рассказывая о печальной кончине завода. – Обанкротили, суки! И растащили по частям. Директор завода, Пекарь Иван Иванович, по началу-то что-то сделать пытался, в Москву летал, с чиновниками разными встречался, с самим премьер-министром. Только им всё по фигу… Чего им какой-то заводишко, если всю страну под разграбление отдали?

Семён снизил скорость и достал из бардачка грязную пачку «Примы». Закурил. Справа от нас была тайга, слева – территория бывшего завода. Часть бетонных плит периметра завалилась внутрь. Заводик был небольшой. Семён явно приврал, уверяя нас, что этот ЗЖБИ обеспечивал железобетоном чуть не весь Дальний Восток, в лучшем случае, он закрывал потребности района. Картина была унылой. Тайга перепрыгнула через дорогу и затянула молодой порослью всё пространство. Зелёные кусты росли даже на крышах галерей. Цеха зияли проломами, а стены административного корпуса угрюмо пялились на нас чёрными и пустыми глазницами окон.

– Ну, и где он теперь? – поинтересовался я.

– Кто?

– Пекарь твой.

– Иван Иванович? – зачем-то уточнил Семён. – А кто ж его знает? Может на Канарах, если Москва ему денег дала. А может в земле сырой. Как последний раз в Москву улетел, так и не возвращался.

– А семья директорская?

На мой вопрос Семён ответить не успел. Откуда ни возьмись, прямо перед нами появилась вертушка. Вылетела справа из-за леса и зависла над дорогой, метрах в пятидесяти от машины. Наша вертушка, с жёлтыми и зелёными полосами на сером фюзеляже. Семён от неожиданности резко ударил по тормозам, и Хохол свалился на наши с Гуинпленом головы. Хорошо, что это был Хохол, а не Выкидыш, хорошо, что Семён ехал медленно, и ещё хорошо то, что шеи у нас крепкие.

– Ты что!.. – Хохол нехорошо обругал Семёна. – Вчера за баранку сел? – и заткнулся, увидев вертушку.

– Картина Репина, – произнёс Гуинплен. – Каковы наши действия? Сделаем вид, что не заметили и поедем дальше?

Вертушка задрала хвост, и пулемётчик врезал очередью по полотну дороги перед кабиной тягача, щебёнка с дороги шрапнелью пробарабанила по капоту и лобовому стеклу.

– Нам предлагают выйти из кабины, – прокомментировал я действия тех, кто управлял вертушкой, и огляделся.

Напротив того места, где остановился «Исузу», забора не было. В десятке метров от нас стоял цех, стена которого была проломлена. Видать, искусственный проём сделали для того, чтобы вытащить из цеха что-то, имеющее крупные габариты и определённую ценность. Тянуть резину смысла не имело – те, в вертушке, наверняка уже нас разглядели. А раз так, то…

Я сказал Семёну тоном приказа:

– Когда дам команду, вываливайся из кабины и чеши в тайгу.

Потом повернулся к Хохлу и сказал ему:

– Поливать начнут сразу, как мы с Гуинпленом выберемся из кабины. Под пули не лезь. Действуй по обстоятельствам.

Гуинплену что-то объяснять не надо было.

– Вперёд!

Мы с Гуинпленом оказались проворнее пулемётчика – пули свистели за нашими спинами. В пролом мы влетели одновременно.

– Не зацепило? – озабоченно поинтересовался Славка.

– Нет. А тебя?

– Цел.

Я осторожно выглянул из пролома. Пулемётчик расстреливал кабину «Исузу», пули легко прошивали её насквозь. Кранты Хохлу с Выкидышем, подумал я и тут же увидел их, здоровых и невредимых, спрятавшихся за передним колесом тягача. Хохол отстреливался. Молодцы, правильно выбрали момент – перебрались из кабины в укрытие, пока пулемётчик занимался мной и Гуинпленом. Я не стал ждать, когда пилот начнёт разворот, чтобы зайти сбоку, выпустил длинную очередь по кабине вертушки; Гуинплен отстал от меня только на секунду. Попали! Я или Славка, а может быть Хохол? Какая разница? Стёкла кабины брызнули сверкающими осколками. Вертушка резко вскинулась вверх и, заваливаясь на правый борт, пошла на нас.

– Твою мать! – заорал Гуинплен и кинулся в глубину цеха.

Я тоже побежал, но в другую сторону. Чтобы у Славки желание не возникло меня своим телом закрыть. Сделал я не больше десятка скачков, когда за моей спиной раздался взрыв, и сверху рухнуло всё, что только могло рухнуть на мою бедную еврейскую голову. Последней моей мыслью была мысль о Семёне. Не о своих друзьях-товарищах по несчастью, не о себе самом.

Удалось ли парню добежать до леса, подумал я…

Глава 4. Андрей

С Алёной удалось договориться удивительно легко.

– Хорошо, съезди с папой, – согласилась она после минутного раздумья, когда я сообщил ей об отцовской просьбе. – Я же понимаю, на две половинки ты не разорвёшься. А вернёшься – к моим съездим.

Я понимаю… А в голосе обида. Давно прошли те времена, когда важен и понятен был только смысл сказанного. Я теперь всегда знал о её настроении и без слов. Слова даже мешали. Они не всегда соответствовали действительности, а иногда несли информацию противоположную истинной. Я ощущал любую перемену в настроении любимой женщины. Я чувствовал, что ей нравится, а чему она не рада. Моему завтрашнему отъезду она рада не была.

С Алёной мы женаты семь лет, а живём почти восемь.

Семь лет… Считается, что первые семь лет – самые трудные, чаще всего в течении этого срока большинство браков дают трещины и многие семьи разрушаются. Так что, можно сказать, самые хрупкие годы у нас уже позади. Правда, некоторые называют более продолжительный срок – десять лет. Но я думаю, что и десять нам по плечу. Мы любим друг друга, и это правда, я не пытаюсь заменить слово «привычка» словом «любовь». Наши отношения не вошли в привычку. Мы любим друг друга также нежно и ревниво, как и вначале. Мы скучаем, когда не вместе, мы так же мучительно ждём встречи и так же счастливы, когда она происходит. Мы ревнуем… Иногда, не часто, но бывает. Ревнуем потому, что любим. С сексом у нас тоже всё в порядке. Я вижу и знаю это. И не только по своим ощущениям. Я ни сколько не преувеличу, если скажу, что эти семь лет мы прожили душа в душу. Думаю, что не все семьи счастливы так, как наша. Кто-то находится в перманентном состоянии войны друг с другом. Кто-то придерживается в семейных взаимоотношениях суверенитета. Мне кажется: суверенитет – это самое плохое, что может быть, уж лучше война. Что такое суверенитет? Независимость. У каждого свой личный кошелёк и своя личная жизнь. О какой семье здесь можно говорить? Деловые отношения, а не семья. Нет, лучше уж война.

Алёшка за вечер раз десять менял свои планы. То он изъявлял желание остаться у деда с бабой, то хотел поехать домой и поиграть на компьютере, потому, что у деда компьютера нет, а ему именно сегодня удастся пройти на четвёртый уровень. То вспоминал, что книга о воинских различия осталась не до конца изученной, то вспоминал, что и дома у него лежит недочитанный Жюль Верн. В конце концов, деду удалось уговорить внука остаться и погостить ещё, пообещав научить его разбирать и собирать именной «Макаров». Какой мужчина не любит оружие? Тем более, настоящее, а не игрушку! На пороге отец подмигнул мне – жёнам о завтрашней поездке решено было рассказать после нашего с Алёной ухода, чтобы они не смогли объединиться в своих усилиях и уговорить нас никуда не ехать. Об этом мы с отцом договорились во время второго перекура. Папуля решил схитрить и свалить всё на меня. Мама в лёгкую могла запретить ему эту поездку, используя основной аргумент – четырежды травмированное отцовское сердце. А так – моя идея, а меня нет, некого убеждать. Мама знала, что отец ни за что не откажет мне в моей просьбе. Знала и мирилась, взяв с него обещание, беречь себя и не пить больше того, чем ему было разрешено. Отец знал, сколько ему разрешено, а дав слово, он его держал. Мне выпала нелицеприятная роль – роль соблазнителя, к тому же малодушного. Ну да ладно, потом мы всё равно признаемся – расскажем, как оно было на самом деле. Такое уже бывало, отец иногда прибегал к подобной военной хитрости. В том, что я уговорю Алёну, отец не сомневался.

– Только ты уж постарайся не задерживаться, – попросила Алёна. – Я буду скучать.

Я заправил прядь её светлых волос за ухо, нежно поцеловал открытую шею и прошептал:

– Я хочу тебя.

Алёна вздрогнула и слегка отстранилась.

– Я управляю транспортным средством повышенной опасности, если ты забыл, – лукаво улыбнулась она. – Водителя во время движения отвлекать запрещается.